Постапокалипсис, в котором я живу Грин Алла

Врач с подозрительной репутацией

Нет никакой тайны в том, что Марк Кассель был подлецом. Таким он слыл в умах людей – чужих и знакомых, себе же представлялся личностью куда более худшей. В жесте этого добровольного признания, может, и следовало бы поискать некий намек на благородство, но ни для кого не секрет – Марк от репутации своей был без ума и безмерно ею гордился.

Марк Кассель родился в семье мелких торговцев. Его мать днями пропадала на рынке, не часто балуя дитя своим вниманием, а отец неисправно пил. Темноволосый мальчишка с глазами цвета угля рос сам по себе, предоставленный всему белому свету.

По вечерам, когда мать приходила с работы, частыми гостями в доме были скандалы. И Марк, не вынося криков и драк, сбегал и ночевал в старом сарае, и долго потом пытался забыть царящий там запах гнилой картошки. Если честно, сложно было забыть и ее вкус – в доме редко можно было сыскать и кусок хлеба. В общем, жизнь целенаправленно подводила Марка к его истинному призванию. Стать маленьким воришкой – вот, что ему было суждено. Только, пожалуй, не стоило судить его строго: он был ребенком и просто хотел кушать. Судить его следовало потом.

Нельзя сказать, что первая большая потеря в его жизни была чем-то поистине трагичным. Алкоголь все же доконал отца – тот скоро умер, и в доме наконец-то воцарился мир. Марк помнил: он во время похорон совсем ничего не чувствовал кроме постыдного страха – боязни ощутить искреннюю и неподдельную радость. В тот день он не проронил ни одной слезы, а в последующие полгода наслаждался возможностью дышать полной грудью. После этого в его жизнь ворвалось новое знаменательное событие, оставившее определенный отпечаток: как-то внезапно в доме появился новый мужчина.

Марк долго поглядывал на него из-под черных густых бровей, и в перерывах настороженный взгляд переводил на мать. Марк ждал, когда же под кухонным столом снова начнут появляться бутылки, но человек не собирался пить; наоборот, он искренне полюбил мать и к самому Марку отнесся как к сыну, привязался как к собственному ребенку.

Марк был даже не против того, что всерьез занялись его воспитанием; ему нравилось таскаться с приемным отцом на работу и обучаться его ремеслу. Тот был местным врачом, и Марк, днями торчавший у ложа больных, с должной охотой впитывал в себя все преподносимые знания. К удивлению всех знакомых и соседей, он оказался хорошо обучаем, схватывал на лету, и мать неустанно изумлялась, как из такого негодника за несколько лет он смог превратиться в покладистого и примерного ребенка.

Между тем много времени не прошло, как у мамы вырос живот, и Марк, знал: у нее будет еще один ребенок. Вскоре она родила, и после наступил момент, когда прозвенел тот тревожный звоночек: она в слезах кричала, что шторы загорелись сами, а папа, выхватив сестричку из дымящейся колыбели, и словно в истерике спрашивал, спрашивал, раз за разом, зачем мама эти шторы подожгла.

Марк плакал – в тот момент он отчима за эти слова возненавидел, но вскоре к нему пришло осознание, что отчим все-таки был прав. С момента родов прошла всего пара-тройка недель, и мама после инцидента со шторами совсем не вставала с постели: стонала, будто от боли, хотя у нее ничего не болело, и много-много рыдала.

Отчим объяснил, что с ней приключилась депрессия. Дальше стало хуже – маму стали преследовать истерики – почти каждый день она твердила, что видит умершего мужа, родного отца Марка, и мечась по комнате, пыталась задушить призрака простыней. На этой простыне она потом и повесилась, когда Марку было всего одиннадцать лет. Его жизнь недолго шла в гору, гораздо стремительнее она катилась по наклонной.

Тогда из родных ему осталась только сестра – Марк возился с ней, бесполезным хныкающим кульком, пока отчим пропадал на работе, чтобы заработать денег. Марку не хватало прошлой жизни, когда он ходил к больным, и теперь безмерно скучал по тому времени, когда только-только умер отец, а в доме появился отчим. Для Марка было очевидно – все изменилось, когда вздулся тот живот. Временами он смотрел на сестру с отвращением и желал, чтобы она вовсе никогда не рождалась. Эти скверные мысли, однако, его покинули, как только Регина чуть подросла. Ее с детства приучили сидеть в одиночку дома, и Марк смог продолжить свое обучение, и уже в семнадцать лет стал посещать больных сам.

Жизнь снова потихоньку налаживалась, но и этот счастливый отрезок судьбоносного пути продолжался не слишком долго. Случилось то, что отчим подцепил у своей пациентки грипп и скончался от лихорадки. Мертвым грузом на шее у Марка повисла сестра, а прибыли от врачевания едва ли теперь хватало на налог.

Марк был молод, но уже тогда имел предприимчивый разум, который томился необходимостью что-то сделать, и скоро все как-то само собой закрутилось, только вот в след ему стали кричать: негодяй, мошенник, подлец, а он усмехался кривой, полной презрения ухмылкой, и шел дальше по своим делам, отправляясь туда, где о нем еще ничего не знали.

Марк умел строить из себя саму доброту и честность, а взгляд по щелчку наполнять сочувствием:

– Я понимаю вашу боль, – говорил он, смягчив голос, – мой отец тоже был укушен, и знаете (делал драматическую паузу) – он умер.

Отражая на лице боль, Марк тяжело вздыхал, и продолжал говорить почти дрожащим голосом:

– Самое худшее, что потом то же самое случилось и с моей матерью, и это почти подкосило меня, но на этот раз я решил не сдаваться.

Тут он чуть отдалялся от своего печального образа и позволял загораться в глазах силе, которая и заставляла людей думать, что Марк знает, что делать, и он – это именно тот человек, который пришел их спасти.

Он невзначай говорил:

– Я ведь уже упоминал, что я врач?

Это предложение обычно заставляло разумы людей наполняться хрупкой едва уловимой надеждой.

– Так вот, – он плавно переходил к главному, – я все-таки смог найти способ вылечить маму. Вы можете мне не верить, но лекарство существует.

Дальше следовала двоякая реакция: кто-то начинал мысленно благодарить небеса, за то, что перед ними сейчас стоит Марк, а у кого-то на лице отражалось едва заметное сомнение, – но следующие слова Марка убивали всякую неопределенность. Разве видели вы когда-нибудь такие честные глаза?

– Это не шутка, и не попытка вас обмануть, пожалуйста, поверьте мне. Не знаю, дошли ли слухи о моем лекарстве до этих мест (он надеялся, что нет, ведь если слухи дошли, то имели довольно скверное содержание), но на востоке, откуда я иду – там люди, знаете ли, уже прославляют мое имя.

Тут он делал намеренную паузу, но не для того, что пощекотать нервы жертвам своего обмана, а для того, чтобы пощекотать их себе. Каждый раз, перед тем как назвать свое имя, у него по коже бежали волнующие мурашки, от которых зависело все.

– Меня зовут Марк Кассель, – сообщал он, и если выражение лица не сменялось на злобный оскал, то Марк смело продолжал: – И, кстати, лекарство… оно обойдется вам совсем не дорого.

Это было не правдой. Это был только один из придуманных Марком Касселем бесчестных способов, которыми он утрамбовывал землю под ногами, делая ее твердой и не сотрясаемой. И люди отдавали ему последнее, чтобы спасти свою жизнь.

Всего за несколько месяцев он в этих делах успел достичь определенных успехов – молва о нем тянулась порочной вереницей от города к городу, от деревни к деревне. Вся жизнь его менялась на глазах: в друзьях и знакомых у него стали водиться личности, столь же сомнительные как и он сам. Но разве это могло его встревожить, когда от таких знакомств черпалась только польза и выгодная сила? Обладая природным даром убеждения, Марк легко умел проникать в доверие даже к самым недоверчивым. Именно эти врожденные таланты при его широких связях сыграли Марку на руку тогда, когда он узнал о болезни Реджи.

Тревожные звоночки продолжали звенеть в его ушах. Марк чувствовал, что устал, но ему уже все было по плечу. Человек, которому нечего терять – поистине неуязвим. Если в детстве Марк сестру свою ненавидел, но теперь относился к ней с легким безразличием. Признавать то, что пустота эта выработалась намеренно им самим, он, конечно, не собирался. А ведь он и правда так считал: мол, Реджи для меня ничего не значит, и тебе, смерть, незачем девочку отбирать, ведь это не причинит мне боли. Однако, кто-то точно читает не только мысли, но и сердца – в них спрятана истина, ударив в которую непременно попадешь нужную в цель.

Болезнь оказалась затяжной и требовала постоянного присутствия Марка дома. Работать в разъездах он больше не мог, но, работа нашлась сама собой, и не приходилось думать в тяжелые времена хотя бы о деньгах.

– Здравствуй, Марк. Я тут пришел по делу. Говорят, у тебя есть знакомый, который может достать…

– Да что угодно, – отвечал он, – главное, чтобы у тебя было, чем мне заплатить.

Марк и сам удивился поначалу, но оказывается у него и правда был знакомый на каждый случай жизни. Все знали: есть неразрешимое дело – иди к Марку Касселю.

Так он и жил, чередуя те моменты, когда прогрессировала болезнь, с теми, когда Реджи снова была в порядке, а он мог отправиться куда-нибудь в путь, и отдохнуть от дома, который его тяготил. Болезнь же сестры длилась уже несколько лет, и затянулась, не отступив, прямо до теперешнего времени.

Марку было двадцать три года.

Реджи умирает на его глазах, на его руках, и никакие лекарства не дают нужного результата. Марк уже начинал думать, что угодил в свою же ловушку или попал под действие кармы: истязал себя в поисках лекарства, которого не существует. Он уже думал, что никогда ему не попадется в руки что-то способное излечить сестру. От этих мыслей на его лице вспыхивала ставшей привычной кривая ухмылка. Что она выражала? Горькую досаду или дерзкую жажду поиграть с судьбой – только ему самому было известно.

Но Марк не то, чтобы был везуч, просто природа наделила его способностью притягивать различные вещи, а плохие или хорошие – не важно, но удача имела место быть в этом списке. Вот и в тот вечер ничего не ожидая и ни на что не надеясь, он вдруг услышал стук в дверь, и устало поднялся с дивана, поплелся к двери, чтобы прогнать бесконечных просителей, жителей Аты или Города Гор, искавших врача, от которых он уже смертельно устал. Он открыл – на пороге стояла незнакомая женщина. Она назвалась Урсулой.

Урсула слишком походила на мужчину и тому подтверждением были широкие плечи и чрезмерно высокий рост. У корней волосы были иссиня-черными, но на уровне висков пряди резко переходили в белый, зачесанные назад и стянутые в тугой хвост. Ее правую щеку рассекал грубый шрам, который и без того безобразное лицо делал еще более непривлекательным. Возможно, некоторые мужчины и нашли бы в этом образе какую-то своеобразную изюминку, но не Марк Кассель. Ему предпочитались миловидные черты лица, типичная красота которых была признана и боготворима большинством. А взгляд Урсулы, он был холодным и твердым, в нем читалась сила, в придачу далеко не женская. И Урсула, одарив этим взглядом Марка, бесцеремонно проследовала в дом. Подойдя к столу, она положила туда ящик, коробку размером с две ладони.

– Говорят, ты можешь найти что угодно. Это правда?

Марк все это время специально молчавший, мерил Урсулу взглядом, и делал это с выразительной надменностью, ведь его с самого начала разозлила ее самоуверенность, которую Марку подсознательно хотелось уничтожить. К его удивлению, Урсулу не впечатлил легший на нее тяжелый взгляд, и это точно повергло бы Марка в досаду, если бы не подзадорило идти напролом. Это была его характерная особенность в любой жизненной ситуации.

– Не вижу, ради чего напрягаться, – безразлично протянул он, но пристально сощурил глаза, бросив этим жестом вызов.

– Я знаю, что твоя сестра больна, – решительно заявила Урсула. – Я могу ее вылечить, и она будет жить.

От внезапного удивления Марк повел бровью вверх, но, мысли резко перекинулись на другое, и Марк ухмыльнулся. Пока что для него было важнее то, что ему удалось доказать свое превосходство, вынудить незваную гостью делать то, что было нужно ему самому.

– Откуда ты знаешь о моей сестре? – с важностью в голосе спросил он.

Урсула продемонстрировала ему ответный вызов во взгляде. На вопрос Марка она словно не обратила внимания. У нее через плечо висела кожаная сумка, и, запустив в нее ладонь, она одним движением извлекала оттуда ампулу, потом поставила ее на стол, рядом с той коробочкой-ящиком.

Ампула показалась Марку знакомой настолько, насколько он мог разглядеть ее издалека и при тусклом освещении. Он уже видел подобный штамп.

– Из Северного Аркада? – спросил он, внутренне ощутив преднамеренное разочарование, хотя в сердце еще не успела зародиться даже надежда.

В Северном Аркаде не было ничего, что могло бы вылечить Реджи, он все там уже перевернул верх дном. Он вернулся оттуда совсем недавно, с месяц назад.

– Из Большой Медведицы, – так же важно ответила Урсула.

Марк закашлял, будто поперхнувшись, и этот кашель плавно перерос в смех. Из Большой Медведицы, которой не существует. Он знал, что в Аркаде живет некое подобие «Бога» и что там проходят какие-то странные службы и поклонения, но с гражданским сопротивлением это ничего общего не имело. Тем не менее, он давно хватался за любую возможность, а перед ним сейчас стояло лекарство, которое, еще не было им испробовано.

– В таком случае, конечно, идем за мной, – сказал он, даже не пытаясь скрыть издевательской усмешки.

Оказавшись в комнате девочки, Урсула передала Марку ампулу. Марк наполнил шприц. Пришлось ждать. Хватило одного укола, чтобы лицо Реджи за каких-то пятнадцать минут превратилось из бледного в оливковое, немного отступила боль.

Марк, сдвинув черные брови, задумчиво и неотрывно теперь смотрел на сестру.

– Приемник, – повелительным тоном обратилась к нему Урсула, – тот, что на столе. Он сломан. Найдешь такой же рабочий.

Тут Урсула развернулась и собралась уходить. Марк вдруг очнулся, наконец, оторвавшись от Реджи. Он окликнул Урсулу:

– Эй, ты оставила мне лекарство?

– Нет, – бросила через плечо она.

– Что значит нет? – возмутился он.

Он уже начал подниматься, но Реджи вцепилась в его руку своими тонкими пальцами. Сегодня был такой вечер, когда в собственном доме Марк оказался совсем не хозяином, а гостем.

– Я потерплю, ничего страшного, – продолжила Реджи. – Главное, что потом я буду здорова.

Марк посмотрел на нее косо, а потом все взвесил. Погнаться за Урсулой – значит испортить дело. А Реджи терпела так долго, что потерпит еще пару недель. Ничего в этом страшного нет. К тому же Марк очень старался, а поэтому к исходу недели уже знал: его цель – это Артур Дюваль, и что непонятный приёмник – его изобретение.

Последний раз Марк видел Еву Гордон, наверное, с месяц назад, не меньше, до своего отъезда в Аркад – она заходила к Реджи, как только он вернулся из Аркада, и как вовремя сейчас ее белая головушка показалась в его темной кухне. Ева Гордон явилась к нему с просьбой, и они договорились: услуга за услугу. Честнее сделки Марк, похоже, еще никогда в жизни не совершал, о чем, кстати потом пожалел: нужно было лучше попробовать как-нибудь Гордон обмануть. Слишком много времени он потратил на поездку в Город Гор. Несмотря на то, что у Милы Халецкой оказалось простое отравление, домой Марк все равно приехал не скоро. У них там вдруг умер Игорь Горский, и пришлось пичкать Гордон успокоительным. Приплелся Дюваль и вынудил ей помочь, и в ответ сам пообещал, что поможет Марку с делом, но только через пару дней, потому что сейчас, мол, похороны и нужно побыть с Евой. Марк плевать на все хотел и уже на следующий день стал донимать Еву, когда увидел ее на рынке, ведь Реджи сделалось вдруг совсем худо, хотя в последние дни она и держалась молодцом. А потом была сцена на пустыре – откуда-то взялся понтарексийский самолет. И жизнь становилась бы такой интересной, если бы не была столь печальной.

Борьба Марка все же не оказалась напрасной: в конце концов, приемник оказался починенным, и теперь лежал на столе у Касселя рядом с жестяной банкой, служившей пепельницей, в которую опускалась уже пятая, выкуренная за полчаса сигарета. Марк редко бывал так взволнован, чтобы у него не получалось сдерживать нервов, но сегодняшним вечером, когда его терзало ожидание, он беспрерывно барабанил пальцами по столешнице. Пока он сидел за столом, из комнаты Реджи доносились тихие стоны. Марк время от времени заходил туда, и был благодарен сестре за то, что она его каждый раз выгоняла, потому что просто не знал как это делать: утешать людей.

Часы показывали полночь и Марк, давно чувствовал, что освободился от обязанности навещать сестру, сидел за тем же столом и подпирал голову рукой. Его сонные глаза временами закрывались, но стоны, доносящиеся из комнаты, не давали Марку окунуться в глубокий сон. Сквозь полудрем он слышал отдаленные стуки и, очнувшись, понял, что барабанят в дверь.

Он открыл – на пороге была Урсула. Но она пробыла в доме недолго.

Повертев в руках прибор и спрятав его во внутренний карман куртки, она спросила:

– Надеюсь, я не опоздала и девочка еще жива?

Реджи лежала, свернувшись калачиком, бледная и исхудавшая. В правом уголке рта запеклась темная кровь, которая успела отпечататься на подушке. Урсула сняла с плеча сумку и опустила ее на кровать. Порывшись там, она извлекла крошечный прибор – экран с иголкой – проткнула этим палец Реджи и всмотрелась в горящие цифры.

Марк по шевелению безобразных губ Урсулы прочитал плохие вести.

Потом Урсула кивком головы позвала Марка в прихожую. Она сказала:

– Я человек деловой. Мы договаривались на лекарство и ты получишь его, Марк Кассель.

Марк сразу почуял запах обмана.

– Во-первых, не на лекарство, а на то, что Реджи будет жить, – уточнил он, – а во-вторых, насколько дела плохи?

– Настолько, что лекарство ей уже не поможет, – спокойно ответила Урсула.

Марк усмехнулся жалкой попытке себя одурачить, и потом эта усмешка отразила горечь яда.

– Значит, помоги чем-нибудь другим, – процедил он. – Ты сказала, что моя сестра будет жить. Это твои слова. – Его глаза хищно сощурились.

– Ты ведь знаешь, я имела в виду то, что помогу ей лекарством. Мы оба это знаем.

Марк почувствовал прилив злости и стиснул зубы. Внутри него стала закипать звериная ярость.

– Скажи спасибо, что я оказалась честной и вообще призналась в том, что дела твоей сестры плохи, – продолжила Урсула, и в заключение поставила точку: – Я сделала тебе одолжение, и на этом все.

Сказав это, она подобно тому, как бесцеремонно пришла, так же бесцеремонно направилась к выходу.

– На кой черт мне твое лекарство, если оно бесполезно?! – прокричал ей в спину Марк. Он был на грани отчаяния.

– Это совсем не мои проблемы, – на миг остановившись, сказала Урсула. – Так обычно ты отвечаешь всем тем людям, которых обманываешь?

– Тебя это не касается, – резко бросил Марк. – Твое дело спасти мою сестру.

Он мало надеялся на то, что сказал дальше.

– Организуй моей сестре операцию. Твои друзья из чертового ордена это могут сделать, так?

Урсула издала короткий смешок.

– Ты даже не веришь, что он существует.

– Мне плевать, – сообщил Марк.

– Может, еще и сообщишь, ради чего мне стараться?

На ее лбу появились задумчивые морщины, а глаза сощурились; Урсула театрально изображала готовность слушать, и она не знала, что Марк сейчас ее поразит:

– Если ты и правда из Большой Медведицы, и если какой-то орден, какое-то сопротивление существует на самом деле, то у меня есть кое-что еще, что окажется для тебя очень нужным. Важнее, чем этот дурацкий приемник.

Было видно, что Урсулу это заявление только развеселило, но после того, как он огласил свое предложение, лицо Урсулы потеряло выражение насмешки и высокомерия. Оно загорелось от интереса, и может она не до конца ему поверила, но она стала внимательно его слушать.

Великая Катастрофа

– Ну, и кто из вас знает, что же случилось после Великой Катастрофы? – спросил Артур.

– Началась новая эра, – выкрикнул с места Захар Халецкий, брат Милы.

– Правильно, Захар, – сказал Артур, – но тебе следовало поднять руку, помнишь?

Захар виновато потупил взгляд и ссутулился.

– Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь из младших ответил на этот вопрос, – сказал Артур. – Ладно, я задам еще один: в каком году произошла Великая Катастрофа?

Никто, кроме Захара не поднял руки.

– Неужели никто больше не знает? – спросил Артур. – Может быть ты, Саша?

– В тысяча девятом году довирусной эры? – послышалось от Саши.

– Неверно, – сказал Артур, и побежал глазами по наполовину опустевшему классу. Другую половину родители уже успели увезти подальше из Города Гор. На глаза Артуру попалась Кристина: – А ты, Кристина, что скажешь?

– В тритысячном году, – звонким голосом пропела Кристина.

– У довирусной эры не было такого года! – выкрикнул с места Захар, чем привлек рассерженный взор Артура.

Артур тяжело вздохнул, и за неимением другого выбора, все же предоставил Захару слово.

– В две тысячи сорок пятом году, учитель Дюваль, – ответил Захар, на лице которого засияла довольная улыбка.

– Хорошо, и что же тогда случилось, Захар? Почему катастрофу назвали Великой?

Мальчик принялся рассказывать, но кто-то из детей начал баловаться, что перебило ответ. Артуру пришлось прикрикнуть:

– Кристина, когда Захар закончит, я попрошу тебя повторить.

После этого Захар начал свое объяснение заново:

– В две тысячи сорок пятом году не стало двух больших материков – Северной и Южной Америки. Люди с Евразии опасались, что эпидемия вируса, перебросится на их земли, а поэтому без предупреждения, что было ужасным, сбросили на Америку бомбы. Погибли все люди, которые там жили – здоровые и больные, разрушились все здания, заводы, деревья и земля стала мертвой. Но злой вирус все равно успел добраться до Евразии, и люди там тоже стали заражаться. День, когда погибли две Америки, назвали Днем Великой Катастрофы, и с этого момента стали отсчитывать дни новой эры – вирусной, потому что именно с этого дня всем стало ясно, что мир никогда не будет прежним.

– Очень хорошо, Захар, – похвалил его Артур, а затем переключился на Кристину: – Ну, что, Кристина, мы тебя внимательно слушаем.

Кристина непонимающе захлопала глазами, а потом, вдруг повернулась к двери и ткнула указательным пальцем на стоящую в пороге Еву Гордон.

Артур на минуту отлучился из класса.

– Что-то случилось? – спросил он Еву, надеясь, что она не принесла плохих вестей, которых в последнее время было предостаточно.

– Нет-нет, все нормально, – отмахнулась она, – просто хотела с тобой поговорить.

– Разговор долгий? – Артур посмотрел на наручные часы.

– Думаю, да, – кивнула Ева. – Лучше, конечно, обсудить все дома. Когда ты придешь?

– Еще минимум час здесь буду. – В голосе Артура чувствовалось усталость.

– Ладно, я буду ждать тебя дома, – протянула Ева и собралась уходить.

– Стой, как ты себя чувствуешь? – напоследок поинтересовался Артур.

– Все потом обсудим, – буркнула Ева, подавив подступившую к голосу дрожь.

Уж лучше бы Артуру не спрашивать о таких вещах, подумала она. Лучше не напоминать Еве о том, что ее душит.

Она вернулась домой, и уже привычным движением руки, смахнула с влажных ресниц слезы. Ей подумалось, как славно, что у нее сейчас так много дел, которые помогут ей забыть о своей душевной слабости: нужно перебрать вещи и разложить их по сумкам.

Фараон умолял ее рассказать об отъезде парням как можно раньше, но Ева все оттягивала, дождавшись конца недели. Завтра нагрянет тот самый день, когда премьер-министр вернется в Город Гор за ответом. Половина жителей уже успели уехать. И их, в отличие от Евы не пугала даже участь беженцев. Половина другой половины собиралась провернуть свой отъезд как можно раньше. Вот и Ева принялась собирать чемоданы, душой правда, желая оказаться в числе тех, кто все-таки останется в Городе Гор до конца. Ева не видела своей жизни в каком-нибудь другом месте, кроме этого. Она не видела своего будущего, с кем-нибудь другим, кроме Игоря.

…Игорь хотел, чтобы я уехала. Игорь хотел, чтобы я спаслась. Он обо мне думал…

Распахивая дверцы шкафов, Ева яростно вываливала вещи на пол и старалась отыскать среди них то, что окажется самым полезным в пути. Близилась зима, которая обещала быть холодной, а поэтому Ева перебирала свитера, и, складывая их в сумки, следила за тем, чтобы вещей каждого было взято поровну. Невозможно было прихватить с собой все, и что-то непременно останется здесь навсегда. Оно будет мирно покоиться в этой комнате, пока не нагрянут бомбы – тогда все обратиться в горячий пепел.

За работой время пронеслось быстро, от чего Еве показалось, что уж очень скоро домой вернулся Артур. Ей даже подумалось, что он снова увильнул от работы.

– Что происходит? – тревожно спросил он, осмотрев перевернутую комнату. Обнаружив в руках Евы свой компьютер, он заметно занервничал.

– Я собираю вещи, Артур, – спокойно ответила она. – Мы уезжаем.

– Это еще куда? – удивился он.

Ева на секунду задумалась и поняла, что сама не знает.

– Я пока что не знаю.

Артур затоптался на месте и почесал кудрявую голову, что верно наводило мысль о нахлынувших на него раздумьях. Тут вдруг в дверь постучали, и Ева пулей вылетела из комнаты, надеясь на то, что за дверью стоит Рори – было бы прекрасно поговорить сейчас с ними обоими.

Однако, Ева отворила дверь, и перед ней возник Марк Кассель.

– Нам срочно нужно поговорить, Гордон, – сказал он.

– Сейчас не время, – безразлично ответила Ева, но Марк уперся в дверь рукой и без спроса, без всякого приглашения вошел внутрь.

– Что тебе нужно? – уже более строгим голосом сказала Ева. – Говори скорее и уходи.

– Ева, ты объяснишь мне, что происходит? – вышел из спальни Артур. – Какая муха тебя укусила? – воскликнул он.

Намеренно или нет, но он не обратил на Марка никакого внимания, а тот в свою очередь, увидев Артура, подозрительно сощурил свои черные глаза.

– Марк, видишь, я сейчас занята, – сказала ему Ева. – Можешь зайти потом? Скажем, послезавтра?

Послезавтра меня уже здесь не будет, подумала она.

– О, как жаль, что ты занята, Гордон, – протянул он, и на его лице вдруг заиграл энтузиазм: – но меня это не волнует. Я подожду. Пожалуйста, продолжайте обсуждать ваши проблемы.

Как ни в чем не бывало, он опустился в рядом стоящее кресло. Ева с раздражением покосилась на него, но не решилась придавать хоть какое-нибудь значение столь странному поведению, которое почти всегда выходило за рамки чьего бы то ни было понимания. Вместо этого она переключилась на Артура. Она попыталась как можно доходчивее выразить свои соображения:

– Все уже думают, что Городу Гор конец… Рори так сказал, а еще Игорь оставил свое послание… В общем, он сказал слушать Рори, а Рори сказал, что Понтарекс не остановится. Фараон заставил меня заставить вас уехать. А я согласилась на это, потому что такова последняя воля Игоря… И еще я…

– Не знаю, что ты там несешь, – перебил ее Марк Кассель, – но пожалуйста, прекрати, не то ты нас всех здесь с ума сведешь.

– Нет, Ева, продолжай, – настоятельно приказал Артур, раздраженно посмотрев на Касселя. – Ты это серьезно? Мы уезжаем?

– Кстати, а куда конкретно ты собралась, Гордон? – снова вмешался Марк.