Рядом с тобой Лав Тея

– Спасибо. – Галя сжимает лекарство в руке.

– Вы знаете, что такое инсульт? – спрашивает врач.

– Знаю, – кивает Галя.

– Советую вам так сильно не нервничать, иначе все закончится инсультом.

Солнце уже спряталось за горизонт, но все еще стояла нестерпимая духота. Рамзан завел двигатель и включил кондиционер.

– Так прохладнее? – Он посмотрел на Галю.

– Да, спасибо.

– Скажете, если будет холодно. – Он растянул губы в сочувственной улыбке.

– Рома, внизу стоит пакет? – спросил Хасан.

– Да, тут есть белый пакет.

– В нем яблоки, виноград, хлеб с сыром. Ешьте, это вам.

– Спасибо, – Рома заглянул в пакет. – Мама, ты как? Будешь кушать?

– Нет, спасибо.

– А я голодный.

Несколько минут они ехали в молчании по дороге, усеянной ямами и кочками, в плотном и довольно интенсивном потоке машин.

– Ну, как ты? – Лицо Хасана появилось в проеме между сиденьями.

– Спасибо, лучше, – ответила Галя. – Скажи, – она вращала в руках пустую бутылочку, – он давно болеет?

– Больше четырех лет.

– Он лечился?

– Да, три раза ездил в Москву, лежал в больнице еще до начала второй войны.

– Господи, – простонала Галя, – за что ему такая болезнь? Как это случилось? Почему он заболел?

– Пять лет назад он попал в аварию, и во время операции внесли инфекцию, так нам сказали. Но очень плохо ему стало в феврале этого года.

– А что случилось в феврале?

– Это было в январе, четвертого числа. В Аргуне была зачистка, взяли всех мужчин. Сколько Абу ни просил, ни показывал справки, что он болен, – ничего не помогло! – Слова вылетали из уст Хасана, как глухие выстрелы. – Их держали в песчаном карьере под открытым небом, били. Салмана пытали током – так солдаты развлекались. Раздели, проверяли, нет ли следов от ношения автомата. Мы смогли его освободить через двое суток, он сильно простыл… Уже дома я помогал ему раздеться – у него вся спина была черная от побоев. – Хасан замолчал, и его лицо исчезло из проема. – По почкам метили, сволочи! – сказал он, не поворачиваясь.

Галя не могла пошевелиться, на нее будто наехал поезд и пригвоздил к спинке сиденья. Было трудно дышать, казалось, что воздух в машине с каждым мгновением становится холоднее и плотнее.

– Господи… – прошептала она, не в силах владеть собой.

– Сейчас возле него наш родственник, Тимур, он врач, – продолжил Хасан. – Делает ему уколы.

Рома отвернулся к окну, его лица она не видела, только затылок и ухо. Его плечи дрожали.

– Будь мужественным, Рома, – громко сказал Хасан. – Твой отец смелый и сильный человек. Будь таким, как он.

Рома вскинул руку в неопределенном жесте, секунду она висела в воздухе, а потом он прижал ее ко рту:

– Простите… Я… Я… – Зажав рот, он горько заплакал.

– Сынок… – Не в силах сдержать рыдания, Галя протянула к нему руки, и они обнялись…

Галя вытерла лицо носовым платком. Рома сидел, низко опустив голову. Из его глаз на джинсы все еще капали слезы. Он редко плакал, но, когда это случалось, слезы были крупными. Галя посмотрела в окно. В который раз ее мир помрачнел. Горизонт все еще был расчерчен штрихами цвета запекшейся крови. Невысокие горы, покрытые дымкой, походили на могильные холмы, зеленый цвет исчез, уступив место пепельно-зеленому. В висках стучали молоточки, затылок заливало раскаленным металлом.

– Мама, ты вся красная, – сказал Рома. – Ты взяла свои таблетки?

– Да, но я пока нормально себя чувствую. – Галя махнула рукой.

Машин на трассе стало меньше, и Рамзан увеличил скорость.

– Это дорога на Гудермес, она еще ничего, – сказал Хасан. – Здесь боев не было. Бомбили Аргун, Грозный, ближе к границе с Ингушетией шли жестокие бои, а здесь было тихо.

Он так обыденно произнес эти слова, что Галка оцепенела: она совсем забыла о том, что приехала на территорию военных действий.

Некоторое время ехали молча.

– Дядя Хасан, – прервал молчание Рома, – это вы привезли мне длинную белую тряпочку с землей? – Он коснулся пальцами правого запястья. – Она вот тут была завязана. Я был совсем маленький, на фотографиях видел.

– Да, я, – Хасан улыбнулся, – то была земля из Аргуна, талисман. Ее передала Зарган, папина сестра. Она очень хорошая, вот увидишь, твой папа ее очень любит. Твоего отца тоже все любят, он очень добрый.

Снова молчание.

– Дядя Хасан, а вы искали нас раньше?

– Искали. Твой дед Абу несколько раз писал в передачу «Жди меня», но там, видимо, чеченцев не считают за людей, ни на одно письмо не ответили. А потом началась война, – он тяжело вздохнул. – Если бы не война, мы бы вас давно нашли, поверь. Салман мечтал вас увидеть, особенно тебя, – он посмотрел на Рому. – Он очень тебя любит, ты ведь его единственный сын.

– У него больше нет сыновей?

– Нет, он больше не женился.

– Как не женился? – Рома растерянно посмотрел на Галю и снова перевел взгляд на Хасана. – Мама была уверена, что у папы есть семья, дети…

– Нет у него семьи, он до сих пор любит твою маму и считает вас своей семьей.

Кровь ударила в затылок и, пульсируя, заполнила голову, грозя ее разорвать. Галя вынула из сумки кошелек – в нем всегда лежала пластинка таблеток от давления. Сын молча следил за ее движениями.

– Дядя Хасан, а почему в заявлении написано, что у меня может быть другое отчество? У меня мое отчество, Салманович.

– Мы думали, что ты взял отчество отчима.

– У меня нет никакого отчима.

– Как нет? – Голова Хасана снова возникла в проеме между сидений, и он недоуменно посмотрел на Галю. – Ты же сама сказала, что вышла замуж…

– Я соврала, – устало ответила Галка, – просто соврала.

– Как соврала? – Лицо Ромы вытянулось. – Когда?

– Какая разница?! Я хотела досадить твоему отцу!

– Зачем? – В голосе сына звучала растерянность.

– Я не хочу об этом говорить! – отрезала Галка и повернулась к окну.

Голова уже пылала огнем.

– Хасан, мне нужно запить лекарство, – сдавленно произнесла Галя.

– Сейчас будет блокпост, там есть вода.

Через десять минут они притормозили у мешков с песком, сложенных в виде блиндажа. Шестеро русских в бронежилетах и с автоматами не проявили к внедорожнику никакого интереса – они занимались осмотром подержанного БМВ, возле которого стояли четверо молодых бородатых мужчин.

– Пойдем со мной, – сказал Хасан.

– Ты выйдешь? – спросила она у Ромы.

– Не надо, – Хасан мотнул головой. – Если скажут – выйдешь, а пока сиди в машине.

Она открыла дверь, и Хасан подал ей руку.

– Ни на кого не смотри, – шепнул он, – опусти голову и иди.

Он шел рядом, стараясь не опережать ее.

– Салам, Илья! – крикнул Хасан, приближаясь к БМВ.

– Доброго здоровья! – от БМВ отошел мужчина лет тридцати. – Как дела?

– Нормально. Моя сноха, – он показал рукой на Галю, – в машине племянник, прилетели из Харькова. Документы будешь смотреть?

Илья смерил Галю с ног до головы быстрым взглядом:

– Надолго?

– Не знаю.

– Почему не знаешь? – Илья сморщил лоб и уставился красными глазами на Хасана.

– Она приехала к Салману.

– Понятно, – протянул русский.

– У тебя есть вода? Ей надо лекарство запить.

– Там, – Илья кивнул на мешки с песком, – в баклажке. Кружка рядом.

Наливая воду в кружку, Галя краем глаза заметила, что Хасан что-то сунул Илье в руку и это что-то Илья спрятал в нагрудный карман.

– Спасибо, – Галя вытерла рот платком. – Можно я наберу воду в бутылочку?

– Набирайте. – Федерал прищурился. – Как там, в Харькове? Лет десять назад я там был.

– Как? Тихо, – ответила Галя, осторожно переливая воду из кружки в бутылку.

– Радуйтесь, что тихо, – осклабясь, произнес федерал, и Галя похолодела от его взгляда, более безжизненного, нежели презрительного.

Она знала этот взгляд, красноречиво говорящий, что ты вошь, а не человек. Она уже не один раз испытала его на себе, но еще никогда источник этого взгляда не держал в руках автомат. Она попрощалась и на одеревеневших ногах пошла к машине. Села и вздохнула с облегчением.

– Чего он от тебя хотел? – спросил сын.

– Чтобы я радовалась.

– Чему?

– Что у нас нет войны.

– Идиот! – хмыкнул Рома. – Как ты себя чувствуешь?

– Сейчас станет лучше.

Хасан занял свое место:

– Впереди еще один блокпост, там я тоже всех знаю.

– Если нужны деньги, у нас есть, – сказал Рома.

– Спасибо, вы мои гости.

– Мы скоро приедем? – спросил Рома.

– Через час, – ответил Рамзан и завел двигатель.

* * *

Скупо освещенная дорога все больше погружалась в темноту. Дорога от Гудермеса до Аргуна представляла собой месиво из асфальта, песка и камней. Рамзан сбавил скорость до сорока километров, но внедорожник все равно сильно подбрасывало.

– Не волнуйтесь, – Рамзан посмотрел в зеркало заднего вида, – в начале одиннадцатого мы будем на месте.

– Спасибо, – тихо сказала Галя.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Хасан, повернув к Гале лицо.

– Уже легче.

Голове было легче, но не сердцу.

– Рома, а ты как?

– Нормально. – Рома пожал плечами.

– Я должен предупредить тебя – по нашей традиции многие из уважения не будут называть тебя Ромой. Ты первенец Салмана, а у нас есть обычай не называть первенца по его настоящему имени. Тебе наверняка уже придумали какое-то ласкательное имя. При появлении стариков обязательно вставай и не садись, пока они тебя не попросят, иначе расценят это как недостаток воспитания. Ни в коем случае не пей спиртное и не кури в присутствии родителей и родственников.

– Хорошо, – ответил сын.

Галя чувствовала, что он напрягается с каждой минутой, приближающей его встречу с отцом.

– Аргун. – Рамзан ткнул пальцем в переднее стекло, и фары выхватили из темноты силуэты заборов и домов.

Рома опустил стекло. Галя тоже опустила. Она всматривалась в темноту за окном, не в силах различить ни дома, ни деревья, ни заборы, а ведь они должны там быть, она это помнит, несмотря на животный страх, тогда сковавший ее. Она помнит все до мельчайших подробностей – от того, во что был одет директор ресторана, до слов мерзкого проводника. Сколько раз она вспоминала тот осенний вечер, когда с Ромкой на руках вышла из автобуса! Казалось, каждая минута навсегда запечатлелась в ее памяти – она хорошо помнила железнодорожный вокзал, станцию «Минутка», автобус, длинный забор, дорогу, через которую перебегала под мелодию программы «Время», улицу Светлую с ее яркими фонарями на столбах, ворота, ручеек, железобетонные плиты, дома напротив, лай собак, мычание коров. Теперь же, глядя по сторонам, она не могла понять, где находится. Да, они въехали в Аргун с другой стороны, но что случилось с городом? Черные скелеты домов, когда-то наполненных жизнью, разрушенные заборы, покореженные ворота…

«Я заберу его отсюда, завтра же заберу и увезу», – подумала Галя, осознавая, что Салман живет среди всего этого. Доживает последние дни. А может, все не так? Да, она увезет его в Харьков и, если надо, продаст квартиру, но его вылечит. Не может быть, чтобы его нельзя было спасти!

Машина свернула направо и въехала на освещенную улицу. По обе стороны улицы кучками стояли мужчины в шляпах и круглых шапках и женщины в платках. Бегали дети.

– Это вас встречают, – сказал Хасан.

Дети замерли, провожая внедорожник любопытными взглядами. Галя обернулась – оставшиеся позади шли за медленно двигающейся машиной.

Рамзан остановился сразу за перекрестком. Галя помнила этот перекресток – дом Салмана в нескольких метрах впереди, справа. Сначала гараж, потом два окна, потом ворота. Всматриваясь в толпу, она до боли сжала кисти рук.

Рамзан остановился и выключил двигатель.

Галя не могла выйти из машины – в свете фонарей она увидела Салмана, его поддерживали под руки двое мужчин. Он в синем свитере, в ее синем свитере… Улыбается и смотрит на нее запавшими глазами. Все внутри оборвалось, еще немного, и сознание покинет ее – это он! Но почему он такой желтый и такой худенький? Он не может быть таким, ему всего сорок два года… Ах да, он болен… Он умирает… Умирает? Умирает!

Она с силой толкнула дверь и выскочила из машины. Несколько мгновений она стояла неподвижно, и вдруг волна нежности и любви, любви более материнской, чем женской, накрыла ее и потянула к любимому, к его синим глазам, доброй улыбке, нежным рукам… Только это осталось в памяти – ничего плохого. Плохое стерлось, будто по нему прошлась ластиком быстрая и сильная рука – его больше нет, оно не должно влиять на сегодня, каким бы ужасным, печальным и трагичным ни было.

Она подбежала к Салману и остановилась, не зная, как его обнять. Он вдруг вытянулся в струнку, и его руки, оставив плечи мужчин, взлетели, как крылья. Мужчины расступились и передали его Гале – рука в руку, глаза к глазам. Он обнял ее, слегка надавив на плечи, – он был почти невесомым. Она вжалась в него всем телом, прилипла щекой к его впалой щеке.

Он дрожит как осиновый листочек на ветру и шепчет:

– Галинка… Родная… Любимая… Я ждал. Я знал, что увижу вас. – Его взгляд остановился на ее лице. – Ты совсем не изменилась.

Она кусает губы. Как же он изменился! Личико узенькое, высохшее, улыбка виноватая. Она чувствует под ладонью выпирающие ребра, слышит биение его сердца.

– Родная… – Он убирает прядь волос с ее лица.

– Родной мой! Любимый! Жизнь моя! Что же это такое?!

В одно мгновение, кадр за кадром, она видит всю их короткую совместную жизнь – Березино, клятва, Харьков, свадьба. Кадры меняются, но Салмана в них больше нет. Как же все странно, как быстро, как непонятно! Как трудно все осознать! Сколько еще минут, часов или дней отвела им судьба? И почему она вот так распорядилась их жизнями? Чего она хочет от них? Зачем лишила их простого счастья, доступного многим? Зачем в сорок два года отнимает жизнь у красивого, сильного, доброго человека?! Зачем дает и сразу забирает у Ромы отца?

Щека к щеке, слеза к слезе…

– Прости меня, – шепчет она.

На свитере не видно следов от слез. Он снова смотрит на нее, и она читает в его глазах – ах, как она умела в них читать! – счастье. Детское, наивное, мечтательное, оно всегда жило в нем. Неужели он не растерял его?

– Это ты меня прости. Я заставил вас приехать в ад… Спасибо твоему мужу, что отпустил вас, я благодарен ему, обязательно передай ему мою благодарность. – По его лицу пробегает едва заметная судорога боли.

– Я обманула тебя. – Она давится словами. – Я не была замужем, я хотела… Хотела сделать тебе больно. – Она захлебывается последним словом.

Галя боялась его произнести, но решилась – она должна говорить верные слова, должна говорить правду, без этого все рухнет.

– Ты тоже одна? – Он всматривается в ее глаза.

– Да, – она часто кивает.

Он одними губами произносит:

– Как же так…

Она давится слезами:

– Прости… Прости меня!

Он смотрит куда-то сквозь нее, вздрагивает, и на его лице появляется выражение счастья. Он обнимает ее:

– Любимая… Галинка… Прости меня…

Он гладит ее по голове, как маленькую, будто успокаивает, целует голову, в лоб. Все вокруг качнулось, пошло волнами. Краем глаза она видит, как Рома обнимается с толстой старухой. Это Яха. Рядом стоит старик в шляпе. Он прижимает Ромку к себе. Это же дядя Абу.

– Иди к отцу, – говорит дядя Абу и подталкивает Рому в спину.

Ромка на миг останавливается, смотрит на отца. Салман вздрагивает, расправляет плечи и снова становится выше. Они зарываются в плечи друг друга, и Салман обнимает сына, будто накрывает огромными крыльями.

Они стоят втроем, сомкнув головы, в плотном кольце людей, отгораживающих их от разрушенных и сгоревших домов, ворот с дырами от пуль, обугленных стволов деревьев, заборов, поваленных танками. Кто-то тихо плачет, кто-то шепчет: «Какое счастье!», кто-то – «Какое горе!», кто-то – «Аллах с вами». Галя слов не понимает, она только чувствует под руками худые плечи любимого, слышит, как он дрожит, как тяжело дышит. Как всхлипывает сын. Напряжение спадает, руки размыкаются.

– Папа, обопрись на меня, – говорит Ромка и хватает внезапно ослабевшего отца под мышки.

К ним подходит мужчина, похожий на Салмана.

– Меня сын поддержит, – говорит Салман мужчине. – Сынок, это Руслан, твой дядя.

Подходит Абу, обнимает Галку и шепчет:

– Прости, дочка.

Хочется кричать от горя. Она обвивает руками его шею:

– Простите меня, отец!

Лицо дяди Абу уплывает в сторону, и вот уже руки Яхи лежат на ее плечах, тянут вниз. Галя наклоняется, прижимается щекой к ее платку.

– Прости меня, дочка, – истошно вопит Яха, – прости!

Яха берет ее за руку и ведет во двор, освещенный фонарями. Краска на воротах облупилась, в нескольких местах рваные дыры. Бетонных плит нет, канала с ручейком тоже нет. Во дворе нет тротуара. Слева был дом, но теперь его тоже нет, вместо него большой навес из брезента. Салман опускается на скамейку под навесом, Ромка садится рядом. Они держат друг друга за руки.

– Сядь рядом, – говорит Руслан Гале, – я вас сфотографирую.

Галя садится. Салман обнимает ее и сына за плечи. Они втроем. Они семья. Потом фотографируются с дедушкой и бабушкой: Ромка между ними, по бокам Яха и Абу, их пятеро, они полноценная семья. Среди людей, заполнивших двор, Галя видит Зарган, она стоит возле забора, в глазах блестят слезы.

– Зарган, Люба, идите сюда! – кричит Салман.

И снова щелчки фотоаппарата.

– Прости меня, – шепчет Зарган на ухо.

– Прости нас, – шепчет Люба.

Галя касается их рук:

– Вы не могли иначе…

– В мире нет мужчины счастливее меня, – шепчет Салман.

Он улыбается. Внезапно по его лицу проходит судорога, взгляд стекленеет. Он задерживает дыхание и тихо стонет.

Галя хватает его за руку:

– Что с тобой?

Он не отвечает и так стискивает зубы, что на его скулах проступают желваки. Подходит Руслан и помогает ему подняться на ноги. Салман не может сделать и шага. Он дрожит, опираясь на плечи Руслана. Внутри у Гали все холодеет.

– Папа, я могу отнести тебя на руках, если ты разрешишь, – говорит Рома.

Салман обнимает сына за шею. Рома поднимает его легко, как если бы это был ребенок. Во дворе воцаряется полная тишина. Галя ловит на себе беспомощный взгляд Абу и срывается со стула.

– Не ходи туда! – кричит Абу и вскидывает руку.

Галя останавливается:

– Почему?

Абу мотает головой:

– Не ходи, ему это не понравится.

– Я же могу помочь…

Абу снова отрицательно трясет головой:

– Не ходи, дочка, не надо, с ним Тимур, он врач, он делает все, что нужно.

Галя медленно опускается на ступеньки крыльца. Двор почти опустел, а она и не заметила. Где-то совсем близко стрекочет сверчок.

Абу садится рядом.

– Спасибо, дочка, что приехала, – тихим голосом произносит он. – Ты даже не представляешь себе, что для нас сделала. – Он опирается локтями о колени и сжимает кисти. – Спасибо…

Так близко его худое исстрадавшееся лицо, тусклые от горя глаза… Нежность захлестывает Галку, она порывисто обнимает Абу и прижимает голову к его плечу.

– Знаешь, когда Салман признался, что любит тебя? – спрашивает Абу, и она слышит в его голосе отголоски давней радости.

– Нет.

– Зарган, расскажи.

Зарган задумчиво улыбается и, придерживая юбку, садится напротив на низенький табурет.

– Мы были в восьмом классе. Шли из школы, а он о тебе рассказывал. Он по десять раз на день о тебе рассказывал. Только мне, больше никому, это был наш секрет. Подошли к дому, а он остановился и говорит: «Я тебе что-то скажу, а ты никому не говори». Я пообещала не говорить. «Я люблю Галинку и женюсь на ней». – Зарган запинается и теребит пуговицу на халате.

Снова молчание.

– Галинка, – Абу тяжело вздыхает, – у тебя, наверное, к нам много вопросов? – Морщины-ущелья на его лице становятся невыносимо резкими.

– Нет, отец, – Галя мотает головой, – прошлое уже не имеет никакого значения… никакого.

Взгляд Абу долгий и пристальный.

– Ты мудрая женщина. – Он гладит Галку по плечу. – А что это у тебя на шее? – Он подслеповато щурится.

Галя снимает цепочку:

– Вы должны помнить это. – Она кладет крестик на ладонь Абу.

– Это Петин крест! – Абу подносит крестик близко к глазам.

На его лице одна другую сменяют эмоции.

– Мы с твоим отцом наивно полагали, что войн больше не будет. – Абу тяжело вздохнул и вернул Галке крестик.

Тяжело ступая, он идет в дом.

Они втроем – Зарган, Люба и Галя. Они молчат. Скрипя дверью, на крыльцо выходит мужчина лет пятидесяти в круглой темной шапочке.

– Ну, как он? – спрашивает Люба.

– Он будет спать пару часов.