Постапокалипсис, в котором я живу Грин Алла

Алое пламя

На пунцовом небе висел диск заходящего солнца. Вода в безмятежном озере розовела, впитывая отражение окрашенных закатом облаков. За озером, вдалеке, томились вершины серых гор.

В нескольких шагах от воды полыхало кострище – огнем было объято тело Игоря Горского. В последний путь его провожали скорбным плачем. Этим вечером никто не сдерживал своих слез.

Вырванной из реальности представала эта картина перед Рори Алленом, или Рори Горским, но он сам предпочел фамилию матери. Теперь из-за этого он ощущал тяжесть вины. Рори спрашивал сам себя: разве сложно было хоть иногда вести себя подобно настоящему сыну? Разве отец ни капли этого не заслужил? Ведь он принял его, дал кров, отвез в Город Гор, вытащив из разрушенного, пустого, погасшего пепелища. Отец мог бы оставить его там, даже не взглянуть, бросить умирать в той лихорадке. Но он не сделал этого. Отец вытащил его, а Рори все равно счел его чужим, так и не смог принять его до конца.

Рори часто думал об этом. Да, он с охотой познакомился бы с матерью, а вот отец… Кто он на самом деле был? Почему он вдруг возник в его жизни? Почему этот человек, о существовании которого он раньше и не подозревал, теперь, свалившись на его голову, диктовал, что делать и что-то требовал взамен? Игорь хотел, чтобы Рори когда-нибудь перенял его дело, взял город в свои руки в будущем, но хотел ли этого сам Рори? Ему бы только одного: отправиться в путешествие и поискать маму… Но Игорь просил его не заниматься глупостями, всегда отзывался о маме плохо, убеждал, что ее не найти, и упорно выстраивал вокруг него свои планы.

Рори очень любил его город. Город Гор. Несмотря на разногласия, он любил его, успел полюбить и привык, но каждый день и каждую минуту втайне считал себя здесь чужаком; его неотступно преследовало то чувство, будто бы в Городе Гор для него нет места. Он не чувствовал родного, не ощущал связи, знал, что был здесь лишним с самого начала; что-то дальше, за пределами, за границей, точно было ему ближе, и Рори бесконечно в упрямых болезненных попытках искал это нечто. Мама – вот кто был ему ближе. Та, которая оставила его, бросила или потеряла. Но он не винил ее, а лишь хотел понять, что же случилось. А отца он редко называл отцом или просто папой. Рори сознательно не оставлял ему никаких шансов.

Рори Аллен, безрассудный и беспечный ребенок, полагал, что отец вечен. Он и не думал, что в один момент папы может не стать, а времени может просто не остаться. Он не думал, что оно умеет истекать так внезапно, так неожиданно, так вдруг. Странно было стоять и смотреть на огонь, зная, что в нем тлеет папино тело. Зная, что ничего уже не вернуть.

Стремительно заходящее солнце уступало место ночи, и языки пламени разрезали синеющую завесу над небом. С восточной стороны загорелись первые звезды; золотые крупинки густо рассыпались по небосклону.

Их отражение нарисовалось в блестящих глазах Евы Гордон. Она неотрывно смотрела на костер. Совсем рядом, у самого огня стоял Рори – казалось, вот-вот он и сам будет охвачен пламенем.

Его силуэт освещался красным пляшущим светом. Ева узнавала в осанке Рори осанку Игоря, в повороте головы сына – шею отца. Между ними разница была только в цвете волос: у Игоря пшеничные, мягкие, а у Рори – черный короткий ежик. Если бы он не унаследовал от матери эти волосы и такие же темные брови, то был бы точной и неподдельной копией своего родителя. Теперь это будет очень трудно: изо дня в день наблюдать их сходство. От этой мысли у нее даже защемило в груди. Ей и до этого было настолько плохо, что, казалось, она не может больше стоять, и теперь, незаметно для Артура Дюваля, она решила пробраться в самый конец толпы.

Она шла дальше и дальше от берега и едва переставляла ноги, тащась по пустырю. Не было больше никакого смысла в том, чтобы смотреть, как умирает ее любовь, как сгорают надежды и развеиваются по ветру пустые мечты. Там, на берегу не осталось ничего; вся жизнь разрушилась – рассыпался мир ее чудесных иллюзий. Осталось только кое-что спрятанное в груди: память о чистых голубых глазах и безраздельная любовь к ним.

Случай на пустыре

– Что ты делаешь? – спросил Артур сонным голосом, выйдя в прихожую. Стояло раннее утро; его разбудил неясный шум.

Ева Гордон рылась в ящиках письменного стола.

– Что ты ищешь? – повторил Артур, когда понял, что она его совершенно не слушает.

– Свой бинокль, – быстро ответила она. – Мне кажется, в прошлый раз я сунула его куда-то сюда.

– Он лежит в шкафу, на нижней полке. Собираешься на работу?

– Да.

Артур внимательно посмотрел на нее, но постарался не подать виду, что изучает выражение ее лица и прислушивается к голосу. Нет ли в нем тревожных ноток?

– Как так? – удивленно спросил он.

Ведь похороны были только вчера. Ева ушла намного раньше остальных. Когда Артур вернулся домой и вошел в ее комнату, она сделала вид, что спит. Он притворился, что поверил, но еще несколько раз бесшумно подходил к двери, чтобы послушать, не плачет ли она.

– А как еще? – спросила Ева, резко развернувшись. Ее лицо выражало едва заметное раздражение. – Каким другим образом я все это переживу?

Артур оторопел и не сразу решился ответить. С одной стороны, это было правильно – пойти на работу, чтобы отвлечь себя от дурных мыслей, но с другой стороны, нужно было выждать хотя бы пару дней. Как бы она не расплакалась прямо там горькими слезами или не наделала каких-нибудь глупостей. Ее попытки убедить всех и себя, что все в порядке, чрезмерны. В один момент она устанет заниматься самообманом и увидит, насколько все плохо и что ничего, ничегошеньки ей не помогает, что вся проделанная ею работа по самовосстановлению пошла насмарку. Тогда она сорвется, и ей станет еще хуже, чем было до этого. Артур решил, что нужно усерднее приглядывать за ней.

– Где Рори? – поинтересовался он, аккуратно меняя тему.

– В своей комнате. Еще спит. Вчера он пришел ко мне, и мы проговорили часов до пяти утра. Не буди его, хорошо?

– Без проблем, я тоже иду на работу. Благодаря Теодоре Фостер я не смогу больше прогуливать. – Артур помедлил, прежде, чем сказать дальше. – Значит, Рори будет один, когда проснется?

Так он пытался натолкнуть Еву на мысль, что ей было бы неплохо сегодня остаться дома.

– Не волнуйся, за ним зайдет Фараон.

– Фараон разве не идет на смену?

– Вряд ли он появится там сегодня. У него других дел по горло. Ведь городу нужен… – она запнулась, и через силу произнесла, – новый Игорь. Теперь Фараон станет больше времени проводить наверху.

– Понятно. Я не хотел бы, чтобы Рори был в одиночестве. Но если с ним будет Фараон, то я спокоен.

Ева спустилась вниз раньше обычного; до пересменки оставалось еще полчаса. Учитывая то, что на этой неделе она работает на выездах, ее приход оказался совсем ранним – Дунай Рэнкин точно не появится здесь до обеда.

На завтрак она не явилась. Ей не особо хотелось есть. Желудок ныл от пустоты, но Ева чувствовала, что не проглотит ни кусочка, даже если появится желание.

Она вошла в сторожку. Там сидел Оливер Фостер, брат Дика, старший сын Теодоры. Ему было уже за тридцать, он был не женат, как и все его братья. Его рыжие волосы ярко выделялись на фоне темной комнаты, в которую еще не проник утренний свет. Оливер спросил, была ли Ева на завтраке. Она ответила как есть, и он предложил ей печенье. Она посмотрела на него и поняла, что это было печенье Фараона. Значит, вот, кто ест его втихоря. Фараон уже месяц ищет вора. Если бы у нее было другое настроение, она бы что-нибудь сказала. Но сегодня она молчала. Они долго сидели молча, пока не пришел Дунай.

Они ехали в машине. На улице развиднелось, преввиров не было слышно. Поднялось солнце, но не слишком высоко; теперь оно начнет ходить все ниже и ниже, и тепла будет меньше. Все сильнее ощущалось наступление осени.

Дунай смотрелся не очень хорошо. Он полдороги молчал. Это была скорбная тишина. Вчера он потерял друга. Вчера все кого-то потеряли: отца, друга, хорошего человека, опору и защиту.

Ева так же не знала, что ему сказать. Она хорошо понимала Дуная, чувствовала то же самое, что и он. Внутри собралась такая пустота, что любое сказанное слово покажется бессмысленным, ровным счетом ничего не меняющим.

– Уже слышала новости? – наконец, заговорил Дунай, не поворачивая головы.

Он разбил тишину. Это хорошо. Но его вопрос взволновал Еву. Сейчас она подсознательно боялась любых новостей.

– Что опять? – неуверенно прошептала она.

– Вчера вечером, примерно в то время, когда были… похороны, к воротам подъезжали солдаты.

– Понятно.

– Оливер не рассказал тебе?

Ева помотала головой.

– Ну вот почему Фостеры такие? – сказал он искусственным тоном. Таким, будто вчера с Игорем ничего не произошло. – Странное семейство.

– Зачем они приезжали? – спросила Ева.

– Догадайся.

Еву устраивало, что они по обоюдному согласию избегают главной темы.

– Мы заплатили налог в начале месяца, – сказала она. – Чего они еще могут хотеть?

– Больше денег.

– Понятно.

– Понтарекс решил увеличить сумму вдвое.

Еве было безразлично. Она не хотела сейчас думать об этом. Ей было вообще все равно, что происходит с городом, с Понтарексом и его солдатами, со всем миром. Но реальная жизнь наступала ей на пятки.

– У нас есть деньги, чтобы заплатить?

– В этом месяце, да. Фараон сказал, что некоторые запасы у нас имеются.

– А что потом?

– Не знаю. «Потом» будет только через полмесяца. За это время мы что-нибудь придумаем.

Скоро они оказались на рынке. Ева взяла половину листовок с заказами, и они с Дунаем разделились. Ева подумала о том, что если в следующем месяце придется платить так много налога, они не часто станут ездить на этот рынок.

Заказали очень много шерстяных платков. Это понятно, потому что скоро зима. Люди готовятся к холодам. Ева сразу вспомнила, что прошлой зимой Рори порвал свою куртку. Сколько она не пыталась ее зашить, куртка все равно надрывалась на этом месте. Рори так и ездил в ней по своим Аркадам. Но сейчас нужно успеть купить новую, пока не поползли слухи о повышении налога. Как только всем станет известно – дорогие покупки сразу прекратятся.

Ева стояла у лавки с платками, когда к ней подступил Марк Кассель.

– Надеюсь, ты помнишь, что обещала мне услугу? – сходу спросил он.

Ева вздохнула.

– Для нее сейчас не очень подходящее время, но ведь тебя это не волнует, так?

Он кивнул. Его черные глаза замерли на ее бледном усталом лице. Ева выдержала его тяжелый взгляд.

– Что просить? – спросила она. – Что ты хочешь от Артура?

– Нужно кое-что починить. Он ведь у вас большой умник.

– Точно. Что это за вещь?

– Не важно. Ты в этом не разбираешься.

– Хорошо, можешь не говорить. Мне все равно. Но если он не сумеет, это твои проблемы, понял? Уговора о том, что я заставлю кого-то сотворить чудо, между нами не было.

Марк широко улыбнулся.

– Сегодня же. Вечером я привезу вещь. Пусть он будет в курсе.

Ева согласно качнула головой. Она снова повернулась к платкам и стала звать продавца. Пройдя по рядам, она нагребла полные руки. Пришлось найти Дуная, чтобы он положил покупки в машину.

Ева безмолвно смотрела на него, пока он укладывал вещи. А ведь, правда, у него когда-то были сын и жена. Он потерял их не так уж и давно. Примерно полтора года назад. Но об этом все уже забыли, никто этого не помнит, словно эти люди ушли лет двадцать назад. Они уже далеко в прошлом. Но неужели Дунай, сам Дунай так редко вспоминает о них? Быть этого не может. Хотя с первого взгляда он не кажется несчастным, не выглядит как человек, у которого от страшного гриппа скончался маленький сын, а на следующий день умерла жена. Неужели он так умело прячет это горе в себе? Или же боль со времени притупилась? Значит ли это, что время все-таки лечит? Значит ли это, что оно вылечит ее?

Вечером в город явился Кассель. Ева обо всем предупредила Артура, и он не стал упираться. Он не мог допустить того, чтобы сейчас Еву кто-то донимал из-за какого-то дурацкого невыполненного обещания.

Кассель притащил с собой какой-то приемник. Черная большая коробка. У Артура округлились глаза, когда он увидел устройство. Это было его собственное изобретение, которое он несколько месяцев назад продал одному человеку в Ате.

– Зачем тебе этот приемник? – между делом поинтересовался Артур.

Кассель не стал рассказывать.

Артур возился с ним уже два дня. За это время в Город Гор еще два раза успели приехать солдаты. Они пытались диктовать условия. Фараон ни на что не соглашался. Он взял дело в свои руки. Никто не возражал. После Игоря он был следующим, кто годился на роль главного в Городе Гор. Имелся еще и Рори, но он был пока что слишком молод. Фараон сразу предупредил его, что занял это место временно. Когда Рори подрастет и наберется опыта, он сам заместит отца.

Пока Ева с утра толкалась на рынке, Дунай не спешил и успел перекинуться со знакомыми парой слов. Никакой молвы о повышении налога в Ате не было. Он предупредил об этом Фараона, и тот для верности, отправил его в Патоку, чтобы разузнать ситуацию и там. Ева с ним не поехала, притворилась, что у нее болит живот. Она никогда не ездила в Патоку, каждый раз находя подходящую причину. На самом деле она просто не знала, что почувствует, когда окажется там, и это ее пугало. Она не была готова оказаться там, особенно сейчас. Как-нибудь в другой раз.

Когда Дунай вернулся вместе с Диком Фостером, который заменял Еву, стало ясно, что и Патоку налог обошел стороной. Солдаты требовали внести сумму до конца недели. Фараон не уступал. Теперь, когда он узнал, что Город Гор оказался исключением, он тем более не собирался платить. Так поступил бы и Игорь. В первую очередь именно поэтому Фараон стоял на своем. Только одного он не мог сделать так, как Игорь – заставить солдат раз и навсегда развернуться и уехать отсюда.

В пятницу, когда оставалось два дня до конца отпущенного срока, Фараон созвал собрание. Все работники безопасности должны были явиться на него. Остальные – ничего не знали; было решено пока что не пугать людей и разрешить проблему собственными силами. Но Ева все равно рассказала Артуру. Она знала, что он не проговорится. Он не умеет сплетничать, не болтает о пустяках с людьми, и к тому же каждый день занят на работе в школе, на свалке, и починкой устройства для Касселя. Ева поставила его в известность, но Артур был настолько занят, что почти пропустил эту информацию мимо ушей. Он только сказал:

– Надеюсь, что нас не взорвут к чертовой матери, как взорвали Аппер, о котором говорил Рори.

Ева на собрание не пошла. Она почти никогда на них не ходила. Все равно никто не заметит ее отсутствия. Обычно на таких мероприятиях она только отмалчивалась. А что она могла сказать, если для нее недавним открытием стали те же Возмездия, когда остальные знали о них уже давно? С подобными проблемами должны разбираться мужчины, их там достаточно. А Ева… у нее были другие заботы. Фараон знал о них, и поэтому, наверняка, простит ей этот прогул.

Вместо собрания Ева пошла к озеру. Теперь она стала часто наведываться туда. Там сожгли тело, там остался прах Игоря.

Рори тоже там часто бывал. Она видела его фигуру издалека, когда подходила; он сидел на берегу. Ей приходилось разворачиваться и плестись назад, ведь она не могла показываться там ежедневно. Это было бы слегка подозрительно.

Рори держался хорошо. По крайней мере, делал вид, что хорошо держится. Он редко чем-то делился, все мысли всегда держал при себе. Наверное, боялся показаться слабым. Недавно он сказал, когда они с Евой сидели на берегу:

– Я хотел найти маму и потратил на это всю жизнь, которую забыл провести с отцом, все это время находившимся рядом.

Эти слова были большим, чем он мог из себя выплеснуть. Они были обычными, невзрачными словами, но для Евы по звучанию они походили на крик. В них заключалась вся боль и вся скорбь, которые чувствовал Рори.

Самой Еве тоже не становилось лучше. Ночи давались тяжелее всего. Иногда она почти не спала. Чаще всего. Беспрерывно плакала. Иногда приходилось слышать, как Артур тихо подходит к ее двери, чтобы проверить, все ли в порядке. В эти моменты Ева замолкала; он и так слишком много для нее делал. Тем более ей не хотелось быть обузой. Этого она боялась больше всего.

Сейчас у озера было тихо. Вечерело. Воздух пропитался холодом. Когда солнце зашло за горы, температура начала стремительно падать. Земля с каждым днем все больше остывала и превращалась в камень. Над головой Евы завис клуб пара – теплый выдыхаемый ею воздух. Она сидела у самой воды, поджав под себя ноги, и смотрела, как загораются первые тусклые звезды.

Ей вспоминался день похорон. В зеленых глазах, блестящих от влаги, отражались подвижные языки пламени. Ева просидела здесь до глубокого вечера. Сегодня она могла себе это позволить: Рори был на собрании. Она не опасалась, что он застанет ее здесь. Но с минуты на минуту оно должно будет закончиться. Наверное, пора идти. Ева встала.

Сейчас ей хотелось только одного – поскорее добраться до дома, прилечь на кровать и провалиться в глубокий сон. Если прежде тревоги мешали ей уснуть, то теперь сон представлялся ей единственным избавлением и единственно-возможным лекарством. Раньше она, бывало, думала, и думала, и думала о своей проблеме, не спала всю ночь, мучаясь от бессонницы, но теперь ситуация была еще хуже. Но так же теперь она знала: если не уснет прямо сейчас, то умрет от тупой, бездушно терзающей ее боли.

И вдруг ей показалось, что она уже спит. Сон будто давно захватил ее – весь пустырь, по которому она медленно двигалась, мерцал белым светом, и кругом стало ясно, как днем. Ева шла сквозь эту белую дымку, словно паря над землей; ей было легко и свободно, пока по ушам, вдруг, не ударил резкий, оглушительный шум. Она остановилась, ей стало беспокойно и очень холодно. Поднялся сильный ветер и грубым рывком откинул ее распущенные волосы назад. Ева закрыла лицо руками, стало трудно дышать. Она пыталась вырвать хотя бы глоток воздуха из бьющего в лицо ледяного потока. В следующий миг она почувствовала, как кто-то тронул ее за плечо. Она доверилась и слепо пошла за этим человеком, когда он легко потянул ее.

Свет застелил взор, порывы ветра сбивали с ног, но в стороне, куда они направлялись, было спокойнее и тише. Когда зрение к ней вернулось, Ева посмотрела на того, кто стоял рядом. Она думала, что это Рори, ведь он единственный, кто может быть здесь в такое время, но это был Марк Кассель: видимо он приехал к Артуру. Запрокинув голову наверх, он смотрел в небо.

Ева тоже подняла глаза. Взгляд уперся в яркую лампу, похожую на прожектор. Когда свет чуть приглушился, было видно, что на землю надвигается большая черная тень. Скоро в ней стали различаться очертания… самолета. Вот он медленно приземлился – и свет уступил место привычной ночи.

Когда открылся шлюз, оттуда, как муравьи, волной посыпались люди в военной форме. Еве сразу вспомнился рассказ Рори о нападениях на города; пульс участился, страх волной накрыл тело. Ева машинально отступила на шаг назад, но спиной уткнулась в грудь Марка. Он предупредил, чтобы она больше не двигалась. Ева подумала: он прав. Вдруг, солдаты начнут стрелять, если она побежит? Но ведь они и так начнут, потому что зачем еще они сюда прилетели? Ева замерла и принялась ждать. Чего именно, она не знала. Солдаты выстроились перед самолетом в две колонны. В руках у них были автоматы, а их лица, наполовину закрытые шлемами, были похожи на твердый серый камень.

Вдоль колонн по проходу шел человек. На нем был черный строгий костюм. Его каштановые волосы шелковисто блестели, тонкие губы были плотно сжаты. Ева наконец-то пришла в себя. Страх, сковавший ее движения, отступил. Она потянулась правой рукой за пояс и нащупала пистолет. Этого было мало против нагрянувшей армии, но все же один пистолет лучше, чем ни одного.

Человек в костюме смотрел на нее в упор. Стальной, мертвый взгляд. От него по спине побежала холодная дрожь. Ева ощутила какой-то животный страх, инстинктивную опасность, поэтому, когда человек подошел ближе, почти вплотную, она невольно приняла защитную позу, напрягшись всем телом. Мимика замерла, из глаз заискрился некий вызов. Ева не шелохнулась, когда белая ладонь потянулась к ее лицу. Человек коснулся ее подбородка; прикосновение оказалось таким же холодным, как и его взгляд.

– Как интересно, – медленно протянул человек.

У него был очень непривычный акцент. Он тянул слова, как резину. Ева впервые в жизни услышала понтарексийский акцент.

Но каков был смысл сказанного?

Его лицо, выражающее сосредоточенность, отразило какую-то мелкую вспышку – это едва заметная улыбка. Усмешка одними уголками рта.

Эта усмешка породила в Еве отвращение. Такое, которое нельзя было вытерпеть, которому нельзя было сопротивляться. Ее внезапно обдало волной раздражения; маленькие иголки покрыли ее плечи и спину, и Ева высвободила свой подбородок резким поворотом головы. Она сама не знала, что на нее нашло.

Человек невозмутимо опустил руку и быстрым безразличным взглядом пробежался по Касселю, а затем посмотрел в сторону города – оттуда бежали люди, услышавшие громкий шум.

Письмо

Когда самолет обступили жители, человек в костюме представился. Он назвался Акселем Эккерсбергом, и толпа после удивленного вдоха мгновенно замерла. Все хорошо знали это имя, но не знали лицо. Аксель Экксерсберг – премьер-министр Понтарекса. Никто не мог поверить в то, что он здесь.

Он пожелал беседовать с главным. Фараон Рэнкин проговорил с ним около часа.

Когда самолет улетел, Фараон срочно созвал собрание. Второе за одни сутки. Он не проронил ни слова, прежде, чем дежурные не вошли в совещательный зал. Зал находился в здании школы, в классе, где еще утром Артур Дюваль проводил уроки. Глаза Фараона источали стальной холод, его лицо застилала мрачная маска.

– Понтарекс больше не будет поднимать нам налог, – сказал он, сидя во главе длинного стола, сдвинутого из парт.

На лицах дежурных отразилась тень облегчения, но лицо Фараона не поменялось.

– Они обещают не поднимать нам налог, но взамен хотят, чтобы Город Гор стал диктавитом.

По залу пробежал тихий шорох – люди заерзали на стульях.

Ева Гордон тоже была на этом собрании. Страх и беспокойство захватили ее разом, как и всех других. Известие о диктавитах – скверное известие. С недавних пор она знала, что оно означает от Рори: вступление в армию Понтарекса для сбора налога с прилежащих городов. И скорее всего, проведение этих ужасных Возмездий. Казнь должников. Диктавиты не платят налогов, получают освобождение от Понтарекса в обмен на службу, потому что собственных солдат им не хватает. Но стоит ли оно того?

Никто не решался высказаться первым, но через минуту заговорил Дунай.

– Как великодушно с их стороны! – со злобой прыснул он, когда его скомканные мысли упорядочились. – Заставить нас платить больше, зная наперед, что мы этого не потянем, а потом как хорошую сделку предложить нам принять диктавитский титул.

– Какие же мы дураки, – с горькой усмешкой протянул Роберт Халецкий. – Чертовы солдаты, наверное, ездили к нам, доканывали своими деньгами, и надеялись, что мы первыми заговорим о титуле.

Они просчитались, но уловка все равно сработала. Они повернули ситуацию так, что на данный момент титул диктавита выступал единственным выходом для Города Гор. Никакой налог им не нужен был с самого начала. Они искали причину, чтобы получить согласие на подчинение, и искусственно создали такую ситуацию, в которой у Города Гор не осталось выбора.

– Но мы все еще можем заплатить в этом месяце, – произнес Оливер Фостер. – У нас есть некоторые сбережения.

– Не думаю, что мы можем, Оливер, – отозвался Фараон. – Если речь уже зашла о титуле, значит они будут его добиваться.

– Такого поворота стоило ожидать, – высказался Роберт Халецкий. – На наших землях на сотни километров вперед нет ни одного диктавита. Целая дыра в их налаженной системе. Рано или поздно Понтарекс сделал бы это, и странно, что мы сразу не подумали на себя.

– Кажется, к нам давно присматривались, – протянул Дик Фостер, таким тоном, словно сделал для остальных открытие.

– К черту! Мы не будем соглашаться! – решительно заявил Дунай, ударив кулаком по столу.

– Ты же понимаешь, что нам сделали не совсем предложение? – спросил его Оливер Фостер.

– Именно это я и понимаю. – Глаза Дуная загорелись вызовом. – Я не собираюсь подчиняться указаниям каких-то там понтарексийцев!

– Но, возможно, это единственный вариант, – вдруг сказал Фараон.

Удивленные взгляды направились на него.

– Давайте подумаем, если мы не подчинимся, то что мы на самом деле собираемся делать? – Его лицо оставалось таким же холодным и непоколебимым. – У нас здесь дети и женщины. Семьи. Это ваши семьи. Мы не можем устраивать здесь войну. Нам нужно как-то их защитить.

– Явно не таким способом, – встрял со своим хриплым голосом Карл Понд. – Мало хорошего, если мой внук вырастет трусливым, позволяющим себя шпынять кому-попало, сопляком.

Это было резкое заявление, но Фараона оно не уязвило. Он по-прежнему пребывал в своей спокойной холодности.

– Тогда прошу тебя, Карл, предлагай свое решение, – ровным тоном отозвался он. – Мы собрались здесь как раз для этого, и у нас не так много времени, чтобы определиться.

Карл не нашелся, что ответить. Его глаза спрятались под сердито нависшими бровями.

– Фараон прав, – подхватил Дик с запалом. – Мы должны дать свое согласие!

Недолгая растерянная тишина, и тут:

– Дик! – упрекнула своим тонким голосом Ева Гордон.

Она не смогла промолчать. Сначала ее поразило поведение Фараона, она не понимала, как он может говорить подобное, а теперь еще и Дик заразился его настроением.

– Ну, а что? – Его тон был таким, будто бы он оправдывался. – Что мы еще можем сделать? Нам дали выбор: умирать самим…

– …или убивать других! – грозно закончил Дунай.

Он подскочил со стула.

– Черта с два мы так поступим, ясно? Все слышали? Я сам лично пристрелю каждого предателя, который переметнется на сторону Понтарекса!

– Не переживай, – встрял Карл, – у тебя не будет такой возможности: они пристрелят тебя первыми, чтобы прикрыть свою задницу.

Карл многозначительно уставился на Дика. Дик тоже метнул в его сторону разъяренный взгляд. Теперь они оба смотрели друг на друга со злостью, крепко стиснув зубы.

– Ладно вам всем, остыньте, – привстал Роберт Халецкий. Его голос звучал бесстрастно. – Дик, не стоит сейчас бросаться такими словами. Оставим их на потом, ладно?

– Ладно, ладно, извините меня, если я что-то не так сказал, – покачал головой он и ссутулился, вжимаясь в стул. Его маленькие глаза нервно забегали по столу.

– А что, если пока что попробовать потянуть время? – спросил Оливер Фостер, его брат. – В конце концов, у нас есть средства, чтобы заплатить налог. Скажем об этом солдатам и посмотрим, как пойдет дальше. Ведь они рассчитывали на то, что в этом месяце мы не сможем заплатить. Посмотрим, что они будут делать.

– Придут к нам в следующем месяце, когда у нас не останется запасов, – обрубил Рори Аллен.

Это были его первые слова за весь вечер. Все обернулись на него, как будто бы в комнате появился призрак – Рори сидел на самом дальнем месте за столом, в тени.

– Если прилетел сам премьер-министр и сказал о диктавите, значит, он хочет диктавит, и не меньше. Откажемся сейчас – может быть, проживем месяц, откажемся дальше – и будут последствия. Я уже видел подобное в Аппере. Перед бомбардировкой, им сделали такое же предложение.

– Получается, выхода всего два? – задался вопросом Дик. – Соглашаться или отступать? Понятно. Значит, у нас второе…

– Отступать? – мгновенно подхватила Ева. – Оставить Город Гор?… – Она почувствовала, как от нахлеста эмоций задыхается, и ее голос прервался. – Они не могут…

Она все еще не могла поверить, что все это происходит с ними. Страшная реальность, о которой ей недавно рассказывал Рори, вдруг становилась и ее реальностью.

– Могут, – подтвердил Рори. – Они делали это раньше и сделают сейчас.

– Я слишком стар, что бы бегать, – завел свою песню Карл.

– Согласен с Евой. Город Гор – наш дом, – вклинился в суматоху Дунай Рэнкин, – мы не можем позволить кому-то разрушить его или забрать у нас.

– Он прав, – поддакнул Карл. – Фараон, вместо тебя на это кресло нужно посадить брата.

– Следи за тем, что ты говоришь! – прикрикнул Дик.

Оливер одернул его, но собрание все равно пошло по кривой линии: разразилась буря споров и недовольных криков. Зал наполнился гулом. Стали говорить все разом и все равно на какую тему: кто-то осуждал Дика, кто-то начинал вспыльчиво отстаивать город, как Дунай. Некоторые переходили на личности. Подключились все, даже те, кто до этого просто отмалчивался. Сидящие за длинным столом почти готовы были перейти к драке.

– Все, пора сделать перерыв, – громко оповестил Фараон, но на его слова мало кто обратил внимание.