Семиевие Стивенсон Нил

– У меня следующее. Четверых мы убили. Еще двоих ранили. Нас больше, чем их. Нужно лишь продолжать сражаться.

– Вам нужно занять места в штормовых убежищах, – возразила Айви.

Фекла, отвыкшая даже от слабого тяготения, наконец нащупала под ногами опору, чтобы дотащить Джулию до угла Набалдашника и толкнуть там на пол. Затем она снова развернулась к люку. Дина никогда раньше не видела Феклу в таком состоянии, и та ее очень сильно напугала. Реакция Мойры была совершенно другой: сорвав с головы наушники, она метнулась через комнату и обвила руками шею Феклы. Выглядело это как приветственные объятия, но довольно скоро все оказалось не совсем так – Фекла волокла Мойру за собой к люку, а Мойра пыталась не пустить ее обратно в схватку.

– Радость моя, – негромко проговорила Фекла ей на ухо, – ты ведь не хочешь, чтобы я демонстрировала на тебе борцовские приемы? Тогда пусти меня, я пойду и убью эту сучку Аиду.

– Им ровно этого и было нужно – чтобы мы застегнулись в штормовых убежищах, – объяснил Зик. – Они планировали захватить корабль, как только мы это сделаем. Хорошо, что вы нас предупредили.

Фекла уже освободилась от захвата Мойры и широким шагом двинулась к люку.

Зик, который ждал там, выставил навстречу руку с черной пластиковой коробочкой. Он ткнул ею Фекле в бедро и нажал на рычажок с краю. Устройство издало резкий жужжащий треск. Нога у Феклы подломилась, она оплыла на пол, глаза остекленели.

– Прости, Фекла, – сказал Зик. – Ты остаешься. Пусть тебя перевяжут. Не бросай Мойру – ты ей нужна. А когда у тебя родится мальчик, назови его Зик.

Прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, он захлопнул люк.

В наступившей тишине по всей конструкции «Эндьюранса» разнесся резкий удар. Все знали, что это означает: в них только что попал болид.

– Ты вроде как должна пилотировать? – заорал Дюб Айви.

Не говоря ни слова, Айви повернулась к экрану.

Дина набросилась на Джулию:

– Что вообще происходит?

Волосы Джулии были обкорнаны. За последние три года в них резко прибавилось серебра. Она все еще прикрывала руками нижнюю часть лица. Глаза были все те же, узнаваемые, хотя без косметики казалось, что они принадлежат человеку лет на двадцать старше.

Она медленно убрала руки от лица.

Язык у Джулии торчал наружу. В зубах у нее застрял кусок металла.

При ближайшем рассмотрении стало ясно, что Джей-Би-Эф сделали пирсинг языка. Выполнен он был стерильно и профессионально: кровь не текла, ничто не воспалилось. В отверстие вставили пятисантиметровый болт из нержавейки, над и под языком его фиксировали гайки. Болт не помещался у Джулии во рту, так что ей пришлось вытянуть язык. Сверху и снизу стержень упирался в губы.

– О Господи! – выдохнула Дина.

Джулия постучала пальцем по болту, потом сделала пальцами закручивающие и откручивающие движения. Обе гайки были двойные и туго затянуты. Дина извлекла из чехла на поясе мультитул, раскрыла тонкие пассатижи, потом позаимствовала еще одни у Айви. Осторожно поворачивая гайки в разные стороны, она сумела их ослабить. Джулия отстранила ее и открутила гайки пальцами, потом осторожно извлекла стержень. Ее язык вернулся обратно в рот. Прикрыв одной рукой губы, она ненадолго откинулась назад и оперлась о стену, работая челюстью, чтобы произвести слюну и смочить язык.

Когда Джулия наконец заговорила, голос ее поразительным образом зазвучал совершенно нормально, словно на брифинге в Белом доме.

– Когда мы сдались, – сказала она, – они отобрали мой револьвер и стали пытать Спенсера Грайндстаффа, пока он не рассказал им про ваши здешние системы все, что знал. Пароли, закладки, что и как работает. Все то, что им было нужно, чтобы установить над системой полный контроль. Потом они его убили и…

– Съели?

Джулия кивнула.

– У них в группе есть один – из хакеров. Как только они поднялись на борт, он подошел к терминалу и стал осуществлять свой план. Стив Лейк попытался ему помешать. У еще одного был револьвер, он застрелил Стива. Это изначально входило в их планы. Они знали, что помешать им может только Стив.

– Сколько там осталось патронов?

– Я практически уверена, что это был последний. В основном они рассчитывают на ножи и дубинки. Они не ожидали, что будет бой, потому что…

– Потому что думали, что мы будем застегнуты в штормовых убежищах, – перебила ее Дина, – словно готовые на убой овечки.

Большой запуск продолжался почти час. Под конец они израсходовали столько топлива и «Эндьюранс» стал таким легким, что из-за ускорения кровь отлила у них от головы и прилила к ногам. Айви пилотировала корабль, лежа на спине, чтобы не потерять сознание. Несколько раз они слышали жуткие удары, и те, кто оставался на ногах и мог видеть экраны, отражающие статус помещений «Эндьюранса», наблюдали, как различные модули меняют цвет на желтый, красный и затем черный по мере того, как отключаются поврежденные системы. Дина видела сразу с нескольких камер, как всего в трех сотнях метров по правому борту мимо них прошел кувыркающийся обломок Луны миль в десять длиной, обогнал и унесся прочь. Это был не последний такой случай, однако с помощью Дюба, который взял на себя роль второго пилота и объявлял о самых серьезных угрозах, и Дины, выжимавшей все что можно из «Параматрицы», Айви удавалось уклоняться от крупных объектов.

Они не знали, как идет бой у них за спиной. Зик оценил их перспективы оптимистично, однако повреждения от болидов могли непредсказуемо качнуть весы в ту или иную сторону. Поврежденные части корабля изолировались автоматически, и «Эндьюранс» превратился в мешанину наглухо перекрытых зон.

Вернулась невесомость, это означало, что двигатели выключены. Скорость в среднем сейчас равнялась скорости тучи обломков. Дина, только-только привыкшая к постоянному ускорению, почувствовала, как накатывает головокружение – внутреннее ухо снова настраивалось на невесомость. Она закрыла глаза и провалилась в некое подобие дремы, плавая по всему Набалдашнику и несильно стукаясь о стены, когда Айви отрабатывала двигателями, чтобы уклониться от камня.

Потом вдруг поняла, что уже какое-то время крепко спит.

Какая-то часть сознания настаивала, что так и надо. Однако она помнила, что происходят очень важные события, и заставила себя открыть глаза, почти ожидая, что не увидит никого живого.

Не спала только Айви, ее лицо подсвечивал экран. И впервые за долгое время выглядело оно так, как в прежние времена, когда Айви успешно продвигалась к решению увлекательной научной задачи: живым, внимательным, откровенно радостным.

– Почему так тихо? – спросила Дина. Она вроде бы давно не слышала метеоритных ударов и не чувствовала, как включаются двигатели «Эндьюранса».

– Мы вошли в тень, – пояснила Айви. – Новый защитный конус. Давай сюда.

Она приглашающе мотнула головой.

Дина подобралась к ней сзади и положила подбородок подруге на плечо. На дисплее было открыто несколько окон. Айви увеличила одно почти на весь экран. Согласно надписи, наложенной снизу на картинку, это была КОРМОВАЯ КАМЕРА.

Поле зрения было целиком занято изображением крупного астероида вплотную.

Дина профессионально занималась разработкой астероидов. Ей доводилось постоянно смотреть их изображения, одно за другим. Она научилась распознавать их по форме и по текстуре. Этот Дина узнала безо всякого труда.

– Расщелина.

Айви коснулась экрана. Под кончиком пальца возник красный крестик, Айви двинула его по поверхности гигантского камня, пока не навела прицел на огромное черное ущелье, которое будто делило астероид надвое: этот каньон и дал ему название. Она убрала палец, крестик остался посередине расщелины.

– Думаю, здесь.

– Может, чуть вниз – там пошире будет?

– Не думаю, что нам нужно широкое место. Там мы будем слишком открыты космосу.

– Тогда попробуй вот сюда. – Дина чуть-чуть переместила крестик. – Когда окажемся внутри, можно будет забиться туда, где поуже.

– Развлекаетесь, девушки? – прохрипел сзади Дюб.

– Подожди часок, тогда и для тебя будет настоящее развлечение, – ответила Айви.

– Часок я постараюсь протянуть.

Спуститься оказалось совсем несложно. Айви ввела «Эндьюранс» в ущелье, словно легкомоторный самолет в Большой каньон. Уже через несколько минут стены поднялись и почти закрыли небо. Дно ущелья по-прежнему скрывала тень.

Следуя совету Дины, Айви затем не спеша продвинула корабль в ту часть каньона, где стены почти сходились, а от радиоактивных небес осталась лишь узкая звездная полоска. Она продолжала двигаться, иногда задевая о стены выступающими модулями корабля, пока ущелье не сузилось настолько, что пришлось остановиться.

В обе стороны вдоль ущелья можно было заметить участки, куда попадал солнечный свет. Однако прямо здесь они были укрыты и от камней, и от радиации. Айви посадила «Эндьюранс» на дно каньона. Сила тяжести Расщелины была очень и очень слабой, но все же достаточной, чтобы удержать корабль до того времени, когда они решат его передвинуть.

То есть навсегда.

На поверхности Расщелины человек весит примерно как литровая кружка пива. А «Эндьюранс» – как два тяжелых грузовика.

Айви в последний раз запустила маневровые двигатели, слегка повернув хвост корабля, чтобы сориентировать его вертикально. «Эндьюранс» стоял сейчас вверх тормашками, тор смотрел в небо, железный Набалдашник упирался в железное дно ущелья. Дина отправила «хватов» приварить корабль к астероиду. Айви окончательно заглушила двигатели.

Из корабля «Эндьюранс» стал зданием.

От Набалдашника, составлявшего теперь с Расщелиной единое целое, вверх, словно ствол дерева, поднимался Стержень. От него сучьями торчали различные структуры. Самой широкой частью была матрица из восьмидесяти одной капли – бывшая корма. Двигатели смотрели вверх, словно листья.

Во всяком случае, так подсказывало воображение. Чтобы выйти наружу и взглянуть самим, нужно было выбраться из Набалдашника. На время боя они заблокировали люк. К тому моменту, как «Эндьюранс» встал на последнюю стоянку, в остальных помещениях корабля давно царила тишина. В конце концов они открыли люк и принялись обследовать корабль модуль за модулем. Впереди шли «буки» и «ужики», освещая помещения и направляя камеры в укромные уголки. За ними двигалась Фекла, а Дина и Айви прикрывали ее сзади. Все трое были вооружены дубинками из обрезков трубы. Но пускать их в ход не пришлось.

Им предстало нечто среднее между местом преступления, полем битвы и зоной чрезвычайной ситуации. Воздух остался лишь примерно в половине модулей. Некоторые оказались полностью отрезаны от остальных, попасть туда можно было только в скафандре. На обследование всех ушло несколько дней.

В одном таком модуле они нашли Аиду – единственную выжившую из гептады. Прошло два дня с тех пор, как Аида доела остатки Тавистока Прауза, так что она была очень голодна, но в остальном практически жива-здорова. Когда бой и болиды загнали ее в ловушку, она забралась в заполненное водой штормовое убежище, и ту же самую воду потом пила, ожидая, пока ее спасут.

Из всего человечества осталось в живых шестнадцать человек. Некоторые были ранены в схватке или при метеоритных ударах. Все, кто не укрылся в Набалдашнике или в штормовом убежище, страдали от лучевой болезни. Здоровые сейчас латали дыры, заполняли модули воздухом, снова привели во вращение тор и разместили там лазарет, который тут же заполнился.

Дине удалось вывести Дюба на последнюю прогулку. В последние дни он сильно сдал, но приободрился, как только его получилось одеть в скафандр. Дина сопроводила его на дно ущелья, где он смог пройтись невесомой походкой, а пристегнутые к ногам магнитные «хваты» не давали ему улететь. Они отошли примерно на километр, часто оборачиваясь, чтобы бросить взгляд на новый дом человечества. Над вращающимся тором, где Мойра сейчас распаковывала свою генетическую лабораторию, Фекла инспектировала капли, выясняя, какие никуда не годятся, а какие еще можно починить, чтобы впоследствии превратить в жилые помещения. На дне ущелья трудились «хваты» и «ужики», укореняя «Эндьюранс» у последнего причала посредством тросов и балок.

Большая часть прогулки прошла в темноте. Такова была цена укрытия от космических лучей и корональных выбросов. Они обсудили, как установить зеркала, чтобы солнечный свет падал на капли, так что их прозрачные внешние корпуса сделались бы источниками пищи и кислорода. Дюб рассуждал о «куполизации» – идее, согласно которой со временем ущелье будет перекрыто крышей и разделено воздухонепроницаемыми стенами, так что получится заполнить атмосферой целую секцию – тогда дети смогут гулять «снаружи» без скафандров.

Потом Дюб вернулся домой и умер.

Его тело положили к остальным, в поврежденную каплю, которой предстояло служить мавзолеем до тех пор, пока они не выдолбят в ущелье могилу. Это случится не скоро, но все выжившие разделяли убеждение – тела тех, кто пожертвовал собой, чтобы они в конце концов оказались здесь, следует захоронить, а не сжигать. Дюбу предстояло покоиться в братской могиле с Зиком Питерсеном, Болор-Эрден, Стивом Лейком и остальными, умершими примерно в одно с ним время.

Некоторые перед смертью успели рассказать, что с ними случилось во время схватки с обитателями гептады и последнего отчаянного прохода «Эндьюранса» сквозь шторм и камни. Рассказы записали и заархивировали. Будущий историк сведет их вместе и сравнит с логами данных, чтобы определить, кто от чьей руки пал в бою и когда именно погас каждый модуль.

Разумеется, лучшим источником информации стала бы Аида, будь она расположена к разговорам. Но она не была. Аида погрузилась в глубочайшую депрессию. Изредка она произвольно выныривала оттуда и пыталась поболтать на темы, которые случайным образом вспыхивали у нее в мозгу. Говорить с ней никому не хотелось. В разговоре она слишком уж внимательно следила за собеседником своим живым проницательным взглядом, будто бы видела его насквозь – по крайней мере ей самой так казалось. Под этим взглядом трудно было не вспомнить ее прошлый опыт и не вообразить, что она сейчас прикидывает твои вкусовые качества.

Целую эпическую повесть поведал им трехлетний объем мейлов, записей в спейсбуке, постов в блогах и прочих случайных документов, хлынувших в почтовые ящики, как только сеть Роя вновь соединилась с сетью «Эндьюранса». Основной сюжет заключался в том, что Джей-Би-Эф и ее внутренний круг все больше и больше отрывались от действительности. Луиза сравнила это со всплеском спиритизма после Первой мировой войны. В двадцатые годы те, кто так и не принял массовые потери в окопах и от послевоенной эпидемии «испанки», уверили себя, что могут разговаривать с усопшими близкими, то есть избавились от необходимости горевать под предлогом, что в сущности ничего не произошло.

Конечно, аналогия была не слишком близкой. Потери в результате Каменного Ливня были несравнимо страшней. И мало кто из каппи принял спиритизм как таковой. Однако после особенно жестокого коронального выброса, убившего около сотни каппи, Тав написал в блоге о своем путешествии в Бутан вместе с Дюбом и о том, как они по дороге беседовали с королем о математике реинкарнации. Пост был по сути медитативным, своего рода гражданской панихидой по ушедшим, однако для многих выживших он послужил поворотным пунктом. С самого начала для некоторых Рой обладал статусом отчасти божественным – возможно, они слишком много и слишком поверхностно изучали теорию хаоса и пришли к выводу, что коллективные решения Роя, непонятные человеческому разуму, имеют сверхъестественную природу.

Клубок техно-мистических идей, выросших из одной-единственной записи в блоге, не смогли понять и распутать ни Луиза, ни кто-либо из читавших все это в здравом рассудке, однако запертой в каплях перепуганной молодежи он показался надеждой и спасением. Справедливости ради надо сказать, что Тав всякий раз возражал против попыток назначить его пророком. Не исключено, впрочем, что скромность в данном случае сослужила ему дурную службу.

– Не пойму, – заметила по этому поводу Луиза, – как можно было читать все эти дискуссии и находить в них какую-то надежду. И вообще смысл. Но они находили. Настолько, что забыли о реальных проблемах, которые следовало решать. Когда Аида и остальные наконец одумались и создали оппозицию Джей-Би-Эф, вышло только хуже. Поскольку они к тому моменту слишком далеко зашли.

Восстание началось в бола из двух триад, где группа единомышленников, включавшая Аиду, провозгласила официальные заявления Белой Капли полной чушью, а Тавистока Прауза – марионеткой режима. Назвавшись «Бригадой черного бола», они принялись распространять свое революционное воззвание среди других капель Роя.

Воззвание – само по себе вполне разумное – говорило о необходимости взглянуть в глаза реальности и предпринять эффективные меры по решению проблем Роя. Список возможных мер даже включал как один из крайних вариантов капитуляцию перед «Эндьюрансом». Бунтовщики потребовали от Джей-Би-Эф открыть доступ к данным и предоставить подробный отчет о текущих запасах воды, пищи и других необходимых запасов, а также о том, как эти запасы расходовались. Джулия сопротивлялась, пока перебежчик из ее свиты не организовал утечку данных. Выяснилось, что перспективы с пищей самые неблагоприятные. Реакция на это известие определила дальнейшую историю и политику Роя. Одни каппи окончательно ударились в мистику. Они считали, что Агент – ангел мщения, посланный Богом (или инопланетянами столь могущественными, что их можно считать Богом) уничтожить мир и слить все человеческие сознания в небесном цифровом рое. Другие откровенно признали каннибализм – не в смысле убивать людей для еды, а в смысле употреблять в пищу тела погибших – как временную меру до тех пор, когда удастся свергнуть Джей-Би-Эф и поставить во главе Роя вменяемых людей. Первая группа, мистики, объединились под знаменами Джулии. Каннибалов возглавила Аида, которая благодаря страстности и харизме постепенно выдвинулась в лидеры «Бригады черного бола».

Тем самым единый Рой раскололся на два меньших, и потому еще менее способных к выживанию, что лишь усугубило проблемы, приведшие к расколу. Дальше эпопея стала достаточно предсказуемой и в конечном итоге завершилась событиями последних нескольких дней.

Аида по-прежнему молчала, но не молчала Джулия. Согласно ее рассказу, Аида и другие выжившие из Черного бола в последние недели пришли к выводу: их выбор в пользу каннибализма так ужаснет команду «Эндьюранса», что им до конца жизни предстоит оставаться париями. Вместо того чтобы пассивно ждать приговора Айви и ее клики – который, как они были убеждены, окажется ханжеским и жестоким, – они решили частично или полностью захватить «Эндьюранс», начав атаку с компьютерной сети, а уже потом провести переговоры с позиции силы.

Это в общих чертах объясняло все происшедшее, кроме нанесенных Джулии и Таву увечий.

Когда Джулию спросили, нет ли у нее теории и на этот счет, она пожала плечами:

– С их точки зрения мы были преступниками. Преступников следует наказывать. Наказать человека, который и без того умирает от голода взаперти, не так-то просто. Что еще остается в распоряжении исполнителя, если не телесные муки? Мне они хотели заткнуть рот, отсюда и выбор наказания. А Таву предложили испробовать его собственное лекарство, загрузив его физическое тело в свои.

Через неделю, когда от ран и лучевой болезни умерли последние пострадавшие в бою, живых и здоровых осталось восемь человек.

Айви объявила двадцатичетырехчасовой перерыв в работах, чтобы оплакать мертвых и провести инвентаризацию. Затем собрала совещание всего человечества: Дины, Айви, Мойры, Феклы, Джулии, Аиды, Камилы и Луизы.

Как поступить с Джулией и Аидой, никто толком не знал. Три года им доводилось в свободные минуты мечтать, как Джулия предстанет перед судом – что бы под этим ни понималось. В последний момент ее преступления затмила Аида. Сейчас вопрос в любом случае стал совершенно абстрактным. Могут ли шесть женщин заключить двух других женщин в тюрьму? И что, собственно, в подобном месте может считаться тюрьмой? Чисто теоретически оставалась еще смертная казнь. Однако Аида уже опробовала этот вариант, и от него всех пробирала дрожь.

Джей-Би-Эф никто больше не боялся. От Аиды по-прежнему исходила определенная угроза. Однако, если не запирать ее в капле, оставалось лишь повнимательней за ней присматривать. Что они и делали, никогда не упуская ее из виду, никогда не позволяя ей оказаться за спиной.

Они собрались в «банане» и уселись вокруг длинного стола. По одну его сторону была смерть: палата лазарета, где полтора дня назад испустил дух Зик Питерсен, последний из мужчин, посетовав в шутку перед смертью, какая это все-таки досада – ведь он мог бы выбирать из целых восьми женщин. Они дочиста отмыли лазарет антисептиком и застелили койки свежими простынями в надежде, что понадобятся они не скоро. По другую сторону стола была жизнь: отсеки, где Мойра разместила свою генетическую лабораторию.

Впоследствии это совещание будут называть Советом семи ев. Женщин было восемь, но одна из них – Луиза – уже миновала менопаузу. Айви начала докладом о текущем положении, которое с определенной точки зрения оказалось на удивление благоприятным. Поскольку все уже успели притерпеться к дурным новостям, Айви подчеркнула это обстоятельство несколько раз. В Солнечной системе не много столь же безопасных мест, как то, где они встали на якорь. Космические лучи проникнуть сюда не могут. Аналогичным образом они защищены от корональных выбросов. До света для батарей и растений рукой подать: над ущельем Солнце сияет почти всегда.

На данный момент большой реактор и около пятидесяти реакторов на каплях производили даже больше электричества, чем им нужно, и такое положение дел продлится десятилетиями. Воды у них оставались сотни тонн. Пока лед плавили и расщепляли на топливо, из него удалось извлечь многие тонны фосфора, углерода, аммиака и других химических соединений, ровесников Солнечной системы – ранее они вонючим черным панцирем обволакивали Греку-Скелета. Вся эта химия, как прекрасно понимал Шон Пробст, окажется бесценной в качестве удобрений для гидропоники.

Больше им уже никогда не придется беспокоиться обо всем том, что самым маниакальным образом занимало их мысли в последние пять лет: перигеи, апогеи, двигатели, топливо, вообще любое движение. Никакому болиду их здесь не достать. Даже если однажды Расщелина столкнется с камнем аналогичного размера, они, вероятно, это переживут.

Витамины, которыми загружали каждую каплю при запуске к Облачному Ковчегу, поставлялись из расчета на несколько тысяч человек населения. Хотя многое утрачено, оставшегося более чем достаточно, чтобы маленькая колония еще долго не испытывала недостатка в аспирине и зубных щетках.

Они во многом зависели от цифровых технологий. Невозможно долго прожить без роботов, выполняющих разнообразные задания, и компьютерных систем, управляющих всем комплексом. Производить новые микросхемы на замену старым они не могли. Однако капельмейстеры, которые все это предусмотрели, снабдили их огромным запасом комплектующих; если не транжирить, хватит на многие сотни лет. У них также имелись планы для полной перезагрузки цифровой цивилизации, когда для этого настанет время: в их распоряжении были машины, чтобы делать машины, чтобы делать машины, и руководства, как ими пользоваться.

Когда убедились, что все сиюминутные потребности полностью обеспечены, дискуссия обратилась к наиболее очевидной на данный момент проблеме. Все повернулись к Мойре.

– Мое оборудование пережило все без каких-либо потерь, – начала Мойра. – Последние три года для меня прошли довольно скучно. Все ко мне относились как к оранжерейному цветку. Время это я потратила, чтобы записать все мне известное о том, как со всем этим обращаться. Если завтра я вдруг умру, вы сможете разобраться. Очевидно, все мы – женщины. Семь из нас еще могут иметь детей. Или, точнее – производить яйцеклетки. Спрашивается, где нам взять сперму? Начнем с того, что девяносто семь процентов ее запасов, присланных с Земли, погибло при аварии в первый же день Каменного Ливня. То, что осталось, сохранилось лишь потому, что было распределено по десяти различным каплям. Все десять позднее ушли с Роем. Однако ничего из этого материала, насколько я понимаю, обратно не вернулось.

Вмешалась Аида. Уставившись на Джулию, сидящую напротив, она объявила:

– Как вам известно, я была с Роем. И могу вас заверить, что данный факт относительно образцов в десяти каплях был начисто проигнорирован. И никогда не обсуждался. Даже если кому-то и было известно о генетических материалах, вскоре все позабылось.

Джулия, которая восприняла эту тираду как атаку на нее лично, возмутилась:

– У нас было восемьсот здоровых мужчин и женщин из всех возможных этнических групп!

– Было, – повторила за ней Аида. – У нас было.

– Усилия, которые требовались, чтобы хранить несколько контейнеров с образцами в глубокой заморозке, не соответствовали…

– Достаточно, – прервала их Айви. – Если мы начнем рожать детей, их праправнуки смогут изучить все записи, а потом устроить дебаты и вынести суждения, кому что следовало сделать. Сейчас не время для обвинений.

– Я присутствовала на совещании, когда Маркус назвал Генетический Архив Человечества чушью собачьей, – заметила Дина. И сама несколько удивилась, что поддерживает точку зрения Джулии.

– Мы больше не можем себе позволить обманывать самих себя, – продолжала возмущаться Аида. – И верить во всякое несуществующее дерьмо.

– Если бы мы знали, – сказала Айви, – что в конце концов выживут лишь семь способных к деторождению женщин, последние три года все здоровые мужчины бы только и делали, что мастурбировали в пробирки. А уж мы бы нашли способ все это надежно заморозить. Однако никому и в голову не приходило, что будет именно так.

– И не совсем понятно, насколько хорош оказался бы результат, – вставила Мойра. – Учитывая всю радиацию, через которую мы прошли, мне, вероятно, все равно пришлось бы чинить генетический материал вручную.

– Чинить вручную? – переспросила Джулия.

– Мне следовало бы взять это в кавычки, – Мойра подняла обе руки и согнула пальцы. – Очевидно, я бы делала это не буквально руками. Однако вот с этим оборудованием, – она мотнула головой в сторону лаборатории, – я в состоянии взять отдельную клетку – сперматозоид или яйцо – и прочитать ее геном. Естественно, я опускаю сейчас множество подробностей. Суть в том, что я могу получить цифровую запись ДНК. После этого все становится задачей для компьютеров – информацию можно изучать и сравнивать с огромными базами данных, которые являются частью лабораторного оборудования. Можно определить участки хромосом, где ДНК повреждена космическими лучами или радиацией реактора. Дальше можно исправить повреждения, имплантировав на это место то, что гипотетически находилось там изначально.

– Похоже, потребуется много работы, – сказала Камила. – Если я могу чем-нибудь облегчить твой труд и оказаться полезной, я полностью в твоем распоряжении.

– Спасибо. Нам всем предстоит этим заниматься, и не один месяц, прежде чем мы чего-нибудь достигнем, – ответила Мойра. – Больше делать все равно особенно нечего.

– Прошу прощения, но что мы вообще обсуждаем, раз у нас нет спермы? – спросила Аида.

– Сперма нам не понадобится, – ответила Мойра.

– Чтобы забеременеть, сперма не понадобится? Вот это новость! – Аида резко расхохоталась.

Мойра не утратила спокойствия.

– Существует процесс, известный как партеногенез, буквально – девственное рождение, при нем из обычной яйцеклетки получается эмбрион, у которого только один родитель. На животных такие эксперименты уже проводились. На людях опыты не ставили исключительно из этических соображений – да в них и не было особого смысла, учитывая, что мужчины и без того всегда были готовы оплодотворять женщин при любой возможности.

– А здесь, Мойра, ты это сможешь сделать? – спросила Луиза.

– Принципиально это ничуть не сложней тех штучек, которые я описывала применительно к восстановлению поврежденной спермы. В известном смысле даже проще.

– Ты можешь сделать нас беременными… от самих себя? – уточнила Фекла.

– Да. Всех, кроме Луизы.

– У меня может быть ребенок, которому я стану и матерью, и отцом, – произнесла Аида.

Мысль явно показалась ей привлекательной. Внезапно перед ними обнаружилась не прежняя издерганная колючка, а мягкая, вдохновенная девушка, сумевшая очаровать власти во время Жребия.

– Придется немало потрудиться в лаборатории, – кивнула Мойра. – Но, собственно, именно ради такой работы лабораторию и старались сюда дотащить.

Все на какое-то время задумались. Первой заговорила Джулия:

– Выступлю в своей традиционной роли невежды в научных вопросах. Получается, ты предлагаешь нас клонировать?

Мойра кивнула – кивок означал не «да», но «понимаю твой вопрос».

– Есть разные способы, Джулия. Один из них действительно подразумевает создание клонов – потомства, генетически идентичного матери. Нам бы этого не хотелось. Начнем с того, что это не решит нашей основной проблемы – отсутствия мужчин.

Камила подняла руку. Мойра, явно недовольная, что ее постоянно прерывают, моргнула, но потом все-таки кивнула Камиле.

– А это действительно проблема? – спросила та. – Если у нас есть лаборатория и мы можем делать клонов, неужели это плохо – общество без мужчин? Хотя бы на несколько поколений?

Мойра двинула ладонью в ее сторону, заставив Камилу замолчать.

– Это уже следующий вопрос. С данным вариантом партеногенеза существует еще одна проблема, и заключается она в том, что, повторюсь, все потомство будет генетически идентично. Точные копии. Чтобы добиться генетического разнообразия, нам потребуется так называемый мейотический партеногенез. Рассказывать тут можно долго, но главное, что при обычном половом размножении при мейозе происходит обмен хромосомами. Это разновидность естественной рекомбинации ДНК. И она объясняет, почему твои дети выглядят примерно как ты, но не в точности как ты. В той форме партеногенеза, которую предлагаю я, скрещивание тоже будет происходить. И оно внесет элемент случайности.

– Как насчет мальчиков и девочек? – уточнила Дина.

– С этим сложней, – признала Мойра. – Над синтезом игрек-хромосомы придется помучиться. Я бы предположила, что первая очередь новорожденных – или даже несколько первых – будет состоять только из девочек. Поскольку нам в первую очередь нужно увеличить население. Тем временем я буду работать над игрек-хромосомой. Надеюсь, со временем появятся и мальчики.

– Но все эти девочки, а впоследствии и мальчики, будут сделаны из нашей собственной ДНК? – спросила Айви.

– Да.

– И генетически они будут совсем как мы?

– Если я ничего по этому поводу не сделаю, – ответила Мойра, – они будут друг другу как сестры. Скорее даже ближе, чем просто сестры. Но есть кое-какие приемы, которые я могу применить, чтобы из одного и того же исходника получился более широкий диапазон генотипов. Возможно, они будут скорее как двоюродные сестры. Не знаю точно – этого еще никто не делал.

– Мы сейчас о проблеме кровосмешения? – уточнила Дина. – У меня именно такое чувство.

– Потеря гетерозиготности. Да. Так получилось, что я об этом кое-что знаю. Поэтому меня и направили в Регулярное население.

– Из-за твоих работ по черноногим хорькам и так далее, – кивнула Айви.

– Да. Все это очень похоже на наши проблемы. И я хочу сейчас сказать: с черноногими хорьками мы проблему решили, решим и нашу!

Она говорила с такой энергией и убежденностью, что все умолкли и уставились на нее, ожидая продолжения.

– Надеюсь, по крайней мере на интуитивном уровне теперь всем все ясно? – продолжила Мойра.

Фраза явно адресовалась Джулии, которая со слегка обиженным видом отрезала:

– У моей дочери был синдром Дауна. Больше мне сказать нечего.

Мойра кивком обозначила понимание и продолжила:

– У всех нас имеются генетические дефекты. Когда размножение происходит более или менее случайным образом в обширной популяции, существует тенденция к поглощению этих дефектов за счет усреднения. Все как бы само собой образуется. Однако когда у обоих родителей присутствует один и тот же дефект, вероятно, он проявится у ребенка, так что со временем мы обнаружим все те неприятности, которые у нас в сознании ассоциируются с близкородственным скрещиванием.

– Значит, – сказала Луиза, – если мы последуем твоему плану и у нас будет семь групп чего-то вроде братьев и сестер, пусть даже двоюродных…

– Это будет недостаточная гетерозиготность, если я правильно поняла твой вопрос, – сказала Мойра. – Если у кого-то есть генетическая предрасположенность к определенному заболеванию, скажем…

– У меня семейная история альфа-талассемии, – сказала Айви.

– Прекрасный пример. К счастью, на Старой Земле прежде, чем она погибла, составили огромную базу данных такого рода заболеваний. Эта база сейчас здесь, – Мойра указала в сторону лаборатории. – Мы достаточно хорошо знаем, какие дефекты в каких хромосомах ответственны за альфа-талассемию. Если у меня будет твоя яйцеклетка, я могу найти и исправить эти дефекты, прежде чем приступать к партеногенезу. У твоего потомства таких дефектов не будет. Если исключить случайную мутацию в будущем, болезнь никогда не вернется.

Дина подняла руку:

– У моего брата муковисцидоз. Я сама не проверялась.

Подняла руку и Джулия:

– Три моих тетушки умерли от одной и той же формы рака груди. Я проверялась. У меня тоже есть этот ген.

– Ответ во всех этих случаях один и тот же, – сказала Мойра. – Раз для заболевания существует генетический тест, это по определению означает, что нам известен дефект, который за него отвечает. Дефект можно исправить.

К беседе присоединился еще один голос:

– Как насчет биполярного расстройства?

Все уставились на Аиду.

Она проживет остаток жизни и отправится на встречу с создателем, не имея надежд не только на подругу, но даже и на дружескую беседу. Соответственно, никого ее вопрос особо не обрадовал. Однако уже то, что она его задала, означало, что она способна на самоанализ, которого до сих пор за ней не замечали. Мойра призадумалась.

– Мне надо будет почитать литературу. По-моему, в определенной степени к нему существует фамильная предрасположенность. Если ее можно проследить до участков в соответствующих хромосомах, то да, биполярное расстройство можно лечить, как и любую другую болезнь.

– По-твоему, его следует лечить? – спросила Аида.

Все посмотрели на Луизу, та кивнула:

– Мы давно уже перестали воспринимать психические заболевания как нечто относительно несерьезное по сравнению с телесными. Я считаю, их надо лечить аналогичным образом.

– По-твоему, его обязательно лечить?

Луиза чуть покраснела:

– К чему ты сейчас клонишь, Аида?

– Я много об этом читала, – сказала Аида. – Существует точка зрения, что биполярность – полезный приобретенный признак. В неблагоприятных обстоятельствах ты впадаешь в депрессию, прячешься, экономишь силы. Когда обстоятельства меняются, ты вступаешь в действие с удвоенной энергией.

– И ты хочешь сказать…

– Собираетесь ли вы лечить мое потомство против моей воли? Что, если я хочу иметь множество биполярных детишек?

Последовавшую за этим озадаченную тишину прервала Камила:

– Как насчет агрессии?

Теперь все повернулись к ней, словно сомневаясь, что правильно ее расслышали.

– Я серьезно, – сказала она. Потом посмотрела на Аиду. – Я не пытаюсь приуменьшить страдания, которые приносит тебе твоя болезнь. Но за всю историю человечества агрессия причинила куда больше бед, чем любое биполярное расстройство. Если уж мы собрались исправлять те аспекты человеческой психики, которые приносят страдания, не следует ли устранить и тенденцию к агрессивному поведению?

– Это не одно и то же, – начала было Мойра, но ее перебила Дина:

– Одну минутку. Я – агрессивна! И всегда была. Да я чуть было не попала в олимпийскую футбольную сборную! И вообще это для меня единственный способ хоть чего-то добиться – направить свою агрессию на что-нибудь полезное. – Дина мотнула головой в сторону Феклы. – Эй, да ты на нее посмотри! Сколько раз она нас вытаскивала из задницы благодаря своей агрессивности!

Фекла кивнула.

– Да. Дина меня саму спасла, агрессивно нарушив правила космической станции. Проблема не в агрессии. А в отсутствии дисциплины. Человек может быть агрессивен, – она указала взглядом на Дину, – и быть при этом конструктивным членом общества, если держит страсти под контролем.

Тут она бросила многозначительный взгляд на Аиду, которая фыркнула и отвернулась.

– То есть ты предлагаешь вывести породу людей с повышенной дисциплиной и самоконтролем, – переспросила Айви. – Не уверена, что я все правильно уловила.

– По-моему, Камила просто хотела сказать, что определенные черты характера, доведенные до нездоровых пределов, ничуть не лучше диагностируемых психических заболеваний как таковых. Если не хуже, – заметила Джулия.

– Не надо за меня говорить, – возмутилась Камила. – Пожалуйста, Джулия, никогда больше не смей за меня говорить.

– Я всего лишь пыталась помочь, – возразила Джулия. Но там, где в голосе прежней Джей-Би-Эф прозвучал бы упрек, сейчас слышалась лишь усталость.

– Ну а я просто хочу сказать, – снова вмешалась Дина, – что не желаю, чтобы на меня навешивали ярлык генетического урода, которому в будущем человечестве нет места!

– Никто о тебе и не говорит, – сказала Айви. – Камила имела в виду тех недоумков, которые ее чуть не убили за то, что она хотела учиться.

– А сама-то ты что думаешь? – спросила Фекла у Айви.

– Примерно то же, что и ты. Агрессия приемлема. Ее следует держать под контролем. Задавать ей направление. Но средством для этого служит интеллект. Разумное мышление.

У Аиды это вызвало смешок.

– Ой, простите. Мне что-то Рой пришел в голову. Восемьсот человек, тщательно отобранных за свой интеллект и разумное мышление. Под конец все наши мысли были лишь о том, у кого какой вкус.

– Никто из нас друг друга не ел, – возразила Айви.

– Но вы все об этом задумывались, – ухмыльнулась Аида.

Дина громко хлопнула ладонью по столу. Посидела еще мгновение с закрытыми глазами, потом вскочила и вылетела из комнаты.

– Подозреваю, что ей не хватает дисциплины или интеллекта, чтобы контролировать агрессию, – снова хихикнула Аида.

– Это такая разновидность самодисциплины, – пояснила Фекла. – Чтобы ей не пришлось тебя убивать. Видишь ли, Аида, думать и делать – не одно и то же. Для этого и требуется дисциплина.

– Радость моя, но что ты имеешь в виду, говоря о дисциплине? – спросила ее Мойра. – Я сейчас пытаюсь перевести это слово на язык генетики. Я могу найти генетический маркер для муковисцидоза. Но не уверена, что это возможно для дисциплины.

– Некоторые расы дисциплинированны. Факт, – ответила Фекла. – Японцы дисциплинированней, чем… итальянцы.

Она наградила Аиду взглядом, способным любого приморозить к стулу, но Аида лишь триумфально расхохоталась, задрав подбородок:

– Про римские легионы ты забыла. Но продолжай, будь любезна.

– Мужчины дисциплинированней, чем женщины. Тоже факт. Должны быть гены.

Снова повисло молчание, на сей раз его нарушила Луиза:

– Сейчас, Фекла, я вижу тебя с такой стороны, с какой раньше не знала.

– Можешь называть меня расисткой, если хочешь. Ты сейчас скажешь: это все воспитание, культура. Не согласна. Если тебе не больно, ты и не реагируешь на боль. И еще гормоны.

– Что там насчет гормонов, любовь моя? – уточнила Мойра. Ее нежные чувства к Фекле были всем очевидны и даже помогли ослабить напряжение в комнате.

– Мы все здесь знаем, когда определенные гормоны, эмоции очень сильные. В другое время – нет. Это генетика.

– Или эпигенетика. Мы и правда не знаем, – ответила Мойра.

– Все равно, – не сдавалась Фекла. – Я про то, что людям, которые будут сотни лет жить в жестянках, нужна дисциплина. Не сверху. Изнутри. Если в твоей генетической лаборатории можно это организовать, то нужно.