Семиевие Стивенсон Нил

– А лучше компании для этого не найти, – подмигнул ему Маркус. – Думаю, Дина выйдет через пару минут. И будет рада тебя видеть.

С этими словами Маркус вытащил из кармана комбинезона телефон и впился глазами в экран, используя свободную руку, чтобы выбраться из модуля и устремиться назад по Стержню.

Дюб остался плавать посреди МОРЖа. От Дины его отделяла лишь занавеска. Он уже собирался сказать «тук-тук», когда услышал попискивание, доносящееся из динамика по другую сторону. Передача азбукой Морзе, которой он не владел. До сих пор Дины не было слышно, но сейчас она зашевелилась, до Дюба донесся звук расстегиваемого спальника. Он решил, что сейчас ее не стоит беспокоить и что лучше пока проверить собственную почту.

Дина была в третьей смене, то есть для нее теперь было около полудня – обычно в это время она всегда начинала клевать носом, тем более если ей помогал расслабиться Маркус. Однако она понимала, что заснуть по-настоящему – плохой вариант. Ее ждала работа, к тому же это породило бы дополнительные ненужные слухи. Дина слышала, как по другую сторону занавески Маркус треплется с Дюбуа Харрисом. Она понимала, что он делает это ради нее, чтобы дать ей время прийти в себя. Дина вполне оценила его усилия и в полной мере ими воспользовалась, витая на неуловимой грани между бодрствованием и дремой, пока не запищало радио. Она сразу же поняла, что это не Руфус – «почерку» передающего недоставало отточенности, присущей опытным радиолюбителям.

Она наконец открыла глаза, поскольку ей пришла в голову мысль – что, если это так называемый Космический Тролль? Термин принадлежал Руфусу, который впервые упомянул его несколько дней назад: «Космический Тролль еще с тобой не связывался?» Так он называл передатчик, появившийся в его эфире на днях, и его описание вполне подходило к тому, что сейчас слышала Дина.

Дина выскочила из спальника, прибавила громкости динамиков и стала вслушиваться, одновременно натягивая футболку и штаны на веревочке. Звук был словно бы от самопального передатчика, владелец которого не слишком хорошо представлял себе принятый среди коротковолновиков (то есть тех, кто активно использовал азбуку Морзе) этикет. Его точки и тире имели идеальную длительность и шли с такой скоростью, что можно было считать установленным фактом – текст вводится с клавиатуры, а в морзянку конвертируется программой. Он посылал много QRK и QRN – то есть запросов о силе своего сигнала и уровне помех. Очевидно, ему недоставало уверенности в качестве собственной аппаратуры.

Согласно Руфусу, если посылать Космическому Троллю сообщения, в ответ он начинал сыпать QRS, означающими «пожалуйста, помедленней» – очередное подтверждение тому, что это новичок, вводящий сообщения с клавиатуры, но недостаточно опытный, чтобы уверенно воспринимать ответ на слух. Он передавал на одной-единственной частоте – той самой, на которой Руфус все время, не считая последнего года, связывался с Диной. На волне общечеловеческого интереса к семейству Макуори частота эта была опубликована в Интернете, и в последующие несколько месяцев общаться на ней стало чертовски тяжело – каждый коротковолновик-любитель на планете пытался связаться с Диной. Потом распространился слух, что Макуори-пер и Макуори-филь ей больше не пользуются, и частота более или менее освободилась, если не считать отдельных личностей, до которых информация, видимо, не дошла – к примеру, Космического Тролля. Так или иначе, Руфус снова начал слушать прежнюю частоту, а следом за ним и Дина. До сих пор ей не доводилось принимать передачи Космического Тролля. Ничего удивительного здесь не было. Ее антенна и в подметки не годилась той, которую Руфус установил над своей шахтой, а приемник мог быть собран пятиклассником. Если не считать тех моментов, когда «Иззи» проходила через соответствующий меридиан, они с Руфусом ловили разные станции.

Опять же согласно Руфусу, беседы с Космическим Троллем требовали терпения или же развитого чувства юмора. То обстоятельство, что новички забивают эфир своей ерундой, несколько лет назад вызвало бы у него приступ священного гнева, однако сейчас оно воспринималось просто как одна из примет времени. Разумеется, люди снова заинтересовались любительским радио – предполагалось, что Интернет ляжет, как только начнется Каменный Ливень. И, разумеется, многие из них были новичками.

Когда у них наконец дошло до чего-то, мало-мальски напоминающего беседу, в ответ на свое QTH, означающее «где ты?», Руфус неизменно получал QET. Этот был не официальный Q-код, а фактически просто довольно банальная шутка, означающая «вне Земли».

Потому-то Руфус и прозвал неизвестного корреспондента Космическим Троллем. Дело в том, что, помимо прочих странностей, он не имел собственного позывного – или, во всяком случае, им не пользовался. Дина слышала сейчас сигнал QRA QET, повторяющийся каждые несколько секунд и означающий в первом приближении «Привет, здесь ИП, инопланетянин[5], кто-нибудь меня слышит?».

Как правило, Дина не включала передающую часть своего устройства без прямой на то необходимости. Сейчас она щелкнула тумблером, однако класть руку на латунный телеграфный ключ не спешила. Слушать молча ничем особым не грозило, однако стоит ей коснуться ключа, Космический Тролль услышит ответный писк, и есть опасность, что тогда от него уже не отделаешься. Правда, более вероятно, что ему все же вскоре надоест. Тогда она сможет связаться с Руфусом, который через несколько минут должен появиться из-за горизонта, и рассказать ему, что тоже слышала загадочного «инопланетянина». Можно будет вместе над этим посмеяться и на несколько минут отвлечься от забот. Похоже, папе не помешало бы ни то, ни другое.

Уже достаточно давно стало очевидно, что Руфус вместе с товарищами по горному делу затеял серьезную операцию, готовясь к длительному пребыванию под землей. Естественно, они были не одни такие: люди рыли сейчас ямы по всей планете. Большинство проживет всего несколько дней, если не часов, с начала Каменного Ливня. Строительство подземного комплекса, рассчитанного на автономное существование в течение тысячелетий, было задачей мало кому, если кому-то вообще, под силу. Причем в основном имелись в виду военные или правительственные структуры. Если кто из частников с таким и справится, так это Руфус с его многочисленными связями. Из вопросов, которые он задавал Дине последние два года, вывод следовал совершенно однозначный. Все, что эксперты на «Иззи» знали про долговременное выживание искусственных экосистем, теперь знал и он.

Дина, которую отвлекли мысли о Руфусе и его шахте, вдруг обнаружила, что характер передачи Космического Тролля изменился. Вместо уже привычного QRA QET она теперь начиналась с QSO, в данном контексте означавшим «можешь ли ты связаться с…?». За этим следовал необычный позывной, который Дина даже не сразу признала за таковой. Он был слишком длинным – цепочка из букв и цифр, не имеющая никакого смысла в рамках стандартных конвенций о радиопозывных.

Когда эта передача повторилась в третий раз, Дина записала позывной – двенадцать знаков, случайная на вид комбинация букв и цифр. Однако ей бросилось в глаза, что все буквы находятся в диапазоне от A до F. Это заставляло всерьез заподозрить, что перед ней шестнадцатеричное число – такую систему счисления часто используют программисты.

Двенадцать знаков тоже кое на что намекали. Сетевые микросхемы почти во всех компьютерных системах имели свой уникальный адрес, который записывался именно в этом формате – двенадцать шестнадцатеричных цифр.

И тут у Дины по коже побежали мурашки – первые несколько цифр в строке выглядели слишком знакомо. Микросхемы для сетевых интерфейсов производятся большими партиями, каждой из них последовательно присваивается уникальный адрес. У всех «Фордов», сошедших с конвейера в определенную неделю, будут совпадать несколько первых цифр номеров шасси; точно так же у всех сетевых микросхем из определенной партии будут одни и те же начальные шестнадцатеричные цифры адресов. Иногда Дина брала обычные микросхемы из наземного ширпотреба, однако у нее была и радиационно-устойчивая партия, хранившаяся в защищенной металлической коробке на выдвижной полке под столом.

Дина выдвинула полку, достала коробку и вынула оттуда небольшую зеленую печатную плату размером с пластинку жвачки, на которой были напаяны разнообразные микросхемы. MAC-адрес платы был оттиснут прямо на ней белой краской. Первые шесть символов совпадали с теми, которые передавал Космический Тролль.

Она протянула руку к ключу и отстучала QSO, в данном контексте означающее «да, я могу связаться с…», а следом за этим ввела целиком MAC-адрес платы у себя в другой руке – не тот, который был в оригинале. Все вместе означало «нет, с тем адресом, который ты передаешь, я связаться не могу, зато могу вот с этим».

В ответ пришло QSB. «Тебя плохо слышно». За ним последовало QTX 46, что, как предположила Дина, означало: «Ты будешь на этой частоте через сорок шесть минут?» Любому на «Иззи» было ясно, что в переводе это «Я снова выйду на связь, когда станция обогнет планету по орбите и появится с другой стороны».

QTX 46, отстучала Дина. «Да».

Сейчас они проходили над терминатором – в данный момент он разделял Тихий океан на ночную и дневную половины.

С КЕМ ТЫ ТАМ ГОВОРИШЬ?

Передача от Руфуса, громкая и отчетливая. Выглянув подальше в окно, Дина увидела, как из-за горизонта навстречу выползает западное побережье Америки, которое можно было распознать по огонькам, отрисовывавшим побережье густонаселенных районов: дельты Фрейзера, залива Пьюджет, реки Колумбия, залива Сан-Франциско. Это означало, что Аляска сейчас в зоне видимости «Иззи».

Из-за занавески раздался голос Дюбуа Харриса: «Тук-тук». Он прождал уже довольно долго.

– Заходи, – крикнула Дина и быстро отстучала Руфусу сообщение, что-то пошутив насчет Космического Тролля и добавив, что сейчас немного занята. Потом проверила программу, отображающую время в различных частях Земли у нее на экране. Было без малого точка-семь, то есть семь утра в Лондоне, то есть десять вечера у Руфуса на Аляске.

Последующий разговор оказался несколько скомканным – Дина старалась не упускать нить беседы с Дюбом, постоянно отвлекаясь при этом на требовательные сообщения Руфуса.

– По радио только что прозвучало нечто странное, – попыталась она объяснить Дюбу. – Не хочешь выпить глоточек? У тебя ведь уже вечер?

– Я хочу глоточек независимо от времени, – откликнулся Дюб. – Так что и пусть его. Лучше скажи, что у тебя случилось.

Дина пересказала всю историю. Дюб поначалу слушал не слишком внимательно, вероятно, из-за обилия любительского радиожаргона, но встрепенулся, когда Дина показала MAC-адрес.

– Самое простое объяснение, – заметил он, – что это действительно тролль, развлекающийся за твой счет.

– Но откуда троллю знать эти MAC-адреса? Мы их никому не сообщаем – не хватало еще, чтобы хакеры снизу пытались взломать наших роботов.

– Здесь ведь у тебя бывают ответственные за пиар? Снимают тебя и мастерскую? Могло так получиться, что они сделали снимок, когда коробка была открыта и платы попали в кадр?

– Здесь нет тяжести, Дюб. Я не могу просто оставить что-то валяться на столе.

– Потому что, – продолжил Дюб, – очевидно, происходит следующее – кто-то пытается связаться с тобой приватным образом…

– И пытается подтвердить свою личность упоминанием чисел, известных только ограниченному кругу. Я тебя поняла.

– И я просто хочу подчеркнуть, что по-настоящему изобретательный тролль не преминет отыскать какую-нибудь такую подробность на опубликованных НАСА фотографиях, чтобы втереться тебе в доверие.

– Я учту, – кивнула Дина. – Но, думаю, тут другое.

– И кто же это по-твоему?

– Шон Пробст, – ответила Дина. – По-моему, это «Имир».

На лице Дюба нарисовалась озадаченность.

– Ого, а про них-то я уже сто лет не вспоминал…

Удивительно, как вообще можно забыть историю столь эпическую и столь драматичную, как экспедиция «Имира», но вот в такие времена они жили.

Корабль пропал со связи и скрылся из виду на фоне Солнца примерно месяц спустя после того, как в День 126 покинул низкую околоземную орбиту. Отдельные наблюдения в оптические телескопы подтвердили, что он перешел на гелиоцентрическую орбиту – это могло произойти как случайно, так и в результате планового включения двигателей. В предположении, что все идет по плану, «Имир» к настоящему моменту должен был совершить почти два полных оборота вокруг Солнца. Поскольку орбита его была значительно короче земной – перигелий находился примерно посередине между орбитами Венеры и Меркурия, – на это ушел бы всего год с небольшим, и дней двести назад она должна была соприкоснуться с орбитой Греки-Скелета, то есть кометы Григга-Скьеллерупа. Однако произойти это должно было с противоположной стороны от Солнца, что затрудняло наблюдения. Следующей по счету была совсем скромная задача – воткнуть в ядро кометы или в существенный его кусок ядерный реактор на палочке, а затем активировать его и создать реактивную силу, выдувая струю пара через входное отверстие. Потребовалось бы включить «двигатель» – подняв стержни реактора и разогрев его, что вызовет истечение пара, – на полную мощность. Это изменило бы скорость кометы примерно на километр в секунду – достаточно, чтобы она перешла на орбиту, которая столкнет ее с Землей, вернее – с L1, через двести дней. Время казалось крайне неудачным, и многие возмущались тем, что Шон не выбрал другую комету или хотя бы такой курс, чтобы она прибыла чуть пораньше. Однако те, кто немного разбирался в функционировании Солнечной системы, понимали – им всем несказанно повезло, что за столь краткий промежуток времени оказалось возможным захватить и переместить хоть какую-то комету. Весь поспешный характер экспедиции «Имира», из-за которого возникло столько скандалов, был обусловлен неумолимыми законами небесной механики. Время не остановить – как не остановить и комету. Даже если бы существовала возможность как-то ее ускорить, это было бы безответственно и совершенно невозможно с политической точки зрения. Что, если в расчеты вкрадется ошибка и комета врежется в Землю? Нет, план экспедиции «Имира» был как раз тем единственным потенциально работающим.

При условии, что он все еще работал. Основное действие – встреча с кометой и запуск паро-ядерного реактивного «двигателя» – происходило по другую сторону от Солнца, и долгое время никто не знал, удалось ли его осуществить. Лишь пару месяцев назад астрономические лаборатории подтвердили с уверенностью, что комета Григга-Скьеллерупа изменила курс, что могло быть вызвано лишь вмешательством человека. Теперь комета двигалась прямо на них. На Земле это могло бы вызвать массовую панику, если бы она так и так не была обречена. С тех пор астрономы внимательно наблюдали, как орбита кометы сближается с земной, и вычислили время, когда она снова скроется из вида на фоне Солнца, достигнув L1. Тогда потребуется опять запустить реактор, поскольку будет нужен мощный импульс, чтобы синхронизировать орбиту «Имира» с земной и вывести его через L1 на вытянутый эллипс, который в конце концов приведет комету к станции.

– Я ежедневно о них вспоминаю, – ответила Дина.

– Когда они должны пройти через L1?

– В любой момент… но это, вероятно, будет продолжительное включение двигателя. Они скорее растянут все на несколько дней, чем дадут один резкий импульс.

– Разумно, – согласился Дюб. – Всего один маневр на высоких же, и льдина может рассыпаться. Когда они в последний раз выходили на связь?

– В икс-диапазоне? На настоящую связь? Примерно через месяц после отлета. Уже прошло почти два года. Но, очевидно, они еще живы. Так что это неисправность передатчика.

– Хорошо, – согласился Дюб, – давай пока исходить из этой теории. Соорудить на коленке новый передатчик для работы на таких расстояниях – дело безнадежное. Так что им оставалось надеяться, что они придумают что-нибудь годное на тот момент, когда они подлетят поближе… и, соответственно, примириться с пониженной шириной канала.

– Папа любит вспоминать про искровые передатчики, – вспомнила Дина. – Это технология, которую применяли…

– …еще до транзисторов и радиоламп. Точно! – воскликнул Дюб.

Дина телеграфировала вниз:

ТЕБЕ QET НЕ НАПОМИНАЕТ СТАРИННЫЙ ИСКРОВИК?

Руфус ответил:

ПОХОЖЕ НА ТО

– У них с собой мои роботы, – сказала Дина. – Все, что нужно – списать MAC-адрес с печатной платы одного из них, и у них будет своего рода доказательство, что они – это они. Чтобы не быть голословной…

Она принялась выводить на экран сделанные два года назад записи, относящиеся к роботам и запчастям для них, приписанным к экипажу Шона. Через несколько минут она смогла однозначно подтвердить, что MAC-адрес, переданный азбукой Морзе несколько минут назад, принадлежит роботу, ушедшему с «Имиром».

– У кого еще есть доступ к этому файлу? – требовательно спросил Дюб, все еще в роли адвоката дьявола.

– Ты шутишь? Будто не знаешь, как Шон помешан на криптографии и всем таком. Все эти файлы закрыты от доступа. Ну, АНБ до них, если что, наверняка доберется – но не случайный шутник.

– Уточнил на всякий случай, – пожал плечами Дюб. – Просто, по-моему, все это похоже на попытку достать правой ногой левое ухо. Что ему мешает просто передать: «Привет, Дина, это я, Шон Пробст, у меня сломалось радио»? Казалось бы, так будет легче.

– Нужно знать Шона, – возразила Дина. – Послушай. Все, что он передает по этому каналу, может слышать, грубо говоря, кто угодно на Земле. Информация окажется в Интернете… короче, любой будет знать о нем все подробности. При этом сам он понятия не имеет, что происходит. Интернета там нет, их радио давно сломано. Он даже не знает, живы ли мы здесь еще. Может, произошел военный переворот или что-то в этом роде. Если мы успели превратиться в Клингонскую империю, он, пожалуй, преподчтет не возвращаться.

– Кажется, ты права, – согласился Дюб. – Он не станет спешить и сперва прощупает почву.

Сорок пять минут спустя Дина приняла очередное сообщение от QET. Оно начиналось с RTFM5, затем шло число 00001, а за ним следовал совершенно бессмысленный набор букв.

– Все, что я поняла, – призналась Дина, – это что мне следует читать гребаную инструкцию, и еще номер пять.

– Шон привез с собой какие-нибудь инструкции?

– Он действительно привез кучу каких-то бумаг от инженеров из Сиэтла, – подтвердила Дина, – и часть оставил здесь.

– Такое чувство, Дина, что тебе сейчас что-то вспомнилось.

– Я его тогда спросила – зачем ты все это распечатывал, привез бы на флешке, как остальные делают. А он в ответ – когда у тебя собственная космическая компания, у тебя есть перед остальными определенные преимущества.

Порывшись в коробках, Дина обнаружила искомое – полдюжины скоросшивателей, содержащих инструкцию для сотрудников «Арджуна Экспедишнз», тома с первого по шестой. Стопка была чуть ли не в полметра толщиной.

Дюб присвистнул:

– С учетом стоимости доставки на орбиту килограмма груза эта штука выйдет как бы не дороже Библии Гуттенберга, прилетевшей на прошлой неделе.

Они взялись сразу за пятый том, который на вид ничем не отличался от любого другого свода корпоративных инструкций. Однако между рекомендациями по предотвращению сексуальных домогательств и дресс-кодом обнаружилась пачка страниц, около сантиметра толщиной, заполненная какой-то белибердой. Страницы были покрыты случайным набором из заглавных букв, группами по пять, и они заполняли каждую страницу целиком, строка за строкой, столбец за столбцом. Наверху каждой страницы имелся номер, на самой первой значилось 00001.

– Вот такая же херня из детских книжек про пиратов была у Ларса, – пожаловалась Дина. – Только черт меня забери, если я хоть что-то…

– К стыду своему, я прекрасно знаю, что это такое, – признался Дюб. – Одноразовые шифрблокноты. Самый простой способ шифрования – но если все делать правильно, взломать его практически невозможно. Однако, чтобы им пользоваться, нужно вот это, – он пошуршал зажатой в руке страницей 00001.

Дюб объяснил ей, как все работает, и Дина принялась расшифровывать сообщение на бумажке, однако за несколько минут Дюб успел написать скрипт на Питоне, так что закончить удалось еще быстрей.

– Я-то надеялся, что мне здесь нальют стаканчик и поболтают со мной о разработке астероидов, – проворчал он.

– Хватит уже ныть – по-моему, это куда увлекательней!

Сообщение гласило:

В ЖИВЫХ ДВОЕ. ИДЕМ НА ПОЛНОЙ МОЩНОСТИ. ПРИШЛИ СВОДКУ

– Их ведь было шестеро? – спросил Дюб.

– Значит, что-то случилось, – ответила Дина. – Может быть, они столкнулись с обломком или что-то в этом роде, повредили антенну и потеряли несколько человек. Может быть, защита от радиации оказалась недостаточной.

– Ну, в любом случае похоже, что они вернулись, – сказал Дюб.

– Ну, разве что… – протянула Дина.

– Что – разве что?

– Разве что он решил оставаться в L1. Это будет значительно безопасней. Не думаю, что осколки Луны туда доберутся.

Дюб перечитал сообщение.

– Ты права, – согласился он. – Все, что он говорит – что двигатель работает. О переходе на низкую околоземную орбиту ни слова. И еще просит отчета о происходящем. – Дюб принялся тереть лицо руками. – Я совсем вырубаюсь, – объявил он. – И вообще должен сейчас говорить с семьей по скайпу.

– Давай тогда выметайся, – предложила Дина. – Отчет я и сама напишу. И зашифрую тоже, раз уж ты мне объяснил, как все работает.

Оттолкнувшись, Дюб поплыл к выходу, но спохватился и обернулся:

– Я, конечно, и сам могу подсчитать, но голова плохо соображает. Может, ты так помнишь. Если Шон в L1 переместится на переходную орбиту, через какое время он появится здесь?

– Тридцать семь дней, – откликнулась Дина.

– Примерно семнадцать дней от начала Каменного Ливня. Не самое лучшее время.

Дина просто посмотрела на него. Она не произнесла ни слова, но Дюб легко мог прочитать ее мысли. «Если бы только не лучшее время было единственной нашей проблемой!»

– Ладно, – сказал наконец Дюб. – Спасибо тебе, Дина.

– До следующего раза, – откликнулась Дина, сделав такое движение, словно опрокидывает стаканчик.

– До следующего раза, – согласился Дюб и скрылся за занавеской.

Дина взглянула на часы. Поскольку она теперь знала, где примерно находится «Имир», стало ясно и расписание радиосвязи. В определенный период каждого девяностотрехминутного оборота «Иззи» оказывалась по другую сторону Земли и не могла слышать сигнала Шона. За каждым таким уходом за горизонт следовало окно, в течение которого можно было разговаривать. Одно такое окно они только что истратили, записывая и расшифровывая сообщение Шона, и сейчас должны были снова уйти за горизонт. У Дины как раз будет время, чтобы написать небольшое сообщение и зашифровать его, пользуясь следующим листком одноразового блокнота.

Однако было не совсем ясно, что именно писать. Дина могла дать кое-какую самоочевидную информацию – количество капель на орбите, число людей в космосе, сколько у нее сейчас роботов. Только она подозревала, что Шону требуется нечто иное. Он хотел знать, что именно произойдет, когда он появится здесь через тридцать семь дней вместе с ледяной горой. Понятно, что Облачный Ковчег найдет ей применение. Также понятно, что и Шон нуждается в Облачном Ковчеге – двое на корабле, транспортирующем гигантскую глыбу льда, на самодостаточную цивилизацию никак не тянут. Но ясно было, что Шон будет осторожен. И кое-чего захочет. Заключить сделку.

Сделку с партнером Дины по спальнику.

Так, не все сразу. Следующее окно связи целиком уйдет на то, чтобы передать Шону сводку из основных цифр. Вместо того чтобы сходить с ума из-за того, что будет дальше, Дина, пока они за горизонтом, сосредоточилась именно на этом – написала сообщение, стараясь сделать его как можно короче, а потом зашифровала с помощью написанного Дюбом скрипта.

Точка L1 системы Земля – Солнце находится на прямой между двумя небесными телами. С практической точки зрения «Имир» сейчас находится в L1. Следовательно, когда «Иззи» обогнет ночную часть Земли и окажется на солнышке, она сможет «видеть» L1 и поддерживать связь с «Имиром». В следующий раз это должно было произойти в 7.30 утра по Гринвичу, когда в Лондоне будет восход. Выглянув в свое окошко, Дина могла видеть, как терминатор – граница дневного и ночного полушарий Земли – медленно ползет над устьем Темзы прямо под ней, подсвечивая высотные здания в финансовом центре Лондона. Затем она взялась за ключ, установила связь с «Имиром» и отбила свое сообщение. На это ушло все окно связи целиком. Передавать приходилось очень медленно, поскольку Шон не слишком хорошо владел азбукой Морзе. Поскольку сообщение было зашифровано, он не мог отгадать непонятное, исходя из контекста, нужно было, чтобы Шон мог разобрать каждую букву. К тому моменту, когда она закончила, «Иззи» успела обогнуть полмира и была готова снова нырнуть в ночную тьму. Дина закончила сообщение буквами ПРСЛ, которые, она надеялась, будут поняты как «продолжение следует», и снова взялась за работу, сочиняя и шифруя упомянутое продолжение.

Она уже собиралась приступить к следующему сеансу связи, вскоре после 9.00 утра по Лондону, или точка-девять по «Иззи», когда в мастерскую без стука вплыла Айви.

– Хочу воспользоваться твоим окном, – объявила она.

– Пожалуйста, – ответила Дина. – А что случилось? – Поскольку явно что-то происходило. Айви была сама не своя. И она сказала «твоим окном», а не «твоим окном».

– Что в моем окне такого особенного? – спросила Дина.

– Оно рядом с тобой.

– Все в порядке? – забеспокоилась Дина. Было ясно, что нет, не все. Она решила было, что морзянка перехвачена и у нее теперь будут проблемы. Хотя будь дело именно в этом, Айви сейчас не спрашивала бы ее, нельзя ли посмотреть из окна.

Она уставилась на подругу. Айви сразу же направилась к окну и устроилась рядом с ним так, чтобы видеть Землю. Терминатор успел продвинуться настолько, что сейчас освещал выступающую на восток часть Южной Америки. «Иззи» должна была вот-вот пересечь экватор, и он находился прямо под ней.

– Кэл мне написал, – сообщила Айви. Обычная в подобных случаях радостная нотка в ее голосе отсутствовала.

– Вот и хорошо. Я думала, его лодка идет под водой.

– Шла еще два часа назад.

– Они всплыли?

– Всплыли.

– Где?

– Под нами, – ответила Айви.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Дина. – Он же тебе координаты не передает?

– Я и сама знаю, – ответила Айви. – Просто, как дважды два.

– Что он написал?

– Чтобы мы готовились принимать ракеты с Куру.

– Космодром снова открывают?

Айви громко вздохнула.

Дина быстро скользнула к ней и, оказавшись у Айви за спиной, обняла ее и положила подбородок ей на плечо, чтобы видеть то же, что и она.

Они знали, где находится Куру, поскольку часто смотрели на него сверху и иногда даже видели яркие струи пламени от взлетающих ракет.

Реакцию Айви сейчас вызвала несколько иная картина. Вдоль побережья вспыхивали яркие искры, разбухали и постепенно гасли. Словно кто-то сыпанул целую горсть этих искорок между побережьем и островом Дьявола.

– Блин, да что это? – изумилась Дина. – Атомные бомбы?

– Не знаю, – выдохнула Айви.

Ответом Дине послужил значительно более яркий свет, вспыхнувший у побережья дальше к северо-западу и превратившийся в сияющий шар, который устремился в космос.

– Вот это, кажется, атомная бомба, – сказала Айви.

– Мы что, сбросили атомную бомбу… на Венесуэлу?

Их глаза не сразу привыкли к режущему свету. Оно и хорошо, поскольку мозгам тоже требовалось время, чтобы привыкнуть. Когда свет погас, стало видно, что грибовидное облако поднимается немного в стороне от Венесуэлы, в нескольких километрах от берега.

– Демонстрационный взрыв? Чтобы было видно из Каракаса? – спросила Дина.

– И это тоже, – согласилась Айви. – Однако вчера сообщили, что ВМФ Венесуэлы в полном составе отправляется к Куру для наведения порядка. Готова поручиться, что у Венесуэлы больше нет ВМФ.

– А те, поменьше? Рядом с космодромом?

– Я бы предположила, что это боеприпасы объемного взрыва. Ущерб от них почти такой же, как от тактических ядерных зарядов, только без заражения стартовых площадок.

Айви высвободилась из объятий Дины и развернулась спиной к окну. Теперь они с Диной плавали лицом к лицу.

До Дины наконец дошло.

– Ты сказала, что лодка Кэла всплыла. Что она была на поверхности. И что он что-то знал. И ты теперь думаешь…

– Я знаю, – прошептала Айви одними губами.

Кэл получил приказ, непосредственно от Джей-Би-Эф, и запустил ядерную ракету. А скорее всего – и крылатые ракеты с боеприпасами объемного взрыва.

Окружающие считали, что за последний год Айви и Дина отдалились друг от дружки – вот только следует начать с того, что окружающие и подругами их никогда не считали. Не было смысла обращать внимание на то, что именно считают окружающие. Когда место Айви занял бойфренд Дины, проще тоже не стало. Однако их отношения никогда не были плохими. Всего лишь не самыми простыми.

Айви всегда была довольно разговорчивой, только сказать в данный момент было особенно нечего. Через несколько минут она все же смогла найти слова.

– Хуже всего то, что мне останется только память о нем, и я так старалась, чтобы это была добрая память. – Глаза у Айви были сухие, но голос – как если бы она плакала.

– Ты же знаешь, что у него не было выбора, – сказала Дина. – Командную иерархию пока никто не отменял.

– Конечно, я все понимаю, – ответила Айви. – И все-таки. Вот такого я не хотела.

– Мы же знали, что рано или поздно что-то такое произойдет… – начала Дина.

Ее радио запищало.

– Вот, кстати, к слову сказать…

– Это еще кто? – спросила ее Айви.

– Шон Пробст, – ответила Дина. – Он вернулся.

Айви на какое-то время задержалась в мастерской, пока Дина старательно отстукивала вторую часть своего отчета. К тому моменту, как Южная Америка скрылась из глаз, от горящих остатков Блокады народной справедливости на северо-восток протянулись длинные хвосты черного дыма, отбрасывая тень на морщинистую поверхность Атлантики. Над Куру снова зажглись яркие вспышки, однако теперь это были огненные струи твердотельных разгонных блоков, забрасывающих в небеса тяжелые ракеты.

– Пора за дело, – сказала наконец Айви. – Думаю, мне придется опять пересматривать таблицы.

– Думаешь, Кэл все еще наверху? И на связи?

– Сомневаюсь, – ответила Айви, и что-то в ее голосе подсказывало, что, будь Кэл на связи, она бы не знала, что ему сказать. – Вряд ли устав рекомендует после запуска ракет болтаться рядом и ждать, не случится ли чего.

Определенные аспекты культуры Облачного Ковчега вызывали у доктора Мойры Крю нарекания. Что это за жизнь, когда нельзя позавтракать в кафе, а после работы посидеть в пабе? Причина заключалась отчасти в перенаселенности, отчасти в трехсменном графике, из-за которого не было единого мнения, утро сейчас или вечер, отчасти в том, что Ковчег разрабатывали в спешке американские и русские инженеры, глухие к такого рода потребностям. Мойра несколько раз приятно беседовала на эту тему с Луизой и встретила полное понимание. Сошлись на том, что надо бы заняться этим вопросом, когда начнется Каменный Ливень и жизнь Ковчега более или менее войдет в колею. В мечтах Мойра видела себя хозяйкой подобного заведения – возможно, придется занять под него целую каплю, – только с расписанием работы пока не определилась.

Разумеется, она отдавала себе отчет, что у нее есть обязанности поважней: ответственность за то, как человечество и другие земные виды переживут катастрофу, лежала в основном на ее плечах. Она не может часами варить эспрессо и протирать столики. Кроме того, они пока не были готовы выращивать в космосе кофе и ячмень, а запасы растают – не успеешь оглянуться, так что основным напитком ее паба обещал быть растворимый лимонад. Однако мечта есть мечта. Пока же экспериментальным полигоном ей служила кофейная комната рядом с Парком. Просыпаясь каждый день в точка-восемь, Мойра добиралась до Х2, спускалась по спице в Т3, делала себе чашку ужасного кофе из вакуумной упаковки, плошку столь же ужасной овсянки и садилась за небольшим столом для собраний посередине Парка. Достаточно часто к ней присоединялись, протирая заспанные глаза, и другие представители третьей смены. К ним относился, в частности, Маркус Лойкер – как правило, ему некогда было распивать кофе в шумной компании, но для Мойры он иногда делал исключение. Иногда рядом присаживался Конрад Барт, иногда – Рис Эйткен, несколько раз заглядывала Фекла. Она была наиболее занятным экземпляром, причем сразу в нескольких смыслах. Выражаясь без обиняков, Фекла принадлежала к другой касте. Мойра, Дюб, Конрад, Рис и многие другие регуляры относились к числу людей, которые почти наверняка встречались раньше на конференциях, возможно, даже заседали в одном комитете. Фекла в их число не входила. Особенности ее карьеры – одна из немногих женщин на столь высоком счету в российской армии, олимпийская спортсменка, летчик-испытатель и космонавт – были достаточно любопытны, так что ее могли пригласить на научно-популярную конференцию, однако выступить там Фекла вряд ли смогла бы – из-за своего плохого английского и несколько грубоватых манер. Раны, которые она получила, когда выбиралась из неисправного «Лука», зашивали непрофессионалы. На Земле она сразу же попала бы в руки пластических хирургов, но на «Иззи» ей пришлось довольствоваться тем, что было. Мойра иногда жалела, что плохо владеет русским – ей хотелось выяснить у Феклы, что та думает о своей внешности. Шрамы на лице абсолютно не соответствовали идеалу женской красоты, к тому же Фекла по-прежнему стриглась коротко, что еще больше усиливало эффект. Несмотря на это – или, возможно, благодаря этому – Фекла выглядела, если называть вещи своими именами, довольно-таки сексуально. Как бы Мойре ни хотелось закрыть на это глаза. Впрочем, сексуальность – лишь одно из человеческих качеств, и глупо делать вид, будто ее не существует. Сама Мойра была более или менее гетеросексуальна. В молодые годы ей дважды доводилось спать с женщинами – один раз в английском Кембридже, другой – в массачусетском. Оба раза прошли прекрасно, она ничуть не пожалела, однако в итоге она и до, и после слишком много думала о гендере и ЛГБТ-теории, а сами события как-то стерлись из памяти.

Теперь, как Мойра ни старалась избегать подобных мыслей, ей казалось, что с Феклой все могло бы сложиться иначе. Вокруг сексуальных предпочтений Феклы была накручена целая история, сценарию которой позавидовала бы иная мыльная опера. Началось все примерно через месяц после ее спасения, в любовном треугольнике, если не четырехугольнике, участвовали как мужчины, так и женщины – отдельные передававшиеся из уст в уста подробности уже стали своеобразной частью истории «Иззи», однако Мойра в них не вникала. Через несколько месяцев Фекла стала в открытую спать с женщинами, вызвав волну аналитических рассуждений, комментариев и целую драму. Рассуждения в основном исходили от гендерных теоретиков; они подчеркивали тот не совсем удобный факт, что Фекла выглядела несколько мужиковато даже перед Олимпиадой, когда с ней поработали стилисты, а теперь и подавно. Тем самым каминг-аут Феклы (которого она, собственно, формально и не делала) лишь подтверждал сложившиеся стереотипы относительно женщин-спортсменок. Комментарии строчили в Интернете миллионы идиотов. А драма разыгралась в отношениях Феклы с другими русскими, которые к тому моменту составляли на станции довольно мощный блок. Со временем страсти поутихли – на Ковчег продолжали прибывать люди самых разных национальностей и сексуальных предпочтений, и у всех вокруг были более серьезные заботы. В итоге Фекла отдалилась от тех, с кем могла говорить на родном языке. Политкорректные леваки-интеллектуалы ожидали, что теперь она преобразится и также станет левачкой, однако Фекла сохраняла все то же отношение к порядку и дисциплине, которое сперва определило ее путь в скауты, а затем побудило взять Шона Пробста в захват. Мойра сидела напротив нее за столом, потягивала кофе, ковырялась в овсянке и гадала: знает ли Фекла, что в Интернете сейчас процветает целый жанр любительской порнографии, посвященный воображаемым садомазохистским актам между ней и Шоном?

Так или иначе то, что Фекла время от времени присаживалась рядом за завтраком, означало если не прямое приглашение, то как минимум некий предварительный гамбит.

За этими мыслями Мойра не сразу обратила внимание, что Парк вдруг заполнился народом – все взоры были устремлены на большой ситуационный монитор прямо над столом, где завтракали они с Феклой. Снизу на мониторе было мало что видно, поэтому ей пришлось отодвинуться подальше. В новостях непрерывно передавали нарезку из снятых на телефон видео, смонтированных так, чтобы получилось что-то похожее на цельную историю. В начале истории суда Блокады народной справедливости покачивались на рейде между побережьем и островом Дьявола под розовеющим утренним небом. В конце солнце, уже высоко над головой, освещало горелую мешанину из полузатонувших судов и плавающих между ними трупов, полускрытую завесой дыма. В середине со стороны моря подлетали какие-то черные точки и оборачивались фантастическими огненными шарами, которые охватывали огромные пространства, а потом лопались и исчезали, оставляя за собой лишь обломки, – впечатление было такое, будто по судам кто-то прошелся огромным молотом, предварительно спрыснув их напалмом.

Здесь видео переключалось на стерильные трехмерные изображения подводных лодок и крылатых ракет, потом – на съемку из помещения для брифингов в Белом доме, где президент делала короткое заявление, после чего передавала слово председателю Комитета начальников штабов. Аналогичные заявления поступали от прочих мировых лидеров – с Даунинг-стрит, из Кремля, из Берлина.

Мойра так засмотрелась, что почти забыла про овсянку, а когда собралась было вернуться к еде, на экране что-то ярко вспыхнуло. Она вновь подняла глаза на экран. Над океаном поднималось грибовидное облако.

– Кажется, я что-то пропустила? – спросила она. – На метеорит вроде не похоже?

– Атомная бомба, – откликнулась Фекла.

Мойра повернулась к ней. Та смотрела прямо на нее – как сказали бы некоторые, «своим ледяным взглядом». Мойра не обнаружила в этом взгляде ничего ледяного, а Фекла тут же отвела глаза.

– Венесуэла, – добавила она. – Флот уже не проблема. Ракеты опять запускают. – И пожала плечами.

На Фекле была майка, и Мойра не могла оторвать взгляд от ее дельтовидных мышц. Надо перестать пялиться.

– На берегу – боеприпасы объемного взрыва, – продолжала Фекла. – Очень разрушительная сила. – Она откинулась назад и непринужденно закинула руку на спинку соседнего, пустого стула. – Что вы думаете, доктор Крю?

– Пожалуйста, зови меня Мойра.

– Прошу прощения. Русская формальность.

Вероятно, Фекла была умней, чем могло показаться с виду. Она подозревала: доктор Крю может ужаснуться тому, что мы дошли до ядерных бомбардировок. И хотела сразу обсудить все начистоту.

Мойра, чьи мысли были заняты анатомией Феклиного плеча, вздрогнула, когда на соседний стул плюхнулся крупный, крепкий мужчина. Она повернулась и увидела, что это Маркус Лойкер. Он поставил перед собой чашку с кофе и уставился в нее, как если бы намеренно избегал глядеть на экран, где теперь бесконечно чередовались снятые с разных углов грибовидные облака и комнаты для брифингов. Затем он повернулся к Мойре, поприветствовал ее легким кивком и движением бровей, перевел взгляд на Феклу и сделал аналогичное приветствие.

Так что Мойра была избавлена от необходимости отвечать на вопрос Феклы.

Ответил Маркус, хотя его-то никто и не спрашивал:

– Понимаю, что мне нужно быть особенно аккуратным. Мой родной язык – немецкий, и это означает определенную историческую ответственность. Да. Ответственность я осознаю. И понимаю необходимость в аккуратности. Слишком деликатная тема. Однако…

– Ты знал, что произойдет? – перебила его Мойра.

– Нет. Меня никто ни о чем не предупреждал.

Мойра кивнула.

– Однако если бы моего мнения спросили, я сказал бы «да», – заключил Маркус.

– Им все равно умирать, – Фекла тоже кивнула.

Мойра вдруг поразилась, насколько эти двое естественно себя чувствуют в обществе друг друга. Собственно, а что здесь удивительного? Сексуальные предпочтения Феклы Маркуса совершенно не волнуют, более того, для таких, как он, даже легче, если наверняка известно, что девушка недоступна. Маркус раньше был военным летчиком, Фекла – тоже. Вполне естественно, что многое они воспринимают одинаково. В первый год существования Облачного Ковчега Фекла была здесь кем-то вроде разнорабочего. Казалось парадоксальным, что на космической станции живет некто без закрепленных обязанностей. Однако скауты фактически считались смертниками, и долговременных задач для них не предусмотрели. Отчуждение между Феклой и остальными русскими, которые взвалили на себя работы в открытом космосе, привело к тому, что она стала пробовать себя в самых разных областях. Она знала внутреннее устройство «Иззи» лучше кого бы то ни было, умела управлять каплей, а при необходимости была готова влезть в скафандр и заняться космической сваркой. Однако судя по всему, период неопределенности для нее закончился только тогда, когда бразды правления взял в руки Маркус. Мойра слабо представляла, чем конкретно теперь занимается Фекла. Зато у нее было четкое ощущение, что подчиняется она непосредственно Маркусу, который доверил ей какое-то важное дело.

– Им все равно умирать, это правда, – произнес новый голос. – Но нам-то досталось жить.

Это была Луиза. Появившись у Феклы за спиной, она безмолвно попросила у нее разрешения присесть на стул, на спинке которого покоилась рука русской. Та не просто убрала руку, но вскочила и вежливо отодвинула для Луизы стул.

– Нам еще рано умирать, во всяком случае я на это надеюсь, – продолжила та, – и мы все только что видели, что произошло. И нам теперь с этим жить. И не только с этим. Однако через несколько часов мы начнем принимать ракеты с Куру, пожиная плоды применения атомной бомбы и боеприпасов объемного взрыва против фактически беззащитных людей. Память об этом теперь в нашей ДНК. – Она бросила быстрый взгляд на Мойру. – Если доктор Крю простит мне подобную метафору.

Мойра чуть улыбнулась и кивнула.

– Значит, ты против? – уточнил Маркус.

– Нет, – сказала Луиза. – Однако, Маркус, не стану скрывать, что на мне тоже лежит историческая ответственность. Я – цветная испаноговорящая латиноамериканка. Я провела несколько лет, работая с беженцами на таких же судах. Наконец, я еврейка. Вот такая ответственность, это понятно?

– Принято, – подтвердил Маркус.

– Я не внизу, мне неизвестно, о чем говорят Джей-Би-Эф ее советники…

– И к чему ты клонишь? – перебил ее Маркус, хотя и безукоризненно вежливым тоном.

– У нас нет никаких законов. Никаких прав. Конституции. Судебной системы или полиции.

Маркус и Фекла переглянулись. Выражение их лиц не было ни хитрым, ни виноватым, ни заговорщическим. Просто обменялись значительным взглядом.

– Этим есть кому заняться, – ответил Маркус. Он не шутил – с того момента, как было подписано Соглашение Кратерного озера, в Гааге над вопросом трудилась целая ассамблея специалистов по конституционному праву, и один из них уже находился наверху.

– Знаю, – ответила Луиза, – и лично мне представляется очень важным, чтобы ужасы, подобные тому, свидетелем чего мы сейчас стали, не отравили весь законотворческий процесс. Нельзя делать вид, будто ничего не произошло.

Маркус и Фекла, снова обменявшись многозначительными взглядами, очевидно, пришли к решению ничего сейчас не говорить.

Телефон Мойры завибрировал. Она бросила взгляд на экран и обнаружила, что через пятнадцать минут у нее запланирована встреча. Извинившись, она покинула междусобойчик, приобретший довольно странный оборот. Впрочем, возможно, он успел излечить ее от кое-каких сентиментальных идей. Она пришла сюда в надежде воссоздать завтрак в европейской кафешке, а получила полчаса ядерных взрывов, массового сожжения протестующих и серьезных рассуждений на этические темы, к которым примешалось неожиданное сексуальное напряжение между ней и Феклой. Как у многих на Ковчеге, с самого прибытия у нее не было секса. Многие из тех, кому не давили на совесть приговоренные к смерти супруги или нареченные, оставшиеся на Земле, как-то устроились на этот счет, но у других так ничего и не случилось. Хотя и ясно, что это ненадолго. Два запирающихся модуля были отведены специально для любовных свиданий, и каждый на станции был осведомлен о других подходящих для этой цели укромных уголках. У Мойры на Земле никого не осталось. Воздержание ее было вызвано в основном тем, что здесь пока никого не нашлось, да и само место совершенно не располагало к романтическим отношениям. Однако воздерживаться становилось все тяжелей.

Если честно, в ее долговременном списке задач отдельным пунктом значилась разработка процедуры для беременностей на Ковчеге. Поскольку потребности беременных принципиально не отличаются от потребностей небеременных, фактически речь шла о том, как быть с детьми. Капельмейстеры исходили из того, что весь процесс будет упорядочен и беременеть станут исключительно с намерением заморозить эмбрион, который можно будет имплантировать позже, когда условия для малышей станут получше. Проведя на станции почти год, Мойра усомнилась, что все так и будет. Капельмейстеры явно недооценили культурные различия между регулярами и каппи.

Еще несколько месяцев назад они назывались облачниками – термин до сих пор использовался в официальной документации. Однако затем кто-то образовал от «капсулы», или «капли», термин «каппи». Как это бывает только в Интернете, слово мгновенно превратилось в мем, за сутки облетело весь мир и сделалось общепринятым. Отдельные чувствительные греки стали было возражать, но им быстро заткнули рот.

Каппи были по сути еще детьми и почти не имели контакта с регулярами. Они жили в каплях, более или менее прикованных к своему месту в рое. Перемещаться между каплями было практически невозможно – это означало бы эпическое путешествие в скафандре с использованием различных трюков орбитальной механики. Для перемещения людей из удела в удел имелись небольшие космические аппараты, известные как «эмки», но их было немного, а квалифицированных пилотов еще меньше. Маркус, следуя советам Луизы, попытался организовать «перемешивание» – это означало, что в любой момент времени на «Иззи» должно было проживать и работать около десяти процентов всех каппи. Однако большую часть времени подавляющая часть каппи была заперта в индивидуальных каплях, триадах или гептадах и поддерживала контакты с Регулярным населением посредством видеосвязи («спайк»), социальной сети («спейсбук») и других позаимствованных с Земли технологий. Мойра поразилась бы, узнав, что никто из девушек до сих пор не забеременел – однако запросов на замораживание эмбрионов она пока не получала.

И любому нормальному человеку, последуй он сейчас за Мойрой через «Звезду» и «вниз», в низкотемпературное хранилище, стало бы ясно почему. Это место было абсолютно неспособно вызвать приятную дрожь в нервных окончаниях человека, собирающегося создать семью. Оно до смехотворного напоминало помесь клиники с промышленным предприятием.

Зато, как надеялась Мойра, оно должно было произвести должное впечатление на вновь прибывших, которые и явились сюда на встречу с ней точно по расписанию. Несколько часов назад они прилетели на пассажирском корабле, запущенном с мыса Канаверал: время, достаточное для того, чтобы пилюли от тошноты начали действовать, а сами они успели прийти в себя. Это была небольшая группа с Филиппин: биолог, работавший с генно-модифицированными породами риса, социолог, изучавшая моряков-филиппинцев, проводящих всю жизнь на борту сухогрузов – очевидно, она должна была прийти на помощь Луизе, – и двое каппи, судя по внешности принадлежавших к столь же различным этническим группам, как, например, исландцы и сицилийцы. Как обычно, при одном из них был переносной холодильник для пива. Как было прекрасно известно Мойре – подобные церемонии случались не реже раза в день, – в холодильнике находилась сперма, яйцеклетки и замороженные эмбрионы от доноров со всех уголков страны происхождения – в данном случае, Филиппин. Она приняла холодильник со всеми подобающими почестями, словно японский бизнесмен, которому вручают визитку, и открыла крышку, чтобы проверить содержимое. На дне еще виднелись несколько кусков сухого льда: это хорошо. Пробирки, с палец толщиной, заполняли шестиугольную пластиковую решетку. Мойра проверила несколько инфракрасным термометром в виде пистолета и убедилась, что ни одна не оттаяла. Затем, натянув хлопчатобумажные перчатки, чтобы защитить кожу от холода, она извлекла наружу еще несколько пробирок и тщательно осмотрела, чтобы убедиться, что они запечатаны, а также снабжены этикетками и штрих-кодом в соответствии с процедурой, описанной в Третьем техническом приложении к Соглашению Кратерного озера, том III, раздел 4, параграф 11. Проверка нарушений не выявила. От доктора Мигеля Андрады, генетика, она ничего другого и не ожидала.