Другая сторона Князев Милослав
— Эй! — только и успел воскликнуть Наткет.
Вскочив на телевизор, енот в невероятном прыжке дотянулся до Наткета и вцепился в руку. Дикий вопль эхом заметался по поляне.
Еще никогда и никто его не кусал. Даже с собаками отношения складывались удачно, и Наткет наивно предполагал, что так пойдет и дальше. Не сложилось. Проклятый енот все разрушил. Оказалось больно, чертовски больно.
Наткет взмахнул рукой, пытаясь сбросить подлую тварь. Игрушка упала на траву, и енот тут же отпустил его. Шмякнулся брюхом на своего плюшевого короля и так и остался лежать.
— Он укусил меня! Черт! А если у него бешенство? — Наткет зажал рану зубами.
Енот громко зашипел, скаля желтые клыки. Николь во все глаза смотрела на эту сцену. Слов у нее не нашлось. Уголки губ дергались, хотя она всеми силами старалась не рассмеяться.
— А я предупреждала, — в конце концов сказала она. — Оставил бы игрушку в покое.
Покопавшись в кармане, Николь достала носовой платок.
— Покажи. — Она взяла его за руку. По запястью извивались струйки крови. Николь сложила платок пополам и прижала к укусу.
— Держи крепко, — сказала она. — И поехали домой. Там обработаем и перевяжем.
— Ну что за день-то такой! — воскликнул Наткет.
Он злобно посмотрел на енота. Чуть не пнул, но вовремя сдержался — не хватало еще прокушенной ноги. Зверь кашлянул, и Наткет был готов поклясться, что тот смеется над ним. Наткет вспыхнул от возмущения.
— Пойдем. — Николь взяла его под локоть и потянула в сторону тропинки. — Я была права — это совсем другая история.
Наткет не стал спорить, хотя и оборачивался через шаг. Енот, ершась, смотрел им вслед.
Феликса Сикаракис покрутила на пальце ножницы, думая с какой стороны подступиться к фотографии. Снимок был неудачным: Краузе стоял боком, рука на треть скрыта, а лицо смазалось от внезапного движения. Проклятый аптекарь. Неужели так сложно сделать приличные фотографии? Как теперь работать?
Она надрезала снимок, но тут же отложила в сторону. Так дело не пойдет — с этой фотографией ничего не выйдет. Слишком размазанная. Взяв пачку оставшихся снимков, она со всей старательностью просмотрела ее от начала до конца. Беда в том, что все хорошие фотографии она уже израсходовала. Остался лишь Краузе со спины, Краузе по пояс, два Краузе из-за наложившихся кадров… Брак.
Норсмор сам виноват. Она предупреждала. Вздохнув, Феликса вернулась к отложенному снимку. Придется работать с тем, что есть. Она старательно вырезала фигурку механика с фотографии.
В фарфоровой миске перед Феликсой плескалось две рюмки «Драконьей Крови». Чистое зелье, а не та разведенная дешевым спиртом дрянь, которую Норсмор продает под видом лечебного бальзама. Лечебного… Как же! Единственное, на что он мог сгодиться, так это для особо вычурной эвтаназии. Впрочем, Феликса знала более подходящие применения «Драконьей Крови».
В соседней комнате на полную громкость работал телевизор. Сын смотрел идиотское ток-шоу: истеричная ругань сливалась в невнятное бормотание. Феликса умела отсекать лишние звуки, но сейчас едва сдерживала раздражение.
Калеб вернулся домой пьяным вдрызг. И это несмотря на наказание: с утра Феликса устроила ему сильнейшее похмелье. И все же опять… Опять! Словно он делал это намеренно, чтобы лишний раз позлить мать. Знает же, что наказание неизбежно, но ходит по кругу, как заводной болванчик. Даже мышей можно научить жить без ошибок — достаточно пары ударов током. Калеб же делал все, чтобы доказать, что он выше условных рефлексов. Должен бы помнить, чем закончилось для его отца пренебрежение советами Феликсы.
Она взяла вырезанную из фотографии фигурку Краузе и обвела пальцем по краю, отрывая заусеницы. Кролик глухо заворчал.
— Спокойно, мой маленький, — утешила его Феликса. — Все в порядке.
Бультерьер не поверил. С усилием он поднялся на лапы и подошел к хозяйке, уткнувшись влажным носом в ногу. Феликса поднесла фигурку к крошечным красным глазкам. Бультерьер долго щурился, прежде чем вынес вердикт:
— П'хо…
— Без тебя знаю, — ответила Феликса. — Но вокруг одни идиоты, неспособные выполнить простейших указаний.
— П'хо… Не пол'тса…
— А это мы посмотрим, — зло усмехнулась Феликса.
Проклятая собака! Опять сомневается в ее способностях? Давно в зеркало не смотрелась?!
Феликса задержала дыхание, мысленно отсчитывая секунды. Нервничать не время, надо успокоиться. Когда в глазах стало темнеть, она позволила себе выдох. Мелкая дрожь, не успев начаться, отпустила. Так лучше… Работа требовала максимальной сосредоточенности, излишние волнения ни к чему.
Кролик не стал спорить. Он плюхнулся у ног хозяйки, красные глазки закрылись, но Феликса знала, что бультерьер не спит. Ему же интересно.
Она опустила фигурку Краузе в миску; затем вилкой, чтобы не обжечь пальцы, затолкала ее поглубже, так, чтобы кровь покрывала изображение. Струйки драконьей крови заскользили по блестящему глянцу, стирая лицо Краузе. Взяв миску левой рукой, Феликса ее встряхнула; красная жидкость закружилась по стенкам. Против часовой стрелки.
Сорвавшаяся капелька попала на кожу запястья и противно запузырилась. Феликса вздрогнула, но, стиснув зубы, продолжила вращать миску. Мысленно она отругала себя за то, что забыла надеть перчатки.
Кровь вскипела черной пеной. Сквозь толстый фарфор Феликса почувствовала, как нагрелась жидкость. Она поставила миску на стол.
— Теперь посмотрим, что получилось… — сказала она больше для Кролика, чем для себя. Собака тут же открыла глаза.
Подцепив вилкой остатки от фотографии, Феликса переложила их на стоящую рядом тарелку. Бумага превратилась в склизкий комок. Феликса его расправила; металл зубцов уже начал шипеть — драконья кровь разъедала железо, как кислота.
В конце концов ей удалось привести фигурку Краузе в приемлемый вид. В остатках снимка едва угадывались очертания человека: краска расползлась, превратив цвета в грязно-коричневое месиво.
Феликса тихо выругалась. Не получилось. Фотография отказалась впитывать кровь.
— Я г'рил, — заметил бультерьер и снова отключился.
Феликса вытерла выступившие на лбу капельки пота. От поднимающихся над миской испарений кружилась голова и першило в горле. Феликса схватилась за стакан с водой, глотая жадно, точно пила в последний раз в жизни.
Так дело не пойдет. С оставшимися снимками точно ничего не получится. Только даром переводить зелье и силы. Ей нужна хорошая фотография, та, которая примет в себя драконью кровь. Чтобы та заструилась и по венам Краузе, отравляя и пожирая железо. Соотношение объекта и образа — проторенная тропинка для колдовства; новый век лишь немного облегчил дорогу.
— Калеб!
Сын появился спустя пару минут — всклокоченный, с опухшими глазами. Рубашка неопрятно торчала из штанов. Феликса брезгливо поморщилась.
— Нужно достать одну вещь, — сказала она.
Калеб что-то пробурчал.
— Речь идет об отце твоей… — Феликса не смогла подобрать достойного слова.
В мутных глазах заплясали искорки интереса.
— Мне нужна его фотография. Четкая, в полный рост. Лучше несколько.
— Где я ее возьму? — Калеб поскреб щетину. — У меня нет фотоаппарата. Я им и пользоваться не умею.
Феликса напряглась.
— Единственное, чем ты умеешь пользоваться, — пульт от телевизора, — тихо сказала она. — А головой не научился. Я сказала — мне нужна, этого разве не достаточно?
Калеб заскрипел зубами. Приоткрыв один глаз, Кролик глухо заворчал. Калеб наградил пса испепеляющим взглядом.
— У твоей должны быть какие-нибудь семейные фотографии? На худой конец, у него дома. Сейчас он тебе не помешает. Просто принеси мне снимки, понятно?
— Понятно, — буркнул Калеб.
— Вот и хорошо. — Феликса улыбнулась и позволила себе расслабиться. — Ты не голодный?
Калеб бросил взгляд на стол, вздрогнув от одного только вида склизкой коричневой массы на тарелке.
— Я сыт, — поспешил сказать он.
— Как знаешь. — Феликса пожала плечами. — Как знаешь… Четкая, в полный рост.
— Я понял!
Феликса кивнула. Так или иначе, нужные фотографии Калеб достанет. В этом она не сомневалась. Сын был единственным человеком, кроме нее самой, на кого она могла положиться. А потом… Начатое дело Феликса всегда доводила до конца.
Глава 15
— Не дергайся, — сказала Николь. — Больно не будет.
— Да я знаю… — кисло ответил Наткет.
— Ну тогда и не дрожи, как мышь на столе у вивисектора. Мы только продезинфецируем рану. Или тебе хочется заработать столбняк?
Николь взяла его за руку.
Из леса они вернулись четверть часа назад. Машину вела Николь. Надо признать, за рулем «жука» она смотрелась не так уж нелепо. Особенно когда клонящееся к закату солнце добавило волосам густой меди.
Сейчас они сидели на кухне. На столе из неведомых глубин дома появились пузырьки и коробочки с лекарствами. И когда только это богатство успело накопиться? Раньше здесь не было элементарной аптечки, и каждый детский порез оборачивался мучительными поисками бинта.
Кровь насквозь пропитала платок и подсохла, окрасив белую ткань разводами. Платок накрепко пристал к ране. Николь двумя пальцами взялась за уголок и потянула. Осторожно, хотя Наткет предпочел бы резкий рывок. Понятное дело — старалась, чтобы было не так больно. Только зачем растягивать? Он стиснул зубы.
На деле Наткет был благодарен еноту за укус. Конечно, в самом факте ничего приятного, но последующее с лихвой искупало все досадные недоразумения. Ему льстило и беспокойство Николь, и ее забота — ради такого можно положить руку в пасть голодного тигра. Вот это был бы укус так укус, не чета какому-то еноту. К счастью для руки, тигров в окрестностях Спектра не встречалось.
Николь отвинтила крышку прозрачного пузырька. Запахло спиртом.
— Соберись, — предупредила она. — Будет немного щипать…
Наткет невольно напрягся. Николь поливала из пузырька сложенный вчетверо бинт, пока тот не напился жидкости, и приложила на укус, чуть надавив.
— Ау! — Наткет отдернул руку. Перекись громко зашипела, а бинт упал на пол.
— Спокойно, — сказала Николь. — Так надо: убивает микробов.
— Им хуже, — ответил Наткет, тряся кистью, чтобы унять жжение. — Но все равно…
Он подул на рану — немного помогло.
— Ну вот и все, — сказала Николь.
Взяв еще один кусочек бинта, она протерла рану. Укус оказался смешным, заклеить его хватило двух полосок пластыря.
— Готово! Легко отделался.
Наткет покачал головой.
— Не факт. А если это был енот-оборотень?
— Подожди до полнолуния. А если и так, радуйся что не белка.
— Во всем надо искать светлую сторону?
— Ага, — улыбнулась Николь.
— Тогда да, — согласился Наткет. — Енот куда лучше белки или…
— Или гиены, — продолжила Николь. — Брр… А еще хуже какая-нибудь ящерица.
— А что не так с ящерицами? — насторожился Наткет.
— Никогда не любила, — сказала Николь. — Сама не знаю почему Чисто физиологическое отвращение. Они холодные, сухие, чешуйчатые… И бесчувственные, что ли? Как называется боязнь ящериц?
— Рептилофобия? — предложил Наткет.
Николь нахмурилась.
— Точно? Звучит так, будто ты сам только что придумал это слово…
Поскольку так оно и было, Наткет не стал спорить.
— Твой отец тоже ненавидел ящериц и змей.
— Да?
— Терпеть не мог, — сказала Николь. — У него, наверное, тоже была рептилофобия.
Наткет прежде не задумывался об отцовских фобиях — с чего бы? Оказывается, вот оно как — ящерицы и змеи. Интересно, а как это сочеталось с выдуманным драконом? Еще один элемент мозаики — непонятный кусочек, но Наткет аккуратно положил его к другим таким же: ящерицам Гаспара, бальзаму Норсмора и змеиному яду в крови Корнелия. Картинка обрастала деталями.
Пронзительно зазвонил телефон. Наткет рефлекторно полез в карман, но тут же сообразил, что это не его трубка. Телефон надрывался в гостиной.
— Сандра, наверное, — предположила Николь. — Опять забыла, куда положила ключи…
— Так поздно? — удивился Наткет.
— Раньше нас не было дома. — Она встала из-за стола и прошла к аппарату.
А спустя секунду из гостиной донеслось испуганное «ЧТО?!»
От одного ее тона Наткет подскочил, опрокинув стул. Густой кофе выплеснулся из чашки и расползся по скатерти. Горячие капли попали на ногу, обжигая через плотную ткань. Наткет выбежал в гостиную.
Николь была бледнее призрака, губы дрожали. Трубку она держала двумя руками и слушала так внимательно, точно боялась упустить не то что слово — вздох. Без всяких объяснений Наткет понял: случилось что-то ужасное. Наткет оперся о стену и молча смотрел, как Николь отрешенно кивает в ответ на шуршащее бормотание телефона.
Наконец она повесила трубку.
— Отец, — сказала Николь. — У него сердечный приступ. Сейчас в больнице.
— Сердечный приступ?!
По позвоночнику словно скользнула ледяная змейка. Еще один сердечный приступ? Неужели и за этим стоит консорциум? Похоже на то… Радиостанция Краузе, должно быть, у них в печенках сидела, и они решили его убрать. Проклятье, были же законные и безопасные способы заткнуть Большому Марву рот. Как понял Наткет, «Свободный Спектр» выходил в эфир без лицензии. Однако консорциум не стал возиться. Или дело не только в радиостанции? Может, причина всему приезд в Спектр и поход на раскопки? И то, что Краузе защитил его от рабочих?
— Как он?
Николь глубоко вздохнула в тщетной попытке успокоиться. Схватилась за край столика с телефоном. Наткет отвел взгляд и уставился на грязные шнурки своих кроссовок.
— Кризис миновал, но состояние стабильно тяжелое, — сказала Николь. — Поехали.
— Куда?
— В больницу! — вспылила Николь. — Я же сказала!
Менее чем за четверть часа Наткет припарковался на пустой стоянке. Николь, не дожидаясь его, вышла из машины и зашагала к стеклянным дверям. Спотыкаясь о выбоины асфальта, Наткет поспешил следом.
Больницу построили, когда Наткету было лет десять, после того как сгорело деревянное здание старой. Тогда она выглядела вызывающе современной — сверкающее стекло и бетон, четкие прямые линии и светлые тона. Сейчас же конструктивный дизайн смотрелся архаично. Штукатурка осыпалась со стен, а светлая краска приобрела мрачный желто-коричневый оттенок.
Несмотря на поздний час, их пропустили. Толстая женщина в регистратуре подняла взгляд и сказала:
— Второй этаж, палата двадцать семь. Здравствуй, Нат. Слышала, что ты вернулся.
Он так и не вспомнил, как ее зовут, и лишь рассеянно кивнул на приветствие. Николь шла по больнице с пугающей уверенностью — ей не раз приходилось ходить этим маршрутом. Они поднялись по узкой лестнице и вышли в темный коридор.
Дверь в палату Большого Марва оказалась приоткрыта. Полоска желтого света то сжималась, то расширялась, когда дверь покачивалась на легком сквозняке. Николь решительно шагнула в палату.
У койки Краузе дремала над глянцевым журналом молоденькая медсестра. Как только они вошли, она встрепенулась, точно испуганная землеройка, и часто заморгала.
— А… Явились наконец… — тихо сказал Большой Марв.
Медсестра встала, заложив страницу пальцем.
— Только недолго, — сказала она. — Он очень слаб, ему нельзя много разговаривать…
Она вышла из палаты.
Краузе как ни старался придать себе бодрый вид, выглядел плохо. Лицо осунулось, словно за последние несколько часов Большой Марв похудел раза в два; кожа приобрела неестественную рыхлость. Больничная пижама была ему мала, рукава задрались до локтей. Большой Марв лежал по грудь укрытый тонким одеялом и дышал шумно, как кит. От запястья извивалась трубка капельницы.
Николь смотрела на него, покусывая губу.
— Ты как? — спросила она.
— Терпимо, — Краузе в подтверждение пошевелил свободной рукой. — Бывало и хуже.
— Что случилось? — спросила она, садясь на край кровати.
— Мотор прихватило, — хмыкнул Краузе. — Сбился на пару-тройку оборотов. Я не врач, точно не скажу, как там правильно. А как механик — то ли клапан истрепался, то ли топливная барахлит.
Наткет вздрогнул.
— То есть, барахлит топливная?
Краузе бросил на него быстрый взгляд, но не ответил. Взяв дочь за руку, Большой Марв сказал:
— Соберись, Ник. Самое страшное позади, а я, как видишь, в полном порядке. Все будет хорошо.
— В полном порядке?! — воскликнула Николь.
— По сравнению с тем, что могло быть, — так уж точно. — Краузе закашлялся. Николь вскочила, но Большой Марв удержал ее за руку.
— Врача!
— Успокойся, — остановил ее отец. — Это от сигарет. Курить не дают, а горло просит… Врача звать бесполезно. Все равно сигарету не предложит.
Он снова взглянул на Наткета. Тот все еще стоял на пороге, пребывая в смятении. Должен ли он выйти и оставить отца с дочерью наедине? Или же наоборот? К тому же Наткета сбила с толку «топливная система». Краузе имел в виду кровь? Неужели с Большим Марвом случилось то же, что и с Корнелием, и по венам расползается змеиный яд? Но тогда нужно срочно вводить сыворотку или как там лечат отравления?
— Оставь нас ненадолго, — хрипло сказал Краузе дочери. — Нам с Наткетом надо кое о чем поболтать.
Николь удивленно посмотрела на Наткета; в ответ тот слегка пожал плечами.
— Главное, много не говори, — сказала она отцу.
— Слушай ты этих врачей. — Большой Марв слабо усмехнулся. — Им лишь бы запугать кого. Работа такая.
Николь вышла. Большой Марв выждал, проверяя, не подслушивает ли она под дверью.
— Не ожидал от себя такого, — сказал он. — Похоже, совсем стар стал… Время поджимает, вот что я тебе скажу. Ты проверил компас?
— Да, — кивнул Наткет. — Не знаю, правильно ли он работает, но указывает на раскопки.
— Значит, правильно, — сказал Краузе. — Впрочем, это лишь подтвердило то, что мы знаем.
— Да? — удивился Наткет. — Что именно?
— То, что консорциум ищет Истинный полюс, и, наверное, уже к нему подобрался.
— А, полюс! — несмотря на состояние, Большой Марв продолжал крутить рукоятку своей шарманки. — Я видел фотографию, на которой вы с отцом и длинной рыбой.
Механик усмехнулся.
— Это был сельдяной король. Ноябрь тогда выдался богатый штормами, вот беднягу и выбросило на берег. Еле дотащили до воды… Сфотографировались, само собой, на память. Отец тебе не рассказывал?
— Не помню, — сказал Наткет. — Он столько всего рассказывал, что и в голове не удержишь.
— Есть такое, — согласился Большой Марв. — Он и сам половины не помнил… Знаешь, почему он фотографировал грибы?
— Потому, что они не могут убежать, — кивнул Наткет. — Тем ему и нравились.
Большой Марв мотнул головой.
— Не только. Так он запоминал… Случалось что необычное, он щелкал гриб. Для него это было вроде наклеек, что лепят на холодильник: не забыть сходить в магазин или покормить собаку. За каждым грибом — целая история. Честеру было достаточно только посмотреть на фотографию, чтобы ее вспомнить. Он меня как-то учил этой своей мимической технике…
— Мнемонической, — автоматически поправил Наткет.
— Не важно, все равно у него не вышло. Невозможное сложно запомнить.
— Сложно? — удивился Наткет. — Почему? Мне казалось, наоборот: сложно забыть о встрече с птеродактилем.
— Именно что казалось, — усмехнулся Большой Марв. — А на самом деле… Здесь как со снами: если их старательно не запоминать, и до завтрака ничего не останется. Честер считал, что причина в схожей природе. Нарушение заведомого порядка вещей, вот голова и не справляется.
Он замолчал. Краузе лежал, прикрыв глаза, и тяжело дышал, вцепившись в край одеяла. Наткет собрался было позвать Николь, но Большой Марв продолжил:
— Представь: идешь ты по лесу и встречаешь крокодила в шляпе. Невероятнее не придумаешь…
— Ну почему же, — сказал Наткет. Кого-кого, а крокодила в шляпе пару раз ему доводилось видеть.
Большой Марв его не услышал.
— Прошел час, и ты уже думаешь о коряге, похожей на крокодила. А через неделю и про корягу не вспомнишь. Стерлось. В мире есть определенный порядок — нельзя открыть дверь несуществующего дома. Но если ты выбрался на другую сторону, Вселенная постарается сделать все, чтобы ты этого не заметил…
Краузе перевел дух. Дверь палаты приоткрылась, и заглянула взволнованная Николь. Незаметно от отца она погрозила Наткету кулаком и покрутила пальцем у виска. Наткет в ответ развел руками.
— Честер приноровился водить Вселенную за нос… Какое-то время ему это удавалось. Но если слишком часто ходить на ту сторону, в один прекрасный день можно не вернуться…
— Поэтому и пропал отец? — тихо спросил Наткет.
— Я так думаю, — сказал Большой Марв. — Невозможное — это процесс… Как и горение. Но когда костер горит рядом — это одно: можно погреть ноги, сварить кофе или полюбоваться на пламя. Но когда ты сам полыхаешь — разговор совсем другой… Невозможное изменяет природу вещей, они уже не могут существовать. И Вселенная их выплевывает… Сюда или отсюда, на полюс или через полюс — этого я не знаю. Может, Честер знал, но кто теперь скажет?
— Погодите, — сказал Наткет. — Вы хотите сказать, что моего отца выплюнули?
— Он знал, на что идет, — вздохнул Краузе. — А вот консорциум с Каботом во главе, боюсь, не представляют, какую игру затеяли. Полюс им нужен, чтобы хапать, да побольше. Они не думают, к чему это приведет.
— К тому, что они все исчезнут? — предложил Наткет.
— Стал бы я дергаться? — сказал Большой Марв. — Но если развести костер посреди леса и раздуть огонь, рано или поздно начнется пожар. И его уже не остановишь: здесь скопилось столько топлива, что хватит на все побережье… а то и на всю планету. Глазом моргнуть не успеешь, а Вселенная выплюнет Землю со всеми потрохами.
Ворвавшийся ветер громко хлопнул форточкой. От сквозняка дверь с громким щелчком закрылась. Наткет поежился, и совсем не от холода. То, что рассказал Краузе, было до безобразия глупым и нелогичным, как и большинство историй Честера… И все же, после встречи с енотом, есть ли у него основания сомневаться в отцовской правоте? Предчувствие того, что рядом происходит что-то важное и в то же время опасное… Словно он оказался в темной комнате, полной ядовитых змей.
Наткет взглянул на Краузе. Тот вцепился в край одеяла так, что побелели костяшки пальцев. Плотно стиснув зубы, он не моргая смотрел в сторону Наткета. Может, из-за плохого освещения, но белки глаз приобрели странный голубоватый оттенок, а зрачки точно подернулись сигаретным дымом.
— Отец правда боялся ящериц?
— Может, и боялся, — сказал Большой Марв. — Терпеть не мог, уж точно. Не знаю, правда, почему…
Дверь палаты открылась. Наткет обернулся, решив, что это Николь, чье ангельское терпение лопнуло. Однако вместо нее зашел врач — бородатый мужчина за сорок. Николь выглядывала у него из-за спины.
— Я все понимаю, но вы же грубейшим образом нарушаете режим. Больной должен спать.
— Я плохо сплю, — заметил Краузе, прячась под одеялом.
— Придется постараться, — сурово сказал врач, указывая Наткету на выход.
Тот не стал спорить. Дверь захлопнулась перед носом, оставив их с Николь в коридоре.
— Лоу, ты с ума сошел? — прошипела она. — У тебя осталась хоть капелька мозгов? Ему нельзя так много разговаривать!
— Я-то понимаю, — шепотом ответил Наткет. — Но сама знаешь, его не остановить…
— И что?! Мог бы хоть попытаться, а не сидеть, развесив уши.
— Это было важно, — сказал Наткет.
— Да неужели? Настолько важнее его жизни? Ты хоть понимаешь, что случилось? Что он одной ногой стоял в могиле и, может, стоит до сих пор?
Она едва сдерживалась. Наткет почти видел, как в темноте коридора сверкают искры.
— Прости…
Николь не ответила. Она ведь права. Беда только в том, что если прав еще и Краузе, то дела обстояли хуже, чем можно было представить.
Врач вышел спустя пять минут.
— Как он? — Николь схватила его за рукав.
— Сложно сказать… Делает вид, что все в порядке. Но не похоже, что так оно и есть.
— Мне можно с ним остаться?
Доктор задумался.
— Вы его дочь? — спросил он. — Не положено… Но, если вы тихо посидите, присмотрите за ним. Главное, чтобы он не волновался и спал.
— Я прослежу, — пообещала Николь.
Она наградила Наткета таким взглядом, что он без слов понял, что возвращение в палату ему заказано.
— Хорошо, — сказал врач. — Снотворное в его состоянии противопоказано, но постарайтесь уговорить его уснуть. Если что — кнопка вызова рядом с койкой.
Он пошел по коридору, что-то бормоча под нос. Наткет проводил его взглядом.
— Я подожду в приемной, — сказал он.
Читать бесплатно другие книги:
