Игра. Я поймаю тебя Лора Вайс

Глава 36. Ян

Не думал, что буду так психовать. Ее не было слишком долго. Целых семь часов! Семь гребаных часов, за которые я успел подготовиться к двум встречам на завтра, перечитать все письма, отредактировать пять договоров, позаниматься в спортзале. Да, дел было достаточно, но я дико соскучился, настолько дико, что возьму свою куколку немедленно. Комнату для нашей игры я тоже подготовил. Сегодня мы развлечемся. Блин, аж руки трясутся как у алкоголика…

Тут Геворг открывает дверь и выпускает мою маленькую рысь. Ошейник будет смотреться на ее тонкой шее бесподобно, впрочем, как и все остальное.

Ева неуверенными шагами поднимается по лестнице, смотрит на меня с недоверием, начинает нервно крутить кольцо на пальце. Правильно боишься, малышка. Чувствуешь, что предстоит тебе большое путешествие в мир раскрепощенного секса.

— Привет, студентка, — засовываю руки в карманы, чтобы не отсвечивать волнением.

— Привет, — опускает взгляд.

А у меня терпение на исходе. Не могу спокойно смотреть на то, как она часто дышит, как склоняет голову, чтобы по привычке спрятать лицо под челкой. Ведь даже не догадывается, что в такие моменты ее губы становятся в стократ притягательнее.

— Иди к себе, прими душ, — хотя, я бы взял ее и такую. Плевать уже… но, ей самой будет комфортнее после душа.

— А потом? — так и пялится себе на ноги.

— Потом я приду за тобой и отведу туда, где мы поиграем.

— Что за игра? — сжимает пальцы.

— Не люблю рассказывать заранее. Давай, Ева… поторопись. И да, Маша принесет тебе перекусить. На голодный желудок будет не очень весело.

— Я поняла.

И уходит в дом.

Я же собрал все силы, чтобы не прикоснуться к ней, не впиться в этот сладкий ротик. Если моя девочка будет послушной и исполнительной, обрадую ее новостью о скорой поездке, если же вздумает ершиться, получит по заднице, а потом все равно узнает о поездке.

Пока Ева плещется и ужинает, я иду за нарядом для нее. И успеваю принести всё до того, как моя рысь покинет ванную. Уверен, она опять будет в шоке. Но все-таки девчонка постепенно привыкает, утренний секс стал хорошим тому подтверждением. Ева хоть и не покорилась, но подчинилась. Так что, скоро мы задышим одним воздухом.

Спустя еще минут пять она выходит, закутанная в полотенце, мокрые волосы лежат на плечах. И куколка босиком. У нее удивительно изящные ступни с длинными пальчиками.

— Иди сюда, — киваю на кровать. — Приоденем тебя.

Ева нехотя выполняет просьбу и, конечно же, ее брови взлетают вверх, когда видит то, что лежит на покрывале.

— Да, — киваю, — именно в этом ты будешь сегодня.

— И почему я не удивлена, — первым делом берет ошейник с цепочкой.

— Это, — забираю из ее рук атрибут, — я надену на тебя сам. А вот белье…

Тогда переходит к полупрозрачным трусикам, где, по сути, прикрыт только перед, да и то чисто номинально. Краснова снимает с себя полотенце, отчего я невольно сглатываю. Но надо держаться, пока не время. Затем моя девочка натягивает трусики, расправляет их. Лифчик в этом комплекте тоже номинальный, поскольку представляет собой просто две гипюровые полоски на ленте, которые идут крест-накрест и сходятся у шеи. Я не силен в названиях, просто заказал то, что приглянулось.

И наблюдая за тем, как она одевается, понимаю, что мы слишком мало времени проводим вместе, мне нужно больше. За последние шесть лет я перепробовал достаточно женщин, все они были по-своему разные. Темперамент, привычки, язык тела, манеры, уровень образования. Но чем же таким особенным все-таки отличается от них Ева? Только лишь невинностью и неопытностью? Или есть что-то еще? Или все куда проще, на самом деле, и дело не в ней вовсе, а во мне. Это я поддался искушению, это я стремительно привязываюсь к этой малышке. И зачем я это делаю? Зачем, Ян?

Когда Ева заканчивает, поднимаюсь, подхожу к ней:

— Убери волосы, — вдыхаю аромат девчонки, от которого у меня член мгновенно каменеет.

Она же послушно убирает волосы и замирает в ожидании. От прикосновения к шее прохладной кожи ошейника, Ева покрывается мурашками, задерживает дыхание. Снова боится? А я аккуратно протягиваю через пряжки ремешки, застегиваю. И перед глазами тотчас возникает наш следующий этап.

— У тебя есть заколка? — она просто прекрасна, вот теперь Ева самая настоящая дикая кошка.

— Есть.

— Тогда воспользуйся, не хочу, чтобы волосы мешали.

Однако только она делает шаг, как я натягиваю поводок и возвращаю свою куколку обратно. Мне необходимо немедленно попробовать её.

— Ян, — широко распахивает глаза.

Целую эту рысь сейчас же, а ей ничего не остается, как просто терпеть мой напор. Дыши носом, милая, привыкай. Но бестолочь пытается дышать ртом, из-за чего то и дело срывается на стон.

— Хрен с ней, — подхватываю Еву на руки и направляюсь к двери, — с заколкой.

— Куда мы? — обнимает за шею.

— Ко мне…

Да, мы поиграем в моей комнате. Хочу, чтобы на постельном белье остался ее запах.

Когда поднимаемся на второй этаж, когда открываю дверь в спальню, Ева теряется окончательно. И чувствую готовность своей рыси сбежать в любую секунду. Еще и полумрак добавляет малышке нервов. Но в темноте я сексом не занимаюсь, так что ставлю куколку на ноги, после чего включаю свет. Ева тут же зажмуривается, но уже через пару секунд синие глаза увеличиваются, чуть ли не вдвое, ведь она видит то, с чем ей вот-вот предстоит «поработать».

Глава 37. Ева

Господи! Смотрю на огромное напольное зеркало напротив кровати. И все бы ничего, если бы не то, что разместилось в полуметре от пола на этом самом зеркале. Силиконовый агрегат телесного цвета на присоске. Я так и застыла, глядя на это орудие, но в реальность меня вернули руки Игнашевского. Он подошел со спины, обнял, прижал к себе.

— Ты начнешь с него, — прошелся пальцами по предплечьям, затем спустился к рукам, пропустил свои пальцы через мои.

— Что потом? — не знаю зачем, почему, но откидываюсь головой ему на грудь. Видимо причина в усталости или нежелании видеть все это.

— Потом я присоединюсь, — и подтолкнул меня к чертовому зеркалу. — Встань на четвереньки, Ева.

Оказывается тут и ковер есть, надо же. С испугу даже не заметила.

Скоро ноги утопают в мягком густом ворсе. А я все смотрю на себя в отражении, смотрю и не верю, что это я. В откровенном белье, в ошейнике, с волкодавом за спиной, который возбужден до предела, который хочет меня. Теперь я знаю, как выглядит Ян в состоянии сильного возбуждения. Он похож на затаившуюся перед броском пантеру. Такой же огромный, темный, дикий и ужасно голодный. И вдруг весь страх исчезает.

— Что? — ловит мой взгляд на себе.

— Помоги мне, — и аж дыхание задерживаю.

На что Ян сразу хмурится, словно не сразу понимает сказанного. А я разворачиваюсь к нему лицом и на нервах начинаю наматывать на пальцы цепочку от ошейника. Как он отреагирует на просьбу, что сделает… Или вообще взбесится, раз я осмелилась открыть рот.

— Ян, — смотрю в его потемневшие глаза, — помоги…

А он все стоит, размышляет, заставляет нервничать еще сильнее.

— Как? — наконец-то произносит. — На своем примере показать, как им пользоваться? — криво усмехается.

— А что? Покажешь? — что я творю… что несу…

Вдруг он направляется к прикроватной тумбе, выдвигает ящик, достает оттуда какой-то тюбик, с которым и направляется ко мне.

— Нет, куколка, — опускается на колени, после чего берет цепочку и тянет меня вниз. — Принимающая сторона у нас ты.

В тот момент, когда опускаюсь на ковер, Ян откручивает колпачок, выдавливает себе на пальцы немного прозрачного геля, а второй рукой снова натягивает поводок, да так, что я падаю на локти, а лицом оказываюсь прижата к ковру.

— Попку подними повыше, — шепчет у самого уха.

И через пару секунд горячие пальцы касаются промежности, легко скользят по коже. А когда Игнашевский вводит в меня палец, инстинктивно пытаюсь подняться, но он не дает.

— Тише, моя маленькая рысь.

В тот же миг чувствую колючую щетину, затем поцелуи. Ян касается губами поясницы, рукой продолжает ласкать изнутри. И, черт побери, низ живота стремительно наливается тяжестью, кожа становится настолько чувствительной, что каждое новое прикосновение ощущается острее, ярче. Да меня точно током бьет. А что ужаснее всего, я невольно начинаю двигаться навстречу его пальцам. Ошейник от движений натягивается, сдерживает. И мне это нравится. Боже, мне это нравится. Как так? Почему? Вдруг случается то, от чего тело содрогается — Игнашевский проводит языком между ягодиц.

— Ян, — и спина предательски выгибается, — что ты делаешь?

— Я делаю то, что хочу, — слышу, улыбается мерзавец. — Отползи назад.

Шаг, один лишь шаг и упираюсь в нечто твердое, но гладкое.

— Отлично, куколка. Сейчас остановись, — принимается поглаживать меня игрушкой, а спустя пару минут, когда я уже слабо понимаю, что происходит, Ян подхватывает меня под живот, тянет назад и насаживает на фаллоимитатор. Тот входит легко. И как же хорошо, что он не такой толстый, как член моего кукловода, — теперь двигайся.

Тем временем отпускает поводок, позволят поднять голову. А мне стыдно, я снова чувствую себя пустышкой, жалкой игрушкой.

— Ева, — шлепает по левой ягодице, из-за чего дергаюсь и еще глубже насаживаюсь на силиконовый агрегат, — не бойся. Ты сама можешь выбирать темп, глубину, скорость. Двигайся, как тебе нравится, — и усаживается передо мной. — Давай, девочка. Покажи мне себя…

И чтобы унять дрожь, закрываю глаза. Да, так проще, легче. Первое движение совершаю очень осторожно, благо, боли не следует. Второе и третье получается уже быстрее и ощутимее. Ян все это время сидит неподвижно, ко мне не прикасается. А ребристая поверхность игрушки раздражает, возбуждает, вызывает спазм в мышцах. И двигаться хочется быстрее, хочется насаживаться до упора. Вдруг чувствую руки Яна, он ловко расстегивает бюстгальтер и быстро стаскивает его, отчего распахиваю глаза.

— Продолжай, — пялится на мою грудь, которая теперь сама по себе. — И да, смотри мне в глаза, Ева.

Только вот делать то, что делаю, глядя на него, оказывается куда сложнее.

— Ты прекрасна, малышка. Не лишай меня удовольствия насладиться тобой, — опять берет поводок, но на этот раз тянет вверх, чтобы задрала голову, после чего накрывает мои губы своими. И заставляет двигаться.

Поцелуй снова превращается в борьбу, Игнашевский крепко держит за ошейник, целует с таким напором, что в легких не хватает воздуха, а еще вынуждает насаживаться на силиконовый член все быстрее и быстрее. Какие-то мгновения и меня начинает трясти, потому что я хочу кончить. И дьявол, я хочу, чтобы он не останавливался, чтобы продолжал быть зверем. Вот именно сейчас.

Но подонок отстраняется, обрывает всё, из-за чего слезы подступают к глазам, жгучая злость опаляет сознание.

— Вот видишь, — тянется к своим джинсам, расстегивает их, а после и вовсе снимает. — Тебе может быть хорошо со мной. Перестань упрямиться, бояться, сомневаться, Ева. Просто прими тот факт, что принадлежишь мне.

— Недолго… — срывается с губ. — У нас уговор. Месяц, — точно выплевываю слова, как же хочется влепить ему пощечину, за то, что остановился, бросил на полпути.

— Пусть так, но этот месяц ты моя, поняла? — хватает за волосы. — Вся, — проводит пальцем по губам, надавливает на нижнюю, заставляя открыть рот. — А сейчас ты будешь ласкать меня.

Я же замираю в ужасе…

Глава 38. Ян

Какое восхитительное безумие! Она восхитительная. Моя куколка, моя Ева. Моя и только моя. Сколько же ярости в этих синих глазах, сколько обиды, но ничего. Без удовольствия я тебя не оставлю. Твоё удовольствие, малышка, это моя доза. И даю слово, я стану для тебя миром — миром контролируемого хаоса, который ты разделишь со мной.

Беру Еву за руку, накрываю ею член. И просто с ума схожу от мягких губ девчонки, хочу ощутить их.

— Прикоснись к нему. Глубокого минета не будет, Ева. Обещаю.

На что эта кошечка нервно сглатывает, принимается кусать губы, а взгляд опускает на член. И вот ведь, спустя несколько секунд все-таки подается вперед, приоткрывает рот, когда же накрывает головку губами, я резко отстраняюсь. Возбуждение накатывает такой силы, что рискую кончить сию секунду. А Ева пугается.

— Я что-то сделала не так?

— Все хорошо, — закрываю глаза и просто пытаюсь восстановить дыхание, успокоиться. — Что ты любишь, Ева? — спрашиваю первое, что пришло в голову. — Что угодно, отвечай…

— Ну, — теряется, — маршмеллоу люблю! — выпаливает. — В какао.

— Супер, — наконец-то прихожу в себя. То ли я уже старею, то ли хрен его знает, что происходит.

И не успеваю открыть глаза, как снова чувствую ее губы. Кажется, кое-кто осмелел. Краснова принимается целовать. Не лижет, не сосет, она целует! Но, несмотря на это, мне дико, хорошо, до одури. Тогда же понимаю, что она опять насаживается на искусственный член. Но долго я так не выдержу.

— Всё, — слегка дергаю за цепочку, чтобы Ева остановилась. — Достаточно. Теперь моя очередь побывать в тебе.

Бедняжка лишь ахает, когда укладываю ее на спину, а когда ложусь на нее, до ушей доносится столь желанный стон. Ну вот, ты уже стонешь, милая. Вхожу в Еву медленно, чтобы успела расслабиться, чтобы тесное тело приняло меня всего.

— Я хочу слышать тебя, — смотрю в напряженные глаза, в которых тону, растворяюсь, умираю. — Хочу слышать, как ты стонешь, как кричишь, — выхожу так же медленно, а возвращаюсь уже быстрее, жестче, отчего моя девочка вздрагивает. — Если станет больно, — веду ладонью по груди, затем ребрам, спускаюсь к бедру, сжимаю его, — скажи мне об этом, поняла?

— Да, — прикрывает глаза.

Отлично. Если что, я тебя предупредил. Но сдерживать себя больше нет ни сил, ни желания.

Через несколько минут Ева крепко обнимает меня за шею и стонет, громко стонет, потому что я её трахаю, и трахаю так, как нравится мне. Вбиваюсь в нее до упора. А еще целую. Не могу не целовать свою девочку. И она стоически сносит мою скорость, держится, прямо как маленькая вьетнамская партизанка.

— Твою мать, Ян! — вскрикивает и выгибается дугой. — М-м-м-м, — сжимает меня ногами, дрожит, а ее внутренние мышцы ритмично сокращается.

— Мой черед, — даже не собираюсь останавливаться.

Последний толчок заканчивается бешеным взрывом. Но Ева все еще пытается справиться со своими спазмами, пытается оттолкнуть меня, в этот момент хватаю ее за руки, вжимаю их в ковер. Ведь я еще в ней, а оргазм все еще бьет по нервам.

— Тише, моя хорошая, тише. Успокойся. Дыши, — целую шею, щеки, подбородок, потом губы. Самые сладкие губы, какие мне доводилось пробовать.

А она отвечает на поцелуи и отвечает по-настоящему, искренне. И в ней совсем не осталось сил.

Мы еще какое-то время лежим на полу, но когда Ева начинает проваливаться в сон, поднимаюсь, быстро расстегиваю ошейник, после чего беру ее на руки и несу в кровать. Сегодня она будет спать здесь, со мной.

Засыпает Краснова за считанные секунды, разве что успевает перевернуться на живот и засунуть руки под подушку. Я и сам, честно говоря, готов отрубиться в любой момент, но все-таки некоторое время смотрю, как она спит. А в мозгу отдается звоном одна и так же фраза «не отпускать, моё». Как бы ни боролся с собой, как бы ни убеждал во временности этих отношений, понимаю, что не хочу отпускать девчонку. Потребность в ней слишком сильная, я заболел этой маленькой рысью. Кажется, неизлечимо.

Тогда забираюсь под одеяло, осторожно подтягиваю к себе Еву, прижимаюсь к ней, вдыхаю запах волос. Сложно тебе придется, Краснова, очень сложно, ведь я собираюсь тебя украсть. Надолго…

Глава 39. Ева

На удивление просыпаюсь легко. И первым кого вижу — это Яна. Он лежит на боку лицом ко мне, его тяжеленная рука лежит на моём бедре. Впервые наблюдаю, как волкодав спит. Спящий Игнашевский не такой уж и отвратительный, он расслаблен, спокоен, умиротворен. А у меня пока есть время подумать, осмыслить то, что произошло вчера.

Вчера я испытала не просто физическое удовольствие, я испытала нечто такое, что на порядок выше, сложнее. Когда этот бизон был сверху, когда остервенело имел меня, я не хотела терять ни мгновения происходящего. И это очень, очень, очень, ну очень плохо. Ведь я пришла сюда не для того, чтобы пасть к ногам «великолепного и ужасного» Яна.

К счастью, через две недели кошмар закончится. Мне же необходимо снять хотя бы одно видео. Видео, на котором Игнашевский предстанет в своем истинном воплощении, где он будет жесток, груб и по-настоящему ужасен. А сейчас пора возвращаться к себе и собираться в институт. Но только хочу подняться, как лапища питбуля приходит в движение.

— И куда собралась? — Ян хватает за талию.

Через секунду я уже обездвижена и слегка придавлена его биомассой к матрасу.

— Мне пора на учебу, — пару раз инстинктивно дергаюсь, но быстро сдаюсь. Проще гору сдвинуть, чем этого ГАДзиллу.

— Успеешь на свою учебу. У меня есть новость для тебя, — с талии рука стремительно перемещается на низ живота, затем на лобок и вот, он вводит в меня палец, отчего сердце замирает в груди.

— Что за новость? — пытаюсь свести ноги, но мерзавец не дает.

— Через дней пять мы отправимся в путешествие.

— Куда? — вырывается едва не со стоном. И я все же развожу колени, бороться с ним бесполезно.

— В Доминикану. Там у меня есть дом фактически на берегу моря. В общем, думаю, тебе пойдет на пользу. Да и мне тоже. Задолбался я.

— И почему задолбался? — прикрываю глаза, пытаюсь успокоить дыхание.

— Потому что несколько лет подряд пашу как вол без отдыха, — вдруг перемещается к промежности, только бы не ниже.

— Пожалуйста, перестань, — начинаю откровенно царапать простынь, потому что мне стыдно, потому что чувствую, как возбуждение накатывает волнами и каждая новая волна мощнее предыдущей.

— И почему я должен перестать? — целует плечо. — Ты уже потекла, а значит, все просто прекрасно.

— Я не могу так разговаривать. Даже думать не могу.

— А зачем в постели думать? Хотя, ты права… мысли куда-то не туда уходят, — и наконец-то убирает руку. — Так вот, скоро мы летим в Доминикану. Составь список того, что тебе будет нужно, съездим в магазин.

— Как же институт? У меня зачеты, — натягиваю одеяло повыше.

— Мир не рухнет, Ева, если ты неделю проведешь на пляже. И зачеты сдашь. Уж это я тебе гарантирую. Более того, тебе их хоть сейчас могут проставить, только скажи.

— Нет. Я всё сдам сама, как положено.

— Твоя воля, но полететь, мы все равно полетим.

— Ты за всех своих женщин принимал решения?

— Хочешь поговорить о моих женщинах? — приподнимается на подушках повыше.

— А ты расскажешь? — смотрю, как его глаза темнеют, как на губах застывает хищная ухмылка.

— Да, милая, я за всех своих кукол принимал решения, пока они были здесь.

— Ясно…

— И все? — вскидывает брови. — Больше тебя ничего не интересует?

— Знаешь, — полностью разворачиваюсь к нему, — интересует. Как далеко ты способен зайти во время игры? На что способен? Просто, мне не очень-то хочется остаться бездыханным телом, бороздящим просторы Карибского моря.

— Ты совсем дура что ли? — а улыбка мигом сходит с губ. — По-твоему я конченый извращенец, который трахает девок до смерти?

— Я тебя не знаю, Ян. Кроме того, что известно в некоторых кругах.

— И что же обо мне известно в кругах? — насупливается, руки складывает на груди. Ага, уже завелся.

— Что ты ломаешь женщин, доводишь до отчаяния. Что для тебя женщина — это вещь.

— Но все-таки не трахаю до смерти, верно?

— Но ведь ломаешь…

— Давай на чистоту, — подается ко мне, берет за руки и тянет к себе.

— Я не почистила зубы, — пытаюсь остаться на прежнем месте, но как всегда терплю фиаско.

— Плевать мне на твои нечищеные зубы, — усаживает на себя, затем сгибает ноги в коленях, и я упираюсь в них спиной. — Ты ко мне пришла сама. Так?

— Так.

— Потому что хотела денег. Так?

— Да, — опускаю голову.

— До тебя тоже много кого приходило. И они тоже хотели денег. По истечении срока договора эти живые и невредимые женщины с хорошим гонораром покидали мой дом. Все до одной. Да, мне нравятся жесткие игры. Вот сейчас смотрю на тебя и представляю, как связал бы, а потом трахнул. В попку. Без нежностей и излишних прелюдий. Смазал лубрикантом, подготовил, чтобы без боли и взял. Вот так мне нравится, Ева. И поверь, есть женщины, которые разделяют мои предпочтения.

— Но…

— Но ты к такому не готова, — произносит на выдохе, — поэтому с тобой я таким сексом заниматься не буду. Так скажи, когда был хоть один намек на то, что я ломаю тебя?

— Твой договор, он…

— Да на хер договор, — резко садится, после чего приподнимает меня и так же резко насаживает на себя, — я уже давно отступил от всех правил договора. Черт, Ева, отомри уже. Двигайся!

Приходится обнять его, прижаться, а потом и вовсе лечь головой на плечо, где у него как раз татуировка.

— Я не сделаю тебе больно, Ева, не обману твоих ожиданий, не отвернусь, если понадобится помощь, — опять гладит по волосам, и что удивительно, медленно входит, не торопит меня и сам не торопится.