Бизнес и/или любовь. Шесть историй трансформации лидеров: от эффективности к самореализации Лукина Ольга

Конечный пункт

— Интересно, что скорость этого поезда запредельная. Почему тот, кто его ведет, полностью игнорирует вопросы безопасности? Чем он так увлечен? Приключением? Почему его не волнует прибытие в конечный пункт путешествия?

— Все это выглядит очень странно.

— Это действительно странно для взрослого человека. Напоминает даже какой-то фильм ужасов. Ну а если на все это посмотреть глазами маленького мальчика, оставленного без присмотра?

Макс встрепенулся.

— Послушайте, это очень прикольно, но ведь тогда все становится понятным.

— Как вы думаете, сколько лет этому мальчику?

— Вряд ли больше восьми-девяти, — не думая ответил Макс.

Он еще некоторое время поразмышлял и вдруг спросил:

— А люди, которые в панике мечутся или оцепенели от страха, — это, получается… моя команда?

— Не только. Это может быть и все ваше близкое окружение: и ваша семья, и ваши близкие друзья… А может быть, это ваши собственные чувства?

— Мои… чувства? — удивился он.

Макс поерзал в кресле, беспокойно потрогал пуговичку на слегка помятой рубашке. А потом в своем стиле с азартом потер руки.

— Интересно! Очень интересно! — повторял он, разгорячаясь. — Вы знаете, я так глубоко никогда не копал. Бывали моменты, когда я задавался вопросом: куда, собственно, я иду? Но я ведь себе так и не ответил… Это очень круто, что мы с вами говорим сейчас о таких вещах! Док, а что вы думаете о точке Б?

— Я не знаю точно, Макс, но предполагаю, что точка А — момент рождения. Если у вас нет четко очерченной и осознанной цели на ближайшие годы, то тогда точка Б — момент смерти.

— Но… это значит, что точку Б мы, в общем, не выбираем?

— Когда-то давно я прочла у Льва Толстого, что сам факт и время нашей смерти — детерминированы. А вот то, каким образом мы дойдем до своей точки Б, с какими чувствами и в какой степени удовлетворенности от прожитой жизни, — зависит уже от нас.

— То есть это зависит от человека?

— Да, все же выбор качества пути и конечного результата предоставляются человеку. На пороге смерти люди переживают разные чувства. В Австралии женщина, много лет проработавшая в хосписе, составила рейтинг сожалений умирающих людей. Несмотря на различие возрастов, полов, социального и материального положения, под номером один в этом списке оказалось сожаление о том, что люди прожили «не свою» жизнь.

— Черт возьми! А я ведь тоже когда-то об этом читал, кажется, у Кови. Что-то вроде того, что почти никто перед смертью не сожалеет, что мало в жизни смотрел телевизор. — Он ухмыльнулся с горечью.

— Да, мой дорогой Макс, это горькая правда жизни. Кто-то понимает, что не был с любимыми людьми столько, сколько хотел. Кто-то понимает, что не путешествовал столько, сколько хотел. Кто-то понимает, что не занимался той деятельностью, для которой был рожден: не реализовал свой талант, не создал то, что мог создать лишь он один. На смертном одре больше нет оправданий для обмана себя. И человек может признать: вместо того чтобы прислушиваться к себе и делать то, что хотелось, я прожил жизнь, подчиняясь какой-то тупой программе.

— Вы имеете в виду бессознательный скрипт, сценарий человека?

— Именно! Этот сценарий своей будущей жизни пишет ребенок.

Макс посмотрел на меня, перевел взгляд в пол перед собой, посидел в задумчивости.

— Я понял, — повторил он. — Из точки А в точку Б можно дойти по разным траекториям и в разном темпе. Получается…

Макс посмотрел мне в глаза и сказал тихо, но четко проговаривая каждое слово:

— Получается, что я как сумасшедший несусь навстречу своей смерти?

— Получается так. И я бы поняла вас куда больше, если бы вы неслись и чувствовали только вдохновение, радость, удовлетворение. Пожалуй, это могло бы оправдать ваш выбор. Но вы несетесь во весь опор и мучаетесь хронической неудовлетворенностью, виной. Это вызывает недоумение и даже сочувствие. Мне давно хочется у вас спросить: почему вы не остановитесь? Почему не исследуете ситуацию и не измените ее? Вы талантливый человек. Вас перекупают компании за огромные деньги, чтобы вы поработали на их благо. У вас редкий интеллект. Но вы почему-то не хотите его заставить поработать на ваше собственное благо.

В ответ Макс просто пожал плечами.

У каждого терапевта свои клиенты

Терапевтический процесс с Максом получался партнерский, динамичный. И не только. Само человеческое общение с Максом было интересным и приятным. Он каким-то образом усиливал мой собственный азарт. Все больше и больше мне хотелось вместе с ним разгадать причины, по которым его интеллект не мог решить главную жизненную задачу. Он не мог помочь Максу быть по-настоящему счастливым.

В последний раз мы простились необычно — очень тихо и тепло. Однако, закрыв за Максом дверь, я почувствовала некое возбуждение. С одной стороны, я сочувствовала Максу. С другой стороны, во мне поднималось возмущение.

В сознании пульсировал вопрос: почему? Почему с людьми происходит это? Не знаю, к кому я обращала вопрос, — к Богу? К пространству? Скорее, к самой себе.

Вернувшись к столу, я интуитивно взяла свой ежедневник. Просматривая расписание, я попыталась трезво его оценить. Достаточно ли времени я провожу с близкими? Достаточно ли места отвожу собственному развитию? А путешествиям? А книгам? А просто покою?

Да, я вижу проблемы Макса, но кто сказал, что от таких же проблем застрахована я сама? В потоке увлеченности своей работой, своей востребованностью мне так же нужно было все время балансировать и оставаться эффективной. Нужно успевать отвечать на запросы, приходящие извне, не упускать возможности…

Но при этом я хотела успевать жить собственную, единственную жизнь. Я пролистала ежедневник. Потом прислушалась к своим чувствам и успокоилась. Все в порядке. Теперь в моем ежедневнике стояли паузы на обед, на прогулки, спортзал и массаж. Были запланированы творческие дни для написания статей и очередной книги и просто свободные дни, когда мы с мужем могли общаться, гулять и быть свободными, как дети. Я с теплом подумала о предстоящей поездке в Таиланд. Она сулила покой, созерцание красоты, тишину, перерыв в коммуникациях — такую нужную паузу.

Контакт с Максом, ощущение его сумасшедшей, космической скорости заставили меня встряхнуться и проинспектировать собственный ритм.

Моей натуре также была свойственна азартность и амбициозность. И мне много пришлось с собой работать. И сейчас я была благодарна Максу за эту встряску.

В который раз я нашла подтверждение мысли: у каждого терапевта — свои клиенты. Психотерапевт и его клиент — простые смертные, ищущие, ошибающиеся, ощупью пробирающиеся к истине.

Мы проходим через одни и те же кризисы. Переживаем одни и те же муки. Все рано или поздно оказываемся перед тем же выбором.

Однако терапевт обязан быть минимум на два шага впереди своего клиента. В противном случае он не сможет быть его проводником.

Родственные души

— Вы знаете, наша последняя встреча произвела на меня сильное впечатление. Всю неделю она мне не давала покоя, и я возвращался к ней мысленно. Вспоминал вас, думал, о чем мы с вами говорили. Как-то тепло становилось на душе. Вы явно на меня сильно влияете, — улыбнулся Макс.

— У меня тоже наша встреча вызвала теплые ощущения. Я наконец начинаю понимать и чувствовать, кто вы внутри.

— И как вам этот персонаж? — пошутил Макс.

— По некоторым личностным свойствам и ценностям — очень понятная и родственная душа, — улыбнулась я Максу, — вы тоже на меня влияете. Я так впечатлилась страстностью вашей натуры и сумасшедшим ритмом жизни, что бросилась инспектировать свою жизнь на предмет баланса, — поделилась я с Максом.

— Моя болезнь не заразна?

— Для меня нет, я этой болезнью уже переболела.

Макс посмотрел на меня с теплотой. Он искренне и открыто улыбался мне. В этот момент я почувствовала душевную связь между нами. Удивительно, но, пожалуй, в первый раз за время знакомства с Максом он не убегал из контакта, не прерывал его. Будто подхватив мои мысли, Макс неожиданно сказал:

— Вот именно это для меня и удивительно в контакте с вами. С вами как-то естественно и просто можно говорить о серьезных вещах. Я забыл, когда уже с кем-то мог так общаться. Вы какая-то живая. Не знаю, как сказать… настоящая. Я помню свой опыт с коучем в бизнес-школе. У нее всегда было надето деловое лицо. Мы обсуждали с ней серьезные моменты в моей карьере, но все это было похоже на какую-то игру. А вот такого контакта не было. Мне это в какой-то момент просто перестало быть интересным.

— Вы, наверное, имеете в виду эмоциональный контакт, близость между людьми?

— Да, именно.

— Судя по всему, для вас это весьма важно.

— Никогда так не формулировал. Но, похоже, вы правы.

— Я думаю, это замечательно, что мы до этого дошли. Значит, будем вовлекать в наш контакт и развивать вашу чувственную часть личности, — улыбнулась я. — Ведь именно в ней находятся ваши желания, нужды и энергия. Благодаря ей жизнь наполнена и играет красками. Если мы ее только эксплуатируем или подавляем — она страдает и бунтует. А это разрушает нас.

— Вы считаете, что я подавляю свою чувственную часть?

— У вас все непросто. Азарт стаскивает вас с нужной вам орбиты. Он один царит. А вот другие свои человеческие потребности и чувства, особенно свою уязвимость, вы подавляете и довольно сильно. Я заметила, как вы из раза в раз с большим трудом говорите со мной о своих не очень приятных чувствах, связанных с изменениями в вашей компании.

— Разве?

— Да, Макс. А тему ваших действий по этому поводу, тему защиты себя вы вообще деликатно, но твердо прерываете каждый раз. Из ваших рассказов я также уловила, что вы одиноки и, видно, давно привыкли не делиться искренне с близкими людьми своими чувствами и переживаниями.

— Да, от вас ничего не утаишь, — попробовал пошутить Макс.

Однако через мгновение его лицо стало очень серьезным, даже немного расстроенным.

Мы тепло простились и условились о следующей встрече.

Я смотрела на удаляющуюся фигуру Макса, и у меня промелькнуло какое-то странное, щемящее ощущение в сердце.

Я почувствовала, что по-человечески привязываюсь к Максу. Глубоко сочувствую ему.

Близость — это опасно

В следующий понедельник в 15.10 Макса не было. Его ассистентка не звонила с предупреждением об опоздании или отмене встречи. Я начала беспокоиться и набрала его мобильный. Абонент был недоступен. Написала сообщение о том, что волнуюсь и жду его визита. Ответа не последовало. Через двадцать минут я набрала номер еще раз. Абонент был снова недоступен. Я набрала приемную. Ассистентка удивилась и, извиняясь, сообщила, что босс в Гонконге. Срочно вылетел вчера утром, наша встреча стояла у него в сетке только на следующий понедельник.

«Интересно, — подумала я, — Макс не просто не уложился во времени, как это бывало у него раньше, похоже, он вообще забыл вставить нашу встречу в план». Мне стало неприятно на душе. А как еще может чувствовать себя человек, встречу с которым не просто отменили в последний момент, а вообще про нее забыли?

«Недолго Макс продержался дисциплинированным, — подумала я с горечью. — Неужели рецидив?»

«Чего я так переживаю?» — спросила я себя. Это, в конце концов, не моя жизнь, а его. Макс мне ничего не должен, он может жить так, как хочет. Да, он талантливый и неординарный человек. Но, пока он не управляет собой, он непредсказуем. И я это понимаю.

И вдруг… В моем сознании всплыл образ Макса, покидающего мой кабинет. Я вспомнила о своем предчувствии в конце нашей прошлой встречи. Сегодняшнее исчезновение Макса — это не просто рецидив трудоголизма.

Я вдруг поняла, почувствовала его: он испугался эмоциональной близости, которая наметилась между нами.

Он больше не мог со мной играть, дальше нужно было идти в глубинную работу. Откликаясь на интерес и мою человеческую теплоту, он чуть приоткрыл свои чувства, а потом в панике убежал. Спрятался в свою привычную ракушку — в захватывающую вызовами работу.

Вероятно, он делал это в жизни и с другими людьми. Делал это ловко и давно. В наших отношениях он просто это воспроизвел.

Как, наверное, нелегко было людям, которые любили этого человека! При всей своей чуткости, вежливости и душевном небезразличии к людям Макс мог сильно ранить. Он не разрешал себе привязываться к людям, не мог принимать простую человеческую заботу и любовь. Я вдруг ясно поняла его.

Мое раздражение мгновенно начало растворяться, и на его месте стала собираться тяжелая и густая грусть. Макс мало чего боялся в жизни. А вот раскрыть свои чувства, столкнуться лицом к лицу со своими же человеческими потребностями — это оказалось выше его сил.

Через четыре часа перезвонила ассистентка Макса: «Максим Александрович не мог вам ответить, он только приземлился и передал вам свои извинения». Оказывается, он был уверен, что оставил ей вчера утром перед экстренным полетом распоряжение отменить нашу встречу. Но, видимо, он только собирался это сделать, а потом увлекся своими «сверхважными» делами и забыл.

Через неделю и еще через неделю Макс был занят. Бесконечные полеты, совещания и деловые встречи захватили его словно в адский водоворот. Надо отдать ему должное: его ассистентка предупреждала меня каждый раз за один-два дня. Сам он не звонил и не писал. Возможность нашей будущей встречи повисла в неопределенности. Потом я улетала по своим делам на полтора месяца. Он знал о моих планах, но так и не нашел возможности выкроить время для нашей встречи.

Я с ним уже почти попрощалась. За много лет практики я научилась справляться со своей печалью и отпускать с добром клиентов, которые не могли найти в себе сил работать глубже. Сценарий — жестокая вещь! Не каждый готов вырваться из его лап.

Все наши встречи не случайны

Но, видно, я рано попрощалась с Максом. Почти через пять месяцев Макс заслал ассистентку договориться со мной о встрече. Мои чувства расслоились к двум полюсам.

Как терапевт я была искренне рада, что Макс не прервал свою терапию, что не сразу, но он все же нашел в себе мужество продолжить нашу работу. Значит, он дозрел до изменений.

И в то же время как человеку мне было как-то неуютно. Вся эта ситуация с исчезновением Макса была неприятной.

Макс приехал вовремя. Он поприветствовал меня в своей обычной манере, поинтересовался моими делами, энергично снял пиджак, бросил его на банкетку, плюхнулся в кресло и с ходу объявил, что хотел бы продолжить нашу работу. Более того, он сообщил, что, кажется, затронутая нами тема о его несвободе и есть то самое главное, о чем он хотел бы говорить здесь — в кабинете психотерапевта.

Он таинственно достал из портфеля блокнот в черном кожаном переплете. И рассказал, что купил его еще лет шесть тому назад, во время очередной поездки. Тогда же, сразу после покупки, он записал в блокнот некий жизненный план.

Под пунктами Макс обозначил намерения, точнее, пожелания самому себе. По его словам, он выделил жизненные темы, в которые хотел бы «инвестировать свое внимание». Но, вернувшись в Москву, он положил блокнот в ящик письменного стола. И с тех пор больше не доставал.

Макс говорил будто с пространством, не обращая внимания на меня. Вдруг, видимо, не почувствовав моей обычной заинтересованности, он остановился. Поерзал в кресле и, наконец взглянув на меня, аккуратно спросил:

— Вы не рады меня видеть?

— Я рада, что вы решили продолжить свою терапию, — ответила я ему.

— Вы какая-то другая. — Макс, видимо, пытался разобраться в своих ощущениях.

— Хорошо, что вы это заметили. Я, наверное, более закрыта, чем раньше, в контакте с вами.

— А почему? — с непосредственностью ребенка поинтересовался мой клиент.

— Макс, меня очень обидело ваше отношение к нашей работе и ко мне. Понимаете, эмоциональную связь с человеком нельзя получить по заказу тогда, когда тебе это удобно. А потом разорвать, когда тебе стало это в тягость, даже не объяснив причин и своих действий. Я ваш психотерапевт, но в то же время — я такой же живой человек. Если психотерапия настоящая — это глубокий эмоциональный контакт между терапевтом и клиентом. Я привязываюсь эмоционально к людям, которых терапевтирую, переживаю за них. Вы это видели и знали. Меня очень расстроило ваше внезапное исчезновение.

Макс опустил глаза и молчал. Его пальцы нервно теребили кантик на подлокотнике кресла.

— Почему вы не позвонили и даже не написали? Я бы смогла понять вас, если бы вы хотя бы попытались объяснить. А вы просто разорвали контакт почти на полгода в одностороннем порядке. Вы не ответили на мои сообщения. Я вообще не знала — живы ли вы? Увижу ли я вас снова? Ведь и мне, и вам очевидно, что основная причина — это не ваша занятость. Заняты вы были всегда, — проговорила я.

— Док, я прошу меня извинить! Я ни в коем случае не хотел вас обидеть.

Макс проговорил это вежливо, без чувств. Замолчал. Он смотрел куда-то на книжный стеллаж. Поза его была очень напряженной, он нервно сжимал и разжимал кисти рук. Налет игривости и позитивности слетел без остатка. Мы оба помолчали.

— Знаете, Макс, искренний и открытый человеческий контакт — это всегда заслуга двух сторон. Видно, вы пока просто к этому не готовы. Я думаю, что люди в вашей жизни, которые к вам привязывались, любили вас, испытывали похожие чувства, только гораздо сильнее. Наверное, не все из них могли вам об этом прямо сказать. И главное, сказать как есть, без обвинений и утаивания чувств. Я могу себе это позволить. Вы можете исчезнуть, ускользнуть в любой момент. Глубоко в душе я ощущаю угрозу. И знаете, находиться в этом состоянии очень некомфортно для меня, как и для любого другого здорового человека. Я догадываюсь, почему вы так себя ведете. Вы боитесь простой эмоциональной близости с людьми, потому что всю жизнь убегаете от собственных чувств. Я не отказываюсь и дальше быть вашим психотерапевтом. Но… я пока закрыла свои чувства; на данном этапе для меня быть открытой с вами эмоционально небезопасно. Сейчас есть то, что есть. А в будущем… увидим.

Искренне и открыто выражая ему свои чувства, я все время смотрела на него, стараясь нащупать с ним контакт. В какой-то момент и без того напряженное лицо Макса буквально на глазах стало белого цвета. Зрачки расширились так, как будто он испытывал шок. Я испугалась.

— Макс, с вами все в порядке?

— Нет. — Голос прозвучал как будто из могилы.

— Вам физически плохо? Что-то болит?

Он просто помотал головой, давая понять, что дело не в физической боли.

— Я чем-то могу вам помочь?

— Нет, благодарю, — еле слышно выдавил он.

Макс молчал. Он, видимо, напряженно боролся с чем-то внутри себя. Я не торопила его. Наконец он собрался с силами и заговорил:

— Эта ситуация — дежавю. Кто это возможно? Почти эти же слова говорила моя жена шесть лет назад!

Теперь замерла я, будто пораженная громом.

— Что она говорила вам, Макс?

— Что я все время ускользаю, я бросаю ее. Она говорила, что больше не может просить о близости и терпеть боль. Она потеряла ко мне доверие. Она закрыла свое сердце…

Похоже, что впервые за очень долгое время он слышал собственный голос. Это был голос не бизнесмена, не руководителя, не гонщика и не яхтсмена. Это был голос человека. Голос личности, придавленной бетонными плитами социальных ролей.

Я не могла знать наверняка мысли Макса в эту минуту, но мне показалось, что он сам поражен горечью этого голоса.

По щекам Макса текли слезы. Он пытался их сдерживать из последних сил, беззвучно, но, похоже, больше не мог. Как ребенок, он размазывал слезы по лицу. Я подала ему салфетку. Он машинально взял и уткнулся в нее, продолжая беззвучно плакать. Я присела рядом и взяла его за руку, давая ему понять, что слышу его чувства и сопереживаю. Я хотела, чтобы его «мальчик внутри» знал, что я его не бросаю.

Теряем самое дорогое

Юля глянула на себя в зеркало, поправила выбившуюся прядь каштановых волос. «Я еще вполне ничего!» — подумала она и улыбнулась.

Молодая женщина достала из шкафа маленькое черное шелковое платье с открытой спиной. Приложила его к себе — прекрасно! Максу всегда нравились такие элегантные вещи. Потом она окинула взглядом обувь в поисках подходящей пары: красные лодочки показались очень агрессивными, черные — слишком скучными. Вдруг ее взгляд упал на черные лаковые босоножки с закрытой пяткой на небольшой, но тонкой шпильке. Вот то, что сегодня нужно.

Удовлетворенная своим выбором, она, тихонько напевая, занялась какими-то мелкими делами по дому.

Сегодня был чудесный день. Утром Юля успела побывать на репетиции оркестра. Потом заехала к своему парикмахеру уложить волосы. Потом забрала сынишку из школы и завезла его к родителям. Вдобавок ко всему успела еще пообщаться со своими стариками.

Теперь она ждала мужа. В семь они должны были пойти на открытие выставки старинного приятеля Юли, а дальше в гурманском ресторане был заказан столик. Сегодня была пятая годовщина их свадьбы с Максом.

В пять тридцать раздался телефонный звонок.

— Прости, моя дорогая, задержалось важное совещание, и я не успел на самолет. Вылечу через час. Так что обязательно буду дома к полуночи.

— Макс, но у нас же были планы! Ты помнишь о нашей годовщине? — огорченно воскликнула Юля.

— Ты еще спрашиваешь! Я к тебе мчусь с подарком и красивым букетом. На выставку ты прекрасно можешь сходить с мамой или с кем-то из подружек. А виновнику торжества передай, пожалуйста, что я за него страшно рад и заскочу как-нибудь в течение месяца глянуть на его творения.

— А как же наш романтический ужин?

— Мы его проведем еще лучше! — воскликнул Макс в трубку. — Закажи, пожалуйста, какую-то вкусную еду домой. Я привезу твое любимое шампанское. А в ресторан мы съездим на днях. Целую!

Раздались длинные гудки. Юля перенабрала мужа, но робот предложил оставить сообщение. Видно, Макс уже переключился на дела.

Юля страшно расстроилась, но попыталась собрать себя и настроить на позитивный лад: «Ну ведь он же не со зла. Он меня очень любит, просто такая ситуация в этом бизнесе. Он не может изменить правила игры».

К полуночи она выглядела красиво, стол был с фантазией сервирован.

Макса не было. Она набрала его номер. Абонент был недоступен. Внезапно Юля почувствовала, как у нее в горле застрял тугой комок, а на глаза навернулись слезы. Каждый раз она надеялась, что это больше не повторится.

Она изо всех сил старалась оправдывать Макса и стараться быть счастливой. А сейчас ей вдруг захотелось кричать. Горько проплакав часа два, она почувствовала себя обессиленной. Что-то надломилось у нее внутри сегодня. Она испугалась назревающего собственного решения, прилегла на диване в гостиной и уснула.

Макс повернул ключ в замочной скважине и тихонько вошел. В доме было тихо. Он глянул на часы и обомлел. Стрелки показывали 2.45 ночи. Всю дорогу он как будто сам от себя скрывал реальность и только сейчас разрешил себе глянуть на часы и искренне изумиться.

На столе остался ужин, который жена накрыла салфетками. Максу вдруг стало стыдно. Он почувствовал острую вину за несостоявшийся вечер.

Как же было уютно и красиво дома! Макс потянулся от удовольствия, снял ботинки, повесил пиджак и подошел к жене. Он не мог от нее оторвать глаз, он любовался ею.

Утром Макс настроился на романтический завтрак. Он подарил жене прелестные серьги, цветы, принес бокал с шампанским…

Но что-то было не так. Юля словно отгородилась стеной, не откликалась на нежность и не улыбалась его шуткам. Все это было необычно.

Она посмотрела на мужа какими-то чужими глазами и вдруг сказала с болью:

— Макс, я что для тебя, милая и сексуальная игрушечная обезьянка? Захотел удовольствия — нажал на кнопочку. Не захотел — бросил дома на диване и уехал до следующего раза.

— Ну зачем ты так, милая! Ты самое дорогое, что у меня есть! — горячо и искренне уверял свою жену Макс.

— Это ложь! Самое дорогое для тебя — это твои проекты и фантастические задачи. Макс, ты болен своим бизнесом! Я ненавижу «Маккинзи», это кузница ненормальных, которые упиваются своей крутостью. Но вы не живете! Вы как одержимые не можете остановиться в своих достижениях, запросто разрушаете планы свои и людей, которые с вами связаны. Это ранит! Это больно, понимаешь? Это унижает!

— Прости, дорогая! Я страшно виноват. Я…

Юля прервала его:

— Макс, я знаю все, что ты сейчас скажешь. Не нужно больше… Ты как наркоман, который приходит в сознание ненадолго, просит прощения, обещает все исправить. Мы прожили с тобой в этой игре уже пять лет. Каждый раз, когда ты меня бросал, я сама оживляла в себе надежду, что ты гениальный человек, ты сам все поймешь и исправишь. Но проходило немного времени, и все повторялось снова. И вот вчера я больше не смогла себя уговорить, я потеряла к тебе доверие, и мое сердце закрылось. Жить-то нужно не с потенциалом, а с тем, что сегодня, — с болью закончила свою гневную речь Юля.

— Юля, дорогая моя, не говори так!

— Я все еще люблю тебя, и мне очень страшно! Но я ухожу, Макс. Я чувствую, что меня все это добивает. — Юля тихо заплакала.

— Это невозможно! Мы же любим друг друга.

— Макс, что ты знаешь о любви? Ты ведь даже себя не любишь.

Прошлое живет в настоящем

— Никогда не думал, что буду говорить об этой ситуации в кабинете психотерапевта!

— Почему?

— Это слишком интимно… Но вы знаете, я вам очень благодарен за нашу прошлую встречу.

— За что?

— Не знаю. Наверное, вы меня не осуждали, не прогнали за мое дурацкое поведение. Это трудно объяснить… но мне стало как-то легче.

— Я очень рада, что смогла вас понять и поддержать. Вы знаете, Макс, возможность поделиться своей болью с живым и близким человеком — это большая ценность. Поэтому мы все, наверное, и стремимся к близости. Хоть это и непросто — быть связанным с другим человеком. А как еще согреться в момент отчаяния, как еще набраться сил, чтобы жить и двигаться дальше? Я даже не представляю до конца, как, наверное, тяжело без этого жить!

Макс просто посмотрел на меня и ничего не сказал.

— Вам не удалось сохранить семью?

— Нет, Юля ушла.

— Что с ней сейчас?

— Она вышла недавно замуж за преуспевающего адвоката. По-прежнему живет в Лондоне и играет в филармонии, на виолончели, — грустно улыбнулся Макс.

— Вы сердитесь на ее нового мужа?

— Да нет. Он на самом деле классный парень — такой организованный, успешный, аристократичный. Он любит ее и может дать Юле то постоянство в жизни, которое, наверное, я не мог ей дать. А для нее, видно, это было очень важно.

— А где живет ваш сын?

— С Юлей и ее новым мужем, в Лондоне. Учится в школе. А я вижусь с ним раз в месяц на выходные. Когда получается, прилетаю чаще. Мы с ним пару раз в году на каникулы ездим путешествовать. Он очень хороший и добрый мальчишка. Похоже, сильно увлечен музыкой, но и в математике тоже весьма талантлив.

В глазах Макса в этот момент светилась любовь и удивительная теплота. Спрашивать его о чувствах к ребенку было лишним. Говорили его глаза.

— А вы? Как все это время живете вы?

— Как-то вот живу. Сначала не мог никак поверить, что Юля ушла. Пытался ее вернуть. Потом я злился.

— На кого?

— Сначала, пожалуй, на нее, а потом на себя. В общем-то я полный мудак, что ее потерял. Сначала было очень больно, а потом я привык.

Я видела, что Максу даже сейчас все еще больно. Я ощущала его боль и сопереживала.

— Макс, вы, конечно, в силу своего скрипта внесли существенный разрушительный вклад в отношения с женой. Но не стоит вешать всю вину только на себя. Она тоже долгое время не хотела видеть реальность. Она страдала, но разрешала вам так к себе относиться. Ведь так? А в какой-то момент больше не выдержала и выставила вам итоговый счет за свои страдания.

— А был ли у нее шанс что-то изменить тогда? Я ведь ничего не слышал.

— Я не знаю, Макс. Но если бы она вам конфронтировала с самого начала и была тверже, возможно, она не накопила бы внутри столько боли и обиды. А может быть, и вы бы раньше дошли до психотерапевта?

Макс посмотрел на меня очень внимательно.

— Док, вы знаете, вы очень похожи на мою жену. Я только что это понял. Вы такая же умная и добрая. И даже внешне вы похожи. Вы такая же хрупкая. У вас такие же большие карие глаза и волнистые каштановые волосы. Это просто невероятно.

— Да, это правда невероятно. Какие-то странные пересечения порой происходят в пространстве. Макс, вы, наверное, очень сильно тоскуете по своей жене.

— Наверное, — проговорил задумчиво и грустно мой клиент.

— Вы сильно ее любили?

— Не знаю… В прошлом казалось, что да.

— После расставания с Юлей вы пробовали построить новые отношения?

— Нет. Для меня эта тема закрыта.

— Почему? — удивилась я.

— Я не хочу ни с кем больше сближаться, я не хочу никого больше ранить.

— И что же все эти шесть лет вы совсем один?

— Вы знаете, у меня и времени-то особенно нет, чтобы об этом переживать. А когда мне вдруг хочется женского общения, я еду в какой-нибудь любимый клуб и знакомлюсь с симпатичной женщиной. Приглашаю ее поужинать, и если есть обоюдная симпатия, то с удовольствием могу заняться сексом. — Макс взглянул на меня и добавил: — Я всегда честно говорю, что к близким отношениям не готов.

— Ну это похоже на симптоматическое лечение от одиночества. Я не думаю, что вы родились неспособным к нормальным человеческим отношениям. Что произошло в вашей жизни раньше? Почему вы избегаете близости?

Он все еще оставался глубоко погруженным в свои ощущения и вдруг начал говорить:

— Я сейчас понял, почему я выбрал вас! Еще тогда, в самолете, я рассказывал вам, я открыл журнал. Кажется, это был «Эксперт». Да, точно. И вдруг я увидел фото. Невероятно выразительные, добрые и умные глаза. Милое женское лицо. Я не помню точно содержания статьи, но помню, что меня зацепили ваши слова о внутренней свободе. И еще я запомнил название: «Чтобы полететь как птица». Уже тогда я точно знал, что именно вы мне нужны.

Макс снова помолчал и, глядя уже прямо мне в глаза, спросил:

— Я знаю, что поступил неправильно. Я несколько раз хотел вам позвонить и написать. Но не мог. Почти физически. Я не знал, почему я не могу до вас доехать. Все это очень странно.

Он замолк.

— Простите меня! — вдруг очень искренне и горячо сказал Макс.

— Макс, я вас уже простила. Теперь я понимаю, что произошло на самом деле. Здесь нет никакой мистики. Похоже, это было сильное бессознательное сопротивление. Мы подошли с вами к поворотной точке в терапии. Если вы оставляете в жизни все как есть, мы должны будем просто завершить нашу работу. Наши встречи тогда теряют смысл. Если мы работаем дальше, то вам придется идти вглубь себя. Я думаю, вы избегали принятия этого решения. Но я рада, что вы вернулись. Значит, все же вы не хотите остаться одиноким и разочарованным трудоголиком.

Макс улыбнулся. Напряжение в комнате спало, он расслабился.

— Конечно, я буду с вами работать, если только вы этого хотите.

Прощаясь, Макс протянул мне тот самый блокнот в кожаном переплете, с которым сегодня пришел.