Открытие ведьм Харкнесс Дебора

Отец обнял ее, и я вспомнила, как мы обнимались с Мэтью. Нет, не мог он мне лгать.

– Ну давай же, Диана, – звал Мэтью сверху.

Серебряной ленты, нужной, чтобы взлететь, не обнаруживалось. Я посмотрела на родителей – их образы бледнели у меня на глазах.

Что же ты? – промолвила мать. Лети!

Магия у тебя в сердце, Диана, добавил отец. Помни об этом.

Закрыв глаза, я вообразила себе эту ленту, ухватилась за край, подкинула ее к далекому люку. Лента размоталась и ушла вверх, увлекая меня а собой.

Мать улыбалась, отец светился от гордости – совсем как в тот день, когда снял с моего детского велосипеда страховочные колесики. Мэтью и его брат склонились над дырой. Вокруг них толпились призраки, удивляясь, что кто-то умудрился выйти живым из каменного мешка.

– Слава богу! Держись. – Мэтью протягивал мне свою длинную руку.

Схватившись за нее, я снова обрела вес, и нанесенная Сату рана открылась.

– Ой! – взвыла я, но оба вампира подхватили меня и вытащили наверх.

На миг я припала к Мэтью, цепляясь за его свитер.

– Я знал, что у тебя получится, – прошептал он, как принц из маминой сказки.

– Нежности после! – крикнул, выбегая в коридор, его брат.

Мэтью быстро оглядел меня, морща нос от запаха крови.

– Идти сможешь?

– Хватай ее и неси, иначе малой кровью дело не обойдется! – скомандовал Болдуин.

Взвалив меня на плечо, как мешок, Мэтью помчался к выходу. Я закрыла глаза – проносящиеся под нами плиты напомнили мне о полете вместе с Сату. Легкие наполнились свежим воздухом, и меня тут же заколотило.

Мэтью побежал еще быстрее прямо к вертолету, стоящему на проселочной дороге за стенами замка. Болдуин запрыгнул внутрь вслед за нами; зеленые огоньки на приборной панели осветили его медно-рыжие волосы.

Он уставился на меня, когда я случайно задела его бедро. В его глазах, помимо ненависти, читалось также и любопытство. Я уже видела его: тогда, в блестящих доспехах Мэтью, и потом, когда я коснулась печатей тайного ордена.

– Я думала, ты умер, – пролепетала я, прижимаясь к Мэтью.

Болдуин удивленно посмотрел на меня.

– Взлетай! – крикнул он.

Мы поднялись в воздух. Я снова вспомнила Сату и затряслась еще пуще.

– У нее шок, – сказал Мэтью. – Может эта штука лететь быстрее?

– Выруби ее, – нетерпеливо откликнулся его братец.

– У меня нет с собой успокоительного.

– Есть, – возразил тот. – Хочешь, чтобы я это сделал?

Мэтью, глядя на меня, силился улыбнуться. Дрожь, немного унявшаяся, возвращалась при каждом рывке машины.

– Боги, Мэтью, она не в себе от ужаса, – проворчал Болдуин. – Действуй.

Мэтью до крови прикусил губу и нагнулся поцеловать меня.

– Нет! – отшатнулась я. – Я знаю, что ты хочешь сделать, Сату мне рассказала. Ты используешь свою кровь, чтобы утихомирить меня.

– Ты в шоке, Диана, а у меня больше ничего нет. Позволь мне помочь тебе.

Видя его страдающее лицо, я сняла пальцем выступившую на губе капельку:

– Я сама.

Пусть больше не сплетничают, что он полностью подчинил меня своей воле. Я слизнула соленую каплю с онемевшего пальца и отключилась.

А очнулась уже в саду Сет-Тура, пахнущем травами Марты. Мэтью держал меня на руках, моя голова лежала у него на плече. Рядом светились окна замка.

– Все, мы дома, – сказал он, когда я шевельнулась.

– Изабо и Марта в порядке? – спросила я.

– В полном. – Он прижал меня к себе еще крепче.

Свет в кухонном коридоре резал глаза, один из которых стал почему-то меньше другого. Прищурив тот, что побольше, я увидела впереди вампиров: любопытствующего Болдуина, разъяренную Изабо, встревоженную Марту. Когда Изабо сделала шаг в нашу сторону, Мэтью зарычал.

– Надо позвонить ее родным, Мэтью, – сказала она, глядя на меня с материнской заботой. – Где у тебя телефон?

Я даже не пыталась поднять голову – все равно не сумею.

– Думаю, в кармане, – предположил Болдуин, – но руки у него заняты колдуньей, а тебя он не подпустит. Вот, возьми мой.

Его взгляд прошелся по мне – словно к ранам прикладывали холодные примочки.

– Она точно в бою побывала, – с невольным восхищением признал он.

Марта сказала что-то по-окситански.

– О’кей, – кивнул Болдуин.

А Мэтью прорычал:

– Не сейчас.

– Скажи номер, Мэтью, – попросила Изабо и принялась нажимать на кнопки.

– Все нормально, – выговорила я, когда Сара ответила. – Поставь меня, Мэтью.

– Нет, это Изабо де Клермон. Диана здесь, с нами. – Теперь я чувствовала на себе ее льдистый взгляд. – Ее ранения не опасны для жизни, но Мэтью все же следует отвезти ее домой, к вам.

– Нет! Сату от меня не отстанет. Не хочу, чтобы пострадали Сара и Эм! – прокричала я, вырываясь.

– Уйми ее, Мэтью. Или пусти к ней Марту.

– Не вмешивайся, Болдуин. – (От прикосновения холодных губ Мэтью мой пульс замедлился.) – Мы ни к чему не станем тебя принуждать.

– От вампиров мы можем ее защитить, от колдунов – нет. – Голос Изабо будто уплывал куда-то. – Нужно, чтобы рядом был тот, кто на это способен.

Сознание растворилось в сером тумане и вернулось ко мне в башне Мэтью. Все свечи горели, в камине ревел огонь. Было почти тепло, но я все равно дрожала от шока и избытка адреналина. Мэтью сидел на корточках, а я привалилась к нему спиной. Он осматривал мою правую руку. Вспоротый рукав пропитался кровью, и теперь по нему расплывалось новое пятно.

Изабо с Мартой маячили в дверях, словно пара ястребов.

– Я сам о ней позабочусь, Maman, – заявил Мэтью.

– Конечно, Мэтью, – привычно ответила Изабо.

Он оторвал рукав и выругался.

– Принеси мою сумку, Марта.

– Нет, – отрезала та. – Девочку надо вымыть.

– Пусть залезет в ванну, – поддержала ее Изабо. – Она замерзла, и ран толком не видно под грязью.

– Никаких ванн.

– Почему это?

Марта по знаку Изабо спустилась вниз.

– Болдуин учует в воде ее кровь.

– Мы не в Иерусалиме, Мэтью. Он не заходил в эту башню со дня ее постройки.

– А что случилось в Иерусалиме? – Я потрогала свитер Мэтью там, где раньше висел серебряный медальон.

– Мне нужно посмотреть твою спину, любовь моя.

– Ладно.

В голове все плыло. Где же яблоня и мама?

– Ляг, пожалуйста, на живот.

Я сразу же представила себе холодный каменный пол в замке, где меня пытала Сату.

– Нет, Мэтью. Ты думаешь, я что-то скрываю, но я в самом деле не знаю, как работает моя магия. Сату сказала…

Мэтью снова выругался.

– Ее здесь нет, а меня твоя магия не волнует. Просто обопрись на мою руку, вот так. – Рука была такой же твердой, как его взгляд.

Я согнулась пополам, сидя у него на колене. Кожа на спине болезненно натянулась, но уж лучше так, чем лежать на полу. Мэтью застыл точно каменный.

– Свитер прилип к коже, ничего не видно. Придется-таки посадить тебя в ванну, чтобы его отмочить. Изабо, пусти, пожалуйста, воду.

Она послушно отправилась в ванную и открыла кран.

– Не слишком горячую, – попросил он.

– Так что же было в Иерусалиме? – спросила я.

– После. – Он осторожно помог мне встать.

– Хватит уже тайн, – сказала Изабо. – Скажи ей. Она твоя жена и вправе все это знать.

– Должно быть, что-то ужасное – иначе ты не носил бы на шее гроб Лазаря. – Я снова потрогала его свитер чуть выше сердца.

И Мэтью с отчаянным видом выпалил:

– В Иерусалиме я убил женщину. Она вмешалась в спор между мной и Болдуином. Было много крови. Я любил ее, и она…

Значит, он убил кого-то еще. Не колдунью, но обычную женщину. Я приложила палец к его губам:

– Достаточно. Это было давно. – Меня опять затрясло – я не была готова выслушивать новые откровения.

Мэтью поднес к губам мою левую руку и поцеловал костяшки. Его взгляд говорил обо всем без слов.

– Если волнуешься из-за Болдуина, сделаем по-другому. Приложим компресс или поставим тебя под душ.

Я представила, как льется на спину вода, как к коже прижимают что-то мокрое и тяжелое. Придется рискнуть.

– Лучше ванна.

Мэтью посадил меня в теплую воду прямо в одежде и в кроссовках. Я села так, чтобы не прикасаться к бортику спиной, и постаралась хоть немного расслабиться. Но нервы и мускулы не желали так просто отходить, и ноги под водой продолжали дергаться.

Пока я мокла, Мэтью легонько ощупал скулу. Марта принесла его черную докторскую сумку. Мэтью, плотно сжав губы, посветил мне в глаза фонариком.

– Я ударилась лицом об пол. Что-нибудь сломано?

– Не думаю, mon coeur. Просто сильный ушиб.

Марта вскрыла пакет, и в нос пахнуло чем-то спиртовым. Мэтью приложил тампон к липкому пятну на моей щеке. Я вцепилась в края ванны, из глаз потекли слезы. Отнятый тампон был весь красный.

– Рассекла о камень. – Я говорила деловым тоном, стараясь не думать о Сату.

Пальцы Мэтью прошлись вдоль ссадины до самых волос.

– Ничего страшного, зашивать не понадобится. – Он нанес на рану мазь, пахнущую мятой и другими лечебными травами. – У тебя есть аллергия на какие-нибудь лекарства?

Я помотала головой.

Когда Марта принесла полотенца, он продиктовал ей список медикаментов. Она кивала, позвякивая связкой ключей. Из всего перечня я знала только одно название.

– Морфин? – Сердце забилось как бешеное.

– Это от боли. А другие лекарства снимут опухоль и не дадут развиться инфекции.

Ванна немного умерила шок, но бурая вода вызывала у меня тошноту, а боль только усилилась. Поэтому я поддалась искушению и неохотно согласилась на морфин. Прежде чем выпустить меня из ванны, Мэтью осмотрел мою правую ногу. Когда он упер подошву себе в плечо, я охнула.

– Изабо, зайди к нам, пожалуйста.

Его мать, как и Марта, ждала в спальне на случай, если понадобится ее помощь. Пока Мэтью, без труда порвав мокрые шнурки, снимал с больной ноги кроссовку, Изабо удерживала меня в ванне за плечи.

Видя, что я заливаюсь слезами от боли, он оставил эту затею и просто разорвал кроссовку – аккуратно, по швам. Содрал носок, разодрал брючину легинсов. На щиколотке осталась полоска, точно от кандалов, – черная, вспухшая, с какими-то белыми пятнами.

– Откуда это? – сердито спросил Мэтью.

– Сату подвесила меня вверх ногами. Проверяла, способна ли я летать.

Я отвернулась. Почему же все так злятся на меня за то, в чем я совсем не виновата?

Мэтью, осторожно передав Изабо мою ногу, стал на колени. Его одежда пропиталась водой и кровью, черные волосы прилипли ко лбу. Он повернул к себе мое лицо, глядя с болью и с гордостью:

– Ты родилась в августе, да? Под знаком Льва? – Он говорил совсем как француз, оксбриджского акцента как не бывало.

Я кивнула.

– Ты у меня настоящая львица, la lionne. Настоящий борец. Но защитники нужны даже львице. – (Я так цеплялась за ванну, что рана на правой руке снова начала кровоточить.) – Лодыжка растянута, это не столь серьезно. Потом забинтую ее, а сейчас займемся рукой и спиной.

Мэтью вынул меня из ванны. Я опиралась на Изабо и Марту, чтобы не ступать на правую ногу, а он тем временем срезал с меня легинсы вместе с бельем. Их лишенное предрассудков отношение к наготе передалось и мне – я ничуть не стеснялась. На животе под мокрым свитером обнаружился багровый кровоподтек.

– Господи! – Мэтью ощупал его. – А это откуда?

– Сату вышла из себя. – Я застучала зубами, вспомнив, как она надо мной издевалась.

Мэтью обмотал мою талию полотенцем и сказал:

– Давай снимем свитер.

– Что ты делаешь? – Я извернулась, почувствовав прикосновение холодного металла к спине.

После того, что со мной проделала Сату, пугало любое присутствие за спиной, даже если это был Мэтью. Дрожь усилилась.

– Перестань, Мэтью, – сказала Изабо. – Ей страшно.

– Все нормально. – Об пол звякнули ножницы, Мэтью прислонился ко мне сзади и обнял. – Попробуем спереди.

Когда дрожь чуть унялась, он встал передо мной и снова принялся резать ткань – судя по холодку на коже, ее и на спине не так много осталось. Вампир раскроил надвое лифчик, снял остатки свитера.

Когда со спины упали последние лоскуты, Изабо так и ахнула, а Марта пробормотала:

– Maria, Deu maire…

– Что там такое?

Комната раскачивалась, как люстра во время землетрясения. Мэтью повернул меня лицом к Изабо, на лице которой были написаны горе и жалость, и тихо сказал:

– La sorciere est morte[58].

Задумал убить еще одну колдунью. Я похолодела, в глазах потемнело, но Мэтью не дал мне упасть.

– Крепись. Не теряй сознания, Диана.

– Тебе непременно надо было убивать Джиллиан? – всхлипнула я.

– Да, – жестко ответил он.

– Почему я должна была услышать об этом от кого-то другого? Сату сказала, что ты был у меня в квартире и одурманивал меня своей кровью. Почему ты мне не сказал?

– Боялся тебя потерять. Ты так мало обо мне знаешь, Диана. Я скрытен и способен на все, чтобы защитить своих близких. Вплоть до убийства. Таков я.

Я снова повернулась к нему, сложив руки на обнаженной груди. В душе боролись страх, гнев и еще более темное чувство.

– Ты и Сату убьешь?

– Да. – Мэтью не извинялся и ничего не желал объяснять, но я видела по темно-серым глазам, что он едва сдерживается. – Ты гораздо храбрее меня, я тебе уже говорил. Хочешь посмотреть, что она с тобой сделала? – спросил он, держа меня за локти.

Я подумала и кивнула.

Изабо запротестовала по-окситански, но он зашипел на нее:

– Она это пережила, Maman, значит и посмотреть может.

Женщины отправились за зеркалами, а Мэтью принялся промокать мой торс полотенцем.

– Терпи, – говорил он, когда я ежилась.

Изабо и Марта принесли зеркала: одно из гостиной, в ажурной позолоченной раме, второе высокое, во весь рост, – только вампир мог втащить такое на башню. Мэтью поставил высокое у меня за спиной, а другое Изабо и Марта держали передо мной.

Я хорошо видела и собственную спину, только это была не моя спина – кожу с нее содрали и выжгли на красном какие-то черные круги и знаки.

– Сату сказала, что вскроет меня, мама, – прошептала я, точно в трансе. – Но я запрятала свои тайны глубоко-глубоко, как ты и велела.

Я увидела в зеркале, как Мэтью бросился меня подхватить, – и все заволокло мраком.

Сознание вернулось у камина в спальне. Я сидела на стуле с алой узорчатой обивкой; напротив стоял еще один такой же с горкой подушек, на которые я опиралась грудью. На спину кто-то накладывал мазь – Марта. Ее энергичные движения отличались от прохладных прикосновений Мэтью.

– Мэтью, – просипела я, повернув голову.

В поле зрения тут же возникло его лицо.

– Что, милая?

– Почему совсем не больно?

– Магия, – подмигнул он, изобразив ради меня улыбку.

– Морфин, – вспомнила я.

– А я что говорю? Все, кто испытывал боль, знают, что он сродни магии. Теперь, когда ты очнулась, мы тебя перевяжем. Это ускорит заживление, – объяснил он, перебрасывая Марте широкий бинт.

Ну что ж, заодно и грудь прикроет, поскольку лифчик мне в ближайшем будущем носить не придется.

Меня обмотали невероятным количеством марли – из-за воздействия наркотика я наблюдала за этим как бы со стороны. Но когда Мэтью стал рыться в своем саквояже и говорить что-то про швы, отрешенности как не бывало. Ребенком я нечаянно наткнулась бедром на длинную вилку, на которой жарят маршмэллоу, и месяцами потом мучилась кошмарами. Тогда тоже накладывали швы. Я рассказала об этом Мэтью, но он не смягчился:

– Порез на руке придется зашить, иначе не заживет.

Пока меня одевали, Мэтью пил вино, держа бокал дрожащими пальцами. Ни одна из моих вещей не застегивалась спереди, поэтому Марта притащила снизу охапку одежды и меня облачили в одну из рубашек Мэтью. Она болталась на мне, зато была приятной на ощупь. Сверху осторожно надели его же черный кашемировый кардиган. Черные брюки стретч завершили туалет, и Мэтью усадил меня на диван, в подушки.

– Переоденься, – сказала Марта, подтолкнув его к ванной.

Он принял душ, вышел к нам в чистых брюках, подсушил у огня волосы и надел все остальное.

– Ничего, если я схожу вниз на минутку? Изабо и Марта побудут с тобой.

Я кивнула, решив, что он хочет поговорить с братом. Действие морфина еще не прошло.

Изабо то и дело бормотала себе под нос на каком-то неведомом языке, не окситанском и не французском. Марта суетилась вокруг меня. Они убрали из комнаты почти все мои окровавленные лохмотья, и тут пришел Мэтью. Рядом с ним трусили, высунув языки, Фаллон и Гектор.

– Собакам не место в доме, – выговорила ему Изабо.

Псы с интересом переводили взгляд с нее на Мэтью. Тот прищелкнул пальцами, показал на пол, и они улеглись, обратив морды ко мне.

– Они останутся с Дианой, пока мы не уедем.

Изабо вздохнула, но спорить не стала.

Мэтью положил мои ноги себе на колени. Марта подала ему вино, а мне кружку с чаем, а потом они с Изабо ушли.

Морфин и ласковые пальцы Мэтью погрузили меня в полудрему. Я перебирала в памяти все, что произошло, пытаясь отделить реальное от воображаемого. Видела ли я в каменном мешке призрак матери или просто вспоминала то, что она мне говорила перед поездкой в Африку? Может быть, воображение помогало мне бороться со стрессом?

– Что с тобой, ma lionne?[59] – спросил Мэтью, когда я нахмурилась. – Тебе больно?

– Нет, просто задумалась. – Постепенно я выбиралась из тумана на твердую землю. – Как называется то место?

– Ла-Пьер. Это старый замок, где давно никто не живет.

– Я познакомилась с Гербертом. – Мысли скакали, не желая задерживаться на чем-то одном.

– Он там был? – замер Мэтью.

– Недолго. Они с Доменико ждали нас в замке, но Сату их прогнала.

– Он к тебе прикасался?

– Один раз, к щеке, – вздрогнула я. – Рукопись когда-то была у него – он хвастался, что привез ее из Испании. Когда выяснилось, что она заколдована, он подчинил себе какую-то колдунью, надеясь, что та сумеет снять чары.

– Не расскажешь, что с тобой было?

И я рассказала, хотя сначала мне казалось, что все слишком свежо и еще не время. На том месте, где Сату пыталась вскрыть меня и отыскать спрятанную магию, Мэтью пересел так, чтобы я вместо подушек опиралась на него.

Рассказ скоро прервался слезами. Откровения Сату на его счет не вызвали у Мэтью никаких заметных эмоций, и он ни о чем не спрашивал – даже когда дело дошло до матери и до яблони, чьи корни ползли по каменным плитам Ла-Пьера.

Я умолчала об отце, о сказках и о том, как бежала через поле за домом Сары. С этим можно и повременить – главное, что начало положено.

– Что будем делать теперь? – спросила я. – Нельзя допустить, чтобы Конгрегация взялась за Сару и Эм – или за Изабо с Мартой.

– Это зависит от тебя. Если ты скажешь, что с тебя довольно, я все пойму.

Я повернула голову, но он смотрел в темное окно, а не на меня.

– Ты сказал, что наш брак заключен на всю жизнь.

– Мои чувства к тебе останутся неизменными, но ты – другое дело. Ты не вампир. После того, что случилось с тобой сегодня… Если ты стала иначе ко мне относиться, только скажи.

– Нет, не стала. Даже Сату при всех своих стараниях ничего не добилась. Моя мать, когда я взлетала к тебе из темницы, твердо сказала, что ты тот самый, кого я ждала.

Не совсем так – она сказала «тот самый, кого мы ждали», но я утаила это, не понимая, что она имела в виду.

Мэтью запрокинул мне голову и всмотрелся в мое лицо:

– Ты уверена?

– Абсолютно.

Его страдальческая гримаса немного разгладилась. Мэтью хотел поцеловать меня, но раздумал.

– Губы – единственное, что у меня не болит, – заверила я.

Хотелось убедиться, что не каждый, кто к тебе прикасается, причиняет боль.

Его рот приник к моему. Аромат гвоздики смыл память о Ла-Пьере. На миг я забылась в объятиях вампира, но тут же встрепенулась:

– Так что же дальше?