Тень ночи Харкнесс Дебора
– Я вынужден терпеть присутствие де Клермонов. Но если возникнут осложнения или неприятности, мое терпение может закончиться. – Хаббард наклонился ко мне, обдавая ледяным дыханием. – А вы как раз и вызываете осложнения. Я носом это чую. И даже языком. С тех пор как вы появились, ведьмы стали… какими-то иными. Мои отношения с ними осложнились.
– Это всего лишь печальное совпадение, – ответила я вампиру. – Я здесь ни при чем. Я настолько несведуща в магическом искусстве, что даже не могу силой магии разбить яйцо.
Из дверей рынка вышла Франсуаза. Я сделала Хаббарду реверанс и пошла ей навстречу. Но вампир схватил меня за руку. Его пальцы были обжигающе холодными.
– Кстати, госпожа Ройдон, запах исходит не только от вашей или нашей породы. Вам известно, что тайны тоже имеют свой ясно различимый запах?
– Нет, – ответила я, стараясь высвободить руку.
– Ведьмы по запаху способны определить, когда кто-то лжет. Варги чуют тайну, как гончая – оленя. Как бы вы ни пытались спрятать вашу тайну, я все равно ее узнаю.
– Мадам, вы готовы? – спросила Франсуаза.
Увидев Хаббарда, она нахмурилась. К счастью, Франсуаза успела вовремя вытащить детей из шляпного магазина. На Джека Хаббард не произвел никакого впечатления, зато Энни при виде своего благодетеля побледнела.
– Да, Франсуаза. Можем идти, – ответила я, отворачиваясь от жутких полосчатых глаз вампира. – Благодарю вас, отец Хаббард, за совет и сведения.
– Кстати, если мальчишка вам в тягость, я охотно о нем позабочусь, – пробормотал Хаббард.
Эти слова заставили меня снова подойти к вампиру.
– Мое не трогать! – сказала я.
В этой дуэли глаз первым не выдержал Хаббард. Он отвел взгляд. Я вернулась к моей маленькой ораве, состоявшей из вампирши, ведьмы и человеческого детеныша. Беспечность Джека как ветром сдуло. Мальчишка переминался с ноги на ногу, словно намереваясь дать деру.
– Идем домой. Там тебя ждет имбирный пряник, – сказала я, беря Джека за руку.
– Кто этот человек? – шепотом спросил мальчишка.
– Отец Хаббард, – тоже шепотом ответила Энни.
– Это про него разные песенки поют? – задал новый вопрос Джек, оглядываясь назад.
Энни кивнула, добавив вслух:
– Да. И когда он…
– Хватит, Энни. Лучше расскажи, что вы видели в шляпном магазине, – спросила я, еще крепче сжимая руку Джека. Другую я протянула к тяжелой корзине Франсуазы.
– Давайте понесу корзину.
– Это не поможет, мадам, – ответила Франсуаза, но корзину отдала. – Милорд все равно узнает, что вы встречались с этим чудовищем. Даже запах капусты ничего не скроет.
Джек сразу навострил уши, и я предостерегающе посмотрела на служанку.
– Не будем волноваться раньше времени, – сказала я, решительно поворачивая к дому.
Вернувшись домой, я освободилась от корзины, плаща, перчаток и детей. Налив вина, я понесла его Мэтью. Муж сидел за столом, склонившись над бумагами. У меня полегчало на сердце.
– Весь в делах? – спросила я, ставя кубок и заглядывая через плечо.
Увиденное заставило меня нахмуриться. Лист бумаги был исчерчен какими-то схемами, где изобиловали «крестики» и «нолики». Все это скорее походило на современные формулы и вряд ли имело какое-то отношение к шпионажу или Конгрегации. Если, конечно, Мэтью не трудился над созданием нового шифра.
– Чем ты занимаешься? – спросила я.
– Пытаюсь кое-что выяснить, – ответил Мэтью, сдвигая лист в сторону.
– Нечто генетическое?
«Крестики» и «нолики» напомнили мне уроки биологии и классические опыты Грегора Менделя с горохом. Однако на листе были и другие знаки. Я узнала инициалы, относящиеся к членам семьи Мэтью: ИК, ФК, МК, МУ. Другие инициалы касались моей семьи: ДБ, РБ, СБ, СП. Между инициалами были прочерчены стрелки. Перекрестные линии соединяли разные поколения.
– Отчасти, но не совсем, – ответил Мэтью, прерывая мое разглядывание.
Я услышала его классический обтекаемый ответ, который и ответом-то не являлся.
– Думаю, для этого тебе понадобилось бы современное оборудование, какого здесь не сыщешь.
В самом низу листа стояли две жирные буквы «Б» и «К», обведенные кружком. Бишоп и Клермон. Кружок обозначал нашего ребенка.
– Для обоснованных выводов – несомненно, – согласился Мэтью, поднося кубок к губам.
– И какова твоя гипотеза? – спросила я. – Если она касается нашего ребенка, я имею право знать.
Мэтью вдруг застыл и раздул ноздри. Отставив кубок подальше, он взял мою руку, поднес к губам, словно намереваясь поцеловать. Но глаза у него потемнели.
– Ты виделась с Хаббардом, – с упреком роизнес Мэтью.
– Но не потому, что искала встречи с ним.
Я попыталась вырвать руку и вдруг поняла ошибочность своего поведения.
– Подожди, – хрипло прошептал Мэтью, еще крепче стискивая мое запястье, затем прерывисто вдохнул. – Хаббард касался твоего запястья. Только запястья. А знаешь почему?
– Потому что он пытался привлечь мое внимание, – ответила я.
– Нет. Он пытался завладеть моим вниманием. В этом месте хорошо прощупывается пульс. – Большим пальцем Мэтью провел мне по вене, и я вздрогнула. – Здесь кровь находится так близко к поверхности, что я не только обоняю ее, но и вижу. Ее тепло усиливает любые посторонние запахи, находящиеся в этом месте. – Пальцы Мэтью, как браслетом, окружали мое запястье. – Где в это время была Франсуаза?
– На Лиденхоллском рынке. Со мной были Джек и Энни. Рядом подвернулся нищий, и я…
Умолкнуть меня заставила короткая, острая боль. На моем запястье появились полукруглые неглубокие ранки, из которых сочилась кровь. Следы зубов.
– Хаббарду хватило бы мгновения, чтобы взять у тебя кровь и все о тебе узнать. – Мэтью большим пальцем зажал место укуса.
– Я даже не видела, как ты это сделал, – ошеломленно призналась я.
Его глаза, все еще темные, вспыхнули.
– Ты бы и Хаббарда не увидела, если бы он вознамерился это сделать. – (Возможно, заботливость Мэтью не была чрезмерной, как мне думалось раньше.) – Больше не позволяй ему подходить слишком близко. Ты это поняла?
Я кивнула, и Мэтью начал постепенно обуздывать свой гнев. Только взяв себя в руки, он смог вернуться к моим вопросам о генетике.
– Я пытаюсь определить, насколько вероятно, что мое бешенство крови передастся нашему ребенку, – с нескрываемой горечью произнес он. – Бенжамен страдал этим бешенством. Маркус – нет. Мне ненавистен сам факт, что невинное дитя может получить такое проклятие.
– А ты знаешь причины, почему Маркус и твой брат Луи оказались невосприимчивыми, тогда как ты, Бенжамен и Луиза – нет?
Я старательно избегала предположения, что невосприимчивость может касаться всех его детей. Когда сможет (и если сможет), Мэтью расскажет больше.
Его плечи немного расслабились.
– Луиза умерла гораздо раньше, чем появилась возможность проводить достоверные исследования. А для достоверных выводов мне не хватает данных.
– Зато у тебя есть теория, – сказала я, кивая на лист с диаграммами.
– Бешенство крови всегда казалось мне чем-то вроде инфекционного заболевания. Я предполагал, что Маркус и Луи просто обладают природным иммунитетом. Но когда Благочестивая Олсоп сказала, что только прядильщица способна зачать ребенка от варга, это перечеркнуло мои прежние размышления. Похоже, я все время смотрел не в том направлении. Возможно, дело не в иммунитете Маркуса. Во мне самом есть что-то восприимчивое. И точно так же из всех теплокровных женщин только прядильщица восприимчива к семени варга.
– Генетическая предрасположенность? – спросила я, стараясь следить за ходом его рассуждений.
– Возможно. Некий рецессивный ген, который редко проявляется в популяции, если только не присутствует у обоих родителей. Я постоянно думаю о твоей новой подруге Кэтрин Стритер. Ты называла ее трижды благословенной, как будто ее генетическое целое больше, нежели сумма составляющих частей. – Мэтью быстро погрузился в лабиринт своей интеллектуальной головоломки. – Затем я подумал о другом. Можно ли объяснить твою способность к зачатию лишь тем, что ты прядильщица? Что, если не только ты, но и я обладаю сочетанием рецессивных генетических особенностей?
Когда Мэтью запустил пальцы в волосы, я посчитала, что всплеск бешенства крови полностью погас, и облегченно вздохнула.
– После возвращения в двадцать первый век ты сможешь проверить свою теорию, – сказала я и, понизив голос, продолжила: – Стоит Саре и Эм узнать, что они станут бабушками, ты получишь столько образцов крови, сколько тебе нужно. А заодно и готовность в любое время сидеть с ребенком. Обе в высшей степени подвержены «бабкиной похоти» и для ее удовлетворения много лет подряд возятся с соседскими детьми.
Наконец-то Мэтью улыбнулся:
– «Бабкина похоть». Какое грубое выражение! – Он подошел ко мне. – Похоже, Изабо тоже страдает ею, и не одну сотню лет.
– Мне даже страшно подумать, – сказала я, изображая содрогание.
Почему-то, когда мы говорили о реакции других на нашу новость, а не анализировали, как относимся к этому сами, я чувствовала себя по-настоящему беременной. Пока мое тело едва замечало новую жизнь, которую носило. В повседневных делах легко забывалось, что скоро мы станем родителями. Целыми днями я даже не вспоминала об этом и спохватывалась лишь ночью, когда Мэтью осторожно касался моего живота и в молчаливом единении вслушивался в признаки новой жизни.
– Тебе страшно подумать, как долго Изабо мечтает о внуках. А мне страшно подумать, что тебе может быть причинен вред, – сказал Мэтью, обнимая меня. – Будь осторожна, ma lionne, – прошептал он, уткнувшись в мои волосы.
– Буду. Обещаю.
– Опасность умеет красиво наряжаться, а ты не всегда способна распознать, что скрывается под этими нарядами. – Он немного отодвинулся и, пристально глядя мне в глаза, продолжил: – Запомни одну простую вещь: вампиры не похожи на теплокровных. Мы бываем смертельно опасны, и недооценивать это тоже опасно.
Предупреждения Мэтью еще долго звучали в моих ушах. Я стала наблюдать за другими вампирами из нашего окружения, пытаясь по едва заметным признакам угадывать направление их мыслей и их состояние. Я хотела понять, что выдает вампира, когда он голоден или утомлен, беспокоен или скучает. Такие признаки было очень легко пропустить. Когда Энни прошла мимо Галлогласа, его веки опустились, прикрывая жадный блеск глаз. Но это произошло так быстро, что я вполне могла приписать случившееся игре собственного воображения. Наверное, и Хэнкок раздувал ноздри, заметив нескольких теплокровных, шедших мимо нашего дома.
Однако я видела одежду, которую они постоянно приносили, чтобы отстирать пятна крови, и это уже не было игрой воображения. Галлоглас и Хэнкок охотились прямо в городе, утоляя свою вампирскую жажду. Мэтью к ним не присоединялся. Он ограничивался кровью скота, которую Франсуаза приносила ему от мясников.
В понедельник мы с Энни, как всегда, отправились к Мэри. Я внимательно наблюдала за тем, что нас окружало. Если в первые дни нашего появления в Лондоне мной двигало любопытство, сейчас меня занимали не особенности жизни Елизаветинской эпохи. Нет ли за нами слежки? Не идет ли кто по пятам? Энни шла рядом со мной. Позади шел Пьер, крепко держа Джека за руку. На собственном печальном опыте мы убедились: только так можно удержать мальчишку от «сорочьей привычки», как называл ее Хэнкок. Но невзирая на все наши усилия, Джек продолжал воровать по мелочам. Стремясь отучить его от воровства, Мэтью придумал новый ритуал. Каждый вечер, перед сном, Джек был обязан вывернуть карманы и объяснить, откуда у него появилась та или иная блестящая вещица. Он послушно выворачивал карманы, а воровство продолжалось.
При таких шаловливых ручонках вести Джека в дом графини Пемброк, где столько соблазнов, было опасно. Я поручила его заботам Пьера, а мы с Энни отправились дальше. Девчонка даже просияла, предвкушая несколько часов задушевной болтовни с Джоан и передышки от каверз Джека.
– Диана! – обрадовалась Мэри, когда я переступила порог ее лаборатории.
Сколько бы раз я сюда ни приходила, меня снова и снова завораживали фрески, посвященные изготовлению философского камня.
– Входите. Я сейчас кое-что вам покажу.
– Наверное, ваш сюрприз?
Мэри неоднократно намекала, что вскоре порадует меня показом своих алхимических успехов.
– Да, – ответила графиня, беря записную книжку. – Сегодня восемнадцатое января. Эту работу я начала девятого декабря. Она заняла ровно сорок дней, как и обещали мудрецы.
Число 40 в алхимии считалось знаменательным. В течение этих дней Мэри могла производить любое количество экспериментов, но на сороковой день она должна была достичь определенного результата. Я загянула в ее «лабораторный журнал», пытаясь понять, чем же она занималась в течение этих неполных шести недель. Я научилась разбирать почерк Мэри и знала символы, которыми она обозначала металлы и вещества. Если я не ошиблась в чтении, графиня начала процесс с растворения унции серебра в aqua fortis – «сильной воде» алхимиков, которую в мое время называли азотной кислотой. К ней Мэри добавила дистиллированной воды.
– А этот знак обозначает у вас ртуть? – спросила я, указывала на незнакомый мне символ.
– Да, но только чистейшую ртуть, которую я получаю из Германии.
Лаборатория была любимым детищем Мэри, на которое она не жалела денег, заказывая лучшее оборудование и химикалии. Она показала мне еще один пример ее приверженности качеству за любую цену: большой стеклянный сосуд. Сосуд имел не только совершенную форму, но и хрустальную прозрачность. Следовательно, его привезли из Венеции. Английское стекло, изготавливаемое в Сассексе, изобиловало крошечными пузырьками и не везде было достаточно прозрачным. Графиня Пемброк предпочитала венецианскую лабораторную посуду, благо могла себе это позволить.
Когда я увидела то, что находилось внутри сосуда, невидимая рука коснулась моих плеч, словно призывая быть осторожной.
Из маленького семечка на дне сосуда вырастало серебристое деревце. От его ствола во все стороны расходились ветки, достигая верхней части сосуда, имевшего форму большой колбы. Крошечные бусинки на концах ветвей символизировали плоды, словно дерево это было плодоносным и сейчас настало время сбора его даров.
– Arbor Dianae[68], – с гордостью пояснила Мэри. – Кажется, сам Бог вдохновил меня сотворить это дерево, дабы порадовать вас. Я и раньше пыталась его вырастить, но оно никогда не давало корней. Всякий увидевший его уже не сможет сомневаться в силе алхимического искусства.
Дерево Дианы было впечатляющим зрелищем. Оно сверкало и росло прямо на глазах. Появлялись новые ветви, стремясь заполнить оставшееся пространство сосуда. Это чудо имело вполне научное название: древовидная амальгама кристаллического серебра. Но название не уменьшало моего восхищения перед самим процессом. Кусок металла проходил стадии роста, какие проходит настоящее дерево.
На фреске противоположной стены был изображен дракон, сидящий на сосуде, очень похожем на тот, что Мэри использовала для сотворения arbor Dianae. Дракон держал в пасти собственный хвост, и капли его крови падали в серебристую жидкость внизу. Я переместила взгляд на следующую роспись: птица Гермеса, улетевшая на алхимическую свадьбу. Птица напомнила мне картинку алхимической свадьбы из «Ашмола-782».
– Думаю, можно ускорить достижение результата, – сказала Мэри, возвращая мое внимание к ее шедевру.
Прямо из своей высокой прически Мэри вытащила гусиное перо, запачкав себе кожу над ухом.
– Как вы думаете, если растворять в aqua fortis не кусок серебра, а серебряные опилки, это подстегнет весь процесс?
Мы замечательно провели время, обсуждая новые способы создания дерева Дианы, и не заметили, как подошел момент прощания.
– Вы придете ко мне в четверг? – спросила Мэри.
– Увы, нет. На четверг у меня намечены другие дела.
После захода солнца я должна была появиться в доме Благочестивой Олсоп.
Лицо Мэри погрустнело.
– А в пятницу?
– В пятницу приду, – согласилась я.
– Диана… – замялась Мэри. – Вы хорошо себя чувствуете?
– Да, – ответила я, удивляясь ее вопросу. – Неужто я кажусь вам больной?
– Вы какая-то бледная, и вид у вас усталый, – сказала Мэри. – Как большинство матерей, я склонна… Ой! – Она умолкла и покраснела, ее глаза скользнули по моему животу, затем она снова внимательно посмотрела на меня. – Вы беременны.
– В ближайшие недели я замучаю вас вопросами, – сказала я, стискивая руку графини.
– Какой срок? – спросила она.
– Еще невелик, – ответила я, намеренно уклоняясь от прямого ответа.
– Но ваш ребенок не от Мэтью. Варг не в состоянии зачать ребенка, – сказала Мэри, удивленно почесывая щеку. – И Мэтью благосклонно принимает дитя, зная, что ребенок не его?
Мэтью меня предупреждал: окружающие будут считать, что ребенок от другого мужчины. Но мы как-то не обговаривали варианты ответа. Теперь придется их придумывать.
– Он считает ребенка своим кровным чадом, – твердо ответила я.
Мой ответ лишь усилил беспокойство графини.
– Вам повезло, что Мэтью слишком бескорыстен и готов защищать всех, кто в том нуждается. А вы – вы готовы любить ребенка, чье зачатие совершилось против вашей воли?
Мэри решила, что меня изнасиловали и Мэтью женился на мне лишь из желания оградить меня от позорного клейма женщины, забеременевшей без мужа.
– Ребенок ни в чем не виноват. Я не могу отказать ему в любви.
Я тщательно подбирала слова, чтобы не усугублять подозрений Мэри, но и не пытаться их рассеивать. К счастью, Мэри удовлетворилась таким ответом и, в силу своего жизненного опыта, воздержалась от дальнейших расспросов.
– Как вы понимаете, нам желательно возможно дольше сохранять эту новость в тайне, – добавила я.
– Разумеется, – согласилась Мэри. – Я велю Джоан приготовить вам нежный заварной крем. Он увеличивает силу крови и в то же время успокаивающе действует на желудок, если съесть его перед сном. Помню, в дни моей последней беременности он мне очень помогал и даже уменьшал приступы утренней тошноты.
– Пока что, слава Богу, меня не тошнило по утрам, – ответила я, надевая перчатки. – Хотя, по словам Мэтью, это может начаться со дня на день.
Мэри задумчиво наморщила лоб. Что еще взволновало графиню? Видя мое хмурое лицо, она широко улыбнулась:
– Вам не следует переутомляться. Когда придете в пятницу, я не позволю вам долго стоять на ногах. Работать можно и сидя. – Мэри помогла мне надеть плащ. – Остерегайтесь сквозняков. И пусть Франсуаза сделает припарку для ваших ног, если они начнут опухать. Рецепт припарки я пошлю вместе с кремом. Может, кликнуть моего лодочника, чтобы довез вас до пристани на Уотер-лейн?
– Да здесь идти всего пять минут! – со смехом возразила я.
Наконец Мэри согласилась отпустить меня пешком, но предварительно я заверила ее, что буду остерегаться не только сквозняков, но и холодной воды и шума.
Ночью мне приснилось, что я сплю под ветвями дерева, выросшего из моего чрева. Его крона закрывала меня от лунного света, но я все равно увидела дракона, летящего в ночном небе. Достигнув луны, дракон обвил ее своим хвостом, и серебристый шар сделался красным.
Я проснулась в пустой постели. Простыни были мокрыми от крови.
– Франсуаза! – завопила я, ощутив резкую судорогу во всем теле.
На мой крик прибежал Мэтью. Едва взглянув на него, я все поняла. Сокрушенное лицо мужа подтвердило мои страхи.
Глава 23
– Диана, мы все теряли детей, – с грустью сказала Благочестивая Олсоп. – Эта боль знакома едва ли не всем женщинам.
– Всем? – переспросила я, оглядывая гостиную старухи, где собрались ведьмы прихода Сент-Джеймс-Гарликхайт.
Они заговорили наперебой, рассказывая о мертворожденных младенцах, о малышах, умерших, не достигнув шести месяцев или шести лет. В XXI веке я не знала ни одной женщины, у которой случился выкидыш. А может, мне так лишь казалось? Вдруг кто-нибудь из моих подруг терял детей, но переживал свою трагедию в одиночку?
– Вы молодая и сильная, – сказала Сюзанна. – Нет причин, мешающих вам зачать другого ребенка.
Совсем никаких причин, если не считать того, что мой муж перестанет заниматься со мной сексом до тех пор, пока мы не вернемся в мир, где существует контроль над рождаемостью и мониторы для наблюдением за развитием плода.
– Возможно, – ответила я, неопределенно пожимая плечами.
– А где господин Ройдон? – тихо спросила Благочестивая Олсоп.
Ее двойник заскользил по гостиной, словно рассчитывая найти Мэтью на стуле возле окна или забравшимся на посудный шкаф.
– Отправился по своим делам, – ответила я, кутаясь в платок, одолженный у Сюзанны.
От платка, как и от самой ведьмы, пахло жженым сахаром.
– Я слышала, что минувшим вечером он был в Миддл-Темпл-холле с Кристофером Марло. Судя по всему, они смотрели какую-то пьесу, – сказала Кэтрин, передавая коробку с засахаренными фруктами, которую она принесла для Благочестивой Олсоп.
– Обычные мужчины и те тяжело переживают потерю ребенка. Неудивительно, что варгу это еще тяжелее. Они же привыкли все считать своей собственностью… Спасибо, Кэтрин, – сказала Благочестивая Олсоп, потянувшись за красным желеобразным ломтиком.
Ведьмы молчаливо ожидали, считая, что я поняла намек Благочестивой Олсоп и Кэтрин и теперь расскажу о наших отношениях с Мэтью после моего выкидыша.
– Он справится, – сдержанно ответила я.
– Вообще-то, ему надлежало бы быть здесь, – резко проговорила Элизабет. – Не вижу, почему его потеря должна переживаться тяжелее, чем ваша!
– Потому что Мэтью живет гораздо дольше меня и познал много горя. Мне всего тридцать три. – Мой тон по резкости не уступал тону водяной ведьмы. – И потом, Элизабет, он варг. Хочу ли я, чтобы сейчас он был рядом со мной, а не с Китом? Стану ли я просить его, чтобы ради меня он остался дома? Ни в коем случае!
Из меня выплескивались душевная боль и подавленность. Мой голос звучал все выше. Мэтью был безупречно нежен и мягок со мной. Он утешал меня как мог. А память посылала мне лавину недавних робких мечтаний о будущем, которое уничтожил выкидыш.
И все же меня тревожили долгие часы, проводимые Мэтью вне дома.
– Разум мне твердит: Мэтью имеет право горевать по-своему и я не должна вмешиваться, – сказала я ведьмам. – А сердце говорит, что он все так же любит меня, хотя сейчас и предпочитает проводить время с друзьями. Я лишь хочу, чтобы он касался меня, не испытывая сожаления.
А его сожаление я чувствовала всякий раз, когда он смотрел на меня, обнимал или просто брал за руку. И это сожаление было мне невыносимо.
– Я вам сочувствую, Диана, – сказала Элизабет.
Ее лицо подтверждало, что слова сочувствия вполне искренние.
– Со мной все в порядке, – заверила я водяную ведьму.
Но я соврала. Какой там порядок! Весь мир воспринимался раздражающе хаотичным. Излишне яркие краски, чересчур громкие звуки, заставлявшие меня подскакивать. А в теле ощущалась пустота. Я пыталась читать, однако слова ускользали из внимания.
– Встретимся завтра, как и договаривались, – сказала Благочестивая Олсоп, когда ведьмы разошлись.
– Завтра? – хмуро переспросила я. – Простите, Благочестивая Олсоп, но я сейчас не в том состоянии, чтобы заниматься магией.
– И я не в том состоянии, чтобы сойти в могилу раньше, чем увижу, как ты соткешь свое первое заклинание. Жду тебя после шести.
Я вернулась домой. Я сидела, глядя на огонь. Колокола пробили шесть часов вечера, затем семь, восемь, девять и десять. Время перевалило за полночь. После трех часов ночи на лестнице послышались шаги. Думая, что вернулся Мэтью, я подошла к двери. На лестнице не было никого, но на верхней ступеньке я увидела странный набор предметов: крохотный носок, какие надевают младенцам, веточку остролиста и клочок бумаги с написанным на ней мужским именем. Я уселась на истертую ступеньку, поплотнее закуталась в платок. Странные находки я положила себе на колени и стала думать над их значением.
Мэтью поднялся наверх бесшумно, когда я продолжала раздумывать над странными приношениями. Увидев меня, он застыл.
– Диана? – удивился мой муж, прикрывая рот ладонью.
Глаза у него были зелеными и остекленевшими.
– Общение с Китом хотя бы побуждает тебя пить кровь, – сказала я, вставая на ноги. – Приятно узнать, что ваша дружба с ним простирается дальше поэзии и шахмат.
Сапог Мэтью застыл рядом с моими ногами. Коленом он прижал меня к стене, лишив возможности двигаться. Его дыхание было сладковатым, со слабым металлическим привкусом.
– Утром ты будешь сам себе противен, – спокойно сказала я, поворачивая голову в сторону.
Мне хотелось убежать, но сейчас, когда привкус крови еще не истаял на его губах, это было опасно.
– А Киту стоило бы не отпускать тебя, пока следы зелья не выйдут из твоего организма. Неужели вся кровь в Лондоне нашпигована опиатами?
Вот уже второй вечер подряд Мэтью куда-то отправлялся в обществе Кита и возвращался домой вдребезги пьяным.
– Не вся, – ответил Мэтью. – Но до этой мне было легче всего добраться.
– Что означают эти вещи? – спросила я, показывая ему носочек, ветку и клочок бумаги.
– Их приносят тебе. Постоянно, каждую ночь. Мы с Пьером успеваем собрать их раньше, чем ты проснешься.
– Когда это началось? – спросила я, чувствуя, что не смогу произнести дальнейших слов.
– За неделю до… В ту неделю, когда ты встречалась с ведьмами из Совета. Большинство – просьбы о помощи. А с тех пор, как ты… С понедельника тебе приносят еще и подарки. – Мэтью протянул руку. – Давай я их пристрою.
– Где остальные? – спросила я, не выпуская приношения из рук.
Мэтью недовольно сжал губы, однако показал мне место хранения. Этим местом оказался ящик на чердаке, запихнутый под скамейку. Содержимое ящика отчасти напоминало трофеи Джека, которые он ежевечерне извлекал из своих карманов: пуговицы, обрывки лент, черепки. Были там и маленькие прядки волос, а также десятки обрывков бумаги с именами. Мой ведьмин глаз увидел то, чего не видели обычные глаза: сгустки нитей, свисавшие с каждого «сокровища». Все они ждали, когда их развяжут, соединят оборванные концы или каким-то иным образом приведут в порядок.
– Это же просьбы о магической помощи. – Я подняла глаза на Мэтью. – Ты не должен был утаивать их от меня.
– Не хочу, чтобы ты составляла заклинания для всего Лондона, – сказал он, и его глаза потемнели.
– А я, скажем, не хочу, чтобы ты пил неведомо чью кровь и потом шел бы пьянствовать с друзьями! Но раз ты вампир, то иногда тебе это совершенно необходимо, – ответила я. – Я существо иной природы. Я ведьма. Ты не забыл, Мэтью? К таким просьбам нельзя относиться пренебрежительно. Моя безопасность зависит от хороших отношений с нашими соседями. Я не могу красть лодки, как Галлоглас, или рычать на людей.
– Милорд! – послышался голос Пьера.
Слуга появился в дальнем конце чердака, где, скрытый громадными чанами прачек, имелся потайной выход.
– Что тебе? – нетерпеливо спросил Мэтью.
– Агнес Сэмпсон мертва. – Вид у Пьера был испуганный. – В субботу ее привезли на Каслхилл, где удавили, а тело сожгли.
Побледневший Мэтью пробормотал ругательство.
– Хэнкок утверждает, что она умерла раньше, чем загорелись дрова. Это избавило несчастную от дополнительных страданий, – продолжал Пьер.
Такую крупицу милосердия получала далеко не каждая схваченная ведьма.
– Ваше письмо, милорд, они не стали даже читать. Хэнкоку было велено оставить шотландскую политику заботам короля Якова, иначе в следующий раз, когда он появится в Эдинбурге, сам окажется за решеткой.
– Ну почему я ничего не могу исправить?! – взорвался Мэтью.
– Значит, не только потеря ребенка толкнула тебя в темные объятия Кита. Ты пытался отгородиться и от шотландских событий.
– Сколько бы я ни пытался изменить ход событий, мне никак не сломать проклятую закономерность, которой они подчиняются, – вздохнул Мэтью. – Прежде, в своей роли шпиона королевы, я радовался беспорядкам в Шотландии. Как член Конгрегации, я считал смерть Сэмпсон приемлемой платой за сохранение статус-кво. Но теперь…
– Теперь ты женился на ведьме, – сказала я. – И все выглядит по-другому.
– Я зажат между тем, во что верил когда-то, и тем, чем дорожу сейчас. Истины, которые я раньше почитал святой правдой и с гордостью защищал… И громада того, что я вообще перестал понимать или понимаю совсем по-иному.
– Я снова отправлюсь в город, – сказал Пьер, поворачиваясь к двери. – Возможно, разузнаю еще кое-что.
Я смотрела на усталое лицо мужа:
– Мэтью, нельзя рассчитывать на полное понимание всех жизненных трагедий. Я бы тоже очень хотела, чтобы наш ребенок уцелел. Я знаю, каким безнадежным все это видится сейчас. Но нынешнее тяжелое время не отнимает у нас будущего. Такого будущего, где наши дети благополучно растут и им ничто не угрожает.
– Выкидыш на раннем сроке беременности почти всегда указывает на генетическую аномалию, сделавшую плод нежизнеспособным. Если такое случилось один раз… – Он умолк.
– Есть генетические аномалии, не вредящие жизни и здоровью ребенка. Пример перед тобой, – сказала я, указывая на себя.
Для генетиков я была химерой с набором несовместимых генов.
– Диана, я не выдержу потери еще одного ребенка. Просто… не выдержу.
– Знаю, – тихо сказала я.
Я едва стояла на ногах. Усталое тело требовало хотя бы нескольких часов забытья, называемого сном. Да и Мэтью требовалось отдохнуть. Я ведь даже не видела своего ребенка, не сжилась с ним, как Мэтью с Люка, и все равно душевная боль была невыносимой.
– В шесть вечера меня ждут у Благочестивой Олсоп. А ты снова пойдешь с Китом?
– Нет, – ответил Мэтью. Он поцеловал меня. Хорошо, что поцелуй был недолгим, иначе я бы захлебнулась в его сожалении. – Я пойду с тобой, – добавил он.
Мэтью сдержал слово. Они с Пьером довели меня до дома Благочестивой Олсоп, а сами удалились в «Золотого гусенка». Самым вежливым образом ведьмы им объяснили, что варгам здесь делать нечего. Чтобы благополучно провести прядильщицу через все стадии ее предзаклинания, требовалось изрядное сосредоточение сверхъестественной и магической энергии. Присутствие варгов могло все испортить.
Моя тетка Сара наверняка обратила бы пристальное внимание на то, как Сюзанна и Марджори готовят священный круг. Часть веществ и предметов, используемых ведьмами, была мне знакома, например соль, которую сыпали на пол для очистки пространства, другие я видела впервые. Ведьмин набор Сары состоял из двух ножей с белой и черной рукояткой, гримуара семейства Бишоп, а также различных трав и растений. Ведьмам Елизаветинской эпохи требовалось большее число магических атрибутов, включая метлы. Ведьму с метлой я видела лишь в день Хеллоуина, где метла была такой же обязательной принадлежностью праздника, как остроконечные шляпы.
Каждая ведьма принесла в дом Благочестивой Олсоп свою метлу, отличавшуюся от других. У Марджори метла была из ветки вишневого дерева. В верхней части ручки кто-то вырезал символы и знаки. Вместо тонких прутиков, служащих для подметания, Марджори привязала пучки сухих трав. Эти травы играли важную роль в ее магии. Репейник помогал разрушать чужие заклятия. Пиретрум девичий с его бело-желтыми цветками давал защиту, а жесткие стебли розмарина с их неяркими листьями требовались для очищения и ясности. Метла Сюзанны была из вяза. Это дерево символизировало фазы жизни от рождения до смерти и имело отношение к ее ремеслу повитухи. К ее метле тоже были привязаны растения: мясистые зеленые листья ужовника способствовали исцелению, белые головки цветов посконника (они казались сгустками белой пены) давали защиту, а колючие листья крестовника – хорошее здоровье.
Марджори и Сюзанна, двигаясь по часовой стрелке, методично покрывали солью пол, не пропуская ни одного дюйма пространства. Соль требовалась не только для очистки места ритуала. По словам Марджори, соль служила защитным барьером, чтобы моя сила, получив полную свободу, не выплеснулась в окружающий мир.
Благочестивая Олсоп запечатала окна, двери и даже трубу. Домашним призракам велели не путаться под ногами: или обосноваться между потолочными балками под самой крышей, или искать временное пристанище у семейства, жившего внизу. Призраки, конечно же, не желали пропускать захватывающее зрелище. Слегка завидуя двойнику старухи, постоянно находящемуся подле хозяйки, призраки обосновались под крышей и завели совершенно непонятный мне разговор. Они выясняли, получат ли теперь жители Ньюгейт-стрит кратковременную передышку, поскольку призраки средневековой королевы Изабеллы и леди Агнес Хангерфорд – жестокой убийцы – возобновили свою перепалку.
Читать бесплатно другие книги:
