Рок-звезда Истон Биби

36

Ноябрь 2000

– Ты в порядке?

– А? – вопрос Кена вырвал меня из мрачной спирали тяжелых мыслей, в которую я погружалась. Моргнув на большой экран в комнате Джейсона, я сфокусировалась на игре, а потом повернулась и уставилась на Пижаму.

– Прости. Я в порядке. Просто… Переживаю из-за завтрашней контрольной. Мне бы надо сейчас быть дома и заниматься, а я вместо этого тут, – я махнула рукой в сторону экрана. – Притворяюсь, что смотрю футбол.

– Ну так зачем ты тогда пришла? – Кен небрежно оперся локтем о спинку дивана и повернулся ко мне. Слушая. Ожидая.

– Потому что Джейсон пришел за мной и буквально притащил меня сюда. Он сказал, что я приношу «Фальконам» удачу и не имею прав пропускать игру, пока они не выиграют Супер-кубок.

Кен фыркнул.

– Ну что, у меня хорошие новости. Нет шанса, что они дойдут даже до плей-офф.

Я криво улыбнулась и снова повернулась к экрану, изображая внимание.

– Эй, у меня идея. Почему бы тебе не притащить свои книжки и не позаниматься прямо тут? – спросил Кен у моего затылка.

Я обернулась и хлопала на него глазами минут пять.

«Почему я сама об этом не подумала?»

«Кто этот парень?»

«Почему он… такой умный?»

«И внимательный?»

«И холодный?»

– Слушай, ты – чертов гений, – наконец вымолвила я.

Кен даже не заметил комплимента.

– Про что эта твоя контрольная?

– Древнеегипетская история искусств. Это ужас какой-то. Это курс уровня магистратуры. Все эти козлы ездили в Гизу и умеют читать иероглифы и всю эту дрянь. Я вообще не понимаю, что я там делаю.

Кен просиял так, как будто я только что сказала ему, что «Фальконы» прошли в плей-офф и хотят, чтобы он пошел к ним играть защитником.

– Я, блин, обожаю историю искусств Древнего Египта.

– Да не ври, – ухмыльнулась я. – Ты вообще ничего не любишь.

Но, как выяснилось, Кен действительно любил всю эту древнеегипетскую дрянь. И историю искусств раннего западного Ренессанса. И путешествия. Гоняя меня по всей двухкилограммовой стопке карточек, которую я принесла из дома, он рассказывал мне про музеи, в которых побывал во время путешествия по Европе. Сикстинская капелла, Мона Лиза, Ника Самофракийская, драгоценности короны. Он все это видел.

«А Египет – следующий в очереди», – сказал он.

А я сказала, чтобы он взял меня с собой.

А он сказал, что мне понадобятся три штуки баксов и паспорт.

Я сказала, пусть пришлет мне открытку.

И он снова улыбнулся широкой улыбкой. Той, от которой я начинала задумываться о своих шутках. И о парнях без татуировок. Которые не пьют, не курят, не играют, не обнимаются, не едят шоколад и не отмечают дни рождения и праздники.

– Так ты специализируешься в искусстве? – спросил он.

– Нет, – скорчила я гримасу, складывая карточки после того, как наконец правильно ответила с помощью Кена на все четыреста восемьдесят семь вопросов. – Если бы мои родители были богатые и мне не надо было бы волноваться о плате за жилье, может, я бы и пошла на искусство. Но они небогаты, так что я специализируюсь в психологии. А курсы по искусству и кино беру как дополнительные, для себя.

– Курсы по кино, да?

– Угу, – промычала я, постукивая стопкой карточек по столу, чтобы выровнять краешки.

– А ты знаешь, что я управляю кинотеатром?

Я уставилась на него, раскрыв рот.

– Нет. Откуда? Правда, что ли?

Кен закатил глаза.

– Давай. Можешь спрашивать.

– Что спрашивать?

– Что все спрашивают, когда узнают, что я управляю кинотеатром.

Я покраснела от этих инсинуаций, но потом решила не отступать.

– А ты сможешь пускать меня бесплатно…

– Нет, – ухмыльнулся Кен.

Я рассмеялась и кинула в него карточками.

– Козел.

– Ну, теперь я точно тебя не пущу.

– Прости! Прости! Беру свои слова обратно!

– Нет уж. Поздно. Шанс упущен, – Кен хитро поглядел на меня. Потом встал и взял со стола свои ключи и пустую бутылку. – Смотри. Твое счастливое число. – И он указал на голубые цифры 11:11 на часах микроволновки Джейсона.

– Загадаешь желание? – спросила я, тоже поднимаясь. – Давай. Тебе же хочется.

Взгляд голубых глаз Кена смягчился. Он не ухмыльнулся. Не выдал какую-нибудь шуточку. Вместо этого он задвинул мой стул под стол, протянул мои карточки и сказал:

– Можешь загадать вместо меня.

«Можешь загадать вместо меня», – звучало у меня в ушах, пока мы прощались, пока Кен придерживал мне дверь, пока наши шаги звучали по ступенькам во время спуска к парковке.

Как он может одновременно быть таким козлом и таким джентльменом? Этого Пижаму просто не поймешь.

– Спасибо, что помог мне позаниматься, – сказала я, когда Кен направился к своему маленькому бордовому «эклипсу». – Мне теперь гораздо лучше. Ты даже не представляешь.

Кен подошел к водительской дверце и нажал кнопку на брелоке.

– И «Фальконы» выиграли, так что, наверное, Джейсон был прав, – Кен обернулся ко мне. – Хорошо, что ты осталась.

– О, так ты не веришь в религию, праздники и обычаи, но веришь в хорошие приметы? – подколола я.

Кен развел руками.

– Во все, что помогает выиграть «Фальконам».

Не знаю, что на меня нашло. То ли это было пиво. То ли одиночество. То ли благодарность. Но по какой-то причине, когда Кен развел руки, я сделала два шага вперед и обхватила его руками за талию.

Я думала, он застынет или сделает еще какую-нибудь такую отвали-от-меня штуку, которые делают люди, не любящие обниматься, когда им неловко, но, едва моя щека коснулась груди Кена, он тут же прижал меня к себе. Под мягкой, пахнущей сушилкой тканью он был теплым и твердым, и держал меня так, как пятилетка держит воздушный шарик на ниточке. Как будто я – большая ценность. Как будто он счастлив от самого моего существования. Как будто сама мысль о том, что я могу улететь, может разбить его холодное, безразличное сердечко.

Мне бы хотелось остаться там, купаясь в неожиданной нежности Кена столько, сколько он бы позволил, но я не могла. Я должна была отпустить его. Должна была отступить назад, улыбнуться и пожелать ему доброй ночи. И не потому, что это было правильно, а потому, что с другой стороны парковки на нас смотрел человек, который морил меня голодом.

37

Пересекая пространство от одного к другому, я ощущала на своей спине взгляд Кена, а на груди – взгляд Ганса. Обычно я всегда была страшно рада видеть Ганса, но что-то в его позе, в его впалых щеках и запавших глазах, в его сжатых челюстях и прямой линии рта говорило мне, что эта наша встреча счастливой не будет.

– Привет, милый, – сказала я с фальшивой бодростью, подходя к нему.

Приблизившись, я заметила, что на нем все еще была подводка и сценический костюм со вчерашнего вечера. Домой вернулся не Ганс, а ГДЧ, который явно гулял и развлекался, как настоящая рок-звезда.

– Что это за хрен? – рявкнул Ганс, блестя налитыми кровью глазами и глядя через мое плечо в сторону дома Джейсона.

– Да просто знакомый, – улыбнулась я, показывая Гансу свою стопку карточек. – Он помогал мне готовиться к контрольной.

– А-а, у тебя теперь столько новых друзей, да? – едко спросил Ганс.

Он наклонил голову набок и прищурился, ожидая, что я поведусь на эту приманку. Засранец явно нарывался на ссору, но он уж точно не получит ее прямо тут, на парковке.

Я схватила Ганса за руку, которая была совершенно голой, несмотря на ноябрьский мороз, и потащила его в квартиру, даже не обернувшись на Кена. Захлопнув за нами дверь, я заперла ее изнутри.

Я не хотела, чтобы Ганс увидел мой страх.

– Я тоже очень рада тебя видеть, – съязвила я, стараясь казаться раздраженной, а не напуганной.

Щелкнув выключателем, я зажгла свет на лестнице. Ганс поморщился, как вампир от солнца. Я ненавидела эту его ипостась. Ненавидела, когда он был ГДЧ, находящимся под кайфом от выступления или от того, что он там принял, чтобы веселиться всю ночь после концерта.

Я начала подниматься по лестнице, стараясь оказаться от него подальше.

– Я знаю про Джейсона, – прозвучали резкие слова. Они вонзились мне в спину, как иглы дикобраза. Я продолжила подниматься.

– А что с Джейсоном? – спросила я, входя в гостиную, чтобы включить свет.

– Не надо мне этой херни! Виктория мне рассказала, что ты встречаешься с ним у меня за спиной, и я только что сам видел, как ты вышла из его чертова дома!

Я продолжила свой путь по крошечной гостиной, даже не оборачиваясь на Ганса.

– И ничего подобного, – сказала я, включая дрожащей рукой свет в столовой. – Мы с ним просто соседи, – я вошла в кухню и включила свет там. – Он единственный, кого я знаю в этом районе, и к нему по субботам приходят друзья. Если бы ты когда-нибудь бывал дома, мы могли бы пойти вместе.

Я осознала свою ошибку на секунду позже, чем надо. Зайдя в кухню, я загнала себя в угол. И теперь Ганс стоял позади меня, в проходе, загораживая мне выход.

Я знала, что он не причинит мне вреда. Ну, по крайней мере, понимала это мозгом, но мои нервы, сердце, мышцы и легкие тут же вспомнили другие ссоры, ужасные ссоры с совсем другим парнем. И все они кричали мне, что я в опасности. Что надо бежать.

– Ты что, трахаешь его? – мой прекрасный, ярко-контрастный мальчик был сейчас еще более черно-белым, чем обычно. Кожа, побледневшая от недель дневного сна и ночных гулянок. Черная щетина на запавших небритых щеках. Черные брови, сведенные на лбу в букву V. И черные зрачки, все еще расширенные от всей той дряни, которую он закачивал в себя все выходные.

– Нет! – закричала я, отступая вглубь кухни. – Какого хрена ты вообще такое спрашиваешь?

– Ну, я не знаю. Может, потому, что ты проводишь с ним все выходные, пока я рву задницу на работе, а потом, на хер, врешь мне об этом!

– Нет, я провела воскресенье с группой людей, один из которых – Джейсон, и не сказала тебе об этом только потому, что знала, что ты будешь вести себя как чертов… ревнивый… мудак!

Мои слова были агрессивными, но моя поза излучала страх.

Я снова отступила и натолкнулась задом на стену нашей крошечной кухни. Мое сердце билось в груди, как сумасшедшее, а поле зрения начало сужаться по краям от подступающей панической атаки. Я чувствовала, что начинаю задыхаться. Ганс приближался ко мне, и мои глаза заметались по сторонам в поисках выхода. В поисках оружия.

Я подумала, не перепрыгнуть ли через стойку в гостиную, но Ганс мог с легкостью поймать меня на лету. Подумала, не шмыгнуть ли мимо него, но он тут же схватит меня своими длинными ручищами. Так что я вместо этого схватила со стола слева от себя самый большой кухонный нож, который у нас был, и выставила его вперед, как саблю.

– Не подходи! – заорала я, задыхаясь.

Я больше не могла щелкнуть пальцами. Не могла вообразить спасительный знак «Стоп». Я забежала в кроличью нору слишком далеко. В моей истории такие ссоры кончались синяками, пролитой кровью и унижением. Я должна была защищаться. Меня некому было спасать.

Меня никто никогда не спасал.

Ганс замер там, где стоял, посреди кухни, и поднял руки.

– Господи, Биби! Да что с тобой?

Глотая воздух, я взмолилась:

– Просто… не подходи. Пожалуйста.

– Детка, я не сделаю тебе ничего плохого, – Ганс сделал ко мне нерешительный шаг, протянув вперед руку, словно пытался подманить напуганного зверька.

– Не подходи, блин! – я направила на него нож, дрожащий в моей сжатом кулаке.

Я не коснулась его, но Ганс все равно выглядел так, будто его ранили. Он раскрыл рот, как будто я пырнула его в живот. Его руки безжизненно повисли. А брови поднялись с выражением боли и раскаяния.

– Я не хотел тебя так пугать, – сказал он искренне и очень тихо.

Я не ответила, продолжая следить за каждым его движением глазами, полными слез. Моя грудь тяжело вздымалась, а все тело тряслось.

Ганс развел руки в стороны, открываясь и становясь беззащитным.

– Детка, прости меня… Прости… Я просто… Я не могу тебя потерять.

Опустив нож, я сосредоточилась на том, чтобы выровнять дыхание. И биение сердца. И разбегающиеся мысли.

– Я так сильно люблю тебя, блин, – продолжал Ганс, делая ко мне еще один робкий шаг. – Меня просто убивает разлука с тобой. Я живу в постоянном страхе, что ты найдешь себе кого-то еще, пока меня нет. Ты такая красивая, такая умная, – Ганс покосился на нож, свисающий у меня из руки, – и сильная. С чего это ты будешь просто сидеть и ждать меня?

– Ничего я не сильная, – призналась я, всхлипывая. – Я ужасно боюсь.

«Я боюсь одиночества».

«Я боюсь темноты».

«Я боюсь потерять тебя».

«Я боюсь, что уже потеряла».

Ганс сделал еще шаг и с молчаливой просьбой протянул руку. Я не знала, чего он хочет, однако дала ему свою свободную руку.

Но нож пока не убирала.

Ганс поднял мой кулачок к своим бледным, искусанным губам и нежно поцеловал.

– Прости, что напугал тебя, – сказал он. – Иди сюда. Я так по тебе соскучился.

Закрыв глаза, я позволила Гансу притянуть меня к себе. Его руки обхватили мое тело. Его подбородок опустился мне на макушку. Это было второе объятие за этот вечер, но оно было совсем не такое, как первое.

Объятие Кена наполняло меня.

Объятие Ганса иссушало.

38

Декабрь 2000

Университет штата Джорджия

Факультет психологии и специального образования

Дорогая мисс Брук Бредли,

Поздравляем Вас! Наша приемная комиссия рассмотрела Ваше заявление и счастлива предложить Вам участие в нашей образовательной программе школьной психологии

Мед. обр. / обр. наук. Из-за большого количества поданных заявлений в этом году мы можем принять только десять процентов обратившихся, но Ваши оценки, результаты тестов, эссе и ускоренное окончание курса показались нам исключительными. С радостью ждем Вашего участия…

Я села, вернее, рухнула на диван, перечитывая эти слова во второй, третий, сотый раз.

«Меня приняли».

«Меня, блин, приняли».

Я подняла голову и огляделась, вопреки всему надеясь, что тут волшебным образом появится кто-нибудь, с кем можно поделиться такими прекрасными новостями, но, конечно, дома никого не было. Только я и жалкая, мелкая, пластиковая рождественская елка, которую я несколько дней назад купила в «Волмарте». У нее было примерно четырнадцать веток, на каждой из которых висело по одной игрушке, купленных там же. Это было какое-то издевательство над Рождеством, и мне захотелось спалить ее в ту же секунду, как я ее поставила.

«Черт бы побрал это все».

Я сунула письмо в задний карман джинсов, собрала в рюкзак учебники, быстро накрасилась и отправилась к Джейсону.

Наверное, я должна была сперва позвонить родителям. Или Джульет. Или Гансу, но он бы не ответил. В эти выходные он отправился «в поход» с «ребятами», и там «не будет связи» все эти «несколько дней». Что, совершенно очевидно, было херней, тем более что на дворе был декабрь, и люди в горах Джорджии «замерзали до смерти», если у них не было «нужного снаряжения», которого у Ганса с его приятелями определенно «не было».

Но обычно я не получала никаких объяснений – Ганс просто исчезал в пятницу вечером, играл какой-нибудь концерт на выходных и появлялся дома в воскресенье, в дерьмовом настроении и воняющий дешевым спиртным. Так что от самого факта, что он преподнес мне надежное алиби на то, что бы он ни собирался там делать, мне стало физически плохо. Я не спала все выходные. Я съела только коробку сырного печенья. Единственное, что я пила, были кола, «Джек Дэниэлс» и вода из-под крана. А место овощей и фруктов в моем рационе заполнял никотин.

Джейсон приветствовал меня в своей обычной невнятной, сонной манере. Аллен говорил по телефону, ходя туда-сюда вдоль бильярдного стола. Братья Александер радостно вручили мне пиво и попытались впечатлить меня самыми жуткими историями друг про друга, какие только могли придумать. Я вежливо посмеялась, осматривая квартиру в поисках кое-кого еще.

Кое-кого, кто пьет витаминный напиток.

Кое-кого с бирюзовыми глазами.

Кое-кого, кто отказался провести меня бесплатно в кино, потому что я назвала его козлом.

Когда он не явился к концу первого тайма, я собралась уходить, наболтав Джейсону что-то на тему плохого самочувствия.

И это не было враньем.

Я действительно чувствовала себя плохо.

Я чувствовала себя полным и абсолютным дерьмом.

Спустившись с лестницы, я остановилась закурить сигарету и вдруг услышала, как кто-то сказал: «Привет, Брук».

Нет, не кто-то.

Пижама.

Подняв глаза, я увидела Кена, стоявшего передо мной на тротуаре. Его руки были засунуты в карманы черного пальто, слишком красивого, чтобы носить его с кроссовками и спортивными штанами.

– Почему ты меня так называешь? – спросила я, стараясь не показать, до чего же я рада его видеть.

– Тебя так зовут, – ответил Кен.

– Ну, да, но все зовут меня просто Биби.

– Не все. – Его аквамариновый взгляд был прямым и вызывающим.

Я никогда раньше не встречалась с таким тихим упорством. Как будто он называл меня Брук только потому, что я хотела, чтобы меня называли по-другому.

«Ну кто так делает?»

Отвернув голову, я выпустила дым в сторону.

– Откуда ты вообще знаешь мое имя?

Кен пожал плечами, игнорируя мой вопрос.

– Ты уходишь? – он повернул голову к моему дому. В его голосе прозвучало легкое разочарование, и мне захотелось улыбнуться.

– Ага. К концу первого тайма «Фальконы» вели на 21 очко, так что я решила, что мои функции талисмана на сегодня исполнены.

– Ну, они еще могут найти способ продуть, – с усмешкой сказал Кен.

– Ну, если они начнут сливать, ты знаешь, где меня найти.

Мне пора было уходить. Кену пора было идти наверх, но мы оба продолжали стоять, глядя друг на друга.

– Эй, – сказала я, нарушая молчание. – Я хотела поблагодарить тебя за помощь с заданиями. Я сегодня узнала, что меня приняли в программу магистратуры.

Кен улыбнулся. Красивые зубы не показались, но все равно это была улыбка.

– Здорово. На психологию, да?

– Да. Вообще-то это школьная психология. Я хочу помогать детям, – я помолчала, прикидывая, стоит ли открывать Кену все остальное. – Таким, как Рыцарь. Ты же помнишь его? Кажется, он был в твоей параллели.

Глаза Кена стали жестче. Я увидела, как в прохладном ночном воздухе из его груди стали с выдохом вырываться быстрые струйки пара.

Я уж думала, что он больше не заговорит со мной, когда он наконец выплюнул:

– Да. Я помню, как он душил тебя в коридоре.

И без того холодный воздух тут же остыл градусов на пятнадцать. Ну, или мне просто стало холоднее от унижения, залившего мои щеки. Я всегда хотела забыть это происшествие, похоронив его подо всем остальным, что Рыцарь делал со мной, но Кен это видел.

И оно стало реальным.

Я снова перенеслась в коридор С. Надо мной нависло раздутое от стероидов тело Рыцаря. Я чувствовала его руку на своем горле, темнота сперва заливала края моего поля зрения, а потом захватила его целиком. Я снова, приходя в себя, ощутила под щекой холодные плитки пола и раскалывающую головную боль. Но моя боль была ничто в сравнении с ужасом, который я испытала, увидев, какая большая толпа собралась поглядеть, как меня бьет и унижает мой бывший парень.

– Я погнался за ним. Как только я увидел, что происходит, я протолкался туда, но он уже убежал. Бросил тебя на этом чертовом полу и убежал. Я гнался за ним до самой машины, но опоздал.

Глаза Кена потемнели от сожаления.

А мои наполнились слезами.

– В тот вечер я нашел тебя в школьной книге и узнал, как тебя зовут. На другой день я искал тебя в школе, чтобы узнать, в порядке ли ты, но больше тебя не встретил. И это долго меня расстраивало. – Челюсти Кена сжались под гладкой, чисто выбритой кожей. – Я даже не знаю, что больше меня беспокоило – то, что он с тобой сделал, или то, что никто даже не попытался тебе помочь.

Бирюзовые глаза Кена смотрели на меня так, что я почувствовала себя в центре внимания.

– Я бы помог тебе. Если бы я оказался там раньше, если бы я знал, я бы помог тебе.

Эти простые слова обернулись вокруг моего сердца, как пластырь.

– Я была бы рада, – улыбнулась я. Мое лицо пылало от стыда, а в глазах щипало от непролитых слез.

– Ты прости, если я вел себя как козел, когда мы встретились в первый раз. Я увидел тебя, и вспомнил тот день, и снова расстроился.

– М-да, ты, в общем, был мудаком, – рассмеялась я, пытаясь разрядить напряжение и вытирая глаза. – Шучу. Ты принес мне выпить. А каждый, кто приносит мне спиртное, автоматически становится моим другом. Даже если он Свидетель Иеговы.

Кен не рассмеялся моей шутке.

Он даже не улыбнулся.

Вместо этого он спросил:

– Ты все еще с ним разговариваешь?

– Нет, – честно ответила я. Всю мою фальшивую легкость сняло, как рукой. – Нет.

«Я не могу».