Плач Сэнсом Кристофер

— Должен вам сказать, что у меня уже было указание присматривать за мастером Гринингом. Он был известен своими экстремистскими религиозными взглядами и дружил с радикалами. Три года назад его плотно допрашивал епископ Боннер о некоторых книгах Джона Бойла, которые контрабандой привезли из Фландрии. Доносили, что Грининг был одним из распространителей. Но доказано ничего не было. Однако странная вещь: его типография была маленькой, всего с одним станком и одним подмастерьем, но он сумел держать свой бизнес на плаву несколько лет, хотя вы знаете, каким рискованным делом является книгопечатанье.

— В самом деле. Нужны деньги, чтобы вкладываться в оборудование, — согласился я. — А когда книга напечатана, нужно продать большой тираж, чтобы получить хоть какую-то прибыль.

Флетчер согласно кивнул.

— При этом он был молодым человеком, всего-то тридцати лет, а его родители, полагаю, не очень богаты.

— Насколько я понял, это всего лишь мелкие фермеры.

Констебль вдруг бросил на меня подозрительный взгляд.

— И тем не менее они позволили себе нанять сержанта юстиции?

— Они связаны с человеком, перед которым я в долгу.

Эдвард внимательно посмотрел на меня и стал рассказывать дальше:

— Были допрошены знакомые Грининга, в том числе несколько радикалов, за которыми епископ велел нам присматривать. У всех было алиби и никаких мотивов убивать его. Он не держал в типографии денег. Жил там же, где работал, спал на выдвижной кровати в углу. В кошельке у него нашли несколько шиллингов — их не тронули. Он не был женат, и, похоже, у него не было никакой женщины.

— Какого сорта радикалом он был? — спросил я.

Флетчер пожал плечами:

— Его и его дружков считали сакраментариями, но, может быть, они были другими. Я слышал, родители Грининга — старые лолларды. А сегодня старый лоллард может стать анабаптистом. Но никаких доказательств не было найдено. — Эдвард снова с подозрением посмотрел на меня, словно задумавшись, не являюсь ли я сам радикалом.

— По дороге сюда мой ученик говорил мне, — непринужденно сказал я, — что достаточно веровать так, как велит король.

— Да, — согласился Флетчер, — это безопаснее.

— А что насчет его подмастерья?

— Здоровенный нахальный парень. Я бы не удивился, окажись он тоже радикалом. Но в ночь убийства он был дома с матерью и сестрами, и все говорят, что он хорошо ладил с хозяином. Теперь его взял на работу мастер Оукден.

— А те двое, которых видел помощник?

— Сгинули без следа. По описаниям, они не местные. Я бы принял это за случайное нападение каких-то нищих в надежде украсть сколько-нибудь бумаги, которая, конечно, стоит денег, если б не одно обстоятельство.

— Какое?

Констебль нахмурился:

— Это было не первое нападение на Грининга.

Я принял удивленный вид, словно впервые слышал об этом.

— Подмастерье, молодой Элиас, сказал мне, что за несколько дней до того он пришел на работу рано утром и увидел, как двое ломятся внутрь, ломают замок, — сказал Эдвард. — Он закричал и разбудил мастера Грининга, который спал внутри. Элиас закричал: «За дубины!», что, как вы знаете, призывает на помощь всех подмастерьев, кто услышит. И взломщики убежали по улице. Согласно описанию Элиаса, это были не те, кто убил Грининга. Он настаивает на этом. — Флетчер развел руками. — Вот и всё. Вчера дознание вынесло свой вердикт об убийстве. Меня попросили продолжить расследование, но у меня больше нет никаких нитей — расследовать нечего.

— У вас есть имена подозреваемых радикалов, с которыми был связан Грининг?

— Да. Их трое. — Констебль порылся в бумагах и написал имена и адреса троих человек. Мы склонились над столом, и он по очереди назвал их всех. — Джеймс Маккендрик — шотландец, работает в доках; раньше служил солдатом, но стал одним из тех проповедников-радикалов, которых шотландцы напустили на наше королевство. Андрес Вандерстайн — торговец тканями из Антверпена, ездит туда-сюда между Антверпеном и Лондоном. Говорят, завозит не только ткани, но и запрещенные книги. Третий, Уильям Кёрди, — свечник, довольно преуспевающий. Все они по воскресеньям ходят в церковь и следят за своими словами на людях, но все дружили с Гринингом и иногда встречались в его типографии. И у них были и другие друзья из разных радикалов.

— Откуда вам это известно? — спросил Николас.

— Конечно же, от осведомителей. Моих и епископа. И мне сказали, что этих троих в последнее время нет дома. — Эдвард приподнял брови. — Может быть, они сторонятся чиновников.

— Странная компания, чтобы собираться вместе, — заметил Овертон. — Голландский купец, имеющий свое дело в Нидерландах, — джентльмен, производитель свечей — мещанин, а рабочий в доках принадлежит совсем к другому классу.

— Некоторые радикалы верят, что социального разделения между людьми быть не должно, — ответил я. — И собираться таким людям вместе не запрещено законом.

— Так же, как и быть голландцем или шотландским изгнанником, — добавил Флетчер. — Жаль только, что и те и другие зачастую оказываются радикалами. — Он вздохнул и покачал головой, пеняя на ограничения, мешающие ему работать, а потом добавил: — Тем не менее люди епископа в апреле устроили обыск в типографии Грининга…

— Я не знал этого, — сказал я, подавшись вперед.

— Они устроили обыски в нескольких типографиях в поисках появившихся в Лондоне памфлетов Джона Бойла. Их напечатали где-то здесь. Но нигде ничего не обнаружили.

Да, каким-то образом самые опасные книги в королевстве попадали в эту типографию.

— И что же случилось, по-вашему, мастер Флетчер? — спросил я.

— Очевидно, у Грининга были враги, которые пришли его убить. Но никто о них не знает. Может быть, то была вражда с другой радикальной группировкой: эти люди переходят от любви к ненависти друг к другу из-за какого-нибудь пустяка в доктрине. Описания двух пар, которые пытались проникнуть в типографию, не соответствуют никому в этом районе, а здесь все друг друга знают. Теперь видите, почему следствие не двигается с мертвой точки.

Я сочувственно кивнул.

— Если не возражаете, я бы хотел допросить мастера Оукдена и его помощника. И подмастерье. Возможно, это его друзья. И я также хотел бы осмотреть мастерскую мастера Грининга. У вас есть ключ?

Эдвард достал из стола маленький ключик.

— Я повесил новый висячий замок. Можете оставить пока этот ключ у себя. Мастерская под вывеской с белым львом. Желаю успеха. — Он обвел рукой разбросанные вокруг бумаги. — Сами видите, я завален работой. В этом году мне пришлось, кроме преступников, охотиться еще и за еретиками, хотя, похоже, сейчас охота затихла. — Он посмотрел мне в глаза. — Я видел вас вчера на сожжении, вы были на лошади, а ваш друг рядом с вами чуть не упал в обморок.

— Я вас тоже видел, — кивнул я.

— Пришлось выполнять обязанности, которые возложил на меня мэр, — оправдываясь, сказал констебль, хотя на мгновение в его глазах показалась тревога.

— Понимаю.

Эдвард по-прежнему не отрываясь смотрел мне в глаза.

— Помните, что если вы что-либо обнаружите по этому делу, то сообщайте мне. Я действую под юрисдикцией коронера.

— Всё до последней мелочи, — солгал я. — А кстати, что стало с телом?

— Тело нельзя было оставлять незахороненным в ожидании прибытия родителей из Чилтерна: сейчас лето. Его похоронили в общей могиле.

* * *

Мы прошли по Аве-Мария-лейн до Патерностер-роу. Эта улица была длиннее и шире и являлась центром английского, пока еще маленького, но растущего типографского бизнеса. Здесь было еще несколько книжных лавок, над некоторыми располагались типографии, и несколько отдельных типографий. Как и говорил Флетчер, некоторые из них были просто сараями, пристроенными к дому или возведенными на арендованных клочках земли. Я подумал, что Грининг, возможно, был замешан в печатании запрещенных книг Джона Бойла, некогда любимца Кромвеля, но теперь самого одиозного из радикалов, скрывающегося где-то во Фландрии.

— Что думаешь о Флетчере? — спросил я Николаса.

— Он был на сожжении? — уточнил тот.

— Да, — сказал я и удрученно добавил: — Выполнял свои обязанности.

— Я бы лучше умер, чем стал выполнять такие обязанности!

Состоятельному молодому человеку легко так говорить.

— Не думаю, что ему это понравилось, — заметил я.

— Возможно. Я заметил, что у него ногти сгрызены до мяса.

— Хорошо подмечено. Я этого не увидел. Замечать мелочи — ключ к успеху в этом деле. Мы еще сделаем из тебя юриста. А что скажешь об убийстве?

Овертон покачал головой:

— Два нападения, как сказал Флетчер… Похоже, что у Грининга были враги. Или у него в мастерской было что-то очень ценное. — Я бросил на ученика быстрый взгляд: этим замечанием он чуть было не попал в точку, что вызвало мои опасения. — Возможно, золото, — продолжал Николас, — которое воры успели забрать, прежде чем вмешался Оукден.

— Если у людей есть золото, они его тратят или помещают в безопасное место. Только скряги копят его дома.

— Как ваш друг Билкнап? Я слышал, он из таких.

— Он мне не друг! — рявкнул я. Парень покраснел, и я продолжил более учтиво: — Не похоже, что Грининг был таким скрягой.

— Да, действительно… А констебль выглядит переутомленным.

— Да. В некотором смысле Лондон хорошо охраняется. Констебли и стражи следят, чтобы не было беспорядков и чтобы никто не гулял после вечернего звона. Хотя если некоторые таверны открыты после назначенного часа, они смотрят на это сквозь пальцы — если хозяева заведений не позволяют посетителям безобразничать.

Я посмотрел на Николаса и приподнял брови. Его собственная драка в таверне, к моему неудовольствию, стала предметом сплетен в Линкольнс-Инн. Он покраснел, а я продолжил:

— Констебли следят, чтобы люди подчинялись законам о том, какие одежды могут носить люди каждого сословия, хотя, опять же, закрывают глаза на мелкие нарушения. И они держат осведомителей, чтобы те доносили о преступлениях и религиозных провинностях. Но когда дело доходит до расследовании убийства, до долгого, тщательного расследования, у них нет на это ресурсов, как и сказал Флетчер.

— Признаюсь, я не совсем понял насчет разных типов радикалов, — сказал Николас. — Сакраментарии, лолларды, анабаптисты — какая между ними разница?

— Это тоже нужно знать в Лондоне. Но не говори так громко, — тихо сказал я. — Открытые дискуссии на эту тему опасны. Сакраментарии верят, что хлеб и вино во время мессы не пресуществляются в тело и кровь Христовы, а просто должны рассматриваться как напоминание о жертве Христа. По закону выражать такую веру считается ересью. В большинстве европейских стран такой взгляд на мессу нов, но в Англии человек по имени Джон Уиклиф представил на обсуждение схожие доктрины еще век назад. Его последователи лолларды подверглись преследованиям, но остались там и сям маленькими тайными группами. Конечно, лолларды были в восторге, когда король порвал с Римом. А анабаптисты — это одна из религиозных сект, которая появилась в Германии двадцать лет назад. Те верят в возвращение к практике ранних христиан: они сакраментарии, но кроме того верят, что крещение в младенчестве не имеет силы, что крестить можно только взрослых, познавших Христа. И еще, что самое опасное, они верят, подобно ранним христианам, что социальные различия между людьми должны быть стерты и все имущество должно быть общим.

— Неужели ранние христиане верили в это? — удивился Овертон.

Я наклонил голову:

— Если посмотреть в Писание, там есть хорошее доказательство этому.

Мой спутник нахмурился:

— Я слышал, анабаптисты захватили город в Германии и управляли им согласно своим верованиям, и в конце кровь там текла по улицам рекой. — Он покачал головой. — Люди не могут существовать без власти, вот почему Бог поставил монархов править ими.

— Действительно, это анабаптисты были осаждены в Мюнстере, но потом протестантский монарх в союзе с католическими силами взял город. Вот тогда-то и началась резня. Хотя да, я слышал, что анабаптистское правление в городе к тому времени стало жестоким и опиралось на насилие. Но потом большинство отказались от насилия. Анабаптисты бежали из Германии и Фландрии, и некоторые из Фландрии через Северное море прибыли сюда. Король сжег тех, кого смог обнаружить.

— Но некоторые могли остаться?

— Так говорят. Если и остались, то они работают тайно, вынужденные скрываться, как раньше лолларды. Нынче на всякого с голландским именем смотрят косо.

— Как на того друга Грининга, которого упоминал констебль? Вандерстайна?

— Да.

Николас наморщил лоб:

— Значит, анабаптисты отвергают насилие, но все-таки считают, что правителей нужно свергать?

— Так говорят.

— Тогда они действительно представляют большую опасность, — серьезно проговорил молодой человек.

— Они являются полезным злом. — Я посмотрел на Овертона. — Ну, теперь ты узнал, как начинается расследование убийства, на что это похоже. Расследовать убийство — дело непростое и небезопасное.

Мой ученик улыбнулся.

— Я не боюсь.

Я хмыкнул:

— Страх держит человека настороже. Запомни это.

* * *

Мастерские и типографии на Патерностер-роу было трудно распознать снаружи по вывескам — на них мог быть, к примеру, ангел, золотой шар или красный петушок. Типографию Грининга обозначал грубо намалеванный на доске белый лев. Этот знак висел над одноэтажным строением, казавшимся еще более убогим от соседства с ухоженным крепким домом. Дом, должно быть, принадлежал Джеффри Оукдену. Я достал ключ, что дал мне констебль, снял висячий замок с треснувшей двери и открыл ее. Внутри было темно. Сбоку была вторая дверь, и из замка на ней торчал ключ. Я велел Николасу открыть ее, и за этой дверью оказался заросший травой участок. Я осмотрел сарай со всех сторон. В помещении главное место занимал печатный станок: он стоял в самом центре, приподняв свой винт, а ложе для бумаги было пусто. К стенам были прибиты гвоздями дешевые полки — на них лежала бумага, стояли бутыли с краской и растворителем и шрифт в коробках. Помещение заполнял тяжелый запах.

В одном углу виднелась кипа отпечатанных листов. Другие листы висели на веревках для просушки. Я посмотрел на верхний лист в кипе: «Хороший французский букварь». Взглянул на висящие листы. Je suis un gentilhomme d’Angleterre. J’habite Londres[18] Мне вспомнились мои школьные дни. Грининг печатал учебники для детей. В углу лежал тюфяк с одеялом и подушкой, рядом с ним обнаружились нож и тарелка, на тарелке были хлеб и сыр, причем сыр уже заплесневел. Последний ужин Грининга.

— Николас, — сказал я, — ты бы не заглянул под пресс: не установлен ли там шрифт? Я не уверен, что могу заглянуть сам. — Если шрифт был, я бы попросил ученика как-нибудь вынуть его, чтобы посмотреть, был ли это учебник французского или что-то другое. Не собирался ли Грининг напечатать «Стенание»?

С вызвавшей у меня зависть легкостью Овертон выгнул свое длинное туловище, чтобы взглянуть на пресс снизу.

— Никакого шрифта, сэр. Тут пусто.

— Хорошо, — с облегчением сказал я.

Николас выпрямился и осмотрелся вокруг.

— Что за убожество! И ему приходилось здесь и жить, и работать среди этого запаха…

— Многие живут в еще худших условиях, — заметил я.

Но парень был прав: человек, способный держать печатный бизнес на плаву, мог бы и позволить себе иметь дом. Если только его бизнес не дышал на ладан. Возможно, у него не хватало смекалки для конкурентоспособной коммерции. Лорд Парр говорил, что родители убитого бедны — откуда же он взял капитал на покупку оборудования и материала, чтобы начать свое дело? Я заметил рядом с кроватью темное пятно на полу. Кровь из головы Грининга впиталась в доски. Бедняга, он не дожил до тридцати и теперь гниет в общей могиле.

Рядом с кроватью стоял простой деревянный сундук. Он был не заперт, и в нем лежали только два заляпанных кожаных передника, несколько рубашек и дешевых льняных камзолов да замусоленный Новый Завет. Никакой запрещенной литературы — печатник был осторожен.

Николас склонился над небольшой стопкой обгоревших листов на полу.

— Вот где они пытались устроить пожар, — сказал он.

Я подошел к нему. Почерневшие обрывки лежали под полкой с краской. Если бы не появился Оукден, все строение бы сгорело. Я взял один обгоревший лист и прочел: «…le chat est un animal mechant…»[19]

— Страницы из книги, которую он печатал, — сказал я.

— Что будет со всем этим? — спросил Овертон, обведя взглядом помещение.

— Теперь это собственность его родителей. Как их доверенное лицо, я имею право оформить завещание вместо них. Возможно, вы с Бараком и займетесь этим. Если автор заплатил Гринингу за печатанье этой книги, деньги придется возвратить. Остальное имущество будет распродано, и выручка достанется родителям. Печатный станок стоит денег.

Я взглянул на бумагу на полках. Кипа была небольшой, но поскольку вся бумага импортировалась в Англию, она представляла определенную ценность, и ее имело смысл украсть, как и шрифт. Но вряд ли это стоило двух попыток ограбления разными людьми.

Затем я подошел к боковой двери, вышел наружу, с облегчением избавившись от едких испарений, и огляделся. Участок заросшей травой земли упирался в кирпичную стену футов семи высотой. Я задумался. Нужно поговорить с Оукденом с глазу на глаз, без помощника: кроме меня, Оукден — единственный человек вне стен дворца, кто знает о «Стенании».

— Николас, — позвал я, — сходи посмотри, что там за стеной.

Молодой человек легко залез на стену.

— Там сад. Но не намного отличается от участка с этой стороны.

— Спустись на ту сторону, посмотри, куда могли убежать преступники после убийства Грининга. Может быть, остались какие-то следы. А потом приходи, я буду в доме у Оукдена.

Овертон как будто смутился.

— А что, если хозяева увидят, что я шныряю в их саду?

— Придумай какое-нибудь оправдание, — улыбнулся я. — Хороший юрист всегда должен уметь что-нибудь придумывать на ходу.

Глава 8

Мастер Джеффри Оукден владел трехэтажным домом. На нижнем этаже располагалась книжная лавка, и на столе перед ней были выставлены книги. Они были разного сорта — от «Замка здоровья» Элиота до маленьких книжечек по астрологии и травам и латинской классики. Была пара молитвенников — утвержденных Церковью небольших томиков, не больше кисти руки, чтобы можно было читать на ходу. С верхних этажей доносились ритмичные удары: новые листы клались под пресс, пресс быстро опускался посредством винта, листы вынимались и на их место вставлялись новые. В дверях стоял старик — сложив на груди жилистые, тронутые артритом руки, он сторожил лавку и настороженно посмотрел на меня. Наверное, он видел, как мы с Николасом входили в лачугу Грининга.

Я улыбнулся:

— Дай вам Бог хорошего дня, добрый человек. Я юрист, представляю интересы родителей покойного мастера Грининга.

Старик снял шапку, открыв плешивую макушку.

— Да помилует Господь его душу, — проговорил он и тяжело закашлялся.

— У меня есть разрешение констебля Флетчера расследовать это дело. Вы, случайно, не помощник мастера Оукдена, который видел выбегающих из дома людей?

— Да, это я, сэр, — ответил мой собеседник уже более приветливо. — Джон Хаффкин, к вашим услугам.

— А я мастер Шардлейк. Не расскажете ли вы мне, как все это произошло?

Джон кивнул, явно обрадованный возможностью еще раз рассказать эту историю.

— Это случилось поздно вечером, я помогал мастеру Оукдену у станка. Он печатает книгу о путешествиях в Новый Свет с гравюрами обитающих там удивительных существ. Большой заказ, мы работали до самой темноты. — Старик вздохнул. — Теперь мастер Оукден нанял в подмастерья этого болвана Элиаса, а меня поставил присматривать за лавкой днем. — Он снова вздохнул. — Но тридцать лет на этой работе износили мои суставы. И грудь…

— В тот вечер… — напомнил я, возвращая его к теме.

— Работа только что закончилась, мы развешивали листы, чтобы просохли за ночь. Окна были открыты, и мы услыхали шум по соседству. Крики, а потом призыв на помощь. Мы с мастером Оукденом переглянулись. Иногда бывало слышно, как мастер Грининг громко спорил со своими друзьями, но тут были слышны звуки насилия, и мы бросились вниз по лестнице. Мастер Оукден побежал к соседнему дому, а я остался в дверях. С моими суставами и больной грудью от меня было бы мало толку… — Он пристыженно посмотрел на меня.

— Понимаю, — заботливо проговорил я.

— Но издали я все видел. Мастер Оукден высадил дверь, и через секунду я увидел, как оттуда выскочили двое. — Хаффкин указал на боковую дверь. — Как я говорил на дознании, обоим было лет за двадцать, оба в грязных шерстяных рубахах. Мне они показались бродягами, ни на кого не работающими. — Он состроил гримасу. — У обоих были безобразного вида дубины. Они были крепко скроены. Один высокий, и хотя и молодой, но почти лысый. Другой — светловолосый и с большой бородавкой на лбу, ее видно было даже в сумерках. У обоих спутанные бороды.

— Вы хорошо все рассмотрели.

— По крайней мере, мои глаза еще видят. Я был бы рад опознать их и увидеть на виселице. Мастер Грининг был хорошим соседом. Знаю, он был радикал, но тихий — не из тех, что пристают к людям со своими проповедями, подвергая их опасности со стороны закона. Он никому не делал вреда. Насколько я знаю, — добавил Джон, внимательно посмотрев на меня.

— Я не слышал о нем ничего дурного.

Рассказчик продолжил:

— Когда те двое убежали, я подошел к халупе, потому что почуял дым. Мастер Оукден тушил огонь: куча бумаги на полу загорелась, и там же лежал бедняга Грининг. Ужасное зрелище — темя пробито, кровь и мозги разлетелись… — Он покачал головой.

— Спасибо, любезный Хаффкин. — Я достал кошелек и дал старику грот. — А теперь, если можно, я бы поговорил с вашим хозяином. Можно мне войти?

— Конечно. Он с Элиасом работает на втором этаже.

* * *

Я прошел через лавку и поднялся по лестнице. Ритмические удары стали громче. Весь второй этаж занимало одно помещение — увеличенный эквивалент бедной типографии бедняги Грининга. Здесь тоже были стеллажи с бумагой и химикалиями, стопки отпечатанных листов и готовые листы, висящие на натянутых через помещение веревках, как белье. Несмотря на то что ставни были открыты, здесь стояла жара и сильно пахло свинцовой пылью. У меня на лбу выступил пот.

У пресса работали два человека. На обоих были запачканные кожаные передники. Высокий, чисто выбритый седовласый мужчина на шестом десятке разглаживал новый лист бумаги на нижней платформе. Рукоятку огромного винта над верхней платформой, где был укреплен покрытый краской шрифт, держал мускулистый парень лет восемнадцати с мрачным, унылым выражением на лице. Когда я вошел, они обернулись.

— Я мастер Шардлейк, — тихо представился я. — Меня послали расследовать убийство бедного мастера Грининга.

Пожилой человек кивнул.

— Джеффри Оукден, — представился он. — Мне сообщили, что вы придете. Пойдемте в переплетную. Элиас, мы на время спустимся вниз.

Юноша впервые прямо посмотрел на меня. Его карие глаза горели яростью.

— Это было злодейское, безбожное убийство, — сказал он. — В наши дни добрые христиане больше не могут чувствовать себя в безопасности.

— Знай свое место, мальчик, — сдвинул брови Оукден и повел меня на верхний этаж, где за столом сидела женщина средних лет, аккуратно сшивавшая листы и помещавшая их в переплет из толстой бумаги.

— Ты бы не спустилась на кухню на несколько минут, дорогая? — сказал ей Джеффри. — У меня конфиденциальный разговор с этим джентльменом. Он юрист, и это касается заказа на новую книгу. Можешь налить Элиасу кружку эля.

— Я только что слышала, как ты выговаривал Элиасу. Этот мальчишка нуждается в порке за свой дерзкий язык, — сказала женщина.

— Он силен и работает усердно, а остальное не важно, милая. К тому же его здорово потрясла смерть прежнего хозяина.

Миссис Оукден встала и, сделав мне книксен, спустилась вниз. Печатник прикрыл за нею дверь.

— Моя жена ничего не знает об этом деле, — тихо сказал он. — Вы от лорда Парра?

— Да. Вы проявили себя хорошо в тот вечер, мастер Оукден.

Джеффри сел на угол стола, глядя на свои загрубевшие от работы руки. У него было приятное честное лицо, но на нем отражались напряжение и тревога.

— Я получил из Уайтхолла записку, что придет юрист. Меня просили сжечь ее, что я и сделал. — Он глубоко вздохнул. — Когда я прочел слова на той первой странице, что сжимал в руке бедняга Грининг… Я не сакраментарий, но всегда поддерживал реформы, и в свое время я получал работу от лорда Кромвеля. И когда я увидел титульную страницу той книги, я понял, что это личная исповедь в греховности и книга о пути к вере, какие нынче пишут радикалы, и она может оказаться опасной для Ее Величества, которую все реформаторы почитают за ее веру и доброту.

— Как вы получили доступ во дворец?

— На той улице живет молодой подмастерье печатника, известный как пламенный радикал. Как это бывает у молодых людей, он имел связи с другими радикалами из числа дворцовых слуг. Я пошел к нему и сказал, что у меня есть нечто, о чем нужно знать советникам королевы. Он сказал мне, к кому из слуг подойти в Уайтхолле, и так меня отвели к самому лорду Парру. — Джеффри удивленно покачал головой.

— Тот подмастерье дружит с Элиасом?

— Нет. Элиас общался только с мастером Гринингом и его кружком. — Оукден провел рукой по лбу. — Нелегко вдруг оказаться в Уайтхолле.

Я сочувственно улыбнулся:

— Да уж.

Печатник посмотрел на меня:

— Но я должен делать что могу, следуя совести.

— Да. Лорд Парр благодарен вам. Он просил меня взяться за расследование убийства, которое коронер почти забросил. Я сказал констеблю и всем прочим, включая собственного ученика, которого послал обследовать сад за хибарой Грининга, что действую по поручению родителей Грининга. Я позволил себе допросить добрейшего Хаффкина и хотел бы также допросить Элиаса. Насколько я знаю, он помешал предыдущей попытке проникновения к Гринингу.

— Так он говорит, а Элиас не лжец, хотя и непослушен.

— Вы не должны говорить ему про книгу, и никому другому тоже.

Оукден понимающе кивнул:

— Клянусь Господом, сэр, я знаю, сколько осмотрительности требует это дело. Иногда добрые христиане должны говорить как с невинностью голубки, так и с мудростью змеи, не правда ли?

— В этом деле — определенно. А теперь не могли бы вы мне рассказать своими словами, что произошло в тот вечер?

Джеффри повторил то же, что рассказал мне Хаффкин: что услышал шум и поспешил на улицу.

— Когда я подбежал к хибаре, то услышал, как мастер Грининг кричит кому-то, чтобы отвязались от него. Думаю, он дрался с ними. Я подергал дверь, она оказалась заперта, и я налег плечом. Она сразу поддалась.

— Она была заперта изнутри?

— Да, мастер Грининг, как вам известно, жил там и запирался на ночь. Я могу только догадываться, что напавшие постучали в дверь, вломились внутрь, когда он им открыл, а потом заперли дверь за собой.

— Хаффкин описал мне их.

— Да, а я заметил их лишь краем глаза.

— Он, кажется, умный старик.

— У бедняги плохо с легкими, как и у многих из нас в этом ремесле. Боюсь, когда умер бедняга Грининг, я воспользовался случаем: взял Элиаса к себе, а Джона Хаффкина перевел на работу полегче.

— Пожалуй, так вышло лучше для всех.

— Я надеюсь.

— Когда вы вошли, что еще вы увидели, кроме того, что краем глаза увидели напавших?

— Мой взгляд сразу привлек огонь. Мне пришлось тушить его. — Рассказчик серьезно посмотрел на меня. — С этой бумагой и печатными материалами пожар — постоянная угроза на этой улице. К счастью, кипа бумаги еще не разгорелась, и я сумел затоптать огонь. Потом я увидел беднягу Грининга, — он вздохнул, — на полу. Надеюсь больше никогда не увидеть ничего подобного. А потом я заметил обрывок бумаги у него в руке — бумаги самого лучшего качества, какая только бывает на рынке. Я прочел и понял, что это не просто убийство. Услышав, что идет Хаффкин, я засунул обрывок страницы в карман.

— Вы думаете, они убили его до того, как вы пришли?

Джеффри покачал головой:

— Когда я первый раз налег плечом, они еще кричали. Но потом шум стих, только послышался страшный звук — наверное, один из них ударил Грининга дубиной, и тот упал.

— И они вырвали у него из рук книгу, — задумчиво проговорил я, — но часть титульной страницы осталась у него. Вероятно, в спешке не заметив этого, они зажгли огонь и убежали.

— Думаю, так могло быть. — Оукден печально покачал головой. — Не знаю, может быть, не ворвись я тогда, они бы не запаниковали и не убили бы его.

— Я думаю, убили бы, если бы он сам не отдал книгу.

Мой собеседник грустно кивнул.

— Вы хорошо знали Армистеда Грининга? — спросил я.

— Он появился на Патерностер-роу пять лет назад. Сказал, что он из Чилтерна — он и говорил с тамошним акцентом, — но его жена умерла в родах вместе с ребенком, и он приехал в Лондон искать счастья. Бедный парень, у него всегда была грусть на лице. Он арендовал этот клочок земли, где стоит его хибара, у Палаты приращений[20] — он принадлежал маленькому монашескому дому, чьи остатки так и стоят на земле за хибарой. — Джеффри сардонически улыбнулся. — По иронии судьбы, учитывая религиозные взгляды Грининга. Он построил свою хибару сам с несколькими лондонскими друзьями. Не могу сказать, что я хорошо его знал, он был человек замкнутый, — но я кое-что слышал и видел, особенно в последнее время… — Печатник в нерешительности замолчал.

— Что бы вы ни рассказали мне о нем, ему это уже не причинит вреда. Старик Хаффкин кое о чем намекал мне…

— Это может повредить Элиасу. Если он попадет в руки Гардинера и его волков.

— Я отчитываюсь только перед лордом Парром и королевой.

Джеффри вытаращил глаза:

— Перед самой королевой?!

— Да, — ответил я и добавил с ноткой гордости: — Я знал ее, когда она была еще леди Латимер.

— Я думаю, Грининг был очень радикален. — Оукден серьезно посмотрел на меня. — «Известный человек».

Я вздрогнул. Это было кодовое слово для обозначения лоллардов, а теперь и анабаптистов. А печатник продолжал:

— Можете ли вы гарантировать, что все, что я расскажу вам об Элиасе, не ввергнет его в беду? — Он говорил тихо, сосредоточенно, напомнив мне еще раз, как опасно рассуждать о религии радикалов.

Некоторое время я молчал в нерешительности. Я знал, что по крайней мере лорд Парр будет безжалостен, если решит, что это необходимо для защиты королевы. А любое упоминание об анабаптизме — это все равно что сунуть палку в осиное гнездо. И я ответил:

— Обо всем, что может повредить подмастерью, я доложу только лично королеве. Ее милосердие и верность друзьям хорошо известны всем.

Оукден встал и посмотрел в окно на хибару Грининга.

— У этого сарая тонкие стенки. К Армистеду приходили друзья и гости, с которыми он вел громкие религиозные дискуссии. Особенно этим летом, когда из-за жары все держали окна нараспашку. Я иногда слышал их разговоры — скорее споры, иногда слишком громкие, чтобы оставаться безопасными. По большей части я слышал только гул голосов, случайные фразы, но и этих фраз бывало достаточно, чтобы навострить уши. Собирались очень странные компании. Человек шесть, иногда семь, но всегда присутствовали трое — шотландец, голландец и англичанин, все известные как местные радикалы.

— Маккендрик, Вандерстайн и Кёрди.

Джеффри кивнул.

Страницы: «« 23456789 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга повествует о судьбах 13 племянниц русских царей в период с начала XVIII века до середины ХХ-го...
Миямото Мусаси и Такуан Сохо – два великих наставника, под влиянием которых формировались поколения ...
Новый военно-фантастический боевик от автора бестселлеров «Самый младший лейтенант», «Самый старший ...
Многие родители задаются вопросом «Почему мой ребенок мне врет?», но лишь единицы пытаются правильно...
Каждому из нас хотя бы раз да желали отметить свое столетие. А записные шутники еще добавляли: мол, ...
Здесь пугают.Из года в год серия «Самая страшная книга» собирает на своих страницах лучший хоррор на...