Рядом с тобой Лав Тея

– Я тоже люблю тебя. Я так понимаю, что мне к твоим родителям нельзя ехать, – сказала Галя, помрачнев.

Одно дело думать и совсем другое – произносить вслух. Он кивнул.

– Я рад, что ты все понимаешь. – Он встал.

– Не маленькая. – Галя тоже встала с кровати и подошла к окну, за которым раскинулся самый обычный город, с обычными домами. По тротуарам ходили обычные люди, на огромной клумбе пестрели обычные цветы – таких полно в Харькове, по улице ехал обычный троллейбус.

На этом обычность заканчивалась.

– Я сейчас съезжу к родителям. – Он запнулся, и на его лице резко обозначились скулы. – А ты можешь погулять.

– Да, пойду погуляю, – сказала Галка, чувствуя, как в ней просыпается чертик с рожками и хвостиком. – Пойду вот так, – она развела руки в стороны, – еще и волосы распущу. – Она вынула заколку и тряхнула головой. Платок возьми.

– Делай как считаешь нужным, только не уходи далеко. Тут через дорогу есть мое любимое место, цветочный мост. Я покажу его тебе и поеду. Спасибо за платок…

Они пересекли дорогу и оказались у реки, а там, рядом с большим мостом, – удивительный мостик, весь в цветах, с клумбами посредине, такого она еще не видела. Они молча поглазели на цветы, на Сунжу, вышли на проспект, и Салман ушел. Он не поцеловал ее на улице, при всех. Она развернула плечи, вздернула подбородок и не прошла и двух десятков шагов, как к ней прицепились трое мужчин. Она побежала прочь, они что-то крикнули ей вслед. Наверное, что-то плохое, потому что прохожие смотрели на нее с явным неодобрением. Это неодобрение преследовало везде и делало ей больно. Первые секунды ей хотелось исчезнуть, раствориться, провалиться сквозь землю – она никогда еще не чувствовала себя так, будто вокруг одни враги. Что плохого она сделала этим людям?! А потом в ней снова взыграл тот самый чертик. Она замедлила шаги – принимайте меня такой, как я есть. Шепча давно услышанную «мантру на успокоение»: «Я спокойна, я совершенно спокойна, меня ничто не тревожит», – она с гордым видом пошла дальше, рассматривая людей, дома, витрины магазинов. И тут в витрине магазина «Детский мир» она увидела игрушку, пушистого рыжего котенка.

– Никита! – воскликнула она и толкнула двери магазина.

В поисках игрушки она бродила от прилавка к прилавку, пока ее не окликнула белолицая девушка с огромными карими глазами.

– Что вы ищете?

За ее спиной на полке сидел рыжий котенок. Галка бросилась к прилавку:

– Я этого котика ищу! – Она показала на игрушку. – У меня был точно такой же котенок, он убежал.

Девушка сняла игрушку с полки и поставила на прилавок. Галка вертела котенка в руках, и ей было так хорошо, будто она встретила старого доброго друга.

– Я беру его.

Возвращаться в гостиницу ей было не так страшно – их было уже двое, она и котенок Никита, и еще она купила зубную щетку. В гостинице, чтобы не думать о плохом, она взяла лист бумаги, ручку и принялась считать, сколько денег им нужно на месяц. Они получают стипендии – вместе это восемьдесят рублей. Салман подрабатывает с ребятами на разгрузке вагонов – это не меньше пятидесяти рублей в месяц, но сорок им надо отдавать за квартиру. Значит, остается девяносто рублей. Сколько ему присылают родители, она не знает. Наверное, скоро узнает. На транспорт они почти не тратят, а вот на кино и фотографии… Салман очень любит фотографироваться. Еще иногда он подрабатывает на стройке, хотя зимой на это рассчитывать нельзя. Но даже без этого им хватит, это точно. Надо будет купить две простыни, два пододеяльника, наволочки, две кастрюли, большую сковороду, чайный сервиз – к ним же будут приходить гости. Скатерть, вазу для цветов – ей же будут дарить цветы, как хозяйке. И поднос. Она видела в центральном универмаге красивый поднос – на черном фоне красные маки. Еще нужны вилки, ложки, ножи, мерная чашка… Ох, как много всего нужно! Записывая, она улыбалась и представляла себе, какой уютной сделает их комнатку. Там косой балкон, и в теплую пору они будут пить на балконе чай – значит, нужно купить две детские табуреточки, они потом пригодятся.

Стук в дверь. Она сорвалась со стула:

– Кто там?

– Это я.

Она распахнула дверь и обомлела. Салман, бледный, осунувшийся, вошел в номер, остановился посредине и растерянно осмотрелся, будто был здесь впервые. Сжав кисти рук, она молча наблюдала за ним. Вдруг его плечи затряслись, он сел на кровать и закрыл лицо руками. Сначала он тихо стонал, а потом заплакал. Тихо-тихо. Она ничего не сказала, стала перед ним на колени, и он порывисто обнял ее.

– Прости! – выкрикнул он с такой болью, что из ее глаз брызнули слезы. – Прости меня! Галинка, родная, я виноват перед тобой! Прости!

Он зарывался лицом в ее плечо, поднимал голову и смотрел ей в глаза, снова опускал голову и стонал.

– Тебе нужно лечь. – Она встала. – Я помогу тебе раздеться.

Он шумно втянул носом воздух и вытер лицо ладонями.

– Не нужно. Мы сейчас же уедем. Ты не против?

– Нет.

– Через два часа идет поезд из Гудермеса, мы должны успеть.

– Не вопрос! – как можно бодрее воскликнула она и побежала в ванную собирать туалетные принадлежности.

Известие о том, что они уезжают, придало ей сил – она летала по номеру, собирая вещи и запихивая в сумку.

– Галинка, любимая, я совсем забыл. – Он потер лоб пальцами. – Я обещал показать тебе долину тюльпанов, правда, там сейчас нет тюльпанов, сейчас цветут ирисы – они как маленькие орхидеи. Это тоже очень красиво! – В его глазах сверкнула радость. – Можно съездить туда завтра утром, это близко, нам хватит двух часов, а потом сразу уедем…

Он умолк, огонек в его глазах потух, лицо помрачнело.

– Смотри, что я купила. – Она протянула ему игрушку.

– Ой! – Он широко раскрыл глаза. – Это же Никита!

– Да. – Она засмеялась и села на кровать. – Он ждал меня в «Детском мире».

Некоторое время они молчали. Она чувствовала, что Салман хочет бежать отсюда и ждет ее решения.

– Любимый, – она провела рукой по его волосам, – поехали домой. Видишь, – она повертела Никиту в руках, – у нас уже есть котенок, нас уже трое. Поехали, а долину мы еще увидим, обязательно!

Так началась их семейная жизнь. Одна на троих. Без бабушек и дедушек, и не было им еще и двадцати лет… Гуляя в парке, они с болью смотрели на семьи, на стариков, щебечущих над детскими колясками, на молодых родителей, благополучных и спокойных. И они только крепче сжимали руки.

– Мы будем хорошими родителями.

– Самыми лучшими.

– Мы не будем мешать нашим детям.

– Никогда…

– Мы научим их любить.

– По-настоящему.

– Мы будем хорошими бабушкой и дедушкой. – Он посмотрел на нее с безграничной любовью.

– Ты будешь лысый, а я в морщинах!

Он засмеялся и поцеловал ее.

Они верили, что все наладится. Что его родители поймут – они любят друг друга. Поймут, что нельзя вмешиваться в любовь. И когда-то обязательно приедут.

Салман верил, что это случится, как только он станет отцом. А уж если родится мальчик – ну, тогда вся родня явится в Харьков!

А пока они счастливы вдвоем, вернее втроем… После занятий они встречаются на углу Гиршмана и Сумской, перекусывают в пирожковой и, взявшись за руки, идут гулять. Домой они приходят к четырем-пяти часам, занимаются, а ближе к девяти жарят картошку, выпивают по стаканчику томатного сока, съедают по пирожному, она ложится в постель, а он берет гитару и поет ей колыбельную: «Спи, ночь в июле только шесть часов…» И так день за днем, с июля… День за днем они счастливее и счастливее.

Родители Салмана передавали письма через Хасана, но Галя эти письма не видела, да и видеть не очень хотела – и так понятно, что в них. Хасан в гости не приходил, так что необходимость в чайном сервизе пока отпала.

А вот с Марковной они переписывались.

«…Сурэн спрашивает насчет дома. Тот мужик, что интересовался, уже купил дом, так что покупателей пока нет…» – пишет Марковна.

«…Как будет покупатель, сразу напишите, мы готовы приехать в любой день. Мы хотим в Харькове купить небольшой домик, потому что у нас скоро появится малыш!!!»

Узнав, что Галя беременна, Салман едва умом не тронулся. Он тискал ее, целовал, поднимал на руки, кружил по комнате. Еще и живота видно не было, а он прижимал к нему ухо.

– Тут мой малыш, – говорил он и относился к Галке так, будто она хрустальная.

Теперь главными словами в его лексиконе были: осторожно, не беги, поспи, не утомляйся, я сам приготовлю, не бери, не поднимай, не нервничай, оденься теплее. Куда-то спрятал Цвейга:

– В нем нет ничего интересного, только наше слово.

Познакомился с продавщицей из книжного магазина, того, что слева от строительного института, и покупал у нее из-под полы детские книжки. Теперь на ночь он читал Галке «Чиполлино», «Приключения Незнайки», «Руслана и Людмилу», и к февралю, третьему месяцу беременности, книжек накопилось штук тридцать, но он продолжал покупать, мол, книга – источник знаний, ребенок будет читать их с удовольствием. Покупал витамины: «Ундевит», «Декамевит», витамин А, рыбий жир – и следил, чтобы она принимала их три раза в день. Купил все, что нужно для того, чтобы забрать малыша из роддома. Хозяйка квартиры пробубнела, что такое заранее не покупают, а он вежливо донес до ее ушей, что предрассудкам не верит. Хозяйка отстала. Ей это не могло нравиться – у нее не было своих детей.

Салман не давал Гале жареную картошку, а делал ей пюре со сметаной. Стоял в очередях, чтоб купить апельсины и бананы, водил в зоопарк: это полезно обоим, будущей маме и малышу. А когда в студенческой поликлинике ему сказали, что надо сдать кровь на анализ, сдал – зажмурившись и скрипя зубами.

Их семейное счастье длилось двенадцать месяцев. В нем было столько любви и нежности, столько всепоглощающей, юношеской безрассудности и преданности! Они убегали с лекций в кино, целовались в последнем ряду, а потом фотографировались в ателье рядом с Зеркальной струей. Он любил фотографироваться, и она так благодарна ему за это, иначе от этих месяцев ничего не осталось бы. Ничего. За то время в ее альбоме фотографий больше, чем за всю жизнь. Наверное, тогда она и отсмеялась за всю жизнь. Они много смеялись – когда доедали купленную на последние деньги картошку, когда сломя голову бежали на занятия, катастрофически опаздывая к самым придирчивым преподам. Они давились смехом, когда строгая тетка в загсе, приподняв бровь, заполняла свидетельство о браке. Они не грустили, когда не было денег, – он брал гитару, и они пели. На чем не экономили, так это на американских джинсах – Салман две недели по ночам пахал на разгрузке товарных вагонов, чтобы купить две пары джинсов «Lee», а Галя за эти ночи связала два шикарных свитера. Голубой для Салмана, к его глазам, и изумрудный для себя. Были и трудные ночи – перед экзаменами, когда к утру от текстов и формул голова огнем горела. Так, что глазам было больно, но не сердцу. Было много счастливых ночей, когда не могли налюбиться и наговориться и утром перекусывали в пирожковой, а тетенька за прилавком улыбалась и смотрела с плохо скрываемой мечтательной грустью.

А потом все рухнуло. В один миг.

Ноги отекли, спина ломит, но Галка счастливая – она сдала последний экзамен, теперь она студентка третьего курса. Салман сегодня тоже сдает последний экзамен, и завтра они поедут в деревню к его сокурснику. Они уже были там несколько раз, ловили рыбу в Северском Донце. Это хорошее занятие, но потом долго не заснешь: только сомкнешь веки, как тут же клюет – и вскакиваешь как ошпаренный. Салман купил фотоаппарат, фотоувеличитель и теперь сам делал фотографии в институтской фотолаборатории. Он пытался договориться с хозяйкой, мол, раз в неделю будет занимать ванную комнатку на два часа, но та не разрешила. Вообще-то, хозяйка попалась им не очень. Злая как собака.

Сокурсник стоял на ступеньках у входа в институт.

– Галя, привет! – он махнул рукой. – Ну что?

– Сдала!

– Поздравляю! Я тоже.

– Поздравляю. Салман еще в аудитории?

– Нет, он уже получил свою пятерку. Ушел с каким-то мужчиной больше часа назад.

– С каким мужчиной?

– Лысый, в джинсовом костюме, из Чечни, они говорили по-чеченски.

Сердце упало – это же дядя Салмана, директор ресторана.

– А куда они пошли? – Галка осмотрелась.

Яркое солнце слепило глаза, и она приложила ладонь козырьком ко лбу. Ни Салмана, ни лысого поблизости не было.

– Не знаю. – Парень пожал плечами. – Так я жду вас завтра. Я уже макуху приготовил. – Он улыбнулся и повесил сумку на плечо. – Родственника берите с собой, я найду ему хорошую удочку. Пока! – И он побежал вниз по ступенькам.

– Спасибо! – вслед ему крикнула Галка и отошла в сторонку, чтобы ее ненароком не толкнули, потопталась немного и вернулась к институту.

Зачем? Непонятно. Минут через пять разболелась поясница, и, потирая ее, Галя пошла в телефонную будку: вдруг Салман ждет ее дома?

Трубку никто не взял, и Галя направилась к автобусу. Жарко, пот течет градом, еле доехала до дома.

С предчувствием чего-то нехорошего она открыла дверь квартиры и прислушалась – тихо. Сняла босоножки и уже хотела пройти в свою комнату, но из кухни ее окликнула хозяйка:

– У тебя гости!

В комнате сидел директор ресторана. Увидев Галю, он встал и поздоровался.

– Здравствуйте, – Галка шарила глазами по комнате, – а где Салман?

– Он уехал.

– Куда?

– В Аргун.

– Вы шутите?

Ноги ослабли, и она медленно опустилась на диван. Гость посмотрел на часы.

– Я никогда не шучу. – Он встал. – Вот что, дорогуша, Салман к тебе не вернется, так что ты свободная женщина.

– Что вы сказали?! – с недоумением спросила Галя, хлопая ресницами.

– У тебя больше нет мужа. – Он взял со стола барсетку и хотел выйти из комнаты, но Галя нашла в себе силы встать и преградила ему дорогу.

– Вот что, дорогуша, – прошипела она, – если ты немедленно не скажешь, где мой муж, я пойду в милицию! – Галка сжала кулаки.

Лицо гостя исказила злость, глаза налились кровью. Он грубо оттолкнул Галку и вышел в коридор. Она пошла за ним.

– Где мой муж?! Слушайте, я не шучу, я вызову милицию!

Лысый даже голову не повернул. Хозяйка топталась в коридоре. Увидев лысого, она услужливо распахнула входную дверь.

– Подождите! – Галя выбежала на площадку.

Кнопка лифта горела красным цветом, и гость пошел вниз по лестнице.

– Подождите! – Боль внизу живота усиливалась.

Она старалась не отстать, но ей это не удавалось, и количество ступенек между ними возрастало.

– Послушайте…

Мужчина не остановился.

– У вас ничего не выйдет! Он вернется ко мне! Вот увидите! Он любит меня! – кричала она.

Слова отражались от стен и поднимались вверх. Гость уже был далеко. Гулко хлопнула металлическая дверь подъезда, но Галка продолжала идти вниз. Молча. Потому что из-за боли внизу живота хватало сил только на то, чтобы двигаться.

– За что вы так меня ненавидите? – спросила она металлическую дверь, постояла в недоумении и вызвала лифт.

Вернувшись в квартиру, она потянулась к телефону, но тощая рука хозяйки остановила ее.

– Куда собираешься звонить?

– По городу.

– В милицию?

– Нет, в общежитие.

– Только попробуй позвонить в милицию, – процедила хозяйка и отошла в сторонку, сверля Галю злобными глазками.

Галя набрала номер общежития строительного института:

– Здравствуйте. Пожалуйста, позовите Хасана из триста второй комнаты, это очень важно.

– Галя, это ты?

– Клавдия Ивановна?

– Да. Детка, что случилось?

– Не знаю. Я пришла домой, а Салмана нет.

– Да придет он, твой Салманчик, не волнуйся! Он у тебя хороший…

– Вы можете позвать Хасана?

– А его нет, он давно ушел с какими-то родственниками.

У Гали перехватило дыхание:

– Клавдия Ивановна, а среди родственников нет такого высокого, лысого, в джинсовом костюме?

– Лысый в джинсовом костюме? Есть. А второй полный такой, чернявый, в очках.

– Спасибо.

– Да не за что. Как ты, когда тебе рожать?

– Через четыре недели.

– Ну, дай-то бог!

– Спасибо…

Галя положила трубку. Входная дверь открылась, и вошел муж хозяйки. Галя поздоровалась и пошла к себе. Внизу живота заболело уж очень сильно. Она села на стул и вдруг заметила, что в комнате стало пусто. В книжном шкафу не стояли книги Салмана. Открыла платяной шкаф – а там нет его вещей. Осталась одна гитара. Она почему-то подумала об удочках и выглянула на балкон – удочки были на месте.

Галка схватилась одной рукой за косяк балконной двери, другой – за живот, охнула и сползла на пол. Тут же в проеме нарисовалась хозяйка.

Нервное, рано постаревшее, истощенное тревогами и изнуренное поисками простого женского счастья лицо слесаря тракторостроительного завода вытянулось – наверняка она представила себе, как Галя родит ребенка в ее квартире, а потом докажет, что живет тут больше шести месяцев. И, в соответствии с законом, будет претендовать на шестнадцать целых и четыре десятых квадратных метра на себя и ребенка. Тараща на Галю бесцветные глаза, хозяйка завизжала:

– Паша! Ко мне! Она рожать надумала!

В дверях возник Паша, живущий «в прыймах», потому как квартиру эту заработала супруга. Галя действительно надумала рожать – бордовый палас под ней был мокрым. Ее трусики тоже… Она виновато посмотрела на хозяйку и, опираясь на руки, передвинулась на сухое место. И снова под ней намокло. Она встала, и околоплодные воды потекли по ногам, расползаясь по паласу огромным пятном. Она не хочет этого, не хочет рожать сейчас! Сейчас это невозможно, она не готова. Ощущение собственной беспомощности разрывало мозг – она не могла это остановить! Галя не принадлежит себе, она во власти маленького существа, которое хочет выбраться из нее. Оно подало сигнал, и с этим надо что-то делать! Боль внизу живота становилась нестерпимой.

– Вызовите скорую, – попросила она, хватаясь за стену.

Паша метнулся в коридор.

– Ты куда, дурак! А ну назад! Помоги мне!

Хозяйка бросилась к шкафу и вытащила из него Галкину дорожную сумку.

– Держи! – приказала она мужу, а сама стала запихивать в сумку Галины вещи.

– Что вы делаете?! Вызовите скорую! – закричала Галя.

Хозяйка ее не слушала. Паша держал сумку, а она бросала в нее все подряд. Когда в сумку уже не лезла даже тетрадь, хозяйка вытащила из нее пододеяльник, побежала в кухню, потарахтела посудой, слила то, что в ней было, в унитаз и вернулась с пустыми Галкиными кастрюлями и сковородой.

– Борщ я вылила, – доложила она и сунула все это в пододеяльник. По пододеяльнику пошли бордовые пятна. Туда же, ни во что не заворачивая, она сбросила тарелки, чашки, ложки и прочую мелочь: ручки, калькулятор, Галкины кремы, стеклянный флакончик шампуня «Хвойный».

– Неси к лифту, – скомандовала она, наскоро завязав узлом края пододеяльника. Затем поправила на затылке скудный пучок волос, стянутый черной резинкой.

Гремя содержимым, Паша выволок узел на площадку. Туда же перекочевала сумка.

– А теперь ее, – хозяйка подошла к Гале.

Из-за тянущей боли в спине Галя уже едва стояла на ногах и жалостливо смотрела на людей, от которых сейчас зависела жизнь ее и ребенка.

– Пожалуйста, вызовите скорую, мне плохо, – одними губами сказала она.

Каждое слово больно отдавалось внизу живота.

– Давай, быстро. Бери ее под руки, – прошипела хозяйка, хватая Галю выше локтя.

Ее ладони оказались холодными и влажными. Галя вскрикнула и заплакала.

– Не трогайте меня!

– Тащи ее на улицу!

– Может, скорую вызовем? – неуверенно спросил Паша.

– А ты мне не указывай! Жилплощадь моя, а ты тут никто, – в голосе звенела угроза, – скорую ей! Дурак ты! Она потом сюда вернется с милицией и будет тут жить! Нетушки! Пусть помается по общежитиям, поживет в комнате на шесть человек, двадцать лет постоит в очереди на квартиру! «Скорую!» – кривляясь, она передразнила мужа.

– А куда ж ее? – Он осматривал Галю, будто она шкаф и надо примериться, с какой стороны удобнее взять.

– Возле подъезда оставим. Пусть такси берет!

– А если она скажет, что жила у нас?

– У кого это у нас?! – прогремела хозяйка. – Я ее знать не знаю! А ну, тащи ее отсюда!

– Что ж вы делаете?! – закричала Галя, вырываясь из рук хозяйки. – Звери! Нелюди!

Они встретились взглядами с хозяйкой, и вдруг в ухмылке женщины на доли секунды проявилось то, что скрывало это несчастное, обделенное судьбой существо – нестерпимая жажда любви, женского счастья, безрадостно прожитая молодость и порок во всех его проявлениях. Как часто Галя ловила на Салмане ее взгляд – печальный, полный безысходности и отчаяния. В такие мгновения ее скукоженное личико размягчалось, складки вечной усталости и озабоченности разглаживались, и на нем появлялся намек на мечты, таящиеся в рано поседевшей голове. Губы сами по себе шевелились, будто она пробовала на вкус что-то нестерпимо сладкое. Но, увидев мужа, человека безвольного, непритязательного и доброго, возвращалась в обычное состояние. А по ночам, лежа спиной к опостылевшему Паше, она, конечно же, прислушивалась к шепоту за стенкой – там любили друг друга молодые женщина и мужчина, там становились реальностью ее затаенные желания. Этих желаний она боялась больше всего. Боялась настолько, что в ее дом не приходили влюбленные женщины, счастливые пары с детьми. И комнату она сдавала только одиночкам. С ними проводила долгие вечера на кухне, выслушивала горестные истории, назидательно рассказывала о своей правильной жизни. А Гале и Салману сдала потому, что попросила сорок рублей, а не тридцать – от произнесенной суммы даже горло сдавило, и они согласились.

Боль куда-то ушла. Галя прислушалась к себе и ощутила силу в ногах, почувствовала, что сможет дойти до лифта. А если не сможет – доползет! Она подняла голову и посмотрела на хозяйку, застывшую в растерянности, будто ее поймали на чем-то преступном и позорном, и усмехнулась:

– Вы не женщина, вы животное! Мерзкое и несчастное!

– Я?! Животное?! – очнулась хозяйка. – А ты… – она ловила ртом воздух, – а ты… Голодранка! Подстилка чеченская!

Лифт уже приехал на первый этаж, а хозяйка все еще выкрикивала слова, среди которых печатными были только «сука», «ненавижу» и «пошла». Словно на заезженной пластинке, менялась только интонация: то злобная, то бессильная, то страдальческая. «Прыймак» оставил сумку и узел внизу и, сделав обиженное лицо и сунув руки в карманы измятых штанов, пошел в подъезд. Оттуда он выскочил через пять минут, прислонил к сумке гитару и направился к мужикам, играющим в домино на дощатом столе рядом с детской площадкой.

Боль прекратилась.

– Эй, ты!

Галя подняла голову, и прямо на нее полетели удочки. Она успела отскочить.

Галя тормознула такси. Вещи и удочки она завезла Клавдии Ивановне и, взяв то, что может понадобиться в роддоме, вызвала скорую. Клавдия Ивановна проводила ее до машины, и через пятнадцать минут она уже входила в приемный покой третьего роддома.

Она приехала вовремя – так ей потом сказали. Малыш замер и, если б она приехала через час, было бы поздно. В родзале было страшно. Не только потому, что никто во вселенной не мог родить вместо нее, вынести душевную и физическую боль или немножко ослабить, а потому, что одна. Совсем одна. Никого, только гулкое эхо шагов да тарахтенье ведер. Зови – не зови, результат один: никто не придет, потому как ты никому не нужна и ребенок твой никому не нужен. Подохнешь – ну и шут с тобой. Выживешь – ну что ж, выжила, значит, живи. То, что пришло время рожать, заметили случайно. Родила, а малыш синий и молчит. Она испугалась, закричала, и он тоже…

Проведать никто не приходил. Ни разу. Она понимала – приходить некому, но все равно ждала. Она не бегала с роженицами к окнам, выходящим во дворик перед роддомом, чтобы посмотреть, как счастливые бабушки и дедушки забирают счастливую маму, а счастливый папа неуклюже держит на руках ребенка, которого ждет безоблачное будущее. Она каждый день звонила Клавдии Ивановне и каждый раз слышала:

– Нет, Галочка, ни Хасана, ни твоего мужа…

Из роддома она ушла одна. Ромку взяла на руку, тяжеленную сумку на плечо, а в самой сорок семь килограммов. Остановилась на крыльце, подняла глаза на окна третьего этажа, а там никого. А кому охота наблюдать за матерью-одиночкой? В кармане восемь рублей – все ее богатство. Идти к Клавдии Ивановне? А если она не дежурит? Куда деваться со всем добром? На такси денег нет. И она пошла в Фанинский переулок, в общагу пединститута. Есть же там кто-то, на одну ночь приютят. Одна ночь – это очень много. На углу Мироносицкой и Маяковского в подвальчике купила молоко и сметану, зашла в булочную, на Сумском рынке обзавелась чаем, макаронами и яйцами. Подсолнечное масло в общаге найдется, так что можно сварить макароны и обжарить с яйцами. Сахар тоже найдется, не стоит покупать, иначе сумка будет неподъемной и ее придется тащить по земле.

Дежурная на проходной сказала, что комендант поехала к дочке, что сама она ничего не решает, но сжалилась, пустила, предупредив, что до вечера. Галя покормила Ромку и пошла с ним в институт. Написала заявление на имя ректора, что в связи с рождением ребенка просит дать комнату в общежитии, что муж исчез, в съемной квартире отказали, денег тоже нет.

В общаге есть комнаты, в которых живут семейные пары. В основном непростые пары, детки разных иногородних начальников. Но были еще комнаты, места в которых раздавала сама комендант. Галка положила заявление секретарю на стол и села напротив. Ромка спал у нее на руках.

Секретарь пробежала заявление глазами.

– Приходи завтра, – сказала она и вложила в папку с надписью «На подпись».

Галка выпрямила спину:

– Понимаете, я могу пойти ко второму секретарю обкома Наталье Федоровне Герасимюк, она бы позвонила ректору… – Галя сделала паузу.

Тетка в то время уже ходила словно «кол проглотивши» – Галя однажды увидела, как она садилась в служебную машину. Тетка понятия не имела, где Галя и что с ней.

– Герасимюк? Ну и что? – хмыкнула секретарь, выразительно приподняв бровь.

– Она моя тетя, родная сестра покойной мамы. Вот решила сначала к вам, а если ректор откажет, ну, тогда пойду к ней.

– А почему сейчас к ней не идешь? – Бровь опустилась.

Галка не нашлась что ответить и пожала плечами.

– Приходи завтра, – сказала секретарь и с важным видом уткнулась в бумаги.

Галя вернулась в общагу, одолжила семь рублей у однокурсницы – просила десятку, но у той не было, – и пошла на телеграф. На рубль две копейки настрочила телеграмму: «Салман родился сын хочу назвать Ромой мы ждем тебя пожалуйста приезжай люблю скучаю твоя Галинка». Подумала и заказала трехминутный разговор с Березинской больницей – она должна услышать голос Марковны. Тогда ей станет легче. Марковна была на работе.

– Ой, мальчик? Ромка? В честь твоего деда? Галочка, ты молодец!

– Тетя Марина, я теперь живу в другом месте.

– Давай адрес.

Галя продиктовала.

– Как Салман?

– Он уехал.

– Домой?

– Не знаю.

– Как не знаешь?!

– Тетя Марина, узнайте, пожалуйста, кто мог бы купить дом, а то у меня совсем денег нет.

– Хорошо, узнаю – напишу тебе.

Галя вернулась в общежитие и дала дежурной рубль, чтобы та разрешила переночевать. Однокурсница, к которой ее определили, поворчала, что ей утром на работу – она на каникулах подрабатывала почтальоном, а ребенок не будет давать спать. Ромка ночью не плакал, и утром однокурсница сказала, что может еще остаться, если дежурная разрешит.

Утром Галя пошла в ректорат. На ее заявлении, в углу, было написано красным – «Отказать». Она перепеленала Ромку в коридоре института и поплелась в общагу. Она не знала, что делать дальше. Не понимала, почему все так складывается, черт возьми!

– Когда комендант вернется? – спросила Галя у дежурной.

– Она уже здесь, только приехала.

Слушая Галю, комендант сокрушенно качала головой, а потом сказала:

– Тридцать рублей в месяц – жить будешь с еще одной мамой-одиночкой. Белье в комнате не сушить, электрическую печку не включать.

– Согласна, – радостно выпалила Галя. – Но у меня пока нет денег.