Белый Волк Геммел Дэвид
Рабалин и Гарианна спали. Скилганнон лег на третью кровать. Тюфяк был плотный, подушка мягкая.
Через несколько мгновений он задремал.
Он шел по темному лесу, и в подлеске что-то шуршало. Он обернулся, увидел во тьме клочок белого меха и потянулся к мечам…
Еще до рассвета он проснулся и встал. Глаза саднило, на подбородке отросла щетина. Он скинул рубашку, налил воды из кувшина в таз, поплескал на лицо, раскрыл взятую из кармашка на поясе бритву. Дома, в Наашане, слуга приготовил нагретые полотенца и смочил щетину теплым маслом.
Здесь у него не было даже зеркала, и он брился медленно, на ощупь. Закончив, он вытер бритву и спрятал на место.
Когда рассвело, он увидел дым в восточной части города. Высунувшись в окно, Скилганнон услышал отдаленный гул толпы и догадался, что голодная беднота взбунтовалась.
Гарианна во сне казалась совсем юной, почти девочкой. Скилганнон надел рубашку, колет, повесил за спину ножны с мечами и спустился вниз.
С кухни уже пахло свежеиспеченным хлебом. Друсса нигде не было видно. Скилганнон сел за стол у выходящего на гавань окна. Подняться бы на корабль, уплыть в далекие края и высадиться там, где никто не слыхал о Проклятом. Скилганнон бросил эту мечту на полдороге, очень уж глупой она ему показалась. От себя не убежишь.
Его мысли перескочили на Старуху, и он ощутил знакомый прилив отвращения и страха. Джиана во время гражданской войны все чаще и чаще прибегала к услугам этой ведьмы. Несколько ее врагов были убиты с помощью черной магии — прозвище королевы-колдуньи она получила именно из-за этого.
К нему подошел Шивас, отряхивая побеленные мукой руки.
— Очень уж вы рано, завтрак еще не готов. Если желаете, налью вам выпить.
— Принеси воды, больше ничего не надо.
— У меня заваривается чай из трав. Травы мне здешний аптекарь готовит. Ромашка, бузина и не знаю, что там еще намешано, но освежает как нельзя лучше — рекомендую.
Скилганнон согласился, и чай действительно освежил его усталое тело.
— Теперь у вас вид куда лучше, молодой человек, — заверил его Шивас.
— Да, чудесный напиток. Можно еще?
— Одной порции хватит, поверьте — иначе вы приметесь петь и танцевать на столе. На завтрак у меня копченая рыба и особого рода луковый хлеб, то и другое превосходно. Особенно если добавить к ним три яйца, взбитые с маслом и приправленные перцем.
Дым от далеких пожаров плыл над водой.
— И как им не надоест жечь да убивать? — проворчал Шивас.
— Голод пробуждает в людях все. самое худшее.
— И то верно. Пойду принесу вам завтрак.
Скилганнон снова стал думать о Старухе. Если она взаправду знает, где Храм Воскресителей, глупо отказываться от ее приглашения. Он рассеянно потрогал медальон у себя на груди. Неужели он в самом деле верит, что Дайну можно вернуть к жизни с помощью кусочка кости и локона? И что он будет делать, если чудо осуществится? Поселится с ней в маленькой хижине и станет разводить овец? Она, как-никак, была наашанской аристократкой и выросла во дворце, где сто слуг исполняли любое ее желание. Принесет ли ей счастье жизнь в убогой хижине?
А ему самому? Ему, бывшему военачальнику, могущественнее которого не было в Наашане? Будет ли он счастлив, ковыряясь в земле?
Он допил остатки чая и расправился с завтраком, не разбирая вкуса еды.
Друсс вошел в таверну и сел напротив.
— Хорошо спал, паренек?
— Средне, — с раздражением буркнул Скилганнон.
— Ты, я вижу, не из жаворонков.
— Это еще что за дурь?
— Ты потише, паренек, — миролюбиво посоветовал Друсс. — Ты мне нравишься, но если будешь огрызаться, я тебя живо отсюда выставлю.
— Смотри не наступи на собственные кишки, когда будешь пробовать, — процедил Скилганнон.
Друсс, сдержавшись, взял пустую кружку из-под чая и понюхал ее.
— Ты говорил, что от выпивки становишься задиристым. А как насчет дурманного зелья?
— В рот этой гадости не беру.
— Ты только что его выпил. Почти все после Шивасова чая просто сидят со счастливыми ухмылками на лицах, но тебя, похоже, повело не в ту сторону. Сейчас принесу тебе воды, и поговорим, когда, зелье выветрится.
Друсс вышел на кухню, и служанка подала Скилганнону кувшин с водой. Скилганнон выпил несколько чашек, в висках слегка заломило. Друсс тем временем поднялся наверх.
Скилганнон, как-то сразу устав, положил руки на стол и опустил на них голову.
Он смотрел на глазированную голубую чашку, отражающую свет из окна. Он закрыл глаза, и мерцающая голубизна заколыхалась у него в голове, как море. Он летел над волнами, словно птица, назад к тому дню, когда кровь и ужас навеки изменили его жизнь.
Все начиналось так хорошо, так невинно. Он и Сашан вместе сходили на рынок, поели в трактире у реки. В сумерках они, держась за руки, гуляли по парку. За домом больше не следили, и Скилганнон начинал верить, что его план удался. До Праздника Урожая оставалась всего одна неделя. Скоро он выведет Сашан из города, чтобы она могла попытать счастья среди горных племен. От этой тревожной мысли у него сводило живот.
— Что с тобой, Олек? — спросила она, проходя мимо фонтана.
— Ничего.
— Ты очень крепко сжал мою руку.
— Прости. — Он ослабил пальцы. Дома они друг до друга не дотрагивались, потому он так и любил эти совместные прогулки.
Когда они подошли к воротам парка, уже стемнело, и двое служителей зажигали высокие бронзовые фонари. На скамейке сидела старая женщина.
— Хотите, судьбу вам предскажу, влюбленная парочка? — спросила она.
Скилганнон, разглядев, какая она уродливая, грязная и оборванная, хотел отказаться, но Сашан отпустила его руку и села рядом со старухой.
— Да. Скажи, что меня ждет.
— Будущих много, дитя, и они не высечены на камне. Многое зависит от удачи, отваги и друзей, а еще больше — от врагов.
— Откуда же у меня враги? — прощебетала Сашан, а Скилганнону почему-то стало не по себе.
— Пойдем, Сашан, — сказал он. — Молаира рассердится, если ужин простынет.
— Она не рассердится, Олек Скилганнон, — сказала старуха. — Поверь мне.
— Откуда ты знаешь мое имя?
— Отчего бы мне не знать, как зовут сына Огненного Кулака? Известно тебе, что пантиане считают твоего отца полубогом?
— Нет.
— Мужество они почитают превыше всего, Олек. Тебе понадобится все мужество, которым наделили тебя твои предки. Есть ли оно у тебя?
Скилганнон не ответил. От этой старухи у него кровь стыла в жилах.
— Так что же сулит мне будущее? — спросила Сашан.
— Тебе-то мужества не занимать, дитя мое. Отвечу тебе так: враги у тебя есть, и очень сильные. Жестокие и безжалостные, особенно один. До поры до времени его следует остерегаться, ибо его звезды сильны и он стоит высоко. Он заставит тебя страдать, а тебе, Олек Скилганнон, он разобьет сердце и отяготит тебя грузом вины.
— Пойдем, — повторил Скилганнон. — Не желаю больше слушать ее.
— Я хочу узнать наконец свою судьбу, — уперлась Сашан. — Скажи, одержу ли я победу над своими врагами?
— Они не одолеют тебя.
— Довольно! — вскричал Скилганнон. — Она ничего не знает, кроме моего имени. Ее болтовня не стоит и ломаного гроша, все эти могущественные враги, разбитые сердца. — Он бросил старухе на колени мелкую серебряную монету. — Возьми и оставь нас в покое.
Она прикарманила монету, взглянула на него, и ее слова пронзили его, как копье:
— Враги ближе, чем ты думаешь, Олек. Королева мертва, твоего друга Гревиса постигла страшная участь, а наша юная принцесса в смертельной опасности. Ну как, стоит ли чего-то моя болтовня?
Скилганнон, постояв в полном оцепенении, обвел взглядом парк, ожидая, что сейчас из-за кустов выскочат вооруженные люди. Но этого не случилось. Сашан, тоже потрясенная, ничем не выказала своего горя.
— Как умерла моя мать? — спросила она.
— От яда, что был спрятан у нее в перстне. Она не страдала.
— А Гревис? — спросил Скилганнон.
— Его пытали много часов подряд. Он держался стойко, Олек. Его мужество выше всяких похвал. Но в конце концов, когда его лишили глаз, а затем пальцев, он рассказал все. После этого Бораниус продолжил свою работу ради чистого удовольствия. Он упивается чужой болью, и ничто не может его насытить. Такова уж его натура.
Скилганнон попытался собраться с мыслями.
— Как Бораниус нашел их?
— Был один человек, которому Гревис доверял — и напрасно, как это обычно бывает. Теперь солдаты ищут тебя, Олек Скилганнон, и желтоволосую девицу, которая тебя сопровождает.
— Кто ты? — спросил он, тяжело глядя на старуху. — Какова твоя роль во всем этом?
— Сейчас это не самое главное, что тебе нужно знать. Ты одет в тунику, на ногах у тебя сандалии, в кошельке всего-то горсть серебра. У принцессы легкое платьице, а денег и вовсе нет. Что ты думаешь делать, Олек? А ты, Джиана? Не меньше тысячи человек обшаривает город, чтобы найти вас.
— Ты предлагаешь нам помощь? С какой стати? — холодно осведомилась Джиана.
— Я не сказала, что помогу вам, дитя. Я предсказываю судьбу, и только. За это юный Олек мне заплатил, но моя помощь стоит гораздо дороже. Тысяча рагов, думаю, будет в самый раз. А как думаешь ты?
— С таким же успехом ты можешь потребовать десять тысяч, — сказала принцесса. — У меня сейчас ничего нет.
— Мне довольно твоего слова, Джиана.
— Ты заработаешь больше, если выдашь нас, — бросил Скилганнон.
— Если бы это совпадало с моими планами, юноша, я бы именно так и поступила.
— Обещаю заплатить тебе, если буду жива и преуспею, — сказала Джиана. — Что ты нам посоветуешь?
Старуха поковыряла ногтем струп у себя на щеке.
— Для начала отправимся в одно место тут поблизости, а после решим.
— Спериан! — внезапно простонал Скилганнон. — Что случилось с ним и с Молаирой?
— В это самое время Бораниус покидает твой дом. Ты уже ничего не поправишь, Олек. Они последовали за Гревисом, а в доме остались люди Бораниуса.
— Сколько их?
— Четверо. Одного ты знаешь — коротышка с длинными усами.
— Казенсис.
— Скверный малый. Тоже любит причинять людям боль. В этом он не столь искусен, как твой друг Бораниус, но получает от пыток не меньшее удовольствие.
Скилганнона подташнивало, бессильная ярость захлестывала его. Стало совсем темно, и холодный ветер носился по опустевшему парку.
— Еще неизвестно, правда это или нет, — сказал Скилганнон.
— Ты знаешь, где искать доказательства, Олек, — заметила старуха.
— Надо идти домой, — сказал он тогда Джиане.
— Это бессмысленно. Ты же слышал: там засада. Хочешь, чтобы меня схватили?
— Я тебя с ней не оставлю. Она говорит, что хочет помочь, но я чувствую: она злая.
Джиана гневно поднялась со скамьи.
— Кто дал тебе право «оставлять» меня или «брать с собой»? Я Джиана и распоряжаюсь своей жизнью сама. Ты как будто неплохо меня знаешь, но продолжаешь видеть во мне нежный и хрупкий цветочек, который надо оберегать. Разве ты беспокоился бы так, будь я принцем, а не принцессой? Думаю, что нет. Так вот, Олек, Джиана будет покрепче любого принца. Маланек хорошо меня вышколил. Так что ступай домой, если тебе это нужно, а я пойду с ней.
— Приятно слышать столь мудрые речи из уст столь юных, — заметила старуха, а Джиана сказала:
— Не глупи, Олек. Тебя возьмут и будут пытать.
— Это не глупость, — возразила внезапно старуха, — потому что он не дурак. Тебе нужно увидеть все своими глазами, Олек, я знаю. Пусть он идет, принцесса. То, что он увидит, сделает его сильнее, а то, что ему придется совершить, сделает его мужчиной. — Кряхтя, она поднялась на ноги. — Если жив будешь, Олек Скилганнон, приходи на Плотницкую улицу. Знаешь ее?
— Да.
— Там посередине, у старой гостиницы, есть переулок. Он выведет тебя на маленькую площадь, где есть общественный колодец. Жди около него. Я приду за тобой, если опасности не будет.
— А куда пойдете вы?
— Этого тебе лучше не знать. Бораниус мастер развязывать языки. Есть у него такие маленькие, изящные ножницы. Могут палец оттяпать, если нажать как следует.
Скилганнон видел в глазах старухи искры злобного удовольствия.
— Откуда ты знаешь… про эти ножницы?
— Я сама их сделала для него, Олек. У меня много таких вещиц. Перстень с углублением для яда, который носила королева, тоже мой. Я бросила руны для короля в день, когда родилась его дочь, и сказала ему, что ее жизнь будет сопряжена со многими опасностями. Поэтому он и воспитывал ее, как мальчика, дав ей Маланека в наставники. Я самому императору Горбену сделала меч. — Смех старухи походил на шорох палой листвы, летящей по кладбищу. — Боюсь, что в это оружие я вложила чересчур большую силу, и она ударила ему в голову. Однако я отвлеклась. Если будешь жив, я приду за тобой.
— Мне это не нравится, — заявила Джиана.
— Если он выживет, то принесет тебе больше пользы, чем теперь.
Скилганнон поднес к губам руку Джианы.
— Я люблю тебя, — вымолвил он, повернулся и убежал в темноту.
К дому он подошел кружным путем и прополз на животе через огороженное поле за садом. Ночь была пасмурная, и он передвигался, когда луна скрывалась за облаками. У садовой стены он приостановился. Несмотря ни на что, он все-таки не совсем верил в то, что сказала старуха — не смел поверить. Сейчас он перелезет через стену и увидит, что Спериан с Молаирой дома и ждут его. Сомнения мучили его. Он чувствовал, что, пока он стоит здесь, под стеной, мир остается прежним, таким, как был. Как только он перелезет, все может перемениться. В смятении чувств он не знал, на что решиться. Впервые в жизни он понял, что такое настоящий ужас. «Не можешь же ты стоять тут вечно», — сказал он себе наконец, подпрыгнул и ухватился за гребень стены. Подтянувшись, он перевалился на ту сторону и спрыгнул в сад. В доме горел свет, но никакого движения не замечалось. Пригибаясь, он добрался до сарайчика, где Спериан держал садовые орудия. Там он нашел кривой острый нож-секатор с деревянной рукояткой.
Вооруженный, он перебежал к дому и помедлил в дверях, прислушиваясь. Тишина. Наклоняясь под выходящими на фасад окнами, он обследовал большую гостиную — никого. Потом услышал какие-то странные, булькающие звуки и, затаив дыхание, толкнул кухонную дверь. Лампа, горящая на столе, осветила окровавленное, изувеченное тело Спериана. На буфетных стенках и на полу тоже была кровь. Умирающий попытался издать какой-то звук, и кровь, булькая, выступила из его пронзенного горла. Скилганнон, выронив нож, упал рядом с ним на колени. Спериан поднял беспалую руку. Лицо ему исполосовали чем-то острым, кожа висела лоскутьями, глаза выкололи.
— Друг ты мой! — пролепетал Скилганнон. — Что же они с тобой сделали!
Спериан вздрогнул при звуке его голоса и снова попытался что-то произнести. Скилганнон не сразу понял, что его опекун хочет выговорить один-единственный слог: Мо.
Истерзанный, мучимый болью, он спрашивал о жене.
— Она цела, — со слезами на глазах сказал Скилганнон. — Все хорошо, дружище. Успокойся.
Он взял искромсанную руку Спериана в свою.
— Я отомщу за тебя. Клянусь душой моего отца.
Спериан лежал тихо, кровь из ран перестала течь.
— Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал, — рыдая, выговорил Скилганнон. — Ты был мне отцом и другом. Пусть последняя дорога приведет тебя к миру и свету. — Он достал из кошелька серебряную монету, положил ее в рот мертвецу и встал.
Молаира лежала в своей спальне. Ей тоже изрезали лицо и выкололи глаза, но пальцев не тронули. Скилганнон вложил монету в ее правую руку, сжал мертвые пальцы в кулак.
— Спериан ждет тебя, Мо. Да приведет твоя последняя дорога к миру и свету.
Он поднялся наверх, в свою комнату. Там все перевернули вверх дном. Отодвинув сундучок с чистыми рубашками, он достал из тайника в стене шкатулку. Там лежало двенадцать золотых и немного серебра. Скилганнон ссыпал монеты в кошелек, натянул кожаные штаны, надел куртку с капюшоном. Обулся в высокие сапоги для верховой езды и сложил в холщовый мешок запасную одежду.
С мешком за плечами он прошел в бывшую отцовскую комнату. Там он взял из сундука короткий меч в кожаных ножнах и охотничий нож с костяной рукояткой. Продев ремень в петли обоих ножен, он опоясался, вытащил меч и попробовал лезвие. Оно оставалось острым.
Покончив со сборами, он постоял, обдумывая дальнейшие действия.
Здравый смысл подсказывал ему, что надо уходить поскорее, тем же путем, через сад и поле, но горячее сердце отвергало доводы рассудка.
Старуха сказала, что Бораниус оставил в доме четверых, и один из них — Казенсис.
Они ожидают, что к ним придет неопытный юнец, вчерашний школьник.
Ну что ж.
Скилганнон с шумом распахнул парадную дверь и вышел на узкую, обсаженную деревьями улицу. Когда он стал ее переходить, из укрытия выскочили двое, оба с мечами. Сбросив мешок, Скилганнон выступил им навстречу и проткнул одному живот своим коротким клинком. Меч вошел глубоко, но благодаря желобку для стока крови легко вышел обратно. Второй замахнулся саблей. Скилганнон пригнулся и перерезал ему горло. Тот еще не успел упасть, когда Скилганнон перебежал под деревья и убил третьего, который только теперь надумал вытащить меч.
Справа мелькнула еще одна тень — Казенсис. Он попытался удрать, но Скилганнон догнал его и плашмя треснул мечом по черепу. Казенсис рухнул. При ярком лунном свете Скилганнон разглядел кровь у него на рубахе и на лбу. Когда он потащил оглушенного в тень деревьев, Казенсис стал упираться. Скилганнон стукнул его еще раз, эфесом, и тот со стоном обмяк на земле.
— Скажи Бораниусу, что я найду его, — сказал, склонившись над ним, Скилганнон. — Не сегодня и не завтра, но найду. Запомнил? — Скилганнон отвесил раненому пощечину. — Отвечай!
— Запомнил.
— Уверен, что запомнил. — Скилганнон двинул его кулаком в челюсть, убедился, что тот без сознания, и огляделся. Рядом лежал большой плоский камень. Скилганнон подтащил его к Казенсису, положил на камень его левую руку, расправил пальцы и что есть силы рубанул мечом. Три пальца отскочили разом, мизинец скрючился и потому уцелел. Скилганнон перетащил камень направо и повторил процедуру, отрубив на этот раз все четыре пальца, а заодно и большой.
От боли Казенсис очнулся и закричал. Скилганнон уперся ему в грудь коленом и достал охотничий нож.
— Ты выколол ей глаза, подонок, — теперь сам поживи без них.
Вой Казенсиса не походил больше на человеческий крик.
Он все еще звучал в голове Скилганнона, когда на плечо ему легла чья-то рука. Он открыл глаза. Рядом стояли Друсс и Гарианна, в таверне было полно народу.
— Ну как, паренек, лучше стало? Тогда пошли. Старуха нас заждалась, а у меня на сегодня есть и другие дела.
Глава 12
В голове у Скилганнона стучало, во рту пересохло. Идя по гавани, он услышал, что за ними кто-то бежит, и обернулся.
— Вы куда? — спросил Рабалин, догнав их.
— В гости к колдунье, — ответил Друсс. — Веди себя тихо, парень, не то вместо тебя мы понесем назад лягушонку.
— Вы верно сказали: шутки вам плохо удаются, — обиделся Рабалин.
— Человек не может уметь все сразу, — беззлобно молвил Друсс.
У колодца Скилганнон задержался, достал ведро с водой и напился. Перед глазами по-прежнему плясали цветные пятна, желудок не желал успокаиваться. Он не мог отделаться от воспоминаний о той страшной ночи. Мертвые Спериан и Молаира не оставляли его.
— Ты чего? — спросил его Рабалин.
— Ничего, все в порядке.
— У тебя лицо серое.
Они пришли к Дренайским воротам. Сегодня их охраняли шестеро солдат в блестящих шлемах и красных плащах. Они приветливо поздоровались с Друссом и предупредили путников о волнениях, вспыхнувших ночью в городе.
— Зря ты не захватил свой топор, Друсс, — сказал один.
— Не сегодня, паренек, — ответил воин. — Мы ведь просто погулять вышли.
Люди у ворот переглянулись и промолчали.
Гарианна, показывая дорогу, углубилась в путаницу улиц и переулков. В воздухе пахло гарью, встречные прохожие смотрели с неприкрытой ненавистью.
Рабалин держался поближе к Скилганнону.
Дома вокруг становились все более ветхими, жители все более оборванными. Грязные детишки играли на улице, тощие псы рылись в мусорных кучах. Гарианна пересекла пустую рыночную площадь, сошла вниз по развалившимся ступеням и остановилась у заколоченной таверны с дверью, заново подвешенной на кожаных петлях. Девушка отворила ее и вошла. Часть кровли обвалилась, и внутрь проникал солнечный свет. Среди обломков шмыгали крысы. Одна пробежала по ноге Рабалина. Он пнул ее и промахнулся. Гарианна перебралась через завал и постучалась в дверь, за которой когда-то помещалась кухня.
— Входи, дитя, — отозвался знакомый голос.
У Скилганнона свело желудок, кожа покрылась мурашками.
— Она правда колдунья? — прошептал Рабалин. Скилганнон молча полез через обломки вслед за Друссом. В темной, с заколоченными окнами, кухне светили две лампы, одна на покосившемся столе, другая на стене. Старуха сидела в кресле у холодной печки, закутав колени грязным одеялом. Черная вуаль скрывала ее лицо.
— Здравствуй, Друсс-Легенда, — с сухим смешком сказала она, подняв голову при виде вошедших. — Вижу, годы и на тебе начинают сказываться.
— Они на всех сказываются, — ответил он. Гарианна присела на корточки у ног Старухи.
— Это верно, — кивнула Старуха, и ее вуаль колыхнулась. Она перевела взгляд на Рабалина. — Помнишь себя в этом возрасте, воин? Помнишь, как манил тебя таинственный, огромный мир? Жизнь завораживала, смерти как будто и не существовало. Проходящие годы ничего не значили для нас. На стариков мы смотрели, не тая презрения. Как это они позволили себе дожить до такой дряхлости? Как посмели стать такими гадкими? Время — это рабовладелец, который отбирает у нас молодость, а потом вышвыривает вон.
— Не могу сказать, чтобы меня это мучило, — заметил Друсс.
— Еще бы, ведь ты мужчина. У женщин все по-другому. Первый седой волосок для них как измена. Они видят эту измену в глазах своих любовников. Сильно ли ты изменился, когда стал седеть?
— Я все тот же, разве что поумнел немного, надеюсь.
— Вот и я все та же. Я больше не гляжусь в зеркала, но не могу не видеть, как высохли мои руки и ноги. Не могу не замечать боли в суставах. А в душе я по-прежнему молодая Хеула, которая кружила головы своим односельчанам и знатным проезжим господам.
— Зачем ты звала нас? — вмешался в разговор Скилганнон. — На трогательные речи у меня времени нет.
— Почему нет? Ты еще молод, Олек. Время в твоем полном распоряжении, это мне умирать пора.
— Ну так умри. Ты и так уже зажилась на свете.
— Люблю откровенных людей. Зажилась, говоришь? Твоя правда. Двадцать твоих жизней отмахала, дитятко. И расплатилась сполна за свое долголетие.
— Расплатилась за чужой счет, полагаю, — бросил Скилганнон.
— Я тоже внесла свою долю. Впрочем, ты прав, Олек. Я отнимала жизнь у невинных. Отравляла, резала и душила. Вызывала демонов, чтобы вырвали сердце у жертвы. Я делала это ради денег и ради мести. Но я не врывалась в город во главе войска и не истребляла всех его жителей. Не убивала детей. Не рубила пальцы и не выкалывала глаза беспомощному человеку. Поэтому прибереги свое негодование. Я Хеула, Старуха, а ты Проклятый, и нет у тебя права судить меня.
— Есть или нет, я все равно сужу. Говори, что хотела сказать, и избавь меня от своего гнусного общества.
Старуха помолчала и опять обратилась к Друссу:
— Человека, которого ты ищешь, больше нет в городе. Он ушел несколько дней назад.
— Зачем ему было уходить?
— Голод не тетка, Друсс. Что за вздор!
— Нет, не вздор. В Мелликан он приехал, чтобы отыскать свою жену. Незадолго до этого жена, которая его бросила, совершила поездку в Дрос-Пурдол, будто бы для того, чтобы навестить дочь, Эланин. Ты помнишь эту девочку, Друсс. Орасис привозил ее к тебе в горы. Ты носил ее на плечах, а она украшала тебя венками из ромашек.
— Да, помню. Они славная парочка, отец с дочкой. Так куда же девался Орасис?
— Погоди. Пока Орасиса не было дома, его бывшая жена похитила девочку и бежала из Дрос-Пурдола. В Мелликане ее ждал любовник. Орасис последовал за ней, как только смог, и стал наводить о ней справки здесь, в городе. Он не знал, кто ее любовник, и ему никак не удавалось напасть на след. Зато жена быстро узнала, что он ее ищет. В один прекрасный день Орасиса и его слугу схватили и бросили в тюрьму Рикар, что под большой ареной. Там содержались узники, предназначенные для смешения. Такая же судьба постигла и Орасиса. Его соединили с волком, и он убежал вместе с другими Смешанными, когда город сдался врагу.
— Нет! — вскричал Друсс, и его лицо искривилось от боли и горя. — Быть того не может!
— Может, — Скилганнон уловил в голосе Старухи ноту злорадства, но Друсс в своем горе ничего не заметил.
Скилганнон сдержал гнев, глядя на старого дреная, в отчаянии сжимавшего кулаки, и спросил:
— Откуда у его жены такая власть в Мелликане?
— Не у нее, у ее любовника. Ты уже встречался с ним, когда прибыл в Мелликан, Друсс, — на пиру в твою честь. Шакузан Железная Маска, верховный арбитр, капитан королевских Бойцовых Псов. Пока ты пил с ним, твой друг, закованный в цепи, томился в темнице под вами.
Настало тяжелое молчание.
— Если мы найдем Орасиса, — сказал Друсс, нарушив его, — сможет ли он снова стать человеком?
— Нет, воин, Надиры, творя свою магию, сперва режут горло своим жертвам, а после укладывают их бок о бок с живыми зверями. Даже, если обратить смешение вспять — что невозможно, как утверждают надиры, — оживет в лучшем случае волк или собака. Ведь человек был уже мертв, когда смешение совершилось.
— Значит, Орасиса больше нет.
— И Смешанного, которым он стал, может быть, тоже нет. Ты ведь сам убил нескольких зверолюдов — среди них мог быть и твой друг.
— А ты и рада, ведьма! — не выдержал Скилганнон. — Неужели твоей злобе нет предела? — Его слова поразили всех, даже Друсса, а Старуха немного погодя сказала:
— Я говорю то, что есть. Радуюсь я или грущу, это ничего не меняет. Напыщенного толстяка Орасиса я никогда не любила. Подумаешь, скельнский герой! Да он в бою чуть не обмочился со страха — ты знаешь, Друсс.
— Он хоть и боялся, а все-таки не побежал. У всех нас есть свои недостатки, но Орасис никогда никому не сделал зла. За что ты его так ненавидишь?
— Я ненавижу всех в этом мире насилия и боли, за исключением очень немногих. Да, я смеялась, когда Орасиса смешивали со зверем, и посмеюсь, когда ты встретишь свою судьбу, Друсс, Но сейчас я не ищу твоей смерти, ибо у нас с тобой общий враг. Твоего друга погубил Шакузан Железная Маска, и он же стал причиной смерти одного близкого мне человека.
В глазах Друсса зажегся холодный огонь.
— Где мне найти Железную Маску? — спросил он.
— Вот так-то лучше, — сказала Старуха. — Две сладкие сестрички, ярость и месть — сердце радуется их силе и чистоте. Железная Маска сейчас на пути в Пелюсидские горы. Есть там одна крепость, туда он и едет. Но будь осторожен, воин: с ним семьдесят человек, все свирепые рубаки, как на подбор, а в крепости к ним прибавится еще сотня надиров.
— Мне все равно, сколько их. Далеко ли до этого места?
— Двести миль на северо-запад. Я дам тебе карту. Пелюсид— древний край, в нем много тайн и много опасностей. Есть там места, противные всем законам природы. Спокойного путешествия это не обещает.