Такой чудесный день Левин Айра

– И как часто надо… это делать?

– Каждый день. Вчера пропустил. Надоедает, но осталось несколько недель, всего ничего. По крайней мере, я надеюсь.

– Что ты имеешь в виду?

Он не ответил, продолжая бриться.

Она отвернулась.

Начал читать французскую книгу о причинах какой-то тридцатилетней войны. Лилия сначала спала, потом сидела на одеяле, глядя то на него, то на деревья и небо.

– Научить тебя этому языку?

– Зачем?

– Когда-то ты хотела. Помнишь? Я давал тебе списки слов.

– Да. Я их заучила, а потом забыла. Я здорова, на что он мне?

Скол сделал гимнастику, чтобы подготовиться к длинной воскресной поездке, и заставил Лилию. Она покорно подчинилась.

Ночью нашелся бетонный оросительный канал метра два шириной. Скол искупался в медленном потоке, принес в укрытие воду для питья, разбудил и развязал Лилию. Провел ее сквозь деревья и стоял, наблюдая, как она моется. Влажная кожа блестела в неверном свете ущербной луны.

Помог ей вылезти на берег и протянул полотенце.

– Знаешь, почему я все это делаю?

Она молчала.

– Я тебя люблю.

Покачала головой.

– Ты это называешь любовью?

– Да.

Наклонилась вытереть ноги.

– Ты хочешь, чтобы я снова заболела?

– Да.

– Значит, ты меня ненавидишь.

Выпрямилась.

Он взял ее за руку, прохладную, влажную и гладкую.

– Лилия…

– Анна.

Потянулся к губам, но она отвернулась, и он поцеловал ее в щеку.

– Теперь возьми меня на мушку и изнасилуй.

– Я этого не сделаю. – Он отпустил ее руку.

– Не понимаю, почему. – Она надевала комбинезон. Нащупала застежки. – Пожалуйста, давай вернемся в город. Я уверена, тебе можно помочь. Если бы ты был очень, неизлечимо, болен, ты бы изнасиловал. Ты был бы гораздо менее добрым.

– Хватит. Пошли.

– Ли, пожалуйста…

– Скол. Меня зовут Скол. Пошли. – Он вскинул голову и двинулся через заросли в укрытие.

Ближе к концу недели она принялась рисовать ручкой на форзаце второй книги: Иисуса и Уэя (в общем, недурно), группы домов, свою левую руку и несколько заштрихованных крестов с серпами. Он проверил, не пишет ли чего, а то еще попробует в воскресенье кому-нибудь отдать.

Позже сам нарисовал здание.

– Что это?

– Дом.

– Нет.

– Да. Они не обязательно должны быть прямоугольными и с глухими стенами.

– А что за овалы?

– Окна.

– Никогда такого не видела. Даже в музее. Где это?

– Нигде. Я придумал.

– А-а. Так это не дом. Он не настоящий. Как можно рисовать ненастоящее?

– Я болен, ты забыла?

Она вернула ему книгу, не глядя в глаза.

– Не шути так.

Он надеялся – ну не надеялся, скорее думал, а вдруг… – что в субботу вечером, по привычке, из вспыхнувшего неожиданно желания или даже по товарищеской доброте она подпустит его поближе. Но она не захотела. Вела себя так же, как и во все предыдущие дни: сидела молча в сумерках, обхватив колени руками и глядя на багровеющее небо между качающимися верхушками деревьев и скалистым выступом над головой.

– Суббота, – напомнил он.

– Я знаю.

Помолчали.

– Ты не дашь мне пройти терапию, так?

– Так.

– Значит, я могу забеременеть. А ни мне, ни тебе детей иметь нельзя.

Он хотел было сказать ей, что там, куда они направляются, решения Уни не имеют значения, однако время еще не настало, – она могла перепугаться и стать неуправляемой.

– Да, наверное, ты права.

Связав и накрыв, поцеловал ее в щеку. Она молча лежала в темноте, и он встал с колен и вернулся к своим одеялам.

Воскресный марш-бросок удался. Утром их остановила группа молодежи, но лишь за тем, чтобы попросить помощи, и пока Скол возился с порвавшейся велосипедной цепью, Лилия сидела поодаль на траве. К закату они были в лесопарке к северу от 14266. Позади осталось километров семьдесят пять. Укрытие снова нашли с трудом, зато полуразрушенный дом, построенный до или сразу после Унификации, с провисшими зарослями вьюнков вместо крыши, был больше и удобнее, чем их первое пристанище. В ту же ночь, несмотря на долгий путь, Скол смотался в 266 за трехдневным запасом макси-кейков и питья.

На этой неделе Лилия стала раздражительной.

– Мне надо зубы почистить. И принять душ. Сколько еще так будет продолжаться? Всю жизнь? Может, тебе и нравится животное существование, а мне – нет, я человек. И спать связанная я тоже не могу.

– Прекрасно спала целую неделю.

– А теперь не могу!

– Тогда лежи тихо и не мешай мне.

Она смотрела на него недовольно, а не сочувственно. Что-то осуждающе хмыкала, когда он брился или читал; огрызалась или вовсе не отвечала. Во время зарядки заартачилась, и пришлось пригрозить оружием.

Скол говорил себе, что причина – в ослаблении действия предыдущей терапии (восьмое маркса не за горами), и раздражительность, естественное недовольство пленом и физическими неудобствами – признаки здоровой Лилии, погребенной под Анной СГ. Нужно было бы радоваться, и, размышляя отвлеченно, он радовался. Тем не менее жить с сострадательным и покорным товарищем прошлой недели было гораздо легче.

Лилия жаловалась на насекомых и скуку. Как-то ночью согласно расписанию пошел дождь, и она жаловалась на дождь.

Однажды Скол проснулся от какого-то шевеления. Посветил фонарем. Она уже развязала запястья и высвобождала ноги. Он заново ее связал и ударил.

В ту субботу они не разговаривали.

На следующий день снова ехали. Скол держался рядом и внимательно следил за ней, когда кто-то попадался навстречу. Напоминал улыбаться, кивать и отвечать на приветствия, как будто все в порядке. Лилия угрюмо молчала, и он опасался, что, несмотря на пистолет, она того и гляди позовет на помощь или откажется продолжать путь.

– Не только тебя – всех, кто попадется на глаза. Клянусь, я всех прикончу!

Она крутила педали, улыбалась и нехотя кивала. У него заклинило переключение скоростей, и пришлось остановиться, хотя проехали только сорок километров.

К концу третьей недели ее раздражительность поутихла. Она хмуро сидела, дергая травинки, рассматривала кончики пальцев и крутила браслет. На Скола смотрела с любопытством, словно на незнакомца. Приказы выполняла медленно и механически.

Он чинил велосипед, думая, что искусственно торопить ее пробуждение не стоит.

Как-то вечером, когда шла четвертая неделя, она поинтересовалась:

– Куда мы едем?

Они доедали последний на сегодня кейк.

– На остров Майорка. В Море вечного мира, – ответил Скол после секундного колебания.

– Майорка?

– Остров неизлечимых. На земле таких семь. На самом деле больше, потому что некоторые – целые архипелаги. Я нашел их на карте музея до-У еще в Инд. Их залатали сверху, а с карт в МДС вовсе убрали. Хотел рассказать тебе в тот день, когда меня «вылечили».

Лилия помолчала.

– Ты сказал Королю?

Впервые вспомнила его за все это время. Сообщить ей, что Королю не требовалось ничего говорить, что он давно все знал и скрывал? Какой смысл? Король мертв, зачем оскорблять его память?

– Да. Он очень удивился и обрадовался. Не понимаю, почему он… сделал то, что сделал. Ты же знаешь?

– Знаю. – Она отвела глаза и откусила макси-кейк. – Как они живут на том острове?

– Понятия не имею. Может, совсем без удобств, очень примитивно. Всё лучше, чем так. – Скол улыбнулся. – Как бы то ни было, они свободны. И не исключено, что высоко цивилизованны. Первые неизлечимые, наверно, были самыми независимыми и изобретательными.

– Не уверена, что мне туда надо.

– Не торопись. Через несколько дней сама поймешь. Это ведь ты первая додумалась, что могут существовать колонии неизлечимых, помнишь? Ты просила меня их отыскать.

– Да, – кивнула она.

Несколько дней спустя она взяла найденную им французскую книгу и попробовала читать. Он сел рядом и переводил.

В то воскресенье с ними поравнялся велосипедист.

– Привет.

– Привет, – отозвался Скол.

– А я думал, эту модель уже изъяли, – удивился попутчик, крутя педали слева от Скола.

– Ага, но на стоянке других не было.

У товарища был велосипед с более тонкой рамой, и скорости переключались нажатием кнопки.

– В 935?

– Нет, 939.

– А-а. – Товарищ бросил взгляд на корзины, где в одеялах лежали сумки.

– Ли, давай поднажмем, – вмешалась Лилия. – Их уже не видно.

– Никуда не денутся – еда и одеяла у нас.

Товарищ улыбнулся.

– Все равно, поехали быстрее, – настаивала Лилия. – Нечестно заставлять их ждать.

– Ладно. – Скол повернулся к товарищу. – Счастливо.

– И вам.

Оторвались.

– Молодец. Он уже собирался спросить, зачем нам столько всего.

Лилия не ответила.

Они проехали около восьмидесяти километров и расположились в лесу к северо-западу от 12471, в одном дне пути от 082. Нашли неплохое укрытие – треугольную расщелину между скалистыми уступами, над которой нависли кроны деревьев. Скол нарезал веток, чтобы завалить вход.

– Меня больше не надо связывать. Я не убегу и не стану звать на помощь. Убери пистолет.

– Хочешь на Майорку?

– Конечно. Очень. Я всегда хотела. Когда была собой.

– Хорошо. – Скол спрятал пистолет и в ту ночь ее не связывал.

Однако его встревожил столь будничный тон. Где же энтузиазм? И благодарность… Он признавался себе, что ожидал именно их: благодарности, проявлений любви. Лежа без сна, слушал ее тихое, спокойное дыхание. На самом деле спит или прикидывается? Вдруг каким-то немыслимым способом водит его за нос? Посветил фонариком. Веки смежены, губы приоткрыты, руки сложены под одеялом, будто она все еще связана.

Напомнил себе, что сегодня только двадцатое маркса. Через неделю-другую она станет более эмоциональной. Закрыл глаза. Когда проснулся, она подбирала с земли камни и прутья.

– Доброе утро, – произнесла дружелюбно.

Неподалеку нашелся ручеек и дерево с зелеными плодами. Скол решил, что это olivier[12]. Плоды были горькими и странными. Они оба предпочли макси-кейк.

Лилия спросила, как он избавился от терапии. Рассказ про листок на мокром камне и самодельные повязки произвел впечатление. Она похвалила его находчивость.

Как-то ночью отправились в 12471 за едой, полотенцами, туалетной бумагой и одеждой. Заодно изучили в МДС при слабом свете фонаря карту местности.

– Доберемся в 082, а потом? – спросила Лилия на следующее утро.

– Спрячемся на берегу и станем каждую ночь высматривать неизлечимых.

– Они рискнут высадиться?

– Думаю, да. Подальше от города.

– Разве им не логичнее плыть в Евр? Это ближе.

– Будем надеяться, что заглядывают и в Афр. Хочу взять в городе что-нибудь для обмена на острове. Что-нибудь ценное. Надо подумать.

– Есть шансы найти лодку?

– Вряд ли. Прибрежных островов там нет, значит, не будет и моторок. Конечно, остаются еще весельные в парках аттракционов, только не представляю, как прогрести двести восемьдесят километров.

– В принципе возможно.

– Да, в крайнем случае. Но я рассчитываю на менял или какую-то организованную спасательную операцию. Майорка вынуждена защищаться, Уни знает о ее существовании, знает обо всех островах. Тамошние товарищи, наверное, выискивают новеньких, чтобы пополнить свои ряды.

– Не исключено.

Ночью снова шел дождь, и они сидели рядом, завернувшись в одеяло и вжавшись между высокими каменными уступами в самом дальнем и тесном уголке своего укрытия. Он поцеловал ее и хотел расстегнуть комбинезон. Она остановила его руку.

– Я понимаю, это звучит глупо, но я как-то до сих пор не могу в другие дни. Давай дождемся субботы.

– Действительно, глупо.

– Знаю, и все-таки… Пожалуйста!

– Конечно, если ты так хочешь, – отозвался Скол через секунду.

– Хочу.

Они читали книги и прикидывали, что лучше всего взять в 082 для продажи. Он проверял велосипеды, а она увлеклась гимнастикой – даже его перещеголяла.

В субботу вечером, вернувшись с ручья, Скол застал Лилию с пистолетом в руке. В сощуренных глазах горела ненависть.

– Он мне звонил, перед этим.

– О чем ты го…

– Король! – выкрикнула она. – Он звонил мне! Ты, лживый, злобный… – Она нажала на крючок. Потом еще раз, сильнее. Посмотрела на пистолет, на Скола…

– Там нет генератора.

Снова взглянула на оружие, на него, шумно вдохнула, раздувая ноздри.

– Злость! Что на тебя наш… – начал он.

Она размахнулась и запустила в него пистолетом. Он заслонил лицо, и удар пришелся в грудь. От боли перехватило дыхание.

– Идти с тобой? Трахаться с тобой? После того, как ты его убил? Ты… ты fou, зеленоглазый chien, cochon, batard![13]

Он схватился за грудь, перевел дух.

– Я не убивал! Он покончил с собой, Лилия! Иисус и…

– Потому что ты ему солгал! Про нас! Сказал, что мы…

– Он сам выдумал. Я говорил, что это неправда! Говорил! А он не поверил!

– Нет, ты подтвердил. Он сказал, что ему плевать, что мы друг друга стоим, а потом отключился и…

– Лилия, клянусь любовью к Семье, я говорил ему, что это неправда!

– Тогда почему он повесился?

– Потому что знал!

– Потому что ты ему сказал! – Она повернулась и схватила велосипед – корзина была уже упакована, – стала пробираться сквозь наваленные у входа ветки.

Скол бросился следом и обеими руками ухватил заднее колесо.

– А ну вернись!

– Пусти!

Он взялся за раму, вырвал велосипед и отбросил в сторону. Схватил ее за руку и держал, несмотря на посыпавшиеся удары.

– Он знал про острова! Острова! Он жил недалеко от одного из них, торговал с товарищами! Это он рассказал, что они высаживаются на берег!

Лилия широко раскрыла глаза.

– Что ты такое говоришь?

– У него было задание рядом с таким островом. Фолклендские острова, у побережья Арг. Он видел неизлечимых и выменивал у них разные штуки. Он не сказал нам, потому что знал, что мы захотим туда перебраться, а он был против! Вот почему он повесился! Понимал, что ты узнаешь от меня и что ему больше не быть «Королем», и ему было совестно, и он устал.

– Ты лжешь. И ему солгал. – Она вырвала руку, да так резко, что на плече поползла материя.

– Это неизлечимые дали ему парфюмерную воду и семена табака.

– Не хочу тебя слушать. И видеть не хочу. Я пойду туда одна.

Подобрала свою сумку и размотавшееся одеяло.

– Не сходи с ума.

Не слушая его, Лилия подняла велосипед, бросила сумку в корзину и запихнула сверху одеяло.

– Никуда ты без меня не пойдешь.

– Еще как пойду. – Ее голос дрожал.

Они тянули велосипед в разные стороны. В сгущающемся сумраке Скол смутно различал ее лицо.

– Я тебя не пущу.

– Лучше повеситься, как он, чем идти с тобой.

– Слушай меня, ты… Я еще полгода назад мог добраться до острова! Я уже поехал и вернулся, потому что не хотел бросать тебя, мертвую и безмозглую! – Он с силой толкнул Лилию к каменной стене и отшвырнул велосипед. Прижал ее руки к скале. – Я приехал сюда из Сша, и это животное существование нравится мне не больше, чем тебе. Драться я хотел, любишь ты меня или ненавидишь…

– Ненавижу!

– …но ты останешься со мной! И плевать на пистолет – управлюсь руками и камнями. Так что вешаться не придется, я сам…

От удара коленом пах взорвало болью… Когда он пришел в себя, Лилия – бледно-желтый силуэт во мраке – уже отчаянно пробивалась наружу сквозь ветки.

Он поймал ее за руку и бросил на землю. Она истошно вскрикнула.

– Batard![14] Больной, агрессивный…

Он упал на нее и зажал ей рот, сдавил изо всей мочи. Она укусила его за ладонь, впилась зубами, лягнула, стала бить кулаками по голове. Он прижал коленями ее ноги, поймал запястье. Она продолжала кусаться и лупить его свободной рукой.

– Суббота! Люди вокруг! Хочешь, чтоб нас обоих «вылечили», глупая сучка?

Она все еще бушевала.

Потом стихла, тяжело дыша; зубы разжались, отпустили.

– Garce![15] – произнес он.

Лилия попробовала шевельнуть ногой. Он придавил сильнее. Руку жгло так, будто вырвано мясо.

Она лежала под ним, побежденная, с раздвинутыми ногами, и он вдруг завелся. Захотелось сорвать с нее комбинезон и «изнасиловать». Сама просила подождать субботы! Может, тогда бросит всю эту ткань про Короля и про то, как она его, Скола, ненавидит, перестанет драться – именно этим они и занимаются – и поливать его французскими ругательствами.

Она смотрела ему в глаза.

Скол отпустил запястье и рванул комбинезон, там, где разошлась материя. Лилия принялась брыкаться с новой силой.

Он раздирал эластичную материю, обнажил перед, стал гладить мягкие полные груди, гладкий живот, лобок с несколькими близко поросшими волосками, ниже – влажные губы. Она била его по голове, вцеплялась в волосы, кусала ладонь. Он скользил по ее телу свободной рукой, ласкал пальцами, мял, возбуждаясь все больше. Разорвал комбинезон донизу. Она пнула его, попробовала скинуть, но он сел сверху, плотно придавив ногами к земле, прижался бедрами, поймал ладонь одной руки и пальцы другой.

– Тише… Тише…

Вошел наполовину.

Она брыкалась, извивалась, сильнее кусала руку.

Еще толчок – и внутри целиком.

– Тише, Лилия… – повторял он, – тише…

Выпустил руки и, лаская мягкую грудь, почувствовал, как напрягаются под пальцами соски.

– Тише, тише.

Двигался медленно, затем быстрее и резче.

Встал на колени. Она лежала, прикрыв глаза одной рукой, а другую закинув назад; грудь тяжело вздымалась.

Поднялся, встряхнул свое одеяло и накрыл ее по плечи. Присел рядом на корточки.