Рядом с тобой Лав Тея

Кассир на секунду задумалась:

– У вас есть мобильный телефон?

– Есть.

– Дайте номер и езжайте домой. Я буду держать вас в курсе. Даже если посадка начнется по расписанию, у вас есть полтора часа. Вам хватит?

– Хватит.

– Тогда… – Она уставилась в монитор, и ее пальцы забегали по клавиатуре. Прищурилась, вздохнула. – Я сейчас свяжусь с Ростовом, забронирую два билета до Махачкалы. Господи, – она покачала головой, – что же вы забыли в Грозном?

– Отца, – ответил Рома.

Ее взгляд потемнел.

– Не боитесь?

– Нет.

– Все, забронировала. – Ее пальцы перестали бегать. – Езжайте домой, а то действительно опоздаете.

Рома вышел возле метро «Проспект Гагарина».

– Мама, я так быстрее доберусь до дома, сам приеду в аэропорт.

– Хорошо, будем на связи. Возьми маленькую сумку, чтобы в багаж не сдавать.

– Хорошо. – Он коснулся пальцами лба. – Слушай, надо рубли купить!

– Я об этом не подумала, – растерянно ответила Галя.

– Я сам куплю. Кажется, можно провозить пятьсот долларов на человека. Я куплю рубли на тысячу долларов.

– У тебя есть столько?

– Да, я недавно за один проект получил, – с гордостью ответил Рома, захлопнул дверь и побежал в метро.

Дома Галя собрала в сумку самое необходимое, сверху положила Цвейга. Подумала и убрала: Салман не должен видеть перечеркнутые слова – результат ее минутного отчаяния – и вызвала такси на угол Сумской и Маяковского. Она стояла на солнцепеке и, прижав ладонь козырьком ко лбу, всматривалась в дорогу, когда ее окликнули.

– Галя! Галинка!

Она вздрогнула – ее так никто никогда не называл, только он.

Она обернулась.

Конечно, это не ее зовут, это окликнули девушку в пестром сарафанчике…

1978 год, август

– Галя! Галинка!

– Салман!

– Наконец-то! Я уже решил, мы неправильно друг друга поняли!

– Памятник Шевченко в Харькове один. – Галя хлопает в ладоши и во все глаза смотрит на Салмана.

– Галя, знакомься, это Хасан, мой двоюродный брат.

Только теперь она замечает невысокого худенького юношу с тонкими чертами лица и светлыми волосами. Он улыбается:

– Салман много рассказывал о вас.

– А мне про вас много писал. – Галка не может сдержать радость, и та выплескивается смехом. – Ой, как же я рада тебя видеть! – Она притопывает.

Несколько мгновений она рассматривает Салмана, рассматривает с удовольствием. Он изменился, стал выше, крепче. Ему восемнадцать, но он не юноша. Он мужчина. Рубашка с коротким рукавом безукоризненно белая, кожаная сумка на плече, темно-синие брюки будто только что из-под утюга.

– Слушай, ты похож на своего любимого актера. – Она прищуривается.

– Вы про Гойко Митича? – спрашивает Хасан.

– Да.

– Я тоже говорю, что похож, – поддакивает Хасан, и лицо Салмана заливает краска.

– А почему вы поступаете на исторический? – спрашивает Хасан у Гали.

– Потому что с детства люблю индейцев. – Она смеется и добавляет, уже без смеха, с улыбкой: – Мы с братом любили читать исторические книжки, он тоже хотел стать историком.

– Простите, я знаю о брате, – после короткой паузы говорит Хасан. – Это большая утрата.

Они снова молчат, Салман гладит Галю по плечу и сочувственно улыбается:

– Я всегда буду его помнить.

Галя вздыхает:

– Странно все это…

– Ты о чем? – любопытствует Салман.

– Я про твой сон, про ремень. – Она кивает головой на Хасана. – Рассказать?

– Хасан знает. Я ему рассказывал.

– Что ты мне рассказывал? – спрашивает Хасан.

– Ну, как я видел сон, что Юрка потерял ремень.

– А, да. – Хасан кивает и бросает на брата короткий взгляд. – Салман единственный в нашей семье общается с джиннами.

– С какими джиннами? – удивляется Галя.

– У нас так называют ангелов. – Хасан поправил сумку, висящую на плече, – ну, что будем делать дальше? Предлагаю пойти в «пулемет»*, я жутко голодный.

– Ой, вы уже знаете харьковские места? – оживляется Галка.

– Хватит официоза, – встревает Салман, – переходим на ты!

В «пулемете» Хасан видит приятеля и перебирается к нему со своим подносом.

– Расскажи, как дядя Петя? – В глазах Салмана играют искорки. – Папа ему бурки передал, чтоб ноги не мерзли. У моего отца тоже ноги мерзнут – наверное, у всех летчиков так. – Он пожимает плечами и накалывает на вилку кусочек говядины.

Галя всматривается в синие глаза и никак не может поверить, что Салман стоит напротив нее, говорит, улыбается и что так будет еще долго-долго.

– Ты чего? – Рука с вилкой замирает в воздухе.

– Ничего! – отвечает Галя, стараясь не выдать радости.

– Как папа? – переспрашивает Салман, и мясо исчезает во рту.

– Нормально.

– Он работает в той же газете? Кажется, «Вечерний Харьков»? Ты почему не ешь?

– Да, у них есть рекламное приложение, это как раз его работа. – Галя размазывает сметану по блинчику.

– Когда я могу его увидеть? Я по нему соскучился, он очень хороший. – Он хихикнул и перешел на шепот: – Тебе не кажется, что твой отец похож на удава из мультика «Тридцать восемь попугаев»?

– На удава? – Галя задумалась. – Да, ты прав, глаза как у папы. Ой, – она прыскает в ладонь, – и голос похож! Ха-ха-ха…

Салман тоже смеется, быстро приканчивает гречневую кашу с мясом, открывает сумку и кладет на стол длинную коробочку.

– Это не золото, но мне очень понравился. Это тебе.

Галка задерживает дыхание.

– Я не люблю золото. – Она открывает коробочку – в ней браслет из желтого металла, звенья в виде крошечных улиток. – Ой! – У нее сжало горло.

Она кладет браслет на запястье, Салман помогает застегнуть. Через минуту она уже не чувствует этот браслет – значит, он ее.

– Спасибо. – Она краснеет.

– Тебе нравится?

– Очень. – Она трогает подарок. – Как твои родители?

Галя накалывает на вилку кусочек блинчика.

– Хорошо. Они передают тебе привет. – По его лицу пробегает едва заметная тучка.

– Ты им тоже передай.

– Когда я смогу увидеть дядю Петю? Бурки со мной.

– Он допоздна работает. Но мы можем поехать в редакцию, это возле метро.

– Тогда поехали, мне не терпится увидеть его! – Он принимается за какао с булочкой.

Доедая блинчик, Галя украдкой посматривает на Салмана.

– Что-то не так? – Он приподнимает бровь.

Она не может ответить: давится блинчиком и быстро запивает его какао.

– Нет, все в порядке. – Галя ставит стакан на стол.

– Ты так смотришь на меня, будто я плохо вытерся. – Салман снова проводит по губам носовым платком.

– Я не смотрю, я играю в игру.

– В какую игру?

– Найди пять отличий.

– Каких отличий?

– У тебя сейчас волосы длиннее, чем три года назад…

Он кладет руку поверх ее руки, она замолкает. Они смотрят друг на друга.

– А я нашел только одно отличие, – тихо говорит он.

– Какое? – так же тихо спрашивает она.

– Лучше тебя нет никого.

Она смущается, снова краснеет и убирает руку:

– Поехали к папе.

– Поехали. Я только Хасана предупрежу.

_________________________________

* Закусочная «Автомат», прозванная в народе «пулемет», в Харькове на улице Сумской, открыта в 1960-е годы; сейчас на ее месте находится японский ресторан. (Примеч. ред.)

Галю уже знали на проходной издательства.

– Галочка, здравствуй! Как экзамены? – спрашивает дежурный, навалившись грудью на стойку.

– Здрасте. Первый экзамен послезавтра.

– А кто это с тобой?

– Мой лучший друг, он приехал из Грозного.

– Здравствуйте. – Салман улыбается.

– Из Грозного? – Дежурный чешет лысую, как бильярдный шар, голову. – Это твой отец построил Романовичу дом?

Салман кивает:

– Мой, – в голосе гордость.

– Похвально. Ну, идите. – Дежурный опустился на стул.

«Сейчас сказать или потом?» – гадала Галя, поднимаясь по лестнице на третий этаж. Может, папа сегодня в хорошем расположении духа? На лице Салмана столько радости! Нет, надо сказать…

– Салман, подожди.

– Что случилось?

– Я хочу предупредить тебя…

– О чем?

– Папа немного изменился.

– В каком смысле?

– В эмоциональном.

– Не понял. – Салман сдвинул брови.

– Он… он перестал радоваться, – с болью сказала она.

Это действительно больно, когда единственный родной человек не только перестает радоваться жизни, но и прячет от тебя свою душу. Это началось после женитьбы на Наталье – Галя до сих пор не понимала, как папа женился на ней. У нее осталось ощущение, что он просто не осознавал, что делал.

На свадьбе он был невероятно элегантный – Наталья постаралась, потащила его в валютный магазин, а Гале свадьба не понравилась, как-то противно было в ресторане. Много людей, все орут, лица красные, губы жирные, тетки с неживыми, залитыми лаком прическами, мужчины с животиками и сальными глазками. Один пригласил Галку потанцевать. Противный, ляжки толстые, пальчиками-сосисочками облапывает Галку, сопит в ухо и отрыгивает. Бр-р-р! А еще в горисполкоме работает! После свадьбы папа и тетка уехали в Югославию, в свадебное путешествие. Папа хотел в Венгрию, но тетка там уже была.

Наталья действительно очень старалась: после того как папу арестовали, она привезла в Минск лучшего харьковского адвоката, и папу оправдали, это был самый лучший адвокат по убойным делам, Галя потом видела его – ничего примечательного, маленький, лысенький, но взгляд! Протыкает насквозь, будто гиперболоид инженера Гарина. Галя ни на секунду не сомневалась, что папа не убивал Нину, она говорила, что ее убил Кандыбович. Она это чувствовала – и все тут! Почему? Объяснить невозможно. Просто в отношении к ней Андрея, в его интонациях, взглядах, жестах что-то говорило: это я убил, но ты никогда не догадаешься, и твоего отца посадят на всю жизнь. Или расстреляют. Ох, как соседи шипели на нее! А жена Кандыбовича измазала ворота коровьим навозом и пригрозила, что Галку тоже измажет, дура. А что началось, когда обыскали дом Кандыбовича и нашли фуфайку с пятнами крови! Жена проклинала Нинку и папу на всю улицу. Андрей рыдал, упирался, бил себя кулаком в грудь и кричал, что следил за Нинкой, потому что всю жизнь любил ее, а когда Петя ее зарезал, он кинулся к ней и, конечно, мог испачкаться. Потом он побежал к Марковне за помощью, но было поздно, Ниночка уже умерла. Все село слышало его вопли. Андрея увезли, его вину доказали, но отношение его жены к Гале не изменилось – странные они, эти взрослые.

– …Знаешь, когда в шесть утра я слышу по радио: «Говорит Харьков», – не верю.

Эти слова она часто слышит от отца.

Папа, папочка, родной, любимый… Он вернулся из Югославии, и они поехали в Березино. Заказали памятник маме и Юрке – собака Юркина куда-то исчезла. Посидели на лавочке возле колодца, глядя на крыльцо дома, так и не ставшего родным, на окна с голубыми рамами, мох между бревнами. Новые хозяева выкорчевали сладкую яблоню, об этом рассказала Марковна. Мамин крошечный палисадник с георгинами, розами и лилиями, который она успела создать, исчез, и на его месте серел неуютный двор с досками, сваленными у забора, и хламом, место которого на свалке. Правильно Марковна сказала – куркули. Галя сидела на скамейке и мечтала о доме в Бендерах – вот бы туда поехать! Погреться у печки, пахнущей белилами, поскрипеть половицами, понюхать буфет (вот бы забрать его в Харьков, но, скорее всего, его разрубили на дрова), слазить на свой чердак. Тот самый, куда они с Юркой забрасывали выпавшие молочные зубики, на котором ловили котов, с окошка которого наблюдали за цыганскими таборами. И еще она мечтала о собственном доме, пусть небольшом, но своем. Чтоб только от нее зависело, что с ним делать, чтоб только она могла распорядиться своей и его судьбой, и чтоб никогда никакие Нинки и Кандыбовичи не влезали в ее жизнь!

– Папа, у меня когда-нибудь будет свой собственный дом? – спросила она, глядя на ворота.

Папа обнял ее:

– Конечно, как только тебе исполнится восемнадцать, я куплю тебе квартиру, обещаю.

Она прижалась к отцу:

– Ты будешь жить со мной?

– Зачем? Я уже старый, больной, зачем я тебе нужен? – Папа бросил на нее короткий взгляд.

– Как это – зачем? Ты мой папа, – возразила она, – ты станешь стареньким, а я буду о тебе заботиться.

– Тетя Наташа обо мне хорошо заботится, а ты должна строить свою жизнь. – Он поцеловал Галю в висок. – Я буду помогать тебе, на этот счет не волнуйся.

– Папа, а почему тетя Наташа не любила маму? Она завидовала ей, да? Она хотела замуж за тебя?

Он убрал руку с Галкиного плеча, и на его щеках, до этого бледных, появились красные пятна. Галке показалось, что он хотел что-то сказать, но вместо этого его голова затряслась, потом затряслись плечи и он заплакал, зарывшись лицом в ладони. Теперь она обняла его и долго гладила по плечам, спине и шептала:

– Папочка, не плачь, я люблю тебя, я никогда тебя не брошу, мы всегда будем вместе.

– Да, моя хорошая, всегда…

Памятники поставили через неделю, они уехали в Харьков – и вдруг будущее приобрело размытые формы, вернее, стало зависеть от тетки. Галка поняла это после выпускного вечера. Она всю ночь гуляла на площади Дзержинского и, придя домой, поставила раскладушку и завалилась спать. Она уже проваливалась в сон, когда услышала теткино шипенье:

– Нет, я не буду принимать в этом участия! Еще чего не хватало! Ей еще рано жить отдельно! Да ты знаешь, с чего я начинала?! С коммуналки на ХТЗ, вот пусть она тоже так начинает!

– Нет, так не будет, я обеспечу Галю жильем. Скажи, где она будет жить, если со мной что-то случится?

– Во-первых, с тобой ничего не случится, а во-вторых, вот тогда и подумаем.

Молчание.

– Наташа, пожалуйста, помоги мне, меня этот вопрос очень беспокоит. – Голос папы настолько просительный, что Галка покраснела от стыда и унижения, будто это она унижается перед теткой.

– Последнее время ты стал слишком беспокойным, – парировала тетка. – Давай поедем к морю.

– Нет, я буду с Галочкой, пока она не сдаст все экзамены.

– Зачем? Она без нас будет счастлива.

– Ошибаешься, ей нужна моя поддержка.

– Ну, как знаешь, а я не намерена сидеть все лето в городе.

– Почему все лето? Она сдаст экзамены, и поедем.

– Еще чего! Я привыкла отдыхать у моря три недели с двадцать пятого июля, – стук отодвигаемого стула, – и ни днем позже! А ты предлагаешь середину августа! В Ялте в это время нечего делать!

– Можно поехать в Сочи…

– Я все время отдыхаю в одном правительственном санатории!

Снова молчание.

– Наташа, пожалуйста, не отказывай, поставь меня на очередь.

– И не проси! Еще чего! Папаша решил любимой семнадцатилетней дочурке купить двухкомнатный кооператив! А не жирно?! Это же больше пяти тысяч! Что останется на твоей книжке?

– У меня хорошая пенсия, нормальная зарплата…

– Нет и еще раз нет!

– Тогда я сам все сделаю!

– Ага, – насмешливо говорит тетка, – в моей квартире жилая площадь сорок шесть метров, на каждого приходится больше пятнадцати, так что ни на какой учет тебя не поставят.

– За что ты так с ней?! – Стук по чему-то твердому – наверное, папа ударил кулаком по крышке стола. – Откуда у тебя такое отношение к родной племяннице? – В его голосе негодование.

– Она сама во всем виновата, она неблагодарная. Она не понимает, что я для нее сделала. Я вытянула ее из деревни, определила в элитную школу, она живет в центре города и все равно волком смотрит. У твоей дочери очень тяжелый характер. Это ж надо – за три года ни одной подруги, всех учителей против себя настроила…

Никого Галя против себя не настраивала. Так уж получилось, что в элитную школу, на Рымарской, Галя в первый же день надела сапоги-чулки и тоненькую французскую шубку – таких у Сурэна было всего две, и мама одну успела выхватить. Хоть и начало апреля, но погода была прохладная.

В Харькове люди одевались хуже, чем в Минске и даже в Березино. Когда она шла по улице, многие оборачивались на ее брючные костюмы, пошитые на заказ из добротных тканей, на свитера и кофты, тоже связанные на заказ. На платья из тончайшей шерсти, льна, натурального шелка, на приталенную французскую синтетическую шубку «под леопарда», вызвавшую в школе сильнейшую волну ненависти. А уж какую зависть вызвало ее белье, увиденное одноклассницами, когда она переодевалась к уроку физкультуры! Но все это детский лепет по сравнению с реакцией на сапоги-чулки.

Приходит она в восьмой класс, садится за парту, заходит учительница – копия царица Клеопатра: глаза подведены, волосы цвета воронова крыла, в кримпленовом костюме, руки в кольцах, в ушах огромные серьги, на ногах сапоги-чулки. Похуже, чем у Гали, – Галкины лаковые, в обтяжку, а у той какие-то матовые, ногу не облегают. Училка обводит взором класс и останавливается на Галке.

– У нас новенькая, – утвердительно говорит она, ее голос звучит явно недовольно.

Галя поднимается:

– Гармаш Галина.

– Откуда ты приехала?

– Из Белоруссии, из села под Минском.

– Все понятно, – с нескрываемым злорадством говорит учительница и смотрит, прищурившись, будто Галка не человек, а блоха. – В деревне тебя не научили, что нужно брать с собой сменную обувь?

Волосы, стянутые резинкой в конский хвост, зашевелились – не от ужаса, а от негодования, губы постепенно немели.

– В селе меня научили брать сменку, когда идет дождь. – Галка представила себе, что училка тоже блоха.

Наверное, у нее это получилось, потому что училка моргнула и взгляд ее стал жестким.

– Завтра без сменной обуви ты в школу не войдешь! – Губы учительницы вытянулись в ниточку.

– Хорошо, – кротко ответила Галя и села.

На перемене одноклассница обозвала ее деревенской дурнушкой. Остальные подобострастно заржали. Галя даже головы не повернула – она уже привыкла, что здесь ее ровесницы красят ногти, брови, ресницы, даже губы, и она на их фоне действительно дурнушка. На следующее утро Галя пришла в школу со сменной обувью – с туфлями на платформе. Клеопатра на какое-то время потеряла дар речи, фыркнула и начала урок. На перемене Галю вызвали к директрисе.

– Тебе еще рано носить такие туфли.

– Моя мама так не считала, она купила их еще в прошлом году.

– Что ж, тогда завтра пусть ко мне придет твой папа.

Папа пришел. Галка осталась за дверью, но все слышала – папа посоветовал директрисе следить за другими ученицами, которые размалеваны, как шлюхи в борделе, а к его дочке лучше не приставать, она хорошо учится и одевается так, как он считает нужным, и пусть кто-то попробует занизить ей оценки, он до Москвы дойдет! Лучше б папа так не говорил – учителя объявили ей войну. Ее вызывали по пять раз подряд в надежде поймать на невыученном уроке. Но не поймали. И отстали.

А вот одноклассницы не отстали. Больше всего Галю цепляла комсорг по кличке Купа – фамилия Купченко. В Купе было то, чего Галя, сельский ребенок, еще не видела, – жажда командовать и быть в центре внимания. Даже у «инкубаторских» этого не было. Очень похожая на хорошо откормленную таксу с поросячьими глазками и скошенным подбородком, Купа везде совала свой нос и обо всем докладывала Клеопатре. За ней ходил преданный табунчик одноклассниц: когда надо – ржал, аплодировал или презрительно фыркал. Галке они мстили за то, что она их в упор не видела и «ходила сама». И вот во время большой перемены, косясь на Галю, стоящую неподалеку, Купа «заводит пластинку».

– Как можно жить с такими ногами? – бросает Купа в пространство. Табунчик подобострастно ржет и фыркает. – Моя мама танцевала в ансамбле «Жок», у нее очень красивые ноги.

– У тебя мамины ноги! – Табунчик бьет копытцами.

– Разве это туфли? Мой папа… он генерал, обещал прислать из Москвы французские, а не какой-то там дерибас.

Галя не шевелится. Облокотившись о подоконник, она пялится в окно и со скукой думает, что будет дальше.

– Летом я поеду в Москву. Я говорила, что окна бабушкиной квартиры выходят на Красную площадь, прямо на Мавзолей?

– Твоя бабушка живет в ГУМе? – с иронией спрашивает Галя, не поворачивая головы.

И тут случается непредвиденное: Купа бросает подружек, забирается на парту, одиноко стоящую тут же, в коридоре, и, приняв ораторскую позу, выдает:

– Мой отец работает у Брежнева! Я не такая, как все, я из особой семьи!

Такой паранойи Галка еще не видела. Наверное, школа тоже не видела, потому что до странного быстро обмякшую Купу две подоспевшие учительницы под руки сняли с парты и куда-то повели.

– А мой отец учил летать Василия Сталина, он дружит с Маресьевым и еще кучей людей из Кремля, и Шульженко знает, – спокойно говорит Галка табунчику, и одноклассницы, испуганно топая по паркету, натертому мастикой, валят в класс.

После этого от нее все отстали, и она подружилась с Олей, маленькой и тихой девочкой. Подружилась как-то необычно. Оля не пришла в школу, а на следующий день Клеопатра пристала к ней: мол, почему прогуляла? Оля глаза в парту и молчит.

– Завтра чтобы пришла с родителями.

– Не приду!

Клеопатра разразилась гневом – ненадолго, потому что надо же урок проводить. На перемене Оля подходит и говорит:

– Вчера мой папа ушел.

И смотрит такими глазами, что у Галки внутри все оборвалось.

– Ты ж никому не скажешь? – спрашивает Оля.

– Никому.

Галка тем временем страшно мучилась – ее туфли замучили. Как же тяжело весь день ходить на каблуках! К последнему уроку у нее ломило спину, немели пальцы ног, но она не сдавалась! Слава богу, к концу апреля потеплело и Галя переобулась в босоножки на низком каблуке. И она с изумлением обнаружила, что пальцы ног деформировались – они сбились в кучку, ближе к большому, и уже больше не вернулись на место. Оля в десятом классе уехала в Одессу – ее мама вышла замуж…