Дублин Резерфорд Эдвард

— Понимаю, — пробормотал Уиильям, ничего не понявший.

— Ты еще так молод… — Фицгиббон говорил вполне добродушным тоном. — Но сегодня все подвергнутся проверке. Сегодня придется выступить за то, во что ты веришь. Я рассчитываю на тебя.

Он коротко кивнул, давая понять, что разговор окончен, и Уильям ушел.

Когда он добрался до огромного зала, тот уже был набит битком. На возвышении в дальнем его конце стояли стол и два стула, как пара тронов. Они ждали Фицгиббона и его знакомого судью. Внизу, в зале, весь колледж устроился на скамьях в соответствии с рангом: впереди декан и его ближний круг, потом преподаватели, старшекурсники, студенты младших курсов и даже технический персонал. Уильям быстро пробрался на место. Наконец все собрались, и двери зала закрылись. Люди ждали. И вот с пугающей величественностью появились Фицгиббон с судьей и заняли свои троны. Мгновение-другое они просто сидели молча, а потом Фицгиббон встал.

Он говорил четко и ясно, как прокурор, излагающий свою позицию. Позвольте напомнить всем, подчеркнул он, что они находятся в привилегированном положении. Они будущие правители своей страны. Большинство важных постов в Ирландии занимают выпускники Тринити-колледжа. А вслед за привилегиями, продолжил он, идет и ответственность. А также — теперь в его голосе прозвучала нотка предостережения — они несут и риск. Учиться в Тринити означает встать на светлую дорогу. Быть изгнанным из университета означает гибель всех надежд на успешную карьеру. И кое-кто из присутствующих вот-вот получит этот страшный урок. Как сообщил Фицгиббон, у него есть надежные, неопровержимые сведения, что некоторые из сидящих перед ним заигрывают с государственными преступниками.

Когда Фицгиббон произносил эти слова, его обвиняющий взгляд скользил по залу, словно он видел тайны каждого сердца.

Так чего же он хочет от них? Да самой простой вещи в мире. Он попросит всех подойти по очереди.

— Некоторым из вас я задам какие-то вопросы и советую отвечать на них честно.

Что до остальных, он лишь попросит их произнести несложную клятву. Фицгиббон кивнул на судью, который поднял вверх Библию, а потом положил ее на стол. Они должны поклясться в верности короне и поклясться, что сообщат все о своих товарищах и знакомых, если их спросят. Тут все должно быть предельно открыто, заявил он. И ни один порядочный человек, они ведь с ним согласятся, не может ничего возразить против такой клятвы. И его взгляд снова изучающе обежал всех. Уильяму показалось, что глаза Фицгиббона на мгновение задержались на нем, он в ответ посмотрел на вице-канцлера и подумал, что видит перед собой два темных водоворота.

Началась объявленная процедура, и очень быстро стало ясно, к чему ведет Фицгиббон.

— Он хочет нас напугать, — прошептал сосед Уильяма.

Каждый из тех студентов, кого вызвал вице-канцлер, был известен связью с «Объединенными ирландцами», и каждого публично допрашивали.

Первый тихо ответил, что не состоит в этом обществе.

— Ну же, сэр, ну! — воскликнул Фицгиббон. — У меня есть доказательства! — И он подкрепил свое заявление. — Десятого февраля вас видели входящим в дом, который, как мы узнали от находившегося там человека, был местом встречи «Объединенных ирландцев»…

Убийственное доказательство было встречено молчанием.

— Готовы ли вы теперь, — продолжил вице-канцлер, — дать клятву изобличить ваши действия и тех, с кем связаны?

— Нет.

— Можете сесть на место, сэр.

Подобным образом спрашивали и других. А одна храбрая душа осмелилась даже бросить открытый вызов Фицгиббону.

— По какому праву проводится это следствие? — спросил студент.

— По моему собственному, сэр. Выше никого нет в этом колледже.

— И вы предлагаете мне предать друзей?

— Я предлагаю вам, сэр, не предавать вашу страну.

— Я отказываюсь признавать такое следствие, и я отказываюсь давать вам клятву.

— Тогда вы будете исключены, сэр.

Но если все это выглядело пугающим спектаклем, то один случай выглядел жалко.

Это был невысокий парнишка, меньше пяти футов ростом. Звали его Мур. Его мать была вдовой бедного лавочника, а значит, для ее сына колледж означал выход из мира нищеты. Большинство студентов, будучи людьми обеспеченными, частенько презирали подобных студентов, ведь тем приходилось выполнять разную черную работу в колледже, чтобы оплачивать обучение. Но многие испытывали легкое любопытство: неужели этот тихий юноша действительно состоит в обществе «Объединенные ирландцы»? Никто этого не знал.

Но Мура обвиняли в другом преступлении: он был католиком.

Пять лет назад его вообще бы не приняли в Тринити. Но британское правительство наконец вынудило дублинские власти пойти на некоторые уступки, и Фицгиббон, против собственной воли, позволил принять в Дублинский университет нескольких католиков.

Бедняжка Мур стоял перед высоким вице-канцлером и дрожал от страха. Кто стал бы винить его за это? А Фицгиббон, возвышаясь над ним, взял Библию, протянул ее вперед и приказал юноше дать клятву. Уильям не подумал бы о юноше плохо, если бы тот согласился. Это же ничего не значило. И в любом случае Фицгиббону нечего было вменить в вину Муру. Дай клятву и покончи с этим, мысленно просил Уильям. Но Мур покачал головой.

Нечто вроде улыбки появилось на лице Фицгиббона. Неужели ему было весело? Он сунул Библию в правую руку Мура, но тот отдернул руку и спрятал ее за спину. Фицгиббон рассматривал его, словно кот пойманную мышь. Он попытался сунуть Библию в левую руку Мура, но тот спрятал и эту руку за спину, как будто святая книга была заразной. Мур был беззащитен, но не собирался сдаваться.

Всех в зале, даже йоменов из внутренней гвардии, постепенно охватило чувство симпатии к отважному парнишке.

Фицгиббон продолжал рассматривать Мура, склонив голову набок. Теперь он прижал Библию к груди студента. Юноша попятился. Последовал новый толчок. Юноша сделал еще шаг назад. Еще и еще… Вице-канцлер и маленький католик двигались по помосту, вице-канцлер продолжал тыкать в него Библией, а тот отступал. Но наконец Мур оказался прижатым спиной к стене, и вице-канцлер готов был заставить его уступить. Кое-кто из йоменов посмеивался. Но Уильяму не было смешно. Он даже не боялся. Он испытывал лишь все растущее чувство отвращения.

— Садитесь на место, сэр. — Фицгиббон вернулся к столу и положил Библию, а потом произнес следующее имя: — Мистер Роберт Эммет! — (Тишина.) — Мистер Эммет! — (Тишина.) — Мистер Эммет здесь? — Фицгиббон вроде бы ничуть не удивился. — А у нас есть обширные доказательства его причастности к заговору.

Он замолчал и уставился на Библию. Похоже, ему пришла в голову некая мыль. До сих пор он имел дело только с непокорными студентами и, возможно, решил, что пора вызвать кого-нибудь из другой компании.

— Мистер Уильям Уолш! — Он посмотрел на Уильяма в упор. — Мистер Уолш.

Уильям медленно пошел к возвышению. Он чувствовал, что весь колледж смотрит на него, и догадывался, о чем все думают. Кое-кто из тех, кто знал Уильяма, мог гадать, не завлек ли его Эммет в команду бунтарей. Но куда большее количество полагало, что он, будучи сыном лорда Маунтуолша, должен быть близок к властям. И наверняка воображали, что все это подстроено заранее, что Фицгиббон вызвал его, чтобы кого-нибудь обвинить. Уильям не спешил, поскольку представления не имел, что собирается сейчас сказать.

Но вот он очутился на помосте, и Фицгиббон смотрел на него, но совершенно без угрозы. И Уильяму, пока он подходил к вице-канцлеру, показалось даже, что тот едва заметно, но вежливо и дружески наклонил голову.

— Мистер Уолш… — Фицгиббон скорее обращался к залу, чем к Уильяму, — вы слышали, как многие из членов этого колледжа отказались дать предлагаемую им клятву. И в каждом случае есть некая причина такого отказа, а именно, как вполне можно доказать, вовлеченность в предательскую деятельность. Но все они, если можно так выразиться, просто гнилые яблоки в большой корзине. И в этом колледже есть люди, кстати, их большинство, должен заметить, разумные и преданные. У них не может быть никаких причин возражать против клятвы, которая всего лишь обязывает их презирать измену и публично разоблачать предателей, если они обнаружат их в своей среде. И теперь я предложу вам, мистер Уолш, вот это Священное Писание и попрошу дать эту простую клятву. — И он с улыбкой взял со стола Библию и самым любезным образом протянул ее Уильяму.

А Уильям до сих пор не знал, что он сделает. Он просто уставился на книгу.

Через мгновение, видя, что Уолш как будто сомневается, Фицгиббон нахмурился, но скорее от недоумения, чем от гнева. Он кивком показал на книгу, словно Уильям просто забыл, зачем он здесь и что от него нужно.

— Положите руку на книгу, — тихо произнес вице-канцлер.

Но Уильям продолжал стоять неподвижно. Как ни странно, он не испытывал страха. Он просто гадал, что же он собирается сказать. Но уже через секунду он увидел в глазах Фицгиббона вспышку опасного гневного огня. И тогда он понял.

— Я не могу дать такую клятву, милорд. — Уильям произнес это спокойно, но четко и достаточно громко. Даже служащие, сидевшие в заднем ряду, могли его слышать.

— Не можете, сэр?

— Эта клятва, милорд, не из тех, которые могут давать джентльмены.

— Не для джентльменов, сэр? — Голос вице-канцлера поднялся отчасти от злости, отчасти от простой растерянности. — Я сам, сэр, был бы горд дать такую клятву! — воскликнул он.

— Значит, ваша светлость не джентльмен, — услышал Уильям собственное заявление.

По залу пронесся громкий вздох. Фицгиббон остолбенел, уставившись на Уильяма. Потом, швырнув книгу на стол так, что едва не пошатнулись потолочные балки, он закричал:

— И это говорите вы, молодой человек, это говорите вы! Позор! Позор! Вернитесь на свое место, сэр, и знайте: больше вам никогда здесь не сидеть!

В тот день девятнадцать человек были исключены из колледжа. Прежде чем объявить их имена, вице-канцлер объяснил собранию, что означает для них такое исключение. Они должны понять, сообщил Фицгиббон, что для этих девятнадцати закрыт не только Дублинский университет. Во все учебные заведения Англии и Шотландии будут отправлены письма, объясняющие их исключение. Так что отныне для них закрыты все пути к какой-либо карьере.

Конечно, такое изгнание, включавшее, само собой, и Роберта Эммета, было задумано заранее и, по мнению Фицгиббона, было делом совершенно необходимым. Но к списку добавилось еще и имя неожиданного предателя Уильяма Уолша. Поскольку юный аристократ, неожиданно восставший против своего класса, так чудовищно его унизил, вице-канцлер затаил на него особую ярость и злобу. И он не стеснялся в выражениях, когда в тот день писал письмо лорду Маунтуолшу.

Джорджиана просто не могла в это поверить. Прошло меньше месяца после ее возвращения в Дублин, когда к ней явился ее внук. О скандальном исключении она услышала вечером того же дня и тут же поспешила к Геркулесу, но там нашла только его жену. Та сообщила, что Геркулес получил письмо от Фицгиббона и в бешенстве умчался в Тринити-колледж. Джорджиане ничего не оставалось, кроме как ждать следующего дня, чтобы вернуться в дом на Сент-Стивенс-Грин. Но не успела этого сделать, потому что пришел Уильям и сообщил, что он теперь бездомный.

Если Фицгиббон был в ярости, то бешенство Геркулеса вышло за все мыслимые границы. Если вице-канцлер думал, что Уильям предал людей своего круга, то Геркулес заявил сыну:

— Ты предал меня!

И если Фицгиббон изгнал Уильяма из Тринити-колледжа, то Геркулес пошел еще дальше:

— У тебя больше нет дома! Ты мне не сын! — рявкнул он.

И действительно, еще до конца того дня Геркулес велел семейному юристу выяснить, есть ли какой-нибудь способ лишить Уильяма права наследовать фамильный титул. Даже его жена, любившая сына и надеявшаяся на примирение, была потрясена не менее мужа и сочла, что любой отец вправе был бы действовать так же. А младшему брату Уильяма сказали, что тот совершил преступление настолько ужасное, что о нем не следует вообще упоминать.

Вот Уильям и перебрался к Джорджиане. Она получила от Геркулеса записку с просьбой немедленно выгнать его сына, потому что, объяснил он, ее неуместная доброта может быть истолкована как предательство по отношению к самому Геркулесу, но Джорджиана не обратила на это внимания. На самом деле она была рада видеть Уильяма в своем доме. Она любила в нем доброту и честность, в этом он очень походил на ее дорогого супруга, а внешне был похож на старого Фортуната: к Джорджиане как будто вернулись они оба. И она видела, мальчик тоже ее любит. О своих чувствах к родителям Уильям говорил мало, но однажды открылся:

— Я люблю маму, но она во всем слушается отца. — И добавил: — Отца я люблю, потому что он мой отец. Но на самом деле он мне не нравится.

В ответ на это Джорджиана промолчала. Да и что она могла сказать?

Однако молодой человек еще и немного пугал ее. Что ей, скажите, с ним делать? В лучшие времена она могла позволить себе неуверенность. Но теперь? Власти нанесли удар, но они явно не думали, что уничтожили угрозу. В Дублине, похоже, собиралось все больше и больше солдат. В каждой части города формировались йоменские отряды. На Меррион-сквер кое-кто из жителей тоже создал собственный отряд. Правда, там не было ни одного воина моложе шестидесяти лет. Когда они патрулировали площадь, то в основном пили чай или прикладывались к фляжкам, которые держали в карманах. Двоих таких воинов даже возили в креслах на колесах преданные слуги. Но все они были вооружены мечами и дуэльными пистолетами. И если эта часть городских приготовлений выглядела смехотворно, то многие солдатские патрули наводили настоящий страх.

К тому же было понятно: если Йоменские полки готовятся действовать, то тем же занимаются и их противники. «Объединенные ирландцы» могли оставаться невидимыми, но все ощущали их присутствие. Напряжение росло. И что, гадала Джорджиана, собирается делать в такой обстановке ее своенравный внук? Он оскорбил Фицгиббона, но совратили ли его «Объединенные ирландцы»? И Джорджиана спросила его напрямую.

— Нет, — ответил Уильям. — Но я бы поддержал их против людей вроде Фицгиббона и моего отца.

— Ты не должен совершать никаких глупостей, Уильям! Я тебе запрещаю! — переполошилась Джорджиана.

Но внук ничего не ответил.

И что ей делать? Запереть его в комнате? На это у нее не хватило бы духу. Прошло две недели, три. Уильям ничем ее не тревожил. Он с удовольствием разговаривал с бабушкой. Иногда куда-то уходил — повидать друзей, так он объяснял, — и отсутствовал несколько часов. Но где он бывал, Джорджиана понятия не имела. К третьей неделе мая город выглядел как военный лагерь перед началом сражения. Напряжение стало уже невыносимым.

Как-то утром вроде бы что-то началось. Патрули передвигались по городу с новой энергией и целенаправленностью. К полудню Джорджиана услышала, что поймали кузнеца, ковавшего копья. Весь тот день и весь следующий продолжались обыски. Солдаты шли от двери к двери. Джорджиана придумывала один повод за другим, чтобы удержать внука дома. А потом грянула новость:

— Схватили лорда Эдварда Фицджеральда!

И новость сопровождалась самыми разными подробностями. Он ранен. Он в тюрьме. Он умирает. Едва услышав это, Уильям умчался из дому. И Джорджиане не удалось его остановить.

Еще несколько дней приходили все новые детали события. Якобы молодого аристократа просто предали. Его арестовали в его тайном убежище в Либертисе. Там была схватка, он пытался отбиваться. Началась стрельба, и его тяжело ранили. А обыски тем временем продолжались. На Дерти-лейн на складе древесины Раттигана был найден тайник с оружием.

— Они вынесли из его дома всю мебель и сожгли, чтобы преподать ему урок, — вот что услышала Джорджиана.

Нескольких человек публично высекли. И когда же революционеры собираются нанести ответный удар? Молодой Уильям теперь каждый день уходил из дому на несколько часов, и Джорджиана не знала, где он бывает. Она пыталась его расспрашивать, но внук отвечал уклончиво. Прошло еще два дня. Комендантский час теперь соблюдался жестко. Никто не мог появиться на улицах после девяти вечера. 23 мая Уильям выглядел необычно взволнованным. Он вышел в начале вечера и не вернулся. Начался комендантский час. Уильяма не было.

Джорджиана металась по своей спальне. Она ничего не могла поделать, но и лечь в постель тоже не могла. Шли часы. Миновала полночь. А потом Джорджиана услышала бой барабанов где-то неподалеку. Это был призыв к йоменам браться за оружие и собираться на Сент-Стивенс-Грин.

И по всему городу тоже зазвучал призыв. Началось. Вскоре кто-то заколотил в дверь, и Джорджиана сама побежала к входу. За дверью она увидела одного старого джентльмена из патруля на Меррион-сквер. В руках он держал фонарь. За его поясом торчали два дуэльных пистолета, и выглядел он довольным, как сытый кот.

— Закройте все ставни! — крикнул он. — Начинается! И драка будет черт знает какой, не сомневайтесь! — И сразу поспешил дальше.

— Но где? — крикнула Джорджиана ему вслед.

— Увидите сами из верхних окон! — не оборачиваясь, ответил джентльмен.

И Джорджиана, поспешив подняться наверх, действительно увидела из окна, как на юге у подножия холмов разгорается огонь.

На рассвете снова явился тот же самый старый джентльмен.

— Они остановили почтовые кареты! — сообщил он и как будто просиял от восторга. — Теперь бунт начнется по всей Ирландии. Никаких сомнений!

Через два часа после окончания комендантского часа вернулся Уильям. Он никак не объяснил свое отсутствие, а Джорджиане и спрашивать не хотелось. Уильям ушел к себе и лег спать. Через полчаса Джорджиана встретилась с Геркулесом.

— Ты должен позвать его обратно! — умоляла она. — Я не могу за него отвечать, и я не знаю, как он может себе навредить!

Но Геркулес был непреклонен.

— Слишком поздно, — заявил он. — Для меня он умер.

И только тогда Джорджиана в отчаянии обратилась к человеку, которого, как она предполагала, Уильям мог выслушать.

Бригид не долго колебалась, прежде чем приняла решение: она пойдет с ним и плевать на последствия.

Однако этот юноша оказался настоящим сюрпризом.

Когда Джорджиана пришла к Патрику за помощью, Бригид думала, что в том нет необходимости, но Патрик все понял:

— Она ведь его бабушка, она его любит и чувствует, что не в силах ему помочь. Такая ответственность слишком тяжела для нее. Я совсем не виню ее за то, что она ищет моей помощи. И возможно, она права. Может быть, мальчик послушается меня.

И он согласился зайти тем же днем.

Его план, о котором он ничего не сказал Джорджиане, был немного грубоват и отчасти лукав, но необходим.

— Я отведу его к нашему родственнику Дойлу, — сказал он Бригид. — А потом запрем его в погребе. Дойл может продержать его там, пока шум не уляжется, так или иначе.

К сожалению, когда Патрик сообщил о своем замысле старому Дойлу, тот отказался.

— Говорит, слишком много хлопот, — пожаловался Патрик.

В общем, им оставалось лишь то, чего хотела Джорджиана: увезти внука в Уэксфорд.

Патрик предупредил Джорджиану, что в этом может быть риск. И даже признался ей, что состоит в обществе «Объединенные ирландцы». Но это, похоже, ее не удивило.

— Ты сумеешь удержать его от дурного пути, — сказала она. — Ты мог бы увезти его в Маунт-Уолш. А если соберешься в Уэксфорд, так и еще лучше.

Для Бригид и Патрика недели после того, как она спрятала лорда Эдварда в Либертисе, были и суетливыми, и опасными. Постоянно происходили встречи, поступали приказы. Все действия организации «Объединенные ирландцы», пострадавшей, но по-прежнему живой, координировались из той пустой комнаты в жалком переулке. Каким-то чудом Бригид и Патрика так и не поймали. К середине мая было принято решение: восстание начнется двадцать третьего.

Нельзя сказать, чтобы Патрика это порадовало.

— Это же просто безумие — начинать без французов! — воскликнул он.

Но Патрик, хотя и был доверенным лицом, не участвовал в принятии окончательного решения, а лорд Эдвард и кое-кто еще были просто одержимы идеей бунта. И колесо покатилось. К тому времени, когда лорда Эдварда арестовали, казалось, что восстание в любом случае начнется.

План был грандиозным: предполагалось захватить Дублин. Тогда восстанет вся Ирландия. Но координация была недостаточно хороша. Отделившаяся ульстерская организация продолжала действовать сама по себе. Захват почтовых карет накануне ночью должен был послужить сигналом: если бы в разные города не пришла почта, люди бы поняли, что восстание началось. Но карета, шедшая в Уэксфорд, ускользнула. На рассвете того дня было решено, что Патрик должен отправиться на юг и присмотреть за тем, чтобы тамошняя группа действовала в согласии с остальными.

То, что Патрику понадобилось отвезти родственника в Маунт-Уолш, стало отличным предлогом для поездки, а Джорджиана пообещала обеспечить его письмом.

— Если ты остановишься в Маунт-Уолше, — добавила она сдержанно, — то мог бы защитить мой дом от своих друзей. Будет очень жаль, если созданная тобой библиотека сгорит.

Когда Джорджиана ушла, Патрик повернулся к Бригид:

— Ты ведь знаешь, я должен ехать.

— Знаю. — Она улыбнулась. — Но я поеду с тобой.

И как он с ней ни спорил, она стояла на своем.

В тот день Патрик пошел повидать молодого Уильяма. Как только он рассказал о той роли, которую они с Бригид сыграли в судьбе лорда Эдварда, и сообщил, что хотел бы, чтобы Уильям поехал с ним с важной миссией на юг, юноша тут же загорелся желанием ехать. И они отправились в путь на следующее утро.

Конечно, ей не стоило с ним ехать. Бригид колебалась, покидая детей. Они всегда стояли для нее на первом месте. Но ведь она провела лучшие годы своей жизни с этим добрым, идеалистичным и немножко себялюбивым человеком. Возможно, ее подталкивал древний примитивный инстинкт, который руководил женщинами из века в век, и они следовали на войну за своими мужчинами. Но какова бы ни была причина, после того, через что они недавно прошли, Бригид знала: к добру или к худу, пришло время, когда она просто обязана быть рядом с Патриком.

— Но разве ты не должна заботиться о детях? — спросил он.

— Нет, — просто ответила Бригид. — На этот раз я позабочусь о тебе.

И оставила детей под присмотром богатого брата в доме на Дейм-стрит.

Все трое ехали верхом. Один раз их остановили, у южной окраины города. Но, узнав, что это члены семьи лорда Маунтуолша, которые едут присмотреть за его имением, офицер Йоменского полка пропустил их, предупредив лишь о том, что на дороге следует быть поосторожнее. На западе неспокойно, сообщил он, во всем Мите и дальше до Килдэра, и военные уже подтягивают силы к тем графствам.

— Но имейте в виду, — сказал он, — следующими будут Уиклоу и Уэксфорд.

По пути они видели несколько горящих домов, но почти никаких признаков организованного восстания. В одной деревне им весело сообщили, что их лендлорд сбежал. Несколькими милями дальше маленький отряд местных йоменов с гордостью рассказал, что поблизости бунтовщиков разбили наголову. И по мере того как они поднимались в горы, они видели все меньше людей и все меньше признаков волнений.

До Ратконана они добрались во второй половине дня и прямиком отправились в коттедж Конала, где нашли Дейрдре, Конала и Финна О’Бирна. Бригид восхитилась той естественностью, с какой Патрик попросил Уильяма присмотреть за лошадьми, когда остальные вошли в дом. Как только они очутились внутри и никто не мог их услышать, мужчины начали энергично совещаться. Конал быстро подтвердил то, что они уже заподозрили. Случилась путаница. И Уэксфорд продолжал ждать, не зная, что делать. Дальше, на прибрежной равнине, бунтовщики понемногу продвигались вперед, приход за приходом.

— Слава Богу, что вы здесь! — продолжил Конал. — Старый Бадж один в большом доме. Артур Бадж уехал в Уиклоу, а его брат Иона отправился с йоменами на побережье. Мои парни уже готовы. Мы можем захватить весь Ратконан за какой-нибудь час. Но я придерживал всех, пока не был уверен, что восстание действительно началось.

— Ты правильно сделал, — согласился Патрик.

— Но теперь-то оно уже началось! — Глаза Финна горели волнением. — Я своих людей соберу за минуту. Оружие у нас совсем рядом. — Он усмехнулся, и на его лице были написаны и веселье, и злоба. — Мы нацепим башку старого Баджа на копье еще до того, как сядет солнце! — Он удовлетворенно кивнул. — И погреемся вечерком у его горящего дома.

Похоже было на то, что Финн по-прежнему верил, будто его семья и есть законный наследник Ратконана, вот только дом ему не был нужен.

Но Патрик покачал головой:

— Нет, нам нужно совсем не это. Не сейчас. Если мы захватим Ратконан, Финн, то не сможем его удержать. Даже Иона Бадж с его йоменами сможет, пожалуй, одолеть вас, и Бог знает, какое еще подкрепление сможет привести его старший брат. Так что это бессмысленно. Вы должны ждать, — пояснил он, — большого восстания. Когда поднимется Уэксфорд, тогда и настанет время брать Ратконан и передавать другим деревням, чтобы они поднимались. А пока, — добавил он, — если Бадж думает, что здесь все тихо, то это лишь к лучшему. Когда настанет момент, вы его захватите врасплох. Ничего не предпринимайте, — предупредил он, — пока не получите весточку от меня. — Он строго посмотрел на Финна. — Жаль будет, если вас перебьют без всякого смысла.

Финн явно был разочарован, но сдержался.

Вся семья и молодой Уильям тихо поужинали вместе в тот вечер и в сумерки улеглись спать. А на рассвете поехали дальше. Но перед отъездом Бригид о чем-то с чувством поговорила с матерью, и Дейрдре поцеловала ее. Дальше они ехали без происшествий. И тем же вечером были в Маунт-Уолше.

Бригид казалось странным вернуться в этот большой дом, где когда-то она была служанкой. Она до сих пор помнила кое-кого из людей, работавших здесь. Молодой Уильям отправился в свою спальню, а Бригид с Патриком пошли в библиотеку, где встретились впервые. Они зажгли несколько свечей и стали рассматривать книжное собрание.

— Пьес маловато, — заметила Бригид.

— Здесь есть Шекспир.

— Но нет Шеридана.

— Да, ты права. Когда все это закончится… — Патрик замялся всего на мгновение, — я восполню пробел.

— Да уж, пожалуйста.

— Моя жизнь началась здесь, Бригид, когда я встретил тебя.

— Моя тоже.

В одиннадцать вечера они наконец отправились отдыхать, но не успели толком заснуть, как были разбужены мельканием света факелов снаружи и грохочущими ударами в парадную дверь. Патрик, прямо в ночном халате, сбежал по лестнице, и Бригид поспешила за ним. Уильям и несколько слуг уже собрались в холле. Снаружи раздался голос:

— Выходите или сгорите!

— Что вам нужно? — крикнул Патрик.

— Поджечь дом проклятого лорда Маунтуолша! — ответил голос. — С вами ничего не случится, если вы выйдете наружу!

Патрик попросил подождать, потом повернулся к одному из слуг:

— Открой дверь, я с ними поговорю.

Ему не понадобилось много времени, чтобы переубедить пришедших. Это были «Объединенные ирландцы», около пятидесяти человек, но не местные, пришли из какого-то поселения в нескольких милях отсюда. По дороге к месту большого завтрашнего сбора они решили свернуть в сторону и поджечь дом, который, как они поняли, принадлежал ненавистному Геркулесу.

— Это не его дом, — объяснил им Патрик. — Он принадлежит его матери, а она из патриотов. И это она прислала меня сюда. — Он быстро объяснил, кто он такой и каковы цели его поездки. Ему нетрудно было доказать истинность своих слов. — Этот дом служит нашему делу, — добавил он. — Его не следует трогать.

Вожак группы, судя по выговору родом из Ульстера, явно был не слишком доволен.

— Меня зовут Лоу, — сказал он, — и мне не слишком нравится та леди. Но ладно, твою просьбу мы уважим.

Патрик выразил некоторое удивление тем, что в Уэксфорде оказался человек из Ульстера.

— Нас несколько приехало, — объяснил Лоу. — Я лично просто искал перемен после того, как меня высекли.

Патрик расспросил его, как именно организованы их силы.

— Уэксфорд начал позже, — ответил Лоу. — Но трудностей с призывом людей не было. Некоторые из местных сквайров похожи на лорда Маунтуолша, они создали Оранжистские ложи. Их даже умеренные протестанты ненавидят. И они очень энергично действовали на побережье вокруг Арклоу. Арестовали некоторых людей в южной части Уиклоу и на севере Уэксфорда. Задержали нас на день-другой. Но сейчас у нас уже людей много. И кое-кто говорит, что они отправляются резать торф. Это местная шутка. К сумеркам все будут вооружены. И ночью поднимется весь Уэксфорд.

— А какие силы нам противостоят?

— Дальше в Уэксфорде, в самом городе, стоит гарнизон из двух тысяч солдат с артиллерией. Еще один гарнизон охраняет порт Уотерфорд на случай появления французов. Но, кроме них и гарнизона Йоменского полка в Эннискорти, есть только очень маленькие гарнизоны в небольших городках. Мы легко их разобьем. Тебе следует пойти с нами на большой сбор, — добавил он. — Там ты можешь познакомиться со всеми командирами.

Именно этого Патрик как раз и хотел, а потому сразу согласился.

— Отдохните здесь несколько часов, — предложил он, — а на рассвете отправимся вместе.

Лоу принял приглашение, и Патрик с Бригид вернулись в спальню.

Но Бригид не спала, она всю ночь смотрела на Патрика до самого начала рассвета.

Когда начало рассветать, Патрик, прежде чем уехать, отдал распоряжения молодому Уильяму.

— Жди здесь и будь готов, когда получишь от меня сообщение, — сказал он. — Может быть, мне будет нужно, чтобы ты кое-что сделал. А пока охраняй Бригид. — Самой же Бригид он шепнул: — Удержи его здесь любыми средствами, следи, чтобы с ним ничего не случилось.

Бригид любила покой этого большого дома. Мирная тишина окрестностей была чем-то вроде молчаливого отзвука ее собственного детства в Ратконане. И хотя эта мысль успокаивала, Бригид чувствовала все более сильное беспокойство за Патрика. Она постаралась отвлечься на другие дела.

Довольно много времени Бригид провела с Уильямом. Ей было приятно, что он заинтересовался библиотекой.

— Но вот позволит ли мне отец наслаждаться родовым поместьем, большой вопрос, — грустно заметил он.

Вечерами Уильям с удовольствием читал вслух по очереди с Бригид. Куда труднее было удержать его в доме. В первые два дня он отправлялся на прогулки верхом для разминки. Но уже на третий день начал твердить, что ему следует присоединиться к уэксфордским повстанцам.

— Если Патрик велел тебе ждать, — напомнила ему Бригид, — то, значит, у него были к тому серьезные причины. Он очень высокого мнения о тебе, и ты не должен теперь его подвести.

И Уильям с неохотой согласился, но Бригид не была уверена, что ей удастся достаточно долго сдерживать его пыл. Уильям нравился ей, несмотря ни на что.

Дни стояли сухие. Бригид много времени проводила на воздухе, часто в саду Джорджианы, бывшем настоящим райским уголком. Иногда они с Уильямом отправлялись на прогулки. Бригид любила широкие классические улицы Дублина, но вот огромный дом в Маунт-Уолше, выстроенный в палладианском стиле, казался ей чужаком в этой местности, среди мягкого и спокойного ландшафта. Думая о бедных простых людях, среди которых она выросла в Ратконане, Бригид вполне понимала, почему им хотелось сжечь это сооружение. Но она ни слова не сказала об этом Уильяму.

К счастью, вечером пятого дня Патрик вернулся.

Он приехал вместе с Келли, соседним землевладельцем. Оба мужчины выглядели довольными собой, как парочка мальчишек.

— Ты просто не поверишь, как все отлично идет! — воскликнул Патрик.

Продвижение «Объединенных ирландцев» шло поразительно успешно. Прямо в день большого сбора их атаковали силы милиции, приведенные из графства Манстер, из Корка.

— И мы их раскидали! — с победоносным видом воскликнул Келли.

Тысячи повстанцев промчались по окрестным деревням, и тамошние мелкие гарнизоны бежали. Один из таких гарнизонов в панике даже бросил большой склад оружия.

— Мы просто поверить не могли в такое! — радостно сообщил Патрик. — Они нам оставили восемьсот карабинов и несколько возов разного снаряжения!

На следующий день повстанцам сдался гарнизон в Эннискорти, не имевший артиллерии. И подходили все новые и новые отряды повстанцев.

— Мы разбили лагерь на холме Винегар, рядом с городом, — продолжил Патрик. — Там чудесное место!

Но самый необычайный подарок судьба преподнесла им на следующий день, когда какое-то военное подразделение глупейшим образом позволило увлечь себя в засаду и потеряло все пушки. И теперь у повстанцев было не просто огромное войско с огнестрельным оружием и копьями, но еще и артиллерия. Видя это, даже командир единственного серьезного гарнизона во всем графстве, в Уэксфорде, запаниковал и сбежал.

— Так что нынче, — сообщил им Патрик, — Уэксфорд станет примером для новой Объединенной Ирландии. У нас уже есть сенат из восьми губернаторов, четыре католика и четыре протестанта. И у нас точно так же есть и протестанты, и католики среди командиров, у них под началом около десяти тысяч человек. — Он улыбнулся. — Прежде чем покинуть Уэксфорд, я отправил посланца в Ратконан, чтобы сообщить: пора подниматься.

Времени было не слишком много. Финн О’Бирн посмотрел на небо. День шел к концу. Сообщение от Патрика пришло накануне вечером. Конал отсутствовал с самого рассвета, он объезжал округу, разнося весть. Восстание должно было начаться в середине этой ночи. По инструкциям Конала Финн уже подготовил людей, чтобы собрать оружие из тайников, как только стемнеет. Сигнала ожидали вскоре после полуночи. И тогда они ударят.

Их целью должен был стать тот самый дом. Старый Бадж, конечно, там. Его предполагалось взять в плен. Финн был против этого.

— Убить его, и все! — кричал он.

Однако Конал лишь качал головой:

— Ты уж слишком кровожаден, Финн. Он может оказаться намного дороже в качестве заложника.

Людей, работавших в доме, ни о чем не предупредили, но, поскольку все там были местными, проблем не ждали. Просто в нужный момент людям скажут, чтобы они уходили. Куда серьезнее был вопрос о двоих сыновьях землевладельца. Если они окажутся в доме, то наверняка начнут сражаться.

— Мы их захватим, если сможем, но если придется, то убьем, — сказал Финну Конал.

Иону Баджа и его йоменов в последний раз видели в десяти милях отсюда. Его брат Артур находился в Уиклоу. Однако этим утром, встретив старого Баджа, Финн спросил его о старшем сыне, и Бадж ответил:

— Он приедет сегодня днем.

Это известие Финн приберег для себя.

Потому что должен принять решение. Ему кое-что пришло в голову.

Финн О’Бирн ждал этого восстания всю свою жизнь. И много месяцев мысленно смаковал задуманное. Иногда он как будто даже ощущал вкус событий на языке. И пришел в ярость неделю назад, когда Патрик заставил их ждать.

Мысль о том, чтобы увидеть всех Баджей мертвыми — и всех протестантов вообще, — была воистину сладкой. Конал говорил, что среди «Объединенных ирландцев» есть хорошие протестанты. Но что вообще понимает этот Конал?

Но какие бы чувства он ни испытывал, он не был дураком, повторял себе Финн. И о многом, очень важном стоит подумать в такой момент. Надо остановиться и разобраться.

В Уэксфорде люди, возможно, и добились большого успеха, но они, похоже, не осознавали, что в других местах все идет совсем не так хорошо.

Правительство держало Дублин мертвой хваткой. Несмотря на все усилия лорда Эдварда, его разрозненные силы на самом деле не были готовы. Манстер и Коннахт не поднялись. Восстание в Мите и Килдэре было остановлено и уже почти подавлено после крупного поражения возле древних Тары и Керрага. Вроде бы пресвитерианцы в Восточном Ульстере начали действовать, но хватит ли их сил для того, чтобы одолеть Дублин? Да, людям в Уэксфорде повезло, но они были куда более изолированы, чем сами то понимали. И если даже к ним присоединится Уиклоу, исход выглядел неясным и сомнительным.

Если не подойдут французы. Вот тогда все могло бы измениться. Но французы до сих пор не пришли. И кто мог бы сказать, когда это случится?

Да, думал Финн, они захватят Ратконан и еще какие-нибудь места вроде него, а недельки через три их всех уже высекут или посадят на цепи. Он отчетливо это видел. В Ратконане, конечно, сразу заберут Конала, как вожака. А вот следующим после Конала наверняка станет он сам. Эта мысль пугала.

Что ж, Финн наконец принял решение. Единственное логически верное. Но он должен действовать осторожно, а времени мало.

Конечно, он мог бы пойти к старому Баджу. Такой путь выглядел самым простым. Но он нес с собой немалый риск. Ведь Финна почти наверняка кто-нибудь увидит. И еще он не был уверен в том, как отреагирует лендлорд. Старик, возможно, и с места не тронется. И никакой тревоги не поднимет. Решит, что и сам разберется.

Или Финн мог сбежать. Уехать в Уиклоу. Хотя, может быть, с этим он уже опоздал. Если они поймут, что он их предал, то станет изгоем. И получит нож в спину, рано или поздно. А то и похуже что-нибудь.

Нет. Имеется только один надежный способ.

Финн пошел по тропе, которая вела вниз, в долину. Там неподалеку был тайник с оружием. Хороший повод отправиться в ту сторону, если вдруг его кто-нибудь заметит. Но его никто не увидел. У поворота тропы росли деревья, и Финн спрятался там на высоком откосе. И стал ждать.

Прошел час. Другой. Если Артур Бадж не появится вскоре, то весь его план провалится. Может, его отец что-то напутал или Артур просто передумал. Может, он и не приедет вовсе. А что, если кто-нибудь уже выдал план восстания? Что, если оба сына Баджа вот-вот появятся на тропе вместе с двадцатью йоменами? Тогда они и слушать ничего не станут. Будет слишком поздно. Финна примут за бунтовщика. Боже милостивый! Финн уже ощущал веревку на своей шее. Он облился холодным потом. Может быть, ему лучше не терять времени и бежать скорее к старику?.. В таких терзаниях Финн провел еще полчаса.

А потом на тропе появилась одинокая фигура Артура Баджа, ехавшего верхом по тропе. Финн поспешно бросился вниз:

— Ваша честь… Вас не должны там видеть…