Корабль для уничтожения миров Вестерфельд Скотт
– За что, сэр?
– За то, что никогда не сомневались во мне, – негромко ответил Зай. – Никогда – на протяжении всего этого безумия.
– Никогда, сэр. И никогда больше.
Когда пленницу привели на борт «Рыси», она совершенно не сопротивлялась.
Она вышла из люка шлюзовой камеры с чужеродной грацией. Такую походку, как у нее, рядовой Бассириц видел у куртизанки в каком-то фильмо-сне на своей родной планете. Но в следующее мгновение Бассириц понял, что маленькие шажки, которыми ступает пленница, – не символ унижения, что она так ходит из-за того, что на ногах у нее – кандалы. Лодыжки этой женщины были связаны двумя переплетенными между собой лентами гиперуглеродного волокна. Ее руки прятались под одеянием, обернутым вокруг тела наподобие смирительной рубашки, и казалось, она обнимает себя, потому что ей зябко. Шея пленницы была закована в нейропарализующий ошейник. Охранник из легисской милиции, сопровождавший женщину, шел, держа перед собой на вытянутых руках пульт, с помощью которого механизм действия ошейника включался и отключался. Впечатление было такое, словно этот пульт для него – что-то вроде амулета, отгоняющего злых духов.
Бассириц понял, что этой женщине довелось пережить жуткий обстрел. Макушка у нее была почти совсем лысая, кожа на лице красная, от бровей и следа не осталось, и рядовой решил, что волосы и брови у нее обгорели. К тому же все лицо у пленницы было покрыто шрамами и ссадинами.
И все же женщина посмотрела на Бассирица ровным немигающим взглядом, и ее фиолетовые глаза были полны любопытства.
Он с трудом сглотнул слюну. Прежде он ни разу не видел ни одного рикса без шлема. Со времени битвы во дворце Императрицы Бассириц прочитал много книжек о представительницах риксского культа. Для него эти удивительные женщины стали первыми, кто умел двигаться так же стремительно, как он сам, и кто обладал такой же быстротой реакции. Казалось, они тоже обитают в рамках ускоренного времени – там, где до сих пор были личные владения Бассирица.
«Только не надо думать, что из-за этого они должны быть мне подружками», – напоминал себе Бассириц. Эта женщина прикончила несколько десятков имперских солдат и даже кое-кого из десантников с «Рыси» – может быть, на ее совести была гибель Сэма и Астры. Связанная по рукам и ногам веревками из самых прочных на свете материалов, все равно она была настолько опасна, что к ней приставили троих охранников. И все же Бассириц не мог отвести от нее глаз. Она его восхищала.
Милиционер передал Бассирицу пульт, после чего трое охранников исчезли в шлюзовой камере. Удалялись они с явным облегчением. Сержант морской пехоты, стоя в нескольких метрах от узницы, знаками велел рядовым Бассирицу и Ане Велкому взять ее под руки.
Даже через металлизированную ткань «смирительной рубашки» Бассириц смог ощутить, насколько крепки мускулы предплечий рикса – словно самые прочные канаты. Она двигалась по палубе крошечными шажками, легко, бесшумно и плавно, будто груз на антигравитационной подушке. При этом она поворачивала и втягивала в плечи голову совсем как маленькая птичка, а из-за того, как она шла по коридорам корабля, Бассирицу стало не по себе. В ее движениях было что-то зловещее, что-то вроде повадок хищника, да и глаза у нее как-то недобро заблестели.
Камера, в которую доставили пленницу, была новенькая, с иголочки. Это помещение специально оборудовали для рикса. Всего-навсего четыре стены, пол и потолок из гиперуглерода. Бассириц знал, что этот материал не так прочен, как броневой сплав для изготовления корабельной обшивки, но зато гиперуглерод был не так сильно чувствителен к металлопоедающим вирусам и всяким прочим гадостям. Прочно, просто и массивно.
Пленницу пришлось провести в камеру через дверь размером в один квадратный метр. Бассириц заметил, как рикс смерила оценивающим взглядом утлы, и решил, что тут есть опасность. Даже при том, что у пленницы связаны руки, она могла бы использовать дверной проем для того, чтобы упереться в его края ногами. Мышцы голеней и бедер у нее были на редкость мощными. Согнет ноги в коленях – и полетит как ракета в какую хочешь сторону, да еще может любому из охранников головой в грудь врезать со страшной силой.
Рядовой Белкам шагнул внутрь камеры и протянул пленнице руку.
Бассириц растерялся.
– Сержант? – проговорил он.
– В чем дело, Бассириц?
Он попытался придать своим опасениям словесную форму.
– Тут кое-что ей на пользу, сэр, – выпалил он. – Маленькая дверь, в смысле, на пользу ей.
Сержант морской пехоты нахмурил брови, смерил рикса взглядом с ног до головы и обернулся к Бассирицу.
– Ты уверен?
– Да, сэр.
Сержант поднял руку, в которой держал пульт управления нейропарализующим ошейником.
Тело рикса дернулось, а в следующий миг словно бы одеревенело. Она вытаращила фиолетовые глаза, из-за ее по-собачьи стиснутых зубов донесся сдавленный крик. Выражение ее лица было настолько жутким, что Бассириц на миг похолодел от страха.
– Все, втаскивай ее в камеру!
Бассириц поднял ее, закоченевшую и содрогающуюся, и она оказалась намного тяжелее, чем он ожидал. Затем он осторожно уложил рикса на пол. Сержант снова воспользовался пультом, пленница обмякла и опустилась на руки Бассирица. Из уголка ее рта по щеке побежала струйка слюны.
Ее оставили в камере и крепко-накрепко заперли дверь.
Наружная стена камеры была оборудована плоским экраном, позволявшим видеть все, что происходило в камере, так, словно стена была стеклянная.
Бассириц получил приказ встать на пост возле этой стены.
– Глаз с нее не спускай, рядовой, – скомандовал сержант и вручил Бассирицу пульт.
Бассириц с готовностью взял пульт. Женщина все еще лежала на спине и тяжело и часто дышала. Было видно, как ей больно.
«Прости, рикс», – мысленно произнес Бассириц.
Прошло примерно полчаса, и только тогда пленница оправилась после шока настолько, что сумела сесть. Еще несколько мгновений – и она встала. Даже связанная по рукам и ногам, она двигалась на редкость красиво и изящно. Рикс стала ходить по камере – медленно и размеренно, и при этом она почему-то пристально вглядывалась в стены.
В конце концов она встала лицом к той стене, за которой стоял Бассириц.
И улыбнулась – так, будто увидела его через стену.
Бассириц нервно сглотнул подступивший к горлу ком. Она должна была злиться на него и его товарищей после того шока, который устроил ей сержант с помощью ошейника-нейропарализатора, но в чертах ее птицеподобного лица не было ни тени злости. В ее взгляде сквозили внимание и настороженность, она походила на голодную хищную птицу даже здесь, посреди камеры с голыми стенами, но ни единого человеческого чувства ее лицо не выражало.
Она уселась в углу у дальней стены и неотрывно уставилась на дверь.
Бассириц не спускал с нее глаз еще два часа подряд, пока его не сменили на посту. Все это время он никак не мог избавиться от ощущения, что пленница его видит.
За время дежурства Бассирица пленница почти не шевелилась, только примерно каждые десять минут поворачивала голову и прижималась ухом к стене. Тогда она закрывала глаза и резкие, хищные черты ее лица вдруг приобретали мирное, блаженное выражение. Казалось, будто на эти мгновения она засыпала и словно бы куда-то уносилась из своей камеры.
А может быть, так думал Бассириц, рикс прислушивалась к какому-то тихому звуку и все надеялась, что этот звук долетит до нее.
«Рысь» возвращалась.
Александр заметил то мгновение, когда снова включился реактивный двигатель фрегата. Он увидел искорку на высокой орбите над Легисом-XV. Корабль ушел от планеты по дуге, а потом, чтобы выбраться из поля притяжения Легиса, выписал спираль, закрученную, словно спираль раковины наутилуса. Вскоре пламя, изрыгаемое соплами, затмил корпус «Рыси». Корабль направлялся прямым курсом к Александру.
Гигантский разум наблюдал за Легисом с огромного расстояния. Он до сих пор восхищался этой планетой, которая подарила ему жизнь. Радиочувствительные элементы во чреве Александра внимательно прислушивались к волнам болтовни, доносившимся с планеты. Гигантский искусственный интеллект перефокусировал громадную, обладающую колоссальной отражающей способностью линзу, которую он сам создал из своего нового тела, и ему удалось проникнуть взором в ясное ночное небо над Легисом. На таком расстоянии линза-рефлектор помогала рассмотреть огни летящих аэромобилей, инфракрасные пятна теплиц в приполярных районах, светящийся архипелаг, составленный роботами, занимавшимися ловом креветок в южном океане. Казалось, на планете, вынянчившей Александра, все хорошо, все почти вернулось к обычной жизни – такой, какой она была до ужасов войны.
Александр порадовался тому, что Легис не слишком сильно пострадал из-за его ухода. Попытки имперских сил изгнать гигантский разум в последние несколько дней снизили зависимость планеты от собственной инфоструктуры. В результате принятых мер погибло всего несколько тысяч человек – а это было совсем немного, если учесть, что каждый день на Легисе рождались и умирали миллионы людей.
И все же зрелище планеты-родительницы приводило Александра в тоску. Знакомые маршруты транспорта и трескотня новостных телеканалов приносили ностальгическое узнавание. Апогей отношений с родиной у гигантского разума уже миновал, и теперь его восхитительное новое тело прощалось с системой Легис, чтобы направиться к самому сердцу Империи Воскрешенных.
Чтобы покорить новые миры.
Датчики фрегата находились еще далеко, и Александр решил размяться и пропустил через свои «конечности» порции сверкающих элементов. Управление новым телом казалось таким простым, непосредственным – после опосредованного существования на Легисе. Гигантский разум больше не был эпифеноменом, набором рекурсивных петель обратной связи, царящим внутри всевозможных взаимодействий.
Некогда «призрак внутри машины», теперь Александр стал полностью материальным. Он превратился в существо, принадлежащее самому себе.
Теперь гигантский разум обрел способность управлять электронами своего нового тела. Он выхватывал их из квантовых ям и действовал подобно компьютеру, обращающемуся к регистрам памяти. С помощью этих псевдоатомов Александр мог создать вещества, какие только мог себе вообразить. Он прошел путь от самого эфемерного существования к самому прочному, он сам определял все детали собственного состава. Головокружительное могущество этого нового существования и волновало, и пугало Александра. Он чувствовал себя кем-то вроде одного из древних божеств – тех существ, которые создавали себя сами.
Но теперь, как и эти божества, Александр стал смертен. Его более не защищало распределение по целой планете. Он сосредоточился в себе, стал удобной, уязвимой мишенью, он был совсем один в безбрежном пространстве космоса.
Стараясь унять волнение и избавиться от неприятных мыслей, Александр наблюдал за приближением «Рыси».
Немногим меньше ста дней фрегат провел на орбите Легиса. Из всего, что Александру удалось подслушать по радио и из его собственных наблюдений за тем, как подлетали и улетали от фрегата грузовые «челноки», гигантский разум сделал вывод о том, что корабль перенес масштабный ремонт. Погибших членов экипажа заменили местными жителями, которых в спешном порядке обучали и тренировали. «Рысь» летела к Александру в сопровождении нескольких бронированных тягачей. Поспешная сборка этих звездолетов и ремонт «Рыси», скорее всего, нанесли экономике Легиса более тяжелый урон, нежели любой из эпизодов этой короткой войны. Переоснастка боевого корабля в такой спешке была решена за счет того, что несколько небольших, недавно отстроенных городов лишились своей инфраструктуры. Из-под земли вынимали на поверхность оптическое волокно и процессоры, снимали с опор мосты и переплавляли их, чтобы потом этот металл превратить в броню.
За время сражений «Рысь» ужасно пострадала, ей очень многое довелось пережить. Наверное, капитан этого корабля мог стать очень опасным врагом.
А может быть – ценным союзником.
Александр понимал имперскую культуру так, словно был местным жителем (спорное утверждение, но в каком-то смысле все так и обстояло), он осознавал природу вражды, имевшей место между Лаурентом Заем и его повелителем. Гигантский разум прекрасно чувствовал малейшие изменения в курсировании боевых кораблей Империи и лучше капитана Лаурента Зая знал о том, сколько кораблей в данное время группируется, готовясь встретить «Рысь».
Этот конфликт между захватчиком Александра и Императором можно было использовать. Безусловно, тайна Императора могла стать мощным оружием.
И еще одно преимущество имелось у гигантского разума в сложившейся ситуации. Он очень внимательно подслушивал все то время, когда к «Рыси» отправился последний «челнок» с Легиса, и теперь знал имена последних пассажиров, попавших на борт фрегата. Х_рд, неистребимая х_рд еще могла очень пригодиться Александру.
Александр отрастил невидимые щупальца – проявления действия полей с поперечником не более нескольких десятков ангстрем. Их мощности хватало ровно настолько, чтобы держать на месте квантовые вихри и кремниевый субстрат, а толщина «щупалец» была ровно такова, чтобы биты информации могли проходить по ней в ту и в другую сторону. Само собой, «щупальца» были слишком миниатюрными, чтобы их могли заметить люди с «Рыси». Из этих «щупалец» Александр свил сеть и, раскинув ее в космосе, приготовился улавливать даже самые тихие эманации работы механизмов имперского корабля и все переговоры, которые велись по системам внутренней связи.
Гигантский разум внимательно наблюдал и сравнивал данные, полученные в ходе наблюдений, со своими обширными познаниями об устройстве и планировке имперских боевых кораблей. Это помогло ему составить план конфигурации фрегата. Александр искал «дырочку», через которую он мог бы проникнуть внутрь корабля.
По мере того как расстояние между ним и «Рысью» сокращалось, картина становилась все яснее, возможности – все определеннее.
Столовая в артиллерийском подразделении была весьма недружелюбным местом.
Рядовой-контрактник Энтон Энман до сих пор не знал имен своих товарищей по команде. «Рысь» уже целых семь дней, как ушла в путь от Легиса, и он проходил тренировки на борту корабля в течение месяца до старта, но старослужащие артиллеристы словно бы дали обет молчания и с новичками-контрактниками не разговаривали. Энман вообще легко сходился с людьми, и у него уже завелось несколько приятелей, рядовых из других подразделений, а в своем, артиллерийском, – никого.
Когда он подходил к столовой, то слышал, как там шумно. Звучали подначки из уст старых друзей – обычные шуточки на этнические темы, всегда бытующие в экипаже, составленном из выходцев с разных планет. Но стоило Энману войти, как все сразу притихали, молчали – ни дать ни взять, заговорщики. «А может, они заговорщики и есть», – подумал Энман. Судя по тому, что ему успели поведать новые приятели, именно здесь, в этой самой столовой, и начался мятеж на борту «Рыси». В заговоре с целью убийства капитана Зая обвинили четверых артиллеристов.
Энман уселся за круглый столик, рассчитанный на одного человека. Посередине крышки столика имелось углубление, в нем стояли три контейнера, еда в которых вот-вот должна была закипеть. Эти контейнеры постоянно заполнялись самообновляющимися блюдами – всегда свежими, разными и сытными. Энман уже знал, что вся флотская пища готовится из одних и тех же одиннадцати разновидностей плесневых грибков, водорослей и сои, и все равно еда ему нравилась. Когда Энман признался в этом своим приятелям постарше званием, они заверили его, что это пройдет. Через несколько месяцев, предупреждали они, начнется период адаптации. Тогда якобы в течение нескольких дней любое варево из аппетитно побулькивающих контейнеров будет казаться несъедобным, куски мяса станут похожими на страшные сны, любые привкусы флотских специй – отвратительными. Ну а потом, после этой мучительной интерлюдии, организм в конце концов должен был сдаться и принимать пищу покорно, но без особого удовольствия. Энман представлял это себе так, будто его вкусовые рецепторы – нечто вроде вредных диких бактерий, которым предстояло «одомашниться» под действием иммунной системы «Рыси».
Но в данный момент еда была довольно вкусной.
Энман протянул руку и вынул миску-менажницу из стопки, закрепленной посередине столика. К миске были примагничены металлические палочки и ложка с двумя зубьями, сильно смахивающими на собачьи клыки. Контейнеры, естественно, были плотно закрыты крышками. В столовой все предметы находились в полной готовности к состоянию невесомости. Даже на мисках с едой захлопывались крышки, если вмонтированные в них датчики регистрировали силу притяжения ниже одного g. Энману говорили, что если миску подбросить, то прежде чем упасть и стукнуться об пол, она тоже накрепко запечатывалась крышкой. Правда, самому Энману показалось, что это шутка из разряда тех, какими любят попотчевать новичков. Наверняка те, кто решился проверить, так это или нет, потом ползали по полу на коленях и соскребали расплескавшуюся еду.
Энман по очереди нажал на кнопки нескольких «носиков», торчавших из контейнера, и блямкнул (это слово во флоте изобрели специально) по порции похлебки в каждое из углублений в своей миске. Он заметил нечто новенькое в пряной зеленоватой жиже похлебки, а именно – маленькие красноватые кружочки с твердой корочкой. Видимо, их обжаривали в масле при низком давлении.
Не любитель кушать палочками, Энман принялся накалывать красноватые «гренки» зубьями, торчащими из ложки. Попав в рот, каждый «гренок» приобретал особый вкус. Долька чеснока в кусочке мягкого картофеля, потом – хрустящий красный перец-паприка, потом – маленький ломтик сухого пористого хлеба. За несколько столетий флотские повара научились, похоже, запихивать в похлебку все на свете, что только можно.
Рядовой-контрактник ел с большим аппетитом, и казалось, ему нет никакого дела до остальных. Он всегда приходил в столовую в одно и то же время – безмолвный и точный, как монах, являющийся к мессе. С каждым днем посетители столовой все меньше обращали на него внимание. Несколько минут тишины – и Энман почувствовал, как он словно бы отходит на задний план, превращается в некий фон. До его прихода артиллеристы разговаривали весьма оживленно, и им явно очень хотелось вернуться к прерванной беседе. Энман не отрывал глаз от миски с похлебкой.
– Ты сегодня КШ видел, а? – спросил ушастый малый, судя по знакам отличия – третий стрелок.
Так сокращенно называли Кэтри Хоббс – потрясающую красотку, старшего помощника. Несколько недель ушло у Энмана на то, чтобы понять, к кому это прозвище относится, но что оно означало, он пока так и не понял. Артиллеристы скрытничали.
– Это где же? Тут, где простые смертные живут? – поинтересовался специалист по материальной части.
Ушастый кивнул.
– Ходила, осматривала броню на огневой точке. «Прочность сварки проверяю» – так она сама сказала. А приволокла с собой чертову уйму разных сканеров.
Одни стали понимающе кивать, другие неодобрительно заворчали. Ушастый жестом показал слово «груз» – вернее сказать, намекнул на это слово, чтобы на его жест не среагировал бортовой интерфейс. Энман упрямо смотрел в миску. Стрелок предполагал – и делал это так, чтобы его высказывание невозможно было записать, – что Хоббс проверяла, не спрятаны ли за заново приваренными плитами бронированной обшивки какие-нибудь контрабандные грузы. Ручное оружие и что угодно, могущее быть превращено в оружие, до сих пор находилось на борту «Рыси» под строжайшим запретом.
– Но вроде довольна осталась.
– И чего приперлась, спрашивается?
– Не доверяет она нам.
– Ну, надо же ей чем-то заняться.
– Ага, когда она старика не обслуживает.
Столовая огласилась недобрым смехом. Энман стал жевать медленнее и слушать более внимательно. Разговор артиллеристов приобрел новый поворот. По крайней мере, при нем еще ни о чем подобном раньше не говорили. Подумав, Энман решил проявить осторожный интерес.
– КШ? – невинно вопросил он. Артиллеристы отреагировали на его невинный вопрос мрачными ухмылками, многие отвели взгляды. Энман проглотил застрявший в глотке кусок, заставил себя покраснеть как мальчишка, которого не приняли в игру старшие, и снова уставился в миску. До самого конца обеда в столовой было тихо. Энман мысленно ругал себя на чем свет стоит. Слишком рано он подал голос. Артиллеристы – они же просто параноики какие-то, так не любят о чем-то говорить при посторонних. Еще несколько месяцев надо было помалкивать, а может – и несколько лет.
Но как только прозвучал сигнал, возвещавший о смене вахты, и рядовой-контрактник поднялся из-за стола, ушастый вдруг схватил его за плечо. Он сложил пальцы в условном знаке. Это была команда для столика вымыть посуду и полностью заменить плесневую культуру. Иногда (как бывает в аквариуме, где застоится вода) похлебки приобретали затхлый привкус, и тогда приходилось весь процесс их приготовления начинать «с нуля».
Раздалось громкое шипение пара, вырывавшегося из-под крышек контейнеров. Ушастый наклонился к самому уху Энмана.
– Капитанская шлюха, – прошептал он, и его слова были едва слышны на фоне шипения пара.
Энман едва заметно кивнул и столь же едва заметно усмехнулся.
Все разошлись из столовой. Рядовой-контрактник вернулся на свой пост в орудийный отсек на носу корабля, и все часы своей вахты провел, расстреливая из лазеров ближней обороны мелкие камни в тонком поясе астероидов звездной системы Легис. Он был так возбужден из-за своего успеха в столовой, что это очень помогло ему в прицеливании. За два часа Энман обогнал по числу попаданий всех артиллеристов-контрактников, набранных на Легисе.
К концу вахты он просто-таки излучал самодовольство. Путь от носового артиллерийского отсека к его каюте пролегал мимо той части корабля, которая была отведена для представителей имперского Политического Аппарата. Большинство членов экипажа предпочитало обходить этот отсек стороной и ходить любыми другими дорогами, лишь бы только не видеть коридоров с черными стенами и не ловить на себе холодные взгляды незваных гостей – мертвых. Но на этот раз Энман никуда сворачивать не стал.
Очень скоро он очутился в пустом коридоре. Воровато глянув в обе стороны, он остановился напротив небольшой двери и представился:
– Аспирант Энтон Энман, с докладом.
Дверь тут же открылась, и аспирант проворно скользнул в каюту.
Четверо узников были подвешены к потолку и связаны эластичной веревкой.
У «серых» по канону даже веревка во время ритуала казни должна была быть особенная. Веревка туго врезалась в красные арестантские робы и перекрещивала грудь пленников, словно те линии, которые рисуют мясники на тушах скота, предназначенных для разделки. Эта веревка была изготовлена из белков с длинными молекулярными цепочками, выделенными из паучьей слюны, а Арахной в данном случае стала она, Кэтри Хоббс.
– Желаете что-то сказать?
Молчание. Томпсон, Ху, Магус и Кинг уже были допрошены, но отказались говорить, невзирая на пытки, наркотики и угрозы в отношении членов их семей. Их верность соратникам по мятежу оказалась непоколебимой.
Хоббс прикоснулась по очереди к шеям узников, чтобы проверить, хорошо ли закреплены особые глоточные кляпы. Главный корабельный врач погиб, и имплантацией кляпов пришлось заняться медицинским техникам, которые этой процедуре никогда не обучались. Но выглядели глоточные кляпы неплохо. Видно было, как они пульсируют в такт с сердцебиением каждого из узников. Кэтри проверила крепость отрезков веревки, спускающихся к полу от лодыжек четверых мятежников. Веревки казались прочными и надежно крепились к кольцам из гиперуглерода.
И наконец Хоббс посмотрела на потолок, к которому были прикреплены четыре широкогорлые церемониальные чаши. Все чаши находились на положенных местах.
– Все готово, сэр.
Она ушла назад, за желто-красную полосу, обозначавшую границу гравитации. Эти цвета означали, что гравитация способна неожиданно измениться в обратную сторону.
Капитан Зай кивнул. Он начал произносить какую-то подобающую молитву, и в его голосе появились раскатистые гортанные фрикативные согласные ваданской речи. Некоторые из морских пехотинцев, стоявших на страже, забормотали молитвы на родном языке. А потом, без дальнейших церемоний, Зай дал знак.
Ничего не произошло. Теоретически знак, данный капитаном, не был тем спусковым крючком, вследствие работы которого совершалась казнь. Никто не делал эту работу за Императора, кроме самой вселенной. Зай дал команду ожидать определенного оккультного момента, астрономического явления, которое должно было произойти через несколько минут. Как только поступят сведения о том, что явление состоялось – то есть что звезда определенного класса скрылась за любой из малых планет в поясе астероидов Легиса, – тогда и начнется казнь.
Они ждали.
Истекла бесконечно долгая минута, и, видимо, звезда таки скрылась за астероидом, наступило это мгновение краткого затмения посреди потока света, по которому плыла «Рысь». Словно какой-то бог, которому ужасно хотелось спать, наконец не выдержал и смежил веки.
На другой половине камеры произошел гравитационный сдвиг, и пленники неожиданно, прямо на глазах у Хоббс, перевернулись. Витки веревок у них на лодыжках туго натянулись, как страховочные фалы при прыжках с большой высоты головой вниз. Имплантированные в глотки «заглушки» одновременно выскочили. Четыре тонкие струйки крови устремились к потолку, который сейчас на другой половине каюты являлся полом, и ударили по днищам церемониальных чаш с точно таким же звуком, какой издает струя мочи, падающая в металлический писсуар.
Пленники не сопротивлялись. Считалось, что такая форма казни сравнительно безболезненна. Конечности быстро окоченеют, к клеткам крови перестанет поступать кислород, но в отличие от отравления углекислым газом обреченные на смерть не будут судорожно задыхаться.
Сначала лица у них порозовели, поскольку из-за «перевернутой» силы тяжести кровь отлила от ног к голове. Но Кэтри уже видела, как мертвенно бледнеют руки казнимых. Потом побледнеют и станут отрешенными их лица. Кровь продолжала стекать в церемониальные чаши. Металлический звон сменился бульканьем.
Кэтри застыла в стойке «смирно». У нее немного кружилась голова, и ей казалось, что гравитационная инверсия расползается по каюте, что она уже перешла за ограничительную красно-желтую полосу и пытается дотянуться до Кэтри своими щупальцами. Хоббс моргнула и ощутила прилив тошноты. Она видела, что все значки, обозначавшие верх и низ на другой половине каюты, перевернуты, но голова у нее кружилась все сильнее. Несколько прядей волос Магуса взлетели вверх, черты лица Томпсона исказились.
Потом поток крови начал иссякать. Лица казнимых побледнели. Еще немного – и все будет кончено.
Но тут случилось нечто ужасное.
Все четыре подвешенных к потолку тела вдруг качнулись к Кэтри, будто кто-то толкнул их в спины. Кэтри с Заем отскочили назад. Взметнувшиеся пряди волос Магуса теперь нацелились прямо на Хоббс. Направление действия силы тяжести в зоне инверсии изменилось на девяносто градусов. Произошел какой-то сбой в работе барахлящего генератора искусственной гравитации «Рыси».
Хоббс в ужасе уставилась на потолок.
Кровь, успевшая собраться в церемониальных чашах, выливалась из них, текла по потолку алым водопадом и приближалась к красно-желтой полосе, проходившей почти прямо над головой у Кэтри.
Она едва успела закрыть лицо руками.
Литры крови добрались до зоны нормальной гравитации – алая река, порожденная внезапным сдвигом направления действия силы тяжести. Эта река выплеснулась и пролилась на Кэтри и Лаурента Зая, словно теплый летний дождь.
Кэтри Хоббс очнулась. Она задыхалась. Ее волосы разметались по подушке, несколько прядей легли на щеки, попали в рот. Кэтри принялась судорожно поправлять волосы.
Сон. Всего лишь сон. Бунтовщиков казнили больше месяца назад. И ничего столь жуткого не произошло. Во время реальной казни весь ритуал совершился с восхитительной военной четкостью.
Хоббс закашлялась, утерла пот с лица. У пота был солоноватый привкус, как у крови. Она подтянула колени к груди и постаралась дышать глубоко и ровно, чтобы успокоиться.
И тут она поняла: впервые за несколько месяцев ей приснился настоящий сон.
Кэтри Хоббс совсем недавно стала спать нормально. Циклов гиперсна она получила столько, что перекрыла допустимую норму ровно в два раза. Новый корабельный врач, серьезный гражданский человек с экваториального архипелага, почти целиком уничтоженного штормом, выдавал Хоббс лекарства, чтобы облегчить ей переход от гиперсна к обычному. Но Кэтри к лекарствам не притрагивалась. Она рассчитывала на то, что будет засыпать от усталости.
Очень скоро она поняла, как была не права. Хоббс успела привыкнуть к мгновенному погружению в гиперсны, к знакомым символическим сновидениям-повествованиям, на фоне которых так наделено восстанавливался утомленный головной мозг. Перед тем как уснуть нормально, она целый час металась и ворочалась. А когда наконец погрузилась в беспокойное забытье, увидела вот этот, давно притаившийся в подсознании кошмар.
Буквально через минуту после того, как она очнулась после сна, в котором ей привиделась казнь бунтовщиков, в дверь ее каюты кто-то позвонил, и надо сказать, довольно настойчиво. Кэтри проснулась окончательно и увидела в поле вторичного зрения значок: ярко-красные буквы, допуск Политического Аппарата.
Не дожидаясь ее ответа, трое аппаратчиков вошли в каюту. Двое почтенных мертвых и живая женщина.
– Кэтри Хоббс.
Даже в темноте Хоббс узнала плоский, невыразительный голос адепта Харпер Тревим.
«Что-то серьезное», – догадалась Кэтри. Спросонья она мыслила не слишком проворно. Тревим считалась старшим из тех аппаратчиков, которые находились на борту «Рыси». Что могло произойти? Хоббс села на кровати и быстро пробежалась взглядом по системам диагностики корабля в поле вторичного зрения. Похоже, все было в полном порядке.
– Слушаю вас, Почтенная Мать, – выдавила Хоббс осипшим голосом.
– Мы должны поговорить с вами.
Она кивнула и дрожа поднялась с кровати и встала по стойке «смирно». Она очень надеялась, что аппаратчики не обратят внимания на ее постельное белье. Простыни из натурального шелка – преступное удовольствие, вывезенное с родной планеты. Днем Кэтри старательно накрывала их флотским шерстяным одеялом. Однако смотрели аппаратчики исключительно на ее тело. Живая женщина, похоже, была несколько смущена. Хоббс, выросшая на утопианской планете, нисколько не стеснялась наготы и полагала, что мертвые к наготе тоже должны быть равнодушны.
– Да, адепт. Служу Императору, – проговорила Хоббс.
– Мы должны побеседовать о вашем капитане.
Естественно. Они по-прежнему охотились за Лаурентом. Они никогда не оставят его в покое.
– Да, Почтенная Мать?
– К нам поступили новые сведения относительно того, как и почему он отверг «клинок ошибки».
Хоббс с большим трудом скрыла возмущение.
– Его помиловал Император, адепт.
Мертвая женщина кивнула. Это четкое и бесстрастное движение напомнило Хоббс о том инструкторе по протокольным вопросам, который наставлял ее во время службы в штабе. От этого человека она узнала о языке жестов десятков разных народов, но сам он почему-то казался ей не совсем человеком. Вот и в адепте Тревим тоже было нечто такое нейтральное и отстраненное, словно сейчас происходил некий странный ритуал. На самом деле вся сцена носила настолько сюрреалистический характер, что Хоббс даже на миг задумалась, а не снится ли ей все это.
– Да, вышло удачно – в том смысле, что он не успел применить «клинок ошибки» до помилования, – сказала Тревим. – Но нас интересует то, какие мотивы заставили его отложить исполнение ритуала.
Хоббс не понимала, к чему клонит адепт. Она заморгала и попыталась прогнать последние остатки сонливости.
– Почтенная Мать?
– Какова истинная природа ваших отношений с Лаурентом Заем?
Кэтри не смогла ответить. Она молчала. Пауза затянулась. Ей самой казалось, будто кто-то зажал ей рукой рот.
– Что вы имеете в виду? – наконец сумела выдавить она.
– До нас дошли тревожные слухи.
У Хоббс стало горячо в груди, запылали щеки. Разгневанная, униженная, она злилась на себя за то, что не может подобающим образом ответить на это оскорбление. Нет, наверное, это очередной страшный сон: она стоит голая, полусонная, и ее допрашивают представители Императора.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, адепт.
– В каких именно отношениях вы состоите с Лаурентом Заем?
– Я – его старший помощник.
– И это все?
Хоббс усилием воли прогнала охватившие ее чувства и постаралась покориться правилам беседы с «серыми» – короче говоря, она решила вести себя так, будто отчитывается по-военному. Надо только говорить правду. Все прочее, что было у них на уме, и у нее когда-то было лишь на уме, не более.
– Я чрезвычайно уважаю капитана. В нашей дружбе с ним нет ничего выходящего за рамки профессиональных отношений.
– В дружбе?
– В дружбе.
– Вам известно, почему он отверг «клинок ошибки»?
– Я не… – Хоббс не стала договаривать. Вспомнила, что знает почему. – У капитана Зая нет причины умирать. И его помиловали.
– Он так поступил из-за связи с вами?
– Между мной и Лаурентом нет никакой связи, – ответила Кэтри.
Почему-то правду оказалось говорить труднее, чем было бы солгать.
– Лаурентом? Вы зовете капитана по имени? – прицепилась адепт.
Хоббс сделала глубокий вдох и закрыла глаза. Ее обнаженное тело снова словно огнем обожгло. Она понимала, что если ее сейчас возьмутся проверять на детекторе лжи, то выведают все, что пожелают. Голая, измученная, беззащитная – что она могла?
Но как бы то ни было, она говорила правду.
– Вы с Заем были любовниками?
– Нет.
– Лаурент Зай выбрал жизнь ради вас, Кэтри?
– Нет, адепт. Ради кого-то другого.
Лица аппаратчиков не выразили ни тени изумления, но Хоббс выиграла немного времени и почувствовала себя в некотором роде победительницей из-за того, что заставила мертвую умолкнуть.
– Ради кого, Кэтри? – в конце концов осведомилась адепт.
– Не знаю.
– Это кто-то из членов экипажа?
– Нет. Капитан Зай ни за что бы не… – Она сглотнула подступивший к горлу ком. – Я понятия не имею о том, кто это.
– Значит, это все же может быть кто-то из членов экипажа.
– Нет! Это кто-то с Родины, кажется.
Адепт качнулась вперед и уставилась на Хоббс так, словно та была каким-то несимпатичным образцом под стеклом микроскопа.
– Он просто хотел жить, Почтенная Мать. Ради какой-то возлюбленной, ради какого-то воображаемого будущего. Почему в это так трудно поверить?
Мертвая медленно моргнула и опять кивнула – ровно и плавно, будто робот. Хоббс показалось, что лицо адепта приобрело выражение – черты Тревим отразили что-то вроде удовлетворения.
– Я верю вам, старший помощник, – проговорила мертвая женщина.
Незваные гости покинули Хоббс, она легла в кровать и свернулась калачиком. Но ей было неудобно лежать даже на шелковых простынях. В ее каюту ворвались без спроса, выпытали у нее самую заветную тайну. Они все поняли, они увидели, чего она хочет, на что позволила себе надеяться. И оно вернулось – прежнее унижение, и усмешка мертвой женщины только усилила его.
Пытаясь успокоиться, Кэтри улеглась поудобнее и условным жестом включила ласковую музыку, которую так любила в детстве. В конце концов она осознала, что, вероятно, совершила ужасную ошибку. Аппаратчики по-прежнему жаждали крови капитана Зая, они страстно хотели отомстить ему за то, что тот отверг традицию. Они были готовы использовать против Зая все на свете. А она рассказала им о тайной возлюбленной капитана, которая ждала его на Родине.
Выходит, она предала своего капитана?
Бассириц наблюдал за превращением.
Пленница легла на пол и прижалась щекой к стене камеры. Уже целых две недели каждый час она на несколько минут ложилась вот так.
Бассириц проверял по часам много раз, и всякий раз промежуток оказывался чуть продолжительнее часа. Во время своих дежурств возле камеры, где содержалась рикс, Бассириц никогда не видел, чтобы она нарушила этот ритуал. Ее действия были абсолютно регулярными, как будто у нее в мозгу нет ничего, кроме чисел, как будто она снова и снова отсчитывала десять тысяч секунд. Казалось, она больше машина, чем человек.
Бассириц так восхищался пленницей, что стал читать еще и еще и узнал, что у риксов тела больше чем наполовину искусственные. Головной мозг, мышцы, клеточная система – ни один из аспектов их физиологии не оставался незатронутым, и эта работа начиналась еще во внутриутробном периоде. Правду сказать, имперские познания о физиологии риксов ограничивались исследованиями трупов, поднятых после сражений, а за живыми представительницами культа удавалось наблюдать только во время боев, а тогда риксы производили впечатление скорее демонов, нежели роботов.
Женщина, за которой наблюдал Бассириц, была первым в истории Империи риксом, взятым в плен.
В течение последних двух недель Бассириц самым внимательным образом наблюдал за этими мгновениями, когда пленница становилась такой похожей на человека. Когда она к чему-то прислушивалась, прижавшись ухом к гиперуглеродной стенке, жесткие, свирепые черты ее лица смягчались, и казалось, словно она грезит наяву, уносится куда-то далеко-далеко от этой пустой, суровой камеры.
Поэтому Бассириц четко заметил все, как только это произошло.
Рикс резко открыла глаза, и ее взгляд наполнился радостью хищника.
От одного того, как раскрылись веки рикса, рядовой Бассириц вздрогнул, и у него препротивно похолодело под ложечкой. Гиперуглеродная стена, отделявшая его от пленницы, вдруг показалась ему не более прочной, чем стекло.
Бассириц вспомнил детство. Он тогда страшно боялся смотреть на отцовского тарантула, который сидел в террариуме над столом. Паук поглядывал вниз сверху, из прозрачного шара и, казалось, охранял свои маленькие владения, состоявшие из прутиков и песка. Бассирицу тогда казалось, что стеклянный шар – слишком ненадежная тюрьма для тарантула. Когда несколько субъективных лет назад Бассириц прилетел домой в отпуск и узнал о том, что Воришка-Время похитило его отца, он увидел, что стеклянный шар над отцовским столом пуст. Постаревшие сестры усиленно заверяли Бассирица в том, что тарантул давным-давно подох. Но в его воображении паук сбежал из террариума и теперь гулял, где хотел, потому что за ним больше не следил отец. С тех пор бравый морской пехотинец не мог спокойно спать в родном доме.
А теперь ему казалось, что в пленницу вселился дух того пропавшего паука, и что теперь тарантул наконец явился за ним.
Она смотрела прямо на Бассирица, хотя тот точно знал, что видеть его рикс не может.
– Приведите ко мне вашего капитана, – сказала она.
Бассириц тупо кивнул, не в силах противиться ее приказанию.
Лаурент Зай посмотрел на воздушный экран в командном отсеке и вздохнул.
Цвета изображения были неверными, терминология – метафорической, ровные, правильные контуры – чисто математическим построением. Иллюстрация носила исключительно гипотетический характер и являлась всего-навсего представлением теории о загадке. Когда кто-то предпринимал попытки разгадать тайну кванта, ни о чем определенном не могло быть и речи.
– Мы полагаем, что псевдоатомы физически отделены от кремниевого субстрата, – продолжала объяснения Тайер.
Зай обвел взглядом командный отсек. Он гадал, многие ли из присутствующих здесь офицеров на самом деле понимают все это. Все еще не успели толком отдохнуть после сражений и прийти в себя после окончания ремонтных работ. Да еще победа несколько вскружила его подчиненным головы. На протяжении последних пятнадцати минут вопросы лейтенанту-аналитику задавала только Хоббс.
– Кремний просто придает объекту массу? – осведомилась старший помощник.
– Придает массу, мэм, – ответила Тайер, – и служит полупроводниковой средой. Без полупроводника невозможно создать квантовые ямы.
Капитан Зай поморщился. Опять этот термин. Он всегда думал о квантовой механике как о чем-то безопасном, обитавшем в микромире и имевшем отношение к обработке данных и системам связи, и уж никак не соотносящемся с жесткой и «контактной» военной физикой. Стоило только хитрым законам квантового царства прокрасться в макромир – и результаты всегда получались обескураживающими.
– Пожалуйста, объясните еще раз, что такое квантовые ямы, лейтенант.