Постапокалипсис, в котором я живу Грин Алла
Когда все закончилось, Ева не спешила отпускать край бадьи. Она будто не верила, что страдания в прошлом и готовилась к новым испытаниям.
– Нужно, чтобы тебя посмотрел Кассель, – сказал Артур. Он протянул руки: – Поднимайся, я вытру тебя.
– Нет… подожди…
Ей казалось, что если она сейчас пошевелится – то боль сразу вернется.
Артур еще раз посмотрел на ее затылок. Кровь уже не шла. После недолгих колебаний, он решил, что можно немного посидеть, если она того хочет.
Артур опустился подле нее на пол.
– Я принес для тебя кое-что.
Из-за пазухи он вытащил сверток. Ева подняла на него усталые глаза. Артур снял пергамент, и Ева увидела книгу. На миг ей показалось, что где-то она уже видела эту книгу. Записи, которые вел Артур?
– Нашел у тебя дома. Хочешь взглянуть?
Ева посмотрела внимательнее. Обложка показалась ей еще более знакомой. А произошедшее этой зловещей бесконечной ночью начинало тускнеть в сознании.
– Думаю, что это дневник твоего отца. Очень похоже на чей-то дневник.
– Дневник?.. – переспросила она, и что-то начало проясняться в памяти. Коричневая обложка… – Ты взял его у меня дома?
– Да, нашел в старом шкафу. Посмотришь?
Ева чуть приподнялась. Обнажились ее белые груди. Ее глаза задержались на пыльном переплете. Ей вдруг вспомнилось, каким переплет был на ощупь – гладкая кожа и чуть шершавый содранный уголок.
– Сколько тебе было лет, когда ты в последний раз его видела?
– Не больше четырех, – рассеянно сказала она, продолжая смотреть на книгу. Она даже забыла на миг о своей боли.
– Да, ведь в четыре ты лишилась дома, и мы встретились, я помню…
Ева привстала и потянулась вперед – послышался плеск воды. Мокрые подушечки пальцев уловили ту шершавость, и будто на секунду она очутилась в далеком прошлом. Она снова была дома, шагнув на пятнадцать лет назад. Затем одно движение руки, шелест страницы – и перед глазами возник первый лист. К нему ржавой скрепкой была приколота старая фотография.
– О небо, – шепнула она. – Неужели это?…
На Еву Гордон смотрели два человека. Два человека, мужчина и женщина. Мужчина – высокий и смуглый, женщина – чуть пониже, с тонкой талией и миловидным лицом. Светлые волосы, зеленые глаза. Бесспорно, это были ее родители.
– Я ведь не помнила их, Артур. Я почти не помнила, как они выглядят!…
– Я знаю, – сказал он, и на его лице появилась довольная улыбка.
Укус у Волчьего ручья
Будучи обладательницей белоснежных локонов, струящихся к точеной талии, Хельга Гордон могла похвастаться еще и выразительными чертами миловидного лица, а поверх того – томным зеленым взглядом, проникающим в самую глубь души каждого в них смотрящего.
Скользя глазами по фотографии родителей, Ева все больше убеждалась в их с мамой схожести: ей унаследовались и ее прямой нос, и чуть припухлые губы, и пышная грудь, выправленная вперед безупречной осанкой; от отца же ей достались лишь черные брови – две чуть преломленные на концах линии и пышная кайма темных ресниц.
Папа был высоким и крепко сложенным; глядя на него невольно складывалось впечатление, что он строг, а его характер упрям и непреклонен. Но Ева Гордон не могла не помнить присущую ему душевную мягкость и ту бесконечную доброту.
И как бы славно не было теперь иметь возможность смотреть на них, таких красивых и таких молодых, бесконечно грустно было и осознавать, что эта фотография никогда не оживет и никогда не станет явью. Подол зеленого платья мамы так и останется бездвижным, больше ни разу не всколыхнувшись на ветру, а папины застывшие во времени глаза уже не излучат того доброго и мягкого блеска.
Ева тяжело вздохнула и спрятала фотографию в карман пальто. За зашторенным окном стоял все тот же холод, который бродил по комнате, проникая внутрь сквозь широкие щели в раме. Стрелка настенных часов давно перевалила за полдень. В комнате было почти пусто – только Ева Гордон и ее печаль.
Набросив на плечи тоску, Ева побрела в ванную.
Рори Аллен был там, стоял у зеркала и мучил себя в безуспешных попытках отодрать от щеки оставленную с ночи повязку. Пропитанный кровью лоскуток ткани намертво приклеился к его светлой коже.
– Нужно смочить водой, – сказала Ева.
Рори обернулся и поприветствовал ее.
Она поискала какую-нибудь тряпку. На бадье висела одна. Ева опустила ее в таз с водой. Дав ткани хорошенько намокнуть, она приложила тряпку к его щеке.
Они столкнулись взглядами. У Рори были глаза его отца. Чистые, голубые – такое же небо разливалось когда-то и во взгляде Игоря.
Но не стоило об этом размышлять…
Рори немного морщил лицо. Ему было больно, но он держался как всегда храбро. Когда со щекой было покончено, Ева бросила это подобие бинта на пол, а Рори посмотрел на свое лицо в зеркало и беспечно протянул:
– Как думаешь, останется шрам?
– Не знаю. Наверное, нет, – ответила Ева.
– Нет, – кисло повторил он. – Даже маленький?
Ева покачала головой. Давно она не замечала за Рори такого ребячества.
Она присела на пол, стараясь не прислоняться плечами к стене.
– Как твоя спина? – поинтересовался он.
– Уже не болит, – соврала она.
Ева подумала о своем пальто. О том, что вовремя успела его вчера снять, до того, как рожденный протащит ее по булыжникам.
Он присел рядом.
– Я проспала полдня, – прошептала она, – и я чувствую себя такой уставшей.
Рори печально вздохнул.
– Мы все немного устали, Ева, – с сочувствием произнес он. – Но боюсь, это только начало.
– Я знаю. Не предупреждай меня.
Рори опустил руку на ее ладонь и бережно сжал.
– Там, куда мы едем, будет легче.
Ева не поверила. Ей захотелось высвободить свою руку, но она не стала этого делать. На самом деле было облегчением почувствовать чье-нибудь человеческое тепло.
– Разве бывает такое место, в котором сразу, вдруг, станет легче?
Она подумала о судьбе своего города. И еще о вчерашней ночи. Ей вдруг жутко захотелось домой. Оказаться в безопасности, за высокими железными воротами. В своей комнате, в уютной теплой постели.
Впервые с момента отъезда она словно осознала: они и правда уехали и больше не вернутся назад. Она осознала, что впереди путь, нелегкая и опасная дорога. Осознала, что ей тяжело и страшно. Что все происходящее – не временно. Не шутка. Что позади, в неизвестности и неопределенности остались ее знакомые и друзья. Дунай и Фараон Рэнкины. Халецкие. Джонсоны. Чанги. Которых она больше не увидит? Или судьба еще столкнет их вместе, когда все закончится? И что именно должно закончиться, чтобы стало как раньше? Разве не было ошибкой уехать от них? На что Ева обрекла себя и своих сводных братьев, приняв это решение? На что их обрели Фараон и Игорь, подтолкнув Еву к такому решению?
Она готова была расплакаться, ей хотелось плакать и повиснуть на плече у Рори. Вторым ее желанием сейчас – было уехать обратно. К тем, кого она знала. Кто, возможно, мог ее защитить от будущего в чужом городе и на чужой земле. По кому начинало скучать и болеть ее сердце. Ведь Дунай и Фараон Рэнкины были ей почти что родными. Мысль о том, что она больше никогда их не увидит, вселяла ужас, с которым сложно было совладать. А осознание того, что возвращаться больше некуда – дробило душу на части.
И Ева расплакалась, не сумев больше сдерживать эмоции. Она закрыла лицо руками и плакала навзрыд. И когда Рори прижал ее к своей груди, Ева лишь на миг ощутила желанное спокойствие, а затем перед глазами почему-то вспыхнуло лицо премьер-министра. Президента она никогда не видела, но о нем подумала тоже. И еще воображение нарисовало, как выглядит неприступный понтарексийский купол, через который не прорваться ни преввирам, ни повстанцам. А потом подумалось о Северном Аркаде. О Большой Медведице. О Возмездиях. О высокой могучей каменной стене. О защите. О том, как огромен и опасен мир. Все мысли о нем смешались в ее голове…
Она очень хотела, чтобы Рори оказался прав. Чтобы где-то, куда они ехали, стало легче.
Спустя недолгое время вернулся Артур. Он был на рынке и приволок сумку с едой. На запоздалом обеде не хватало теперь только одного Касселя.
– И где он? – почти безразлично поинтересовалась Ева.
Ее опухшие красные глаза не торопились принимать прежний вид. Хотя ее настроение немного улучшилось после выплеснувшейся истерики.
Артур с тем же безразличием пожал плечами:
– Кажется, еще утром ушел на ручей.
Еве не нужно было вспоминать, что случилось вчера ночью, до того, как Марк стал зашивать ее голову… До того, как они приехали в этот дом. До того, как она оказалась в бадье в ванной. Марк лежал на траве возле нее, а из его руки хлестала кровь. И кажется, он думал, что укушен. Ева не рассказывала об этом парням и, кажется, они ни о чем не догадывались, хотя еще ночью все с подозрением смотрели на небрежную грязную повязку, почему-то намотанную поверх куртки.
Ни у кого из парней не оказалось желания его ждать, и обед было решено не откладывать. Однако, после того, как они поели, Ева обмоталась шарфом и сказала, что пойдет немного прогуляться. Рори сказал, что пойдет с ней, потому что Ева себя плохо чувствовала, но Ева убедила его, что это ни к чему.
Сосновый запах кружил ей голову, а белые камни тихо бренчали под подошвами сапог. Неподалеку журчал горный ручей. Ева следила за живо несущимся потоком воды.
Там, где ручей сворачивал, скрываясь за соснами, виднелся силуэт Марка Касселя: он сидел на большом валуне, его голова была запрокинута вверх – к небу. К качающимся от ветра сосновым кронам.
– Долго ты собираешься здесь сидеть? – спросила Ева издалека, и он вряд ли услышал ее, сидя у самого ручья.
Чем ближе она подходила, тем яснее в ее памяти становился образ ушедшей ночи. Она вспоминала схватку с рожденным.
Марк не ответил и даже не шелохнулся. Ева подходила все ближе, и, оказавшись за его спиной, осторожно дотронулась до широкого плеча, но каменное тело не откликнулось.
– Как твоя рука? – спросила Ева.
Багровая повязка на предплечье все еще была намотана поверх куртки.
– Оставь меня, Гордон, – глухо отозвался он.
Она подумала о том, что ночью Марк Кассель спас ей жизнь. И еще вспомнила, как он зашивал ей рану на затылке при тусклом свете свечи. Кем бы он ни был, после ушедшей ночи, она чувствовала, что должна ему.
– Ты проверял, что там?
Он молчал. Ева мимолетно осмотрелась по сторонам. Легкое дуновение ветра коснулось ее шеи и лица, всколыхнуло чистые волосы. Повеяло спокойствием и безмятежностью. Ева на миг закрыла глаза, но ощутила лишь тупую ноющую боль в районе груди.
– Как глупо, – выдохнула Ева, переводя взгляд на Марка. – Вдруг там укус?
Внешне он почти никак не отреагировал. Ева заметила только, что он чуть крепче стиснул зубы. Но у нее не было намерения его злить. Она шагнула еще вперед.
Ей вдруг вспомнилось, каким невыносимым был Марк в тот день, когда она приехала к нему за помощью для Милы Халецкой. В тот самый день, когда умер Игорь… И вспомнилось, как неудобно Ева чувствовала себя рядом с ним, когда вошла в его дом. И вспомнилась тысяча других моментов, когда Марк вел себя как последний мерзавец. А потом ей вспомнилось, как она потеряла смысл жизни, потому что Игорь лежал на своей кровати, укрытый легкой белой простыней…
Воспоминания вспыхивали в памяти, бессвязно, одно за другим, и Ева не могла отделаться от них.
– Хочешь, я посмотрю? – спросила Ева, пытаясь убедить себя в том, что хоть что-то для нее не осталось безразличным.
Кассель резко подскочил и пошел от нее в другую сторону, к воде.
– Марк!
Развернувшись, он сверкнул своими черными глазами. Ева ощутила, как что-то невидимое и тяжелое рухнуло ей на плечи. И она поняла, что сегодня ей с этим не справиться.
– Марк, нам скоро придется ехать, – протянула она, не глядя на него.
– Когда?
– Завтра утром. – Она помолчала.
Ей хотелось сказать, что она пришла не только поэтому, но она не знала, зачем на самом деле пришла.
– Хорошо, – грубо бросил он, и отвернулся к воде, запустил руки в карманы.
Его плечи были немного ссутулены. Еве не был знаком такой Марк Кассель, и неясная боль с новой силой пронзила ее грудь. Но это была боль не по Марку, а боль иного свойства, которую она пока что не могла понять.
Она хотела снова подступить к нему, но знала, что это бесполезно, и тогда развернулась и пошла обратно вдоль леса с низко опущенной головой.
До самого вечера он не возвращался. Не пришел он даже тогда, когда все улеглись спать. Было решено следующим утром отправляться в путь, в независимости от того, объявится Марк или нет.
Ева естественно не рассказала парням, ни об укусе, ни о том, что вообще нашла Марка. В какой-то мере ей было его жалко, потому что если его действительно укусили, от силы ему осталось жить дня два. Она понимала, насколько сильно он сейчас удручен, возможно – впервые в жизни, и что, скорее всего, его и правда укусили, и он умирает, а точнее – медленно перерождается в иную жизнь. И скоро станет еще худшим существом, чем есть сейчас. Но в любом случае, она не будет из тех немногих, кому придется по нему скучать.
В тот вечер Ева уснула быстро; с недавних пор в ее теле поселилась какая-то неведомая липкая слабость, единственным итогом которой был сон. Поэтому, как только она сомкнула глаза, то получила должное вознаграждение. Тихо сопя, она смотрела цветные сны: Игорь снился ей теперь каждую ночь. Реальность же была не такой яркой.
Сон начинался со слепящего света солнца, сквозь который едва просматривалось его лицо. Рядом расстилалось озеро, что было за пустырем у высокой горы, и медленно бредя по берегу, они с Игорем слушали шелест листвы. Затем сон резко менялся, и они уже стояли на дежурной вышке у высоких ворот – Игорь крепко держал ее за руку, и она тонула в его синих бездонных глазах. После ей уже снилось другое – то, за что ей мысленно приходилось краснеть, но темнота этого сна быстро перерастала в алый всепоглощающий огонь.
Подсознание тащило Еву обратно к озеру: там было уже не так солнечно, но все же довольно ярко; стоял знакомый розовый закат, а у берега был разложен громоздкий полыхающий костер. На Еву разом обрушилась вся боль того дня и не выдержав ее тяжести, Ева упала на песок и стала задыхаться в рыданиях. Она впивалась пальцами в землю, свирепо била ее кулаками, но ничто не спасало ее от вида красного пламени, как вдруг на ее плечо опустилась рука. Ева подняла глаза – перед ней стоял Игорь, совершенно нетронутый огнем.
– Проснись, – прошептал он, – просыпайся, Ева, – сказал он и легонько дернул ее за плечо. – Гордон, ну же!
Розовый закат резко потух во тьме. Ева вскрикнула, но Марк Кассель успел зажать ей рукой рот.
– Ш-ш-ш…– тихо протянул он, и приставил указательный палец к ее губам.
Мгновенно очнувшись от сна, Ева кивнула ему, и он убрал руку. Пока она приходила в себя, Марк метнулся за ее вещами и подал пальто.
– Одевайся, – сказал он.
Внезапное пробуждение
Молча они шли по безлюдной темной дороге. Ева, полусонная и бессильная, немного отставала, устремив взгляд под ноги. Когда они подошли к зданию, из которого неслись крики и звон стаканов, Ева поняла, куда ее ведет Марк Кассель.
Переступив порог, она мысленно увидела себя десятилетнюю, тонущую в беспомощности и волокущую на плечах маленький красный рюкзак. В тот вечер, когда она пришла в подобное место, чтобы найти помощь для маленького больного Рори, она находилась за сотни километров отсюда, но атмосфера и здесь была все та же. В тот вечер она встретила Игоря…
Они сидели так же молча и ожидали, когда принесут заказ. Руки Евы были плотно скрещены на груди, и она все еще не имела сил поднять взгляд. Наполовину она чувствовала себя обязанной перед Марком за свое спасение, а наполовину ей было странно находиться с ним наедине в этом месте. Тем более она не понимала, зачем.
После того, как отхлебнул полкружки, Кассель заговорил с ней.
– Просто мне захотелось выпить, – бросил он.
Ева впервые с момента внезапного пробуждения посмотрела на него.
– Раньше тебе не нужна была с этим помощь.
Марк ухмыльнулся и придвинул к ней наполненную желтым пивом кружку.
– Я не пью, Марк, – произнесла она.
На что он с задумчивым видом покачал головой.
– Интересно, – сказал он словно в пустоту, – и когда все пошло не так?
Марк осушил свой стакан и теперь ждал, когда принесут еще. Ева пока что не сделала ни глотка. Она безрадостно стала оглядываться по затемненному залу.
– О чем ты? – спросила она отстраненно.
– Обо всем, – сказал он. – Возьмем хотя бы тебя, Гордон.
Поведение Марка Касселя всегда казалось Еве странным, но сегодня он вел себя до невозможности необычно. Он разбудил ее посреди ночи, чтобы начать этот разговор. Ева даже не подозревала, что он способен хоть с кем-то вести разговоры, подобные этому. Любые разговоры, кроме тех, которые принесут ему выгоду и доход.
Ева сделала небольшой глоток и ощутила непривычный вкус горечи. Горче был только вопрос.
– Все пошло не так, когда я познакомилась с тобой, – ответила она, мрачно отшучиваясь.
Его губы чуть дрогнули, на лице появилось подобие привычной усмешки. Марк разочарованно покачал головой.
– Не в том дело, что я тебе не доверяю, – объяснила Ева.
Он поднял черные глаза и просверлил ее выжидающим взглядом.
– Просто мы с тобой не друзья, чтобы обсуждать такое.
– Верно, – подтвердил он, вкладывая в каждое слово смысл: – мы не друзья.
– И еще я тебе не доверяю.
Ева в который раз бегло посмотрела на его повязку.
– Ты знаешь, почему убили твоих родителей? – вдруг спросил он.
Ева чуть не подавилась глотком пива; она поставила кружку на место и обескураженно посмотрела на него.
– Ты с ума сошел?
Он пожал плечами:
– Я просто спросил.
Ева фыркнула и подумала, что эта ночь начинает окончательно выходить из-под контроля. Как ему в голову вообще приходят такие вопросы?
– Выпей, Гордон, – бросил он. – Ведь разве сегодня не праздник? Кончина Марка Касселя – событие, которое пришлось бы по нраву многим.
И в этот момент Ева поняла, что Кассель уже пьян.
Ева подняла кружку в воздух, и звонко ударив ее о кружку Марка, произнесла:
– За скорейшую твою смерть.
Отвратительный вкус снова обжег ее горло и медленно пополз к желудку. По телу разливался жар.
К половине следующей кружки глаза Касселя стали еще заметнее искриться. К тому же они теперь все чаще и все пристальнее следили за Евой, в то время, как сама она оглядывалась по сторонам и рассматривала людей.
Все они были на одно лицо с теми, которых она видела в тот, другой, вечер. Много лет назад, когда она была ребенком. На миг ей даже показалось, что взглянув в самый конец, ближе к стене, она отыщет в толпе лицо Игоря. И вот, правда, она его словила – лицо зависло в воздухе, как будто галлюцинация. Ева зажмурила глаза и резко распахнула – и его лицо исчезло.
– Это ведь не рожденный тебя укусил? – спросила Ева, нарушив молчание.
– Нет.
От этой мысли ей стало легче, потому что если бы это был рожденный, то в какой-то степени Ева должна была бы винить потом себя. А ей уже хватало того, что она винила себя в смерти Игоря, винила себя в том, что не проверила его на укусы, когда находилась на посту. Винила себя за то, что вообще не поехала с ним. Хотя, что бы это могло изменить?
– Значит, там все-таки укус?
– Понятия не имею. Я еще не смотрел.
Марк сощурил глаза:
– Если выпьешь до дна, может, разрешу тебе снять повязку и посмотреть.
Ева бросила взгляд на его перевязанную руку, а потом на бокал. Как будто это было нужно ей больше, чем ему.
– Теперь ты жалеешь, что поехал с нами? – спросила Ева, продолжая смотреть на его руку.
– Может быть, – ответил он. – Но я обязан был быть здесь.
Это его «обязан» немного удивило Еву.
– Что ты на самом деле задумал? – прямо спросила она.
Она и не думала, что он соберется ответить. Сорвавшись с ними в путь, Марк хранил какую-то тайну, и они с Артуром и Рори могли лишь гадать, обращена ли эта тайна против них и насколько присутствие Марка для них опасно, а так же каковы его истинные планы и замыслы.
– Я уже говорил Дювалю, зачем еду с вами.
Артур рассказывал Еве об этом. Как будто Кассель просто везет его приемник в Аркад для некой женщины, имя которой Ева с трудом припоминала.
– Но Артур сказал, что это не правда. Никому в Аркаде не может быть нужен его приемник.
Артур сказал, что приемник всего лишь улавливает понтарексийские спутниковые сигналы для телевизоров на большом расстоянии. Использовать его в Городе Гор не получалось, но и в Аркад везти его не за чем. Аркадцы и так умело ловят сигнал, ведь Понтарекс от него не так далек.
Марк был пьян, и он сказал:
– В Аркаде – нет, но зачем он ордену, я не знаю.
Ева внимательно посмотрела на него; она вдруг осознала, что Марк приоткрыл завесу тайны. Намеренно или нет? Неважно. Но она не могла упустить эту возможность.
– Значит, орден хочет получить его приемник? Орден Большой Медведицы?
Марк кивнул.
– И еще они хотят поговорить с Дювалем.
Ева удивилась.
– С Артуром?
Она подумала, не врет ли он, а потом подумала, известно ли об этом что-нибудь Рори. Ведь Рори в ордене, и значит, был бы в курсе того, что кто-то из ордена хочет поговорить с его лучшим другом. Но Рори ничего об этом не говорил. Тогда зачем Марк снова их запутывает?
Постепенно у нее начала кружиться голова, и это чувство ей не нравилось; ей хотелось вернуться обратно, к Рори и Артуру, чтобы лечь в кровать и терпеть это чувство лежа, но Марка мало волновали ее ощущения.
Глядя пристально на нее, он встал из-за стола и, взяв Еву за руку, потянул за собой, куда-то в глубину толпы. Ева едва ли смогла сопротивляться его силе.
Вскоре они оказались перед двумя сдвинутыми столами, за которыми сидели не меньше, чем они, опьяненные пивом люди. На столе были и деньги и карты, и очень много стаканов, и много дыма вокруг.
– Мы играем, – сказал Марк, садясь за стол и садя рядом с собой Еву.
Ева попятилась назад.
– Я не стану, – воскликнула она, но ее голос потерялся среди многочисленных голосов посетителей.
Она потормошила Марка за куртку, чтобы быть услышанной, и сказала:
– Марк, мне все это не нужно. Я пойду домой.
– Но у тебя нет больше дома, Гордон, – сказал он, закурив сигарету.
И Ева вдруг поняла, что он прав.
Перед Евой возникли две карты, и кажется, Марк успел заложить за нее деньги. Она опустилась на стул.
Ева слышала свой собственный голос как будто издалека. Она не была уверена, что он принадлежит ей.
– Тогда, если обыграю тебя, то уйду куда захочу.
Она не могла поверить в то, что сказала это. Или это была уже не она?
– По рукам.
Вся атмосфера вокруг Евы незаметно переменилась: ее поступками уже руководил кто-то другой или что-то другое. Она не помнила, как началась эта ночь, и кажется, не помнила того, что было перед этим днем за все прошедшие годы.
Она не помнила, что случилось с Городом Гор, и почему она оказалась в этом баре.
Ей прежде не везло в картах, она играла в них всего несколько раз в жизни, но сегодня был особенный день: она переиграла самого Касселя. Пари, которое они с ним заключили перед самой игрой, потеряло для нее вдруг смысл и значимость. Вернуться домой? Ну, уж нет! Ей понравилось смотреть, как от неясной злости горят его глаза. Словно в ней щелкнул какой-то переключатель.
Люди, окружающие ее, стали теперь все до одного дружелюбными, закутанными в одеяло неустанного веселья, способного сокрушить любое горе. Заряжаясь этим настроением, Ева Гордон чувствовала себя как никогда лучше. Ей больше не хотелось искать в толпе лицо Игоря. Ей не хотелось больше ложиться спать, чтобы воскрешать его образ во снах. Она почти забыла собственное имя.
Она ушла из-за стола и перестала чувствовать себя Евой Гордон – беженкой-сиротой, лишившейся дома. Она чувствовала себя просто незнакомкой среди людей, которые ничего о ней не знали, ничего не подозревали о ее печальном прошлом. Она кружилась в толпе так, будто это было лучшим, что она когда-либо делала в жизни. В Городе Гор она почти никогда не ходила танцевать, когда летними вечерами в доме Халецких собирались развеяться под музыку. Но сегодня ее ноги не чувствовали никакой опоры, она словно порхала над полом, а в глазах мелькало мерцание света – самого приятного света в мире.
Она смутно понимала, что пьяна.
Марк уже давно пропал из виду, уйдя с каким-то человеком в другой конец бара. Вокруг Евы была толпа незнакомых людей, и ее ничто не тревожило, кроме подступающего кома к горлу.
Вскоре она заметила рядом какого-то мужчину – он подошел к ней и говорил что-то, но из-за музыки она не могла разобрать, что именно. Однако в один момент Ева услышала: он шепнул ей на ухо что-то плохое, одну непристойность, и она ощутила короткий испуг – развернулась и пошла прочь, потому что заметила, что начинает себя чувствовать не совсем хорошо.
Она остановилась у барной стойки, где было тихо и почти пусто. Глубоко дыша, она медленно приходила в себя и пыталась сообразить, сколько прошло времени. Она видела в окне почти ровную полную луну; стояла глубокая ночь и на улице еще не светало. Чувство удушения покидало ее.
Словно из ниоткуда рядом возник Марк Кассель. Подойдя почти бесшумно, он оперся локтями о край деревянной панели и закурил.
Ева была как в тумане последние минут двадцать, а может и больше. Но туман рассеивался, и Ева заметила, что начинает трезветь.
Она обратила внимание, что громкий гул давно сменился медленной мелодией. Половина зала вышла на улицу, охладиться и покурить. Немногие танцевали по парам посреди зала.
Кассель поднял свои черные глаза к ее зеленым, и Ева ощутила неясное смущение, потому что Марк внимательно разглядывал ее лицо.
– Ты сегодня красивая, – произнес он.
Ева напомнила себе, что Марк пьян. А вот алкоголь в ее собственной крови начал стремительно иссякать.
Он протянул ей руку. Выше локтя она была перевязана. Ева почувствовала жалость к нему и осознала свой долг.
Она устало выдохнула:
– Ладно, только если после этого мы сразу уйдем.
Марк кивнул, и Ева последовала за ним.
Они плавно очутились в сверкающем полумраке помещения, между широкими рядами полупустых столов. Ладонь Марка непривычно легла на ее талию, отчего Ева невольно вздрогнула. Прожектор по очереди тускло освещал их лица, когда они медленно кружились, и встречаясь раз за разом с глазами Марка, Еву настигала неловкость. Она отводила взгляд.