Бизнес и/или любовь. Шесть историй трансформации лидеров: от эффективности к самореализации Лукина Ольга
— Ваш клиент безнадежен?
— Ну я бы не стала так говорить. Есть над чем поработать, — улыбнулась я ему в ответ.
Макс уже занырнул в свой телефон, который лежал всю нашу встречу на журнальном столике на беззвучном режиме и уже раз пятьдесят светился от звонков.
Он вежливо и деловито попрощался.
— До следующего понедельника! — оглянулся он уже в дверях. — Это уже становится традицией, — добавил он, улыбнувшись.
Жалость
Макс был чрезвычайно горд собой. Вот уже в который раз ему удавалось удержать свою цель — быть на нашей встрече вовремя. Он глянул на часы, стрелки показывали 15.05, а мы уже сидели друг напротив друга. Я улыбнулась ему в ответ. Из окна вдруг пробился яркий солнечный луч. Максу удивительно шла рубашка мягкого голубого цвета, оттененная галстуком глубокого синего цвета с абстрактным золотистым рисунком. Шелковистый блеск галстука подчеркивал цвет его умных и живых глаз.
— Макс, хоть вы и не любите галстуки, но этот галстук вам очень идет.
— Благодарю вас! — Макс расплылся в широкой улыбке.
— Вы делаете большие успехи. — Я кивнула на часы. — У нас сегодня есть достаточно времени поработать.
— У меня всю эту неделю мелькали интересные мысли, воспоминания после нашей прошлой встречи. Наш разговор явно запустил какой-то процесс внутри. Я думал о своей привычке жалеть своих сотрудников. На самом деле это сильно мешает мне строить работу команды эффективно.
— Я вам верю! Вы говорили, что склонны жалеть людей, которыми руководите, если у них нет таких выдающихся способностей, как у вас. Верно?
— Да, все верно.
— Но если взглянуть правде в глаза, то людей, таких же одаренных и талантливых, как вы, вообще очень немного! Получается, вам приходится удерживать на своих плечах намного больше ответственности, чем хотелось бы. Это съедает ваше внимание, силы и время, отрывает от более серьезных и актуальных для вас как для руководителя задач. Макс, как вы думаете: что лежит под вашей привычкой жалеть?
Лицо у Макса снова стало забавным. Он ослабил узел галстука, отодвинул свой мобильный на дальний край журнального столика и перевернул экраном вниз. Мой клиент приготовился к приключению. Я нечасто встречаю людей, которые так любят узнавать и изучать новое.
— Не все люди рождаются с гениальными мозгами. Но значит ли это, что эти люди не могут быть успешными и счастливыми?
— Чего-то они, конечно, могут добиться, но не того, что я. И главное, я вижу, что даже средненьких результатов им приходится добиваться совершенно другими усилиями, нежели мне.
— Макс, но если они взрослые люди, то у них есть способность понимать свои возможности и свои ограничения, ставить перед собой посильные задачи. Уровень амбиций в норме является продолжением внутренней силы и потенциальных возможностей человека. Им может быть интересно решать задачи на своем уровне. Они так же могут испытывать драйв и радость от найденного решения.
Макс рассеянно блуждал взглядом по моему кабинету.
— Но ведь кто-то же может заблуждаться в правильном определении уровня своих способностей и хотеть того, чего не может достичь?
— Для этого существует психотерапия, она помогает человеку избавиться от невротических иллюзий и получать удовлетворение от реальных возможностей. Ни вы, ни я, уверена, не должны за счет себя обслуживать чьи-то необоснованные хотелки.
— Звучит очень разумно, — сухо заметил Макс.
— Ну представьте себе, пожалуйста, если мы с вами сейчас вдруг вознамеримся станцевать балетную партию в Большом театре. Как вам эта идея? — решила я пошутить и подключить детскую, чувственную часть Макса.
Макс улыбнулся.
— Да, я представил себе. Прикольно.
— Я думаю, как бы мы с вами ни хотели, никто нас с вами на сцену не выпустит. А если вдруг мы туда и вырвемся благодаря своему упорству — то либо связки порвем, либо сцену проломим.
Макс засмеялся в голос.
— Но мы с вами сейчас здесь. Каждый на своем месте, и каждый по-своему успешен. А сцена Большого театра — явно для других людей, чей дар и самореализация — в балете. Я лично не нуждаюсь в их жалости. А вы?
Макс прищурился и многозначительно на меня посмотрел.
— Нет, не нуждаюсь. Кажется, вы меня поймали, — улыбнулся он.
— Ну если мы договорились на рациональном уровне, можно нырнуть еще глубже. Если вы не думали над этим аспектом жизни, значит, вы исходили из какого-то утверждения, которое приняли как аксиому очень давно. Обычно мы это легко делаем в детском возрасте, а потом тащим с собой по жизни.
Где кончается добродетель?
— Скажите, вам бывает иногда неловко перед другими людьми за свои возможности?
— Думаю, да. Это ощущение мне близко.
— Когда вы могли впервые его испытать?
Макс будто пропускал мои слова через себя и открывал файл за файлом в своей памяти. Он задумчиво молчал некоторое время.
— Мне кажется, очень давно. Определенно! Наверное, когда пошел в школу.
— Это касалось ваших интеллектуальных возможностей?
— Да, безусловно. Вы знаете… и не только. Я ведь жил ребенком в Гаване. Это до сих пор место парадоксов. Я пошел в первый класс, и меня уже тогда поражала разница в возможностях иностранцев и кубинцев. У меня дома, к примеру, было полно всякой еды, одежды и игрушек… А у местных мальчишек был один самодельный футбольный мячик на всех и говядина по талонам раз в месяц. Мы ездили на машине, а они бегали босые в рваных штанах. Это было как-то странно. Неправильно и несправедливо.
— Вам было их жаль?
— Ну, видимо, да. Мне кажется, мне хотелось поделиться. — Макс улыбнулся.
Я почувствовала невероятную теплоту к своему клиенту.
— Макс, вы были очень добрым и чутким мальчиком. Я бы даже сказала, с обостренным чувством совести. Но выводы, которые вы сделали о жизни тогда, были выводами ребенка. А у ребенка нет такого жизненного опыта и объемного видения, как у взрослого человека. Похоже, что со временем детский вывод превратился в ваш внутренний запрет на принятие своих возможностей.
— Это комплекс вины?
— Да. Защищаясь от чувства вины за данные вам большие возможности, вы, видно, еще ребенком решили брать часть «жизненного груза обделенных кубинских детей» на себя. Так вам становилось легче. А повзрослев, вы неосознанно перенесли эту модель на других людей, не таких одаренных, как вы.
— Похоже на то, — задумчиво проговорил Макс.
— Получается, ваша привычка «жалеть подчиненных» — это следствие найденного вами детского способа выживания. Взрослого человека этот способ, надо сказать, весьма ограничивает; он вреден для обеих задействованных сторон.
— Вред для меня самого сейчас очевиден. А в чем вред для людей, которых я… жалею? — удивился Макс.
— Вы обесцениваете их возможности, Макс. Это форма превосходства, и в глубине это их унижает.
— Превосходства? — Макс почти подпрыгнул в кресле. — Неожиданный ракурс. Вот уж что угодно, но только не это. Никогда не стремился относиться к людям с превосходством. Напротив, я ненавижу, когда другие люди так себя ведут.
— Я не сказала, что вы сознательно преследуете цель унизить своих сотрудников. Ни в коем случае! Вы обесцениваете их способности самостоятельно справляться с посильным для них уровнем задач и чувствовать себя успешными на своем уровне… В конце концов, чувствовать себя с вами — по-человечески — на равных.
— Я никогда не смотрел на это под таким углом!
И вот я снова со своим блокнотом. Мой клиент раскрывался передо мной как человек. Что я чувствовала к нему? Определенно, все большую симпатию. Он имел власть, деньги, реноме, серьезный вес на внутреннем и на внешнем рынке топ-менеджеров. Но при этом держался удивительно демократично. С большой самоиронией. Ни грамма фальши и самолюбования, никакой закованности в статус. Скажем так: дорогой костюм не подчинял себе Макса — не обязывал слыть крутым парнем. Мне было приятно общаться с ним. Органично. Комфортно.
В нашей бизнес-элите я редко встречала людей, настолько свободных от стереотипов периода дикого капитализма. Максу было около сорока, но он сохранил в себе искренность, какие-то юношеские черты. В его душе жили доброта и сочувствие к людям. Временами создавалось ощущение, что этого было даже слишком.
Галстук — в портфеле. Никакого желания произвести впечатление. Готовность услышать критику. Желание узнавать и развиваться. Умение естественно держаться на равных с собеседником.
Мысленно исследуя эти впечатления, я подумала о том, что такому человеку непросто, наверное, было быть руководителем в корпоративном мире, тем более в его российской версии. Демократичность, неозабоченность авторитарностью и доминированием большинство обычно истолковывает как слабость.
Опасные чувства в жестком бизнесе
На встречу через неделю Макс пришел в необычном для него нервном, взбудораженном состоянии. Он опоздал на двадцать минут. С огромной досадой приносил извинения. Было видно, что он расстроен, что ему искренне жаль потерянного времени. Он спешил сесть в кресло, спешил поскорее начать разговор, был сконцентрирован, но внутреннее напряжение отвлекало и его самого, и меня. Я определенно чувствовала дискомфорт.
— Макс, что у вас случилось?
— А, ничего страшного. Ради бога, простите, — отмахнулся он. Мышцы его лица сковывало какое-то мимическое выражение, которое он, похоже, никак не мог сбросить. — Не удалось вовремя выйти из кабинета нового босса — нельзя было вырваться из разговора.
— Вы уверены, что с вами все в порядке?
— Да. Все нормально. Обычная рабочая ситуация. А что не так?
Я физически ощущала сильное напряжение Макса. Но мой клиент, похоже, верил, что ему удалось надежно спрятать свои живые и сильные чувства.
— Как вы думаете, Макс, вы пытаетесь скрыть неприятные переживания больше от меня или от себя? — задала я прямой вопрос.
— Да нет. Таких задач у меня нет точно. Я ничего от вас не прячу.
— Может быть, вы что-то прячете от себя? Мне кажется, вы пытаетесь игнорировать какие-то свои внутренние переживания. У вас какие-то сложности с вашим новым боссом?
Макс помолчал немного и не стал сопротивляться.
— Раз вы считаете это важным для нашей работы, я готов об этом поговорить.
Он немного откинул голову на спинку кресла, вздохнул и приподнял брови. На его лбу пролегла глубокая морщина.
— Меня сегодня с утра завела обстановка на работе. Я приехал в офис в девять тридцать, хотел немного поработать в тишине, у меня был четкий план на день. Я все рассчитал и собирался вовремя приехать сюда. И вдруг «сверху» раздался звонок по селекторной связи. В полпервого наш новый босс назначил экстренный совет директоров. Совещание было собрано внезапно, очевидно, это поломало планы не только мои, но и других руководителей. Я мог бы понять это решение, если бы действительно случился серьезный форс-мажор. Но самое неприятное: как я ни силился, я так и не понял причину. Битых два часа обсуждали какую-то хрень.
— Что вы обо всем этом думаете?
— На мой взгляд, это неконструктивно для бизнеса. Все время декларируется цель командной эффективности. А сегодня на ровном месте отняли у всех членов совета директоров полдня, всем пришлось «снести» важные встречи и далее по списку. И еще… я вижу в этом какое-то пренебрежение ко времени и к работе директоров. Барину захотелось, и по щелчку все должны всё бросить и собраться, — с явным раздражением сказал Макс.
— Выглядит именно так. — Я вздохнула, вынужденная присоединиться к мнению своего клиента.
Макс задумчиво молчал. Мышцы на его лице были по-прежнему напряжены.
— Макс, вас это так расстроило или были еще какие-то события?
— Ближе к концу совещания босс попросил меня задержаться. Он начал издалека, давая мне понять, что на меня поступают жалобы от некоторых директоров.
— А на что они жалуются? И кто конкретно?
— Имен он не называл. Прозвучали какие-то не подтвержденные фактами претензии в моем «деструктивном сопротивлении новым требованиям», в «некомандности», в «резкости и надменности по отношению к коллегам». Люди якобы вынуждены просить у руководства компании защиты и поддержки.
Макс выглядел весьма озабоченным и расстроенным.
— Это серьезное заявление. Что вы почувствовали в этой безусловно неприятной ситуации?
— Да ничего особенного не почувствовал, — вздохнул Макс. — Просто сказал боссу, что он дезинформирован и не видит всей происходящей картины. Я спокойно предложил ему обсудить в деталях требования к каждому члену команды. Я четко аргументировал свою жесткость как руководителя проектов по отношению только к двум конкретным людям. Как руководителя проектов меня совершенно не устраивает качество их работы. Они слабое звено в команде.
— А какого рода у вас проблема с этими конкретными людьми?
— Проблема в их некомпетентности и безответственности по отношению к делу. Но, пожалуй, самое главное — это их неготовность к критике и развитию. Я четко выразил, что не согласен, что меня в этой ситуации выставляют агрессором. Я требую от них только то, что они должны по своим должностным обязанностям.
— Удалось достичь понимания?
— Не уверен. Такое было ощущение, что моему новому боссу все мои аргументы были не очень интересны.
— Макс, как вы думаете почему?
Макс тяжело вздохнул. И вдруг спохватился — сообразил, что забыл снять галстук. Он ослабил петлю. Снял галстук. Бросил его на кресло. Немного обмяк.
— Я думаю, что у него какие-то другие приоритеты и задачи сегодня. — Макс вздохнул, но быстро вернулся в свое позитивное состояние. — В нашей компании что-то меняется. Нет ничего постоянного в этом мире, — улыбнулся он.
Я не могла пока понять до конца, что происходит в отношениях между Максом и его новым руководителем и насколько это все серьезно. Но моя интуиция подсказывала, что это не просто рядовое недопонимание. Я почти физически чувствовала, как моему клиенту не хотелось смотреть на происходящие изменения в компании, не хотелось осознавать их значение для себя. Для Макса такое игнорирование могло быть весьма опасным. Профессиональная часть жизни была для него весьма значимой.
По какой-то причине он не хотел прикасаться к своим чувствам. Он полностью игнорировал свое здоровое раздражение, жестко разрывая контакт с самим собой. Конечно, как терапевт я не должна была и не собиралась становиться молчаливым соучастником такого процесса.
Правда больше не нужна, нужен пиар?
— Макс, как давно Теди ушел из вашей компании?
— Скоро будет полгода. Он ушел раньше, чем планировал.
— Почему он расторг свой контракт? — насторожилась я.
— У него серьезно заболела жена. Он принял решение вернуться с ней в Берн. Там их дом и взрослые дети. Он лично возит ее на процедуры. Ей, похоже, осталось не так долго жить, и он дорожит каждым моментом, который может провести с ней. Вот так… — Макс тяжело вздохнул.
— Ужасно жаль! Вы рассказывали, у него были такие радужные планы на пенсионную жизнь.
— Это правда, — с какой-то пронзительной грустью сказал мой клиент.
Я тоже почувствовала сильную грусть. Мы все бежим за своими новыми победами многие годы, наивно веря, как дети, что впереди будет какая-то другая, счастливая и легкая жизнь, когда мы сможем быть с любимыми людьми, спать, радоваться, путешествовать столько, сколько захотим… А впереди может поджидать болезнь, страдание и смерть. Черт, как же важно жить сегодня!
Охваченная своими переживаниями, я взглянула на Макса. Он смотрел прямо на меня, видимо, пытаясь прочитать, что со мной происходит. Я увидела в его синих глазах ту же печаль и страх. Мы переживали с ним одно и то же! Мне так хотелось разделить с ним свои чувства и мысли, поговорить об этой ситуации. Но в следующее мгновение, видимо, испугавшись своих чувств, Макс уже поставил между нами стеклянную стену.
— Послушайте, Ольга, я бы не хотел произвести впечатление параноика. Да, я переживал уход Теди чисто по-человечески. Я глубоко сочувствовал ему, я жалел, что наше партнерство закончилось. Я считал и продолжаю считать, что оно было редкой удачей. Но, я подчеркиваю, я не зацикливался, я старался воспринять приход нового босса позитивно. Я не ребенок, чтобы оплакивать расставание с Теди, я был готов к переменам. Я не был предубежден, — заключил Макс в не свойственной ему резковатой манере.
— Да я и не собиралась причислять вас к параноикам! С чего вы это взяли? — удивилась я. — Я хочу прояснить, кто ваш новый босс, что меняется в компании с его приходом и что это все значит для вас. Вы же не компьютер, а живой человек, Макс. На вас и на вашу эффективность не может не влиять окружающая обстановка.
Макс внимательно посмотрел на меня. Видимо, мои доводы показались ему убедительными.
— Мой новый босс Андрей родом из Одессы, много лет работал во Франции, эм… имеет репутацию агрессивного и амбициозного карьериста. Манипулятивен и неприятен в деловых отношениях, но весьма успешен в корпоративном мире. Это все, что я о нем узнал от знакомых коллег.
— А каковы ваши личные впечатления после некоторого опыта взаимодействия с ним?
Макс задумался.
— Сильно старается выглядеть крутым перед акционерами. Озабочен властью и собственным пиаром. — Макс говорил нехотя, тщательно подбирая слова. — Андрей анонсирует какие-то невероятные подвиги во благо компании. Презентовать планы он явно умеет, но для меня некоторые его заявления звучат весьма неубедительно и… ненадежно. Уже сегодня видны опасные нестыковки и другие симптомы. Но вот почему-то эти симптомы как-то раз за разом ускользают от внимания акционеров. Списываются то на сложности кризисного рынка, то на ошибки какого-нибудь исполнителя. А иногда цифры просто подтасовываются. В фокусе внимания в последнее время только его статус героя: Андрей — ударник труда и гигант мысли, — с оттенком горечи закончил свое описание Макс.
— Макс, а вы выражали свои опасения акционерам?
— Да, у меня был приватный разговор с одним из них. Но реакция была какая-то странная. Не знаю… посмотрим.
— Макс, если я вас правильно начинаю понимать, ваш новый босс не прочь присвоить победы, а провалы в проектах, которые могут произойти в будущем, скорее всего разделит на всех. Так?
— Как всегда, вы поняли все точно. Собственно, поэтому недавно на одном из совещаний я позволил себе задать прямые конкретные вопросы новому финансовому директору и потребовал обосновать промежуточные итоги и цифры. Вот, собственно, после этого финансовый директор и побежал к «папе» — докладывать, что его оболгали, прилюдно оскорбили, не поняв глубины его лучших намерений для компании.
Тонкий налет цивилизованности
— Макс, я полагаю, в команде тоже происходят изменения в связи с появлением нового босса?
— Да, а как иначе? Андрей пытается укрепить свою позицию, привел с собой трех новых директоров. На мой взгляд, они довольно слабые профессионалы, но преданны ему. Недавно уехал еще один немецкий коллега из старой гвардии. Акционеры не продлили с ним контракт в этом году.
— Макс, какие чувства вызывают у вас последние изменения и новые тенденции в компании?
Макс напрягся. Вопрос о чувствах был для него, по всей видимости, не очень комфортен, а может быть, даже опасен.
— Неприятные. — Макс откинул волосы со лба. И вдруг заговорил довольно чувственно: — Наша компания потихоньку начинает превращаться в огромный серпентарий. Причем запечатанный в одной стеклянной банке. К моему большому сожалению, новых людей совершенно не зажигает работа с высоким стандартом качества. Они конкурируют не в профессиональной эффективности, а в способности манипулировать. Качественный самопиар, уход от ответственности, подтасовки, инсинуации, лесть — вот навыки, которые они оттачивают. Похоже, они вовсе не задумываются о будущем бизнеса. Приоритет — личная выгода сегодня и власть. Вот их ценности. — Договорив, Макс махнул рукой, как бы отмахиваясь от последних слов, как от сигаретного дыма.
— А как на эти изменения реагируют старые директора?
— По-разному. Кто-то присматривается, не делая пока резких движений. Я говорил: один сразу ушел, как только узнал о назначении нового генерального. Сейчас двое коллег задумываются об уходе, смотрят по сторонам. Вопрос в том, что найти позицию, которая бы соответствовала их нынешнему статусу, весьма непросто.
Макс задумчиво вздохнул, помолчал и вдруг добавил:
— Вы знаете, что меня действительно удивляет, — насколько же быстро с большинства моих коллег при первых сигналах опасности слетел тонкий налет цивилизованности.
— Что вы имеете в виду?
— Я удивляюсь поведению многих людей в нашей компании сейчас. Вроде бы все эти годы они были адекватными людьми, старались развиваться, с ними можно было договориться. А сейчас они притихли, прислушиваются и жмутся к новой власти, пытаясь быть ей угодными. Кто-то из старых коллег сегодня может быть вполне прямым и открытым с тобой, но это совершенно не означает, что завтра он не поставит тебе подножку. Будет стратегически выгодно — поставит и найдет способ себя оправдать без всяких там углублений в вопросы совести и этики. Я вообще начинаю думать, что ценности большинства наших людей давно деградировали. Здравомыслящему человеку это просто никогда не понять.
Столько чувств, столько боли и страсти! Макс меня поразил.
— Макс, я чувствую, что вам больно видеть, как меняется сама культура вашей компании и ее ценности. Разрушается то здоровое ядро, что удалось построить Теди, вам и вашей команде. Большинство людей начинает мимикрировать, соответствуя новым требованиям. Помните, что вы мне рассказывали о своих сомнениях, когда принимали решение работать в российском бизнесе? Будто ожили ваши самые страшные опасения.
Мы оба замолчали в глубокой и печальной задумчивости. После долгой паузы я аккуратно спросила:
— Что вы собираетесь делать?
— Я стараюсь не особо обращать внимание на все это, не зацикливаться. Я знаю одно: я должен качественно делать свое дело. Как говорится: «Делай что должен, и будь что будет!».
— Макс, а кому и что вы должны, кроме самого себя? — с внутренним возмущением спросила я.
— Ольга, не все так просто. Нам в жизни никто не обещал идеальных условий. Я не маленький мальчик, чтобы дезертировать при первых сложностях. У меня есть обязательства перед акционерами, перед большим количеством людей, которых я привлек к проектам. И я не хочу бросать свои проекты. Они мне интересны, и я хочу довести их до успеха, до конца!
Добро нельзя причинить
Я закрыла за Максом дверь. В моем кабинете осталась напряженная тишина. Я почувствовала усталость, сессия выдалась сегодня нелегкой. Макс общался со мной вежливо, но так жестко, как будто я собиралась отнять у него что-то жизненно важное и он вынужден был это «что-то» ожесточенно защищать.
У меня остался неприятный осадок, но я вынуждена была пока отступить. Добро, навязанное силой, так же разрушительно по сути своей, как и причиненное зло. Это тоже насилие. Макс имел право на свою веру и на свои заблуждения. На свой путь и на время для осознаний.
Я села за свой блокнот и попыталась собраться с мыслями.
У меня было отчетливое ощущение, что своими вопросами сегодня я помешала Максу остаться в привычной роли, роли, в которой он отчаянно пытался удержаться. Он привык презентовать миру свою внешнюю «оболочку» — свое ложное «Я». Он предъявлял образ человека позитивного, контролирующего эмоции, способного принимать многое и мириться со многим, невозмутимого, радующегося жизни, объективно оценивающего неурядицы — дескать, «ну, бывает, не стоит придавать значения ерунде».
Пребывая в этой роли, Макс переставал осмыслять происходящее. Он просто делал то, что считал правильным. Вел себя так, как в его представлении было вежливо и необходимо для дела.
Под маской этой роли были погребены его возмущение происходящим и его печаль о прошлом. Он старался не уделять им внимания, закрыться от них наглухо. Макс непреклонно и грубо вытеснял свои чувства, изо всех сил фокусируясь на деловых целях. Почему?
Я тревожилась за него. По не вполне понятным пока для меня причинам Макс относился сам к себе жестоко и потребительски. Он обесценивал тот факт, что мы — социальные существа и стремимся к взаимодействию с людьми. Это природная потребность.
Для каждого из нас важно взаимопонимание с людьми, поддержка, ощущение общих ценностей, добрая обратная связь… Только в такой обстановке мы можем реализовывать себя. Если деловые взаимодействия начинают системно вызывать у нас неприятные переживания — это серьезный сигнал. Не уделять этому внимание — опасная ошибка.
Прежде всего мы должны защищать свое человеческое достоинство.
Это наша личностная ответственность, следующая по значимости после необходимости защищать свою жизнь.
Если отстоять себя не удается достойными для нас способами, тогда самое время задуматься вообще об изменении контекста.
В противном случае мы начинаем предавать себя, и никакие внешние достижения потом не окупят нам потерю своего «Я».
Мой клиент, по всей видимости, верил, как ребенок, что общие законы психики на него не распространяются. Он совершенно серьезно собирался эффективно работать и творить «в тылу врага».
Я интуитивно наконец начала нащупывать гораздо более глубокую и опасную проблему Макса, нежели та, которую он заявил. Какие-то жесткие внутренние ограничения и ложные долженствования держали его в крепких тисках.
Он даже не заглядывал в эти уголки своей души. Причиной, очевидно, был страх.
Мне нужно было набраться терпения. Сначала необходимо было аккуратно и осторожно подвести Макса к осознанию его внутренней несвободы, а потом уже переходить к конфронтации.
Похоже, впереди предстоял нелегкий и долгий путь. Но этот путь обещал быть интересным для нас обоих.
«Классный отдых», или Самолечение адреналином
Все же традиция наших встреч пока оказалась не слишком стойкой. Макс улетел. Он написал мне накануне в субботу: «Приехать в понедельник, к сожалению, не смогу. Решил присоединиться к двум своим давним деловым партнерам в путешествии на яхте. Устал. Нужна разрядка».
После приезда он был сильно занят, разгребал образовавшиеся хвосты. В следующий раз мы смогли встретиться только через месяц.
Макс вошел с шумом, мгновенно наполнив мой кабинет энергией. Во время рукопожатия я почувствовала, как этот быстрый человек пружинит всем телом. Он радостно приветствовал меня и начал говорить, еще не успев опуститься в кресло:
— Отлично выглядите! Как у вас дела?
«Судя по всему, содержание нашей последней встречи Макс вспоминать не собирался», — подумала я. Но я решила быть терпеливой.
— Все в порядке. В прошлые выходные закончила работу над статьей и отправила ее в газету.
— Отлично! Какая тема?
— Здоровая и невротическая культура в организации. Маркеры и стратегии действий, — улыбнулась я.
— Да, тема нынче актуальная. Вы знаете, а я здорово отдохнул! Тринадцать дней на яхте! Просто фантастические дни. Знаете, ранняя весна… Все время штормило. Океан был таким… темным, мощным. Яхту бросало, как скорлупку. Нам приходилось привязываться к мачте. Честно сказать, пару раз чуть не описался от страха. — Макс рассказывал все это с юмором и очень искренне.
— А где вы плавали?
— В Индийском океане. Наша цель была дойти до Ламу.
— Это заповедный островок на востоке Африки?
— Точно. Там фантастика! Как будто сошедшая с гравюры средневековая мавританская жизнь с навьюченными осликами и рыбацкими лодками с деревянными мачтами и пожелтевшими от времени, потертыми парусами. На берегу слышно регги, снуют темнокожие парни с дредами. Взрыв мозга: не понимаешь, где ты оказался и в каком веке. — Макс продолжал фонтанировать.
— Макс, да, там удивительное место. Но идти туда на яхте — это же опасно! Там же всё кишит сомалийскими пиратами! А это опасность покруче штормов.
— Не драматизируйте, Ольга. И от них можно откупиться!
Я почувствовала, как снова наткнулась на какую-то стену. Спорить было бесполезно.
— Ну, вы, видно, оптимистичней меня настроены по поводу человеческой психопатологии, — с тревогой заметила я. — А что больше всего вам понравилось в этой поездке?
Макс посмотрел на меня с интересом, видимо, что-то заподозрив. Приподнял бровь. Улыбнулся. Возможно, он почувствовал иронию, которой не было. На этот раз я говорила абсолютно серьезно. Ситуация, описанная Максом, больше ассоциировалась у меня с опасностью, чем с отдыхом и удовольствием.
— Это прекрасно прочищает мозг! Борьба за жизнь, ни поесть толком, ни поспать, ни на минуту нельзя расслабиться — все силы и все мысли об одном: главное, чтобы тебя не смыло с палубы. Двое суток такого режима — и голова полностью очищается. Ты весь внедрен только в простые, ясные человеческие переживания.
— Есть идеи, а от каких мыслей или переживаний вам так нужно очистить свою голову?
— Да просто от усталости, от напряжения, — абсолютно уверенно ответил Макс.
Макс явно был не расположен сейчас к исследованию своих глубинных проблем, тех, которые гнали его к экстриму.
— А что вы имеете в виду под простыми и ясными человеческими переживаниями?
Макс задумался на секунду.
— Животный страх за свою жизнь, а потом радость, что ты остался живым. Захватывающий восторг от силы и красоты волн… Восторг от риска. Радость от того, что тебя перестало тошнить и можно с удовольствием поесть. Ты вдруг начинаешь все это ясно ощущать физически.
— Макс, дорогой мой, но мы способны ощущать это каждый день, каждую минуту. Может, не так остро, но тем не менее. Это совершенно естественный процесс нашего бытия. Сенсорная система — главный канал коммуникации человека с внешним миром. А у вас получается как-то странно: чтобы вернуть себе способность ощущать, вам необходимо поставить себя на грань жизни и смерти.
Макс перестал улыбаться. Он внимательно, все более сосредоточиваясь, вслушивался в мои слова. Видимо, он уже понял, что в них не было и тени иронии, понял, что я не пыталась заигрывать со смыслами. Но пока не понял до конца, к чему я вела.
Покой — это скучно
— Макс, вы увлекаетесь и другими экстремальными видами спорта?
— Да. Я люблю скорость, гоночные автомобили. Люблю на снегоходе погонять. Ну, горные лыжи, трассы покруче. А еще класснее фрирайд. Люблю с аквалангом погружаться. Да, для меня все это важная часть жизни. Мне нравится экстрим. А вам разве… нет?!
— Мне тоже нравится скорость и риск, но только управляемые.
— А где грань? — Макс явно не был настроен сдаваться.
— В юности меня тоже неумолимо влекло к экстриму, это были невероятные и захватывающие переживания. Все как вы сегодня рассказывали. До сих пор вспоминаю свои студенческие горные восхождения. Восторг от девственной красоты заснеженных вершин и голубых ледников. Восторг от преодоления страха и нечеловеческой усталости. Восторг от ночевки в палатке на высоте четыре тысячи метров в узком кулуаре, в скалах. Только позже я осознала, что не раз была на волосок от смерти, что для некоторых маршрутов у меня не было ни достаточных физических сил, ни технической подготовки, но я просто не хотела об этом думать. Мы проходили под отвесными снежными стенками, шли по ледяным языкам со скрытыми трещинами… Мы будто провоцировали природу преподать нам жестокий урок. Думая об этом, сейчас я ощущаю, как где-то в глубине шевелится ужас. Я очень сожалею, что я заставила своих родителей пережить много бессонных ночей, пока я путешествовала в горах. Запретить они мне не могли, а их уговоров я не слушала. Я ответила на ваш вопрос?
— Да, я, кажется, вас понял. Э… а как вы любите отдыхать сейчас?
— Я тоже люблю кататься на горных лыжах. Но только по расчищенной и размеченной трассе. У меня нет ни малейшего желания наехать на скрытый камень и разбить себе голову. На снежной целине эта вероятность во много раз выше. Остаться живым или повредиться — это уже рулетка. Не будете спорить? — лукаво спросила я.
— Вы правы, не буду. Но все же вы тоже выбираете динамику, скорость? — Все-таки Макс не успокаивался.
— Не всегда. Иногда мне нравится ходить по красивому берегу моря. Смотреть на восход. Чувствовать мокрые песчинки между пальцами. Мягкий ветер на лице. Мне нравится испытывать эти ощущения. Мне нравится слушать океан. Думать. Придумывать что-то новое.
— И вам не скучно? — Макс задал вопрос тихо, я бы сказала — осторожно.
— Вы знаете, нет. Когда вдруг хочется чего-то поострее — я путешествую. Как ребенок, радуюсь и удивляюсь новым и незнакомым местам… А еще люблю танцы, — улыбнулась я Максу.
— Правда? Я тоже. А что вы танцуете?
— Аргентинское танго и сальсу.
— Да ну! Да мы с вами родственные души! И любим одно и то же! — Макс пришел в восторг.
Я ощутила, что между нами снова образовалась тоненькая, хрупкая ниточка эмоциональной связи после последних напряженных сессий. Я тоже радовалась этому.
— Макс, это действительно удивительно и здорово! Я думаю, нам это должно помочь лучше понимать друга.
— Мне кажется, у нас с вами все отлично с пониманием.
— Я бы очень хотела, чтобы это было именно так. Но иногда я чувствую, что вы от меня защищаетесь. Я понимаю, на самом деле не от меня, а от каких-то вещей, которые пока не хотите осознавать.
— Правда? — искренне удивился Макс.
— Да. Я надеюсь, что вы не восприняли наш сегодняшний контакт как мое назидание или попытку установить критерии «правильного» отдыха или «правильного» образа жизни.
— Нет. Ничего такого я не почувствовал, — заверил меня Макс.
— Вы, похоже, совсем не оставляете в своей жизни места покою, квалифицируя его как скуку, как напрасную потерю времени. Это достаточно опасное и стойкое ваше заблуждение. Ваша неудержимая тяга к экстриму тревожит меня. От чего на самом деле вы лечитесь запредельным уровнем адреналина в крови?
— Я подумаю над этим. Не волнуйтесь за меня, пожалуйста! Я уже большой мальчик. Благодарю вас, док! Можно я вас так буду называть?
Улыбаясь, я молча кивнула.