Дублин Резерфорд Эдвард
И какого черта ему теперь было делать?
Прошло еще десять минут. Эммет все еще сидел за столом, писал, но Макгоуэн заметил, что время от времени тот нервно вскидывает голову.
Макгоуэн отправился побродить по территории складов. Никто не обращал на него внимания. Он осмотрел разное оружие и в конце концов выбрал большой тяжелый пистолет, который засунул за пояс. Еще он подобрал несколько кусков ватина. В одной комнате он уже видел лестницы и мотки веревок. Он взял маленький моток и повесил на плечо. Потом заметил рулон бинта, взял и его тоже.
В основном план у него созрел. А после того ему предстояло импровизировать. В главной комнате ждали Эммет и около сотни мужчин. Макгоуэн снова вышел во двор. Было без четырех девять.
Макгоуэн прогулялся по улице. Людей вокруг было мало. Поблизости находилась парочка гостиниц. Спускались сумерки. Фонарщик начал свой обход. Это был странный, двусмысленный момент суток, граница между днем и ночью. Макгоуэн глубоко вздохнул и бегом ринулся обратно во двор склада.
— Солдаты! Солдаты идут! — закричал он. — Со всех сторон! Они нас окружают! Надо уходить отсюда!
Эммет стремительно вскочил из-за стола. Мужчины переглядывались. Уильям застыл на месте. Он сильно побледнел.
— Они нас поймали! — кричал Макгоуэн.
Настал критический момент. Мужчины колебались. Макгоуэн видел это в их глазах. А ему только и нужно было, чтобы на мгновение возникла мысль об отступлении. Если бы Эммет просто сказал: «Все кончено, разбегайтесь кто куда». Тогда Макгоуэн мог бы увести Уильяма в безопасное место. Но Эммет на такое не был способен. Черт бы побрал его благородный дух!
— Берите оружие, парни! — воскликнул Эммет. — Будем сражаться!
Некоторые мужчины явно сомневались, других это слегка взбодрило. Пойдут ли они за Эмметом?
— Поджигайте ракету! — крикнул Эммет.
— Сделаем! — заявил Макгоуэн и, схватив Уильяма за руку, вытащил его во двор.
На то, чтобы ударить кремнем и поджечь свечу под фитилем, ушло всего мгновение. Но вот загорелся фитиль ракеты, и Макгоуэн с Уильямом отошли назад. Через несколько секунд ракета с ревом взлетела вверх, поднялась высоко в небо, на несколько сот футов, и рассыпалась мощным дождем ярких падающих звезд. Ее должен был видеть весь Дублин.
— Вперед, парни, давайте захватим замок!
Это был голос Эммета. Он уже выводил людей на улицу. Как же он был великолепен в зеленом мундире! Он размахивал в воздухе мечом, стремительно шагая по Томас-стрит. Похоже, если бы он столкнулся с солдатами, то просто прошел бы насквозь через их ряды.
Молодой Уильям собирался уже пойти за ним. Макгоуэну пришлось соображать быстро.
— Эммет! — позвал он. — Не пойти ли мне навстречу людям из Уэксфорда?
— Иди! — крикнул Эммет.
— Могу я взять Уильяма?
— Да! Уильям, иди с ним!
Макгоуэн уже был рядом с Уильямом.
— Идем скорее! — воскликнул он.
И они почти бегом пустились по Маршалси-лейн к причалам.
Финн О’Бирн выжидал. Он решил держаться подальше от складов до встречи с лордом Маунтуолшем. Если бы он попытался уйти оттуда близко к назначенному часу, это могло выглядеть слишком подозрительно.
Тот факт, что многие люди из Килдэра и Дублина ушли, его не касался. На самом деле это просто давало возможность быстрее заметить Эммета и Уильяма, когда они выйдут на улицы. Конечно, вполне возможно, думал Финн, что Эммет вообще все отменит, но вряд ли такое в характере Эммета.
Финн прошелся до собора Христа и повернул на Вайнтаверн-стрит, к какой-то гостинице. Он вполне мог выпить пива, пока ожидал. Складное копье, выданное ему Уильямом, было довольно тяжелым, но вряд ли можно выбросить его прямо на глазах у прохожих, и Финн продолжал прятать его под пальто. Он вынужден был признать, что изобретение это весьма остроумное. К тому же, как знать, оно вполне могло принести пользу в такой вечер, начнись вдруг беспорядки. Не желая привлекать к себе внимания, Финн сел на скамью возле гостиницы.
Церковный колокол как раз закончил отбивать девять часов, когда Финн увидел мощную вспышку в небе над Томас-стрит, за которой последовал огромный взрыв, заполнивший небо падающими звездами.
Финн в ужасе смотрел на фейерверк. Неужели он ошибся часом? Нет! Было всего девять. Сигнал почему-то подали на час раньше. Ошибки быть не могло. Восстание начиналось. А лорд Маунтуолш покинет свой дом только через полчаса.
Финн побежал по улице. Что ему делать? Ждать Маунтуолша? Может, граф увидел ракету? Вряд ли, если он в доме. И какого черта теперь предпринять?
Выскочив к собору, Финн увидел двухколесный кеб и прыгнул в него.
— Скорее, гони лошадь! — закричал он. — На Сент-Стивенс-Грин! Гони вовсю!
Огромный прямоугольный сад, огражденный кованой решеткой, тянулся вдоль Меррион-сквер. Джорджиана нервно вышагивала там уже около часа, когда увидела взлетевшую в небо ракету, рассыпавшуюся звездным дождем где-то к западу от Дублинского замка.
Что бы это значило? Джорджиана вышла из сада. Никто из прохожих как будто и не заметил ракету. Джорджиана прошла до Ленстер-Хауса и повернула на Сент-Стивенс-Грин. Здесь она увидела нескольких человек, смотревших в небо, но никто ничего не делал. Джорджиана подумала, не следует ли ей пойти к замку, проверить, что там происходит. Ходу туда было всего десять минут. Или ей лучше вернуться и сесть в свою карету? Джорджиана колебалась. Предчувствие, не оставлявшее ее весь день, стало сильнее. Эта ракета знаменовала собой нечто ужасное. В том Джорджиана была уверена.
Она не провела на Сент-Стивенс-Грин и пяти минут, когда с восточного конца улицы промчался двухколесный кеб, который остановился у двери дома Геркулеса. Джорджиана увидела, как из кеба кто-то вышел и стал яростно дергать дверной замок. Когда дверь открылась, человек что-то сказал, потом быстро вернулся к ожидавшему его кебу. Через мгновение по ступеням сбежала фигура в длинном, слегка поношенном пальто, в шляпе, надвинутой до самых бровей, и тоже прыгнула в кеб. Тот сразу с грохотом рванулся с места.
Но как бы странно ни был одет сын Джорджианы, она узнала его сразу. Повернувшись, она быстро вернулась на Меррион-сквер и вызвала карету. Она была так взволнована, что ждала ее снаружи, у двери. И пока ждала, услышала вдали пистолетный выстрел, она была почти уверена в этом.
Лорд Маунтуолш уставился на него:
— Какого черта там случилось?
— Не знаю, милорд.
— Едем в замок. Я им сказал, что все начнется в десять. Надо убедиться, что они знают: все уже началось.
Через несколько минут они были перед воротами Дублинского замка. И сразу стало ясно: гарнизон видел ракету. Главные ворота заперты, солдаты строились по взводам. Короткого разговора с дежурным офицером оказалось достаточно.
— Все в порядке. Едем на Томас-стрит! — приказал Геркулес.
Финн немножко подумал.
— Слишком поздно, милорд. Они уже ушли к Угольному причалу, — сказал он. — Там они должны встретиться с людьми из Уэксфорда. Это может быть опасно, — добавил он.
Однако Геркулес бросил на него презрительный взгляд.
— Значит, к причалу, и как можно быстрее! — крикнул он кебмену. — Нам нужно только одно, — холодно напомнил он О’Бирну, — увидеть моего сына. Все остальное сейчас не имеет значения.
На складах на Томас-стрит было около трехсот человек. Бльшая их часть вышла следом за Эмметом. Остальные высматривали приближавшихся солдат, но, поскольку никого не увидели, снова ушли во двор.
Чуть погодя поспешно подошли те, что находились на Планкет-стрит и увидели сигнал. Мужчины на складах быстро снабдили их копьями и стрелковым оружием, и отряд с Планкет-стрит отправился следом за Эмметом.
Однако продвижение Роберта Эммета к Дублинскому замку шло не слишком хорошо. Его люди нервничали и теряли боевой настрой.
— Вперед, парни, настало ваше время обрести свободу! — кричал он и стрелял в воздух, чтобы ободрить их.
Но они, шагая по улице, колебались все сильнее, разбивались на группы и понемногу таяли в боковых переулках. Дойдя до огороженной территории кафедрального собора, Эммет оглянулся — и увидел, что у него нет и двадцати человек.
Все было кончено, и он это понимал. Справа от него находилась Френсис-стрит, уводившая из города на юг.
— Давайте сюда, ребята, — грустно сказал Эммет и зашагал в сторону далеких гор Уиклоу.
Когда отряд с Планкет-стрит через несколько минут подошел к собору, они не нашли Эммета, а потому тоже разбились на группы и разбрелись, скрывшись в ночи. И вовремя. Иначе их встретил бы у Дублинского замка мощный огневой заслон.
И теперь оставались только люди из Уэксфорда, у причалов.
О’Бирн и лорд Маунтуолш ждали у переулка почти полчаса. Двухколесный кеб стоял за углом, неподалеку.
Приехав сюда, они убедились, что из Уэксфорда еще никто не пришел, и расположились так, чтобы видеть бунтовщиков с Томас-стрит, когда те приблизятся. Рядом даже имелся уличный фонарь. Лица бунтовщиков можно было рассмотреть без труда.
Но ничего не случилось. Через какое-то время Геркулес начал проявлять нетерпение. И вот уже он просто не в силах был стоять на месте. Но если они уйдут сейчас, то легко могут упустить своих жертв.
Наконец мимо них в сторону складов пробежал один из уэксфордцев, явно хотевший выяснить, что происходит. Еще немного спустя тот человек вернулся, и они услышали, как он крикнул:
— Там никого нет! На складах пусто!
Финн услышал, как граф крепко выругался.
— Идем, — прошипел он и повернул к кебу.
Когда они шли к экипажу, Финн ощущал, как граф трясется от ярости в темноте.
— Едем на Томас-стрит! — приказал он кебмену. — Покажешь мне то место, — сказал он Финну.
Они приехали к складам и увидели то, что сказал уэксфордец: пустоту. Но двор выглядел примечательно: кругом валялись копья, мечи, даже дорогие запалы к кремневым ружьям. И еще сумки с пулями, бочонки пороха… и ни единой живой души. Последние из воинов Эммета разбежались.
Становилось уже пугающе ясно, что бешенство Геркулеса дошло до опасной точки. Он схватил стопку лежавших на столе манифестов Эммета и швырнул их на пол. В какой-то момент Финн даже с ужасом подумал, что граф хочет пнуть бочонок с порохом. А потом он выплеснул свою злобу на О’Бирна.
— Ты, проходимец! — заорал он. — Ты нарочно заставил меня гоняться за призраками!
— Да разве я мог такое сделать, ваша светлость? Клянусь всем святым…
— К черту твое святое! — проревел граф. — Ты, ирландское отродье, папистская собака! Лжец! Думаешь, сумел меня одурачить? Где Эммет? Где мой сын?
— Не знаю, — с досадой ответил Финн.
— Тогда я вот что тебе скажу… — Голос графа внезапно зазвучал холодно от злости. — Если Эммета и моего сына поймают и казнят, все прекрасно. Но ты, конечно, ничего не получишь. Ни пенни. Но сохранишь жизнь. А вот если они сбежали, то я буду считать, что ты с ними сговорился. — Он придвинулся к Финну. — Помни, О’Бирн, я видел тебя здесь. Я знаю, ты был одним из бунтовщиков, и я дам показания об этом. — Он еще ближе наклонил лицо к Финну и прошептал со смертельной угрозой в тоне: — И посмотрю, как тебя повесят. — И тут же развернулся и ушел.
— Милорд… — Финн побежал за ним. — Мы можем поехать к замку. Они могут быть там. Вы их увидите…
— К черту твой кеб! — весьма нерассудительно огрызнулся Геркулес. — И к черту тебя! Я лучше пешком пройдусь.
— Но плата, милорд! — взвыл Финн. Бог знает, сколько нужно было заплатить кебмену за такую долгую поездку. — Плата…
— Сам заплатишь! — презрительно бросил граф.
Но тем самым он сделал ошибку богатого человека, забыв, что беднякам кебы не по карману. И ошибка эта стала фатальной.
Поскольку в этот момент внутри Финна О’Бирна, онемевшего от ужаса и смотревшего вслед лорду Маунтуолшу, что-то щелкнуло. Он вдруг осознал, что у него под пальто до сих пор скрыто складное копье. Достав его, одним движением он развернул древко во всю длину. Геркулес услышал странный звук и обернулся — как раз вовремя, чтобы увидеть, как О’Бирн движется на него с огромным копьем, чье сверкающее лезвие было направлено прямо ему в живот. Геркулес попытался увернуться, но безуспешно, и лезвие с треском прорезало его пальто, и он ощутил страшную жгучую боль внутри. И упал на колени. Финн уперся ногой ему в грудь. Он хотел вытащить копье. Геркулеса снова пронзила безумная боль, он услышал тошнотворный звук, а потом увидел чудовищное окровавленное лезвие копья, сверкнувшее возле его шеи, и в его голову будто ударила молния.
Финн отступил назад. Тело лорда Маунтуолша фонтанировало кровью. Финн наблюдал, дрожа. Хорошо. Он надеялся, что Эммет и его люди сумеют ворваться в Дублинский замок и сделают то же самое со всеми тамошними проклятыми англичанами.
В конце концов, хотя он и предал Эммета, ему все-таки нравился этот человек.
Финн огляделся. Лучше было бы не оставлять здесь труп. С другой стороны, он ведь не мог вытащить его на улицу. Финн заметил, что стена, окружавшая двор, в одном месте достигает всего шести футов в высоту. Он встал на какой-то ящик и заглянул через нее. По другую сторону на краю неухоженного клочка заброшенной земли лежала небольшая куча компоста. Финн пошел на склад, взял лестницу и вкатил на нее тело графа. Подтащив эти своеобразные носилки к стене, он поднял свободный конец лестицы, прислонил к стене и после этого без особых трудностей перевалил Маунтуолша через стену. Затем, опустив лесенку на другую сторону, он немного повозил ею туда-сюда, слегка присыпая труп компостом. После этого снял с себя окровавленное пальто и тоже бросил за стену вместе с копьем. Потом стер кровь с лесенки и отнес ее в дом. Найдя таз и кувшин с водой, он вымыл руки. И плеснул воды на башмаки. На спинке стула в главной комнате висело пальто молодого Эммета. Финн рассудил, что Эммету оно теперь едва ли понадобится.
Когда он вышел во двор, то увидел ожидавшего там кебмена.
— Вы закончили свои дела, джентльмены? — спросил он.
— Те джентльмены ушли, — ответил Финн. — Ты знаешь, кто я?
— Нет, сэр.
— Я Роберт Эммет, но ты меня здесь не видел. Иначе ты покойник.
— Хорошо, сэр. Но кто мне заплатит?
— Заплатит? Ты сделал это ради революции. — Финн отлично копировал манеру Эммета говорить. — А теперь уходи.
— Не уйду без денег.
— Вот как?
На земле у ног Финна лежал меч. Он наклонился, поднял его и бросился на кебмена, который, естественно, рванул на улицу. Парень был так напуган, что даже не запрыгнул на свое кучерское сиденье, а просто помчался на восток, к городу.
Пора было уходить. Бросив меч, Финн О’Бирн перешел улицу. И через несколько мгновений исчез в темноте.
Джорджиана была мрачна. Ее кучер нервничал. Он до сих пор понятия не имел, почему его хозяйка вот так мечется по городу, однако дела оборачивались плохо.
Недавно на улицах возле собора Христа они столкнулись с большой группой мужчин, которые остановили карету и спросили, вполне вежливо, не видели ли они молодого человека во главе отряда.
— Я тоже кое-кого ищу, — сообщила им Джорджиана и описала Уильяма. Но они его не знали. — А вы откуда? — спросила она.
Они из Уэксфорда, ответили ей мужчины и пошли дальше. Но теперь улицы наполнялись толпами людей, пребывавших явно в другом настроении.
— Езжай вон туда! — приказала Джорджиана.
— Но так мы попадем в Либертис, миледи, — предупредил кучер.
Но она потребовала ехать в ту сторону.
Слух о восстании разлетелся, как степной пожар. Некоторые мужчины, пьянствовавшие в трактирах, имели при себе оружие. Толпы, как правило полупьяные, стали собираться на улицах, крича о бунте.
Но Джорджиане было плевать на это. Она была уже неподалеку от Дублинского замка, где по улицам ходили военные патрули, и она ездила к причалам. Теперь она собиралась отправиться в Либертис. Если там был шанс увидеть внука, Джорджиана не собиралась этот шанс упускать. Они пересекли Френсис-стрит. Несколько раз шумные толпы мужчин и женщин не давали им проехать и даже колотили по стенкам кареты. Но когда какой-то тип ткнул кучера в ребра копьем, Джорджиана поняла, что не может просить его ехать дальше.
— Вернемся на Томас-стрит, — сказала она. — Она шире этих улочек, и оттуда мы доберемся до собора Христа.
Но, выехав на Томас-стрит, они обнаружили, что проехать здесь невозможно. Там собралась толпа в несколько сот человек. И по их крикам и ругательствам нетрудно было понять, что настроение у них хуже некуда. Они как раз остановили посреди улицы какой-то экипаж. У нескольких мужчин были в руках фонари. В их свете Джорджиана заметила блеск копий. Кучер того экипажа попытался погнать лошадей вперед, но их тут же схватили за уздечки. Открыв дверцы, мужчины вытащили наружу пожилого джентльмена. Потом еще одного мужчину, судя по всему служителя Церкви. Джорджиана услышала крики. Пожилого джентльмена начали бить ногами. Потом несколько копий, как будто сами по себе, устремились в одну точку. Джорджиана видела это поверх голов толпы. Одно из копий во что-то вонзилось. Потом другое. Толпа взревела. Они пронзили церковника.
Кучер Джорджианы пытался развернуть карету, но толпа, словно приливная волна, уже хлынула к ним. В дверцу заколотили.
Делать было нечего. Джорджиана опустила окно и выглянула.
— Чего вы хотите? — громко спросила она.
— Женщина! Здесь женщина! — крикнул кто-то.
Один из мужчин вспрыгнул на подножку кареты и сунул голову внутрь.
— Это просто женщина, одна! — сообщил он своим.
И толпа медленно расступилась, дав проехать карете Джорджианы. Она старалась не смотреть туда, где лежали двое растерзанных мужчин. Карета медленно двигалась к собору Христа.
А дальше все случилось так быстро, что Джорджиана даже не успела испугаться. Какой-то мужчина бросился к карете и ловко вскочил внутрь, так что Джорджиана и не вскрикнула. А кучер его вообще не заметил. Джорджиана задохнулась, готовясь защищаться. Но злоумышленник просто упал на сиденье.
— Езжайте по Вайнтаверн-стрит, быстрее! — произнес знакомый Джорджиане голос.
И с огромным облегчением она поняла, что это Джон Макгоуэн.
Он ничего не стал объяснять, просто тихо говорил ей, куда направить карету. Через несколько мгновений они уже снова катили на запад, в сторону причалов, потом повернули на какую-то узкую улочку, и наконец Макгоуэн попросил остановиться у темного переулка.
— Велите кучеру подождать и, что бы ни увидели, не говорите ни слова, — сказал он.
Макгоуэн исчез в темноте переулка и какое-то время отсутствовал. Наконец он появился снова, почти таща на себе человека с перевязанной головой. Он втолкнул его в карету и крикнул кучеру:
— Это мой племянник! Чертовы бунтовщики напали на него. Будет лучше, если ты сейчас поедешь вдоль причалов к Колледж-Грин.
Снова очутившись в карете, он наклонился к человеку, лежавшему на полу и тихо стонавшему, и прошептал:
— Тише, тише, ради Бога, тише! Ты сейчас в карете твоей бабушки, все кончено.
Потом он шепотом обменялся несколькими словами с Джорджианой, и та, когда они подъехали к Колледж-Грин, сказала громко, чтобы ее услышал кучер:
— Нет, ничего такого вы не сделаете! Отвезем молодого человека в мой дом, он останется у меня на ночь. — И приказала кучеру: — Езжай прямо домой!
А уж в ее доме было совсем нетрудно отвести перевязанного молодого человека наверх по освещенной лестнице, в спальню, и никто понятия не имел, кто он такой. Там Макгоуэн остался с юношей, а Джорджиана с кучером стали рассказывать слугам, как их чуть не убили бунтовщики и они же напали на его племянника. Когда повар приготовил чашку мясного бульона и кувшин теплого кларета, Джорджиана настояла на том, чтобы самой отнести все пострадавшему.
— Мне пришлось здорово стукнуть его по голове пистолетом, — начал объяснять Макгоуэн, когда все трое закрылись в спальне. — Потом я заткнул ему рот кляпом, связал и оставил в переулке, молясь, чтобы никто не нашел его до моего возвращения. Думал взять повозку у себя дома, но тут — слава Провидению! — я узнал вашу карету.
— Но восстание… — слабым голосом произнес Уильям.
— Все кончено, Уильям. Ты сам видел, что все рушится, еще до того, как ушел Эммет. Сейчас на улицах только разная пьянь. Они уже убили нескольких ни в чем не повинных людей и едва не убили твою бабушку. Тебе сейчас следует отдохнуть. Никто не знает, кто ты такой, и это только к лучшему. Мы решим, что делать, к утру, когда будем знать больше.
План разработала Джорджиана. На следующее утро она сама отправилась в Дублинский замок, чтобы заняться расспросами. Потом громко заявила там чиновникам, а после и слугам, когда вернулась домой, что ни дня больше не останется в Дублине, если правительство не в состоянии поддерживать порядок. Она практически приказала Макгоуэну сопровождать ее в Маунт-Уолш и взять с собой племянника. К концу утра они уже были в пути.
Ночь они провели в Уиклоу, где Макгоуэн занялся расспросами. А утром леди Маунтуолш закапризничала и пожелала сесть на корабль, который в тот день уходил в Бристоль. Племянник Макгоуэна должен был отправиться с ней в качестве слуги. Когда они высадились в Бристоле, молодой человек переоделся — между пристанью и гостиницей — и теперь уже был ее внуком Уильямом. Через неделю, имея при себе личные письма Джорджианы к ее родне в Филадельфии и доверительные письма к нескольким торговым домам, достопочтенный Уильям Уолш, который, насколько было известно, уже несколько лет не бывал в Ирландии, взошел на палубу корабля, отправлявшегося в Америку.
— Как только мы будем уверены, что тебя никто не выдал, ты сможешь вернуться, — сказала Джорджиана внуку.
Восстание Роберта Эммета было весьма коротким. И как восстание оно потерпело полный крах. Люди из Уэксфорда, полночи искавшие Эммета, в конце концов разошлись в разные стороны, как и все остальные. Рассел, Гамильтон и их друзья поняли, что в Ульстере весьма скептично смотрят на перспективу события — на что были причины, — и в итоге Ульстер так и не восстал. Толпы на дублинских улицах просто разогнали солдаты, но не раньше, чем пьяницы успели убить нескольких человек, включая одного судью и одного церковника, чему Джорджиана сама была свидетельницей. Около дюжины человек с копьями арестовали, и бльшую часть из них позже казнили. Других выслали из страны. Но это и все. Хотя правительство еще несколько недель ожидало беспорядков.
Но ничего не случилось, вожди исчезли, Наполеона же интересовали другие дела. Почти все руководители бунта, кроме двоих, растаяли за границей.
Эммет остался в Ирландии. Хотя его терзало чувство вины за бессмысленные смерти, все же главной причиной того, что он остался поблизости от Ратфарнема, была Сара Карран, девушка, за которой он ухаживал. Он умолял ее бежать с ним в Америку. Если бы она согласилась, он эмигрировал бы и превратился бы для истории в имя, которое упоминается в сносках. Но вышло так, что его нашли и арестовали через месяц с небольшим после неудачной попытки восстания.
Шестнадцатилетнюю девушку, которая смотрела за его домом, тоже бросили в тюрьму. Поскольку она была дочерью простого фермера, на допросах с ней не церемонились. Однако по отношению к Саре Карран власти вели себя прилично: ее допрашивали весьма вежливо, как дочь джентльмена. Но и она подверглась наказанию за любовь к Роберту Эммету. Ее отец, адвокат с либеральными взглядами, теперь был полон желания продемонстрировать свою преданность властям, а потому выгнал дочь из дому и навсегда отказался от нее.
Произошло и еще одно несчастье. Рассел, настаивавший на продолжении восстания, но не сумевший поднять Ульстер, вернулся в Дублин в тщетной надежде спасти Эммета из тюрьмы. Там его схватили и казнили. Некоторые его друзья полагали, что он сам искал мученической смерти.
Но для Джорджианы все это в целом выглядело как одно величайшее несчастье. Прошло совсем немного времени, и правительство, исказив древнее пророчество, заявило, что бунт целиком и полностью был делом рук католиков.
— Да как они могут такое говорить! — возмущался Макгоуэн. — Ведь Эммет — протестант, а именно он стоял во главе заговора! Не понимаю.
И даже консервативную Римскую церковь обвинили в соучастии, поскольку, доказывали власти, заговорщики наверняка должны были обо всем рассказывать своим священникам на исповеди. В общем, дух Геркулеса по-прежнему витал над господствующим меньшинством.
Но вот сам лорд Маунтуолш был мертв.
Прошла неделя, прежде чем определенный запах заставил людей по соседству искать его источник. К тому времени уже было известно об исчезновении лорда. Джорджиана лично отправилась на опознание. В том, что кто-то из бунтовщиков убил столь ненавистного представителя власти, не было ничего удивительного, но вот как он вообще забрел в такое место, осталось загадкой. Его слуги только и знали, что он ушел из дому в спешке. А военный патруль, осматривавший склады в конце ночи бунта, доложил об обнаружении пустого двухколесного кеба, кого-то ожидавшего. Но позже кеб исчез, а кебмена так и не нашли. Так что все это осталось тайной, но Джорджиана не испытывала желания ее раскрывать.
— На самом деле, — частенько повторяла она по мере того, как шло время, — в итоге победил молодой Эммет.
И действительно, хотя при жизни Роберту Эммету не слишком везло, история приготовила ему место в пантеоне героев. В том сентябре, когда Эммета судили, он пренебрег защитой, но, когда его объявили виновным, потребовал дать ему последнее слово и произнес речь, которую услышала вся Ирландия и которой восхищались даже его обвинители.
— Я была там, — с удовольствием напоминала Джорджиана знакомым. — Судья пытался его перебить, но он сказал все до конца. И какой же у него был талант! Я слышала и Граттана, и многих других, но Эммет превзошел их всех.
Эммет, используя все то, что уже писал в своих манифестах, но добавив еще и то, что подсказало ему вдохновение в последний момент, так завершил свою речь, что она вошла в анналы национальных легенд. И заявил, что просит лишь одного: покинуть этот мир в тишине. Его благородные мотивы не нуждались в объяснении.
Пусть и они, и я отдохнем во мраке и мире, и пусть моя могила остается необозначенной, пока не придут другие времена и другие люди, способные судить справедливо. Когда моя страна займет свое место среди народов земли, тогда, но не ранее, пусть напишут для меня эпитафию.
Его слова породили эхо, и этот отзвук никогда уже не затихал в сердце Ирландии.
В марте следующего года Уильям Уолш, живший в Филадельфии, был весьма удивлен, получив от бабушки письмо, в котором, прежде всего, говорилось о том, что следствие по делу о бунте завершено, а его имя ни разу так и не было упомянуто и он может спокойно возвращаться домой. А во-вторых, бабушка сообщала, что он должен вернуться немедленно, потому что теперь стал графом Маунтуолшем.
Голод
На свете не было никого лучше ее отца. Когда он подхватывал ее большими сильными руками и смотрел на нее смеющимися глазами, она знала: во всем графстве Клэр нет больше таких храбрых и сильных людей.
И потому от слов матери, высказавшей опасения по поводу того, что может сделать с ним агент мистер Каллан, Морин просто отмахнулась. Отец мог раздавить маленького мистера Каллана одной рукой, подумала она.
Не многие решились бы бросить вызов Имонну Мэддену. Он был младшим из четверых братьев, но самым крупным. И все они были гордыми.
— С отцовской стороны есть Мэддены, владеющие замечательными поместьями во многих частях Ирландии. С материнской стороны мы потомки самого Бриана Бору, — говорил Морин отец. — Ну, вместе с другими О’Брайенами, конечно, — допускал он.
В богатых зеленых землях у Лимерика знатный О’Брайен владел огромным замком и имением Дромоленд. Несколько крупных землевладельцев О’Брайенов жили в Клэре. Семья его матери, возможно, и была всего лишь семьей скромных фермеров-арендаторов, но все равно они чувствовали себя пусть отдаленными, но потомками того же великого рода.
Имонн был не только крупным и сильным, но и бегал как олень. И любил хёрлинг: он мог поймать мяч в воздухе и тут же помчаться с ним, и все это происходило в едином движении, изумлявшем зрителей.
— Твой отец еще и прекрасный танцор, — говорила Морин ее мать.
В молодости Имонн, до женитьбы на матери Морин, прославился своими буйными проказами и выходками. Лет десять назад один лендлорд, живший в нескольких милях от них, через месяц после смерти мужа угрожал вдове выгнать ее из дома, так у него сгорел амбар, а несколько коров каким-то образом покалечились темной ночью. Лендлорд понял послание, вдова осталась в своем доме и была освобождена от платы. Большинство людей верили, что налет возглавлял Имонн Мэдден, и это сделало его чем-то вроде героя среди местных.
Подобное грубое незаконное правосудие вообще было частью деревенской жизни. Иногда даже доходило до местных бунтов, но чаще ограничивалось отдельными инцидентами. В различные времена и в разных местах люди объединялись в группы, получавшие название «Риббонмен» или «Уайтбойс». Но каким бы ни было прошлое Имонна Мэддена, теперь он не стремился к насилию.
— Есть и другие способы добиться справедливости, получше, чем просто калечить скот, — говорил он дочери.
Хотя Морин, старшей из детей, было всего девять, родители иногда делились с ней мыслями.
— Это нам показал Дэниел О’Коннелл.
<>О’Коннелл, Освободитель, величайший человек в Ирландии. Если отец Морин был героем, то О’Коннелл был богом. Но именно из-за О’Коннелла теперь так тревожилась ее мать.— На этот раз, — говорила она, — он зашел слишком далеко. И моли Господа, дитя, — сказала она Морин, — чтобы это не стоило нам нашего дома и всего, что мы имеем.
Если Имонн и его братья гордились собой, то не просто потому, что они, как и многие ирландцы, считали себя потомками принцев, а прежде всего потому, что вот уже много лет их семья имела больше земли, чем другие. Три поколения назад их прапрадед был арендатором большой фермы, хотя на самом деле та принадлежала лендлорду, жившему в Англии. С течением времени земля была разделена между его сыновьями. Ко времени последнего поколения отцу Имонна досталось всего около двадцати акров, а теперь и они были разделены между четырьмя братьями. Но Имонн чувствовал себя представителем дедовских владений, и кое-кто из самых старых соседей тоже так на это смотрел. А арендованную землю Имонн втайне считал своей собственной.
Морин нравились места, где они жили в графстве Клэр. От широких вод устья реки Шаннон на юге и до странных каменистых пустошей Буррена на севере эти края обладали особой магией. Если дальше, в Нижнем Манстере, горы Корка и Керри задерживали ветры и вызывали сильные дожди, то здесь, в Клэр, атлантические ветры свободно проносились над невысокими холмами и болотами, каменистыми пустошами и заливными лугами. Иногда в ветреные дни Морин казалось, что маленькие деревца терна и вереск, растущие на здешней земле, должны вот-вот оторваться от корней и умчаться прочь, в глубину острова, как толпа колдуний.
Ближе к Шаннон почва была богатой. Здесь, в центре графства, вокруг торгового города Энниса, местность была разнообразной, но земля не слишком плодородной. Тем не менее здесь выращивали пшеницу и овес, ячмень и лен. И конечно, картофель.
Может, у них и было всего несколько акров, но ее семья жила вполне хорошо. Они держали корову для молока, несколько свиней, несколько кур и собаку. Еще у них был ослик, чтобы тащить отцовскую тележку. И сажали они в основном капусту и картошку.
Крепкий двухэтажный фермерский дом ее прадеда до сих пор отлично выглядел. Жилище Имонна было скромнее: длинный одноэтажный коттедж с толстыми каменными стенами, сложенными без известки, и с соломенной крышей. Как и все в этих краях, они топили очаг торфом, ведь торфа вокруг было много, а дров почти не существовало. А если сквозь щели в каменных стенах и прорывался ветер, то это вряд ли имело значение, поскольку климат в Клэр был мягким. В семье было трое детей: сама Морин, ее младшая сестра Нора и малыш Уильям. Впрочем, вскоре ожидали еще одного. Они носили добротные льняные рубашки, которые шила их мать, шерстяную верхнюю одежду и чулки, а для зимы у них были крепкие башмаки. Так что они чувствовали себя вполне неплохо.
И питались они хорошо — обычно три раза в день. Если их отец ездил на рынок, то мог привезти оттуда немного мяса или рыбы. Часто у них на столе бывала капуста или другие зеленые овощи, но главное блюдо, дававшее и сытость, и здоровье, — питательный картофель.
Картофель. Истинное благословение.
— Это просто манна небесная, — частенько говаривал ее отец. — Американский дар ирландцам.
Отец Морин был образованным человеком. Он умел читать и писать и следил за тем, чтобы Морин тоже всему научилась. Он любил узнавать новое, и ему все было интересно. А поскольку Морин была старшим ребенком, а сын еще совсем маленьким, отцу нравилось с ней разговаривать. И поэтому Морин знала, что картофель привезли из Нового Света много поколений назад. Когда Морин была еще совсем малышкой, отец рассказал ей о его свойствах.
— Видишь вот это, Морин? — Он взял семенную картофелину, из которой торчали маленькие белые ростки, похожие на крошечные изогнутые рожки. — На корнях других растений редко образуются новые почки, а вот на картошке — да. Эти клубни содержат достаточно питания для новых ростков, которые появятся из них. Ростки образуют стебли с собственными корнями и листьями, и из них вырастет новый урожай картофеля. Так что все очень просто: надо выкопать картошку, оставить немного на семена, весной снова посадить клубни — и у тебя осенью будет новый урожай. Нам повезло: климат в Ирландии идеально подходит для картошки. Ей понравился наш мягкий влажный климат.
— А что, американские индейцы едят только картошку, которая сама растет? — тут же спросила Морин.
— Можно и так подумать. Но на самом деле — нет. Если клубни предоставить самим себе, они устремятся к поверхности земли, на них станет попадать свет. И новый картофель вырастет на поверхности и станет зеленым и горьким. Его нельзя есть. Поэтому мы и храним семенной картофель в темноте, а при посадке засыпаем толстым слоем земли.
Их ферма располагалась в каменистой местности. Но поле было расчищено, а камни использовались для стен, которые местами в толщину достигали нескольких футов. Как и его соседи, Имонн Мэдден в августе сажал картошку для раннего урожая, а для позднего — в октябре или ноябре. Питательность картофеля была выше всяких похвал. Если добавлять к картошке немного масла и молока, капельку овощей или рыбы, то на ней могла вырасти раса здоровых гигантов, если ее съедать достаточно. А ирландцы так и делали. Когда Имонн Мэдден основательно трудился на земле, он поглощал четырнадцать-пятнадцать фунтов картошки в день.
И разве после этого кто-нибудь стал бы возражать против того, чтобы растить такое чудо?
— Конечно, есть у картофеля и болезни, и вредители, — признавал Имонн, так как в последние десятилетия действительно появилось много и тех и других, иногда серьезных. — Но тут можно представить три возражения, — обычно добавлял он. — Первое: картофель дает урожая на акр гораздо больше, чем что-либо другое. Второе: вредители и болезни обычно местные и они быстро исчезают. Но главное — третье, о чем иногда забывают: неурожаи случаются гораздо реже и они не такие страшные, как неурожаи зерновых. Да, тут гораздо меньше риска, Морин, и лучше засадить поле картошкой, чем засеять пшеницей или овсом.
Отец Морин работал на картофельном поле, орудуя лопатой, и вся семья помогала ему во время сбора урожая. Картофельные очистки они скармливали свиньям, а те в ответ давали навоз для удобрения поля. Раз в год семья забивала свинью для себя, но остальные свиньи предназначались для продажи.
— Это арендная плата, — говорил отец.
Такой образ жизни оставлял отцу много свободных месяцев в году, когда он мог наниматься к другим людям на работу. Еще он зарабатывал деньги перевозками и иногда уезжал довольно далеко.
Иной раз он брал с собой Морин. Однажды они ездили в огромные каменистые пустыни Буррена. Морин была поражена голой красотой этих мест и очень удивилась, когда увидела, что там пасутся овцы.
— Можно ведь подумать, что им здесь не найти корма, правда? — заметил ее отец. — Но они находят, а те травы, что растут здесь между камнями, придают их мясу особенно приятный вкус.
Еще они посещали могучие утесы Мохера, и Морин задохнулась при виде огромных отвесных стен почти в тысячу футов высотой. Они падали в бурлящие волны Атлантики внизу.
Потом отец, придерживая дочь, предложил:
— Наклонись вперед.
Морин наклонилась над краем утеса и ощутила сильный удар воздуха — атлантический ветер налетал на утесы и поднимался вверх, не просто поддерживая Морин, но и отталкивая ее назад.
— Здесь между нами и Америкой ничего нет! — прокричал сквозь гул ветра отец. — Только вот это бурное море.
Морин и сама не поняла, почему ее так взволновала эта мысль.
— А мы когда-нибудь туда поедем? — спросила она.
Это был вполне естественный вопрос. Большинство знакомых ей фермерских семей, похоже, имели родню в Америке. Один из братьев Имонна и два его дяди тоже отправились туда вместе с семьями. Но уезжали только достаточно обеспеченные люди. Бедняки не могли оплатить дорогу.
— А зачем, разве тебе хочется уехать из Клэра? — спросил отец.
— Да никогда!
В другой раз они отправились к устью Шаннон и наблюдали за тем, как рыбаки выходят в море на маленьких куррахах, сооруженных из шкур.
— Земли вдоль Шаннон — сплошь затопляемые низины, — сказал Имонн. — Есть голубые низины, так мы их называем, с прекрасной почвой, но есть черные низины с удивительно плодородной почвой. Там вообще можно снять двадцать урожаев, прежде чем тебе понадобится вносить удобрения. — Он произнес это с такой гордостью, словно все черные низины принадлежали ему лично.
Но в основном Имонн ездил в местный городок Эннис, садясь в тележку рано утром и возвращаясь в сумерки. Но если он предлагал Морин поехать с ним, она старалась найти предлог, чтобы отказаться. Она боялась ездить в Эннис.
Город был невелик, но играл важную роль в жизни округи. Баржи, доставлявшие товары от северных фьордов к широкому устью реки Шаннон, шли вверх по реке Фергус к Эннису, который имел скотный рынок и здание суда. В городе можно было купить все, что угодно. Как-то раз, помнила Морин, отец очень дешево купил полную повозку морских водорослей, которые привезли из устья Шаннон. Когда вернулись домой, отец попросил Морин помочь ему раскидать водоросли по картофельному полю.
— Они кормят почву, — объяснил он. — Ниже по побережью их вообще используют вместо навоза.
Но дорогу до Энниса Морин ненавидела.
В Ирландии веками было множество безземельного народа. В каком-то смысле это являлось результатом естественных процессов. Когда земли какого-нибудь вождя делились между его сыновьями, те вскоре забирали землю у крупных арендаторов и делили ее на мелкие участки. Арендаторы, в свою очередь, тоже делили свою землю, и так далее, пока не доходило до кусков в два-три акра с небольшим коттеджем, и одновременно появлялись совсем не имевшие земли рабочие. А Кромвель, уничтожив целый пласт ирландских лендлордов в пользу англичан, лишь поднял еще одну волну таких вытеснений.
И именно благодаря этому процессу в последнее столетие так быстро распространился питательный картофель. Поскольку они могли позволить себе жить на земле и существовать за счет небольших наделов, отец Имонна, а до него и дед женились очень молодыми и производили на свет множество детей. Да и самому Имонну было всего двадцать, когда он женился. И кто знает, сколькими детьми он мог обзавестись? Даже самые бедные обитатели коттеджей с крошечными клочками земли могли выжить. И в результате население Ирландии невероятно увеличилось. Оно уже достигло семи миллионов и продолжало расти. Ирландия стала одной из самых густонаселенных стран в Европе. И конечно, неизбежным образом цены на продукты и землю поднимались.
— Лендлорд может потребовать высокую цену за свою землю, а богатые фермеры вполне могут заплатить. Нам повезло, — объяснял Морин отец. — Но некоторые крестьяне с трудом собирают деньги на арендную плату.
Те же, кто заплатить не мог, вынуждены были оставить землю и наниматься в батраки или искать другой способ выжить. В трущобах Лондона или в Либертисе Дублина городские бедняки встречались на каждом шагу. Но теперь и в сельской местности в Ирландии возник и распространился новый феномен: трущобы сельских жителей.
Начинались они примерно в миле от Энниса. Одни представляли собой хижины с крышами, другие были просто шалаши или землянки. Некоторые семьи могли взять в аренду клочок земли для выращивания картошки на один сезон; другие и того не имели. Работу они искали везде, где могли, но иногда не находили ничего. Вдоль всех дорог, ведущих к Эннису, картина была одной и той же. И Морин, проезжая мимо мужчин с лицами, полными отчаяния, мимо женщин и детей в отрепьях, каждый раз содрогалась.
Читать бесплатно другие книги:
