Сталин и Дальний Восток Мозохин Олег
Согласно одной только докладной записке УКР «Смерш» Забайкальского фронта318 от 18 сентября 1945 г., на территории Маньчжурии было арестовано 57 руководителей и активных членов антисоветской белогвардейской организации БРЭМ, проводивших подрывную деятельность против Советского Союза.
Арестованный бывший начальник хайларского БРЭМ генерал-лейтенант А. П. Бакшеев показал, что организация была создана по прямому указанию ЯВМ, вдохновителем его являлся атаман Г. М. Семенов. Впервые о создании БРЭМ в Харбине ему стало известно от Семенова, который через своего советника генерал-майора Власьевского, приехавшего из Дайрена в Харбин в 1932 г. специально по вопросу ее организации, передал пожелание Семенова, чтобы тот приступил к организации бюро и занял пост начальника. «На предложение Власьевского я тогда ответил, что в организации БРЭМ я приму самое деятельное участие, но занимать должность его начальника не буду, и предложил Власьевскому поговорить по этому вопросу с генералом Рычковым, а сам изъявил желание работать в Бюро помощником начальника. В результате переговоров Власьевского с генералом Рычковым по вопросу его работы в БРЭМ последний согласился работать начальником Бюро, и мы приступили к организации Бюро русских эмигрантов. За время моей работы при БРЭМ мне неоднократно лично приходилось иметь встречи с атаманом Семеновым, от которого я получал указания и инструкции по вопросу руководства и объединения эмиграции вокруг Бюро русских эмигрантов».
Рычков, а затем генерал-майор Власьевский осуществляли непосредственное руководство Главным бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи, посредством специального аппарата, в который входили следующие отделы:
первый отдел – переселенческий, занимался переселением эмиграции, главным образом казаков. Начальник – Гордеев Михаил Николаевич, 1892 г. р., уроженец Иркутска, русский, в царской армии служил в чине штабс-капитана, в белой армии в чине войскового старшины казачьих войск (подполковник). В 1921 г. бежал в Маньчжурию, до 1932 г. работал в фашистской газете «Наш путь». В 1932 г. после организации БРЭМ начальник 4-го (хозяйственного) отдела, а затем в 1938 г. был переведен на должность начальника 1-го отдела;
второй отдел занимался культурно-просветительной работой среди эмиграции, ведал всеми учебными заведениями. Начальник – Родзаевский Константин Владимирович, на территории Маньчжурии работал сотрудником белоэмигрантской газеты «Харбинское время», впоследствии был организатором и руководителем РФС в Харбине. В 1932 г. занял пост начальника 2-го отдела;
третий отдел занимался учетом и регистрацией всей эмиграции. Начальник – Матковский Михаил Алексеевич, 35 лет, воспитанник Сибирского кадетского корпуса в Омске, белый эмигрант, член РФС, в организации которого принимал активное участие. Фактически отдел занимался контрразведывательной работой среди эмигрантов и по работе подчинялся только ГЯВМ в г. Харбине;
четвертый отдел – хозяйственный, занимался снабжением русской эмиграции всеми видами довольствия. Начальник – Кудрявцев Сергей Александрович, 1892 г. р., уроженец Москвы, русский, в царской армии служил в чине капитана. Начальником отдела работал с 1938 г.;
пятый отдел – благотворительный. Начальник – полковник царской армии Домишхан, лет 50, при приближении Красной армии бежал вместе с начальником ГБРЭМ Власьевским;
шестой отдел – военный, занимался военной подготовкой военнообязанных эмигрантов, призывал на краткосрочные сборы и вел учет лиц, пригодных к воинской службе. Проводил военные занятия в школах, в старших классах подготавливал молодежь для службы в армии Маньчжоу-Ди-Го. Начальник – полковник армии Маньчжоу-Ди-Го Коссов Николай Борисович319, примерно 1910 г. р., в совершенстве владел монгольским языком. С момента организации при БРЭМ 6-го отдела занял эту должность.
БРЭМ строились по территориальному принципу. Структура их была аналогична структуре ГБРЭМ, которое находилось в г. Харбине и имело свои филиалы по всем городам и районам, где проживали эмигранты.
Наиболее крупными из них являлись:
1. Захинганское бюро эмиграции, в которое входили маньчжурское, якэшинское, восточно-хинганское, найджин-булакское и трехреченское бюро. Начальник – генерал-лейтенант Бакшеев Алексей Проклович, 1873 г. р., уроженец п. Атамановка Читинской области, русский, образование среднее, окончил двухгодичную Иркутскую военную школу, в белой армии служил заместителем войскового атамана Семенова. В 1932 г. принимал активное участие в организации ГБРЭМ, в котором занял должность помощника начальника. Впоследствии назначен начальником бюро.
2. Восточное бюро эмиграции в г. Муданьцзяне, в которое входили: Это, Имяньпо, пограничное, мулинское бюро. Начальник – Носов Михаил Михайлович320, 1903 г. р., русский, член РФС. Начальником бюро работал с 1934 г.
3. Синьцзинское бюро в г. Чанчуне, в подчинение которого входили каученцзинское, ядминское, сундринское бюро. Начальник – Яскорский Александр Андреевич321, 1897 г. р., уроженец Одессы, русский, из крестьян, монархист. В 1922 г. эмигрировал в Маньчжурию, с 1937 г. – на должности начальника. Кроме этого, он являлся резидентом ЯВМ и имел на личной связи 6 агентов.
4. Дайренское бюро в г. Дайрене. Начальник – Нечаев Константин Петрович322, 1885 г. р., русский, в царской армии служил в чине генерал-майора, в белой армии также в чине генерал-майора казачьих войск, бежал в Маньчжурию в 1921 г. С 1934 г. начальник бюро.
5. Цицикарское бюро в г. Цицикаре, в которое входили сахалянское отделение бюро и нерденское представительство. Начальник – Петров Евгений Митрофанович, 1895 г. р., русский, в царской армии служил в чине полковника, с 1934 г. начальник бюро.
6. Тянцзинское бюро (Северный Китай). Начальник – Пастухин Евлампий Николаевич, 1898 г. р., уроженец Благовещенска, в царской армии служил в чине прапорщика, в белой армии в чине есаула (капитан) казачьих войск, в 1923 г. бежал в Маньчжурию, продолжительное время работал корреспондентом белоэмигрантской газеты «Заря». Начальником бюро работал с 1935 г.
7. Мукденское бюро в г. Мукдене. Начальник – Корнилов Петр Семенович323, 1896 г. р., уроженец Донской области, калмык, в царской армии служил в чине полковника, на должности начальника бюро с 1934 г.
Все начальники БРЭМ назначались ГЯВМ в г. Харбине и работали под руководством советников этой миссии. Арестованный Г. М. Семенов по этому вопросу показал, что в 1932 г. по инициативе штаба КГВ, в частности генерал-майора Ш. Акикусы, в Харбине было создано ГБРЭМ, которое осуществляло руководство всеми эмигрантами через местное бюро русских эмигрантов, созданное во всех городах и районах, где они жили. Каждое бюро русских эмигрантов работало под руководством ЯВМ, в т. ч. и главное бюро. Все начальники БРЭМ назначались ЯВМ.
По словам Бакшеева, БРЭМ официально ведало учетом и регистрацией эмигрантов, воспитательной работой и военной подготовкой эмиграции. Основной целью было объединение и воспитание белой эмиграции, проживающей на территории Маньчжурии, оказание всемерной помощи японским властям в борьбе с Советским Союзом, осуществление подготовки кадров разведчиков, террористов и диверсантов для переброски в СССР. Для этой цели японские власти в Маньчжурии создали сеть военизированных отрядов и специальных школ, в которых из русских эмигрантов подготавливались разведчики, террористы и диверсанты. Обучавшиеся в школах воспитывались в профашистском националистическом духе.
Семенов, будучи допрошенным по вопросу использования русских эмигрантов в борьбе против Советского Союза японскими властями, рассказал, что белая эмиграция являлась главным образом базой для антисоветской деятельности японской военщины. Из них набирались люди в школы и военные отряды, где там их обучали диверсионной и разведывательной работе.
В частности, ГЯВМ в г. Харбине был организован на ст. Сунгари-2, т. н. сунгарийский отряд, где проводилась военная и политическая подготовка русской молодежи, проживающей в Маньчжурии. Руководителем отряда первые годы был полковник японской армии М. Асано, а затем русский эмигрант полковник Я. Я. Смирнов. В 1938 г. той же миссией на ст. Ханьдаохэдцзы была создана т. н. «Полицейская школа». В школе обучалась русская молодежь из эмигрантов. Ей руководил полковник А. В. Попов324. За время существования отряда и школы в них было подготовлено до 4500 чел.
В 1932 г. в Харбине при РФС существовала школа диверсантов, которой руководили Родзаевский и 3-й отдел ГЯВМ в г. Харбине. Школа за время своего существования подготовила не менее 500 чел. Кроме того, по инициативе и по прямому указанию японцев были организованы Союз русских фашистов и Русская монархическая партия.
Русская монархическая партия оформилась в 1933–1934 гг. по инициативе японского капитана Х. Оноути, бывшего помощника начальника ГЯВМ в г. Харбине. Руководителем партии и ее идеологом являлся офицер царской армии Шепунов Борис Николаевич. Второй филиал монархической партии, но с ориентировкой на Кирилла был организован в Мукдене полковниками царской армии Генелиным и Н. Л. Жадвойном.
Японцы одновременно с организацией школ и отрядов проводили большую работу по влиянию на молодежь, вышедшую из рядов русских эмигрантов. Это осуществлялось мерами давления, материальной заинтересованности, воспитанием в организации, действующей под лозунгом «Мир – одна крыша». В этих целях Г. М. Семенову по заказу японских властей не раз приходилось писать письма о т. н. «новом порядке».
Арестованный бывший начальник БРЭМ г. Мукдена П. С. Корнилов на следствии об использовании японскими разведорганами в своих интересах БРЭМ показал, что эта организация непосредственно работала на японскую разведку. Он лично подбирал и рекомендовал кандидатов из числа белых эмигрантов для разведывательной работы против СССР, подбирал лиц для прохождения службы в отрядах полковника М. Асано, готовивших террористические и диверсионные кадры.
Арестованный руководитель отдела молодежи при БРЭМ г. Маньчжурия, агент ЯВМ В. В. Вдовкин325, 1921 г. р., русский, из семьи белоэмигранта, на допросе рассказал, что воспитание молодежи проводилось в антисоветском духе. Наиболее способная молодежь шла на работу в японскую разведку.
Из арестованных участников БРЭМ было разоблачено: резидентов – 3, агентов японской военной миссии – 39.
Резидент японской военной миссии А. А. Яскорский показал, что деятельность БРЭМ была под контролем японской военной миссии. Он лично был связан по долгу службы с представителем ЯВМ при эмигрантском бюро японцем К. Такахатой326, с которым, кроме официальных связей, сотрудничал негласно. Получал от него ряд заданий политического характера о политически неблагонадежных лицах, советских гражданах, перешедших в эмиграцию. Являясь резидентом ЯВМ, на личной связи имел агентов: Бауса Евгения Дмитриевича (начальник 1-го отдела БРЭМ); Перебоева Михаила (заведующего регистрационным отделом БРЭМ); Стрелкова Василия Петровича (секретаря БРЭМ); Сабурова (заведующего пекарней БРЭМ); Пшеничного (заведующего распределением товаров); Аршеневского327.
Арестованный советник ЯВМ при БРЭМ К. Такахата подтвердил, что из русских эмигрантов, которые его посещали, были Яскорский, Аршеневский, Баус, Перебоев, Сабуров, Стрелков и Пшеничный. Яскорский являлся агентом разведывательных органов, он передавал сведения, которые интересовали разведку по русским эмигрантам.
27 августа 1945 г. в Харбине был задержан начальник отдела захинганского БРЭМ Б. В. Генерозов-Мациевский328, 1914 г. р., уроженец Читы, русский, образование среднее, белоэмигрант, до прихода Красной армии работал начальником регистрационного отдела захинганского БРЭМ в г. Хайларе. В 1938 г. поступил на службу в японские разведывательные органы, занимался шпионской деятельностью против Советского Союза и являлся резидентом японской военной миссии. Он показал, что ему известен ряд лиц, являвшихся агентами японской миссии, а именно: Рудаков П. И., Лефеляев Л. А., Толпыгин В. А., Эпов Н. П. и Экеши. Все собранные ими шпионские сведения для японской разведки передавались ему, далее он их передавал в ЯВМ. Генерозовым-Мациевским руководил советник бюро Т. Бито, который являлся представителем ЯВМ.
Арестованный агент японской военной миссии П. И. Рудаков на следствии подтвердил, что в сентябре 1944 г. был вызван на квартиру советника БРЭМ Бито и завербован в качестве агента ЯВМ. После вербовки передан на связь резиденту ЯВМ начальнику регистрационного отдела БРЭМ в г. Хайларе Генерозову-Мациевскому.
Таким образом, все лица из руководящего состава БРЭМ являлись ставленниками японцев и ГБРЭМ, полностью находились на службе у японских разведывательных и контрразведывательных органов329.
Белогвардейские вооруженные отряды
Наряду с заброской агентуры в Советский Союз японская военная миссия проводила большую работу по подготовке вооруженных отрядов из числа белоэмигрантов на случай войны с СССР. Их создание было начато японцами еще с 1932 г. Начальник ГЯВМ в г. Харбине, генерал М. Комацубара поручил белогвардейскому генералу В. Д. Косьмину приступить к формированию из числа белогвардейцев вооруженных отрядов, которые должны были явиться началом создания в Маньчжурии белой армии. Они формировались на базе вольнонаемных охранных отрядов и волонтерских дружин из русских эмигрантов-белогвардейцев, активно использовались для борьбы с китайскими партизанами и охраны важных военно-стратегических коммуникаций и ж.-д. объектов.
Начиная с 1933 г. японцы приступили к формированию русских полицейских охранных отрядов. Последовательно они были созданы близ ст. Хайлин на Мулинских угольных копях, на ст. Ханьдаохэцзы, близ ст. Яблоня и в других пунктах Восточной Маньчжурии.
В 1937 г. начальником 3-го отдела ГЯВМ в г. Харбине майором авиации Х. Оноути было централизовано руководство всеми ранее созданными белогвардейскими отрядами путем их подчинения отделению главной военной миссии на ст. Ханьдаохэцзы. При данном отделении было открыто полицейское училище, в котором участники отрядов получали военную подготовку и обрабатывались в антисоветском духе.
Со временем русские воинские отряды начали деморализоваться, разлагаться и превращаться в бандитские группы. Попытки японцев навести в них порядок и дисциплину не увенчались успехом. Тогда японскими властями совместно с марионеточным правительством Маньчжоу-Ди-Го был принят закон о всеобщей воинской повинности для русской эмиграции как одной из народностей коренного населения Маньчжурии.
Русские воинские отряды.
В Маньчжурии имелось три русских воинских отряда (РВО): на ст. Сунгари-2, недалеко от г. Харбина – сунгарийский отряд, который называли отряд Асано; на ст. Ханьдаохэцэы – ханьдаохэцэдеский отряд или отряд Асайоко; в г. Хайларе – хайларский отряд, или Казачий полицейский отряд.
К концу 1944 г. эти отряды стали частями армии Маньчжоу-Ди-Го и носили название «1-й русский воинский отряд» на Сунгари-2, «2-й русский воинский отряд» – на Ханьдаохэцзы и «3-й русский воинский отряд» – в Хайларе. В секретных документах японской военной миссии 1-й отряд носил название отряд Асано, 2-й – отряд Асайоко, а 3-й – хайларский казачий полицейский отряд.
Отряды находились под непосредственным руководством начальника ИРУ КГВ (ГЯВМ в г. Харбине), который на основании общего плана составлял и проводил в жизнь план обучения и деятельности всех диверсионных органов Квантунской группировки войск, в т. ч. и РВО.
Все необходимые для обучения и действия диверсионных частей материальные средства – оружие, подрывные средства, обмундирование и т. д. – представлял штаб КГВ. Кроме средств, получаемых русскими воинскими отрядами по бюджету армии Маньчжоу-Ди-Го, большие суммы денег отпускались на их содержание и снабжение по секретному бюджету КГВ по статье расходов на диверсию.
Личный состав РВО набирался в порядке призыва в армию Маньчжоу-Ди-Го, но фактически предварительно производился тщательный отбор лиц, которых можно было призвать в данные формирования. Этот отбор производили ЯВМ через БРЭМ.
В списки кандидатов на призыв в отряд Асано могли быть включены только те лица из белоэмигрантской молодежи, которые удовлетворяли следующим требованиям: возраст от 16 до 25 лет; наличие твердых убеждений и преданности; полная достоверность личности; физическое здоровье и сила; способность выдерживать сильные потрясения.
Отряд Асано (1-й русский воинский отряд). Отряд Асано, названный так по фамилии его первого командира М. Асано, перешедшего затем в 1943 г. в ИРУ КГВ, был создан в 1938 г. Отряд Асано был организован по типу воинского подразделения. Курсанты школы носили японскую военную форму. До сентября 1939 г. отряд назывался «пехотным отрядом», в 1939 г. был переименован в «кавалерийский отряд». Его также называли «скородвижущаяся пехота».
С момента введения в действие рассмотренного выше плана «Кантокуэн», а именно с 1 июля 1941 г. непосредственное руководство этим отрядом взял на себя начальник ИРУ КГВ (ГЯВМ в г. Харбине) генерал-майор Г. Янагида. С 25 августа 1941 г. отряд был полностью подчинен общему руководству начальника ИРУ соответствующим приказом по армии.
В докладе от 26 июня 1941 г. Г. Янагида следующими словами характеризовал отряд и стоящие перед ним задачи: «Отряд Асано представляет собою специальную диверсионную часть вооруженной диверсии. Он создан в 1938 г. на Сунгари 2-я со штатным составом в 350 чел. Я считаю, что его организация, а также вооружение, боевая подготовка и обучение постепенно повышаются. Однако для того, чтобы его действительно превратить в настоящую современную диверсионную часть, состоящую из русских, необходимо провести основательные улучшения, как в области организации, так и в области вооружения, боевой подготовки, обучения и т. д. В частности, необходимо увеличение численности русского командного состава, введения русских методов обучения, усиление и поднятие на должную высоту таких специальных необходимых для диверсантов предметов, как прыжки с парашютом, механизация, артиллерийское дело, работа среди населения, изучение вопросов, относящихся к СССР и т. д. Необходимо также повышать личные качества командного состава и солдат. Мною уже представлены командованию необходимые соображения по этому поводу, и я надеюсь, что они скоро будут проводиться в жизнь».
В учебном плане отряда на 1943 г. в общей установке особо подчеркивалась необходимость «дальнейшего усиления антисоветского духа», «еще большего укрепления спайки» и поднятия до максимальной степени мощи отряда «как диверсионной части».
В ходе занятий с курсантами особое внимание обращалось на строевую и тактическую подготовку, которые проводились по уставам японской армии. Большое внимание уделялось изучению уставов РККА и РККФ. На тактических учениях осуществлялись большие переходы, велась подготовка отдельных групп для действий в тылу Красной армии. На вооружении отряда имелись японские и русские винтовки, ручные и станковые пулеметы, гаубичная артиллерия.
В числе предметов обучения фигурировали следующие: История диверсии; Подрывное дело и прочие виды разрушений; Обман, маскировка и т. п.; Изучение тактики Советской армии; Изучение СССР; Партизанская война и т. д. Помимо этих предметов, была группа предметов, носящих общее название «политическая работа», целью изучения которых было развитие в обучаемых способности вести антисоветскую пропаганду и агитацию населения и т. д. На занятиях изучались конкретные способы и средства пропаганды. Так называемое «духовное воспитание» включало в себя изучение различных примеров, способствующих тому, чтобы обучаемые стали храбрыми борцами против коммунизма и СССР и т. д.
В материальном обеспечении курсанты школы Асано пользовались некоторыми привилегиями по сравнению с военнослужащими японской армии: семьи асановцев получали полный оклад жалованья по прежнему месту службы призванного в отряд. В школе курсанты состояли на полном воинском довольствии по нормам японской армии. За время обучения каждый курсант пользовался одним краткосрочным отпуском.
В марте 1942 г., на основании распоряжения ИРУ ГКВ, при всех БРЭМ и их отделениях были созданы отделы и отделения военной подготовки, на которые, в частности, было возложено ведение дел, относящихся к призыву в отряд Асано, выплата пособий семьям лиц, призванных в отряд, оказание содействия и покровительства лицам, уволенным из отряда, надзор за ними и т. д.
Отделы военной подготовки БРЭМ должны были быть в курсе жизни и поведения лиц, уволенных в запас из отряда Асано, и в случае переселения их в другое место докладывать об этом в местные ЯВМ. Последние, в свою очередь, докладывали об этом в ИРУ КГВ (ГЯВМ).
Кадры, проходившие подготовку в отряде Асано, предназначались главным образом для диверсионных действий в случае начала войны с СССР и находились в распоряжении ИРУ. Однако допускалась возможность использования лиц, прошедших подготовку в отряде Асано, в качестве диверсантов, агентов военной разведки в мирное время местными ЯВМ.
По окончании службы увольнявшиеся лица зачислялись в запас, из которого они могли быть в любой момент, в случае необходимости, призваны. Кроме того, все запасные отряда Асано обязаны были проходить при этом отряде переподготовку. Запасные ежемесячно получали от ЯВМ денежное пособие в размере 10 гоби, которые выплачивались из средств, предназначенных на «закрепление» агентуры.
Увольняемые в запас получали «Памятку отпускнику отряда Асано» на русском и японском языках. Она включала в себя пять заповедей отряда:
1. Мы – соратники в борьбе с Коминтерном.
2. Мы кровно-священные борцы.
3. Мы, как рыцари, за добро отплатим добром.
4. Мы, как воины, храбро исполним свой долг.
5. Мы – стражи в борьбе со шпионажем.
Лица, увольняемые из отряда, должны были быть осторожными в своих словах, поступках и обращать особое внимание на сохранение тайны.
В 1942 г. в отряд Асано входили следующие подразделения: часть Айда, часть Катахиры, часть Сайто и часть Китамуры. В частности, часть Китамуры предназначалась для производства диверсионных актов против СССР перед нападением КГВ на СССР. В качестве района сбора, в котором отряд должен был ожидать распоряжений о переходе в СССР, был указан район Баоцин-Жаохэ.
После перехода отряда Асано в ведение начальника ИРУ КГВ перед ним была поставлена задача увеличения русского командного состава, во исполнение чего с марта 1942 г. при отряде были созданы юнкерские курсы, готовившие офицеров. Эти курсы официально носили название отряд или команды «кандидатов в командный состав».
На юнкерские курсы набирались добровольцы из белоэмигрантской молодежи и из числа лиц, уже находившихся в отряде Асано, в возрасте от 18 до 23 лет. Отбор производился после тщательной проверки по политической благонадежности и состоянию здоровья, а также после испытательных экзаменов в объеме средней школы. Первый набор состоял из 30 чел. Срок обучения на курсах был установлен в два года, но предусматривалась возможность как ускоренных выпусков, так и продления срока обучения.
В течение 1-го периода обучения, длившегося шесть месяцев, юнкеры имели чин рядового 1-го разряда, с началом 2-го периода обучения и в течение последующих трех месяцев – чин ефрейтора, затем следующие три месяца 2-го периода обучения они имели чин младшего унтер-офицера, с переходом на 3-й период обучения производились в старшие унтер-офицеры, а через шесть месяцев получали чин фельдфебеля и шли на шестимесячную стажировку в отряд в качестве «юнкеров-стажеров» или «эстандарт-юнкеров». После такой стажировки и выпускных экзаменов лица, выдержавшие испытания, получали чин подпоручика армии Маньчжоу-Ди-Го, а не выдержавшие экзамен оставались в чине фельдфебелей. Часть лиц, окончивших юнкерские курсы, увольнялась в запас и должна была использоваться на работе в БРЭМ по месту своего постоянного жительства, главным образом для руководства военной подготовкой молодежи и вообще в целях руководства молодежью.
В целях изучения методов диверсии и разработки учебных пособий, учебных планов и т. д. при отряде Асано существовал исследовательский отдел. Им обобщались и издавались исследования, часть которых предназначалась в качестве справочного и руководящего материала для обучения командного состава.
В 1941 г. часть отряда Асано была переведена на ст. Ханьдаохэцзы, и из нее был сформирован отряд Асайоко, впоследствии совершенно вышедший из состава отряда Асано и образовавший 2-й русский воинский отряд.
Отряд Асайоко (2-й русский воинский отряд). Отряд Асайоко был создан из роты, выделенной в августе 1941 г. из отряда Асано. Для того чтобы формально и этот вновь образуемый диверсионный белоэмигрантский отряд считать частью армии Маньчжоу-Ди-Го, в августе 1941 г. из личного состава т. н. лесной полиции, которая в основном тоже состояла из диверсантских кадров ЯВМ, было выделено 100 чел. Они были официально зачислены в армию Маньчжоу-Ди-Го и включены в состав отряда Асано, образовав костяк его новой пехотной роты. 5 сентября 1941 г. эта рота была помещена в здание полицейской школы в Ханьдаохэцзы и под руководством и контролем начальника муданьцзянской ЯВМ стала обучаться диверсионным действиям, причем главное внимание обращалось на действия в лесистой местности, действия по расстройству тыла противника, подрывное дело, разрушения и т. п.
15 сентября 1941 г. рота стала называться отряд Асайоко и, выйдя из состава отряда Асано, перешла в подчинение начальнику муданьцзянской ЯВМ. Название Асайоко было составлено из начальных слогов названия отряда Асано и японского чтения 1-го иероглифа названия пункта нахождения отряда – ст. Ханьдаохэцзы.
В отличие от Асано, личный состав которого находился в непосредственном распоряжении ИРУ КГВ (ГЯВМ в г. Харбине), в отряде Асайоко готовились руководящие диверсантские кадры для местных отделений ИРУ, а именно для муданьцзянской, цзяньдаоской и цзининской ЯВМ. Это отражалось на его структуре, т. к. первое время, когда он состоял из трех взводов, личный состав каждого из них готовил кадры для одной из этих ЯВМ. Так, например, в середине 1943 г. из личного состава отряда Асайоко 50 чел. находились в распоряжении муданьцзянской, 30 чел. – цзяньдаоской и 20 чел. – цзининской ЯВМ.
Отряд Асайоко был диверсионным отрядом. С апреля по май 1943 г. в отряде проводились занятия по следующим предметам: подрывное дело; изучение СССР; политподготовка; духовное воспитание. По плану обучения на 1943–1944 гг. предусматривалось проведение и других занятий, приблизительно тех, что преподавали в отряде Асано.
Обучение делилось на 4 периода: 1-й период с апреля по июнь учебного года, 2-й период – с июля по сентябрь, 3-й период – с октября по декабрь и 4-й период – с января по март следующего календарного года.
Принимая во внимание цели обучения, минимальные подразделения отряда Асайоко – звенья («Куми»), состоявшие из трех чел. каждое, – были трех родов: агентурно-разведывательные, политической работы и подрывников. Три звена всех трех видов составляли одну группу («Хан» или «Гунн»), состоявшую из 10 чел. (начальник группы и 9 членов звеньев). Четыре группы составляли один отряд «ситай». Таких отрядов по учебному плану на 1943 г. в отряде Асайоко было два, по 41 чел. в каждом. Таково было тактическое деление отряда для проведения занятий, организационно же он делился на взводы, соответствующие тактическим отрядам.
В августе 1944 г. отряд Асайоко состоял уже из двух рот общей численностью 200 чел., из них 9 офицеров и юнкеров и 26 унтер-офицеров. Командиром отряда был капитан армии Маньчжоу-Ди-Го А. Н. Гукаев, но при нем был представитель ЯВМ поручик М. Окицу, который руководил всей деятельностью и обучением отряда, а также контролировал командира отряда, составляя отчеты об отряде для начальника ЯВМ.
Набор в отряд в 1944 г. производился из молодежи в возрасте от 16 до 35 лет. Медицинский осмотр был поверхностным, семейное положение не учитывалось. Могли забрать в армию двух сыновей, оставляя без обеспечения отца и мать.
25 января 1944 г. новобранцы прибыли в казармы, на следующий день им выдали обмундирование, а 27 января привели к присяге. Присяга была зачитана одним из новобранцев, после чего каждый из них подходил к командиру и докладывал, что он обещает выполнять воинскую клятву.
Новобранцев разбили на две роты. Командиром 1-й роты был назначен поручик В. С. Плешко, командиром 2-й роты – поручик Логненко. Командиром отряда назначили капитана А. Н. Гукаева, инспектором – капитана М. Камимуру, который одновременно совмещал должность начальника ЯВМ на ст. Ханьдаохэцзы.
Распорядок дня был следующий: подъем (зимой) в 7 ч. утра, до 7.05 – одевание, 15 мин. – гимнастика, затем уборка казарм, умывание, в 8.00 – чай, с 8.00 до 9.00 – чистка оружия, с 9.00 до 12.00 – строевые занятия, с 12.00 до 13.00 – отдых и чистка оружия, с 13.00 до 17.00 – занятия, с 17.00 до 18.00 – хозяйственные работы, в 18.15 – ужин, в 20.45 – вечерняя проверка, в 22.00 – отбой.
В течение первых трех месяцев после призыва с утра и до вечера с новобранцами проводились строевые занятия. Особое внимание уделялось приемам рукопашного боя. Занятия проводились по уставу старой русской армии. Затем начались лекции и занятия, на которых изучали уставы, русскую историю, географию, оружие – сборку и разборку пулемета, винтовки и гранатомета. На занятиях по тактике главное внимание обращалось атаке. Стрельбы за время обучения проводились 5 раз из старых, со сбитыми мушками, винтовок системы Арисака. Стреляли боевыми патронами два раза, ее результаты были очень плохими. По подрывному делу было прочитано 5–6 лекций и проведено 5 практических занятий. На них было показано: применение тола, сращивание шнуров, метание гранат и стрельба из маузера. Остальное время занимали хозяйственные работы.
РВО на ст. Ханьдаохэцзы состоял из 163 чел. В марте 1945 г. в резерв ушло 76 чел., осталось 87 чел., из них 24 чел. отправили в командировку на ст. Сунгари-2 в унтер-офицерскую школу. Число новобранцев, призванных в марте 1945 г., составляло 150–160 чел. Всего насчитывалось до 250 чел.
ЯВМ особое внимание уделяли слежке за личным составом отряда Асайоко, причем для слежки за чинами отряда рекомендовалось использовать уже существующую сеть миссии, а не вербовать для этой цели агентов из числа лиц, состоящих в отряде. Имелась форма досье (формуляров) для учета поднадзорных лиц из состава отряда Асайоко.
Отлучки из отряда разрешались только по воскресеньям и праздничным дням от обеда до ужина под командой унтер-офицера или группой на условии круговой поруки. В плане вооружения:
1-я рота была вооружена винтовками системы Арисака, автоматами японскими – 4, гранатометами – 4, маузерами – 8.
2-я рота вооружена карабинами Арисака, автоматами – 3, гранатометами – 3, маузерами – 5.
В складе оружия имелось 8 запасных винтовок. Прежде на этом складе хранилось принадлежавшее военной миссии оружие – 200 винтовок, свыше 16 ящиков взрывчатых веществ, до 400 гранат, бикфордов шнур и патроны. Однако после кражи карабина из помещения склада все вооружение и боеприпасы были перевезены в здание ЯВМ. По этой же причине было перевезено в продсклады военной миссии 1200 мешков муки.
Каждый солдат РВО на ст. Ханьдаохэцзы получал: шинель, верхнюю одежду – 2 пары, нижнего белья – 2 пары, зимнее шерстяное белье, носки шерстяные, зимние ботинки на резиновой подошве, шубу, шапку, перчатки шерстяные, рукавицы. Особое внимание обращалось на шерстяное белье – если солдат не берег его, то с него удерживали сумму, в три раза превышающую стоимость белья.
Довольствие на каждого человека составляло: хлеб белый – 600 г, сахар – 300 г в неделю, папиросы – первое время 140 шт., в последующее – 60 шт. в неделю по 13 фэн за пачку в 20 шт.
В воинской столовой утром давали чай с хлебом. На обед и ужин суп с фасолью и рисом или с овсяной крупой, кашу из чумизы или гаоляна. По субботам выдавали 1 кружку сакэ (японская водка, стоимость 35 фэн) и 1 пачку пастилы, но не регулярно.
На месяц выдавали 0,5 кг хозяйственного мыла и 0,5 кг туалетного (на отделение). Мыла не хватало. Солдаты стирали белье зубным порошком и кирпичом.
Жалованье вначале платили 7 гоби, затем 21 гоби, из них осуществлялись вычеты на почту 1 гоби, на церковь 1 гоби.
В отряде насчитывалось 26 связистов, из них 2 унтер-офицера. Практические занятия проводил младший унтер-офицер Старицын. В комнате связи располагались 24 стола, на каждом столе – ключ. Имелось 6 радиостанций японских марок.
Хайларский казачий полицейский отряд (3-й русский воинский отряд). Хайларский отряд комплектовался в большей своей части выходцами из казаков Трехречья. Обучение в нем производилось на основании уставов Советской армии, по японским уставам – лишь обучение внутренней службе (только часть строевой и боевой подготовки, которую было невозможно проходить на основании советских уставов из-за отсутствия необходимого вооружения или прочей материальной части). В плане обучения отряда подчеркивалось, что в духовном воспитании необходимо прежде всего развивать «ярый боевой антикоммунистический дух», а также развивать сознание «общности судьбы» белоэмигрантов с судьбой Японии и Маньчжоу-Ди-Го и дух надежды на Японию.
Наборы в воинские формирования проводило ИРУ КГВ. Так, 10 января 1944 г. оно издало указание о проведении набора воинских отрядов из русских белоэмигрантов. Метод набора определялся как «всеобщий набор в принудительном порядке под видом добровольной системы». Эта работа возлагалась на местные отделения ИРУ (ЯВМ). Набор проводился из русских белоэмигрантов, проживавших в Маньчжоу-Ди-Го. В этот же день было подписано указание об увольнении из воинских частей лиц, прослуживших в отрядах 1,5 года и закончивших срок обучения.
Кроме рассмотренных выше трех русских воинских отрядов, ЯВМ имели еще ряд других готовящих кадры действующих диверсионных формирований, маскировавшихся всевозможными названиями, как, например, «курсы лесной полиции в Ханьдаохэцзы», они же «отряд Окицу», «отряд лесной полиции на 22-м километре», «дорожно-строительный отряд», «отряд самоохраны копей Мут в Лишучжэне» и т. д.
Когда назрел вопрос о роспуске всех диверсионных отрядов белоэмигрантов, командование КГВ решило принять меры для закрепления и сохранения своих кадров. С этой целью 1 июля 1944 г. с санкции командующего Квантунской группировкой войск ИРУ (ГЯВМ в г. Харбине) был создан белоэмигрантский союз резервистов, носивший название Общество друзей по армии из белоэмигрантов, живущих в Маньчжурии. Цель союза заключалась в том, чтобы поддерживать и развивать боеспособность лиц, уволенных из белоэмигрантских диверсионных формирований в Маньчжурии, для обеспечения подготовки к войне против СССР и для того, чтобы укреплять сплоченность белоэмигрантов в борьбе против советской разведки.
Согласно справке, составленной по трофейным документам японских разведывательных и контрразведывательных органов в Маньчжурии, общая численность подготовленных диверсантских кадров ЯВМ, по данным на 25 сентября 1941 г., составляла 4653 чел., куда были включены не только лица, прошедшие обучение в РВО, но и все прочие диверсанты, подготовка которых производилась на сборах диверсионных кадров, проводившихся ЯВМ ежегодно по нескольку раз. Точных цифр о численности лиц, прошедших подготовку в отрядах Асано, Асайоко и в хайларском РВО, нет. Предположительно в них прошло обучение около 1500 чел.
Позже арестованные участники этих воинских формирований подробно рассказали о своей службе в них.
Так, 8 сентября 1945 г. органами «Смерш» был арестован по подозрению в шпионаже Бородин Николай Николаевич, 1919 г. р., уроженец пос. Цаган-Олуй Читинской области, из кулаков, на территории Маньчжурии находился с 1931 г. В дальнейшем было установлено, что Бородин, находясь в эмиграции, с 1938 по 1940 г. служил в отряде Асано (на ст. Сунгари-2), готовившем из белоэмигрантской молодежи кадры для японской разведки. Во время службы был завербован японцами и направлен в харбинскую разведывательную школу АПО. По ее окончании в ноябре 1941 г. использовался в течение нескольких месяцев хайларской ЯВМ на должности инструктора при отряде И. А. Пешкова, имевшем то же назначение, что и асановский отряд. Затем работал в регистрационном (агентурном) отделе захинганского БРЭМ, а с ноября 1943 г. инструктором разведывательного отдела хайларской ЯВМ. Подготовил 38 агентов из числа русских эмигрантов, многие из которых перебрасывались на территорию СССР со шпионскими заданиями. Лично имел на связи 6 чел. закордонной агентуры.
На следствии Бородин признал себя виновным в предъявленном ему обвинении по ст. 58-6 и 58–11 УК РСФСР и дал показания на 55 чел. известных ему агентов миссии, из которых 36 чел. были задержаны, а остальные разыскивались. Военным трибуналом фронта осужден на 15 лет ИТЛ.
11 сентября 1945 г. о своей службе в отряде Асано на допросе рассказал арестованный Букмер: «В апреле 1938 г. я обратился в 3-й отдел Бюро русских эмигрантов г. Харбин с просьбой оказать мне помощь в поступлении на работу, в 3-м отделе мне ответили, что работа имеется, но придется обождать несколько дней. Дня через 3–4 зашел снова в 3-й отдел и был зачислен на службу в диверсионно-разведывательный отряд Асано. В отряде Асано я проходил обучение до марта 1941 г., затем был уволен и в течение 1,5 месяцев проживал в г. Муданьцзяне, работая на фирме „Сумидзу“. В июне 1941 г. меня вторично вызвали в отряд, где я проходил обучение разведывательно-диверсионному делу до марта 1943 г. С 1943 г. по апрель 1944 г. я в 3-й раз проходил переподготовку разведчиков-диверсантов в отряде Асано.
…
Фактически я находился в резерве разведчиков-диверсантов на случай войны между Японией и Советским Союзом».
О программе обучения в отряде и задачах, стоявших перед курсантами, Букмер показал:
«Программа обучения в отряде сводилась к следующему:
1. Изучение военного дела, строевая подготовка, материальная часть оружия – полевой пушки, чешского пулемета, винтовки и маузера, практические стрельбы на полигоне.
2. Обучение разведывательно-диверсионному делу – как водить, разрушение ж. д., мостов и других военных объектов в тылу КА.
3. Обучение проведению пропаганды среди населения и военнослужащих КА, направленной против коммунистов и существующего на территории СССР строя. По вопросу ведения а/с пропаганды в отряд неоднократно приезжали русские белоэмигранты из Харбинской ЯВМ, они читали нам лекции.
В лекциях особенно подчеркивалось, что только Япония может нам (т. е. русским эмигрантам) помочь в свержении существующего в России советского строя и установлении „национального русского государства“. Из лекторов я помню только Родзаевского Константина Владимировича»330.
В декабре 1945 г. арестованный И. И. Гавриленко, 1920 г. р., эмигрант, рассказал, что с сентября 1941 г. по июнь 1944 г. служил в отряде Асано. В июне 1942 г. он с группой в количестве 60 чел., под командованием поручика Н. В. Рычкова331 выбрасывался на границу СССР, в районе г. Мохэ (местечко Эршинадян), где до сентября 1943 г. готовился для разведывательно-диверсионной деятельности на территории СССР (т. н. 2-й Амурский поход)332. Позже, по сентябрь 1944 г., проживал на ст. Яблоня, находясь в резерве, а затем по июль 1945 г. проходил подготовку на разведывательно-диверсионных курсах харбинской ЯВМ на ст. Имяньпо. Будучи доставленным самолетом на японскую агентурную базу в местечко Чилинчи (в 65 км юго-восточнее г. Мохэ), он 25 июня получил от командира 900-го разведывательно-диверсионного отряда ГЯВМ в г. Харбине майора К. Ичикава задание – перейти с группой лиц (в группу входили Н. Куканов и Н. П. Ковалев) советскую границу между погранзаставами Сгибнева и Омутная, достигнуть ж. д. на участке между ст. Халан и Улятка (Амурская ж. д.), а затем в течение трех суток вести наблюдение за движением поездов, фиксируя характер перевозимых грузов.
Согласно полученному заданию, изучив район действия и будучи экипированным в летнюю форму японских солдат, снабженный компасом, топографической картой, двумя маузерами и 15-дневным запасом продуктов, он со своей группой, в сопровождении капитана В. В. Тырсина333 и подпоручика Анзаи, 1 июля 1945 г. из Чилинчи прибыл на маньчжурскую погранзаставу Юнходян, откуда в ночь со 2 на 3 июля на резиновых лодках, переправились на советский берег р. Амур, а затем, соблюдая маскировку, двинулись по азимуту по лесисто-болотистой местности к заданному району.
Не встретив никого на своем пути, они 6 июля достигли ж. д. между станциями Халан и Улятка, где до 9 июля вели наблюдение и фиксировали движение поездов, укрываясь в кустарнике в непосредственной близости от дороги.
Выполнив задание, И. И. Гавриленко со своей группой по тому же маршруту вернулся в сторону границы. В ночь с 11 на 12 июля они достигли советского берега р. Амур, а примерно в 4 часа утра 12 июля на резиновых лодках незамеченными переправились через Амур и прибыли на маньчжурскую погранзаставу Юнходян, затем на базу в Чилинчи, а 8 августа 1945 г. самолетом были доставлены в г. Харбин334.
Мероприятие «Альфа»
Согласно данным УНКГБ СССР по Хабаровскому краю от 29 декабря 1944 г., в Маньчжурии проживало около 75 000 российских эмигрантов, в подавляющем большинстве русской национальности, большинство из них были белоэмигранты, прибывшие в Маньчжурию после 1917 г. За четверть века старшее поколение, принимавшее непосредственное участие в вооруженной борьбе против советской власти, состарилось и постепенно вымирало. Значительная часть его, обремененная повседневными житейскими заботами, отошла от политической антисоветской деятельности. Второе поколение эмиграции, выросшее, а зачастую и родившееся в Маньчжурии, в основном было равнодушно к «заветам отцов». У них не было чувства злобы, ненависти или неприязни к советской власти.
Маньчжурия для эмигрантов не стала «второй родиной», они там не ассимилировались, и по языку, и морально-бытовому укладу составляли чужеродный элемент. Экономическое положение было неустойчивым. Если прежде японцы учитывая особую роль эмигрантов в своих антисоветских планах, создавали для них некоторые преимущества, подкармливая их за счет эксплуатации китайского населения, то в условиях, когда все людские и материальные ресурсы были мобилизованы на нужды войны, японцы лишались этой возможности. Если добавить еще полное политическое бесправие эмигрантов и вмешательство японцев в их религиозную жизнь, то можно утверждать, что большая их часть, а особенно молодежь, резко отрицательно относилась к японцам. Этому способствовала как реальная перспектива военного разгрома японцев в Тихоокеанской войне, так и победа Советского Союза над фашистской Германией.
Эмигранты не исключали возможности вторжения войск Красной армии на территорию Маньчжурии и в предвидении этого стремились не компрометировать себя явной связью с японцами. Победоносная война Советского Союза против Германии привела к тому, что значительные слои эмигрантов, и в первую очередь молодежь, почувствовали себя русскими людьми, и в их среде зародилось даже некое подобие патриотического движения, стихийного, организационно неоформленного. Движение, выражавшее всего лишь их сочувствие к русскому народу, подвергшемуся вероломному нападению. «Оборонцы», как стали именовать этих эмигрантов, навлекли на себя репрессии и гонения со стороны японцев и фашистского белоэмигрантского руководства. Против них была проведена ожесточенная кампания как в белоэмигрантской печати, так и на собраниях эмигрантов.
Японцы, несмотря на неблагоприятное положение, усилили подготовку к войне с Советским Союзом. ГЯВМ в г. Харбине стала активно работать над политическим сплочением эмиграции, ликвидацией розни и грызни в ее среде. Это привело к тому, что из всех белоэмигрантских политических организаций сохранил себя и идеологически, и организационно один лишь РФС, пользующийся полной поддержкой ЯВМ, который, в свою очередь, безраздельно связал свою судьбу с японцами.
Дело не ограничивалось одним лишь идеологическим воздействием на эмигрантов. Перед войной все они в обязательном порядке были сведены в специальные воинские формирования. Ориентировочно в них находилось около 15 000 эмигрантов-мужчин. Воспитываемый на фашистских концепциях личный состав этих формирований представлял собой серьезную опасность в случае вооруженного конфликта с Японией. Она вытекала не столько из их численности, а сколько из того факта, что их личный состав, владея в совершенстве русским языком, будучи знаком с бытом населения Советского Союза и по внешнему облику не отличаясь от этого населения, был бы, несомненно, использован не для обычных боевых действий, а главным образом в качестве диверсионно-террористических банд, для всякого рода провокаций, для прямого шпионажа и т. д.
В то время в среде русской эмиграции в Маньчжурии наблюдалась борьба двух тенденций:
– развитие антияпонских настроений, обусловленных политико-экономическим режимом, созданным японцами для эмигрантов, и перспективой военного поражения Японии: наличие брожения, порожденного войной Советского Союза против немецких захватчиков, сопровождавшегося ростом интереса к жизни в СССР, возникновением сочувствия к русскому народу, осознанием безнадежности своего положения, осознанием возможности вновь обрести потерянную Родину;
– стремление японцев окончательно прибрать эмиграцию к своим рукам, поставить ее в полную политическую и экономическую зависимость от себя, идеологически сплотить ее на базе ненависти к коммунизму и советской власти и подготовить ее для широкого и эффективного использования на время войны между Японией и СССР.
В прямых интересах органов госбезопасности было необходимо осуществить задачу политического раскола эмиграции, компрометации РФС и его руководства, подрыва доверия японцев к эмиграции как к антисоветской колонии в Маньчжурии, с тем чтобы они вынуждены были, хотя бы частично, отказаться от своего замысла использовать эмигрантов для выполнения разведывательных и диверсионно-террористических заданий.
Наиболее надежным и быстродействующим средством для осуществления этих задач была выбрана организация специального радиовещания, которое внешне должно было быть инсценировано как работа подпольной радиостанции «эмигрантов-оборонцев». Было ясно, что японцы смогут установить, что радиостанция действует с территории СССР, однако документальных доказательств у них не будет, этим снимался вопрос о могущих возникнуть дипломатических осложнениях.
Не исключалось, что японцы примут меры к тому, чтобы эмигранты узнали, откуда к ним обращаются. Однако ожидалось, что твердой уверенности у них в этом не будет. Даже если допустить, что у них не останется никаких сомнений относительно местонахождения радиостанции, сам факт того, что к ним обращаются из Советского Союза, еще более возбудит их интерес к этим радиопередачам, а политически острое и злободневное содержание передач будет способствовать росту и дальнейшему обострению антияпонских настроений.
Предполагалось программы радиопередач осуществлять два раза в неделю в определенное время и на определенной, обычно принятой маньчжурскими радиостанциями, волне. Фактический материал для радиопередач предполагалось брать из белоэмигрантской прессы, из сообщений маньчжурских радиостанций и из специальных сообщений резидентуры.
Учитывая выступление белогвардейской прессы против попыток эмигрантов слушать иностранные радиостанции, которые были сопряжены с риском сурового наказания, предусмотренного маньчжурским уголовным кодексом, можно было полагать, что подготавливаемые радиопередачи должны были обратить на себя внимание.
Для обслуживания радиостанции предлагалось создать оперативную группу в составе: руководителя группы, редактора – составителя материалов радиопередач и диктора. Технический контроль радиопередач должен был осуществлять отдел «Б» управления. Тексты радиопередач должны были утверждаться начальником управления.
25 января 1945 г. мероприятия санкционировала Москва335.
12 февраля была подготовлена программа специальной радиопередачи № 1 на 14 февраля 1945 г. Начало программы предварял позывной сигнал: Ария варяжского гостя из оп. «Садко». В программе радиостанции «Отчизна» прозвучали следующие сообщения: Чужая победа и наши лишения; Кому помогает господин Родзаевский; Российские эмигранты лишаются высшего образования; Берегись преступников, не надейся на полицию; Трехречье бурлит; Американские войска готовятся к вторжению в Ниппон; Русские подходят к Берлину и др.
В разведывательной сводке 1 отдела УНКГБ СССР по Читинской области от 5 мая 1945 г. отмечалось, что в г. Маньчжурия работает нелегальная радиостанция. «В неделю имеется несколько вечерних радиопередач, причем эти радиопередачи обращены к эмиграции, раскрывают ей глаза об истинном положении и судьбах эмиграции, эти радиопередачи имеют колоссальный успех и призывают на борьбу с японцами»336.
Специальные радиопередачи с 14 февраля стали регулярно проводиться два раза в неделю от имени «эмигрантов-оборонцев» в Маньчжурии через их радиостанцию «Отчизна». Слышимость их была хорошая.
Японцы с третьего сеанса пытались создать помехи на волнах радиопередач, однако в результате принятых мер – изменение графика времени радиопередач, расширение диапазона волн – эти действия прекратились.
Интерес эмигрантов к радиопередачам поддерживался не только самим фактом существования «подпольной» радиостанции, но и содержанием ее передач, которые затрагивали следующие основные темы:
– политическое бесправие и экономическое разорение российских эмигрантов в Маньчжурии;
– дискредитация руководителей эмиграции как прямых пособников японцев;
– неблагоприятный для Японии ход войны на Тихом океане, неизбежность военного разгрома Японии;
– разжигание русского патриотизма, интереса к Советской России, подрыв доверия к той информации о СССР, которую эмигранты получали от японцев и руководителей белой эмиграции;
– призыв к белоэмигрантам отказаться от слепой покорности властям, искать пути и средства к улучшению своего положения337.
По полученным данным, радиовещание сильно взбудоражило эмигрантов и заставило японцев прибегнуть к массовым арестам, чтобы путем репрессий воспрепятствовать распространению влияния передач радиостанции на «эмигрантов-оборонцев».
В связи с работой радиостанции «Отчизна» и учитывая общую военно-политическую обстановку, японцы считали, что возникла необходимость основательно пересмотреть вопрос о русских белоэмигрантах. В частности, предполагалось расформировать русские воинские отряды. По мнению японцев, дальнейшее их существование было связано с большим риском, так как они могли быть использованы Советским Союзом.
Таким образом, работа радиостанции послужила одним из средств расслоения русской эмиграции в Маньчжурии и вызвала недоверие к ним японцев, что должно было привести их к отказу от использования эмигрантов в антисоветских целях.
В мае радиостанция «Отчизна» по соображениям конспирации стала именоваться в документах как радиостанция «Альфа».
По данным харбинской резидентуры и материалам 5-го отдела УНКГБ по Хабаровскому краю, японцы были сильно обеспокоены вещанием «Альфы», бороться с которой было трудно из-за сравнительно большой мощности радиопередатчика. Нервировало японцев и то, что им не удалось установить ее местонахождение; недоумевали японцы и по поводу сравнительно верной осведомленности радиостанции о положении эмигрантов. По-видимому, японцы не исключали возможность действительного существования в Маньчжурии тайной организации «эмигрантов-оборонцев», имеющих связь с радиостанцией, которой сообщался ими материал для вещания. В этой связи стали происходить аресты эмигрантов.
В связи с работой радиостанции японцы окончательно решили отказаться от использования русских воинских отрядов в разведывательно-диверсионных целях на территории Советского Союза.
По отзывам многих лиц, радиостанция вела полезную работу, т. к. заставляла задуматься над своим будущим многих «японских лакеев».
В планах на второе полугодие 1945 г. было принято решение совершенствовать передачи «Альфа» в направлении их большего влияния на умонастроения эмигрантов, изоляции антисоветского белоэмигрантского руководства, ориентации эмигрантов на активные формы борьбы против японцев и прояпонских элементов в Маньчжурии.
В июне регулярная работа радиостанции продолжилась. Переход на скользящий график радиопередач, при котором японцы заранее не знали даты вещания, дал возможность почти полностью избавиться от помех радиостанций противника. По данным закордонного агента, все попытки японцев заглушить радиостанцию положительных результатов не дали, вследствие чего эмигрантам под страхом ареста запретили слушать вещание этой станции.
О большом влиянии радиопередач «Отчизны» на среду белой эмиграции докладывал в Синьцзян и японский генконсул, отмечая, что эти передачи вызвали в среде русских эмигрантов заметное возбуждение. Наблюдались случаи, когда для прослушивания передач люди в спешном порядке покидали театры и другие общественные места, возвращаясь к себе на квартиру.
Начальник хайларской ЯВМ в своих указаниях особым отделениям по вопросу вещания радиостанции «Отчизна» в июне 1945 г. писал, что содержание этого радиовещания прямым или косвенным образом имеет значительное распространение среди советских граждан и белоэмигрантов по линии ж. д. Часть советских граждан, используя ее, склонна агитировать среди русской белой эмиграции. Помимо этого, и сами белоэмигранты поддавались пропаганде338.
В июле радиостанция провела 10 дублированных радиопередач по скользящему графику.
Из опроса нарушителей государственной границы выяснялось, что радиопередачи известны широким кругам эмиграции и вызвали много толков и рассуждений. Так, задержанный на территории Хабаровского края К. К. Гребенник 31 июля рассказал:
«Один из руководителей Российского фашистского союза и агент харбинской японской военной миссии Охотин Л. Н. рассказывал курсантам отряда на ст. Шитоухэцзы, что в Маньчжурии работает радиостанция русских эмигрантов-оборонцев, которые по радио рассказывали всем эмигрантам „секрет“ отряда на Шитоухэцзы и призывали русских матерей не пускать своих сыновей в этот отряд, а также грозили самому Охотину, что ему за службу в этом отряде придется расплачиваться.
Охотин предлагал курсантам в тех случаях, когда они бывают в Харбине, выяснять отношения эмигрантов к передачам этой станции и разузнать, не известно ли что-нибудь о местонахождении ее.
Эмигранты передачами этой станции очень интересуются, строят различные предположения о месте ее нахождения. Одни говорят, что она находится где-то в районе Харбина, другие – что в СССР, но передачи ведет из разных городов».
Это сообщение давало представление о том, как распространялись среди эмигрантов материалы радиостанции. По-видимому, каждая радиопередача слушалась сравнительно небольшим числом эмигрантов, а затем сообщения распространялось с искажениями.
С началом военных действий советских войск на территории Маньчжурии радиостанция активизировала свою работу. В отличие от обычно принятого порядка проведения радиопередач дважды в неделю, с 9 по 14 августа были проведены четыре радиопередачи, в дальнейшем намечалось радиовещание ежедневно. Однако быстрая капитуляция Японии сделала невозможной дальнейшую работу радиостанции. В своей последней передаче от 14 августа, оформленной как открытое письмо Общества русских патриотов в Маньчжурии к японским властям в Харбине и всей Маньчжурии, еще раз была подчеркнута мысль о крепкой связи русских эмигрантов со своей Родиной, о безнадежности попыток японцев использовать эмигрантов в борьбе против Советского Союза.
Радиостанция «Альфа» работала полгода, с 14 февраля по 14 августа. За этот период было проведено 57 радиопередач, имевших своей основной целью предотвратить возможность использования японцами эмигрантов в борьбе против Советского Союза. Японцам не удалось ни заглушить эти передачи, ни тем более уменьшить их влияние. Попытки дискредитировать радиовещание ни к чему не привели. Аналогичные результаты не дали и прямые репрессии, применявшиеся японцами по отношению к слушателям радиопередач. Радиостанцию слушали почти все жители Маньчжурии, владеющие русским языком. Помимо Харбина, радиостанция была слышна в Маньчжурии, Цзямусы, Муданьцзяне и др. пунктах.
Неспособность японцев определить местонахождение радиостанции «Отчизна» подтвердил начальник ГЯВМ в г. Харбине генерал-майор Ш. Акикуса. По его словам, до войны с Советским Союзом к нему из отделения перехвата радиовещания и др. источников поступили данные о том, что на территории Маньчжурии работает вражеская радиостанция. Он потребовал от жандармских органов в Харбине, чтобы они установили ее местонахождение и ликвидировали ее. Через несколько дней ему доложили, что радиостанция находится вне Харбина, на линии, проходящей от Харбина на север между Биробиджаном и Хабаровском или соответственно на юг. Для установления ее местонахождения необходим второй пеленгатор, расположенный под прямым углом к Харбинскому, но его не было. Было предложено установить местонахождение радиостанции с помощью обычного самолета, однако последнего также получить не удалось.
При оценке мероприятия «Альфа» несомненный интерес представляли сведения, исходящие из тех кругов, против которых это мероприятие было направлено. Так, бывший начальник 3-го отдела ГБРЭМ по делам российских эмигрантов Матковский, опрошенный по этому вопросу, очень подробно осветил этот процесс:
«Как только стало известно о работе „Отчизны“, японцы стали стремиться ее записывать. По отделам военной миссии было дано приказание ее записывать. Обычно радиоподслушиванием иностранных радиостанций, преимущественно советских, занимался секретный отдел военной миссии, действовавший как отдел МТТК (Маньчжурская телеграфно-телефонная компания). Этот отдел и стал регулярно ловить передачи радиостанции „Отчизны“.
Кроме того, 3-й отдел военной миссии сам тоже непосредственно стремился записывать передачи радиостанции „Отчизна“. 3-й отдел японской военной миссии требовал от Бюро эмигрантов, чтобы и оно производило запись.
В 1-м отделе бюро его начальник Родзаевский вел сам регулярно запись и приказал всем служащим 1-го отдела также ловить радиостанцию „Отчизна“. В 3-м отделе Бюро на запись радиостанции „Отчизна“ был посажен один из сотрудников 3-го отдела Бюро Олесов Б. Г. Я имел возможность кроме записей Олесова, бывших весьма нечастыми, прочитывать еще записи, которые делались в МТТК (значительно более частые). Мне их для временного просмотра, тайком доставали служащие МТТК – Иконников А. Ф. и Сольвьев Л. А., которые являлись вечерними служащими 3-го отдела Бюро эмигрантов.
С этих копий, в архиве 3-го отдела, снимались копии и присоединялись к тем материалам, которые получались в результате записи Б. Г. Олесова.
В архиве 3-го отдела Главного бюро эмигрантов имеется особая папка, где хранятся записи радиостанции „Отчизна“, те, которые были сделаны Б. Г. Олесовым, и те, которые удалось получить из МТТК. Возможно, что записи „Отчизны“ имеются еще и на квартире генерала Власьевского, т. к. он получал копии этих записей довольно регулярно.
Радиостанция „Отчизна“ была слышна вполне хорошо в Харбине. Когда ее стали забивать японцы, то слышимость стала значительно хуже, иногда слышались только отдельные слова. Была ли „Отчизна“ слышна еще и в других пунктах Маньчжурии, утверждать не могу. Помню, что начальник синьцзинского бюро Яскорский на этот вопрос твердо ответил, что не слышна.
Начальник восточного районного бюро Носов говорил, что ни он сам, ни кто-либо из других русских радиостанцию „Отчизну“ не слышали, но что будто бы японцы, чиновники военной миссии в г. Муданьцзяне утверждали, что они ее слышали.
Начальник ханьдаохэцзского военного отряда Гукаев говорил, что слух о радиостанции „Отчизна“ на ст. Ханьдаохэцзы есть, но саму станцию „Отчизну“ там не слышали. То же самое говорил и начальник участка службы пути на ст. Аньда – Карбышев. Однако начальник сунгарийского воинского отряда полковник Смирнов Я., как будто бы говорил, что на ст. Сунгари-2-я, в месте расквартирования отряда, радиостанция „Отчизна“ хорошо слышна. Кто-то из японцев, чиновников миссии, кажется Акаги, утверждал, что передача „Отчизны“ слышна в Хайларе.
Отношение японцев к радиостанции „Отчизна“ выражалось в следующем:
Японцы требовали производить запись передач радиостанции „Отчизна“. Японцы очень интересовались тем, откуда именно, из какого пункта говорит радиостанция „Отчизна“. Японцы также очень интересовались, каким образом „Отчизна“ получает сведения о жизни в Харбине и характеристики отдельных лиц. Японцы принимали ряд мер, чтобы парализовать влияние радиостанции „Отчизна“.
В первые же дни, когда „Отчизна“ работала по окончании радио-получаса БРЭМ, т. е. после 10 час. 30 мин. вечера, Харбинская радиостанция получила распоряжение ежедневно ставить после окончания программы музыкальные пластинки. Цель была – заглушить передачу „Отчизны“.
Один или два раза был напечатан в газете „Время“ фельетон, который был по своему смыслу как бы направлен против радиостанции „Отчизна“.
От кого-то я слышал, что в редакции „Время“ ее сотрудники говорили, что текст этого фельетона не составлялся в редакции. Говорили, что текст целиком был прислан из 3 отдела военной миссии, и было дано распоряжение напечатать его без изменения.
Из служащих 3-го отдела военной миссии постоянный интерес к радиостанции „Отчизна“ проявлял Хира, кажется подпоручик. Были случаи (два или три), когда он телефонировал в 3-й отдел Бюро, сообщал, что радиостанция „Отчизна“ начала свою передачу, и просил ее записывать.
В конце июля, вернее в начале августа, Акаги (советник БРЭМ и чиновник японской военной миссии) выражал мнение, что, вероятно, информацию о жизни эмиграции станция „Отчизна“ получает через харбинское советское консульство.
В марте или в апреле Акаги говорил Власьевскому в моем присутствии, что местонахождение радиостанции выяснено, где-то около Хабаровска. Установили это с помощью особых аппаратов, которые указывают направление. Будто бы линии этих направлений сходились где-то в районе Хабаровска.
Раньше, до этого заявления Акаги, был случай, когда он же выражал предположение, что радиостанция „Отчизна“ говорит из Чунцина или какого-либо иного китайского пункта, находящегося под американским влиянием.
Помнится, что в первые дни появления радиопередач станции „Отчизна“ японцы, посещавшие БРЭМ, были весьма заинтересованы этим фактом. Создалось впечатление, что для них это было неожиданно. Первоначальное мнение было то, что это советская станция. Это-то предположение их сильно и нервировало, и они старались найти факты, опровергающие это предположение. Создавалось впечатление, что японцев в данном случае тревожило не то, что „Отчизна“ может повлиять на эмигрантов. Японцев как будто бы тревожило то, что „Отчизна“ – советская станция и выступает против японцев. Это как бы сигнализировало о том отношении СССР к Японии, которое было в действительности. Это как бы свидетельствовало о непрочности пакта о ненападении. Поэтому вначале „Отчизна“ вызывала у японцев как бы чувство растерянности.
Как только по Харбину распространился слух, что неизвестная радиостанция „Отчизна“ передает свои радиопередачи и в них кроет японцев, можно без преувеличения сказать: подавляющая масса эмигрантов хлынула к своим радиоприемникам.
Первое время большинство эмигрантов увлекалось слушанием радиостанции „Отчизна“. Слушали, одобряли, захлебывались иногда от удовольствия, передавали соседям и знакомым, делились своими впечатлениями. Однако позже слушать „Отчизну“ для рядового обывателя стало трудно. Когда японцы принялись забивать „Отчизну“, то на обыкновенных радиоприемниках ловить „Отчизну“ стало почти невозможно. Постепенно рядовая масса эмигрантов вынуждена была таким образом почти что перестать слушать „Отчизну“. Однако разговоры об „Отчизне“ хоть и уменьшились, но не умолкли. Причиной этого было в значительной степени то, что японцы сами требовали производить запись радиостанции „Отчизна“. Поэтому, например, когда выполненная запись „Отчизны“ в 3 отделе Бюро попадала на пишущую машинку, то т. к. из нее секрета не делали, очередная запись „Отчизны“ быстро становилась в течение часа известной всем сотрудникам 3 отдела. Так, вероятно, обстояло дело и в 1-м отделе [Г] БРЭМ. Не знаю, как было в МТТК. Если японцы и пытались скрывать, то все равно русские, ведшие запись, и машинистки друг другу содержание записи передавали. Ясно, что уже к вечеру содержание записи „Отчизны“ через служащих [Г] БРЭМ становилось известным населению.
Кроме того, тем харбинцам, у кого были мощные радиоприемники, иногда удавалось поймать передачу „Отчизны“. Таким образом, зафиксированная, быть может, в одном или двух местах передача „Отчизны“ через день все же достигала до ушей всех харбинцев.
Конечно, многое уже доходило до широких масс в значительно измененном виде. Между прочим, с этого же времени много различных слухов и даже сплетен стали относить к „Отчизне“. Радиостанции „Отчизна“ стали приписывать многое такое, о чем ни в одной записи не было. Возможно, что некоторые любители сенсаций для авторитетности своих заявлений делали сознательно неверные ссылки на радиостанцию „Отчизна“. Например, были слухи такие, приписываемые „Отчизне“:
1. Объявление списка всех японских провокаторов поименно.
2. Объявление списка лиц, подлежащих аресту после краха японцев.
3. Объявление списка лиц, подлежащих выдаче СССР, по согласованию этого вопроса между правительствами СССР и Японии.
Иногда „Отчизне“ приписывались те радиосообщения, которые передавались по Хабаровскому радио.
Те эмигранты, которые не склонны были рассматривать „Отчизну“ как японскую провокацию, высказывали следующие мнения:
Деятельность „Отчизны“ имеет своей целью оформить существующие среди эмигрантов антияпонские настроения, заострить их, как бы в ряде случаев поставить точки над „и“, показать широким эмигрантским массам, что не следует чересчур бояться японцев, что найдется управа и на японцев, что эмигрантам надо теснее сплотиться друг с другом и организованно оказывать максимально возможное противодействие японцам, воздействовать также на одиночек-эмигрантов в смысле призыва их к самостоятельным активным действиям против японцев, к вредительству и т. п.
Некоторые в ряде информаций „Отчизны“ видели стремление воздействовать на тех эмигрантов, которые работали с японцами, побудить их совершенно отойти от японцев в сторону.
В угрозах предстоящих бомбардировок и советах уходить из мест, расположенных рядом с заводами – некоторые видели стремление вынудить русских специалистов техников, мастеровых и т. д. уйти с работы на японских заводах военного характера».
Мероприятия «Альфа» способствовали решению задач разложения белой эмиграции в Маньчжурии, усиления антияпонских настроений среди эмиграции, компрометации японской политики в Маньчжурии, разоблачения антисоветской и антинародной деятельности руководящей верхушки белой эмиграции и РФС, подрыва доверия японцев к белоэмигрантам.
Возмездие
11 августа 1945 г. начальник ГУКР «Смерш» НКО СССР В. С. Абакумов сообщил в ГКО и НКВД СССР, что за 9 и 10 августа, т. е. за 2 дня наступления Красной армии339, органами «Смерш» Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов на территории, занятой советскими войсками, было арестовано 119 сотрудников и агентов японской разведки, белогвардейцев и участников фашистских организаций, проводивших подрывную деятельность против Советского Союза, из них: сотрудников и агентов японских разведывательных и контрразведывательных органов – 75; активных участников белогвардейских и фашистских организаций – 44.
Оперативной группой ОКР «Смерш» 36-й армии340 Забайкальского фронта была захвачена со всеми архивами японская военная миссия. Начальник этой миссии и его заместители оказали вооруженное сопротивление и во время перестрелки были убиты. В г. Маньчжурия были захвачены 4 полицейских участка со всеми архивами. В архиве эмигрантского бюро ЯВМ обнаружено до 200 анкет. Эти материалы использовали для розыска активных участников антисоветских белогвардейских организаций.
Оперативной группой УКР «Смерш» 1-го Дальневосточного фронта на ст. Пограничная арестовали 12 агентов японской разведки, подготовленных для переброски на сторону частей Красной армии, были захвачены документы ЯВМ. Обнаружены 3 грузовые автомашины с антисоветскими листовками, призывающими военнослужащих Красной армии к переходу на сторону японцев, созданию т. н. Русского дальневосточного правительства и поддержке японской армии. Листовки изъяты и уничтожены.
В г. Хайлар, Маньчжурия, Дуннин, Хутоу, на ст. Пограничная и Сяосуйфэнь созданы оперативные группы из фронтовых контрразведчиков, которые вели работу по выявлению и аресту вражеского элемента. Для повышения эффективности работы в органы «Смерш» Дальнего Востока ранее было направлено 310 фронтовых контрразведчиков и дополнительно послано еще 200 чел.341
В августе 1945 г. органами «Смерш» за враждебную деятельность против Советского Союза был арестован официальный сотрудник и резидент ЯВМ в г. Мукдене Б. Е. Суражкевич, 1896 г. р., уроженец Владивостока, русский, из семьи священника. В 1914–1915 гг. он состоял в партии эсеров, c 1918 г. активный участник террористической организации, созданной белогвардейцем-полковником В. А. Волковым во Владивостоке, которая вела борьбу за свержение советской власти вооруженным путем, с помощью террора против руководителей партии и правительства. В 1917–1922 гг. состоял на службе в белых армиях А. В. Колчака и Г. М. Семенова, занимая там руководящие должности в разведывательных и контрразведывательных органах. В октябре 1922 г. с остатками белых банд эмигрировал в Маньчжурию, вступил в члены РФС, а с августа 1935 г. стал руководителем мукденского отдела РФС. В ноябре 1935 г. по рекомендации атамана Семенова был назначен на должность начальника информационного и регистрационного отдела БРЭМ в г. Мукдене, одновременно с этим был редактором белогвардейской газеты «Мукденский вестник». В 1936 г. завербован в качестве резидента, а в 1938 г. взят на работу в ЯВМ. Занимался вербовкой агентуры из эмигрантского населения, через которую проводил активную контрразведывательную работу против СССР.
Кроме него были арестованы и состоявшие у него на связи агенты ЯВМ: Б. Н. Качулков, В. И. Райлян, Н. В. Громков и др.
По словам Суражкевича, ЯВМ и жандармерия вели наблюдение за иностранцами, проживающими в Мукдене, по четырем линиям: установление агентуры в фирмах, имевших большое число служащих иностранцев; установление агентуры во всех общественных, административных и религиозных учреждениях; установление агентуры по районам города среди иностранцев; и установление агентуры в местах скопления иностранцев (в гостиницах, ресторанах, клубах и других общественных местах). Агентура должна была выявлять общее политическое настроение наблюдаемого лица. В случае установления антияпонского, просоветского, проанглийского, проамериканского настроений выявлялись причины этого.
Читать бесплатно другие книги:
