Список заветных желаний Спилман Лори

Глава 21

Я звоню в больницу почти каждый час. В три часа ночи мисс Джин сообщила, что Санквите лучше. Утром, после завтрака, когда я складываю грязную посуду в посудомойку, с улицы доносится звук подъехавшей машины. Я пулей вылетаю из кухни, и не успевает Джин выключить зажигание, как я уже распахиваю заднюю дверцу. Санквита бессильно лежит на заднем сиденье, прислонившись головой к окну.

– Привет, солнышко. Ну, как ты себя чувствуешь?

Глаза девочки кажутся остекленевшими, под ними залегли темные круги.

– Они дали мне какое-то лекарство, чтобы прекратить сокращение матки.

Мы с Джин вдвоем вносим Санквиту по ступенькам крыльца. Когда мы подходим к лестнице, я говорю, что справлюсь одна. Кажется, Санквита весит меньше, чем Руди. Я отношу ее в комнату и опускаю на кровать.

– Я должна сдать экзамены, – вздыхает Санквита. – Непременно должна.

– Давай поговорим об этом попозже. Сейчас тебе надо отдохнуть. – Я целую Санквиту в лоб и выключаю лампу. – Постарайся уснуть. Я скоро загляну, посмотрю, как ты.

Я спускаюсь по лестнице и вижу в коридоре Джин. Она снимает пальто и шарф, который носит на голове, освобождая копну черных вьющихся волос.

– Всю ночь пыталась дозвониться до матери Санквиты, но ее телефон отключен, – сообщает Джин. – Судя по всему, бедная девочка совершенно одна на всем белом свете.

– Я останусь с ней.

Джин снимает ботинки и надевает удобные туфли на низком каблуке.

– У вас что, нет занятий с другими учениками?

– Конечно есть. Но я их перенесу.

– Глупости! – машет она рукой. – Когда я здесь, в вашем присутствии нет никакой необходимости. Если хотите, можете заехать вечером. – Джин делает шаг в сторону своего кабинета, давая понять, что разговор закончен, но внезапно поворачивается и вонзает в меня взгляд. – Прошлой ночью Санквита говорила о вас. Сказала, что вы возили ее к нефрологу.

– Да, наверное, это была моя ошибка, – качаю я головой. – Но кто же знал, что доктор Чань посоветует ей как можно быстрее…

– Еще она сказала, что вы занимаетесь с ней каждый день, хотя по расписанию вам следует приезжать два раза в неделю.

К чему она клонит? На всякий случай я занимаю оборонительную позицию:

– В моем расписании есть часовой перерыв на обед, без которого я вполне могу обойтись. Но если вы против, я…

– Санквита говорит, никто никогда не заботился о ней так, как вы, – перебивает Джин. – Девочка считает, что вы необыкновенная. Полагаю, вы должны об этом знать.

Мне никак не удается сглотнуть ком, подступивший к горлу.

– Я тоже считаю, что Санквита необыкновенная, – произношу я еле слышно, но мисс Джин уже удаляется по коридору в свой кабинет.

По пути к Амине я звоню в офис доктора Тейлора. Как и прежде, попадаю на автоответчик. Даю отбой, не оставив сообщения. Полная засада.

Весь день двигаюсь, как сомнамбула. Мысли мои поглощены Санквитой и ее ребенком. Вечером, охваченная беспокойством, я приезжаю в Джошуа-Хаус. Поднимаюсь по лестнице, ожидая застать Санквиту больной и печальной. Но, к моему удивлению, в комнате горит яркий свет, Санквита сидит в постели, потягивая сок. Рядом – Таня и Мерседес, которые наперебой рассказывают, как тяжело давалась им беременность.

– Добрый вечер, мисс Бретт! – восклицает Санквита, увидев меня. – Входите!

– Добрый вечер, девочки! – Я наклоняюсь и обнимаю Санквиту; обычно в таких случаях она напрягается, но тут обнимает меня в ответ. – Сейчас ты выглядишь намного лучше, чем утром, лапочка!

– Я и чувствую себя намного лучше. Не встаю только потому, что доктора велели мне лежать. Ребенку осталось потерпеть совсем немного, до конца апреля. Если я доношу до тридцать шестой недели, все будет в порядке.

– Разумеется, все будет в порядке, – подхватываю я, стараясь поверить в собственные слова.

– Как вы думаете, мисс Бретт, я смогу сдать экзамены?

– Да не волнуйся ты об этих несчастных экзаменах! – смеюсь я. – Я уже поговорила с твоими учителями. Все согласны с тем, что сейчас ты должна прежде всего думать о своем здоровье.

– Но я не хочу бросать школу! Тем более, я уже в выпускном классе. Вы обещали, что поможете мне.

– Хорошо-хорошо, – улыбаюсь я. – Если ты считаешь, что у тебя достаточно сил, мы начнем заниматься завтра.

– Вы же сами видите, сил у меня хватает, – улыбается в ответ Санквита.

Я снова сжимаю ее в объятиях:

– Ты сама-то понимаешь, какая ты необыкновенная девочка?

Она не отвечает. Да я и не ожидаю ответа. Достаточно того, что она позволила себя обнять.

Перед уходом я стучусь в комнату Юлонии. В ответ – тишина.

– Юлония? – окликаю я, приоткрыв дверь.

В комнате никого. Я подхожу к кровати, застланной зеленым покрывалом, и оставляю на ней маленький сейф и ярко-красный школьный рюкзак.

Мы с Брэдом условились поужинать в бистро «Цинк», уютном французском рестранчике на Стейт-стрит. После неудачного свидания на Новый год мы разговаривали только по телефону, и все разговоры вертелись вокруг моего списка жизненных целей и перспектив его исполнения. Впрочем, как-то раз Брэд обмолвился, что они с Дженной пытаются разобраться в собственных чувствах. Сегодня мы встречаемся лицом к лицу, и это внушает мне некоторые опасения. Господи боже! Даже сейчас сердце мое болезненно сжимается, когда я вспоминаю, как в новогоднюю ночь мчалась к нему через весь город – одинокая, неприкаянная и полная надежд.

По пути в ресторан я снова звоню в офис Гаррета. Пожалуйста, Гаррет, ответьте, беззвучно умоляю я.

– Гаррет Тейлор, – раздается в трубке знакомый голос.

– Гаррет, это Бретт. Пожалуйста, не бросайте трубку.

– У меня этого и в мыслях не было, – смеется он. – Сегодня утром я прослушал ваше сообщение и выяснил, что после этого вы звонили семь раз.

Отлично! Теперь к моему списку диагнозов он прибавит патологическую навязчивость и склонность к бессмысленным действиям.

– Простите, Гаррет. Я просто хотела объяснить, что произошло.

– Вы сделали это в своем сообщении. И я все понял. Кстати, как себя чувствует эта юная леди Санквита?

Я с облегчением вздыхаю:

– Ей намного лучше, спасибо. Я только что у нее была. Есть какие-нибудь новости насчет помещения Питера в клинику?

– Да, я сегодня говорил с руководителем отделения. Проблема в том, что для пациентов, которые проходят лечение по программе «Новый путь», существуют определенные возрастные рамки. Питер еще слишком молод. Ему придется немного подождать.

– Вот и замечательно. Значит, у меня есть возможность еще раз попытаться наладить с ним контакт.

Я торможу у тротуара. Мы с Гарретом болтаем еще минут пять. Наконец он спрашивает:

– Вы ведь сейчас в машине, верно?

– Верно.

– И сегодня вы уже закончили работать?

– Угу.

– А что, если нам прямо сейчас осуществить наше вчерашнее намерение, встретиться и выпить?

Кажется, я по уши втрескалась в Гаррета Тейлора. Мысль эта пронзает меня насквозь. Но и он, похоже, втрескался в меня, говорю я себе, и губы мои расползаются в блаженной улыбке.

– Мне очень жаль, но сегодня вечером я ужинаю с одним другом, – говорю я, сознавая, что голос мой полон идиотского кокетства.

– О, понятно. Значит, как-нибудь в другой раз. Непременно позвоните после следующей встречи с Питером.

Внезапность, с которой он завершает разговор, приводит меня в недоумение. Судя по всему, я несколько ошиблась на его счет. Он вовсе в меня не втрескался. На душу мою опускается печаль. Неужели мне не суждено встретить свою любовь?

Я мысленно прокручиваю в памяти наш разговор. Ужинаю с одним другом… Зачем только я это ляпнула! Гаррет наверняка решил, что у меня свидание. А мое невинное кокетство воспринял как насмешку. Я должна срочно с ним увидеться и все ему объяснить!

Следующий наш телефонный разговор должен состояться после занятия с Питером, но ждать так долго я не в состоянии! Нам надо встретиться завтра вечером! Я судорожно хватаю телефон. Случайно посмотрев в зеркало заднего вида, я вздрагиваю, встретив дикий, полный отчаяния взгляд.

Телефон падает у меня из рук. Господи, как низко я пала, стону я, потирая лоб. Гоняюсь за шестидесятилетним стариканом! Хватаюсь за каждого встречного мужчину, как режиссер захудалого театра, которому срочно нужен исполнитель роли мужа и отца в какой-то дурацкой пьесе. Нет, мама явно хотела иного!

Я бросаю телефон в сумку и выхожу из машины.

Брэд сидит у барной стойки, потягивая мартини. В светло-голубой рубашке и черном кашемировом пиджаке он чертовски хорош. Волосы его, по обыкновению, в поэтическом беспорядке, а подойдя ближе, я замечаю на галстуке жирное пятно. Струны моего сердца натянуты до предела. Господи, как я по нему скучала! Заметив меня, он поднимается и раскрывает объятия, в которые я немедленно бросаюсь.

Объятие длится долго, словно каждый из нас хочет передать другому свою любовь и нежность.

– Мне так жаль, так жаль, – шепчет он мне на ухо.

– Мне тоже.

Я снимаю пальто, вешаю сумку на крючок под стойкой. После того как я устраиваюсь на высоком стуле, между нами повисает напряженное молчание. Никогда прежде мы не испытывали подобной неловкости.

– Что будешь пить? – наконец спрашивает Брэд.

– Для начала воду. Но за ужином непременно выпью бокал вина.

Брэд кивает и подносит к губам стакан с мартини. Телевизор над стойкой показывает канал Си-эн-эн, но звук отключен. Тем не менее я упираюсь взглядом в экран. Неужели я все испортила? Неужели провалившаяся попытка заняться любовью разрушила нашу дружбу?

– Как поживает Дженна? – спрашиваю я с деланой непринужденностью.

Брэд извлекает из своего стакана оливку и внимательно ее разглядывает.

– Неплохо, – отвечает он. – Мы решили… что расставаться нам ни к чему.

Лучше бы он вонзил мне под сердце вилку!

– Рада слышать.

Взгляд Брэда полон нежности и грусти, совсем как у мишки-коалы.

– Я думаю… если бы мы с тобой встретились в другое время… все могло быть иначе… – смущенно бормочет он.

Я заставляю себя улыбнуться:

– Но, как говорится, время решает все.

Вновь повисает молчание. Несомненно, Брэд тоже чувствует, что в наших отношениях произошла перемена. Он сосредоточенно полощет в мартини оливку, насаженную на зубочистку. Вверх-вниз, вверх-вниз. Нет-нет, подобного отчуждения я не допущу! Я не могу с этим смириться. Наша дружба слишком много значит для меня, и она не должна разлететься в прах из-за кратковременного помутнения рассудка.

– Послушай, Мидар, дело в том, что тем вечером мне было невероятно одиноко, и…

Он поднимает глаза:

– И ты ощутила зов плоти?

Я легонько шлепаю его по руке:

– Это ведь был канун Нового года. Имей снисхождение к маленьким капризам одинокой женщины.

Он улыбается, и в уголках глаз собираются легкие морщинки.

– Значит, я твой маленький каприз?

– Ты все понимаешь с полуслова.

– На то я и адвокат, Б. Б. Жаль, что я раньше не проявил подобной понятливости.

Улыбка сползает с моего лица. Я провожу пальцем по краешку стакана с водой:

– Сказать честно, Брэд? Я решила, что это часть маминого плана. Познакомить меня с тобой и все такое. Возможно, мама считала, что из нас получится неплохая парочка…

Брэд резко поворачивается ко мне:

– Ты ошибаешься. Твоя мама знала, что я… не свободен. На том благотворительном вечере, когда мы с ней познакомились, я был с Дженной. Вряд ли она замышляла что-нибудь… насчет нас с тобой.

Ощущение такое, словно я получила удар под дых.

– Тогда зачем все это, Брэд? Я имею в виду, зачем мама поручила это дело тебе? Почему настаивала на том, чтобы именно ты распечатывал каждое ее письмо? Зачем ей понадобилось устраивать все так, чтобы мы с тобой постоянно встречались?

– Хоть убей, не знаю. – Брэд пожимает плечами. – Могу только предположить, что она прониклась ко мне симпатией. И решила, что тебе будет приятно иметь со мной дело. – Он задумчиво потирает подбородок. – Конечно, все это слишком притянуто за уши.

– Да уж! – насмешливо восклицаю я. – Но, так или иначе, я вообразила, что мама хотела с того света устроить наш роман. Иначе у меня никогда не хватило бы смелости… – Щеки мои заливает румянец, но я заставляю себя закончить фразу: – Не хватило бы смелости так поступить.

– Ты имеешь в виду, ты не стала бы меня соблазнять? – уточняет несносный Брэд.

Я пытаюсь испепелить его взглядом:

– Если мне не изменяет память, это ты первым пытался меня соблазнить. А я лишь пошла навстречу твоим домогательствам… неделю спустя.

– Значит, мы с тобой квиты, – смеется Брэд. – Ну что ж, на то и праздники, чтобы немного развлечься. Имей снисхождение к капризам одинокого мужчины.

Я хохочу. Неловкость, висевшая в воздухе, развеивается без остатка. Мы снова становимся прежними.

– Через две недели Дженна собирается приехать в Чикаго, – сообщает Брэд. – Мне бы очень хотелось, чтобы вы познакомились. Если ты не против, конечно.

– Буду рада с ней встретиться, – говорю я, ничуть не покривив душой.

Он слегка сжимает мне руку повыше локтя и бросает взгляд в зал:

– Похоже, наш столик уже накрыт.

Мы садимся за стол у окна. Я рассказываю о Питере, Санквите и других своих учениках.

– Санквита едва не потеряла ребенка. Кровотечение удалось остановить, но положение очень серьезное. – (Брэд молча смотрит на меня; на губах его играет улыбка.) – Что это ты улыбаешься?

– Да так. Сейчас ты совсем не похожа на ту молодую женщину, что вошла в мой офис несколько месяцев назад. Твоя новая работа тебе действительно по душе?

– Конечно. А тебе что, трудно в это поверить?

– Да нет. Просто вспоминаю, как ты хныкала, скулила и говорила, что никогда не станешь учительницей. Что это сущая пытка. Выходит, Элизабет знала тебя лучше, чем ты сама.

– Когда это я хныкала и скулила? – сердито прищурившись, спрашиваю я.

– А-а, правда глаза колет, – хохочет он.

– Хорошо, не буду спорить, мне было не по себе. Я и сейчас считаю, что работать в школе – это сущая пытка. Домашняя учительница – это совсем другое дело. С целым классом сорванцов мне не справиться. Не знаю, что на этот счет думала мама. Но мне просто повезло.

Брэд вытаскивает из кармана розовый конверт. Цель номер двенадцать.

– Ты работаешь учительницей уже три месяца, – говорит он. – И ты заслужила свою награду.

Он вскрывает конверт и начинает читать:

– «Поздравляю, милая моя доченька! Ох, как я рада, что тебе нравится твоя новая работа! Хотела бы я знать, где ты преподаешь. Но уверена, что не в обычной школе. У тебя вряд ли получится держать в узде ораву детей».

У меня перехватывает дыхание.

– «Не сочти мои слова обидными, дорогая. Мария тоже не умела быть строгой с детьми фон Траппа, и мы любим ее за это».

Я улыбаюсь, представив, как мы с мамой, уютно устроившись на диване, лакомимся попкорном и смотрим наш любимый фильм «Звуки музыки».

– «Ты такая же идеалистка, как Мария, моя девочка, и это прекрасно. Ты веришь, что окружающие всегда будут платить добром за твою доброту. Но дети бывают жестоки к тем, кто кажется им излишне чувствительным. Особенно если они хотят произвести впечатление на своих ровесников».

Что верно, то верно, думаю я, вспоминая своих учеников в школах Мидоудейл и Дугласа Киза. Да и поведение Питера – лучшее подтверждение маминых слов.

– «Полагаю, ты занимаешься с детьми в небольших группах или индивидуально. Я угадала? Как бы мне хотелось угадать! Но, так или иначе, не сомневаюсь: твои ученики тебя обожают. Им очень с тобой повезло, ведь ты настоящий кладезь терпения и доброжелательности. Дорогая, я горжусь тобой! Ты замечательно справлялась с обязанностями менеджера по рекламе. Но я всегда знала, твое призвание – работать с детьми. Как я рада, что ты не изменила своему призванию!»

Я беру письмо из рук Брэда и пытаюсь читать. Глаза мои полны слез, строчки расплываются. Да, мама все предугадала. Она затеяла эту игру, сознавая, что жизнь моя зашла не в ту колею. Она хотела, чтобы я нашла свой путь, на котором смогу стать счастливой. Как же мне хочется, чтобы ее надежды оправдались!

На следующей неделе телефонный звонок застает меня в машине по пути на работу. Это Джонни. Что ему нужно? Хочет сообщить, сколько раз вчера чихнула его принцесса? Затормозив, я сознаю, что на Западном побережье сейчас глубокая ночь. По спине у меня пробегает холодок тревожного предчувствия.

– Доброе утро, Бретт. – Голос его звучит так глухо, словно он валится с ног от усталости. – Думаю, тебе стоит знать. Зои в больнице.

У меня отвисает челюсть. Нет! У Зои обычная простуда. С простудой в больницу не кладут!

– Что с ней? – спрашиваю я, судорожно сжимая телефон.

– Пневмония. Именно этого я и боялся. Бедный ребенок, у нее с рождения проблемы с легкими.

Меня пронзает чувство стыда. Моя маленькая сестричка больна, тяжело больна. А я все это время дико ревновала и жалела себя.