Корабль для уничтожения миров Вестерфельд Скотт

Адмирал Фаулер кивнула.

– Похоже на то.

– Хотите сказать, что военные тут ни при чем?

Она пожала плечами.

– Мы в этом не уверены. Полагаем, что это дело рук Политического Аппарата. Во всяком случае, мы вчетвером не представляем военных как таковых.

Форум окончательно пришел в замешательство. Наблюдая за офицерами, Нара ничего полезного выяснить не могла. Это были воины, выполнявшие важную миссию, люди жесткие и не желавшие рассуждать о чем-то большем, нежели то, что им было поручено. Что бы там ни говорила Фаулер, эта четверка выполняла приказ.

– Вы доставили указ Императора? – спросил Дрекслер.

Фаулер покачала головой.

– И Императора мы тоже не представляем. Мы могли бы поговорить наедине, председатель?

– Идет заседание Сената, адмирал. Осуществляется судебный процесс.

Фаулер обвела глазами огромную чашу Сената, холодно узнавая в лицо сотни сенаторов. Она вздохнула и развернулась, дабы обратиться ко всем сразу.

– Двое из нас представляют флот Родины и несколько кораблей Высшего Флота. В частности, мой собственный флагманский корабль. – Она указала на офицера, стоявшего слева от нее. – А эти славные офицеры представляют наземные подразделения столичной гвардии и резервных войск Родины. Правда, резервных войск на нашей стороне не так много.

Нара Оксам облизнула пересохшие губы. Армия раскололась.

Дрекслер вздернул брови.

– Следовательно, в вашей иерархии положение осложнилось.

Адмирал Фаулер медленно кивнула и нервным взглядом обвела Форум. Казалось, ей хочется, чтобы аудитория была поменьше. Она переступила с ноги на ноги, взглянула на серый гранитный пол и заговорила, осторожно подбирая слова:

– Да, но, может быть, вы могли бы прояснить нам ситуацию, председатель Дрекслер. Из-за того положения, которое сложилось со связью, военному совету не хватило кворума для голосования по очень важному вопросу.

– Не хватило кворума?

– Проголосовали восемь членов совета, председатель, и в результате голоса разделились как четыре к четырем. Некоторые представители нашего командования полагают, что такое положение должно быть ликвидировано голосом Императора, как это делается по традиции, когда совет собирается неполным составом. – Адмирал кашлянула. – Но другие из нас предпочли бы дождаться голоса девятого члена совета, учитывая всю важность вопроса. Если бы, конечно, можно было увидеться с ней и к ней обратиться.

Впервые за все время адмирал посмотрела на Оксам. По выражению лица этой женщины Нара ничего прочесть не могла. Сознание Фаулер было чистым, будто она не испытывала к происходящему никакого интереса и с величайшей скукой слушала какие-то занудные политические дебаты.

– Что за вопрос? – спросила Оксам. Адмирал ответила ей официальным тоном:

– Совет проголосовал – вернее, не окончательно проголосовал, поскольку не было кворума – по вопросу о столичной гвардии. Речь идет о приказе временно прекратить нормальную деятельность Сената, арестовать сенатора Оксам и передать ее представителям Политического Аппарата.

– То есть пересечь Рубикон? – прошипел Дрекслер.

Адмирал Фаулер кивнула.

– Эта исключительная мера в приказе оговаривается особо.

Дрекслер стал мрачнее тучи.

– Таким образом, в каком-то смысле мы вчетвером находимся здесь, председатель, – продолжала адмирал, – согласно неокончательному решению военного совета. Однако здесь, по другую сторону Рубикона, мы видим перед собой девятого члена военного совета.

Адмирал поклонилась Оксам. Наконец она сумела увидеть эмоции всех четверых офицеров. Сильное волнение, сосредоточенное на ней одной.

– Если нам будет позволено к ней обратиться.

Председатель Дрекслер заговорил осторожно.

Он словно перенял у адмирала тщательность в подборе слов.

– Членство сенатора Оксам в военном совете приостановлено, насколько вам, вероятно, известно, и оно зависит от результатов данного судебного процесса.

Он взглянул на Оксам и выгнул бровь.

На миг Наре показалось, что все это шутка, какой-то странный розыгрыш. Доза лекарства была слишком высока, эмпатическое чутье приглушено, и потому она не могла истинно оценить эмоциональную реальность ситуации. Она ощущала замешательство, воцарившееся в разделившемся на две части городе, но эмоции этих офицеров оказались слишком слабыми и тонкими. Одно не оставляло сомнений. Нара должна была действовать.

«Четыре к четырем, – думала она. – Человек с Чумной Оси сдержал обещание. Теперь я могу нарушить равновесие».

– Председатель Дрекслер, я прерываю выступление в собственную защиту. И предлагаю голосовать за лишение меня сенаторской неприкосновенности и изгнание из Сената.

Поднялся молодой секулярист, который заменил Оксам на посту главного представителя партии.

– Я поддерживаю и предлагаю провести быстрое голосование, если председатель не возражает.

С той стороны, где сидели лоялисты, послышались отдельные возмущенные выкрики, но Дрекслер быстро всех утихомирил. Еще несколько мгновений Сенат пребывал в определенном замешательстве, но затем начали поступать голоса. Оксам чуть не забыла отдать свой собственный голос, выпустив из виду тот факт, что ее пока никто официально не лишил звания представителя его величества с планеты Вастхолд сенатора Империи – со всеми вытекающими из этого правами.

Сенат голосовал.

Через полминуты все было кончено. Даже очень многие лоялисты – то ли от страха и понимания того, что поражение неизбежно, то ли от вспышки верности традициям, которые были еще древнее Императора, – проголосовали вместе с большинством. Обвинение в государственной измене с Нары Оксам было снято. Причина для лишения ее сенаторской неприкосновенности исчезла.

Все это произошло настолько внезапно, что внутри у нее вдруг возникла странная пустота. Она понимала, что еще не скоро ощутит подлинное облегчение.

– Сенатору Наре Оксам возвращаются ее статус и ее обязанности – безоговорочно и безотлагательно, – объявил председатель Дрекслер и обратился к офицерам: – Можете к ней обратиться, адмирал.

Офицеры развернулись к Наре.

– Сенатор, мы ожидаем последнего голоса члена военного совета.

Все еще обескураженная тем, насколько молниеносно развивались события, Нара взяла себя в руки и сосредоточилась. Достаточное число военных дерзнуло выступить против Императора, Дрекслер поддержал их, Сенат действовал быстро и справедливо. Ей оставалось только завершить начатое дело.

И опять все свелось к слову.

– Я голосую против данного предложения, адмирал, – негромко и сдержанно проговорила Оксам.

– Благодарю за разъяснение, – отозвалась Фаулер и обратилась ко всем сенаторам: – Мы просим у вас прощения за это вторжение. Некоторые подразделения, находящиеся под нашим командованием, останутся за пределами Рубикона, чтобы оказать Сенату техническую помощь и всю необходимую поддержку.

– Считаю это приемлемым, – заявил Дрекслер.

– Смерть да пощадит Сенат, – сказала Фаулер.

– Смерть да пощадит Сенат, – негромким хором ответил ей Форум.

Трое офицеров развернулись и зашагали к выходу из Форума. Они спешили к Рубикону и работающей военной инфоструктуре, с помощью которой они могли дать приказы своим подразделениям и кораблям. Но один из флотских офицеров задержался и шагнул к Оксам.

– Сенатор Оксам?

– Да… командор? – откликнулась Нара, разглядев его знаки отличия.

– Меня зовут Маркус Фенту Масруи.

Нара часто заморгала. Это имя было ей знакомо. Масруи был командиром Зая во время операции на Дханту. На самом деле она могла познакомиться с ним в тот же вечер на приеме, когда познакомилась с Лаурентом.

– Это правда, сенатор?

– Что именно, командор?

– То, что Император, в конце концов, хотел убить Лаурента Зая?

Она кивнула.

– Чистая правда, командор. Лаурент сам мне так сказал.

Командор сокрушенно покачал головой.

– Уж если есть на свете человек, который заслуживал вечной жизни, так это Зай.

Только теперь Нара ощутила то чувство, которое офицеры столь умело скрывали до сих пор. Оно прорвалось наружу из-за брони вышколенности, суровой самодисциплины Масруи, из-за десятков лет вдалбливания понятий о верности престолу. Та награда, что была обещана им, та Валгалла, где их погибшие товарищи обретали вечную жизнь, та самая причина, по которой очень многие из них поступали на военную службу… Все это оказалось ложью.

Лицо Масруи исказила гримаса – он словно бы проглотил что-то гадкое. В следующее мгновение он сделал глубокий вдох и сосредоточился.

– И, прошу прощения, хотел вас еще кое о чем спросить…

– Да, командор?

Масруи прикусил нижнюю губу.

– А у вас с Заем… действительно был роман?

– Да, командор. Мы любим друг друга.

Масруи явно оторопел, но тут же порывисто взял Нару за руку и сказал:

– Спасибо вам.

Нара на миг лишилась дара речи, но, освободив руку, проговорила:

– Не надо меня благодарить, командор. Я никогда ни о чем не жалела.

– Конечно, конечно, сенатор. О жалости и речи нет. Но все равно спасибо вам. Мне хотелось… Нам всем хотелось, чтобы Зай как-то… воспрял духом. На Дханту он потерял слишком много. И когда спасательная операция на Легисе провалилась, мы думали, что помилование Императора самое настоящее.

– Но это было не так.

Масруи сглотнул подступивший к горлу ком. Было видно, что и эта ложь вызывает у него чувство ужасной горечи.

– Командор, скажите мне кое-что, – попросила Оксам.

– К вашим услугам, сенатор.

– Вас много? Вас хватит для того, чтобы сразиться с теми, кто безоговорочно пойдет за Императором?

– Пока нет. Но все изменится. Люди узнают правду и пойдут за нами.

Масруи посмотрел вслед своим уходящим товарищам. Он понимал, что ему тоже нужно спешить, начинать революцию, совершать праведную измену, разворачивать гражданскую войну. И все же он еще раз повернулся к Наре.

– Имя Лаурента Зая поможет им сделать выбор, – сказал он.

– И смерть, – добавила Нара.

– Смерть, сенатор?

– Смерть снова стала реальной, командор. Напомните всем об этом.

Командор Масруи на миг задумался и покачал головой.

– Она всегда была реальной, сенатор, – для нас, солдат. Для погибших в космосе редко оставался шанс приживить симбиант. Но я бы сказал, что теперь смерть неизбежна, как всегда была до того, как Император заморочил нам головы своей ложью. – Тогда расскажите всем, – сказала Нара Оксам, – о том, что мы снова свободны.

Прошло очень много времени, и наконец солнце и луна перестали вращаться в небе. Приливы утихли.

Рыбак осмотрел себя. Он почему-то все еще находился здесь, хотя его сожрали тысячу тысяч раз. Рыбины теперь вели себя мирно. Половина из них плавала в лимане, другая половина ушла в залив.

Но нет… еще они плавали… в небе.

Небо заполнили яркие звезды. Казалось, он переместился на тысячу световых лет ближе к центру Галактики. Но на самом деле это были никакие не звезды, а все те же маленькие светящиеся рыбки, разбросанные по небу и выглядящие Галактикой, млечной рекой света. Мысли рыбака стали яснее, и он догадался, что усмирило злобных обитателей глубин. Они достигли своей цели, они только этого и желали – царствовать на ночных небесах.

Они забрались слишком высоко – острогой не достать.

Он бросил острогу на песок и стал смотреть в просторное небо…

Мастер-пилот Иоким Маркс с трудом разлепил веки и увидел перед собой женщину, лицо которой избороздили шрамы.

Ее лицо было бесстрастным. Казалось, у нее повреждены какие-то нервы, и потому черты так невыразительны. Волосы у нее на макушке обгорели. Но при этом взгляд у женщины был ярким и умным.

А глаза… Фиолетовые и светящиеся так, как цветное стекло, когда на него падает солнечный луч.

Неужели он попал в плен к риксам?!

Маркс дернулся и попытался сесть. Женщина со шрамами на лице отпрянула и по-птичьи выгнула голову. По этому движению Маркс сразу понял, что она – не человек.

– Кто ты? – выговорил Маркс и вдруг разглядел Хоббс, стоявшую позади странной женщины.

– Иоким? – произнесла старший помощник.

Она произнесла его имя так осторожно, словно опасалась, что он его забыл. Он решил порадовать ее.

– Как поживаете, Кэтри Хоббс?

Она улыбнулась.

– Вольно.

– Давно я?..

– Три месяца.

– Господи милосердный…

Марксу этот срок показался вечностью, но он все равно воспринимал реальный мир с трудом. Оглядевшись по сторонам, он понял, что находится в отдельной палате лазарета на борту «Рыси». Рикс с фиолетовыми глазами отошла и встала рядом с невысокой женщиной с землистым лицом. Одна из почтенных мертвых? Странно как-то все это выглядело.

– Что здесь делает рикс, Хоббс? Нас что, захватили?

– Нет, мастер-пилот. Она… гость. Или, вернее, союзница. – Хоббс говорила об этом так, словно сама была обескуражена не меньше Маркса. – Она помогала лечить тебя. – Вот эти слова старший помощник выговорила уверенно.

Маркс посмотрел на фиолетовоглазую женщину и моргнул.

– Ну тогда… спасибо, что ли.

Взгляд женщины остался пристальным и бездушным, словно он, Маркс, был для нее кем-то вроде жука или бабочки, наколотой на булавку и помещенной в коробочку для сбора образцов.

– Как ты себя чувствуешь, Маркс? – спросила Хоббс.

Он сел на кровати. Его мышцы явно подвергали искусственным упражнениям или массажу – слабости в них не ощущалось. Пальцы, всегда немного побаливавшие (профессиональная хворь дистанционных пилотов), словно бы ожили и помолодели после вынужденного перерыва в работе. А голова…

Голову ему словно бы другую приставили.

– Что случилось, Хоббс?

– Все.

Вот она, Хоббс, во всей своей красе. Точна и лапидарна, но ведь этого порой бывает мало.

«Наверное, я отвалялся несколько недель, вот у меня башка и освежилась», – подумал Маркс.

Он снова заметил, что старший помощник – ослепительно красивая женщина, а ведь за последние два года он к ней так привык, что перестал замечать ее красоту. Как будто он этот месяц провел в отпуске, а не в… коме?

– Ты попал, что называется, под раздачу, Иоким, – сказала ему Хоббс. – Александр – в смысле, гигантский разум с Легиса – совершал собственный перенос с планеты к объекту. И ты оказался на его пути.

Ага, объект. От этого словечка Маркса зазнобило. В голове у него завертелись образы: под ним находится какое-то желеобразное существо, оно вытягивает свои псевдоподии, как щупальца со стрекательными клетками, с помощью которых морские создания приканчивают своих жертв. Марксу стало не по себе, и он понял, что возвращается к своим последним воспоминаниям перед тем, как он впал в кому. Его захватили как добычу.

– Датчики твоих субдронов закачивали в твое синестезическое пространство все, что только могли, – продолжала Хоббс. – Ты перегрузился информацией. И может быть, отчасти я тоже виновата, Иоким. Мне пришлось выдернуть тебя из гиперсна посередине цикла, а меньше чем через час после этого ты получил удар от гигантского разума. И твое сознание не выдержало.

Маркс посмотрел на Хоббс. Он взглядом умолял ее говорить помедленнее.

– От кого, говоришь, я получил удар?

– От Александра. От гигантского разума с Легиса. К тебе в мозг попала целая планета.

Маркс кивнул и потер виски. Голова у него начала разбаливаться. Насчет целой планеты – это Хоббс здорово завернула. Красиво сформулировала, нечего сказать. Но тут Маркс оторопело моргнул. Он очень надеялся, что это была всего лишь образная фраза.

– Давай еще разок, Хоббс, – взмолился он. – Почему по нашему кораблю без привязи бегает рикс?

– А… – Хоббс немного растерялась. – Она – боевик, из тех, что напали на Легис.

– Ага, боевик, значит. Ну тогда ей самое место здесь, в лазарете.

Маркс смутно догадывался, что ему следует испугаться, как испугался бы человек, которому на колени бросили ядовитую змею. Но его организм пока упорно отказывался вырабатывать адреналин.

– Все изменилось, Маркс. И не только здесь, у нас, но и во всей Империи. Нам пришлось заключить союз – или, по крайней мере, договориться о сотрудничестве – с объектом. С риксами.

– Империя и риксы заключили союз?

Маркс вдруг почувствовал, что не прочь поспать еще месяца три.

– Нет, только мы, Маркс. «Рысь» – сама по себе.

– Погоди! – не выдержал мастер-пилот. – А кто кораблем командует?

Он сжал кулаки. Неужели опять вспыхнул бунт?

– Капитан Зай, конечно.

У Маркса закружилась голова. Ваданец совершил государственную измену?

– Послушай, Маркс, – обратилась к нему Хоббс. – Положение у Императора на данный момент шаткое. Мертвые созвали кворум. Со всей Империи к Родине летят паломнические корабли. Очень может случиться так, что монарха свергнут.

Кворум мертвых? Нет, такое в состоянии измыслить только десятилетние сосунки. Вероятность этого сборища всегда существовала только теоретически. На протяжении шестнадцати столетий Император правил, не слыша ни единого голоса возражения со стороны миллиардов почтенных мертвых. Мертвые никогда не спорили, никогда не выражали несогласие. Для них самая мысль о свержении монарха должна была казаться невероятной.

– Хоббс, – едва выговорил Маркс и замахал рукой, умоляя ее замолчать. Он в ужасе пытался сформулировать вопросы, благодаря которым можно было бы навести порядок в этом странном новом мире. – Какого черта тут у вас… – Вот и все, что у него получилось.

Кэтри Хоббс только рот раскрыла, намереваясь ответить, и Маркс зажмурился.

Старший помощник покачала головой и рассмеялась.

– Мастер-пилот, я думаю, вам пора передохнуть.

Она наклонилась, положила руки ему на плечи. Она прикоснулась к нему. Вот уж перемены, так перемены.

– Мы потеряли очень многих, Иоким. Я так рада, что ты вернулся, – прошептала Хоббс.

Маркс тупо кивнул и откинулся на подушки. Он вдруг снова жутко устал.

Старший помощник вышла, и в палате погас свет.

Маркс лежал и думал. В мозгу у него вертелось множество вопросов, к ним примешивалась обескураженность и, как ни странно, энергия в чистом виде. Маркс чувствовал себя так, словно выпил полный кофейник крепчайшего кофе после того, как день напролет заседал на каких-то совещаниях. То есть его разум устал, но не затуманился. Глубокие вдохи успокаивали мало. Он стал сжимать и разжимать пальцы и заставил себя думать о том, как это здорово, что он снова сможет пилотировать дистанционный флот.

А потом он встретился глазами с риксом. Она осталась в палате. Она смотрела на него, она за ним наблюдала, как врач за пациентом, она словно бы ждала, что проявится какой-то ожидаемый симптом. Мертвая женщина стояла рядом с ней, и их плечи соприкасались с привычной интимностью, как это бывает у тех, кто давно любит друг друга.

Маркс сосредоточил взгляд на риксе. Почему-то ее непроницаемый взгляд, как ни странно, его успокаивал. В темной палате ее фиолетовые глаза сверкали, словно зажженные для медитации свечи. Маркс стал дышать медленнее и снова ощутил ритм прибоя, который ему так долго снился. Он услышал едва заметный звук корабля, вездесущее негромкое гудение двигателя, гул системы воздухоснабжения, жужжание генератора искусственной гравитации.

Что-то стало не так.

Не отводя глаз от рикса, Маркс положил руку на край кровати, ощутил ладонью холод металла. Гудение корабля так ощущалось сильнее. Маркс постарался добиться того, чтобы фантомы сновидения соединились с вибрацией корабля. Память и металл слились. Так множество инструментов в оркестре настраивается на одну и ту же ноту.

И оказалось, что эта нота прекрасно сочетается с блеском глаз рикса.

Она улыбнулась Марксу. А потом они обе – да-да, они любовницы, вдруг окончательно понял он – ушли.

И мастер-пилот понял, какую сделку заключил капитан. Он только гадал, чем же риксы пригрозили Заю, что он согласился пустить эту тварь на борт. Согласился на то, что он сам и его экипаж вступили в сговор с самым заклятым из врагов Империи.

Может быть, Лаурент Зай и не догадывался, не понимал масштабов этой хитрой и тонкой диверсии. А вот Маркс понимал. Он провел сто дней в утробе этого зверя. Он видел его знаки, слышал его музыку. Как смерч становится виден по тем листьям, пыли и обломкам разрушенных домов, подхваченных им, так и контуры Александра и его размеры были обозначены четко и ясно.

«Рысь» была захвачена.

Риксы пришли.

На десять лет раньше (по имперскому абсолютному времени)

Рядовой морской пехоты Бассириц еще раз объяснил своим новым товарищам по команде:

– Просто Бассириц. И все. В той деревеньке, откуда я родом, у нас у всех по одному имени.

– Только одно имя? – воскликнул Астра, перекричав шум толпы.

– Уж лучше одно, чем совсем ни одного, – заверил его старший сержант Торвель Саман.

– Лучше одно, чем слишком много, – подхватил Астра.

– А слишком много – это сколько? – полюбопытствовал Бассириц.

– Это смотря каких!

– В отставке…

– Покойный…

– Капрал!

Все дружно расхохотались, довольные собственными шутками, и так похлопали Бассирица по спине, будто он и сам удачно пошутил. Он смысл не совсем понял, но приставать с расспросами к сослуживцам не стал. Им нравился их добродушный юмор, и он уже знал по опыту, что на некоторых планетах одно-единственное, ничем не приукрашенное имя считается чем-то стыдным или служит знаком низкого происхождения. Но эти ребята, морские пехотинцы с «Рыси», все много чего повидали, всякого разного. Экипаж нового, экспериментального корабля набрали из «сливок» Империи. Бассириц знал, что его взяли только потому, что он жуть как метко стрелял и здорово дрался врукопашную. Он был моложе и гораздо хуже образован, чем его товарищи по команде.

Их отряд разместился, вместе примерно с еще сотней членов экипажа, на постаменте, на котором возвышалась скульптура, изображавшая «Рысь» в натуральную величину. Два километра в длину. И не какая-нибудь там виртуальная обманка, нет. Самая настоящая модель, руками потрогать можно. Бассириц уже начал догадываться, что тут, на Родине, на всякие глупости денег не жалеют. Во всяком случае, на всякие там балы и приемы. Перед постаментом и моделью фрегата лежала огромная площадь, раскинувшаяся около императорского Алмазного Дворца. Площадь была запружена ликующим народом. Бесчисленная толпа. Столько народу Бассириц в жизни не видел. Нет, не просто, чтобы столько народу в одном месте собралось. Не встретил он за всю свою жизнь столько людей вообще. Эта мысль неотвязно сидела у него в голове, и была она такой же драгоценной и торжественной, как сверкающие грани дворца, озаряемые непривычно белыми лучами солнца Родины.

Казалось, тут собралась вся Империя, чтобы проводить в полет экипаж «Рыси».

Старший сержант Саман схватил его за руку и указал на толпу.

– А у нее что-то есть для тебя, Басе.

(Его единственное имя, видно, и впрямь не смущало товарищей. Они уже ухитрились его сократить.)

Зоркий взгляд Бассирица устремился туда, куда указал Саман, и он заметил женщину среди тех, которые страстно танцевали впереди толпы. Она сорвала с себя куртку и блузку, несмотря на осеннюю прохладу, и ее оголенная кожа засверкала подобно солнечному лучу после серых облачений лоялистов. А потом ее примеру последовали другие. Мужчины и женщины начали раздеваться и продолжали свой экстатический, безудержный танец перед тотемом, изображавшим боевой корабль.

Бассириц озадаченно покачал головой. Религия «серых» по всей Империи проявлялась по-разному, но здесь, на Родине, собрались самые разные ее формы, и из-за этого казалось, что вся планета – что-то вроде музея диковинок, собранных для забавы самого Воскрешенного Императора. Поначалу возбужденно пляшущие танцоры показались Бассирицу похожими на монахов. Он за ними наблюдал уже несколько дней. Они встали лагерем на площади возле скульптурного изображения фрегата. Их серые шатры и серые одежды, бритые головы, тихие молитвы, их еда – холодные полевые пайки, – все это наделяло их торжественным величием. И вот теперь Бассириц понимал, что все это было затеяно только ради того, чтобы отвоевать место в первых рядах толпы. Чтобы сплясать этот дикий танец – голышом! – перед экипажем и всем собравшимся на площади народом. Наверное, эти люди думали, что тем самым внесут свою лепту в обряд освящения нового класса имперских боевых кораблей.

Вот так они выражали свое… уважение.

– Рот закрой, муха залетит, рядовой.

Бассириц закрыл рот и улыбнулся, слушая, как весело хохочут его сослуживцы.

– Басе, видать, никогда на освящении не бывал.

– И ты тоже, Астра!

– Зато я видел, как боевые трофеи показывают. Там тоже танцоры были.

– Танцоры – они везде.

– Ага, и еще танцовщицы. У тебя в комнате, похоже, вчера ночью две задержались.

– Это были честные проститутки, рядовой.

– Ну ты, конечно, их честь не затронул.

– Нет, я им просто пасть не дал.

Весь взвод снова расхохотался. Бассирицу было хорошо с ними, тепло – даже под холодным ветром. Это было так ново, так чудесно – стоять здесь, выше толпы, рядом с товарищами, на стропилах постамента. В какие-то мгновения Бассирицу казалось, что он летит над толпой. Он еще никогда не чувствовал такого… волнения.

Он обвел взглядом здания, окружавшие площадь подобно высоченным скалам. Широкие балконы тоже были заполнены народом, видно, что люди там стоят богатые, в роскошных одеждах. Казалось, весь город нарядился к празднику. Бассириц слышал фантастические слухи насчет того, сколько стоят квартиры тут, в этих домах вокруг площади, и что якобы эти квартиры купить нельзя, что Политический Аппарат их только сдает на время важным персонам вроде сенаторов и прилетающих с визитами губернаторов с разных планет. Богатые семейства выкладывали целые состояния для того, чтобы снять квартиры в этих домах хотя бы на несколько дней – в надежде завести полезные связи, продвинуться по социальной лестнице, приблизиться к заветной цели – Возвышению. Все они вышли сейчас на балконы, чтобы поглазеть на модель корабля. Блестящие, сияющие, подобострастные, жаждущие бессмертия.

И когда Бассириц подумал об этом, он догадался, почему его товарищи по команде так счастливы, что находятся здесь. Они стояли на возвышении, над толпой народа, на них глазели имперские плутократы, а они знали подлинную цену себе как солдатам, чувствовали предвкушение истинной награды. За свою безупречную службу – за годы мучений в тесных помещениях маленьких кораблей, за десятилетия, которые у них отняло Воришка-Время, за постоянную опасность внезапной гибели – они наконец получили самую великую награду, которую не купишь даже за самые бешеные деньги.

Если они просто погибнут в бою, и при этом тело их неплохо сохранится, и не слишком пострадает головной мозг, и даже если они останутся в живых, и будет продолжаться их долгая безупречная карьера – все равно Бассирицу и его товарищам предстояло жить вечно.

Вечно. А вечность не может отнять даже Воришка-Время.

Отсюда, с возвышения, Бассириц словно бы воочию видел обещание Императора.

Обводя своими необыкновенно зоркими глазами балконы, где собрались сильные мира сего, Бассириц вдруг кое-что заметил и прервал свои восторженные размышления. На небольшой веранде стояла пара. Она – в белом платье, он – в черной военной форме. Странная пара.