Игра. Я поймаю тебя Лора Вайс

Глава 27. Ева

Блин, я вся в этом… какая гадость… срочно в ванную! Фу, фу, фу…

Кое-как втискиваюсь в свои вещи. Тут как некстати заявляется Белла, бросает на меня быстрый взгляд. Все-то вы здесь подмечаете, все-то знаете и помалкиваете.

Но как же я рада, нет, я просто счастлива, что подонок сдержал обещание и не полез ко мне. И вообще, он был какой-то странный. Слишком уж милый. Однажды Ольга обмолвилась, Игнашевский никогда не был с ней милым парнем, он всегда был груб, всегда! И общался исключительно в повелительно-приказном тоне. Притом я тогда заметила подозрительный блеск в глазах сестры, задор, удовольствие. Урод довел её до этого состояния, полностью исковеркал восприятие, перевернул представление о хорошем и плохом, заставил получать удовольствие от того, от чего нормальные люди испытывают отвращение. И все это за каких-то три месяца. А ведь мне надо будет еще как-то изловчиться и навестить Олю.

Но, хотя бы теперь смогу платить за ее лечение. Часть денег уже перевела на счет двоюродной сестры покойной тети, а та в свою очередь сняла их и заплатила наличными еще за месяц лечения в клинике.

Следующие четыре дня я практически не пересекалась со своим хозяином, разве что иногда мы оказывались за общим столом, но даже в эти встречи Игнашевский на меня толком и не смотрел, то газету читал, то в телефоне копался, то просто делал вид, что он за столом один. А мне это нравилось. Своим поведением Ян лишний раз доказал, как он воспринимает женский пол. Ох, как глупо было со стороны Ольги надеяться, что она сможет пробить эту носорожью шкуру. Игнашевский непробиваем, он никогда бы ее не полюбил, он вообще неспособен любить. Человек, который все измеряет деньгами, который умеет общаться только с позиции власти и силы — этот человек уже мертв внутри, причем давно. А все истории про то, как жуткое чудовище обретает человеческий облик, ибо его полюбили — это лишь глупые наивные сказки, цель которых вроде как подарить надежду в свою исключительность, мол, именно ты способна спасти потерянную душу, потому что ты особенная, «нитакая» как все. Ага, да, да…

Я вот ни разу не ощутила себя особенной после ночи со зверем. Да, он был почти деликатен, наверно. Но он просто пришел и устранил проблему, которая ему мешала. Я же просто вынуждена была с этим согласиться, ни больше, ни меньше.

И как бы хотелось, чтобы второго раза не случилось, но ведь случится. Потом будет третий, четвертый и в какой-то момент я собьюсь со счета. Кстати, надо завести календарик.

А сегодня я проснулась с жуткой головой болью, так как вчера до позднего вечера готовилась к предстоящим контрольным в институте. Преподаватели выслали столько материала, что у меня едва мозги не вскипели. И только собралась отправиться на прогулку, чтобы проветриться, как дверь неожиданно распахнулась. На пороге возник Ян собственной персоной, весь какой-то взъерошенный, то ли злой, то ли просто не выспавшийся.

— Утро доброе, — уверенным шагом прошел к кровати, — раздевайся.

— Что? — у меня аж дыхание перехватило. То есть, вот так вот оно все и будет происходить?

— Что слышала, Ева, — вдруг подлетает, начинает стаскивать с меня футболку, снова хочет порвать бюстгальтер, но не даю, вцепляюсь в его руки.

— Не надо, пожалуйста.

— В таком случае делай то, что я говорю, а не тяни кота за хвост, — убирает руки.

Мне так и хочется спросить, что он задумал, что сейчас будет? Все-таки срок воздержания почти вышел. И мне дико страшно, каким будет второй раз. Кажется, даже страшнее, чем было в первый. Сейчас он может и не сдержаться, к тому же Игнашевский буквально кипит изнутри, смотрит звериным взглядом, желваки на скулах ходят ходуном.

— Хорошо, — расстегиваю лифчик, снимаю, затем тянусь к джинсам.

— Медленно, — чуть ли не рычит, после чего дергает за пуговицу с такой силой, что та улетает прочь.

И вот эта машина стоит надо мной, мечет молнии. Нет, я не смогу… и отворачиваюсь. Не хочу видеть мерзавца, не хочу.

— В чем дело? — голос звучит немного спокойнее, но все равно жестко.

— Я не понимаю тебя, Ян. Какого черта ты сейчас собрался со мной делать?

— Для начала, — запускает пальцы мне за пояс и стягивает джинсы вместе с бельем, — раздеть тебя.

— А потом? — срываюсь на хрип.

Но вместо ответа Игнашевский хватает за плечи, рывком разворачивает к себе.

— Теперь ты само совершенство, — опускается на кровать, а рукой касается волос на лобке.

Да, за эти дни я кардинально изменилась внизу. Теперь у меня там красуется отчетливый треугольник.

— Подойди, — хватает за короткие волоски, тянет.

Через мгновение чувствую животом его губы, отчего невольно закрываю глаза. Конечно, я боюсь. Игнашевский будто не в себе, но сейчас мне нужно сделать все, чтобы облегчить то, что вот-вот произойдет. Тогда же накрываю руками его голову, запускаю пальцы в волосы. А кроме губ чувствую язык, потом легкие покусывания. И пока он целует, успевает сам избавиться от джинсов.

— Опустись на колени, Ева, — убирает от себя мои руки, сжимает их.

Приходится выполнить приказ.

— А сейчас посмотри на меня, — касается челки, — в глаза, Краснова, в глаза, не на член, — на что послушно поднимаю взгляд, веду им по татуировкам на груди этого медведя. — Завтра к тебе приедет врач, еще раз осмотрит. И если все хорошо…

— Ясно, — снова хочу опустить голову, но он не дает.

— Не торопись прятаться, — ведет пальцами по щеке, губам, затем спускается по шее к груди. — Сегодня у нас будет секс.

Кажется, я догадываюсь, какой именно. И уже представляю, насколько это будет сложно с его-то толщиной. К тому же я не умею и не знаю, как мой организм отреагирует на такое.

— Подползи поближе, — поглаживает большим пальцем правый сосок. — У тебя шикарная грудь, Ева.

А я все меньше понимаю, что вообще происходит.

— Сейчас ты накроешь их своими руками, — переходит ко второй груди, — и зажмешь между ними член.

— И всё? — окончательно теряюсь.

— Может быть всё, может, нет… на самом деле, это зависит от тебя. Если справишься, получишь награду.

— А если нет?

— Накажу.

— Как?

— Узнаешь, когда буду наказывать.

Как же мне стыдно, как погано, но лучше уж так, чем давиться и пускать слюни до колен. Я видела глубокий минет в порно — это отвратительно, ужасно, гадко, унизительно.

В этот момент Ян садится на самый край кровати, после чего тянет меня за подбородок вверх и целует.

— Ну, вперед, — с трудом отрывается от губ. — Давай, не робей.

Я делаю, как он сказал — зажимаю.

— Теперь двигайся, — произносит совсем низким голосом, а когда поднимаю взгляд, вижу его потемневшие глаза, где зрачок практически слился с радужкой.

Но у меня выходит скверно, не получается его удержать, не получается нормально двигаться, ничерта не получается. И уже откровенно хочется разрыдаться, как вдруг Ян снова целует.

— Все хорошо, куколка, — шепчет в губы, — просто расслабься, — накрывает мои руки своими, — вот так, — помогает двигаться.

— Нехорошо, — как-то вырывается само собой.

— Так уверена? — ухмыляется. — А он другого мнения. Только тебе надо ускориться.

Спустя еще минуту чувствую, как член стал словно каменный, а в следующий миг дернулся и мне на грудь, шею хлынула горячая сперма. Но следом случилось кое-что гораздо хуже этого — у меня внизу живота словно стянуло все, заныло. Конечно же, я знаю, что это за ощущения. Только не пойму, откуда, с какой такой стати.

- Молодец. Ты справилась, — произносит сквозь тяжелое дыхание. В тот же миг хватает под мышки и затягивает на кровать. — Встань надо мной.

Глава 28. Ян

Все четыре дня я старался держать себя в руках. Старался, как мог, но ее присутствие рядом, ее запах, ее голос… это невыносимо. Меня тянет к девчонке с такой силой, что боюсь натворить беды. Мне нужно чувствовать над ней полную власть. На хрен ненависть, на хрен презрение, мне нужна покорность. Ева должна хотеть принадлежать мне, должна смотреть на меня с восторгом и ожиданием очередной встречи. Но мелкая засранка по-прежнему щетинится, боится, презирает. Я дал ей эти дни, чтобы пришла в себя, привыкла, чтобы не шарахалась от одного звука моих шагов.

И что в итоге? В итоге ничерта не изменилось. Как тряслась, так и трясется, как смотрела на меня глазами загнанного в угол дикого зверька, так и смотрит. Хотя я искренне пытался, задвинул все свои желания глубоко в … и был понимающим, терпеливым даже ласковым. А еще я пытался сам преодолеть свою тягу. Так не должно быть, между мной и куклой всегда должно оставаться расстояние. Меня не волнует жизнь этих женщин, их не волнует моя жизнь, между нами только секс на договорной основе. Но с Евой… с ней все через задницу.

Сегодня утром меня окончательно накрыло. Я понял, что если не возьму ее, если не почувствую девчонку в своих руках, то однозначно разнесу полдома. И шел к Красновой с целью показать, кто тут хозяин, показать, кто она есть для меня, что она кукла.

А сейчас сижу, смотрю на нее… на эти красные от стыда щеки, на опухшие губы, потому что я не могу целовать ее спокойно, на порозовевшую грудь, перепачканную мной. И только сильнее хочу.

— Молодец, ты справилась, — я ей пообещал вознаграждение, а обещания надо выполнять. — Встань надо мной.

Но лукавить не буду, мне срочно нужно ощутить Краснову, вдохнуть ее запах, увидеть, как она задрожит от оргазма. Тогда подхватываю поганку, затягиваю на себя. Боже, между ног Ева просто прекрасна. Именно такой должна быть женщина — натуральной. У неё никаких выпирающих малых губ, все очень аккуратно, спрятано, но если раскрыть, тогда глазам явится нечто еще более прекрасное.

Она встает, как я прошу, руками упирается в спинку кровати, а я немедленно проникаю языком в складки. И не отпускаю, крепко держу за попку, чтобы не думала ерзать. Поначалу девчонка растеряна, уж про смущение вообще молчу, она не знает, куда себя деть. Тогда слегка прикусываю её, отчего Краснова ойкает.

— Не суетись, — и слегка шлепаю по правой ягодице. — Иначе все самое интересное пропустишь.

— Ян… это награда или наказание? — выдает с придыханием.

— Это уж тебе решать, — и это она считает наказанием? Когда мужик вылизывает ее? Ну, детка, сама напросилась.

В ту же секунду буквально прижимаю ее к себе. Скоро Ева начинает сжиматься, пытается подняться, но нет. Пока, милая, ты не кончишь, не отпущу. Следом отвешиваю шлепок по левой ягодице. Когда же малышка принимается раскачиваться мне в такт, когда перестает сопротивляться, ослабеваю хватку. Но кончает Краснова снова, молча, однако ее так накрывает, что аж падает мне на живот. И я еще несколько минут я любуюсь плодами своих трудов — слегка набухшими и влажными складками. До чего же хочется проникнуть в нее.

Ева вздрагивает, ощутив мои пальцы у самого входа.

— Больно тебе уже не будет, — поглаживаю ее, а через минуту ввожу во влагалище большой палец. Краснова тотчас натягивается как струна, встает на цыпочки, и все, что б её, молча. — Неужели больно?

— Нет, — выдает с трудом.

— Хорошо, — уже завтра я возьму тебя как положено. — Иди в душ, а потом кое-куда съездим, — отпускаю свою куколку.

— Куда? — сразу садится.

— Проветримся.

Хватит ей сидеть в четырех стенах. В конце концов, она тут не пленница. Некоторые из моих кукол так, мягко говоря, наглели, что приходилось их осаждать, напоминая, кто тут настоящий хозяин и кто тут они. Но с Евой… с Евой одни сплошные «но». Может, она и впрямь думает, что пленница? Интересно, ей понравится сегодняшнее рандеву? И вообще, что ей нравится? Надо бы как-то аккуратно узнать.

Когда она возвращается из душа, я все еще лежу на кровати.

— Почему ты здесь? — сразу поправляет полотенце на груди.

— Задумался.

— Тогда у меня вопрос. Что мне надеть?

Вот это правильный вопрос. Я с удовольствием посмотрю, как она будет одеваться.

— В чем тебе будет комфортно и удобно. Низ лучше джинсы.

— Ладно.

— Только одеваться будешь здесь. Приступай, — закладываю руки за голову. И да, я все еще голый, из-за чего Ева все это время будто с членом разговаривает, а не со мной. — В глаза, милая! Смотри мне почаще в глаза.

Девчонка багровеет и бежит в гардеробную. Возвращается, правда, скоро, тогда же снова поворачивается ко мне спиной и убирает с себя полотенце. Попка у нее прелесть, такая женственная, бедра округлые, никаких орехов. Все эти каучуковые фитоняшки не по мне, я предпочитаю женщин фигуристых, но мягких. Краснова как раз такая. У нее есть сексуальный животик, есть просто охренительная грудь, тонкая талия.

— Развернись передом, — приподнимаюсь.

Ева нехотя, но разворачивается.

— Вот теперь можешь наряжаться.

Но что-то моя куколка хмурится, принимается сопеть, когда берется за джинсы.

— В чем дело?

— Ни в чем.

— Вот давай без этого.

— Рука ноет второй день.

— И почему я об этом слышу только сейчас?

— Ничего страшного, — начинает сгибать в локте, — такое периодически бывает. Реакция на перемену погоды.

— М-да, значит, наши планы меняются, — я хотел познакомить ее со своей Стрелой, вывести на манеж, прокатить, но раз рука, то ни о каких манежах не может быть и речи.

— Так, мне одеваться? — выпрямляется.

— Угу, — думай, Ян, думай, куда еще податься. Надо что-нибудь успокаивающее, расслабляющее и подходящее для моей зашуганной рыси. — Ты насекомых не боишься? — скольжу взглядом по ее телу.

— Комаров боюсь, тараканов. А еще пауков.

— Это хорошо. В общем, я буду ждать в гостиной, — быстро натягиваю джинсы и удаляюсь, чтобы сделать пару звонков.

Глава 29. Ева

Что он еще задумал? Куда меня потащит? Не удивлюсь, если в какой-нибудь парк на лавочку. У него же вторым или третьим пунктом шел секс в общественных местах.

Какими славными были эти четыре дня, но они прошли.

Каждый раз после Игнашевского я чувствую себя выжатым лимоном, он точно вампир, который питается жизненной энергией. Вот и Олю иссушил досуха, теперь за меня принялся. Но я должна выполнять его указания. Так что, собираюсь и отправляюсь в гостиную. Яна нахожу одетым и нереально довольным.

— Едем, — кивает мне на дверь. — Туда надо попасть засветло.

А мне ни смотреть на него не хочется, ни тем более разговаривать с ним. И, честно говоря, это ужасно, ведь такими темпами я сломаюсь куда быстрее сестры. С этим зверем рядом мне плохо и мучительно хорошо. Увы, это так. В его руках моё тело ведет себя неадекватно. Возможно причина в страхе, я постоянно боюсь, что мне сделают больно и когда этого не происходит, наступает расслабление, а следом радость и удовлетворение. И это ненормально. Но я знала на что шла.

Рука тем временем начинает откровенно болеть. Еще Игнашевский садится сзади вместе со мной, час от часу не легче, ей богу. А минуту спустя берет за руку.

— Все еще болит?

— Да. Видимо скоро похолодает, — отворачиваюсь к окну, за которым все такое охристо-золотистое.

— Ясно. Как так случилось?

— Что именно?

— Перелом.

— Неудачно с крыши упала.

— С крыши? — смотрит на меня с удивлением.

— Ну да, в детстве я частенько гостила у бабушки в деревне. Дом у нее был одноэтажный, крыша местами пологая. Вот мы с, — и аж язык себе прикусываю, — подругами любили туда лазить, чтобы поживиться соседской вишней, та ветками как раз нависала над крышей. Сладкая была… вишня. В отличие от нашей.

— И что случилось в итоге? — надо же, усердно делает вид, что ему интересно слушать мои россказни. Зачем только? В договоре о таком не было ни слова.

— Поскользнулась на луже и слетела. Падать было невысоко, но так уж вышло, что упала на руку. В итоге открытый перелом, больница и все прочие «прелести».

— Геворг, — переводит взгляд на водителя, — в ближайшую аптеку заскочи.

— Зачем? — смотрю на своего мучителя.

— Куплю тебе обезболивающее. Зачем мучиться? Тебе ортопед что-нибудь еще прописал кроме витаминов для костей?

— Ян, у меня все нормально.

— Я разве об этом сейчас спросил? — и опять этот зловещий тон, жуть.

— Сказал, что нужно чаще бывать на солнце, заряжаться витамином Д, а еще посоветовал ванны с морской солью и лечебную гимнастику. Всё.

— Вот так и надо отвечать, Краснова, — а руку так и не отпускает. Вцепился в неё как питбуль.

Вообще, есть в облике Игнашевского что-то от бойцовой собаки. Такой же взгляд, вроде спокойный, но дай команду фас, тут же набросится. Не люблю собак за исключением золотистых ретриверов.

— Куда мы едем? — хочу забрать руку, но, как и предполагала, эта собака только сильнее сжимает пальцы.

— В одно очень интересное место. Наберись терпения и прекращай уже трястись.

— Это место будет связано с… с сексом, — еле выдавливаю из себя последнее слово.

— А ты бы хотела? — ехидно ухмыляется.

— Нет.

— Вот и хорошо.

Для тебя, урод, может и хорошо. А для меня… Однако после обезболивающего действительно становится легче. Злоупотреблять, конечно, нельзя, но в моменты сильной боли можно. Только вот следом на меня нападает сонливость. Как не вовремя. И через полчаса я уже не в состоянии с собой бороться, а чтобы не завалиться на сидение, приходится припасть к плечу питбуля.

Когда же открываю глаза, понимаю, что машина стоит, водителя нет, но есть Игнашевский, на плече которого я так и лежу. А он сидит, смотрит в окно, дышит спокойно, хотя в руках чувствуется напряжение.

— Мы приехали? — выпрямляюсь, растираю шею.

— Угу, полтора часа назад.

— Извини, — хоть бы только не последовало наказания.

— Ты готова идти?

— Да, готова, — а перед тем как выбраться из машины, заглядываю ему в глаза, — спасибо.

Вдруг он в секунду меняется в лице, ощетинивается, после чего хватает меня за талию и усаживает к себе на колени. Но дальше ничего не происходит. Мы просто сидим, смотрим друг на друга. Хотя нет, кое-что все-таки происходит — Ян осторожно гладит меня по спине, пояснице.

— Куда ты меня привез? — прошу, перестань на меня так смотреть, отвернись, закрой глаза, или просто выдай свою фирменную ухмылку, стань собой.

— К бабочкам, Ева, — и касается лица. — Не умеешь ты получать сюрпризы. Ладно, идем… Надеюсь, они не передохли, пока ты тут спала.

Ничего подобного! Я умею получать сюрпризы. Но не от такого волкодава как ты. И вообще, к каким еще бабочкам?

Скоро оказываемся напротив огромного особняка, что стоит за высоченным забором из белого кирпича. Ян подходит к калитке, звонит в домофон:

— Это я, Лёх, — произносит с ленцой в голосе. — Прости, задержались.

Тотчас слышится писк, и дверь открывается. А мне все равно не по себе. Чей-то частный особняк за семью печатями посреди закрытого коттеджного поселка. Какие-то бабочки. В голове меж тем крутится черти что, а ладони потеют, да и сердце неприятно ухает в груди.

Но внутренний двор выглядит вполне приветливо. Все еще зеленая лужайка перед домом исчерчена ровными дорожками, вдоль которых стоят необычные скульптуры — полуобнаженные девушки с бабочками на руках и головах. А через несколько минут появляется, так понимаю, хозяин. Мужчина с виду чуть постарше Яна подходит к нам, одаривает сдержанной улыбкой:

— Привет, — жмет руку Игнашевскому, — уж кого-кого, а тебя не ожидал увидеть. Добрый день, — кивает мне, — Алексей.

— Ева, — пытаюсь казаться не слишком перепуганной.

— Что ж, — с неким любопытством и одновременно удивлением смотрит то на меня, то на Яна, — идемте.

И ведет нас за дом, где глазам открывается нечто невероятное. Множество стеклянных теплиц. Некоторые кубической формы, некоторые сферической, а главное, некоторые из них соединены между собой такими же стеклянными переходами. Тут-то до меня доходит, о каких именно бабочках шла речь. О самых натуральных! Однажды я была в подобном месте — на ВДНХ в Баттерфляриуме.

Мы подходим к двери в одну из оранжерей.

— Прошу, — открывает ту Алексей, — наслаждайтесь. При входе найдете фрукты, можете покормить моих подопечных. Не пугайтесь, — обращается ко мне, — если сядут на вас, это нормально. Кричать, размахивать руками не нужно. Они посидят и потом сами улетят. Понадобится помощь, зовите.

На что Ян кивает, после чего снова берет меня за руку и заводит в оранжерею. В небольшом предбаннике я вижу столик, на котором лежит тарелка с нарезанными фруктами. Тут каких только нет, что самое интересное, почти все экзотические. Тогда беру одноразовую тарелочку, накладываю в нее разных кусочков.

— Смотрю, в курсе, — складывает руки на груди.

— Да, я однажды была в Доме бабочек. На ВДНХ.

На что он как-то недовольно кривится. Интересно почему? Хотел удивить? Или я должна была изобразить удивление? Обалдеть от восторга? Но извини, Ян, не обалдела. Хотя, чего греха таить, на бабочек посмотреть хочется. И раз уж здесь частная оранжерея, то, скорее всего, коллекция насекомых будет побогаче. Вообще, сестра часто водила меня в театры, музеи, галереи, нам удалось много где побывать на многое посмотреть. Везде мы были вместе… И сердце сейчас же сжалось, заныло. Но все, хватит кукситься, надо постараться отвлечься, отдохнуть.

Однако Ян однозначно приуныл, вернее, разозлился. Уныние — это не его состояние, вот злость, раздражение — да.

Для начала мы прошли в просторную теплицу с купольной крышей. Здесь было влажно, тепло и очень зелено. Этакие мини-джунгли с порхающими с ветки на ветку, с листка на листок бабочками самых разных размеров и окраса. И одна темно-синяя красотка размером с ладонь тотчас приземлилась мне на голову, следом за ней вторая желто-черная на плечо, а третья в крапинку — в тарелку с фруктами. На Яна тоже опустились несколько. Правда, он и бровью не повел.

— Нравится? — спросил спустя пару минут, когда меня уже практически облепили эти крылатые создания.

— Миленько, — все-таки осторожно смахнула одну нахалку со своего носа. — А тебе идет, — смотрю на то, как две оранжевые бабочки комфортно разместились на лбу Игнашевского.

— Ты тоже ничего.

— Зачем все это? — слегка взмахиваю волосами, и все бабочки разом взмывают вверх.

Глава 30. Ян

Зачем? Да затем… чтобы ты увидела и наконец-то поняла, что я не зверь, который взял тебя трахать без устали двадцать четыре часа в сутки без перерыва на обед. Я хочу тебя, дура. Хочу, как еще никого не хотел.

Смотрю, как бабочки разлетаются, как Ева поправляет волосы, чешет нос и уклоняется от очередной здоровенной Павлиноглазки, норовящей усесться ей на макушку. И, по правде говоря, схожу с ума. Краснова сама как бабочка — нежная, хрупкая и безумно красивая. С ней хочешь, не хочешь, а приходится быть аккуратным. Иногда просто наизнанку выворачивает от желания скрутить девчонку, связать и взять. И врываться в нее, выбивая из этого сексуального ротика стоны, но в то же время понимаешь, нельзя. Сломается, вся пыльца с крылышек облетит и всё, больше не оторвется от земли. Надо было мне мозгами думать, а не членом. Зря я с ней связался. Ева не для меня. Я привык совсем к другому. Мне нужны женщины на все согласные, раскованные, стервозные, которые говорят «нет» только чтобы раззадорить. А Ева… Что с ней будет, если я пройдусь по списку? Если трахну ее где-нибудь у дерева в парке при охреневших прохожих? Или заставлю мастурбировать на виду у прислуги? Или разом отымею во все отверстия, а потом кончу на лицо? От нее ведь ничего не останется. Краснова от члена между сиськами-то чуть в обморок не хлопнулась.

— Идем дальше? — таки позволяет рыже-коричневой гигантихе сесть себе на голову.

— Да, идем.

Не знаю, что мне делать. Я не романтик, не умею ухаживать и не люблю это дело, тогда как Ева в силу возраста, характера нуждается в отношениях совсем иного рода. Со мной она научится разве что правильно раздвигать ноги и глубоко брать в рот. А поганее всего то, что меня это волнует.

Но смогу ли я отпустить её? Сейчас же перед глазами возникает картина, как моя куколка собирает чемодан и захлопывает за собой дверь. К сожалению, теперь это мой самый большой страх. Нет, я не смогу ее отпустить. Уж точно не завтра и не послезавтра.

И что же тогда остается в сухом остатке? Все три месяца держать себя в узде? В чем тогда смысл? Это уже будет не игра, а какое-то добровольное самоистязание. Правда, есть еще слабенькая надежда на то, что Ева включится в игру, примет правила, примет меня. И да, я об этом мечтаю, жажду этого. Как раз завтра после врача возьму Краснову. Поставлю на четвереньки и наполню собой до упора. Мне нужно знать, как она это выдержит, как будет себя вести. А еще мне необходимо кончить в нее, увидеть, как сперма потечет по стройным ногам.

В машине, пока она спала, я успел подумать обо всем, даже юность вспомнил. К сожалению, другим мне уже не стать. Мне всегда нравилась грубость. Точнее, начала нравиться после того, как стал свидетелем перепиха старшеклассников. Пацан трахал девку на заднем дворе школы, пока та стояла раком обдолбанная в хлам. Потом пацан кончил ей на задницу и уступил место дружку. Таких дружком там оказалось пятеро. Но девке было плевать. После групповухи она умудрилась подняться, натянуть штаны и, шатаясь, покинуть двор. Позже я узнал, что девица согласилась на это за косяк и две бутылки Яги. И сколько бы девок я не встречал по жизни, у каждой была своя цена. Да что там, даже у моей матери имелась цена, за которую она продалась партнеру отца. Продалась и свалила. Надоело ей наблюдать за неудачником мужем, надоело каждый день встречать дурака сына из школы с разбитым носом или бровью. А драчуном я был знатным. Так мы и остались вдвоем — неудачник папаша и дурак сын.

— Ты все еще здесь? — вдруг слышу совсем рядом.

— Чего? — и понимаю, что у меня на физиономии сидит здоровенная бабочка.

А Ева осторожно подносит руку, позволяет насекомому переползти ей на палец. Надо же, сама подошла ко мне. Тогда беру малышку за талию, подтягиваю к себе. И вот, тут же её взгляд меняется, тело напрягается.

— Ты насмотрелась? — утыкаюсь носом в тёмные волосы, вдыхаю аромат, от которого внутри все сводит раз уже в сотый.

— Насмотрелась, — стоит, не двигается.

— А есть хочешь?

— Хочу, — и запрокидывает голову. В синих глазах плещется много чего, но сейчас там нет хотя бы ненависти. Видимо, бабочковая терапия пошла на пользу.

— Здесь есть куколки. Могу купить тебе.

— Ты ведь больше одной зараз не покупаешь, — усмехается.

— Сарказм засчитан. Так что?

— Мне кажется здесь им лучше. Здесь их среда обитания, если так можно выразиться. У тебя дома они полетают несколько дней, может, недель и засохнут.

— Ну да… засохнут. В таком случае поехали.

— А этот Алексей твой друг?

— Не совсем. По работе часто пересекаемся. Что до бабочек — это его хобби.