Застывшее время Говард Элизабет Джейн

– В каком смысле – опасно?

– Ну, понимаешь, обратного пути не будет – я узнаю что-то и потом не смогу «от-узнать», забыть напрочь. А что, если, – добавила она небрежным тоном, – вообще нет никакого смысла?

– Как так?

– Ну вот так: ни в чем нет смысла. Война не имеет значения, потому что мы всего лишь существа, которые умеют двигаться и говорить – как умные маленькие игрушки?

– Созданные Богом?

– Да нет! Никем не созданные, понимаешь? Ну вот, теперь я думаю об этом, а ведь не хотела…

– Мы не можем быть игрушками, – рассудительно отозвалась Клэри, пытаясь продрать расческу сквозь волосы, – у нас есть чувства. Можно я позаимствую твой крем? Спасибо. Если бы ты была маленькой умной игрушкой, ты бы не чувствовала, как ужасно ею быть. Да, у нас бывают неприятные эмоции, но все-таки мы живы! Хочешь ты этого или нет, но мы думаем, чувствуем и делаем свой выбор. – Она энергично потерла сгоревший нос. – Мне кажется, ты просто еще не решила, чем хочешь заняться. А как же твой дом? Он тебе больше неинтересен?

– Не очень. Ну, то есть пока да, но ведь однажды я закончу его обставлять.

– Ну и что? Тогда ты начнешь в нем жить.

Повисло молчание.

– Я уже не уверена, что хочу там жить – одна… Мне кажется, этого будет мало…

– А-а, так ты хочешь жить для кого-то! – воскликнула Клэри, и в ее голосе послышалось облегчение. – Ну так найдешь еще, обязательно найдешь! Ты хорошенькая и все такое. Ты не видела мои туфли?

– Одну вижу – под кроватью.

– Значит, вторая там же. – Клэри легла на живот и выудила туфли. – Мне кажется, наш возраст – самый трудный. Нам нужно в кого-то влюбиться, а кругом одни родственники – как-никак инцест в современном обществе не принят. Остается только ждать.

– Думаешь? Клэри, не надевай эту кофту с этим платьем – выглядит ужасно!

– Да? А у меня больше ничего нету, моя другая кофта грязная.

– Ну возьми мою розовую.

– Спасибо. Смешно, до чего у меня нет вкуса в одежде, – фыркнула Клэри. – Если бы я и вправду была игрушкой, ты бы одела меня в маленький фетровый костюмчик, нашитый прямо на тело, и мне не пришлось бы переодеваться.

– Нет, я не смогла бы тебя одеть, – возразила Полли, – ведь тогда я бы тоже была игрушкой.

Разговор оставил на душе двоякое ощущение: с одной стороны, принес успокоение, с другой – ее так и не поняли…

В конце концов приезд знаменитых гостей отложили. Причину каждый трактовал по-своему. Тетя Вилли, злая как черт, сослалась на накладку в датах. Бабушка заявила, что миссис Клаттерворт нездорова. Кристоферу мать сказала, что отец устроил скандал: отказался ехать и в то же время оставаться дома один. И слава богу, добавил Кристофер, по крайней мере, тот не будет на него давить с очередными разговорами о работе на благо войны. Они с Полли снова подружились, к ее облегчению, хотя она больше не рвалась делиться с ним тем, что на душе, как раньше. Они меньше виделись: по утрам Кристофер работал, а поскольку воздушные бои над ними продолжались, после обеда он часто дежурил в ожидании парашютов, а затем срывался и ехал на велосипеде на помощь летчикам – последнее время они падали гораздо дальше, чем в первый раз. Отряд местной обороны, как теперь называлась шайка полковника Форбса и бригадира Андерсона, считал его отличным парнем – жаль, слишком молод, чтобы присоединиться к ним. Кристофер признался, что чувствовал себя ужасно неловко: они все неприкрыто завидовали его молодости и шансу умереть за страну, а он слишком труслив, чтобы заявить о своих истинных убеждениях.

– Как думаешь – когда во что-нибудь веришь, нужно обязательно всем рассказывать? – спросил он однажды жарким августовским вечером у Полли.

– Зачем, если нет никакого шанса их переубедить, – встряла Клэри прежде, чем Полли успела ответить, и той осталось лишь возразить: никогда нельзя быть уверенным в обратном.

Кристофер сказал, что нет никакого шанса переубедить бригадира Андерсона хоть в чем-нибудь.

– Он из тех, кто всегда думает, говорит и делает одно и то же.

– Если бы я была его женой, то сошла бы с ума, – прикинула Клэри. – Как ты думаешь, мистер Рочестер был такой же? Я всегда подозревала, что причины безумия миссис Рочестер так никто до конца и не выяснил…

– Ну вот, видишь, – перебил ее Кристофер, – опять «всегда».

Клэри бросила на него взгляд, полный одновременно неприязни и восхищения.

– А я ни разу не встречала сумасшедшего, – примиряюще вставила Полли.

– А вот и встречала – бедную леди Райдал.

Полли не стала развивать тему. Клэри в красках описала ей подробности визита, и хотя по рассказам тети Вилли ее мать успокоилась и стала крепче спать, Полли все еще опасалась: а вдруг леди Райдал настолько оправится, что ее переселят в Грушевый коттедж, где она в любой момент опять может сойти с ума. Нет, я не смогу стать медсестрой, частенько думала она: мне слишком жаль больных, от меня не будет никакой пользы. Правда, она не стала никому в этом признаваться, поскольку намеченные серьезные разговоры (с папой и мисс Миллимент) в итоге вылились в предположение, что для нее это как раз неплохой выбор. Впрочем, у мисс Миллимент имелись и другие идеи.

– Я подумывала, – начала она тихим, вкрадчивым тоном, – насчет поступления в университет. Мне кажется, вам с Клэри это пошло бы на пользу. Вы молоды, самое время впитывать информацию, общаться с умными людьми, получать знания у первоклассных учителей, познавать жизнь. – Она вопросительно посмотрела на Полли. – Разумеется, в таком случае вам придется очень много работать, чтобы сдать экзамены. Я собиралась предложить этот план отцу Клэри и твоим родителям, однако обстоятельства усложнились. А вообще, высшее образование сильно увеличивает шансы полезной и интересной деятельности в будущем.

Мисс Миллимент испытующе взглянула на Полли сквозь маленькие очки в стальной оправе.

– Не вижу особого энтузиазма, – констатировала она, – но хотя бы подумай на досуге. А для Клэри такая серьезная цель – как раз то, что нужно, учитывая ситуацию. А может быть, ты решила поступать в художественную школу?

– Нет-нет, я вовсе не собираюсь стать художником, я скорее декоратор, и ничего другого не хочу.

Тут она заметила, что вязанье мисс Миллимент свалилось со стола на колени и петли исподтишка соскальзывают со спицы. Та схватилась было за спицу и потянула на себя, но длинный конец – или начало – изделия запутался где-то внизу, и вязка поползла еще больше.

– Вы на него наступили. Хотите я подберу петли?

– Спасибо, Полли, будь добра. Боюсь, какому-то бедному солдатику придется набраться немало храбрости, чтобы надеть мой шарф! У меня почему-то никак не получается сохранять одинаковое количество петель из ряда в ряд.

– На самом деле я хочу решить, чем мне заняться в жизни, – сказала Полли чуть позже, тактично распустив шарф до половины, чтобы скрыть самые большие дыры.

– Я понимаю. Не спеши, у тебя еще есть время. А пока можно подумать, как лучше подготовиться к принятию решения.

– Наверное, придется делать какую-нибудь военную работу.

Мисс Миллимент вздохнула.

– Возможно. Мне всегда казалось, что из тебя выйдет отличная медсестра, а Клэри поступит на вспомогательную службу – для нее это будет приключение.

– Из меня выйдет никчемная медсестра – я недостаточно объективна! Я буду только жалеть бедных раненых вместо того, чтобы им помогать.

– Милая Полли, я же не сказала, что ты прямо обязательно будешь медсестрой – просто могла бы… В любом случае тебе еще рано поступать на курсы, и до университета целых три года. С другой стороны, если ты поступишь, то получишь отсрочку от военной службы до конца обучения. Может, обсудим перспективы с твоим отцом?

Однако папа заявил, что не видит в этом ни малейшего смысла.

– Дочь – синий чулок! – воскликнул он. – Этак скоро я и знать-то не буду, о чем с тобой говорить! Я бы предпочел, чтобы ты осталась дома, в безопасности.

Это, конечно, успокаивало, но никак не помогало в выборе.

– Наверное, было бы интересно, – одобрила Клэри идею университета.

– Мисс Миллимент считает, что ты тоже должна поступать.

– Правда? Ей так надоело нас учить?

– Вряд ли – она сказала, что нам предстоят еще годы упорной работы.

– М-м. А почему ты не хочешь?

Полли задумалась.

– Мне кажется, я недостойна, – сказала она наконец. – Наверняка там учатся одни мальчики и несколько ужасно умных девушек. Я буду чувствовать себя хуже других.

– Ой, да ладно тебе! Просто время такое.

– Какое такое?

– Ну, ты знаешь! День за днем тянутся бесконечной чередой…

– Монотонно?

– Да! Каждый день происходят ужасные вещи, а тебе приходится вставать, чистить зубы – с тобой-то ничего не происходит. Кажется, пройдет целый век, прежде чем мы повзрослеем и начнем делать то, что хотим. К тому же еще все эти секреты…

– Например?

– Ну, всякое такое, чего нам не говорят. – Она передразнила: – «Потому что мы еще слишком малы». Мой отец пропал без вести – я уже достаточно взрослая для понимания этого факта – а значит, и для всего остального.

По щекам у нее катились слезы, но она их не замечала.

– Зоуи думает, что он погиб, – сдалась окончательно. Знаешь, как я поняла? Она совсем перестала следить за собой. А все остальные перестали о нем разговаривать. Когда о чем-то переживаешь, казалось бы, об этом хочется говорить – только не в нашей семейке страусов.

– Можешь поговорить о нем со мной, – предложила Полли, хотя в глубине души она этого боялась. Клэри нарисовала карту северного побережья Франции, начиная с Сент-Валери, где ее отец в последний раз сошел на берег, и продолжая на запад через Нормандию и Бретань до Бискайского залива. Прикрепив рисунок к старому пробковому коврику, она каждый день отмечала на нем воображаемые передвижения отца и увлеченно пересказывала их по ночам в виде бесконечного сериала. Ее знания о Франции ограничивались «Алым первоцветом», «Повестью о двух городах» и историческим романом Конан Дойля «Гугеноты». Немцы превратились в республиканцев, а французы – в подпольную сеть, помогающую аристократу воссоединиться со своей семьей в Англии. Эти храбрые и верные люди передавали его с рук на руки вдоль побережья. По пути ему приходилось выбираться из разных трудных ситуаций, и в конце концов он застревал на пару недель в какой-нибудь деревне. Это случалось все чаще и чаще, и Полли догадалась, что Клэри не хочет «довести» его до западного побережья – ведь тогда ему нужно будет отправляться домой. Поскольку он в молодости, еще до первого брака, обучался во Франции, у него отличный французский, и он легко сойдет за местного, считала Клэри. Он планировал достать рыбацкую лодку и доплыть до Нормандских островов, однако немцы добрались туда раньше его. Как-то раз он чуть не сгорел в сарае, где его укрывали. Потом два дня ехал на стареньком велосипеде, увешанном связками лука (она видела такое в Лондоне). Его целый день прятали в телеге под мешками рыбных удобрений («Они же все рыбаки и фермеры, значит, используют рыбные кости, головы и все такое), и он ужасно вонял; хозяева забрали всю его одежду постирать, и ему пришлось ужинать, завернувшись в одеяло. От военной формы он, разумеется, давно избавился: обменял свои золотые часы на полный комплект французской одежды. Иногда кормился чем Бог пошлет: ел яблоки в садах (Полли удержалась от комментария, что они еще не созрели) и даже крал яйца у кур. «И коров доил!» – с энтузиазмом поддержала ее Полли, но Клэри возразила, что он не любит молоко. Добрые люди часто давали ему глотнуть бренди из фляжек, которые всегда носили с собой, и угощали «Голуазом» – к счастью, его любимые сигареты. Однажды ночью он простудился, переплывая Сену в широком месте, но старая добрая женщина – пастушка – подобрала его и вылечила. Она так приструнила немцев, что они боятся сунуться к ней на ферму.

Две-три ночи в неделю Полли выслушивала приключенческую сагу, исход которой не имел значения, судя по настрою рассказчицы. И хотя она частенько увлекалась сюжетной линией, в ее фантазии все-таки не верила. В глубине души она считала так же, как и вся семья, что дядя Руперт погиб. Ведь если его взяли в плен (эту версию поддерживала лишь бабушка), тогда почему же им не сообщили?

Даже когда по радио передали, что немцы торпедировали французский корабль в Ла-Манше и жертв, по всей вероятности, насчитывается четыреста человек, новости не произвели на Клэри должного впечатления (хотя Полли одновременно опасалась реакции и надеялась на какой-то сдвиг в ее сознании).

– Это всего лишь доказывает, что там есть французские корабли. Однажды папа сможет сесть на один из них. Вполне логично, – добавила она, начисто игнорируя возможность того, что ее отец мог оказаться на том самом корабле.

Медленно ползли дни. Воздушные бои продолжались, и теперь уже Тедди с Саймоном, приехав на каникулы, носились по округе на велосипедах в надежде поймать немцев в плен. Когда это вскрылось, им недвусмысленно запретили подобные развлечения, однако Тедди обошел запрет и подлизался к полковнику Форбсу. Тот, всецело одобряя его рвение, давал ему безопасные задания, требующие физических усилий. Саймон, ростом догнавший мать, весь в прыщах, не подошел по возрасту, и это больно задело его чувства (сильнее, чем он показывал) и, что хуже всего, заставило болтаться без дела. Эту проблему ловко разрешил отец, выдав ему старенький приемник: «Если сможешь починить, он твой». Так что в итоге и у Саймона все наладилось, неприязненно думала Полли. Где же, образно выражаясь, ее «приемник»? Лидия с Невиллом снова поладили. В последнее время они служили «пациентами» на курсах первой помощи, которые вела тетя Вилли: смирно лежали на столах, а деревенские тетушки осторожно обматывали их конечности километрами бинтов. В свободное время они часами играли в стареньком, заброшенном авто – самой первой машине Брига. Когда эвакуировали детский приют, ее вытащили из гаража и оставили на поле, где она медленно и величественно оседала на землю. Когда-то и ей было весело, печально думала Полли. Теперь же она либо слишком взрослая, либо слишком маленькая для всего на свете.

В августе мать повезла ее в Лондон прикупить зимние вещи, поскольку девочка выросла практически из всей старой одежды. С ними поехала тетя Вилли: она собиралась на концерт в Национальную галерею – там играл музыкант, который так и не приехал к ним на выходные.

В поезде мама с тетей Вилли заняли места в углу, по ходу движения. Полли села напротив и представила себе, будто совсем их не знает и видит первый раз в жизни. Тетя Вилли выглядела довольно стильно в сером фланелевом костюме с крепдешиновой блузкой темно-синего цвета; ансамбль дополняли шелковые чулки и синие туфли-лодочки. Сумочка и перчатки также были тщательно подобраны к костюму, а шляпку украшала белая репсовая лента с бантиком. Кроме того, она накрасилась: на скулах румяна, а на губах – темная помада цвета цикламена, отчего рот казался немного жестоким. Глядя на нее, можно представить, какой она была в юности, когда жизнь представлялась интересной и увлекательной.

А вот мама, наоборот, совсем не накрашена. Рыжевато-пепельные волосы убраны в лохматый пучок, из которого торчали отдельные пряди и шпильки, похожие на скрепки. Кожа бледная, за исключением веснушек на лбу и на носу, а нос уже заблестел от стояния на платформе под солнцем. На ней было зеленое платье в цветочек и кремовый кардиган не по размеру – весь собрался в складки. Чулки слишком розовые, туфли черные, белые хлопковые перчатки она сняла и положила на сиденье. Самое красивое в ней – это руки, с грустью констатировала про себя Полли: белые, гладкие, с маленькими пальчиками, украшенными кольцами – обручальное с изумрудом и золотое. Трудно представить мать молодой – она выглядит как будто уже родилась готовой женщиной средних лет и веками живет в этом состоянии. Вот она улыбнулась тете Вилли, обмахиваясь перчаткой – «да, открой окно», – однако улыбка тут же исчезла, словно солнце спряталось за тучу, оставив после себя нейтрально-тревожное выражение лица.

– В «Галери Лафайет» продаются неплохие вещи для молодежи, – говорила тем временем тетя Вилли. – Вы вообще можете все купить на Риджент-стрит и как раз успеете на обед с Хью в «Кафе-Рояль».

– Мамочка, давай пойдем в «Питер Джонс»! – принялась упрашивать Полли: Луиза утверждала, что это лучший магазин.

– Нет, милая, слишком далеко. К тому же я все равно собиралась в «Либертиз» за тканью для тебя и Уиллса.

И Полли сдалась. Вообще-то сегодняшний выезд предназначался для нее, а ей даже не позволяют выбирать куда пойти! Ей хотелось купить брюки, как у Луизы, однако мама не одобряла девушек в брюках – разве что на лыжах.

В Робертсбридже в поезд село много народа, а к Танбридж Уэллс он был набит битком. Неожиданно прозвучал сигнал воздушной тревоги, однако люди продолжали спокойно читать газету или пялиться в окно. Вскоре совсем рядом послышалось гудение самолетов, и вдруг прямо над их вагоном раздался треск пулеметной очереди. Мужчина, сидящий рядом с Полли, схватил ее за голову и пригнул вниз.

– Уже и пулеметы в ход пошли – ишь чего выдумали! – произнес он тоном легкого удивления.

Все остальные выглянули в окно. Кто-то сказал:

– Есть! Подбили-таки! – и по всему поезду прокатилась волна радостных восклицаний. Полли выпрямилась, досадуя, что все пропустила, и тут же подивилась самой себе.

Мама улыбнулась соседу и велела его поблагодарить.

– Спасибо, – пробурчала Полли и бросила на него сердитый взгляд. Тот понимающе улыбнулся в ответ и вернулся к своему кроссворду.

На станции Черинг-Кросс толпились солдаты в военной форме с парусиновыми вещмешками. Бросались в глаза их красные шеи – видимо, натерло грубой курткой – и огромные черные ботинки.

Мать хотела дойти до Риджент-стрит пешком, но тетя Вилли возразила: нет никакого смысла зря себя загонять – они возьмут такси, она высадит их у «Либертиз» и поедет дальше к зубному.

Такси – старое, желтое, со скрипучими сиденьями и древним водителем – медленно проехало вокруг Трафальгарской площади и высоких зданий на Пикадилли, окна которых были забаррикадированы мешками с песком; мимо «Суон и Эдгар» – у входа кто-то кого-то ждал; мимо «Галери Лафайет», «Робинсон и Кливер» (мама сказала – надо зайти туда за салфетками для бабушки) и «Хэмлиз» – магазина, который обожают все дети, хотя Полли он совершенно не волновал: игрушки – лишь скучный заменитель настоящих вещей. Наконец показался «Либертиз», похожий на огромный дворец в стиле Тюдоров.

Поднявшись на этаж, где продавали ткани, мать – к немалому удивлению Полли – сказала:

– Выбери материал на два шерстяных платья, одно шелковое и вуаль, а я поищу что-нибудь для Уиллса. Потом мне покажешь, и если подойдут, возьмем.

Это был неожиданно приятный сюрприз. Полли бросилась выбирать, решалась, передумывала, мучилась и в итоге сама попросила мать помочь с окончательным выбором.

После «Либертиз» прошлись вперед по Риджент-стрит. В «Робинсон и Кливер» слегка поссорились: Полли не хотела покупать жилетки – Луиза говорила, что они слишком буржуазны (ужасное качество, по ее мнению), однако мама проявила твердость. В «Галери Лафайет» Сибил купила ей две юбки: темно-синюю в складку с пиджаком под цвет и оливково-зеленый твид, плюс три блузки и два свитера, нижнюю юбку с кружевом по краю и чудесное зимнее пальто орехового цвета с воротником из искусственного меха, а после наступило время идти в «Кафе-Рояль» на встречу с папой.

– Похоже, у кого-то сегодня праздник, – сказала старая леди, принимая свертки. – Дайте угадаю. Ты слишком молода, чтобы выходить замуж – значит, у тебя день рождения!

Полли залилась краской – покупок было действительно много, больше, чем за всю прежнюю жизнь.

– Мы попросим отца привезти все на машине, – сказала мама, когда они спускались по лестнице.

– Так это же будет только в выходной!

– Ну что ж, придется потерпеть. Мы не можем таскать их с собой весь день. А вот и папа!

Обед получился восхитительный. Ей налили бокал хереса. Сперва принесли закуски, потом рыбу под майонезом, а на десерт – мороженое с шоколадным соусом.

– Выбирай, что пожелаешь, – разрешил папа. – Не так часто я обедаю с двумя любимыми женщинами.

Все заказали лосося, но Полли заметила, что мама почти не притронулась к своему блюду.

– А что ты купила себе, милая? – спросил отец маму, пока выбирали десерт.

– Да мне ничего не нужно. Я буду кофе. – Она протянула меню официанту. – Правда, дорогой, с тех пор как я похудела, я прекрасно влезаю в добеременную одежду.

– Я думаю, это неправильно, да, пап? Одно дело – старая одежда, другое – обновки!

– Вот именно. Проследи, чтобы мама купила себе что-нибудь красивое и ужасно дорогое.

– Обещаю!

Однако в итоге ничего не вышло. После обеда отец посадил их в такси и помахал рукой. Проводив его взглядом, мама сказала:

– Полли, мне нужно кое-кого повидать, это совсем рядом с «Джоном Льюисом», и ты сама себе выберешь белье, ладно?

– Хорошо. А куда ты идешь? Мы там встретимся?

– Нет, у нас не будет времени. Когда закончишь с покупками, садись на автобус и поезжай на Черинг-Кросс. Вот, возьми сразу свой билет – так, на всякий случай. Ах да, и деньги. – Она порылась в старой потрепанной сумочке и достала банкноты. – Смотри не потеряй! Вот список того, что нужно купить. И постарайся успеть на поезд в четыре двадцать, даже если меня там не будет, хотя, я, конечно же, приду. Если начнешь опаздывать, возьми такси.

Полли пересчитала банкноты: двадцать пять фунтов – у нее в жизни не было таких денег!

– Господи, куда мне столько?

– Потом вернешь сдачу – главное, чтоб хватило. Сохраняй чеки. И обещай, что успеешь на поезд.

– Да, конечно.

Полли озадаченно смотрела вслед такси. Отчего-то ей стало не по себе…

Мама не успела на поезд. Полли ждала до последнего момента, выглядывая в толпе, – в итоге пришлось садиться в ближайший вагон первого класса. Проходя по коридору, она увидела в одном из купе тетю Вилли, а напротив – коротышку с копной темных, вьющихся волос (должно быть, тот самый мистер Клаттерворт). Подавшись вперед, он держал тетю за руку обеими руками. Ее не заметили, и она поспешно прошла мимо, чувствуя неловкость. Тетя Вилли не предупреждала, что он приедет в гости… С другой стороны, и мама ничего не говорила о внезапном деле. Что вообще происходит?! Вот если б с ней была Клэри, та бы живо придумала с десяток версий (интересных и смешных). Тетя Вилли и (предположительно) мистер Клаттерворт глазели друг на друга, но говорил только он. Трудно представить, что в тетю Вилли кто-то мог влюбиться, однако так все и выглядело. А вдруг мама тоже отправилась на тайное свидание? Фу, глупости! Во-первых, мама, в отличие от тети Вилли, вовсе не старается выглядеть как можно лучше, а во-вторых, она обожает папу и ни за что не стала бы его обманывать!

Полли решила выбросить все это из головы и принялась думать о своих новых вещичках, однако мысли сами возвращались к матери. Что ее заставило опоздать на поезд?..

Выйдя на платформу в Баттле, Полли огляделась: ей навстречу шла тетя Вилли – одна. Это тоже показалось странным: куда же делся таинственный мистер Клаттерворт?

– А где Сибил? – спросила Вилли, подходя ближе.

– Опоздала на поезд. Сказала, что идет с кем-то повидаться, и велела мне ехать одной.

– Ах да, верно. – Тетю Вилли это сообщение нисколько не смутило, и тут Полли догадалась, что она все знала заранее. – Значит, приедет на следующем. Наверное, мистер Кармайкл заставил ее ждать – важные шишки так часто делают.

– А кто такой мистер Кармайкл?

– А она тебе не сказала? Консультирующий врач, знает все о человеческом организме. Пожалуй, мне не стоило тебе рассказывать. Я знаю, что она не хотела расстраивать твоего отца. – Покосившись на Полли, она добавила: – Да, собственно, и волноваться-то не о чем. Это тетя Рейч ее заставила пойти – ты же знаешь, как она вечно переживает за здоровье других. Наверное, мама решила, что тебе так будет проще не проболтаться папе. Лучше совсем не упоминать об этой теме, договорились?

У Полли неожиданно пересохло во рту.

– Ладно.

– А вот и Тонбридж. Ну как, вы нашли что-нибудь интересное? Я смотрю, покупок у тебя немного.

– А мы отдали большую часть папе, чтобы привез на машине в пятницу.

Тетя Вилли слегка пожала ей руку.

– Жду не дождусь посмотреть.

Полли улыбнулась. Страх пронзил ее ледяной иглой и тут же растаял от прилива жаркой, слепой ярости: неискренность, фальшь, снисхождение – как она все это ненавидит! Почему люди говорят не то, что думают? Почему считают, что маленьких девочек (а именно так ее и воспринимают, она просто уверена!) легко отвлечь «хорошенькими вещичками»? Делают вид, будто хотят «защитить», а на самом деле прикрывают свои промахи? Я бы мигом стерла эту мерзкую улыбочку с ее лица – стоит лишь спросить о человеке из поезда, сердито размышляла Полли, садясь на переднее сиденье машины. Всю дорогу домой она лелеяла в себе это тайное чувство власти, стараясь не думать об остальном.

– Господи помилуй, какие они все лживые! – воскликнула Клэри.

Она позаимствовала у Зоуи щипчики и теперь пыталась выщипать брови, которые, по ее мнению, слишком разрослись посередине.

– Если не принять срочные меры, они наползут друг на друга. Зоуи сказала, что я буду лучше выглядеть, но боюсь, мне уже ничего не поможет, как думаешь?

– Не отвлекайся! – сердито одернула ее Полли: она считала, что новости о тете Вилли заслуживают более живой реакции. – И вообще, я думала, тебе все равно, как ты выглядишь.

– Мне абсолютно все равно. – Клэри отложила щипцы. – Наверное, у нее роман с этим Лоренцо – и разумеется, она не станет всем разбалтывать, так не делают. Сильно подозреваю, что это часть тайного удовольствия – скрывать от людей. И потом, если дядя Эдвард узнает, он запросто убьет Лоренцо, а ей этого не хотелось бы – вполне логично.

Как она все-таки раздражает порой!

– Тебе не кажется, что тетя Вилли старовата для подобных приключений?

– Ну еще бы! С другой стороны, от этого ее положение становится куда более жалким. Молодящаяся старушка, – добавила она резковато. – Ее любимое выражение, между прочим, хотя у самой седые волосы – это просто смешно! Когда он должен приехать?

– Не знаю. В сентябре, кажется. У него же постоянные концерты и разъезды – так говорила тетя Вилли.

– Значит, когда он приедет, будем следить в оба глаза. «Молодящаяся старушка»… А что, неплохой заголовок для рассказа!

Глядя на улыбку Клэри, одновременно веселую и восторженную (в последнее время та очень серьезно размышляла о заголовках для будущих сочинений), Полли ощутила прилив нежности – впрочем, не без легкого раздражения.

– Ложись на спину – посмотрим, что там с твоими бровями.

Позже, когда они почистили зубы, выключили свет и подняли затемняющие шторы (было слишком жарко), Полли вспомнила, о чем так старательно умалчивала весь вечер. Мать вернулась со следующим поездом (со станции взяла такси), зашла к ним в комнату и извинилась за то, что не встретила Полли на вокзале.

– Мне пришлось кое-куда зайти; в итоге меня задержали, и это заняло гораздо дольше, чем я ожидала. Ты купила все, что нужно?

– Да. Ну и как?

– Что как?

– Тетя Вилли сказала, что ты пошла к доктору.

– А… Ну да. Разумеется, все в порядке. Я не стала тебе говорить лишь потому, что не хотела портить обед – только папу зазря волновать.

И поэтому ты заставила волноваться меня, подумала Полли.

– Здорово съездили, правда, солнышко? Единственное, что я забыла тебе купить, – это плащ. Надо будет посмотреть в следующий раз, как поеду в город.

– А когда ты собираешься?

Сибил промолчала.

– Можно мне с тобой?

И мать ответила легким, небрежным тоном:

– Нет, солнышко, не в этот раз. Мне пора бежать кормить Уиллса. – И она ушла.

Главный вывод, который Полли сделала из этого разговора: мать не просила не говорить отцу – значит, и скрывать нечего. И все же хорошо, что она не рассказала об этом Клэри – ей и без того забот хватает. Тут Полли вспомнила еще кое-что, о чем умолчала.

– Ты не спишь?

– Нет, конечно. Это же тебе не как в кино: голова коснулась подушки, взмах ресниц – и готово!

– Нас обстреляли утром в поезде, забыла тебе рассказать.

Молчание.

– Ты слышишь?

– Слышу-слышу.

Повисла очередная пауза.

– Везет же тебе! – наконец отозвалась Клэри неприязненным тоном. – А еще ты не рассказывала, что ела на обед.

– Закуску, лосося с майонезом и мороженое. А перед этим – херес.

– М-м.

– Ты могла бы поехать с нами!

– Ты же знаешь, я ненавижу ходить за покупками, тем более – за одеждой. А что происходило, когда обстрел начался?

– Ничего особенного, как-то быстро закончилось. Один из наших истребителей сбил самолет, и пассажиры обрадовались.

– А… Ну вот, теперь ты все рассказала.

Некоторое время она сердито взбивала подушки.

– Спасибо, что помогла с бровями, хотя если всегда так больно, то ну его к черту!

– Можешь помазать их перекисью, и у тебя будет блестящий белый пушок.

– Полли, ты не понимаешь! Одно дело – плевать на собственную внешность, другое – выглядеть как помесь короля Лира с Граучо Марксом!

Полли нашла это сравнение ужасно забавным, и какое-то время девочки, давясь от смеха, выдвигал разные предложения.

– Или они срастутся, и получится одна длинная бровь!

– Попробуй коровью мочу, как дамы времен Боттичелли – у них такие гладкие белые лбы, ни волосинки.

– Осталось только уговорить корову пописать в баночку! А если я побреюсь, то к вечеру у меня появится щетина, как у дяди Эдварда.

– Придется тебе стать грабителем – в маске ничего не видно!

И так далее.

Наконец обе выдохлись и умолкли. Полли лежала в темноте, слушая далекий гул самолетов (воздушную тревогу объявили несколько часов назад – в последнее время она стала уже привычной), иногда прерываемый приглушенным откликом зенитных орудий с побережья. На душе было легко: к счастью, сегодня обошлось без саги «Дядя Руп во Франции». Мать здорова (это всего лишь выдумки тети Рейч), а на выходных ей привезут обновки. Как странно: казалось бы, война, а она радуется таким простым вещам! Может быть, она – несерьезный, пустой человек? Впрочем, даже эта мысль не слишком обеспокоила Полли, и вскоре она заснула, умиротворенная.

К концу недели положение ухудшилось: немцы продолжали массированные бомбардировки по всей стране. В новостях сказали, что ежедневно в воздух поднимается до тысячи вражеских самолетов.

– Мы сбили сто сорок четыре самолета! – объявил Тедди с сияющими глазами.

– Но и потеряли двадцать семь, – возразил Саймон.

– Это не так много в сравнении.

– Зависит от того, сколько их у нас вообще.

Однако на следующий день потери возросли и чуть ли не сравнялись с победами. Вечером позвонил дядя Эдвард и долго разговаривал с папой. В итоге последний решил вернуться в город пораньше, в воскресенье утром.

Саймону удалось починить радио, и они с Тедди часами слушали новости и все, что могли поймать. Прием был неважный, звук шипел и трещал; иногда дикторы разговаривали словно под водой, но ребята не обращали на это никакого внимания.

В воскресенье папа вернулся в Лондон. Все старались казаться беззаботными и делали вид, что ничего не происходит.

– Они планируют пробить нашу воздушную оборону и напасть, – сказал Тедди за завтраком. Судя по всему, эта перспектива его вдохновляла.

– Ты-то откуда знаешь? – пренебрежительно поинтересовалась Клэри.

– Полковник Форбс сказал. Он разбирается в стратегиях. Мы поймем, когда это случится, – зазвонят колокола во всех церквях.

– Ну и что толку?

– Это даст нам время вооружиться. У меня есть ружье – папа мне дает охотиться на кроликов, а Саймон возьмет дядину трость со шпагой. Помните, что мистер Черчилль сказал? Надо быть готовыми ко всему! Впрочем, если вы не согласны, у вас хватит времени покончить с собой.

– Но как?

– Не будь трусихой, Полл! Есть сотни способов, если захотеть по-настоящему.

Полли задумалась.

– Думаешь, мы и правда должны покончить с собой, если немцы нападут? – спросила она у Клэри позже – их послали в огород собирать сливу.

– Да ну тебя! Тедди просто порет чушь. Он не может смотреть на это с позиции девочек. Он у нас вообще немножко чокнутый, как по мне.

– Наверное, всем мужчинам нравится война – или, по крайней мере, она их возбуждает.

– Иначе бы ее и не было. А потом они уходят драться и оставляют нас на произвол захватчиков.

– Клэри, это несправедливо…

– А я о чем! Именно, что несправедливо! Ты посмотри на нас – кучка беспомощных женщин и детей!

– У нас есть мужчины…