Открытие ведьм Харкнесс Дебора

Глава 27

Утром мне пришло в голову, что наши с Мэтью дни делятся на две категории: либо он все предусматривает, охраняет меня, не дает никому нарушить свои точные планы, либо все идет кувырком. А ведь еще совсем недавно я сама планировала собственное время, составляя списки и графики.

Сегодня я тоже вознамерилась взять все в свои руки. Сегодня Мэтью введет меня в свою вампирскую жизнь.

Мое решение, к несчастью, грозило испортить так хорошо начавшийся день.

На рассвете желание пронзило меня с не меньшей силой, чем вчера во дворе, – лучше любого будильника. Мэтью тут же ответил мне поцелуем.

– Уж думал, ты никогда не проснешься, – ворчал он. – Хотел в деревню посылать за оркестром, хотя единственный трубач, умевший играть побудку, умер в прошлом году.

Я заметила, что у него на шее нет медальона.

– А где твой значок пилигрима?

Ему представилась замечательная возможность рассказать мне о рыцарях Лазаря, но он ею не воспользовался.

– Он мне больше не нужен. – Мэтью намотал на палец прядку моих волос, отвел в сторону и стал целовать за ухом.

– Почему не нужен? – слегка отстранилась я.

– После скажу. – Его губы спустились к месту, где шея переходит в плечо.

От дальнейших разговоров мое тело решительно отказывалось. Мы ласкали друг друга сквозь тонкую ткань, замечая малейшие признаки наслаждения – дрожь, гусиную кожу, тихий стон. Я перешла было к более смелым ласкам, но Мэтью сказал:

– Не спеши. Время у нас есть.

– Вампиры… – только и успела я вымолвить до того, как он закрыл мне рот поцелуем.

Полог оставался задернутым, когда вошла Марта. Она с громким стуком поставила на стол поднос и буквально метнула, словно шотландский горец на состязаниях, два полена в огонь. Мэтью выглянул, отметил, что утро прекрасное, и сказал, что я умираю с голоду.

Марта разразилась длинной речью на окситанском и вышла, напевая какую-то песенку. Мэтью отказался перевести ее, заявив, что подобная лексика не для моих нежных ушек.

Когда я принялась за еду, он пожаловался, что ему скучно. В глазах у него при этом мерцал озорной огонек.

– Поедем верхом после завтрака, – предложила я, запивая яичницу обжигающим чаем. – Работа подождет.

– Не поможет, – промурлыкал Мэтью.

Помог ему в итоге поцелуйный сеанс. У меня распухли губы, и я много чего узнала об устройстве собственной нервной системы, но тут Мэтью согласился ехать.

Он отправился одеваться, я – в душ. Марта пришла за подносом, и я, заплетая косу, посвятила ее в свои планы. Она удивилась, но согласилась отправить на конюшню сэндвичи и бутылку воды – пусть Жорж уложит их в седельную сумку Ракасы.

Оставалось только уведомить Мэтью.

Он работал на компьютере, что-то напевая себе под нос и одновременно набирая сообщения на мобильнике.

– Ну наконец-то, – ухмыльнулся он. – Я уж собирался доставать тебя из воды.

От нахлынувшего желания у меня ослабли коленки. Понимание того, что мои последующие слова неминуемо сотрут улыбку с его лица, делало чувства еще острее.

«Пожалуйста, пусть все будет хорошо», – мысленно помолилась я, кладя руки Мэтью на плечи. Он запрокинул голову, прислонившись к моей груди, и приказал с улыбкой:

– Целуй.

Я повиновалась без задней мысли, изумляясь пониманию между нами. Совсем не так, как в книгах и фильмах, где любовь изображается как сплошная нервотрепка. Любовь к Мэтью гораздо больше напоминала прибытие в порт, чем отплытие в шторм.

– Как это у тебя получается? – спросила я, сжимая его лицо в ладонях. – Мне кажется, я знаю тебя целую вечность.

Он со счастливой улыбкой стал закрывать многочисленные программы, а я упивалась его пряным запахом и приглаживала ему волосы.

– Знаешь, это очень приятно, – сказал он, подставляя мне голову.

Самое время все испортить. Я уперлась подбородком в его плечо:

– Возьми меня на охоту.

– Это не смешно, Диана, – отрезал он, весь напружинившись.

– А я и не смеюсь. – Он попытался стряхнуть меня, но я устояла – смотреть ему в глаза у меня не хватало смелости. – Так надо, Мэтью. Ты должен убедиться, что можешь мне доверять.

Он вскочил, и мне поневоле пришлось отступить. Его рука легла туда, где раньше висел медальон, – недобрый знак.

– Вампиры не берут теплокровных на охоту, Диана.

Опять плохой знак: он мне лжет.

– Неправда. Ты охотишься вместе с Хэмишем.

– Это другое дело. Я давно его знаю и не сплю с ним в одной постели. – Мэтью, отвернувшись от меня, смотрел на книжные полки.

Я медленно шагнула к нему:

– Со мной можно охотиться точно так же, как с Хэмишем.

– Нет! – Напряженные плечи рельефно обрисовались под свитером.

– Я уже ездила. С Изабо.

В комнате стояла полная тишина. Мэтью прерывисто вздохнул и дернул плечом. Я приблизилась еще на один шаг.

– Нет! – остановил он. – Не подходи ко мне, когда я сердит.

Напомнив себе, что сегодня не он командует, я подошла еще ближе. Теперь ему некуда было деться от моего запаха и от стука моего сердца, которое билось ничуть не чаще обычного.

– Злить тебя не входило в мои намерения.

– Я злюсь не на тебя, а вот матери придется ответить. Она веками испытывала мое терпение, но брать тебя на охоту – просто непростительно.

– Она спрашивала, не хочу ли я вернуться домой.

– Она не должна была тебе предлагать! – рявкнул он, повернувшись ко мне лицом. – Вампиры на охоте не владеют собой – плохо владеют. На мать, когда она чует кровь, уж точно нельзя полагаться. Если бы ветер донес до нее твой запах, она бы, не раздумывая, кинулась на тебя.

Он реагировал хуже, чем я ожидала. Ну что ж – коготок увяз, всей птичке пропасть.

– Твоя мать действовала в твоих интересах. Я не понимала, на что иду, и ее это беспокоило. Ты сделал бы то же самое для Люка.

Снова молчание – глубокое, продолжительное.

– Она не имела права рассказывать тебе о Люка. Он был мой, не ее. – Мэтью говорил тихо, но такой злобы я в его голосе еще не слышала; он нашел на полке глазами деревянную башенку.

– Твой – и Бланки, – так же тихо сказала я.

– Историю вампира не вправе рассказывать никто, кроме него самого. Мы, может, с тобой и преступники, но мать за последние дни тоже нарушила пару законов. – Он снова потрогал то место, где висел медальон.

Я преодолела короткое расстояние между нами спокойно и уверенно, словно имела дело со зверем, способным броситься на меня и тут же пожалеть о содеянном. Подошла и взяла его за руки.

– Изабо и о твоем отце рассказала. Назвала мне все твои имена, любимые и нелюбимые. Свои тоже. Я не совсем понимаю, почему это так важно, но первой встречной она бы не стала этого говорить. Рассказала, как тебя создала. Песня, остановившая мою колдовскую воду, была та самая, которую она пела тебе в твоем вампирском младенчестве. – «Когда ты пожирал все на своем пути», – мысленно добавила я.

Мэтью поднял на меня глаза, беззащитные, полные боли, так тщательно скрываемой раньше. У меня сердце сжалось.

– Я не могу рисковать, Диана. Так, как тебя, я еще никого не хотел – и физически, и духовно. Если я хоть ненадолго отвлекусь на охоте, запах оленя может смешаться с твоим, а влечение к добыче – с влечением к тебе.

– Я и так уже твоя. – Я держалась за него руками, глазами, умом и сердцем. – На меня незачем охотиться.

– Это не сработает. Ты никогда не будешь моей до конца. Я всегда буду хотеть больше, чем ты можешь мне дать.

– Утром в постели я этого не заметила. – Я покраснела, вспомнив о его недавнем отказе. – Я была куда как готова, а ты сказал «нет».

– Я не сказал «нет». Я сказал «позже».

– Ты и охотишься так? Соблазняешь, медлишь, вынуждаешь капитулировать?

Он содрогнулся. Другого ответа мне и не требовалось.

– Покажи мне.

– Нет.

– Покажи!

Он заворчал, но я не дрогнула. Это было предостережением, не угрозой.

– Я знаю, тебе страшно. Мне тоже. – Мимолетное раскаяние в его глазах я проводила нетерпеливым вздохом. – Повторю еще раз: я тебя не боюсь, но боюсь собственной силы. Ты не видел моего колдовского потопа, Мэтью. Я могла бы смести все вокруг, не испытывая ни малейшего раскаяния. Ты не единственное опасное существо в этой комнате. Нам надо учиться быть вместе вопреки тому, кто мы есть.

– Возможно, потому вампирам с колдунами и запрещают быть вместе, – с горьким смехом ответил он. – Возможно, эти границы не так легко одолеть.

– Ты же сам в это не веришь. – Я прижала его ладонь к своей щеке. Контраст тепла и холода пронизал меня восхитительным трепетом, сердце, как обычно, отозвалось гулким ударом. – То, что мы чувствуем друг к другу, не может быть дурно.

– Диана… – Он покачал головой и хотел отнять руку.

Я повернула ее ладонью вверх, провела пальцами по длинной гладкой линии жизни. Вены под белой кожей казались черными. Мэтью вздрогнул, когда я коснулась их, – страдание еще тлело в его глазах, но ярость почти прошла.

– Не может. Ты знаешь, что мы ничего дурного не делаем, – осталось научиться мне доверять. – Я переплела его пальцы со своими и дала ему время подумать.

– Хорошо, – помолчав, сказал он. – Я возьму тебя на охоту, если пообещаешь не приближаться ко мне и не слезать с Ракасы. Если вдруг увидишь, что я смотрю на тебя – даже просто почувствуешь, что я думаю о тебе, – поворачивай лошадь и скачи домой к Марте.

Приняв решение, он тут же двинулся вниз, стараясь не слишком меня обгонять. Изабо, сидевшая в гостиной, поднялась с места, но Мэтью взял меня за локоть и потащил дальше, к лестнице.

Изабо шла по пятам за нами, Марта стояла в дверях кладовой – происходящее, похоже, заменяло ей дневной сериал. Ощущение угрозы висело в воздухе.

– Когда вернемся, не знаю, – бросил через плечо Мэтью.

Я только и успела, что оглянуться и одними губами сказать Изабо: «Прости».

– Elle a plus de courage que j’ai pens[53], – заметила она Марте.

Мэтью, резко остановившись, оскалил зубы:

– Да, мать, мужества у Дианы больше, чем мы заслуживаем. Если вздумаешь еще раз его испытать, больше нас не увидишь, ясно?

– Конечно, Мэтью, – как обычно, промурлыкала та.

По дороге Мэтью раз пять порывался вернуться назад. У самой конюшни взял меня за плечи и осмотрел с головы до ног, ища признаки страха.

– Пойдем? – спросила я, вздернув подбородок.

С тяжким вздохом он позвал Жоржа. Бальтазар раскатисто заржал и поймал на лету брошенное мной яблоко. С сапогами мне, к счастью, помощи не потребовалось, хотя натягивала я их дольше, чем Мэтью свои. Проследив, чтобы я застегнула жилет и ремешок на шлеме, он подал мне хлыст.

– Не нужно.

– Возьми хлыст, Диана.

Я взяла, решив при первой возможности закинуть его в кусты.

– Выбросишь – сразу домой.

Он что, всерьез полагает, что я смогу его ударить? Я сунула хлыст за голенище и вышла в леваду.

Лошади нервно заплясали, увидев нас: они не хуже Изабо чувствовали, как наэлектризована атмосфера. Я дала Ракасе яблоко, огладила ее, пошептала ей. Дар от своего всадника таких нежностей не дождался: Мэтью молниеносно проверил сбрую и столь же быстро подкинул меня в седло, не желая, чтобы на нем оставался мой запах.

В лесу он проверил, торчит ли хлыст из моего сапога, и сказал, что правое стремя надо укоротить. Все это делалось на случай моего бегства. Я хмуро придержала Ракасу и подтянула стремя.

Перед нами открылось знакомое поле. Мэтью, все еще гневный, принюхался и взял под уздцы Ракасу.

– Там кролик, – показал он.

– Кролик для меня – пройденный этап, – спокойно сказала я. – А также сурок, коза и олень.

Мэтью выругался, и я понадеялась, что Изабо на таком расстоянии нас не слышит.

– Ату его – так ведь принято говорить?

– Я охочусь на оленя не так, как это делает мать. Не пугаю его сначала до полусмерти. Кролика и даже козу могу убить, но оленя при тебе скрадывать не намерен.

– Доверься мне наконец. – Я похлопала по сумке с припасами. – Я могу ждать, сколько нужно.

– Не при тебе, – упрямо повторил он.

– Все приятные стороны вампирской жизни ты мне продемонстрировал. Еда для тебя играет утонченнейшими оттенками вкуса. Ты помнишь то, о чем я только читала в исторических книгах. Чуешь, когда я меняю о чем-то мнение или собираюсь поцеловать тебя. Открыл мне мир ощущений, о которых я и мечтать не могла.

Я сделала паузу, чтобы проверить, добилась ли чего-нибудь своей речью. Увидела, что не добилась, и продолжила:

– Возьмем теперь меня. Меня при тебе тошнило, я подожгла твой ковер, совсем расклеилась, получив неприятное письмо. Еще я фонтанирую, но это ты как раз пропустил. И взамен прошу лишь одного: посмотреть, как ты ешь. Без этого нельзя, Мэтью. Если ты этого не можешь вынести, нам лучше осчастливить Конгрегацию и прекратить все это.

– Dieu! Перестанешь ли ты когда-нибудь меня удивлять? – Взгляд Мэтью устремился вдаль, где пасся на холме молодой олень.

Ветер дул в нашу сторону, и он нас еще не учуял.

«Благодарю», – произнесла я мысленно. Не иначе как сами боги послали оленя именно в этот момент. Мэтью не сводил глаз с добычи – его гнев прошел, уступив место сверхъестественно сильным инстинктам охотника. Я пыталась угадать, что он сейчас думает или чувствует, но тщетно.

«Не шевелись!» – мысленно приказала я норовившей дернуться Ракасе, и та послушно замерла.

Видя, что ветер вот-вот переменится, Мэтью взял ее под уздцы и направил вместе с Даром вправо. Олень поднял голову, посмотрел вниз и снова принялся щипать травку. Мэтью оглядывал местность, замечая все: кролика, выглянувшую из норы лису, сокола, ныряющего в небе, как серфер на волнах. Я начинала понимать, почему все создания в Бодли подчинялись этому вампиру: вокруг не было ни единой живой твари, которую он не увидел бы, не опознал, не приговорил к смерти. Он направил лошадей к лесу, пряча меня среди разнообразных звериных запахов.

К соколу присоединилась еще одна птица. Кролик скрылся в норке, но вместо него вылез другой. И все это мой спутник подмечал. Мы вспугнули пятнистого зверя вроде кошки, с длинным полосатым хвостом. Мэтью, как мне показалось, хотел погнаться за ним – и погнался бы, не будь здесь меня.

Мы двигались по опушке вдоль поля не меньше часа. Ближе к вершине холма Мэтью перекинул ногу через шею коня, спрыгнул, хлопнул Дара по крупу, и тот затрусил домой.

Ракасу, чьи поводья он так и не выпустил, Мэтью подвел к самому краю леса и, принюхавшись, молча завел в низкий березнячок.

А сам часа на два замер на полусогнутых – человек в такой позе не выдержал бы и пяти минут. Я разминала затекшие ноги, крутя лодыжками в стременах.

Мэтью не преувеличивал: он и впрямь охотился совсем не так, как его мать. Изабо в первую очередь удовлетворяла биологическую потребность. Ей нужна была кровь, и она забирала ее у животных, не испытывая никаких угрызений совести по этому поводу. Для ее сына все явно обстояло куда сложнее. Он тоже нуждался в живой крови, но чувствовал себя сродни своей добыче – это напомнило мне его статьи о волках, написанные, можно сказать, с уважением. Для Мэтью охота была прежде всего стратегией, он противопоставлял собственный хищный разум существам, которые думали и воспринимали мир так же, как он.

Я вспомнила о наших утренних играх и закрыла глаза от внезапно нахлынувшего желания. Здесь, в лесу, когда он готовился убить, я хотела его не меньше, чем утром в постели. Мне стало ясно, почему он так не желал брать меня на охоту. Только теперь я открыла, как тесно связаны смертельная опасность и секс.

Мэтью тихо выдохнул, отошел от меня и без предупреждения взлетел на холм. Олень поднял голову.

Исходящую от Мэтью угрозу он понял не сразу – я и то сообразила бы раньше. Я сочувствовала этому зверю не меньше, чем убитой Изабо оленихе. Олень поскакал вниз, но Мэтью перехватил его, не дав добежать до меня, и снова погнал наверх. Страх, охвативший животное, нарастал с каждым мгновением.

«Знаю, тебе страшно, – говорила я мысленно, надеясь, что олень услышит меня. – Он делает это не для забавы, не для того, чтобы причинить тебе боль. Ему это необходимо для выживания».

Ракаса, нервно повернув голову, посмотрела на меня. Я потрепала ее по шее, продолжая взывать к оленю:

«Успокойся. Не убегай. От этого создания даже тебе, быстроногому, не уйти».

Олень замедлил бег, споткнувшись на какой-то ямке, и направился ко мне, точно шел на молчаливый зов.

Мэтью сгреб его за рога, свернул ему голову – было это футов за двадцать от моего убежища. Олень повалился на спину, тяжело поводя боками, попытался вскочить, Мэтью упал на колени рядом.

«Не борись, – печально сказала я. – Это конец. Он убьет тебя».

Олень дернулся в последний раз и затих. Мэтью смотрел ему в глаза, как будто ждал разрешения прервать его жизнь. Потом я разглядела лишь черно-белый блик на шее животного.

Жизненная энергия оленя переливалась в Мэтью. В воздухе стоял железистый запах, но крови не пролилось ни капли. Выпив все, Мэтью склонил голову и остался стоять на коленях рядом со своей жертвой.

Я тронула Ракасу с места. Мэтью застыл, но потом поднял на меня светлые, сияющие глаза. Я достала из-за голенища хлыст и зашвырнула его подальше в заросли дрока. Мэтью наблюдал за мной с интересом и за лань меня явно не принимал.

Я демонстративно сняла шлем и спешилась, повернувшись к Мэтью спиной. Я доверяла ему даже теперь, когда он не доверял сам себе. Легонько коснувшись его плеча, я тоже опустилась на колени и положила шлем у оленьей головы с остекленевшими глазами.

– Твоя охота мне нравится больше, чем охота Изабо. И оленям, думаю, тоже.

– Мать убивает настолько иначе, чем я? – Французский акцент Мэтью усилился, пахло от вампира чуть иначе, и голос стал еще более гипнотическим.

– Она утоляет голод, – просто ответила я, – а ты охотишься, чтобы ощутить себя живым. Вы с ним, – я показала на оленя, – пришли к согласию. Он, мне думается, отошел с миром.

Снег на моей коже под пристальным взглядом Мэтью превращался в лед.

– Ты говорила с ним так же, как с Ракасой и Бальтазаром?

– Я ни во что не вмешивалась, если ты об этом, – торопливо сказала я. – Ты убил его без моей помощи.

Может быть, для вампиров это имеет значение.

– Я не подсчитываю очки. – Мэтью вздрогнул, одним слитным движением поднялся на ноги – так, как это делают только вампиры, – и подал мне руку. – Вставай. Земля холодная.

Я встала, размышляя, что же будет с оленьей тушей – тут понадобится помощь Жоржа и Марты. Ракаса преспокойно паслась рядом с убитым зверем, и я вдруг ощутила, что страшно проголодалась.

«Ракаса!» – мысленно позвала я. Она подошла, и я нерешительно спросила:

– Можно я поем?

Мэтью насмешливо скривил губы:

– Сделай милость. Учитывая, что ты только что наблюдала, посмотреть, как ты жуешь сэндвич, – это самое меньшее, что я могу сделать.

– Не вижу разницы.

Я расстегнула сумку и мысленно возблагодарила Марту, приславшую мне сэндвичи с сыром. Поела, отряхнула руки от крошек.

– Ты не против? – спросил вдруг Мэтью, следивший за мной как ястреб.

– Против чего?

Я ведь уже сказала, что олень у меня возражений не вызывает.

– Бланки и Люка. Что у меня когда-то были жена и ребенок.

Природу моей ревности к Бланке он вряд ли бы понял. Собравшись с мыслями, я нашла понятный и в то же время правдивый ответ:

– Я совсем не против того, что раньше ты любил других женщин, живых или мертвых, лишь бы в эту самую минуту ты не любил никого, кроме меня.

– Только в эту минуту? – Его бровь выгнулась, словно знак вопроса.

– Остальное не важно. – Все это было, по-моему, очень просто. – У каждого, кто прожил такую долгую жизнь, есть прошлое, Мэтью. Ты не был монахом и, конечно же, порой грустишь о тех, кого потерял. Разве могли они не любить тебя так же сильно, как люблю я?

Мэтью прижал меня к себе. Я подчинилась с радостью, счастливая, что охота закончилась благополучно и что он подобрел. Гнев еще тлел в нем – я видела это по лицу и напряженным плечам, – но больше не грозил захлестнуть нас. Мэтью привычным жестом приподнял мой подбородок:

– А если я тебя поцелую? – Он на миг отвел взгляд, задавая этот вопрос.

– Целуй. – Я привстала на цыпочки. Он все еще медлил, и я обхватила его за шею. – Целуй же, не будь идиотом.

И он поцеловал – быстро, но крепко. На губах еще осталась кровь, но это не вызвало у меня ни страха, ни отвращения. Мэтью как Мэтью.