Девушка из лаборатории Джарен Хоуп

— Приближается буря. Может, вам стоит держаться трассы 70 через Гранд-Джанкшен, чтобы не въезжать в Дивайд?

— Нет, так дольше, — возразила я, не преминув похвастаться: — У меня все рассчитано.

— Если ты и права, то ненамного дольше, — добродушно ответил Кэл.

Я решила, что он сомневается в моей правоте, и немедленно загорелась желанием выиграть спор.

— Дольше! Покажу, когда вернемся домой.

Развернув карты Колорадо, Вайоминга и Юты, мы воспользовались ниткой, чтобы сравнить протяженность двух маршрутов. Я триумфально продемонстрировала свою: она была немного короче, чем вторая, отмечавшая путь через Шайенн. В ответ Кэл только покачал головой и спросил, есть ли в нашем багажнике цепи для колес. Я уже в десятый раз объяснила, что нет, они нам не понадобятся — я выросла в Миннесоте и знаю, о чем говорю. Кэл снова покачал головой, вышел на лужайку перед домом и какое-то время изучал небо на северо-западе.

Есть вещи, о которых я жалею, и победа в том споре навсегда в их числе. Мой маршрут и правда был короче, чем предложенный Кэлом, — почти на сотню километров. Час пути — я думала, что мы сэкономим именно столько, когда вела свою команду в эпицентр самой страшной зимней бури девяностых.

Пока мы загружали микроавтобус, Оливия, восьмилетняя дочь Кэла и Линды, украсила его изнутри цветными флажками, которые сама срисовала с атласа и раскрасила. Мы обняли всех на прощание, и я поймала себя на мысли, что вечно оставляю тех немногих, кто меня любит, — однако отмахнулась от этой мысли и села за руль.

Я должна была довезти нас до Ролинса, штат Вайоминг, после чего меня сменяла Тери. Согласно плану, за ее смену мы добирались до Эванстона, возле которого пересекали границу с Ютой. Но пока что они с Биллом препирались за моей спиной насчет «кормильца» — так Билл окрестил наш холодильник. К настоящему моменту на дне его плескались несколько сантиметров холодной воды, в которой плавала копченая колбаса и куски льда вперемешку с подмоченным сыром. Воняло все это настолько гадостно, что Тери требовала ввести новое правило: отныне заглядывать в холодильник можно было только по требованию двух или более пассажиров и исключительно при открытых окнах. В глубине души я ее поддерживала, зная, что в ближайшие два дня запах вряд ли улучшится, но чувствовала себя обязанной встать на сторону Билла. Он единственный продолжал питаться содержимым холодильника. Из-за этого спора все — вероятно, даже Ноа — были слегка не в духе, когда мы остановились на заправке в западной части Ролинса, чтобы Тери могла занять кресло водителя.

Дожидаясь спутников из туалета, я стояла и смотрела на горизонт. Было еще не поздно, но небо выглядело слишком уж темным; к тому же заметно похолодало и поднялся ветер. Тери вернулась с заправки первой. Когда она села вперед, я попросила ее посигналить остальным, давая знать, что мы готовы отправляться.

Билл и Ноа сели позади, и Тери завела мотор. Я скучала и чувствовала себя вымотанной, хотя день еще только начинался. Судя по карте, которую я держала в руках, этот отрезок дороги обещал быть совершенно ровным и неинтересным. Скинув ботинки, я уперлась ногами в батарею отопления на приборной доске. Подумала было пристегнуться, но поленилась: мы въезжали на один из самых плоских участков Земли, что могло пойти не так?

Стоило нам выехать на трассу 80, Тери вдавила педаль газа, и микроавтобус рванул вперед, как будто участвовал в сезонной гонке по кольцу Атланты. Я неловко поерзала на сиденье, но пару километров не вмешивалась. Затем мы пересекли Грейт-Дивайд, и погода в ту же секунду резко изменилась; в воздухе закружились первые снежинки.

Взглянув на мокрую дорогу, я поняла, что через несколько минут она вся будет покрыта слоем льда. Тери же явно собиралась придерживаться первоначального плана и продолжать мчаться со скоростью 100 км/ч. Ровным и спокойным голосом, которым я обычно инструктировала студентов, выполнявших опасную и сложную манипуляцию в лаборатории, я произнесла:

— Слушай, сейчас тут все покроется льдом, так что тебе стоит ехать медле-е-е-е…

Закончить предложение мне было не суждено. Тери не стала постепенно сбрасывать скорость — она просто ударила по тормозам, а почувствовав под колесами лед, ударила по ним еще сильнее, пока вовсе не заблокировала. Микроавтобус повело; она попыталась исправить ситуацию, бешено выкручивая руль, и мы начали выписывать широкие неровные завитки, продолжая притом лететь вперед. Тери к этому моменту уже орала от страха, полностью потеряв контроль над машиной, — а я с ужасом понимала, что дело непременно кончится аварией.

Последнее, что я запомнила, прежде чем наш микроавтобус перевернулся, — это знак ограничения скорости, сгибающийся в некое подобие леденцовой трости. Поскольку этот столб был единственным в радиусе дюжины километров, мы, разумеется, в него врезались. Машина все кружилась, кружилась и кружилась — а когда вращение наконец замедлилось, оказалось, что она стоит на полосе встречного движения. На мгновение меня охватил страх — вдруг нас сейчас протаранит другая машина, — но на смену ему тут же пришло еще более неприятное осознание: микроавтобус не просто кренится на одну сторону, он вот-вот перевернется. Я изо всех сил вцепилась в приборную панель, чувствуя, как мы медленно заваливаемся в канаву под душераздирающий скрежет металла, треск пластика, визг Тери и звук, больше напоминающий залпы мушкетов при объявлении Гражданской войны.

Меня поразило, как медленно текло при этом время — будто тележка американских горок, карабкающаяся на самый высокий виток аттракциона. В конце концов я ударилась головой о холодное стекло, отлетела назад и приземлилась щекой на тонкое фетровое покрытие потолка салона. На какую-то секунду воцарилась полная тишина. Когда я рискнула открыть глаза и подняться, под ногами у меня оказался потолок, ставший сейчас полом, — на редкость странная картина. Три остальных пассажира висели на ремнях безопасности вниз головой.

Я начала бегать по потолку, проверяя, не пострадали ли мои друзья. Удивительно, но обошлось без травм — не считая моего разбитого носа, из которого бурно хлынула кровь, стоило мне истерически рассмеяться. Билл первым отстегнул ремни и мешком свалился на потолок; похоже, произошедшее не сильно выбило его из колеи. Ноа не двигался со своего места в конце салона, нервно проводя руками по влажным почему-то волосам. Тери просто висела на ремнях с удрученным видом.

Здесь в мою голову закралось подозрение, что микроавтобус может взорваться — в фильмах после аварии происходило именно это, — но я понятия не имела, что в таких случаях делать. Неожиданно задние двери распахнулись, и мужской голос произнес:

— Я ветеринар. Все целы?

Похоже, водитель ехавшей позади нас машины увидел, как мы улетели в канаву, и поспешил на помощь.

Я с трудом сдерживала облегчение: пожалуй, еще немного, и я бросилась бы ему на шею и расцеловала.

— Да-да, все целы! — радостно прокричала я.

— Погода становится хуже. Давайте-ка отправим вас в город.

Обернувшись на голос, я разглядела за спиной нашего нового друга еще нескольких добрых самаритян и вспышки аварийных сигналов.

— Хорошо, — так же радостно согласилась я. — Давайте, конечно.

Добровольные спасатели помогли нам выбраться. Я выходила последней: не потому, что была капитаном этого потерпевшего крушение корабля, а просто отыскать ботинки в хаосе, который представляли сейчас разлетевшиеся по салону вещи, оказалось непросто. Мы разбились на пары, сели в чужие грузовики и поехали навстречу неизвестности.

Ни водителей, ни своего точного местоположения мы не знали; транспорта у нас теперь не было, денег или плана — тоже, и все же я чувствовала себя великолепно. Я была жива, и радость переполняла меня, грозя разорвать сердце. Я была благодарна Провидению за то, что никто не пострадал, и едва не пела в полный голос. Что бы ни случилось дальше — плохое или хорошее, — это станет даром, на который я даже не рассчитывала. Обернувшись, я увидела, как ветер гоняет по канаве и асфальту флажки Оливии. Взгляд зацепился за флаг Ямайки — желтый крест на черно-зеленом поле. Я с улыбкой следила за ним, пока он не исчез вдалеке.

Через двадцать минут нас высадили у заправки на Спрус-стрит в западном Ролинсе. Я расспалась в благодарностях нашим спасителям — хотя чем больше говорила, тем четче понимала, что они просто хотят оставить нас уже и уехать. Тери стояла поодаль с таким видом, будто решила покончить с собой. Один из водителей отвел Ноа в сторону со словами: «Не переживай так. Ты здорово испугался, со всеми бывает», и я вдруг поняла, как от нас пахнет. Вместе с микроавтобусом перевернулось и все его содержимое, включая «кормильца». К тому же кто-то из нас неплотно закрутил крышку своей двухлитровой бутылки, и, судя по запаху и виду, все ее содержимое вылилось во время аварии на Ноа — мокрого и благоухавшего мочой. Видимо, мужчина, который его успокаивал, решил, что бедняга от страха как-то обмочил себе голову.

Пока я наблюдала за ними, восстанавливая цепочку событий, ко мне подошел Билл.

— Знаешь что? — сказал он бодро. — В нашу страховку включена эвакуаторная служба!

Выбираясь из микроавтобуса, Билл прихватил из бардачка топливную карту и теперь читал то, что было написано мелким шрифтом. Услышав эту новость, я улыбнулась еще шире.

— Пойду позвоню им и попрошу достать машину из канавы, — сообщил Билл, направляясь к таксофону.

— Скажи, что мы остановились в «Супер-8»! — прокричала я ему вслед, заметив неподалеку мотель.

Дождавшись Билла, мы подхватили рюкзаки и направились к мотелю, в холле которого воняло так сильно, что нам явно было нечего беспокоиться за собственное амбре.

— Здравствуйте, — обратилась я к даме за стойкой. — Мы бы хотели у вас остановиться.

— Комната на одного — тридцать пять, на двоих — сорок пять, — ответила она, не поднимая глаз и не выпуская изо рта сигарету.

Я взглянула на Тери, которая все еще была в шоке.

— Давайте три комнаты. Эти двое пусть живут в отдельных, а мы, — я указала на Билла, — займем одну. Получится сто пятнадцать долларов, верно?

— И налог, — напомнила дама.

— И налог, точно, — повторила я с улыбкой и безропотно достала кредитку.

К моему удивлению, дама забрала ее и пихнула в стопку выписанных от руки чеков.

— Ладно, жизнь налаживается, — констатировала я и обернулась к остальным: — Как насчет ужина?

— Я хочу только пойти и лечь, — мрачно ответила Тери.

Я не могла понять, злится она на меня или на себя; думала уже спросить, все ли в порядке, но потом решила, что это не лучшая идея. Поэтому я продолжила стоять и молчать, что определенно было еще худшей идеей. Ноа исчез, как только получил ключ, поэтому мы с Биллом вдвоем вышли из мотеля и отправились вниз по Элм-стрит в поисках ресторана. По дороге нам попалась грязная закусочная, где мы заказали две колы и два антрекота, которые и съели с большим аппетитом, неожиданно осознав, до чего голодны.

Прогулка обратно напоминала любую нашу совместную прогулку и одновременно была на них не похожа. Мы чувствовали себя как два бандита, которые прикончили не того человека; сегодняшняя авария, едва не закончившаяся гибелью, навсегда связала нас. Вернувшись в мотель, мы поднялись к себе в комнату. Там обнаружилась огромная двуспальная кровать, застеленная стеганым бордовым одеялом с уродливым узором; простыни под ним явно никто не менял. Обшитые темными панелями стены и тяжелые синтетические шторы пахли дымом и сладковатым дезинфицирующим средством, а покрытый разводами ковер оказался настолько липким, что мы не рискнули снять ботинки.

Близилась ночь. Мое тело было вымотано до предела, но мозг работал в полную силу. Не замеченные ранее синяки начали напоминать о себе, а навестив туалет в закусочной, я увидела в моче кровь — но и это не испортило мне настроения. В тот вечер я чувствовала себя так, будто со мной никогда не случится ничего, что смогло бы меня расстроить.

Мы лежали бок о бок на кровати и разглядывали разводы на потолке, которые освещала тусклая лампа на прикроватном столике. Кран в ванной протекал, и капли отстукивали ровный мягкий ритм. Минут через двадцать Билл сказал:

— Это все-таки случилось. Один из студентов попытался нас убить.

Он вывернул ситуацию наизнанку, и ее абсурдность заставила меня хихикнуть. Хихиканье превратилось в смех, а тот — в хохот, который все шел и шел откуда-то изнутри, из самой моей глубины. Я смеялась, пока у меня не свело мышцы живота, так что я не могла как следует вздохнуть. Смеялась, пока не потеряла над собой всякий контроль и не намочила слегка штаны. Смеялась, пока это не стало так больно, что я мысленно взмолилась о пощаде — но все равно не сумела остановиться. Я смеялась, пока этот смех не начал напоминать рыдания. Билл смеялся вместе со мной. И в нашем смехе была радость и благодарность за то, как круто мы обвели Смерть вокруг пальца. Наше везение было даром небес, пропуском в новый мир, слишком прекрасный, чтобы его оставить. Нам подарили еще как минимум один незаслуженный день — день, который мы проведем вместе.

Наконец наши всхлипывания утихли, но только потому, что у тела не было больше сил. Однако, отдышавшись, я опять начала хихикать. Потом засмеялась, Билл рассмеялся вместе со мной — и мы снова прошли все этапы смеховой истерики. Лежа бок о бок, полностью одетые, мы смеялись и смеялись, так и не сняв ботинок.

Через некоторое время Билл встал и пошел в ванную, но тут же высунулся обратно:

— Не поверишь — туалет забит. Знал же, что надо было захватить наши бутылки.

— Пописай на ковер, — предложила я. — Судя по его виду, все так и делают.

— Фу, не будь животным, — с отвращением одернул меня Билл. — Меня вполне устраивает слив в ванной.

Я поднялась, чтобы последовать его примеру. Затем мы снова улеглись рядом и продолжили изучать потолок.

— Меня тревожит Тери, — призналась я. — Думаю, она меня ненавидит.

— Да перестань, она сейчас должна радоваться, что вообще жива, — твердо сказал Билл.

— Она должна радоваться, что мы все живы, — поправила я его, но беспокойство никуда не делось. — Уверена, она винит во всем меня. И знаешь, в глобальном смысле так и есть. Это ведь я записала ее на конференцию в Сан-Франциско.

— Точно, ты же заставила ее бесплатно пересечь страну, чтобы встретиться с людьми, у которых она будет выпрашивать работу после выпуска. Ну ты и дрянь, действительно. Нужно было остаться в Атланте, чтобы я делал за нее все лабораторные, — ответил Билл, и в голосе его прозвучала незнакомая мне прежде суровость. — Она уже взрослая. Черт, да ей тридцать с лишним, она гораздо взрослее нас.

— Возраст еще ничего не значит, — возразила я. — Хотя всем было плевать, попаду ли я на конференцию, когда я была студенткой.

И я погрузилась в воспоминания о собственных обидах.

— Слушай, ты все равно не сможешь дружить со студентами, так что выброси эту мысль из головы прямо сейчас, — вздохнул Билл. — Мы с тобой будем из кожи вон лезть, чтобы научить их хоть чему-то — снова и снова, рискуя ради них нашими чертовыми жизнями, а они непременно нас разочаруют. Такая уж это работа. Нам обоим за это и платят.

— Ты прав, — подыграла я в том же циничном ключе, хоть и не вполне искренне. — Но мы же в это не верим, правда?

— Обычно не верим, — признался Билл. — Но сегодняшний день — исключение.

Я закрыла глаза, считая мягкие размеренные удары капель в ванной. Вдруг Билл сказал:

— Ты же знаешь, что дружить с коллегами по работе тоже не выйдет.

Я распахнула глаза — его слова меня неожиданно задели.

— А мы? — спросила я. — Мы же друзья, разве нет?

— Не-а, — ответил он. — Мы с тобой просто двое жалких недоумков, которые застряли посреди бескрайнего ничего и пытаются сэкономить двадцать пять баксов на номере в мотеле. Так что заткнись и спи давай.

Так мы и сделали, уснув на противоположных концах кровати в одежде и ботинках. Уже проваливаясь в сон, я подумала, что именно так должна ощущаться семья, и еще раз поблагодарила Бога за сегодняшний день — а заодно и грядущий, раз он все равно уже наступил.

На следующее утро все проснулись поздно; к тому моменту, как мы вышли из комнаты, за окном был ясный солнечный день. Тери ждала меня в холле, и ее явно разрывало от злости. Похоже, она не спала всю ночь.

Мы вместе дошли до закусочной для дальнобойщиков и заказали одну порцию яичницы с беконом, потому что ее как раз с лихвой хватало на четверых. После того как Билл попросил у официанта восьмую чашку кофе, Тери посмотрела на меня и сказала:

— Отвезите меня в аэропорт Солт-Лейк-Сити. Я хочу вернуться домой.

Я кивнула и уже собралась заверить ее, что все понимаю и это не проблема, как вдруг вмешался Билл.

— Что? — рявкнул он, отшвырнув в сторону вилку и нож и вцепившись в стол, будто у него земля ушла из-под ног. — Ты угробила микроавтобус, а теперь хочешь просто сбежать отсюда и оставить нас с этим разбираться? Да ты охренела. Вконец охренела!

Он недоверчиво потряс головой. Тери вскочила и бросилась прочь — скорее всего, в туалет, чтобы там поплакать. Я подумала было последовать за ней, заверить, что все будет хорошо и что эта поездка изначально была дурацкой затеей, поэтому мы все вернемся домой. Но интуиция ученого подсказывала — не стоит сейчас сдаваться.

Поэтому я осталась сидеть за столом, размышляя, пока Билл остывал. Как и все, что случалось в лаборатории, этот инцидент останется на моей совести, и козлом отпущения тоже буду я. Я еще вчера сознавала: утром, как только я выберусь из кровати, мне придется разбираться с нашими проблемами — а я за них даже не принималась. Я понятия не имела, где сейчас разбитый микроавтобус или мой собственный чемодан. Не знала даже, как далеко (или близко) мы от Солт-Лейк-Сити. Единственное, в чем я была полностью уверена, так это в том, что до моего выступления на конференции остается меньше двадцати четырех часов, а меня отделяют от нее еще три штата. Но пусть мне и предстояло решить все эти вопросы, я была исключительно рада, что жива и могу о них беспокоиться. Наступивший день не грозил нам погибелью, а значит, должен был оказаться отличным — такой я теперь установила критерий для отличных дней. А раз так, нам оставалось только жевать свой бекон и импровизировать.

Я была согласна, что нам не стоит сейчас отступать, но реакция Билла все равно меня удивила. Постепенно я начала понимать: ему тоже когда-то приходило в голову оставить меня, хотя он никогда не предпринимал к этому действий. Я впервые задумалась, что он вполне мог бросить свою неустроенную жизнь в Джорджии. Наше недавнее странное и страшное приключение Билл воспринял как очередной этап пути; и хотя он не был виноват в произошедшей катастрофе, все равно не видел другого выхода из нее, кроме как упереться, выставить рога и идти напролом. Случившееся не произвело на него особенного впечатления — в отличие от факта, что кто-то еще посмел задуматься о том, чтобы нас бросить. Сама мысль об этом привела его в ярость, разжечь которую были не способны все наши провалы вместе взятые.

Теперь мне удалось наконец доформулировать мысль, с которой я уснула: это моя жизнь, а Билл — моя семья. Студенты приходят и уходят; некоторые из них подают надежды, другие безнадежны, но мы не должны к ним привязываться. Вся эта история — про нас с Биллом и про то, на что мы способны вместе. Остальное — только фоновый шум. Отныне я была свободна от надменных, тщеславных, корыстных ожиданий научных кругов. Я не изменю мир, не взращу новое поколение, не прославлю свой университет. Я просто буду работать в лаборатории, вкладывая себя всю — и душу, и тело. Выбираясь живой из перевернутой машины, я обшарила карманы и нашла там единственную стоящую валюту: верность. Поэтому я поднялась, расплатилась на кассе и придержала для всех дверь, когда мы покидали забегаловку.

— Давайте, ребята, — сказала я им. — Не вешать нос, дальше будет лучше. Без вариантов.

Мы уже подходили к мотелю, когда на парковке я заметила микроавтобус, очень похожий на наш. Конечно, нашим он быть не мог, потому что выглядел целым. Однако стоило подойти ближе, как выяснилось: целым он кажется только в части пассажирских сидений. Вторая половина наводила на мысли о смятой пивной банке. Бокового зеркала со стороны водителя не было — как и одного из дворников: его, видимо, сорвало во время аварии. Холодильник распахнулся, когда мы летели в канаву, так что внутренности микроавтобуса пропахли не только мочой, но и протухшим мясом и заплесневелым сыром. Окна с одной стороны были залеплены жижей, которая вылилась из холодильника, пока машина лежала на боку, и примерзла к стеклам за прошедшую ночь. Тем не менее сами окна были целы, а двери с пассажирской стороны открывались и закрывались. Заглянув внутрь, Билл заявил, что мы «не ценим обретенную роскошь».

Отыскав наши чемоданы — они оказались на своих местах, — он залез на место водителя и попытался завести мотор. Стоило ему повернуть ключ, как двигатель ожил и лениво заурчал, работая вхолостую. На губах Билла расплылась широкая улыбка.

— Мы снова в деле! — прокричал он.

Я зажала нос и забралась в пассажирское кресло, пока Тери и Ноа рассаживались позади.

Мы вернулись на шоссе и поехали на запад к Рок-Спрингс, штат Вайоминг. Ноа выполнял функцию бокового зеркала, подавая знаки, когда дорога была свободна. Мне вдруг пришло в голову, что за всю поездку он и правда не произнес ни слова. Я потянулась за ремнем, пристегнулась и несколько раз проверила, что замок защелкнулся плотно.

Оказавшись на трассе, я прикинула, сколько часов нам ехать до Сан-Франциско: шестнадцать, максимум семнадцать — мы еще успевали. Снежную бурю, бушевавшую в Сьеррах, я в расчет не брала: всему свое время. Здесь и сейчас дела шли отлично.

— Черт! — неожиданно воскликнул Билл. — Мы не купили новое зеркало. Ладно, на обратном пути поищем.

Я так и окаменела в своем кресле. Сосредоточившись на необходимости попасть в Сан-Франциско, я совершенно забыла, что нам еще придется возвращаться через всю страну на разбитом микроавтобусе. Однако не успела я открыть рот, как Билл одернул меня:

— Ничего не желаю слышать. Сиди и думай про свой доклад. После всего, через что нам пришлось пройти, он должен быть великолепен.

По сравнению с тем, как мы добирались до места, сама конференция показалась весьма непримечательной. Как только все закончилось, мы поехали обратно в Атланту: на этот раз по трассам 10 и 20 — наш новый маршрут включал Аризону, Нью-Мексико и 300 с лишним километров по Техасу, карты которого у нас так и не появилось. Каждый день Билл сообщал, что эта страна прекрасна. Я соглашалась. К моменту, когда наша команда оказалась в Финиксе, Тери пришла в себя, а прошлое было забыто.

В Атланту мы въехали поздно вечером. Я тут же вернула микроавтобус на место, а ключи бросила в коробку, куда мы их сдавали в нерабочие часы. Всего за месяц после этого я стала самым непопулярным персонажем среди университетских управляющих; более того, они были в бешенстве. Я раз за разом повторяла — да, я была за рулем в момент аварии; нет, никакого раскаяния я не чувствую, поскольку слишком рада нашему чудесному спасению, чтобы искать изъяны в чуде. Служащие, конечно, не разделяли моего мнения, и в какой-то момент я с этим смирилась. В то время меня понимал только один человек. Он понимал все, а я понимала, как же чертовски мне с ним повезло.