Фрэнк Синатра. «Я делал все по-своему» Тараборрелли Рэнди

Удручен своей биографией в исполнении Китти Келли

В декабре 1985 года Синатре исполнилось семьдесят. Вот как написал об этом событии Боб Грин, колумнист газеты «Чикаго трибьюн»:

«Семидесятилетний юбилей Фрэнка Синатры, который мы празднуем на этой неделе, очень многих заставил остановиться и задуматься. Фрэнку Синатре – семьдесят. Поистине, серьезная дата. Если семьдесят стукнуло Синатре, то что тогда случилось с нами?»

Действительно, казалось, раз старел Синатра, раз он осознавал свою бренность на этой земле, то задуматься о бренности тем более стоило его поклонникам. Слишком долго Фрэнк органично входил в жизнь многих американцев – поэтому так тяжело и даже больно было видеть его дряхлеющим. Дряхлость знаменитого певца лишний раз напоминала: все люди тленны.

В тот период Фрэнка изрядно беспокоила писательница Китти Келли, взявшаяся за его биографию. Эта Келли всюду совала свой нос последние два года, и добытая ею информация, по мнению Фрэнка, не годилась для обнародования. Келли написала весьма едкую книгу под названием «По его хотению» (His Way). Книга была опубликована в октябре 1986 года и оказалась еще хуже, чем боялся Фрэнк. В частности, Келли не скрыла ни единого мутного пятна в биографии Долли, и отныне каждый мог, сколько влезет, трепать имя матери Фрэнка.

Да, со многим в книге Китти Келли хотелось поспорить. С другой стороны, Фрэнк отлично понимал: он расплачивается за славу, популярность, богатство. Синатрам еще предстояло высказаться в свою защиту в книге, написанной Нэнси-младшей «Фрэнк Синатра: Американская легенда» и снабженной не одной сотней фотографий. В 1994 году за книгой последовал телесериал, продюсером которого выступила Тина Синатра.

Однако вернемся к Китти Келли. Самую тяжелую рану она нанесла Фрэнку, подробно рассказав о «медицинской» деятельности его матери и назвав Долли «матерью-убийцей».

– Фрэнк неоднократно высказывал желание как следует проучить Китти Келли, похоже, имея в виду физическую расправу, – свидетельствовал в 2013 году певец Пол Анка.

Не только Фрэнк, все Синатры были морально уничтожены пронырой Келли. Словно черная туча опустилась на его семейство, когда двенадцатого октября 1986 года книга Китти Келли заняла первую строчку в списке бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс». Включив телевизор, Фрэнк угодил прямо на ток-шоу, в котором Келли подробно рассказывала об аресте его матери! С Фрэнком чуть инфаркт не случился, близкие боялись, что придется вызывать «Скорую».

Билл Стейпли вспоминает вечер, когда Фрэнк чуть-чуть не поговорил с Келли в прямом эфире.

– Я хлопотал по дому и вдруг услышал голос Фрэнка. «У меня к ней только один вопрос, – говорил кому-то Фрэнк. – Только один. У нее-то у самой есть мать? Кто-то же произвел на свет этакую досужую бабенку? Так вот. Если у нее есть мать, как она могла писать подобное о моей матери? Как у нее рука поднялась?» Выяснилось, что Фрэнк дозвонился в телешоу. Продюсер, видимо, заинтригованный предстоящей перепалкой, просил его оставаться на линии. Пока Фрэнк ждал, вошла Барбара и спрашивает: «Что ты делаешь?» «Собираюсь поговорить с этой помоечной крысой, Китти Келли. Спрошу, как она посмела писать всякие гадости о моей матери». Барбара вскинула брови: «Боже! Фрэнк, нельзя этого делать!» И хлопнула телефонную трубку обратно на рычаг. «Кто такая эта Келли, чтобы ей звонил сам Фрэнк Синатра? Да еще на телевидение, в прямой эфир! Возьми себя в руки, Фрэнк. Не пиарь ее!»

– По-моему, папа заболел из-за этой проклятой биографии, – утверждала Тина Синатра. – Я думаю, папины годы сократила мерзавка Келли. Нет и не будет ей прощения!

Действительно, Фрэнк на неделю, с девятого по шестнадцатое ноября, угодил в больницу – медцентр Эйзенхауэра в Палм-Спрингз – через месяц после публикации злополучной биографии. Заболевание – острый дивертикулит, или воспаление кишечника, – было скорее всего вызвано долговременной невоздержанностью в пище и питье. Фрэнк почувствовал резкую боль, когда пел в казино «Голден наггет» в Атлантик-Сити.

По словам лечащего врача Алана Алтмена, Синатре удалили двенадцать футов кишечника. Операция длилась семь с половиной часов. Фрэнк был крайне удручен самим фактом хирургического вмешательства, расценил его как очередной признак надвигающейся дряхлости. Билл Стейпли рассказывает о том, как навещал Синатру в больнице.

– Прихожу – а он плачет. Никогда прежде я не видел, чтобы Фрэнк плакал.

Заметив, что в палате находится его дворецкий, Фрэнк зарылся лицом в подушку. Билл Стейпли подошел к нему, сжал ему руку. Фрэнк дернулся и рявкнул:

– Отстань от меня. Проваливай. Я хочу быть один.

Билл не ушел, он оставался с Синатрой до тех пор, пока тот не уснул.

«Папа был бы доволен»?

Конечно, болезнь Фрэнка очень беспокоила его дочерей и первую жену. Ситуация усугублялась неприязнью обеих Нэнси и Тины к Барбаре, которая платила им той же монетой. Барбара всячески ограничивала посещения Фрэнка дочерьми и Нэнси-старшей. Ни одна встреча Барбары с ними не обходилась без скандала, но во время болезни Фрэнка, а тем более в больничных стенах скандалы были Барбаре совершенно не нужны. Со своей стороны дочери Синатры и его первая жена тоже не хотели некрасивых сцен. Итак, четыре женщины старательно сдерживали взаимную ненависть. Таким образом, больничные стены сделали Барбару недосягаемой для желчи Синатр. Что касается обеих Нэнси и Тины, они впервые осознали: Фрэнк смертен, как и все люди. По их мнению, Барбаре следовало больше им сочувствовать. Тина и Нэнси даже требовали от Барбары этого сочувствия вслух, возмущенно спрашивали, почему она не пускает их к отцу.

– Как вам обеим известно, ваш отец не любит выставлять напоказ свои страдания, – вежливо объясняла Барбара. – Посторонние не должны видеть его слабым и беспомощным.

– Мы – не посторонние! – кричали сестры Синатра.

– Я этого и не говорила, – сухо отвечала Барбара. – Я имела в виду, что ваш отец был бы доволен тем, как я справляюсь с наплывом посетителей.

Дочерей Синатры Барбара не убедила. Они пребывали в уверенности, что Барбара много на себя берет, однако решили не досаждать своими жалобами больному отцу.

– Мне так живот исполосовали, что просто жуть, – вспоминал об операции сам Фрэнк. – Оказалось, у меня там инфекция; и вот она пошла гулять по кишкам и прочему. Еще немного, и я бы концы отдал. Если бы концерт продолжился, меня бы из зала вперед ногами вынесли. Оркестру пришлось бы вспомнить похоронный марш. И цветы бы даром не пропали – на могилу бы легли.

После операции Фрэнк должен был в течение месяца носить калоприемник.

– Нет слов передать, как его это терзало, – вспоминает Пол Анка. – После выступления он показал мне набор этих жутких сосудов. Фрэнк чувствовал себя униженным и боялся очередной, уже третьей, операции.

Врачи велели шесть недель возиться с калоприемниками; они, верно, с ума посходили. Кто такое выдержит, а? Фрэнк промучился две недели, а потом заявил: делайте операцию, я так больше не могу. Чтоб я этих мешков с дерьмом не видел. Ложась на третью операцию, Фрэнк попросил Билла Стейпли проследить за действиями врачей.

– Если они не избавят меня от мешков, возьми пушку и пристрели их, – распорядился Фрэнк.

Придя в сознание после операции, он увидел в палате Билла Стейпли.

– Ну что, чертовы эскулапы пока живы? – спросил Фрэнк.

Хозяин и дворецкий перемигнулись, и Фрэнк, всё еще находившийся под действием наркоза, снова заснул. К сожалению, понадобилась еще одна операция: Фрэнк не выдержал положенного срока с калоприемником, принудил врачей к хирургическому вмешательству, что, конечно, не могло хорошо закончиться. В ходе четвертой операции врачи исправляли погрешности операции третьей, а потом Синатре пришлось-таки выдержать шесть недель с калоприемником. Синатра был вне себя от унижения, гнева и тоски, а его друзья и близкие чуть ли не во всем винили Китти Келли. Им хотелось публично опровергнуть многие пассажи ее книги, но Синатра строго-настрого запретил вступать в полемику с ненавистной писательницей. Теперь он понимал: не начни он сам судебный процесс против Келли, внимания к ее опусу было бы куда меньше. Синатра лично спровоцировал и дополнительный пиар скандальной биографии, и нажил болезнь себе.

– Папа заставил нас всех дать подписку, что мы не будем комментировать биографию, написанную Китти Келли, – вспоминает Нэнси Синатра. – И мы страдали молча.

По иронии судьбы биография, написанная Китти Келли, в очередной раз показала: Синатра даже в семьдесят один год остается очень популярной фигурой. Сам же он ушел в работу, попытался забыть о книге. Наверняка именно этого ждала бы от него мать, будь она жива.

К 1987 году Фрэнк и Барбара приобрели новый дом на Футхилл-роуд, в Беверли-Хиллз. Дом в Палм-Спрингз остался у них, но теперь они по большей части жили в Лос-Анджелесе.

Восемьдесят седьмой год памятен еще и полным прекращением отношений между Фрэнком и Мики Рудином. Нередки были случаи, когда Синатра в одночасье рвал многолетнюю связь; так случилось и с Мики. Они повздорили, единственная ссора разрушила и сотрудничество, и дружбу.

– Это трудно объяснить, – годы спустя вспоминал Рудин. – Да я и не стану объяснять, предавать тем самым долголетнюю дружбу. Скажу только, что до определенного момента всё у нас с Фрэнком шло хорошо. А потом изменились его отношения с семьей. Мы оба нервничали по этому поводу, в какой-то момент перестали сдерживаться, погорячились – и вот результат. Кончилась дружба, которой я дорожил более всего в жизни. Я очень страдал. Я любил и Фрэнка, и его детей – они выросли на моих глазах. Но довольно об этом, я не хочу превращаться в сплетника.

Нелегко было и Фрэнку – за десятилетия он привык к Мики, привык полагаться на него и советоваться с ним. Переживали и члены семьи Синатра, верившие, что их интересы Мики ставил едва ли не выше собственных. Без Мики Рудина будущее казалось не сулящим ничего хорошего.

Крысиная стая возвращается?

В общественном сознании имена Фрэнка Синатры, Дина Мартина и Сэмми Дэвиса были тесно связаны вот уже двадцать пять лет подряд. К 1987 году постаревшие артисты продолжали работать, несмотря на проблемы с близкими и со здоровьем. В октябре 1986 года тройка собралась на концерт-бенефис в Детском центре при клинике Эйзенхауэра, основанном Барбарой, женой Фрэнка. Тут-то Сэмми Дэвис и предложил: а давайте снова работать вместе! Действительно, эти трое как бы усиливали магнетизм друг друга, выступая одновременно, даром что за двадцать пять лет были периоды, когда они вовсе не виделись. Почему бы не начать всё заново?

Фрэнку исполнился семьдесят один год, Сэмми – шестьдесят один, Дину – шестьдесят девять. Сэмми предложил дать совместный концерт в отеле «Бэллиз», в Лас-Вегасе, где у всех троих был ангажемент. Фрэнк внес контрпредложение – отправиться в полноценное турне. Сэмми, любивший выступать с Фрэнком, моментально согласился. Иная ситуация была с Дином Мартином.

К этому времени Дин стал другим человеком. К октябрю 1987-го не прошло еще и шести месяцев с момента гибели его сына, Дина Пола, которому было всего тридцать пять. Личный самолет Дина Пола на скорости пятьсот миль в час врезался в гору Сан-Горгонио, ставшую роковой для матери Фрэнка. Со смертью сына свет померк для Мартина. Убитый горем отец погрузился в пучину депрессии. Правда, он еще пытался выступать – всего через восемь дней после похорон Дин Мартин давал концерт в отеле «Бэллиз», – однако воля к жизни оставила его. Здоровье стремительно ухудшалось – как из-за тоски, так и из-за алкоголя, который теперь потреблялся Мартином в непомерных количествах. Все друзья беспокоились о нем, а больше всех – Фрэнк и Сэмми.

– Хоть бы он поговорил о своем горе, – сетовал Сэмми. – Так нет, молчит. Замкнулся в себе.

Через два дня после озвучивания идеи насчет совместного тура Фрэнк позвонил Сэмми.

– Ну что, дружище, ты готов? – бодро начал Фрэнк. – Работа предстоит изрядная, но Дину это может пойти на пользу. Надеюсь, он встряхнется. Ради одного этого стоит попробовать.

Через несколько недель трио вновь собралось в доме Фрэнка. Фрэнк сообщил: придется отказаться от путешествия на поезде, ведь их команда – восемьдесят один человек, и кормить этакую ораву целую неделю, размещать на ночлег и нести прочие дорожные расходы будет накладно. Нет, они все полетят на самолете.

– Мы трое соберем в общей сложности двадцать тысяч зрителей, – добавил Фрэнк.

Несколько лет спустя, в ресторане «Ла Фамилиа» в Беверли-Хиллз, Дин Мартин говорил:

– При слове «самолет» у меня всякое желание пропало. Я понял: это турне не для меня. Мое время ушло. Конечно, я выступал кое-где, кое-когда, но лишь для того, чтобы окончательно не пасть духом. Турне было мне не по силам, ведь оно требовало энергии, которой я лишился. Тем более с некоторых пор я не выношу самолетов… Но разве я мог отказаться? Разве мог подвести Фрэнка и Сэмми? Не мог, хотя и знал: турне будет самой крупной ошибкой моей жизни.

В декабре 1987 года Фрэнк, Сэмми и Дин давали пресс-конференцию в ресторане «Чейсенз» в Беверли-Хиллз, в ходе которой анонсировали свое турне. Все трое встретились заранее у Фрэнка, обсудили, что будут говорить, погрузились в черный длинный лимузин и покатили в «Чейсенз». Их встречала целая армия репортеров, взбудораженных вестью о воссоединении Крысиной стаи. Узнать об этом событии из первых рук жаждали представители радио, прессы, телевидения и даже иностранные корреспонденты. Турне спонсировала компания «Американ Экспресс», право освещать турне получил кабельный канал «Эйч-би-оу». Трое виновников шумихи поднялись на подиум.

– Леди и джентльмены, мы благодарим вас всех за то, что пришли сегодня в этот зал, – начал Сэмми, а Дин перебил:

– Может, еще не поздно дать задний ход?

Реплика вызвала смех, однако Дин вовсе не шутил (как позднее сам признавался).

Пресс-конференция прошла успешно. Фрэнк, Сэмми и Дин подшучивали друг над другом, как в шестидесятые годы. Было ясно, они не утратили своеобразного чувства юмора. На вопрос репортера, станут ли такие интервью ежегодным событием, Фрэнк ответил:

– Сэмми стукнуло шестьдесят два, он у нас самый молодой. Мне семьдесят два, Дину – семьдесят. В наши годы можно только на одно ежегодное событие надеяться – на собственный день рождения.

Другого репортера, заговорившего о воссоединении Крысиной стаи, Фрэнк оборвал, сказав, что «Крысиная стая» – неудачное прозвище, которое изжило себя. Нет, турне назовут иначе: «Снова вместе».

Во всех двадцати девяти городах билеты были раскуплены задолго до назначенных дат. Фрэнк радовался. Развеялись его опасения насчет того, что они с Сэмми и Дином не сделают сборов. Довольный, Фрэнк позвонил Сэмми.

– Бухгалтеры утверждают, мы получим на троих от шести до восьми лимонов, – сообщил Фрэнк.

Сумма внушительная. Новое начало или по крайней мере мощный финал – вот что думал каждый из троих.

Репетиции начались в «Рен-Мар студиоз» через несколько недель после пресс-конференции. Фрэнк, Сэмми и Дин приступали к работе с оптимизмом. Был собран оркестр из сорока нью-йоркских музыкантов под управлением дирижера Морти Стивенса.

Вспоминает Джозеф Уилсон, ответственный за качество звука:

– На первых репетициях Фрэнк был бесподобен. Пел так, словно уже вышел в огромный зал. Я сам обожаю его песни, для меня было наслаждением слушать. А как он выглядел! Черный атласный укороченный пиджак, бейсболка… Казалось, он в оркестре вообще не нуждается. Потом Сэмми исполнил «Ну не дурак ли я?» и «Сахарный человек» (What Kind of Fool Am I? и Candy Man). Сэмми недавно перенес операцию на шейке бедра, однако выглядел всё равно отлично. И пел отлично, будто ему не шестьдесят с хвостом, а тридцать. Пожалуй, он был лучшим из троих. А потом вышел Дин с песней «Volare» (в переводе с итальянского название означает «Летать»). Жалкое получилось зрелище. Дин не помнил слов. У нас имелась бегущая строка, но Дин на подсказку даже не смотрел. Сидел на табурете, бубнил себе под нос. Я глянул на Фрэнка, а у него на лице написано: «Вот черт! Этак мы все провалимся!» Дин еще пару песен пробубнил, в частности «Это любовь» (That’s Amore) – и вдруг посреди песни встал и пошел за кулисы. А там плюхнулся на стул и закурил. Фрэнк к нему подходит, хлопает по спине. «Какая тебя муха укусила, Дин? Я никогда такого скверного исполнения не слышал». Он произнес эту фразу так, будто они с Дином были на сцене и трунили друг над другом. Но Дин всё понял. Понял, что Фрэнк страшно недоволен. Он сказал: «И не услышишь». Фрэнк ему, уже серьезно: «У нас теперь есть телесуфлер. Необязательно помнить слова». А Дин: «Да, но надо уметь читать». На сей раз Дин бросил реплику словно бы для зала.

Фрэнк только головой покачал и пошел к Сэмми. Они начали шептаться.

После репетиции Джозеф Уилсон спросил Сэмми:

– Что такое с Дином Мартином? Вид у него неважный.

Сэмми вздохнул.

– Никак не оправится после гибели сына. Не в наших силах помочь ему. Почему судьба так несправедлива? Почему его сын погиб в расцвете лет?

– Думаете, Дин продержится весь тур?

– Весь тур? Я сильно удивлюсь, если он продержится до конца репетиции.

Тут Уилсон вручил Сэмми шелковый пиджак с надписью на спине Michael Jackson – Bad Tour.[16] Сэмми надел этот пиджак и сказал:

– Буду молиться, чтобы Дин оклемался.

Проблемы с Дином

Первый концерт Фрэнк, Сэмми и Дин давали в оклендском театре «Колизеум» тринадцатого марта 1988 года. Разлад между друзьями наметился уже в аэропорту, где Фрэнк и Сэмми, сопровождаемые телохранителями, уселись в длинный черный «Линкольн», а Дин проследовал к длинному бежевому «Кадиллаку».

Дин позднее вспоминал:

– Фрэнк держался как-то холодно, мне рядом с ним было неуютно. Казалось, он вот-вот меня отругает. А Сэм вообще всегда принимал сторону Фрэнка, за меня он бы не заступился. Вдобавок мне не нравилось, что Фрэнк ведет себя как главный из нас троих. Он явно собирался нас «строить». А я ему не мальчик, я взрослый человек. И на дворе – не шестидесятый год.

Дрогнувшим голосом Дин продолжил:

– Вы же знаете, Фрэнк всё любит делать по-своему. Если ты с ним, ты поедешь на той скорости, какая нравится ему; будешь есть те блюда, которым он отдает предпочтение, ну и так далее. У меня нет таких замашек и никогда не было.

Билеты распродали все до единого (шестнадцать тысяч мест), шоу имело большой успех. Каждый из артистов сначала пел соло, затем все трое вместе вышли на сцену и исполнили несколько старых хитов. Дин держался молодцом. Оказывается, его скромное обаяние никуда не делось, непосредственная манера по-прежнему трогала зрительские сердца. Дин спокойно, несколько отрешенно исполнял свои проверенные временем композиции – однако с другими словами, например, «Пенни с Небес» (Pennies from Heaven): «Когда идет дождь – знай, с неба льется коньяк», «Когда ты улыбаешься» (When You’re Smiling): «Когда ты пьешь, ты начинаешь вонять, и над тобой смеется весь мир». Казалось, замена слов и смыслов получается у Дина спонтанно. До сих пор он никогда не менял слова в этих хитах.

Публика любила одну из его старых шуток: Дин бросал на пол окурок своей неизменной сигареты, втягивал голову в плечи и зажимал пальцами уши, словно готовясь услышать взрыв. Как правило, шутка вызывала общий хохот. Но на сей раз Дин швырнул окурок не на сцену, а в зрительный зал – и заткнул уши. Послышались смешки, однако многие зрители испугались, как бы горящий окурок кого-нибудь не обжег или не испортил одежду. Шоу, правда, закончилось под овации зала.

А вот после шоу Фрэнк дал волю гневу. Вспоминает один из членов команды:

– Фрэнк схватил Дина за руку и поволок в гримерку, приговаривая: «Иди-иди». Сэмми следовал за ними.

– Ты что себе позволяешь? – рычал Фрэнк.

– А что я себе позволяю? – Дин прикинулся непонимающим, хотя, конечно, знал: речь идет об окурке.

– Какого черта ты бычками швыряешься? – бушевал Фрэнк. – Совсем рехнулся, да? Не знаешь, что можно, а чего нельзя? Зрителя не ценишь? Да что с тобой такое, Дин?

– Успокойся, Фрэнк, – устало сказал Дин. – Всё нормально. Я устал. Дай отдохнуть.

– Ребята, а давайте… – начал было Сэмми, желая разрядить обстановку. – Давайте все втроем…

– Ничего не будем делать, – докончил за него Фрэнк.

Годы спустя Дин сознался:

– Я был идиотом, вел себя недопустимо. Окурок мог обжечь кого-нибудь, и тогда бы на нас, чего доброго, в суд подали. Фрэнк правильно меня ругал. Я сам так испугался, что едва штаны не намочил.

После выступления в Окленде Фрэнку хотелось пойти куда-нибудь выпить и, может, даже «снять девочек» – как в старые добрые времена. Но Дин устал. Его единственным желанием было лечь на диван и включить телевизор.

– Когда ты успел так состариться? – пристал к нему Фрэнк. – Давай, встряхнись! А то я тоже начинаю чувствовать себя стариком.

– Ты и есть старик, – сказал Дин.

– Да что с тобой случилось? – взорвался Фрэнк. – Вали отсюда, не испытывай мое терпение!

Дин выскочил из комнаты.

Второе шоу состоялось в Ванкувере, в театре «Пасифик Колизеум»; третье – в Сиэттле, в театре «Сиэттл-Сентер Колизеум». О выступлении Дина Мартина критик «Сиэттл таймс», Патрик Макдональд, писал так: «Поразительно, как артист решается выходить на сцену в нетрезвом виде. Дин Мартин был настолько пьян, что не мог держаться прямо – всё время пошатывался. Стыд и позор!»

Следующим на очереди был город Чикаго, где предстояло выступать с восемнадцатого по двадцатое марта. Несмотря на ссоры между артистами, шоу имело успех. Рик Коган из «Чикаго трибьюн» назвал его «одним из самых впечатляющих событий, что когда-либо имели место в “Чикаго-театер”». Про Дина Мартина было сказано: «Слухи подтверждаются, он действительно пьет перед выходом на сцену. Правда, манера исполнения от этого не страдает. И всё же Мартин мог бы поменьше дурачиться и побольше петь».

После Чикаго Фрэнк посетовал Морту Винеру: дескать, Дин «не тянет». Винер передал его слова Мартину, и тот объявил:

– Всё, я выхожу из проекта.

Тогда Винер забронировал чартер для себя и Мартина. Они собирались лететь обратно в Лос-Анджелес, оставив Фрэнка и Сэмми выступать дуэтом. Дин зашел к Фрэнку попрощаться.

– Фрэнк, мне лучше покинуть тебя и Сэмми, – произнес Дин, по его собственным воспоминаниям.

Фрэнк сделал удивленное лицо.

– Ах ты, сукин сын! Если не хотел работать, так бы сразу и сказал! А теперь что нам прикажешь делать?

У Дина не было ответа на этот вопрос. Он молча смотрел на Фрэнка.

Позднее Фрэнк признался одному репортеру, что чувствовал к Дину отвращение. Впрочем, нужно учитывать: настрой у артистов меняется быстро. Скорее всего так произошло и с «отвращением» Фрэнка.

Его чувство правильнее назвать разочарованием. Причем не только в Дине. Мартин заставил Фрэнка осознать, что лучшее в жизни уже прошло, что дни славы позади – однако жить, точнее, доживать, придется, поскольку «смерть – тот еще геморрой».

– Фрэнк обнял меня, – вспоминал Дин Мартин, – и поцеловал в щеку. А потом говорит: «Катись отсюда ко всем чертям. Убирайся». И я убрался. Все.

Фрэнку, Сэмми и их исполнительному продюсеру, Элиоту Уайсмену, пришлось собраться на совет и решать, что делать дальше, без Дина, кем его заменить. Последовательно были отметены кандидатуры Ширли Маклейн, Стива Лоуренса, Эйди Горме. Вот если бы Лайза Миннелли согласилась присоединиться к ним!.. Сэмми почему-то продолжал надеяться, что Дин вернется. Синатра подобных иллюзий не питал.

– Этому сукину сыну хорошо бы лечь в больницу. Если он по второму разу попытается испортить нам шоу, я его голыми руками задушу, – сказал Фрэнк.

Правда, увидев, какое неприятное впечатление произвели его слова на Сэмми, Фрэнк смягчился.

– Хотя, конечно, зря мы вообще его взяли. Я мог бы и сам сообразить, что Дин не оправился после смерти сына. Да и никогда не оправится. Такое горе бесследно не проходит. Дин не виноват.

Тут Сэмми не выдержал – разрыдался.

– Стресс был слишком сильный, – позднее вспоминал он. – Мы все были на грани. Смотреть на Дина сердце разрывалось. Во время этого злополучного турне умерла часть меня самого.

Дин Мартин действительно обратился за врачебной помощью. В медицинском центре «Синайские кедры» у него обнаружили заболевание почек.

Двадцать второго марта 1988 года Фрэнк и Сэмми впервые вышли на сцену без Дина Мартина. Это было в городе Блумингтоне штата Миннесота.

– Мы только что звонили в «Цианистые кедры», – сообщил Сэмми, ненамеренно исказив название больницы. – Врач говорит, что состояние мистера Мартина удовлетворительное. Ему надо сдать еще кое-какие анализы, тогда поставят диагноз. А мы с Фрэнком будем выступать, потому что таковы наши традиции. Так положено в нашем деле. Этого ждет от нас наш друг. Сегодняшнее шоу мы посвящаем Дину Мартину.

Затем Сэмми исполнил песню «Здесь я останусь» (Here I’ll Stay).

Вместе с уходом Дина Мартина изменилась вся тема турне. Однако шоу должно было продолжаться. В апреле 1988 года место Дина заняла Лайза Миннелли, и турне переименовали – отныне оно называлось «Кульминация». Трио имело колоссальный успех во всех без исключения городах.

Дочери Синатры протестуют

Ко времени так называемого возвращения Крысиной стаи Нэнси и Тина успели свести к минимуму контакты с Барбарой.

Летом 1988 года Нэнси было сорок восемь лет, Тине – сорок. Сестры уже неоднократно пытались выяснять отношения с мачехой, но результаты получались не просто неудовлетворительные – нулевые. Любая встреча с Барбарой заканчивалась скандалом с последующим бойкотом. Неудивительно, что Барбара не слишком радушно принимала падчериц у себя в доме. Даже когда она, переступая через себя, делала шаг навстречу, сестры Синатра лишь обвиняли ее в лицемерии. Постепенно они пришли к решению вовсе исключить поездки к отцу. Отныне общение с Фрэнком проходило по телефону. Довольно с нас Барбары, говорили Нэнси с Тиной, будто не понимая, что, по сути, они бросают отца. Фрэнк Синатра-младший, узнав о поведении сестер, удивился, однако вмешиваться не стал.

– Они не девочки, а взрослые женщины, сами могут решать, – объяснял Фрэнки. – Хотя в данном случае, по-моему, ничего глупее они придумать не могли. Наверное, им нужна сенсация.

Нэнси-старшая, как и прежде, общалась с Фрэнком по телефону. Конечно, после того как дочери объявили бессрочный бойкот Барбаре, Нэнси-старшая также забыла дорогу в дом Фрэнка. Правда, в отличие от своего сына она постоянно просила Нэнси и Тину помириться с Барбарой, поддерживать хотя бы видимость семейных отношений. Тщетно: дочери пошли характерами в отца, переубедить их было невозможно.

Барбара давно привыкла к закидонам своих падчериц. Вполне в стиле Синатра совершить какой-нибудь шокирующий поступок и дожидаться реакции – Барбаре ли этого не знать! Поистине, выдержка этой женщины впечатляет! Но дело не только в выдержке. Барбара отлично понимала: любая размолвка между ней и Фрэнком даст его дочерям новую надежду на полный разрыв, – поэтому и не позволяла себе опрометчивых поступков. Если сестрам Синатра охота кукситься – пускай себе куксятся на здоровье. Кампанию против жены Фрэнка Синатры им не выиграть.

– Не пойми меня неправильно, я очень огорчена, – призналась Барбара близкой подруге. – Только, к сожалению, на Нэнси с Тиной я влиять не могу – как и на их отца. Пусть сами разбираются. Я в их дела не полезу.

Фрэнк сначала не принял решение дочерей всерьез. Но потом переменил мнение.

– Похоже, теперь-то и выяснились их истинные чувства к моей жене, – заметил Фрэнк, узнав, что отныне дочери не переступят порог его дома.

Фрэнк, хоть и удрученный их решением, держал сторону жены. Десять лет назад он, может, и нашел бы способ умаслить Нэнси и Тину. Однако в последние годы количество близких всё сокращалось, будто скукоживался сам мир Синатры. Ничто более не было прежним. И тот факт, что родные, любимые дочери не идут к нему в дом, служил только очередным свидетельством надвигающегося упадка. До определенной степени решение дочерей показывало их принадлежность к семье Синатра. Девочки выросли такими же упрямыми и независимыми, как их отец.

– Наверное, я повел бы себя так же на их месте, – признался Фрэнк в разговоре с Тони Оппедисано. – Я всё понимаю. Не одобряю, но понимаю. Они – Синатры. Они по определению не могут быть другими.

Бойкот длился несколько лет и имел, в числе прочих, одно особо существенное последствие. А именно: дочери Фрэнка сами лишили себя возможности следить за здоровьем отца. Между тем стареющий Синатра принимал изрядное количество антидепрессантов и седативных препаратов, от которых становился вялым и ко всему безразличным. Казалось, он медленно погружается в бездну. Нэнси и Тина всё-таки встречались с отцом «на нейтральной территории». Его здоровье внушало им серьезные опасения. Фрэнк не мог сосредоточиться, не мог вспомнить недавние события и вообще разваливался на глазах. Он даже слова своих песен позабыл. На него навалилась апатия, равнодушие ко всему происходящему затмевало разум. Фрэнку было на тот момент семьдесят три года. Неужели пугающие изменения можно назвать возрастными? Или так действуют лекарственные препараты?.. Исключив себя из жизни Фрэнка, Нэнси и Тина стали вслух сомневаться: а правильно ли Барбара заботится об их отце?

Позиции Барбары, наоборот, укрепились до такой степени, что она пожелала пересмотреть брачный контракт. Заявив о его недействительности (якобы Барбару вынудили поставить подпись, не посоветовавшись с юристом), четвертая жена Синатры взялась за дело. Артур Кроули служил у нее поверенным с тех самых пор, как Барбара чуть было не развелась с Фрэнком. Теперь именно Кроули составил документ под названием «Соглашение об аннулировании брачного контракта». Того самого, который, по словам Сидни Коршака, сберег Синатрам «чертову кучу денег». По его условиям доходы Фрэнка Синатры считались его собственностью, так же как и имущество, нажитое до брака с Барбарой. Барбаре полагалась шестизначная сумма в качестве годового содержания. По условиям нового контракта, все деньги, заработанные Фрэнком за годы брака с Барбарой (а также будущие дивиденды, могущие из них произойти), считались совместной собственностью и делились между супругами поровну.

Узнав об этих изменениях, семья Синатры сочла, что на этот раз сам Фрэнк поставил подпись наобум, без присутствия своего поверенного, хотя пункт «F» гласил: «Муж и жена свидетельствуют, что каждого из них представлял независимый консультант и что они полностью понимают условия контракта и соглашаются их принять».

Правда же была в другом: Фрэнк совсем не противился новому контракту. Дочери практически самоустранились из его жизни, и это событие стало для Фрэнка катастрофой. Когда-то он страшно боялся потерять Аву – считал, что не сможет без нее жить. Потом те же страхи Фрэнк испытывал по поводу своих дочерей. И вот свершилось – Нэнси с Тиной почти потеряны. Однако Фрэнк – живехонек. Странным образом, он испытывал даже облегчение.

В свое время свет клином сошелся для Фрэнка на Аве; теперь – на Барбаре. Фрэнку казалось, что Барбара – единственная женщина в его жизни. Он даже брал шире: Барбара – единственное существо, на которое можно полностью положиться. Вот, пожалуйста – дочки отвернулись, сын никогда дружелюбия не выказывал, а Барбара по-прежнему рядом. Барбара не уйдет, не бросит его. Раз ей хочется изменить брачный контракт – Фрэнк готов, Фрэнк – к ее услугам.

Ава: «Мне всегда казалось, что у нас еще будет… время»

Двадцать пятого января 1990 года Фрэнк получил печальное известие: скончалась Ава Гарднер. Смерть наступила днем ранее, в Лондоне. Шестидесятисемилетняя Ава умерла от пневмонии.

Неизбежная старость всегда была Авиным ночным кошмаром. Боясь растерять красоту, она тем не менее злоупотребляла алкоголем, каковое обстоятельство, конечно, лишь ускорило процесс старения и усугубило последствия для внешности. Пострадали и фигура, и лицо, по которому в последние годы можно было, как по книге, изучать полную перипетий Авину жизнь. Уже к шестидесяти годам в Аве едва ли кто узнал бы прежнюю несравненную красавицу. Впрочем, вслух Ава заявляла, что ей плевать на эти изменения. Она-де достаточно долго была красивой.

Принято считать, что в последние годы Ава жила на средства Фрэнка Синатры. Тем не менее вот что говорит Джесс Морган, управлявшая ее финансами:

– Фрэнк поддерживал контакты с Авой и беспокоился о ней, но не содержал ее. У Авы хватало денег, она не нуждалась ни в чьей финансовой поддержке. Конечно, она не была миллионершей, но вполне могла сама о себе заботиться.

Далее Джесс Морган вспоминает:

– Ава заболела пневмонией в январе 1988 года. Уильям Смит, врач, которому она доверяла (и который пользовал также и меня), жил в Лос-Анджелесе. Я организовала для Авы частный самолет, потому что путешествия в компании других пассажиров она бы не перенесла. Позвонил Мики Рудин, сказал, что Синатра хочет помочь. Как итальянец и как джентльмен, он не мог оставаться в стороне. Я ответила: «Пусть помогает». Позвонила Аве, сообщила, что Фрэнк даст денег на оплату медицинских расходов и перелета.

– Ава проснулась утром – а над ней стоит Фрэнк, улыбается, – вспоминала Люси Уэллман. – Они приятно поговорили – по крайней мере так Ава мне рассказывала. Фрэнк сказал, что их с Авой развод заставил его посмотреть на себя со стороны и стать лучше. Ава ему на это заметила: «Фрэнсис, ты как был дерьмом, так и остался». Оба засмеялись.

В больнице Святого Иоанна пожилую кинодиву постиг инфаркт.

– После инфаркта наши телефонные разговоры прекратились, – говорит Люси Уэллман. – Лично я встречалась с Авой за полгода до смерти. Ава держала в спальне фотографию – она и Фрэнк целуются. Больше никаких напоминаний о голливудском периоде ее жизни не было. Аву мучило одиночество. Она тосковала по прошлому.

Мики Рудин позвонил Фрэнку, который в то время находился в Нью-Йорке, и сообщил ему о смерти Авы. Поскольку Мики и Фрэнк уже несколько лет вообще не разговаривали, со стороны Мики это был широкий жест, и Фрэнк его оценил. Вспоминает один из ассистентов Синатры:

– У Фрэнка слезы по лицу покатились. Он сидел и повторял, ни к кому конкретно не обращаясь: «Я должен был повидаться с ней напоследок. Я должен был повидаться с ней…»

Вспоминает Люси Уэллман:

– При нашей последней встрече Ава сказала: «Такое ощущение, что я только вчера скандалила с Фрэнсисом. Черт возьми, я ведь его любила. Куда уходит время, а?» Потом глаза ее затуманились, и она добавила: «Не знаю почему, только мне всегда казалось, что у нас еще будет… время».

Сэмми: покойся с миром

Последнее десятилетие жизни Фрэнка Синатры можно назвать полным драм. Несмотря на то что в декабре 1989 года ему исполнилось семьдесят четыре, замашки остались прежними. Фрэнк не смирился ни со своим возрастом, ни с состоянием здоровья. Не желал сбавлять бешеный темп. Он проявлял поразительную работоспособность; в период между 1991 и 1994 годами график Фрэнка был очень плотным. Чуть ли не каждую неделю Фрэнк давал концерт, много ездил, в том числе и за границу, собирая полные залы верных поклонников. Разумеется, он делал это не ради заработка. (В 1991 году «Форбс» оценил состояние Синатры в двадцать шесть миллионов долларов; цифра явно занижена.) Понятно, что такой образ жизни тяжел для человека преклонных лет.

Но Фрэнку легче было работать, чем ждать смерти. Казалось, он бегает от безносой старухи с косой, путает следы: нынче Фрэнк в одном, а завтра – в другом городе, а то и в другой стране.

– Если остановлюсь, она меня настигнет. Я стану следующим, – говаривал Фрэнк.

Неизменно теплый прием, который оказывали Синатре поклонники, был для старого артиста словно тоник. Фрэнк остро нуждался если не во всеобщей любви, то по крайней мере в коллективном подтверждении: он нужен, он не зря жил и не зря пел. Казалось, на получение этого подтверждения и направлены теперь все усилия Синатры. Он чувствовал себя особенным. Еще бы: Дин болен, Ава умерла, а он не только живет, но и поет!

А потом Судьба в очередной раз бросила кости – и Сэмми Дэвис выбыл из игры.

Весь 1989 год у Сэмми были проблемы с горлом, а летом, во время турне по Европе, дискомфорт перешел в сильную боль. Вернувшись в Штаты, Сэмми обратился к врачу. Диагноз звучал убийственно – рак гортани.

В это не верилось друзьям, и меньше всех – Фрэнку. Врачи предлагали удалить опухоль хирургическим путем, но тогда бы Сэмми больше не смог петь. Выяснилось, что для него это неприемлемо. Сэмми выбрал облучение – медленную, мучительную смерть.

Битва с онкологическим заболеванием завершилась через восемь месяцев. Шестнадцатого мая 1990 года шестидесятичетырехлетний Сэмми скончался. Для Фрэнка, еще горевавшего по Аве, это был слишком сильный удар. Более сорока лет он дружил и работал с Сэмми; они были близки, как родные братья. Во время похоронной мессы Фрэнк сидел на передней скамье, вместе с Барбарой и Дином Мартином.

Отношения отца и сына улучшаются

Известие о том, что сорокашестилетний Фрэнк Синатра-младший будет дирижировать оркестром на концертах своего прославленного отца, конечно, подхлестнуло интерес поклонников. Однако что такое полные залы, овации и деньги по сравнению с шансом наладить отношения между двумя близкими людьми?!

Фрэнк Синатра-младший готовился выйти на сцену в Атлантик-Сити, когда раздался телефонный звонок. Звонил его отец.

– Хочу, чтобы ты дирижировал моим оркестром, – прямо сказал Синатра-старший.

– После того как приятели откачали меня посредством нюхательной соли, я воскликнул: «Папа, ты серьезно?» – так любит шутить Синатра-младший.

На вопрос сына, почему выбор пал именно на него, отец ответил:

– Потому что один певец всегда поймет, что пытается сделать другой певец.

Ничего не скажешь – и веский аргумент, и щедрый комплимент!

Читатель помнит, что отец и сын Синатры не ладили.

– Папа старался быть хорошим отцом, но у него не слишком получалось, – говорил Фрэнк-младший.

Четвертый брак Фрэнка почти не повлиял на его отношения с сыном. В то время как дочери открыто враждовали с Барбарой, Фрэнки держал нейтралитет, ненадолго приняв сторону Нэнси и Тины лишь в период, когда его отец подумывал усыновить Бобби Маркса.

Синатра-старший очень ценил выдержку сына, его нежелание лезть в некрасивые дрязги. Фрэнки, конечно, сестер своих любил, но бойкотировать вместе с ними Барбару – нет, увольте. Уж наверное, отец, женясь на ней, знал, что делал. И если ему понадобится поддержка сына, он сам об этом попросит – так рассуждал Фрэнки.

Постаревший Фрэнк, рассорившийся с дочерьми, всё больше нуждался в сыне. Да, он был не самым хорошим отцом – потому и затеял дело с дирижерством. Фрэнк хотел максимально сблизиться с сыном, поручив ему действительно трудную работу. Больше всего на свете Фрэнки любил музыку – так же, как его отец; уж конечно, часы и дни, проведенные с ним в турне, станут для Фрэнки бесценными.