Бизнес и/или любовь. Шесть историй трансформации лидеров: от эффективности к самореализации Лукина Ольга

Секретный блокнот в кожаном переплете

Я проводила последнего на сегодня клиента и осталась одна. Села за стол и осторожно раскрыла блокнот, он хрустнул корешком. Пригладив разворот страниц, я пробежала глазами по записям.

Под пунктом номер один шла запись о жене.

«Я уделяю жене слишком мало внимания. Юле постоянно хочется разделять со мной заботу о сыне, обсуждать его успехи, его взросление, поступки, сюжеты столкновений с миром взрослых. Ей хочется проговаривать какие-то стратегические моменты воспитания. Хочется обсуждать бытовые вопросы, крупные покупки, возможные перемены в доме и тому подобное. Она хочет записать свой сольный диск, но боится. Я должен ее поддержать. Она талантлива. Но что-то идет не так в наших отношениях.

Ей не хватает моментов, когда мы вдвоем.

Я должен регулярно уделять ей внимание. Может быть, это должны быть два ужина в неделю? И одна романтическая поездка в месяц на уик-энд?»

Под вторым пунктом была запись о сыне.

«Майк — славный малыш, но он почти меня не видит. Я не очень хороший отец. Это неправильно. Я должен два раза в неделю приезжать домой не позже 19.30, чтобы успевать общаться с сыном и укладывать его спать. Я должен регулярно, а не раз от разу заниматься развитием его математических способностей.

Мой сын для меня важен».

Под третьим пунктом оказались родители.

«Мое общение с родителями уже давно — не чаще двух раз в месяц в скайпе. Оно сводится к дежурным вопросам: «Как дела?» и «Нужна ли какая-то помощь?». Это как-то неправильно! Они стареют.

Нужно больше говорить с ними, попытаться понять, чем они живут, о чем думают, как смотрят на сегодняшний мир.

Я должен пару раз в году проводить с ними хотя бы по неделе».

Под четвертым пунктом шла запись о друзьях.

«Друзья обижаются из-за моей постоянной занятости. Они думают, что я пренебрегаю встречами, днями рождения, потому что они перестали мне быть интересными и я „воспарил“. Но это не так.

Общение с друзьями — это важно для меня. Мне нравится с ними встречаться, необходимо выделять время для этих встреч. Мне нужно поздравлять ребят с днем рождения. Иногда нужно самому написать и поинтересоваться, как дела».

Пятый пункт был посвящен личностному развитию.

«Я что-то теряю, когда не познаю мир за рамками своей работы. Театральные премьеры, выставки живописи, книжные новинки — все это важно для разностороннего развития. Юля уверена, что, когда я отклоняю очередное сотое ее приглашение в оперу или галерею, — это потому что считаю это несерьезным баловством или женскими играми. Я понимаю, что я сам себя обкрадываю.

Нужно включить в свой план посещение культурного мероприятия два раза в месяц.

Книги. Я должен оставлять время для художественной литературы.

Я совершенно не знаю современной прозы. Классику я, похоже, начинаю уже забывать. Ее надо бы перечитывать».

Под шестым пунктом стояла благотворительность.

«Нужно больше делать добра.

Отписать денег очередному детскому дому — этого недостаточно. Я мог бы больше. Нужно об этом подумать.

Может, создать благотворительный фонд помощи животным? Было бы здорово все это делать вместе с сыном».

Под седьмым пунктом было написано — Мария.

«Она стареет. Она скучает и всегда рада меня видеть. Просто класть регулярно деньги ей на счет — недостаточно! Это неправильно.

Я должен найти время посылать ей маленькие посылки с ее любимыми конфетами и болтать с ней о чепухе хотя бы два раза в месяц. Я должен ее навещать».

Этот пункт был написан на следующем листе и другими чернилами. Видно, Макс дописал его позже.

Я сидела, замерев, как человек перед лицом магического действия. Удивительно! Еще семь лет назад он трезво оценивал себя и собственную жизнь. Ему было 33–34 года, и он был честен с собой. Признавал проблемы в их истинном, буквальном виде. И без всякого сопровождения психотерапевта! Аналитический ум, мужество и честность этого человека не могли оставить равнодушной.

Но еще больше поражала разрушительная и неумолимая сила его сценария. Мощная жизненная энергия этого человека упиралась во что-то непреодолимое внутри него. Макс видел проблемы. Он предвосхитил свой будущий кризис и хотел его предотвратить.

Но вот перейти с уровня понимания на уровень действий и изменений он не смог.

За счастье нужно заплатить

Макс отхлебнул глоток зеленого чая и прикрыл глаза. Затем он поднял взгляд и спросил:

— Как вам это?

— У меня чувства сильные и разные. Меня в очередной раз поразила неординарность и сила вашего ума, ваша способность адекватно и четко оценивать происходящее. Мне очень приятна ваша искренность и мужество обнажать свое несовершенство… — Я задумалась, подбирая слова. — Но мне даже трудно передать словами мое огромное удивление. Вы семь лет назад написали свой жизненный план, определили приоритеты и ничего не сделали! Мне от всего этого очень грустно.

Макс взглянул на меня.

— Мне сейчас тоже.

— Макс, а что вас тогда побудило все это написать?

Он задумался, поерзал в кресле, будто бы пытаясь удобнее усесться.

— Наверное, здесь важны два момента. Мы впервые сильно поссорились с Юлей из-за моей вечной занятости. И второе: мы тогда впервые поехали с ней не в какое-то активное путешествие, а на Мальдивы. Это была настойчивая просьба жены. Там, на этом маленьком островке…

— Там время замедлилось, — подхватила я его мысль.

— Да, так и есть. Еще в Мале я купил этот прикольный блокнот из змеиной кожи. Сам не знаю почему. На острове был плохой интернет, ноутбук пришлось отложить. Вся жизнь замирала в девять вечера. Вдруг мне захотелось взять в руку карандаш…

— А потом? За все эти годы вы хотя бы мысленно возвращались к этому блокноту?

— М-м-м… Редко, — сказал он со вздохом.

— И что вы чувствовали, когда вспоминали о нем?

— Как-то становилось… — он опять поерзал в кресле, — как-то не по себе. Такое неприятное скребущее ощущение. Знаете, такая вспышка в сознании, только не света, а темноты. Но это всегда быстро проходило. Захватывали текущие проблемы, поток информации, какие-то горящие сроки… И воспоминание о блокноте отступало.

— Как вы думаете, что могли означать эти ощущения?

— Наверное, что я делаю глобально что-то неправильно, — Макс пожал плечами, — и что все это не кончится ничем хорошим.

— А что вы чувствуете сейчас, спустя семь лет?

Вопросы о чувствах все еще ставили Макса в тупик. Он в обычной своей манере забарабанил пальцами по подлокотнику. Переводил взгляд то на книжные полки, то на носки своих ботинок, то в сторону окна. Наконец несколько неуверенно Макс произнес:

— Разочарование и досаду.

Мы оба замолчали. Как будто отдавали дань памяти тому, что уже было потеряно в жизни Макса. Только через некоторое время Макс заговорил:

— Я вот думаю, если бы я только мог быть более собранным. Если бы я четче организовывал время и распределял свои ресурсы, жестче планировал каждый свой день и выдерживал свои планы, то, возможно, у меня оставалось бы время на другие стороны моей жизни?

Макс, судя по всему, принялся развивать свою излюбленную мысль, уже не новую для меня.

— Макс, остановитесь! Вы заходите на очередной круг, — воскликнула я. — Послушайте себя! Получается, что за право на гармоничную человеческую жизнь вы должны сначала заплатить? А цена — это выполнение роли суперуспешного профессионала, причем не на сто, а на сто пятьдесят процентов?

— Вы считаете планку так сильно завышенной? Мой мозг может намного больше. Мне кажется, планка мне как раз по моим силам.

— Дело не в высоте планки. Я вообще не считаю, что за это надо платить. Право жить, жить гармонично, реализуя свои разносторонние потребности и цели, дано нам самой природой. Подчеркиваю: гармонично! Только в этом случае самореализация личности настоящая. Это полноценная жизнь. А вы не живете! Вы многие годы занимаетесь только тем, что улучшаете собственные же рекорды. Высота вашей планки непрерывно растет, и вы непрерывно наращиваете обороты и вообще почти не оставляете себе пространства для жизни. Вы ощущаете разницу между двумя этими стратегиями жизни?

Макс откинулся в кресле, задумался.

— Вы хотите сказать, что мое ощущение неэффективности в делах — это вообще иллюзия?

— Именно! Причем весьма опасная!

— Но почему я тогда это чувствую так реально?

Родом из детства

Вопреки расхожим представлениям, иррациональная часть личности вовсе не хаотична, это не рвущийся в разные стороны поток неуправляемых эмоций. Стройная система выводов о жизни, сделанных ребенком, найденные им стратегии для выживания и навязанные социумом ценности складываются в сценарий жизни человека.

Сценарий превращает жизнь человека в пьесу с повторяющимися раз за разом сюжетными ходами.

Но в этой пьесе тем не менее, по всем драматургическим законам, есть завязка (детство), кульминация и развязка (то, чего герой более всего боится).

По ходу пьесы меняется все: декорации, актеры, даже зрители. Неизменным остается только главный герой и его «сверхважные» цели.

Стремясь к этим целям, он надеется избежать чего-то очень для себя страшного, но, по парадоксальному закону психической жизни, он бессознательно приходит именно к той самой пугающей развязке.

Итак, Макс больше всего боялся не реализовать свой природный дар.

В этой части его переживаний я его понимала. Природа дала ему выдающиеся математические мозги и необычную, мощную работоспособность. Вероятно, он мог бы стать серьезным ученым, но он выбрал самореализацию через интеллектуальный бизнес. Здесь было больше живости и красок, необходимых его темпераментной натуре.

Маслоу когда-то писал, что быть одаренным человеком — это ответственно и весьма непросто. Если человек реализует свой дар, он испытывает глубокое удовлетворение от этого, ощущает смысл в своей жизни. Если же по каким-то причинам он этого не делает, то испытывает тяжелое, гнетущее неудовлетворение и чувство вины перед самим собой.

Мой клиент явно инвестировал время и силы в развитие и реализацию своего таланта. Результаты были налицо и для него самого, и для окружающих его людей. Значит, природа его переживания вины была какая-то другая. Какая?

— Макс, ответ на рациональном уровне мы вряд ли найдем. Здесь работает какое-то ваше детское утверждение. Я не знаю, но я давно чувствую, что вы как будто что-то отрабатываете или оправдываете.

Стоп. Я куда-то попала своей гипотезой. Макс прищурился, глаза сверкнули огнем. Весь собрался, как пантера перед прыжком.

— Я рассказывал… Когда я еще был маленьким, в Гаване, я помню, что сильно переживал о том, что другие люди живут очень бедно и очень тяжело трудятся. А у меня всегда все было, и мне ничего не нужно было для этого делать. Я не знаю почему, но меня это беспокоило. Я не понимал, почему в школе все мною восхищаются, а мне в общем-то и усилий прикладывать было не нужно. Они не понимали, что мне было все совсем не сложно.

— Да, я помню, что вам было неловко и вы решили жалеть людей, у которых нет того, что есть у вас. Что вы тогда еще придумали для себя, чтобы не быть виноватым за свое благополучие и свой природный талант?

— Мне кажется, я решил тогда: «Раз мне так много дано, я обязательно должен это оправдать и использовать свои возможности на все сто процентов и даже больше».

— Макс, получается, вашей жизнью до сих пор правит мальчик, который чувствует себя виноватым за то, что слишком многое получил. Этот мальчик придумал план: если он сделает невозможное и избавит мир от большей части существующего зла, то тогда его вина наконец растворится и он сможет наконец радоваться и наслаждаться жизнью и своими возможностями.

— Док, неужели все так серьезно?

Я покивала:

— Вы не живете, а реализуете этот жизненный сценарий. Ваши блестящие мозги работают, увы, не на вас, а на ваш сценарий. Как вы понимаете, при такой стратегии победы быть не может. В мире всегда были и будут богатые и бедные люди. Щедро одаренные природой и убогие. В мире всегда было добро и зло. Одно без другого не существует. Вы были очень добрым мальчиком, и вас нужно было научить правильно распоряжаться своим сочувствием, но…

— Да, и в детстве меня привлекали масштабные задачи! — попытался посмеяться Макс в своей обычной манере.

Но вот его смех стал каким-то нервным… и вдруг он заплакал.

— Господи, бред какой-то, — он плакал и говорил, — вы, видно, были правы насчет того, что мои проблемы с эффективностью — это только симптом. Гораздо страшнее моя несостоятельность в жизни. Это какой-то бред! Не хочу упустить все остальное. И так уже много потерял. Я хочу растворить эту чертову вину и этот скрипт! Док, вы думаете, у нас может получиться?

— Почему нет? У вас блестящие мозги, вы теперь научились рефлексировать, вы любите трудиться и умеете побеждать. Плюс у нас с вами сложился крепкий терапевтический альянс, — улыбнулась я Максу. — Вы представляете, какая это сила, когда две наши энергии входят в резонанс?

На заплаканном лице Макса образовалась искренняя, чистая улыбка.

Необычная семья

— Макс, расскажите мне, пожалуйста, о своей семье. Ведь все, что с нами происходит в жизни, совершенно не случайно.

— Это точно. Семейка у меня еще та! Моя мать родилась и училась в Москве. Мой дед был большой медицинский чиновник. Мама закончила медицинский факультет в любимой вами «Лумумбе», защитила диссертацию по анестезиологии и уехала по контракту на Кубу.

— Как вы думаете, почему она сделала такой выбор?

— Я думаю, ей всегда было важно помогать человечеству. А еще я думаю, что ее достал мой дед своими наставлениями о необходимости строить карьеру. Он кого хочешь достанет своим убеждением, что один на свете знает, как руководить и как жить. — Макс улыбнулся.

— А кто ваш отец? Можете о нем рассказать?

— О, он большой романтик и бунтарь, — начал мой клиент с доброй иронией свой рассказ. — Он родился и вырос в весьма влиятельной и богатой чилийской семье. Блестяще учился, закончил медицинский университет, подавал надежды как ученый в хирургии. В то время к власти в Чили пришел Пиночет. Моя тетка уехала в Бостон. Мой дед не захотел эмигрировать. Он считал, что несет ответственность за ресурсы семьи, накопленные не одним поколением. А мой отец был решительно настроен против новой власти, но и в Бостон не захотел. По идейным соображениям он уехал на Остров свободы и начал практиковать. Он отказался от семейных денег и других преимуществ. Он решил лечить нуждающихся кубинцев и радоваться вместе с ними свободе. Еще один Че Гевара. — Макс усмехнулся.

— Похоже, у вашего отца и деда был серьезный идейный конфликт.

— Можно так сказать. Они решительно по-разному смотрели на мир. Отец считал, что дед теряет свое достоинство, договариваясь и считаясь с хунтой ради сохранения семейных денег и благ. А дед считал, что мой отец — порывистый и безответственный мальчишка и идеалист.

— А вы? Чья позиция вам более близка?

— Не знаю. В детстве, мне кажется, я больше думал как отец, а позже я начал понимать и деда. Вообще он был интересным и неординарным человеком.

— Макс, чувствуете, откуда у вас такая тяга спасать мир?

— Да, начинаю понимать. Вы думаете, это следы моих предков? — Макс улыбнулся.

— Уверена. Похоже, вы, будучи маленьким, но уже мыслящим мальчиком, проглотили эти идеи без всякой цензуры, а после еще и развили.

— До абсурда, — с грустью закончил мою мысль Макс.

Я поймала какую-то недобрую интонацию в его голосе.

— Вы сердитесь на родителей?

— Да что вы! Они оба вообще безобидные люди. У меня нет с ними никаких проблем. Они не то что никогда не шлепнули меня, даже голоса не повысили. Всю жизнь меня просто обожают.

— А вы их?

Макс как-то оторопел от моего, казалось бы, совершенно простого и ожидаемого вопроса. Он смотрел на меня, моргая большими синими глазами.

— Я не знаю… я тоже, наверное, их люблю.

— А где они сейчас?

— Они живут на Кубе, у них маленький домик в горах недалеко от Гаваны, с классным видом на океан. Отец до сих пор оперирует время от времени и преподает в университете на кафедре хирургии.

— Вы часто с ними контактируете? — Я не отпускала хватку.

— Нет. Пару раз в месяц созваниваемся в скайпе. Я прилетаю к ним обычно на Рождество на несколько дней. Ну, может, за последние годы еще пару раз заезжал.

— Вы у них один?

— Да, единственный.

— А как вы думаете, почему вы так редко с ними контактируете?

— Не знаю. Я занят. — Тут Макс задумался и дал более настоящий ответ: — По факту у нас сложились очень разные жизни.

— Как вы думаете, почему так произошло?

Память

— Старая Гавана, Новый год. Мне года три-четыре, не больше. Много людей, большой стол во дворе. Я тоже не сплю и с возбуждением жду, когда же часы пробьют полночь. Мне кажется, что случится какое-то чудо. Кубинцы тут же играют на гитарах. Очень весело. Праздник. Такая экспатская тусовка. Моя мама танцует, видимо, со своим коллегой. Она очень красивая, в красном платье. Мне тоже ужасно хочется танцевать. Я не выдерживаю, и отбираю маму у ее партнера, и танцую с ней сам. Все громко хохочут.

— А что чувствуете вы?

— Я чувствую себя счастливым, — улыбнулся Макс.

— Какие еще всплывают воспоминания о детстве?

Макс откидывается на спинку кресла, потягивается. Видно, как внутренним взором он шарит по уголкам своей памяти.

— Мне года четыре или пять. Мы только что прилетели в Чили и приехали в дом деда с бабушкой. Сначала я в шоке от этого замка, а потом прихожу в восторг. Там все так красиво, величественно, необычно, как в сказочной книжке. Слуги.

— А что больше всего вас поражает в этом доме?

— Сам дом, обстановка. И еще мой дед. Он высокий, очень важный, строгий и всегда красиво одет. У него такие же курчавые волосы, как у меня, только седые.

— Что вы чувствуете рядом с этим человеком?

Макс будто скользит за своими ощущениями:

— Я его смущаюсь… Когда он ласково гладит меня по голове, я испытываю гордость.

Макс вдруг улыбается:

— Я вспомнил смешную ситуацию в этом доме. Может быть, в этот приезд или раньше. Я не помню; помню только, что накрыт обеденный стол. На белоснежной скатерти стоят красивые тарелки, фужеры и много разных вилок, ножей, ложек. Я никак не могу запомнить, какой прибор когда нужно использовать. Я встаю и собираю все лишние предметы, оставляю только ложку, вилку и нож. Кажется, объясняю им, что это очень хорошее решение.

— Какая реакция у взрослых?

— Они смеются.

— Да, Макс. А вы смелый и находчивый парень. — Я весело засмеялась вместе с ним. — Если вы попадаете не в очень комфортную ситуацию, вы скорее подстроите реальность под себя, чем подстроитесь под нее сам.

— Интересный у вас взгляд. Но, наверное, так оно и есть!

— Что еще всплывает в вашей памяти?

— Мне года три, кажется. Я просыпаюсь, вся моя комната залита солнцем. Где-то далеко поют петухи. Родители уже в госпитале. Я лежу и смотрю на солнечных зайчиков, которые прыгают по стене. Потом начинаю слышать аромат свежего кокосового печенья. Слышу, как Мария хлопочет на кухне, она печет для меня мое любимое печенье на завтрак.

— Это та женщина, о которой вы писали в своем дневнике?

— Да, это моя няня. Большая и добрая мулатка с очень темной, почти черной кожей.

— Вы расстроены, что родителей нет дома?

— Нет. — Макс уверенно качает головой.

— А что вы ощущаете в это утро?

— Беззаботность какую-то и радость. Чувствовать бы себя так всегда! — мечтательно улыбается мой клиент.

— Как я с вами согласна! Что еще всплывает в памяти?

— Господи, сто лет не вспоминал! Я был в первом классе. Мои родители улетели в долгую командировку. Я просил Марию каждый день после школы ходить со мной на местный рынок.

— Зачем? — удивилась я.

— Мы кормили там местных собак. Вы знаете, на Кубе люди живут очень бедно, и они не очень заботятся о собаках. Там много бездомных собак, и они очень худые. Мне было их жалко, и я просил Марию готовить для них еду.

— И она слушалась вас?

— Еще бы! Она причитала, но, мне кажется, не могла мне ни в чем отказать. А еще мы с ней вместе любили заходить в одно местечко на рынке и слушать музыкантов. — Макс улыбнулся. — Они классно играли сальсу!

— Я вижу, у вас был с ней был настоящий тандем, — улыбнулась я. — Она вас, видно, очень любила?

— Это правда! И продолжает до сих пор.

Мы скользим по воспоминаниями Макса дальше.

— Поздний вечер. Отец только что приехал из госпиталя. Я ждал его и с нетерпением бегу показывать ему свои решенные задачки. Он сильно удивляется, оказывается, что вместо одной главы я за день прорешал всю книжку. Он внимательно листает страницы, удивляется еще больше. Он радуется и зовет маму.

— А что происходит с вами?

— Я страшно горд собой.

На лице Макса при этих словах отразилось откровенное удовольствие.

— Вы уже тогда привыкли поражать своим интеллектом окружающих?

Он посмотрел на меня, хитро прищурившись, и даже не стал спорить.

Игла в яйце. Яйцо в ларце…

Удивительная обстановка была во время наших последних сессий. Мы с моим клиентом физически оставались в моем кабинете, в самом сердце Москвы. Но эмоционально мы оба перемещались куда-то совершенно в другое пространство, в другое измерение. Настолько сильно этот человек увлекал меня в свои яркие и добрые воспоминания.

Параллельно мой мозг интенсивно работал. Я искала причину его скрытого, неявного конфликта с родителями. При всем очевидном благополучии и обожании со стороны семьи где-то в душе Макса засела глубокая и болезненная заноза. Я ее ощущала.

Что заставило этого необычайно живого ребенка закрыть свою чувственную, щедрую душу и убежать в работу? Почему он не мог в своей взрослой жизни и достигать, и любить одновременно? У него были все, абсолютно все шансы быть и успешным, и счастливым человеком. Вот тогда бы он чувствовал себя по-настоящему реализованным, чувствовал бы, что проживает каждый свой день эффективно и со смыслом.

— Макс, а с кем у вас был более близкий контакт, с мамой или папой, в детстве?

— Вы знаете, они для меня были как-то одинаково значимы. Вы на нашей прошлой встрече подтолкнули меня к интересному инсайту.

— Да? Поделитесь, пожалуйста!

— Я понял на этой неделе, что я сержусь на своих родителей. Я очень злился на них за то, что они увезли меня из Гаваны в Москву. Особенно за то, что они оторвали меня от Марии.

— Вы скучали по ней?

— Даже не спрашивайте. — Макс махнул рукой. — Я плакал, я просил вернуть меня обратно. Мне здесь было холодно, неуютно. Люди казались какими-то колючими и чужими. Я не знаю, чего им далась эта московская физматшкола. Уверен, я и на Кубе смог бы получить хорошие знания, а потом перед поступлением можно было бы что-то подшлифовать. Мне это было абсолютно по силам!

— Я очень понимаю чувства маленького Макса, — с теплотой сказала я.

— А вот мои родители, похоже, не понимали. Помните, вы спрашивали меня про близкий, эмоциональный контакт. У меня он был, пожалуй, только с Марией. Вы знаете?.. Я вдруг понял прямо сейчас: мои родители были всю жизнь завязаны только друг на друге. Им по большому счету никто больше не нужен. Только еще их медицина.

— Почему вы так решили, Макс?

— Они перевезли меня в Москву, а сами спустя несколько месяцев снова улетели.

— Снова на Кубу?

— Нет, на сей раз в Анголу. Там тогда уже началась война. Родители обладали огромным опытом работы в горячих точках. Они были востребованы, так как умели работать в условиях военно-полевого госпиталя, оперировали в палатке под бомбежкой. Они привезли меня в Москву, а сами там не смогли оставаться. Они сдали меня деду с бабушкой и снова уехали на спасение мира. А я? — У Макса навернулись слезы на глаза.

— Они знали, что вам было очень плохо и одиноко?

— Они были уверены, что я учусь в прекрасной школе, живу в полном благополучии, окруженный заботой бабушки и дедушки. Они были уверены, что у меня все прекрасно, — с грустью сказал Макс.

— Помните, Макс, в вашей медитации вы увидели свою жизнь в виде мчащегося на сумасшедшей скорости поезда?

— Помню, конечно!

— Вы сказали, что поездом управляет «мальчик лет восьми-девяти, не больше».

Макс смотрел на меня с возрастающим интересом.

— Я тогда спросила у вас: «Какие значимые события могли произойти в вашей жизни в этот период?» Но вы ответили: «Ничего выдающегося».

— Помню. — Макс все еще не видел связи.

— Вот мы и нашли занозу. Вот она, поворотная точка в вашей судьбе. Вот травма, после которой вы закрылись в своей боли и одиночестве, потеряв надежду на понимание.

Макс изумленно смотрел на меня и часто моргал.

Я поставила перед Максом пустой стул, положила на него подушку и предложила визуализировать образы родителей, которые разрушили его сказочный и солнечный мир со звуками сальсы. Я предложила ему снова побыть этим девятилетним мальчиком и выразить все то, что он носил в себе больше тридцати лет.

Макс сосредоточился, вздохнул и начал говорить. Сначала его речь была аккуратной и даже дипломатичной. В нем говорила его привычка, заложенная воспитанием и отшлифованная многими годами, — всегда быть «позитивным и хорошим мальчиком». Но потом на поверхность стали выходить его настоящие чувства, он закричал:

— Как вы могли! Зачем вы это сделали? Вы не родители, вы сами еще дети! Вы чокнутые романтики, помешанные друг на друге и на своей медицине. Вы только всю жизнь говорите о том, что любите меня! Но вы ничего не знаете о настоящей любви!

Макс ожесточенно бил подушку и продолжал кричать. По его щекам текли слезы, они капали на тонкую голубую ткань рубашки, расплываясь в мокрые пятна…

А что дальше?

Обделяя близких вниманием, Макс чувствовал вину. Он ощущал груз этой вины каждую минуту. Он знал: близким людям его не хватает. В этом была проблема.

Но другую сторону проблемы Макс не видел: он не понимал, что этим он прежде всего обкрадывал самого себя. Радость общения, счастье понимания, близости и поддержки — все это не определялось как действительно важное. В сравнении с работой — тем более.

Потери своих близких Макс оценивал высоко. Собственные — не осознавал в принципе. И вот, кажется, я стала свидетелем большого прорыва: наконец-то Макс прошел на глубину и под чувством вины обнаружил огромное чувство собственной обделенности.

Его мужественная работа над своим прошлым вселяла в меня большую надежду.

Я часто задаю себе вопрос: почему многие люди избегают и даже ненавидят психотерапию?

Я думаю, дело в страхе. Большинство людей панически боятся правды, боятся не найти в себе достаточно силы, чтобы что-то изменить. В конечном счете они боятся быть свободными.

Ведь свобода подразумевает ответственность за свой выбор. Многим кажется, что легче как-то жить в зависимости и страданиях, чем узнать правду.

Самое печальное, что у большинства этих людей есть все, чтобы отказаться от ранящих обстоятельств, чтобы развиваться и чувствовать себя сильными и свободными.

Но, увы, к сожалению, эти возможности они так и унесут с собой в могилу нереализованными, обвиняя что-то или кого-то за непрожитую жизнь. Но так и не признаются себе в собственной трусости.