Владыка Ледяного Сада. Конец пути Гжендович Ярослав

– Вот только тут остается много неизвестных. Все упирается в Багрянца, а отчего ты думаешь, что ему вообще можно доверять?

– Потому что можно доверять зерну и, полагаю, твоему ледяному тумбу-юмбу. Но на самом деле все это значения не имеет. Он ведь и правда на миссии. Может, и не до конца так, как задумывалось, но известие, которое он доставит, будет правдивым.

– Вот только ты не знаешь, как Фрайхофф на него отреагирует.

– Полагаю, отреагирует очевидным образом. Другого логичного выхода для нее я не вижу. Ей что, ждать, пока конкуренты усилят свой запас «М»? Она также должна понимать, что делает ван Дикен. А ты разве не хотел бы при оказии перехватить весь ее потенциал фактора «М»? А она что, должна позволить ему занять Сад и наши запасы? Подумай! Что бы ты сделал на ее месте? Заметь, что у нее будет совсем немного времени, если она захочет обогнать ван Дикена, ведь он-то ближе к нам.

Фьольсфинн не кажется убежденным.

– А кроме того, какая же у нас альтернатива, пока они сидят в своих крутящихся замках и столицах, окруженные войсками? Покушения? Я провел два. Ну, ладно, одно, в прямом столкновении. Первая попытка была идиотской: я полагал, что просто его арестую, а если он будет сопротивляться, то проколю его мечиком. Но второе было прекрасно подготовлено: у меня было превосходное оборудование. А эффект? Я там потерял хорошего человека.

– Ладно, – отвечает он. – Может, ты и прав. А что с ван Дикеном? Как заманить его?

– Я уже придумал. Сделаем завтра ночью. Мне нужна только техническая помощь.

– Как?

– Это же очевидно. Через господ Конский Пот, Чего-то-там-Ветер и Съезжающего-с-Лавиной. Никто не видел Багрянца среди пойманных, а процессия была в полный рост, с фейерверками, трубами и волочением пленников через весь город.

Он смотрит на меня с недоверием.

– Но ведь верные видели, как его сковывали.

– Видели, как мы начинаем, но не как заканчиваем. И потом, когда их уже вывели, он на волосок был от того, чтобы освободиться по-настоящему.

– Вот именно! Ты же не хочешь его отпустить? Ты ведь не сошел с ума? Так веришь в это свое зерно?

– А знаешь, несмотря на все проблемы, что сыплются мне на голову, раз в день я должен взять моего Ядрана за стены, на остров, и объездить его? Иначе он впадает в депрессию. Когда стоял пару месяцев в конюшне Дома Огня, его едва сберегли. У Атлейфа был какой-то супер мастер по лошадям, который едва-едва с ним справился.

– А откуда знаешь, что оно вообще действует? Этот кусок бионики предназначен для животных. В человеке он может не приняться.

– Потому что это чрезвычайно эластичная программа. Это бионически кодированный паразитарный ИИ. Что-то вроде моей Цифраль. Сам приспосабливается к биохимическим механизмам, с которыми сталкивается. А Багрянец, заметь, начинает говорить по-английски. Сказал мне: «мастер». Но я сомневаюсь, чтобы у него возник резонатор. Нет такой необходимости. Вирусы зерна распознали нейронные структуры, отвечающие за артикулированный язык, и использовали их.

– Ужасная вещь. Такое теперь используют на Земле?

Я качаю головой.

– Наверняка неофициально. Эти сделали для нужд нашей экспедиции. «Серый» проект. Очень тайный. Отросток программы, которая создала цифрал. Ты ведь знаешь, сколько теперь можно получить за эксперименты на животных?

Норвежец с сомнением покачивает головой.

– Ты все еще меня не убедил. Он ведь, в лучшем случае, сбрендит. И что тогда?

– Ядран не сбрендил, – отвечаю я. – Как и я сам. А Багрянец будет мне нужен только на пару недель. Потом может сходить с ума, сколько захочет. Беремся за работу. Оборудование мне нужно на завтра.

– Ты знаешь, что должен сделать? – спросил Драккайнен.

Багрянец поднял голову.

– Да, Ульф.

– Понимаешь, что буду стоять позади и что у меня кинжал с ядом жаловицы?

– Да, Ульф. Было бы правильным, когда б ты меня им ткнул.

– Сделаю это, если пойдет не так, как задумываю.

– Say a wish, and I’ll grant it[7].

– Говори на языке мореходов. Аж мурашки идут по спине, когда тебя слышу.

– Да, Ульф.

– Одевайся, выходим.

Багрянец взял не бросающийся в глаза обыкновенный наряд из его собственного склада в нерабочем квартале, а Вуко с растущим нетерпением смотрел, как он застегивает крючки и петельки на мягких кожаных сапогах, как надевает рубаху, тесные кожаные штаны, как шнурует их. На голову надел свою тяжелую шляпу, короткий плащ набросил на спину – из какой-то черной змеиной кожи, покрытой чешуей и укрепленной железными бляшками. Свое лицо ящерицы он спрятал под глубоким капюшоном, в тень.

Из Башни Шепотов они вышли подземным коридором, а потом дождевым колодцем прямо на подворье одного из неоткрытых пока что кварталов. Было тихо, пусто, по небу над квадратом двора тянулись тучи. Городской шум остался где-то позади. Никто не видел ни эскорта, ни Багрянца. На это время из коридоров исчезла даже стража, решетки и каменные шлюзы остались открытыми. Выходили они вчетвером.

Первым – Грюнальди, потом Багрянец, Драккайнен и Филар.

Остальные ждали на площадке.

Варфнир, Спалле и Кокорыш одеты были как Ночные Странники, в руках – взведенные арбалеты. Н’Деле, Ньорвин и Сильфана – в простых одеждах, не бросающихся в глаза, оружие спрятано. Все стояли кругом, мрачно поглядывая на Багрянца.

– Ладно, – сказал Драккайнен. – Идем. Как ты с ними связываешься?

– Да, Ульф. В Кавернах я найду паренька и прикажу ему доставить весточку. Я умею делать так, чтобы сам он не знал толком, что передает. Покажет им тайный знак, чтобы они знали: известие от меня. Но поскольку они слышали, что верных Праматери схватили, могут подумать, что кто-то заставил меня это сделать под пытками, потому могут не поверить, что весточка от меня. А значит, мне придется на минутку открыть пареньку свое лицо со шрамами, также покажусь и им – на короткое время и издали. Таким-то образом они узнают то, что нужно, чтобы они узнали, а я вернусь в свою камеру, где ты сможешь приказать сделать со мной, что захочешь.

– Где в Кавернах ты встречаешься с тем пареньком?

– Перед входом на Каменное Торжище. Там много таких крутится, а люди, туда приходящие, заняты своими делами и не обращают на них внимания.

– Знаете, где это? – спросил Драккайнен. – Филар, пойдешь с ними.

Н’Деле, Ньорвин и Сильфана молча кивнули.

– Багрянец, вставь в уши затычки и развернись к стене. Кокорыш, проверь его, спасибо. Контролируете место, как я сказал. Каждый по отдельности, со своей точки. Когда мальчишка пойдет, он должен находиться в вашем квадрате. Следите за ним, как мы отрабатывали. Варфнир, Кокорыш и Спалле – на крыши с арбалетами. Следите за ним, но во имя всех ваших богов, не убивайте без необходимости. Он очень важен. Без него шансы наши слишком малы. Грюнальди и я контролируем Багрянца. Вы нас не увидите, он тоже, но мы там будем. Ладно. Пусть кто-нибудь поставит гада на ноги, откройте ему уши – и ходу. Сперва арбалеты, потом вы, я и Грюнальди – последними. Встречаемся здесь. Удачи.

Стрелки осторожно разрядили арбалеты, пряча отравленные жаловицей, надпиленные, словно гарпуны, стрелы в специальное отделение в колчанах, а потом отработанными движениями забросили оружие за спину, натянули капюшоны и исчезли с площади, нырнув в сливное отверстие, словно капли смолы.

Н’Деле, Филар, Ньорвин и Сильфана подождали еще немного, в явном нетерпении, пока Вуко не решил, что пора, и не махнул им рукой. Без слова, друг за дружкой они двинулись через ворота на улицу с минутным интервалом. Сильфана, уходя, угостила Драккайнена долгим заговорщицким взглядом, который тот почувствовал, словно прикосновение к щеке – неуверенное и вопросительное.

У входа на Каменное Торжище крутилось, как для Ледяного Сада, много людей. Перед аркой выставили деревянные столы, вдоль улицы тарахтели одноосные платформы, заваленные корзинами, бочками и тюками с товаром, под ногами крутились гиеноподобные твари с шипами на загривках, которые выполняли тут роль собак, по канавам текла мутная вода, выплескиваемая из мясных лавок, а внутри торга клубилась толпа из пришельцев, обитателей Ледяного Сада и измененных.

Никто не обращал внимания ни на неспешно прохаживающегося улицей худого мужчину со странным ящерицеподобным лицом, спрятанным под капюшоном, ни на худощавую девушку с гривой темно-синих волос до лопаток, с узким длинным носом и острыми, как у волчицы, зубами, девушку, которая рылась в дешевых побрякушках на одном из лотков. Не привлекали взгляда и молодой блондин, одетый цветасто и достойно, с вышивкой на плаще, что сидел за столом с оплетенной бутылкой морского меда, как и смуглый высокий юноша, похожий на чужеземца из неопределенного племени, в простой кожаной куртке и с посохом странника в руке, прохаживающийся вдоль прилавков без какой-либо цели. Еще один человек в городской одежде, купивший горсть орехов и теперь неспешно закидывающий их в рот, равнодушно поплевывая скорлупки в канаву над каменными ступенями, тоже ничем не привлекал к себе внимания.

Улица вокруг них была полна такими же людьми, делающими примерно то же самое. Никто не обращал внимания и на три фигуры, что таились на крышах, прячась между трубами, словно дополнительные горгульи, – просто потому, что этих-то никто и не замечал.

Как никто не замечал и двух мужчин, сидящих за деревянным столом на вершине ближней стены, отделяющей Каменное Торжище от Каверн: те попивали пиво, купленное у торговца с тележкой: он толкал ее вдоль парапета, поставив на козлы бочонок, и громко расхваливал свой товар.

Они сидели в мрачном молчании над глиняными кубками, глядя сверху на толпу, перекатывающуюся по Каменной улице, что вела к торговым павильонам. Один из них, с ярко-рыжей бородой и в маленькой войлочной шапке с кованым ободком, поглядывал туда, где внизу ртутно лоснилось море, убегал взглядом к линии горизонта.

– Переживаешь о своих? – спросил Драккайнен.

Грюнальди сделал глоточек и кивнул.

– Порой думаю, что неопределенность – хуже всего. Один Хинд знает, что там происходит, а я сижу здесь и ничего не могу сделать.

– Ты делаешь больше, чем мог бы, сидя за стенами Дома Огня. И мне кажется, что своих ты увидишь уже через пару недель. Скоро. Быстрее, чем думаешь.

– Ульф, я доверяю тебе и надеюсь, что ты знаешь, что делаешь. Но когда станет понятно, так ли оно, как ты планируешь, на что-либо другое времени не будет. Все эти песни богов, эти странные жидкости, разговаривающие птички, сияние в небесах и дым – это то, от чего я бежал всю жизнь, а теперь сижу в самом центре этого и молю Хинда, чтобы получилось из этого что хорошее, пусть бы я никогда такого не любил.

– Нет другого способа убрать Песенника, как только песнями богов. Против них недостаточно железа. А я надеюсь, что сумею их обмануть.

– А я – что мы совладаем хотя бы с Багрянцем. Думаю, он сбежит при первой возможности.

– Что-то происходит, – прервал его Драккайнен. И правда, Багрянец перестал гулять вдоль прилавков и присел на ступенях, ведущих к колоннаде. Сидел, как тогда, в камере, но чуть более свободно, опершись о колонну, с лицом, спрятанным в тени капюшона. Рот его был приоткрыт, словно бы он что-то говорил.

Драккайнен прижмурился.

– Он поет, – заявил удивленно. – Вернее, гудит, словно рог или труба.

Грюнальди глянул на Вуко над кубком.

– Ты слышишь на таком расстоянии?

– Да, если сконцентрируюсь, – ответил Драккайнен неуверенно. – По крайней мере, раньше я так умел. Теперь словно бы тоже слышу, а может, оно мне только кажется.

– Не узнаешь, пока не станет поздно, – заявил Грюнальди. – Так обычно и бывает.

Багрянец легонько раскачивался, издавая глубокое, басовое жужжание, подобное звукам диджериду[8], и держал перед собой плоско сомкнутые ладони, будто придерживая невидимую книгу.

Перед ним проходили мужчины, несущие мягкие торговые корзины, плетенные из водорослей, проходили женщины в юбках с разрезами и шнурованных блузках, тоже с корзинами в руках, пробегали дети. Хорошо одетые дети горожан или грязные беспризорники. Как оно бывает в Саду, годков примерно десяти – как и должно, когда большая часть обитателей города – случайные мореплаватели.

Вдруг Багрянец вскинул голову, а звук, вылетающий из его рта, завибрировал, принялся подниматься и опадать в гипнотическом ритме, и теперь Драккайнен был совершенно уверен, что слышит его.

Пробегающий неподалеку ребятенок в слишком большой куртке со взрослого плеча, стянутой широким и длинным поясом, вдруг притормозил, споткнулся и остановился, глядя на сидящего под стеной и издающего странные звуки мужчину в капюшоне.

Тот чуть приподнял голову, и глаза его, скрытые капюшоном, вдруг зажглись странным желтым светом, словно на каждом из них было металлическое бельмо. Ребенок бессильно опустил руки и двинулся к нему слепым, механическим шагом.

Драккайнен нахмурился и непроизвольно наклонился. Впереди и чуть ниже, за краем ощетинившейся башенками и трубами крыши неподалеку от входа на Каменный Торг, мелькнула темная, замаскированная фигура, втиснувшаяся между трубой и стеной башенки; человек этот поднял арбалет.

Грюнальди свистнул: пронзительно, но не слишком громко, совсем не изменившись в лице. Стрелок глянул в их сторону, а Вуко скрестил ладони и совершил ими жест в стороны, словно отрезая что-то. Стрелок кивнул, опустил арбалет и показал правую руку, отодвинув ее от спусковой скобы.

Багрянец продолжал издавать вибрирующий звук и вытянул перед собой руки с распрямленными ладонями, словно держал между ними нечто невидимое. Беспризорник вошел прямо в объятия амитрая и вдруг замер, когда ладони его оказались прямо между руками шпиона.

Рот Багрянца все еще был приоткрыт, но теперь губы его начали шевелиться. Он продолжал издавать все тот же вибрирующий звук, но теперь одновременно говорил: теперь, правда, расстояние не позволяло Вуко услышать, что именно.

Продолжалось такое, может, пару минут, а потом Багрянец опустил руки и вдруг махнул ладонью перед лицом мальчишки: кругообразным движением, будто протирал невидимое зеркальце. Паренек покачнулся, ноги у него подломились, и он вдруг сел на каменные ступени. Шпион хлопнул в ладони, и тогда беспризорник вскочил, хватаясь за колонну, и отправился дальше, неуверенным механическим шагом, словно зомби.

Драккайнен потянулся к свертку, прикрытому плащом Грюнальди, и поставил его на лавку, а потом снял материю, открыв мастерски сплетенную из проволоки клетку, в которой на жердочке сидела ярко-желтая птаха, похожая на воробья. Вуко открыл дверку и свистнул. Птичка выскочила на стол – несколько неохотно – и принялась чистить клювом перышки. Грюнальди покачал головой и сплюнул с неодобрением.

Птичка перелетела на край стены, посмотрела темным глазком на Драккайнена, повернув головку набок, а потом спорхнула вниз, словно желтая молния.

Он еще увидел, как она догоняет мальчугана, что бредет, словно лунатик, по улице, и увязывается за ним, то и дело приседая на желобах, подоконниках и мордах горгулий.

Длинноволосая девушка, разглядывающая побрякушки, наконец заплатила, бросила выторгованную подвеску в мешочек у пояса и отправилась дальше по улице. Юноша в вышитом плаще забрал со стола свою бутылку, оставив скоец серебром, и направился уверенным шагом, словно куда спешил, перескакивая через ступеньки. Горожанин, что выглядел как гражданин Сада, выплюнул в канаву последнюю скорлупку, поднялся со ступеней, откинув за спину плащ, и исчез в одном из переулков. Молодой чужеземец с посохом странника, идущий вниз по улице, повернул в противоположную сторону и пропал между домами.

Тем временем Багрянец исчез.

Драккайнен, грязно ругаясь, вскочил и заглянул под стену, однако место, где на ступенях сидел шпион, было пустым. Одним жестом Вуко подхватил клетку со стола, сложил ее в плоский блин и бросился бегом. Грюнальди погнал следом, подхватывая плащ с земли. Стрелок с крыши напротив стоял над трубой и водил вдоль улицы арбалетом, но когда ему свистнули, развел руками и покачал головой. Остальные двое стрелков – один, спрятавшийся между арками и подпорками портика ворот Каменного Торга, а второй на крыше еще одного здания – уже исчезли.

Припустив по ступенькам вдоль стены, лавируя между людьми и повозками и проклиная свою глупость, Драккайнен заметил одного из стрелков справа, как рискованно тот мчится по краю крыши с поднятым вверх арбалетом, как перескакивает между домами и окручивается вокруг трубы, целясь вниз из довольно странной позы, придерживаясь за трубу только бедрами.

Вуко ускорился, перепрыгнул повозку, полную мешков, вызвав крики удивления и неудовольствия, оттолкнулся ногой от стены, съехал спиной по каменной балюстраде, перепрыгнул над бочкой, что катили улицей, и, опрокинув ее владельца, и помчался дальше, ворвавшись в переулок, над которым видел своего стрелка. В начале улочки – Н’Деле, стоит в напряженной позе, готовый метнуть свой клинок, похожий на шипованный бумеранг, стрелок, висящий чуть ли не вниз головой с арбалетом у самого края крыши.

А внизу, у стены, на земле сидит Багрянец со свешенной на грудь головой и плачет.

– Что делаем? – спокойно отозвался Н’Деле с одной рукой, протянутой в сторону Багрянца, и с поднятым клинком в другой.

– Пока что сохраняем спокойствие, – заявил Вуко, осторожно подходя к Багрянцу и легонько пиная его ногой. Тот поднял мокрое, покрытое красными полосами лицо.

– Я не знаю, кто я, Ульф, – сказал тот. – В какой-то момент я хотел убежать. На миг… Не знаю, почему так. Не знаю, куда и зачем. Не хочу. Хочу служить тебе. Кто я, Ульф?

– Будешь тем, кем я прикажу быть, – ответил Драккайнен спокойно, пряча нож в кобуру под мышкой, что он носил поверх скрытой курткой кольчуги.

– Да, Ульф… Прошу, не оставляй меня одного.

Зал был светлым, круглым, словно линза, из-под потолка сочилось сияние – это одна из таинственных лабораторий Фьольсфинна. Под стенами тянулись столы, заставленные странным, напоминающим алхимическое, оборудованием, а посредине примостилась круглая каменная емкость, полная воды, напоминающая большое джакузи, только что вода в нем пребывала в спокойствии.

Они сидели вокруг на стульях и ждали.

– Багрянец в своей камере? – спросил Драккайнен.

Кто-то подтвердил.

– Тогда можем начинать. Сперва я хочу знать, как случилось, что он исчез.

– Очень просто, – сказал Кокорыш. – Вошел в тень балюстрады под стеной и спрятался под козырьком, а потом двинулся под стеной. Те, кто перекрывал улицу, уже шли за мальчишкой, а мы с крыши не видели его, пока не вышел с другой стороны.

– Сел, когда вы его обнаружили?

– Нет. Прошел пару шагов, остановился и сполз под стену. Так мы его и нашли.

– То есть, если бы он захотел, он бы сбежал?

– Нет, Ульф. Мы бы все равно его достали.

Фьольсфинн вошел в комнату с торжественно вытянутой вперед рукой, а на ладони сидела желтая птаха.

– Вернулась, – сказал норвежец. – Теперь можем узнать, что там происходило.

Типа-канарейка соскочила на каменную столешницу и принялась чистить перышки. Фьольсфинн погладил ее одним пальцем, и тогда птичка присела, вытаращила черные глазенки и как бы закашлялась, широко раскрывая клюв.

– Это скверно выглядит… – начал Драккайнен, но Фьольсфинн утихомирил его движением ладони.

Птичка продолжала давиться, резко раздувая горло, пока наконец не выплюнула небольшой шарик льда размером с горошину: тот выглядел как молочная жемчужина. Драккайнен на миг прикрыл глаза и недовольно покачал головой. Тем временем норвежец подхватил шарик со стола, бросил в небольшую стеклянную бутылку, добавил некую жидкость из стеклянного кувшинчика с длинным носиком и встряхнул посудину, позванивая жемчужинкой о стенки. Потом снял крышку с медной лампады, наполненной драконьим маслом, подогрел содержимое бутылки, а когда шарик льда растворился в жидкости, влил ее в каменное джакузи.

– И что теперь? – спросил Драккайнен. – Будем в этом купаться или нужно просто это выпить?

– Вам, славянам, только бы выпить. Посмотрим на поверхность, когда успокоится.

Поверхность воды в бассейне покрылась легким дымком, как на сероводородном источнике. Они сидели вокруг и всматривались, но видели лишь каменное дно миски и собственные отражения на поверхности. Потом вода потемнела, дно исчезло, зато лица их проявились отчетливей, словно они смотрели на темное зеркало.

А потом исчезли и лица.

Появилась картинка улицы Ледяного Сада, но видимая со странной перспективы, изогнутой, словно в жабьем глазу. Картинка казалась плоской, но охватывала больше, чем мог бы охватить человеческий глаз: казалось, она развернута градусов на триста, с узкой вертикальной полоской посредине, где не было никаких изображений. К тому же картинка двигалась с неимоверной быстротой, размываясь по краю, и этот безумный полет на пуле то и дело замирал на секунду-две, а потом изображение снова прыгало вперед, двигаясь странной неровной траекторией.

– От такого будет или обморок, или эпилептический припадок, – заявил Драккайнен капризным тоном.

– Мы видим все с точки зрения маленькой птички, – терпеливо пояснил Фьольсфинн.

– Видим то, что она? – спросила неуверенно Сильфана. – Но это же уже прошло.

– Записано в жемчужине. Мы видим воспоминание. Смотрите, вон тот мальчуган.

Одетого в широкую, потертую куртку беспризорника было видно главным образом при остановке картинки, в двух быстрых сменах изображений, раз с одной, раз с другой стороны, когда птичка крутила головой, чтобы лучше рассмотреть то, что перед ее клювом. Взгляд ее снова двинулся сложным зигзагом, проносясь между колоннами, цепляя крыши, на миг оказываясь на их уровне и сразу же ныряя едва ли не к камням улицы.

Тем временем посланник вышагивал вперед: механически, чуть покачиваясь, наталкиваясь на прохожих и продолжая переставлять ноги в ритме заводной обезьянки. Казалось, что упади он, продолжил бы перебирать ногами с той же скоростью. Он добрался до Каверн, преодолел главную улицу, свернул в пару переулков, а потом миновал гостиницу «Под Драконьим Штевнем» и зашел в кабак чуть дальше. Там остановился перед столом, за которым на перевернутой бочке сидел черноволосый мужчина с бритой наголо головой. Мальчик не оглядывался, не искал пути, просто тупо маршировал, словно шел по следу.

– Этот типчик – Змей, безо всяких сомнений, – заявил Драккайнен. – Уж я на них насмотрелся. У них специфические черты и цвет кожи. Они смуглее, ниже и словно бы жилистей остальных с Побережья Парусов. Татуировки убрали, но если присмотреться, то шрамики и следы на предплечьях остались. Лысый, потому что сбрил их характерную прическу из просмоленных косичек, с ней ничего другого не сделать. Вот видны дырки в крыльях носа и ушных раковинах, куда Змеи любят вставлять костяные украшения.

Тем временем мальчик подошел к мужчине, перед которым стоял рог с пивом на серебряных ножках, кувшин и миска маринованных яиц, плавающих в каком-то соусе.

– Ты – Баральд Конский Пот, торговец рыбой, – заявил мальчик. Не спрашивал, а просто произносил эти слова механическим голосом.

Тот быстро осмотрелся и приподнялся, а правая рука скользнула под полу кафтана.

– Откуда меня знаешь? – спросил сквозь стиснутые зубы.

– Говорит так, чтобы не было видно, что зубы у него подпилены, – сказал Драккайнен с пониманием.

– Тише! – рявкнула Сильфана. – Мы все видали сотни Змеев, причем с детства.

– Я встретил человека с горящим лицом, – ответил мальчик. – Я – весть от него.

Никто в корчме не обращал на них внимания. Баральд Конский Пот уселся поудобней, старательно очистил яйцо и откусил от него.

– Не знаю, о ком ты, – ответил с набитым ртом.

Паренек потянулся за маленьким ножом, лежащим на столе, порезал себе запястье, а потом сжал ранку и выдавил на столешницу каплю крови. Все это – теми же неуверенными движениями лунатика. Даже голова его словно бы клонилась из стороны в сторону, как у паяца со сломанной шеей; глаза же были как стеклянные шарики.

– Ты не видел меня среди схваченных, которых гнали по городу и волокли за повозками, – произнес он вдруг скрипящим голосом Багрянца. – Не видел меня в цепях, потому что я сбежал и сбил со следа преследователей в лабиринтах под городом. Теперь я не могу показаться даже тебе. Долгое время меня никто не увидит, и так и должно быть. У меня здесь есть кое-что, что я должен сделать, а люди, которые меня преследуют, неуступчивы и опасны. Они не смогут меня сдержать, но нам придется изменить планы. Теперь слушай, Баральд, то, что я скажу, поскольку хочу, чтобы ты отнес весточку своему господину. В Верхнем Замке нынче обитает не один человек из-за Моря Звезд, и не двое, но целых трое. Тут есть муж, которого ты искал, называемый Ночным Странником. Есть также женщина, что на чужом языке зовется Пассионарией Калло, а на вашем – Скорбной Госпожой, которую искали многие из твоего племени. Но Ночной Странник нашел ее первым и убил всех до единого ваших разведчиков. Там находится и мастер Фьольсфинн, тоже происходящий из-за Моря Звезд, как и те остальные, и о котором думали, что он погиб. Все они – те, кого зовут Песенниками, и они объединяют свои силы. Потому те, о ком я думаю, должны узнать об этом как можно скорее. Этих троих нельзя убить обычными способами, потому что их охраняют не только каменные стены Верхнего Замка и сталь сотен охранников, но и их собственные песни богов, и они растут в силах. Теперь я уйду, поскольку сказал тебе все, что хотел. Прими совет, Баральд. Иди на пристань и взгляни, как мореходы скребут и смолят днища своих ладей. Посмотри на весенние шторма, что становятся все слабее. Посмотри на людей, сшивающих рваные паруса, посмотри на возвращающихся гусей, почувствуй на лице ветер, который начинает поворачивать и все чаще дует с юга, а вскоре принесет запах медовой сливы и кизила. Прощай, Баральд, возьми знание, которое я тебе дал, и используй его с умом, пока мне придется, словно крысе, прятаться в каналах, и пока я сам не смогу воспользоваться им.

Мальчишка развернулся и вышел из кабака, все еще механически, словно зомби, переставляя ноги, – и все кувыркнулось, когда птичка слетела с притолоки и шмыгнула в дверь, а потом полетела зигзагом в Верхний Замок между стенами и башнями.

– И о чем тут была речь? – спросил неуверенно Грюнальди.

– Приходилось ли тебе ловить рыбу, дружище?

– Случалось, но не припоминаю, чтобы я использовал вместо приманки собственную ногу.

– Мы должны закончить это дело раз и навсегда – и это единственный способ. Теперь так: этих трех Змеев немедленно под контроль. Птичка должна сопровождать их днем и ночью. Несколько птичек – посменно. Одна следит, другая выплевывает нам доклад. Не арестовывать их, не хватать – только наблюдать. Пусть делают, что захотят.