Такой чудесный день Левин Айра

Глава 1

Старые города сносили, новые строили. Здания в них были выше, площади шире, парки просторнее, а поезда монорельса носились стремительнее, хотя реже.

Были запущены еще два межгалактических корабля: к Сириусу В и 61 Лебедя. Марсианские колонии, заново населенные и защищенные от повторения трагедии 152-го, росли день ото дня, как и колонии на Венере и Луне, а также аванпосты на Титане и Меркурии.

Свободный час продлили на пять минут. Телекомпы с голосовым вводом постепенно заменяли старые, клавиатурные. Появился второй, приятный на вкус вариант макси-кейков. Продолжительность жизни выросла до шестидесяти двух лет и четырех месяцев.

Товарищи работали, питались, смотрели телевизор, спали, пели, ходили в музеи и гуляли по паркам аттракционов.

На двухсотлетнюю годовщину со Дня рождения Уэя во время парада в новом городе огромный портрет улыбающегося Уэя нес, в числе прочих, товарищ лет тридцати, обычный во всех отношениях, если бы не правый глаз – зеленый вместо карего. Давным-давно товарищ этот болел, а теперь поправился. У него было свое задание и комната, а также девушка и наставник. Он был умиротворен и всем доволен.

Во время парада произошла странная штука. Когда товарищ маршировал улыбаясь, внутри его само собой стало повторяться цифроимя: Анна СГ, тридцать восемь П, двадцать восемь двадцать три; Анна СГ, тридцать восемь П, двадцать восемь двадцать три. И товарищ задумался, кому бы оно могло принадлежать и почему ни с того ни с сего звучит в голове.

Внезапно осенило: это из его болезни! Цифроимя другой больной, которую звали Ласточка… нет, Лилия. Почему после стольких лет он ее вспомнил? Он принялся четче печатать шаг, стараясь заглушить цифроимя в сознании, и обрадовался, когда дали команду петь.

Рассказал наставнице.

– Не волнуйся. Вероятно, что-то тебе о ней напомнило. Может быть, ты даже видел ее саму. В воспоминании нет ничего страшного, если, разумеется, оно не начинает беспокоить. Повторится – скажи.

Не повторилось. Он был здоров, слава тебе Уни.

Однажды на Рождество, когда он выполнял уже другое задание в другом городе, они с его девушкой и четырьмя товарищами поехали на велосипедах за город. Захватили с собой макси-кейки, колу и расположились обедать рядом с какой-то рощицей.

Он потянулся к банке с колой, которую поставил на почти плоский камень, и нечаянно ее опрокинул. Товарищи с ним поделились.

Через несколько минут, складывая обертку макси-кейка, он заметил на мокром камне плоский искрящийся капельками колы лист с завернутым кверху, словно ручка, черешком. Приподнял лист за хвостик. На камне осталось сухое овальное пятно. Серый участок на мокром черном фоне. Это почему-то показалось важным, и он молча сидел, глядя на листок в одной руке, обертку макси-кейка – в другой и сухой островок на камне. Его девушка что-то сказала. Он встрепенулся, сложил листок и обертку и отдал их товарищу, который протягивал мешок для мусора.

В тот день сухой овал на камне всплывал в сознании несколько раз. И на следующий день. После терапии он про него забыл, а спустя несколько недель с недоумением вспомнил. Может, он уже когда-то поднимал вот так листок? Если и да, память этого не сохранила…

То и дело, когда он гулял в парке, или, как ни странно, ожидал в очереди на терапию, образ сухого островка вновь всплывал в памяти, заставляя его хмуриться.

Произошло землетрясение. (Его сбросило со стула, в микроскопе треснула линза, из недр лаборатории раздался ужасающий рев.) Позже по телевизору объяснили, что на другом краю континента заклинило сейсмоклапан и поломку вовремя не заметили. Хотя товарищи должны, конечно, оплакивать погибших, в будущем это не повторится.

Обрушились десятки зданий, количество жертв исчислялось сотнями, медцентры ломились от раненых. Свыше половины аппаратов для терапии не работали, и процедуры задерживались по неделе и больше.

Через несколько дней после несостоявшейся терапии он стал думать о Лилии: как он любил ее иначе и сильнее, более волнующе, чем кого бы то ни было. Он хотел ей что-то рассказать. Что? Ах да, про острова. Замаскированные острова на карте до-У. Острова неизлечимых…

Позвонил наставник.

– Ты в порядке?

– По-моему, нет, Карл. Мне нужна терапия.

– Подожди минуту. – Наставник тихо сказал что-то в телекомп. Через мгновение повернулся к Сколу. – Сегодня в семь тридцать. Только придется пройтись до медцентра в Т 24.

В семь тридцать он стоял в длинной очереди, думая о Лилии и пытаясь точно вспомнить, какая она. Когда подошел к кабинкам, в голове всплыл образ сухого овала на камне.

Позвонила Лилия (она живет в этом же здании), и он пошел к ней в комнату, которая превратилась в хранилище музея до-У. Из ушей у нее свисали зеленые драгоценные камни, оттеняя розоватую смуглость шеи, а длинное платье зеленой переливающейся материи открывало мягкие конические груди с розовыми сосками.

– Bon soir, – улыбнулась она. – Comment vas tu? Je m’ennuyais tellement de toi[11].

Он обнял ее, поцеловал в мягкие, теплые, приоткрывшиеся ему навстречу губы – и проснулся в темноте, разочарованный: сон, только сон.

Но – странно и пугающе – в нем были мельчайшие детали: запах парфюмерной воды (parfum), привкус табака, напевы Воробейки, страсть к Лилии, злость на Короля, обида на Уни, сожаление о Семье и счастье, что он бодрствует, чувствует и живет.

А утром терапия, и все исчезнет. В восемь.

Сейчас 4:54. Три с небольшим часа…

Скол выключил свет и лежал, глядя в темноту. Пусть он болен, главное – сохранить эти счастливые воспоминания и способность вновь их переживать. Про острова думать не будет – нет, ни за что, это полный сдвиг, – только о Лилии и встречах группы в набитом артефактами хранилище. И может, когда-нибудь снова приснится такой сон.

Однако через три часа терапия, и все улетучится. Поделать ничего нельзя – разве что надеяться на новое землетрясение, но каковы шансы? Сейсмоклапаны исправно работали многие годы и теперь долго не сломаются. А что еще может отложить терапию? Да ничто. Тем более Уни знает, как он однажды солгал, чтобы ее отсрочить.

На ум опять пришел сухой овал на камне. Скол от него отмахнулся. Всего три драгоценных часа жизни. Хотелось думать о Лилии, вспоминать сон. Он и забыл, какие у нее большие глаза, очаровательная улыбка и смугло-розовая кожа, как трогательна ее искренность. Драка, он столько всего забыл: удовольствие курения, увлекательность расшифровывания Francais…

Сухой островок снова всплыл, и Скол раздраженно сосредоточился, чтобы понять, почему сознание цепляется за этот образ, и раз и навсегда его прогнать. Вспомнил весь смехотворно банальный эпизод: пальцы поднимают за хвостик лист в блестящих капельках, в другой руке – свернутая обертка; серый овал на черном мокром камне. Он разлил колу, а там лежал листок, и камень под ним остался су…

Скол сел на постели и испуганно схватился ладонью за правое предплечье в пижаме.

– Иисус и Уэй.

Он встал до сигнала к подъему, оделся и заправил кровать.

В столовую пришел первым, поел и вернулся к себе с оберткой от макси-кейка в кармане.

Развернул ее и как следует расправил на столе. Аккуратно сложил квадратик вдвое, а получившийся прямоугольник втрое. Загладил и проверил – несмотря на шесть слоев, фольга тонкая. Не слишком ли?

Принес из аптечки в ванной вату и катушку пластыря.

Положил вату на обертку – слой еще тоньше, чем фольга, – и начал приклеивать внахлест длинные полоски телесного пластыря, чуть прилепляя концы к столу.

Отворилась дверь, и он обернулся, заслоняя свою работу и пряча катушку в карман. Карл ТК из соседней комнаты.

– Идем завтракать!

– Я уже.

– Понятно. Увидимся.

– Давай, – улыбнулся Скол.

Он закончил, оторвал концы пластыря от стола и направился в ванную. Пристроил самодельную повязку на краю раковины фольгой вверх, засучил рукав.

Аккуратно приложил ее к внутренней поверхности предплечья, где касается инфузионный диск, и плотно прижал края.

Листок. Щит. Получится ли?

Если да, то он будет вспоминать только о Лилии. Никаких островов. Если вдруг начнет думать о них, скажет наставнику.

Опустил рукав.

В восемь Скол стоял в процедурной. Скрестил руки и положил ладонь на скрытую одеждой повязку – согревал ее, на случай если инфузионный диск реагирует на температуру.

Я свихнулся! Заболею всякими болезнями: раком, оспой, холерой… На лице волосы начнут расти!

Всего один раз. При первых же тревожных признаках расскажу наставнику.

Подошла очередь. Он засучил комбинезон по локоть, просунул запястье в резиновое отверстие кабинки, задрал рукав по плечо и одновременно запустил внутрь руку.

Сканер отыскал браслет, и инфузионный диск легко надавил на повязку с ватой… Скол ничего не почувствовал.

– Вы закончили, – сказал ждущий за ним товарищ.

Лампочка кабинки мигала синим.

– Ах да. – Он вынул руку, опуская рукав.

Пора было на работу.

После обеда Скол вернулся к себе и в ванной снял повязку. Фольга была целой, но и на коже после терапии он никогда не видел никаких отметин. Отодрал пластырь.

Ватка была сероватой и скомканной. Он выжал в раковину струйку похожей на воду жидкости.

Началось пробуждение, с каждым днем острее. Мучительно возвращалась память, воскрешая все новые подробности.

Вернулись чувства. Обида на Уни переросла в ненависть; страсть к Лилии – в безнадежный голод.

В ход пошли старые трюки: притворялся, что все нормально, на работе; прикидывался перед наставником, перед девушкой. Но с каждым днем необходимость что-то изображать раздражала больше и больше. Просто бесила.

В день следующей терапии Скол вновь изготовил повязку из обертки, ваты и пластыря и опять выжал в раковину прозрачную струйку.

На подбородке, щеках и над верхней губой показались черные крапинки – начинали расти волосы. Он разломал кусачки для ногтей, примотал проволокой к одной из ручек лезвие и каждое утро до первого звонка намыливал лицо и сбривал темные точки.

Каждую ночь видел сны. Иногда они вызывали оргазм.

Необходимость притворяться безмятежным, кротким и хорошим доводила до исступления. В Рождество Маркса он трусил с другими вдоль воды, а потом убежал вперед – прочь от товарищей и всей загорающей и жующей макси-кейки Семьи. Бежал, пока пляж не сжался до узкой полоски шлифованного камня, и еще дальше, по прибою и скользким опорам старого моста. Наконец, голый и одинокий, остановился между океаном и стремящимися ввысь скалами. Колотил кулаками по каменным стенам, выкрикивал в голубое небо проклятья и рвал неподдающуюся цепь браслета.

Пятое мая 169 года. Он потерял шесть с половиной лет. Шесть с половиной! Ему тридцать четыре. Он в США90058.

А где она? По-прежнему в Инд? На Земле или в межгалактическом корабле?

Тоже живая? Или мертвая, как остальная Семья?

Глава 2

Теперь, когда он сбил до синяков руки и прокричался, стало легче: легче медленно идти с довольной улыбкой, смотреть телевизор и на экран микроскопа, сидеть с девушкой на концертах в амфитеатре.

Все время пытаясь найти выход…

– Что-нибудь беспокоит? – спросил наставник.

– М-м, немного.

– Я так и подумал, выглядишь неважно. В чем дело?

– Понимаете, несколько лет назад я очень болел…

– Знаю.

– И теперь одна из тех, кто тоже был болен, та самая, что затянула меня в группу, – она в этом здании. Можно меня переселить?

Наставник посмотрел с сомнением.

– Как-то не верится, что Уни снова вас свел.

– Мне тоже. Но она здесь. Вчера вечером я видел ее в столовой, а сегодня утром – опять.

– Вы разговаривали?

– Нет.

– Разберемся. Если она действительно тут и это беспокоит, то, конечно, тебя переселят. Или ее. Цифроимя?

– Я до конца не помню. Анна СТ 38П.

Наутро чуть свет раздался звонок.

– Ты обознался, Ли. Ты видел другого товарища. Кстати, Анна СГ, а не СТ.

– Вы уверены? Ее здесь нет?

– Абсолютно. Она в Афр.

– Фу, прямо гора с плеч!

– И еще, Ли, вместо вудверга у тебя терапия сегодня.

– Сегодня?

– Да. В час тридцать.

– Хорошо. Спасибо, Иисус.

– Спасибо Уни.

В ящике стола у него были припрятаны три сложенные обертки от макси-кейков. Он достал одну и пошел в ванную готовить повязку.

Она в Афр. Ближе, чем Инд, но все равно между ними океан. И вся территория Сша.

В АФР71334 его родители; он подождет несколько недель и запросит поездку. Прошло почти два года с их последней встречи, и есть надежда, что разрешат. Там он ей позвонит (притворится, что поранил руку, и попросит какого-нибудь ребенка коснуться сканера уличного телефона) и выяснит, где именно она живет. Привет, Анна СГ. У меня все хорошо. А у тебя? Ты в каком городе?

А дальше? Идти туда пешком? Или запросить машину до какой-нибудь расположенной неподалеку генетической лаборатории? Вдруг Уни догадается?

Даже если все получится и он до нее доберется, что тогда? Глупо надеяться, что она тоже подняла с мокрого камня листок. Нет, злость, она будет нормальным товарищем, как он сам несколько месяцев назад. И при первом же странном слове сдаст его в медцентр. Вуд, Уэй, Иисус и Маркс, что же делать?

Можно забыть о ней; прямо сейчас в одиночку отправиться к ближайшему свободному острову. Там есть женщины, вероятно, много, и у некоторых наверняка смугло-розовая кожа, менее раскосые глаза и мягкие конические груди. Стоит ли рисковать ясностью сознания ради слабой надежды пробудить Лилию?

А она-то пробудила его, сидя на корточках и положив руки ему на колени…

Да, но при этом она не рисковала собой. По крайней мере, не так сильно.

Он побывал в музее до-У; сходил, как раньше, ночью, не касаясь сканеров. Все так же, как в ИНД26110. Кое-какие экспозиции слегка отличались или располагались в других местах.

Нашел еще одну доунификационную карту с восьмью голубыми прямоугольными заплатами. Задняя поверхность была вспорота и наспех заклеена лентой – поработали до него. Эта мысль взволновала. Кто-то нашел острова и, может статься, в этот самый момент на пути к одному из них.

В другом хранилище, где стояли несколько картонных коробок, стол да какой-то агрегат с рядами рычажков и занавеской, он снова поднял карту к свету и увидел замаскированные острова. Срисовал на бумагу ближайший, у юго-восточного побережья Сша, – «Куба». И на случай если рискнет увидеться с Лилией – Африку и два острова рядом с ней, «Мадагаскар» к востоку и маленькую «Майорку» на севере.

В одной из коробок лежали книги; одна на Francais – Spinoza et ses contemporains, «Спиноза и его современники». Полистал и взял с собой.

Вставил карту в раму и вернул на место; побродил по музею. Прихватил наручный компас, вроде бы исправный, «бритву» с костяной ручкой и точильный камень.

– Скоро нас перераспределят, – объявил за обедом руководитель отдела. – Нашу работу передают ГЛ 4.

– Хорошо бы перевели в Афр, – отозвался Скол. – У меня там родители.

Рискованно так говорить, не совсем норма. Но вдруг начальник может косвенно повлиять на его следующее задание.

Девушку Скола перевели. Он поехал в аэропорт ее провожать и заодно посмотреть, можно ли пробраться на борт без разрешения Уни. Видимо, нельзя; плотная в один ряд очередь идущих на посадку делает невозможным трюк со сканером, а к тому времени, когда проходит последний товарищ, рядом уже стоит работник в оранжевом комбинезоне, чтобы выключить и опустить в шахту трап. Выход из самолета представляет собой те же трудности: последний пассажир коснулся сканера под взглядом сотрудника аэропорта; движение трапа переключили в обратную сторону, и технический персонал поднялся на борт со стальными контейнерами макси-кейков и напитков. Может, удастся пробраться на борт через ангар, хотя, если не изменяет память, прятаться в салоне негде. И как узнать, куда в конце концов полетишь?

Итак, нужно разрешение Уни.

Он запросил поездку к родителям. Отказано.

Сотрудникам отдела назначили новые задания. Двое таких же, как он, генетиков-систематиков, 663, отправились в Афр; его распределили в США36104. Во время полета он изучил салон. Прятаться негде. Длинный фюзеляж с рядами кресел, туалет в носовой части, автоматы для макси-кейков и напитков в хвосте и телеэкраны – на всех художественный фильм про Маркса.

36104 располагался недалеко от юго-восточной оконечности Сша. И следовательно, Кубы. Как-нибудь в воскресенье можно поехать на велосипеде и не вернуться, отдыхая в лесопарках и ночью пробираясь в города за едой; согласно карте МДС, надо преодолеть тысячу двести километров. В 33037 он, быть может, найдет лодку или неизлечимых, которые высаживаются на берег, чтобы выменивать товары, как рассказывал Король.

Лилия, что я могу?

Скол снова запросил поездку в Афр и снова получил отказ.

Начал кататься на велосипеде по воскресеньям и в свободный час, чтобы прокачать ноги. Сходил в местный музей до-У: нашел компас получше и зазубренный нож, чтобы резать сучья в лесу. Проверил карту; обратная сторона была нетронута, ее не вскрывали. Написал на ней: «Да, острова, где товарищи свободны, существуют. Долой Уни!»

Как-то рано утром в воскресенье отправился в путь, с компасом и самодельной картой в кармане. В корзине велосипеда была завернута в одеяло дорожная сумка: бритва, точило, кусачки для ногтей, кусок мыла, два макси-кейка, нож, фонарик, вата, лейкопластырь, фотография родителей и дедушки Яна и запасной комплект комбинезонов. Сверху вместе с банкой колы и макси-кейком лежала «Живая мудрость» Уэя. На правом предплечье под рукавом пряталась повязка, хотя, если поведут на терапию, ее, несомненно, обнаружат. Он надел темные очки и с улыбкой крутил педали по дорожке в 36081. Через ритмичные интервалы по проходящей параллельно трассе проносились автомобили. Из их сопел вырывались струи воздуха, и в металлическое заграждение то и дело со стуком ударялись камушки.

Каждый час он на несколько минут останавливался передохнуть. Съел половину кейка и запил колой. Думал о Кубе и что бы такое взять в 33037 для обмена; о тамошних женщинах. Наверное, их привлечет новичок. Без терапии они должны быть невообразимо горячими, красивыми, как Лилия, или даже лучше…

Через пять часов повернул обратно.

Заставил себя думать о работе. Он был штатным 663 в педиатрическом отделении медцентра. Скучные задания, бесконечный однотипный анализ генов. С такого рода должности редко переводят. Он здесь до самой смерти.

Каждые четыре-пять недель запрашивал поездку к родителям.

В феврале 170-го ее разрешили.

В четыре утра по местному времени Скол сошел с трапа самолета и направился в зал ожидания, придерживая правый локоть и притворяясь, что больно. Дорожная сумка болталась на левом плече. Женщина, выходившая следом, приложила по его просьбе браслет к телефону.

– Уверены, что дальше сами справитесь?

– Да, все хорошо. Благодарю. Удачи вам, – улыбнулся он и произнес: – Анна СГ38П2823.

Товарищ ушла.

Устанавливалась связь: экран загорелся, появилась сетка. Потом все погасло. Ее перевели, она на другом континенте. Он ждал, что скажет телефон. Раздался ее голос:

– Секунду, я не могу…

Появилось размытое, крупное изображение ее лица. Потирая глаза, в пижаме, она села обратно на кровать и спросила:

– Кто это?

Позади нее перевернулся на другой бок мужчина. Сегодня суббота. Или она замужем?

– Ли РМ.

– Кто? – Наклонилась ближе, заморгала.

Даже красивее, чем он помнил, только немного взрослее. Красивая. У кого еще такие глаза?!

– Ли РМ. – Он старался, чтобы в голосе не было ничего, кроме обычной вежливости, как у нормального товарища. – Не помнишь? ИНД26110, в 162-м.

Ее брови на мгновение напряженно сошлись.

– Да, – улыбнулась она. – Конечно, помню. Как ты, Ли?

– Отлично. А ты?

– Хорошо. – Она посерьезнела.

– Замужем?

– Нет. Я рада, что ты позвонил. Хочу тебя поблагодарить – за помощь тогда.

– Спасибо Уни.

– Нет-нет. Спасибо тебе. Хоть и с запозданием. – Снова улыбнулась.

– Прости, что тревожу ни свет ни заря. Я проездом в Афр, меня переводят.

– Ничего. Хорошо, что позвонил.

– Ты где?

– В 14509.

– А у меня там сестра живет!

– Правда?

– Ага. Ты в каком здании?

– П51.

– А она в А… не помню.

Товарищ у Лилии за спиной сел на постели, она обернулась и что-то сказала. Он улыбнулся Сколу.

– Это Ли КЕ, – представила она.

– Привет, – ответил Скол, повторяя про себя «14509, П51, 14509, П51».

– Здравствуй, брат, – произнесли губы Ли КЕ, голоса слышно не было.

– Что у тебя с рукой? – поинтересовалась Лилия.

Он все еще держал локоть. Отпустил.

– Да ничего. Упал, когда выходил из самолета.

– Вот же не повезло. – Она посмотрела куда-то мимо. – Там товарищ ждет. Давай заканчивать.

– До свидания. Приятно было тебя увидеть. Ты совсем не изменилась.

– Ты тоже. До свидания, Ли. – Она встала, потянулась к телефону и исчезла.

Скол отключился и уступил место товарищу в очереди.