Пожирающая Серость Эрман Кристина
Но Сондерсы так долго его скрывали, что не осталось даже слухов.
– Я не знаю, – ответила Харпер. – Но я все равно помогу тебе с этим. В нашем архиве должны храниться записи о нем – по крайней мере, хоть что-то, что даст подсказку.
Пальцы Вайолет сомкнулись на браслете.
– Спасибо. – Ее выражение лица не изменилось, но по голосу было заметно, что девушка сдерживает свои чувства. – Готорны тоже обещали помочь. Я знаю, что ты их не любишь, но… может, ты согласишься работать с ними в команде?
Вот оно.
Все начиналось слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Раз Вайолет доверилась Готорнам и пошла к ним, а они предложили ей помощь, значит, она уже была безнадежна. Но у Харпер имелся козырь, которого им недоставало.
– Я предупреждала тебя о Готорнах, – сказала она, глядя Вайолет в глаза. – Можешь сотрудничать с ними, если хочешь. Но я не стану.
Взгляд Вайолет помрачнел:
– Почему? Что произошло?
– Мы с Джастином были лучшими друзьями. – Харпер еще никогда не рассказывала эту историю вслух. Просто не знала как. – Пока я не провалила свой ритуал. А потом…
Горечь огненной змейкой поползла по горлу. В руке вновь возникла фантомная боль, на этот раз намного сильнее, как будто левую ладонь пронзили кинжалом и провернули в ране.
На дне озера ее что-то ждало. Серость открылась и затянула Харпер в свои грубые, бесцветные объятия. Оторвало ей руку до самого локтя. Оставило бродить среди деревьев. И хотя ей казалось, что это длилось всего несколько минут, позже выяснилось, что прошли дни. Харпер мало что помнила о самой Серости – лишь шипящий голос Зверя в своей голове и как она лежала клубком на земле и плакала. У нее не было желания углубляться в воспоминания – ей и этих хватало сполна. Но мучения Харпер не закончились после возвращения в Четверку Дорог. Когда она приехала домой из больницы, Готорны ее игнорировали. И ее семья за нее не заступилась.
Она осталась совсем одна.
– Я доказала свою слабость, – закончила Харпер, отлично понимая, что сейчас невероятно уязвима. – И они начали делать вид, будто меня не существует. И делают до сих пор.
Тонкие, элегантные руки Вайолет покоились на коленях. Когда она заговорила, ее голос дрожал:
– Мне жаль это слышать.
Харпер почувствовала облегчение: Вайолет не жалела ее и не осуждала.
– Все нормально.
– Конечно, нет. Ты сказала, что провела в Серости не один день?
Харпер кивнула.
Темные глаза Вайолет наполнились тихой, пламенной яростью:
– Я едва продержалась там пару минут! Так что если ты жила там днями, то ты чертовски сильная, а любой, кто возражает, – полный идиот.
Обычно Харпер чувствовала себя слабой без меча. И единственное, на чем она всегда могла сосредоточиться, – это на своих неудачах, а не на достижениях. И сейчас чувствовала что-то среднее между облегчением и недоверием. Она увидела того, кем могла бы стать, – кем, возможно, и стала бы, сложись все иначе.
– Мне не нужны Готорны и Айзек, – сказала Вайолет слегка неуверенно. – С меня хватит. Я не могу поддерживать людей, которые относились к тебе подобным образом.
Она достала телефон из кармана и яростно забила по кнопкам. Харпер начала паниковать.
– Что ты делаешь?
Вайолет нажала «отправить» и, мрачно улыбаясь, подняла взгляд.
– Говорю Готорнам, что в их услугах больше не нуждаюсь.
Харпер сглотнула. Она не была уверена, поверит ли Вайолет ее истории. А о подобной реакции даже и мечтать не смела.
– Итак, с чего начнем? – спросила Вайолет. – Как нам найти зацепки?
Харпер призадумалась. В голову пришел только один однозначный ответ:
– В ратуше проще всего найти информацию об основателях. Фактически это музей. Все стоящие тексты о силах спрятаны от любопытных взглядов, но, могу поспорить, что и там есть подсказки. Заглянуть туда определенно стоит.
– Пойдем сегодня?
Харпер подумала о Бретте с Норой и нахмурилась:
– Мне нужно посидеть с малышами. Как насчет завтра?
– Отлично. – Вайолет по-прежнему страшно улыбалась, выражение застыло на ее лице, как тело при трупном окоченении.
При прощании с Вайолет Харпер попыталась выглядеть сильной и уверенной. Но, даже осознавая свою победу, она понимала, что та будет иметь свою цену. Харпер не знала как, но была уверена, что еще поплатится за то, что перешла Готорнам дорогу.
Вайолет шла по центральной улице, ее каблуки звонко стучали по мощеной дороге. Воздух приятно успокаивал и ласкал кожу. Окаймленные красным сиянием деревья гнулись над старомодными каменными домами, их каштановые стволы блестели в солнечном свете.
У Четверки Дорог были свои прелести, если игнорировать тот факт, что город – это тюрьма для монстра, разборки с которым стали обязанностью, передаваемой по наследству.
– Худшее магическое предназначение в мире, – пробурчала Вайолет, потоптавшись на символе основателей, высеченном на центральной площади, и поднялась по ступенькам в ратушу. По бокам от нее вырастали красно-коричневые колонны, останавливаясь прямо под двумя витражными окнами, изображавшими – вот так сюрприз – лес. Башня с гигантским колоколом посредине сужалась к шпилю, который напомнил Вайолет о шпилях поместья Сондерсов. Но она пришла сюда не для того, чтобы восхищаться архитектурой. Она здесь для поиска подсказок.
Вайолет планировала пойти сюда вместе с Харпер после школы, но у нее возникли внезапные неотложные дела. Вайолет ничего не имела против – она могла сходить в музей и в одиночку.
Девушка открыла дверь и вошла в каменный зал; ее шаги отдавались эхом. Сквозь витражные окна сверху лился слабый свет, отбрасывая коричневые и зеленые тени. Вайолет осмотеклась кругом, и ее живот сжался, когда она осознала, что на нее смотрят десятки суровых портретов мужчин и женщин с кудрявыми волосами и мудрыми глазами. Даже не смотря на первую табличку, она догадалась, что большинство из них ее родственники.
Столкновение с таким неизбежным, долговременным свидетельством наследия, о котором она даже не знала, невероятно обезоруживало. В Вайолет пробудилось странное чувство близости к роду, когда она узнала животных на нескольких портретах. Небольшая змейка, свернувшаяся вокруг призрачно бледной шеи Хелен Сондерс, ныне висела над камином в гостиной, а пятнистый сокол, сидящий на темно-коричневой руке Кэла Сондерса, украшал прихожую.
Спутники. Как Орфей.
Как оказалось, это были портреты мэров. Срок полномочий семьи Сондерс настал в 1848-м и заканчивался в 1985-м, когда Хирама Сондерса сменил Джефф Салливан. После этого основатели на должности постоянно менялись – Карлайл, еще один Салливан, – пока четыре года назад присягу не принял мэр Стори.
– Ты не найдешь здесь своего ритуала. – Голос принадлежал не Харпер. – Только кучу портретов мертвецов. И людей, которые им завидуют.
– Ты такой жизнерадостный, – ответила Вайолет, когда позади нее закрылась дверь ратуши. – Джастин попросил тебя проследить за мной?
– Я не слежу за людьми, – сказал Айзек, подходя ближе. Его рюкзак небрежно висел на одном плече. В задний карман джинсов была засунута потрепанная книга. – Даже если меня вежливо об этом просят.
– Тогда что ты тут делаешь?
– Возвращаюсь домой.
Вайолет нахмурилась:
– Ты живешь в ратуше?
Айзек потянул за ремень рюкзака.
– Тут довольно уютно.
– Да, но… – Вайолет вспомнила зарисованную часть карты, помеченную как «Территория Салливанов». Очертание дома под чернилами. – Ты живешь тут один?
– А тебе-то что? – ухмыльнулся он. – Пытаешься получить приглашение наверх?
Вайолет покраснела.
– Пытаюсь провести исследование. И ты мне мешаешь.
– В Четверке Дорог множество вещей поинтереснее старых картин городских мэров, – презрительно сказал Айзек. – Ты действительно думаешь, что ответы лежат на поверхности? Наша помощь чего-то да стоит. А ты от нее отказалась.
Вайолет отошла от него, ее пальцы сомкнулись вокруг браслета на запястье. Она не жалела, что попросила Готорнов оставить ее в покое. История Харпер поведала ей все, что нужно было о них знать. В ее жизни не было места для предательских, трусливых змей – и для всех, кто решил к ним присоединиться.
– Вы ничем мне не помогли, – ответила она.
– Я вытащил тебя из Серости, разве нет?
– Нет, ты вытащил Джастина из Серости. – Вайолет ощутила их связь. В мире не осталось никого живого, кто заботился бы так о ней. Ее некому спасти. – Просто так уж совпало, что я оказалась с ним.
– Но ведь ты жива.
– Так ты представляешь себе помощь? – рявкнула Вайолет. – Считаешь своей заслугой, что я случайно осталась жива?
Губы Айзека дрогнули, и на секунду ей показалось, будто ее видят насквозь. Точно так же он смотрел на нее в Закусочной и в кабинете – словно ждал, когда она набросится. Словно тогда бы он наслаждался каждой секундой.
– Может, тогда я тебе и не помог. – Его голос отражался от каменных стен и разносился по залу, как первый гром перед бурей. – Но в некоторых частях этой ратуши действительно могут скрываться ответы. Просто они недоступны для простых обывателей.
– Чу-у-удно, – протянула Вайолет. – Спасибо.
– Я не закончил. – Он порылся в рюкзаке и достал связку ключей. – Я не простой обыватель.
Вайолет стоило признать, это было заманчивым ходом. Но она медлила. Айзек фыркнул и бросил на нее такой взгляд, что Вайолет пришлось притвориться, будто она не заметила в нем жалости.
– Слушай, если ты попадешь в беду и не выберешься, Джастин будет очень расстроен. – Юноша помедлил. – А он занудный, когда грустит.
Он пытался проявить доброту. Вайолет решила, что раз он на это способен, она может дать ему второй шанс.
И кивнула.
Айзек повел ее по лестничному пролету к неброской двери, закрытой на латунный засов, и открыл своим ключом.
– На этом этаже архив Четверки Дорог, – пояснил он, следуя по грязному, тусклому коридору. – Все записи об истории города хранятся здесь. Сюда бы и повели тебя Джастин с Мэй, если бы ты их… ну, знаешь… грубо не отшила.
Вайолет, может, и заволновалась бы, если бы он произнес это с меньшим весельем в голосе и добавил каплю обиды. Хотя, возможно, в случае Айзека это одно и то же.
– Ты не кажешься рассерженным.
– Это было забавно. – Айзек пожал плечами. – Люди редко отказывают Готорнам. Им полезно напоминать, что они не непобедимы.
В этом зале не было картин – только обои, от которых пахло плесенью, и половицы, скрипевшие под обувью. Вайолет с трудом верилось, что они по-прежнему в том же здании. Она последовала за Айзеком через очередную просевшую деревянную дверь, кривясь от усилившегося запаха плесени.
За ней она увидела несколько металлических шкафов с вмятинами и полки с книгами и документами, очерченные светом из окна на дальней стене. На потолке замигали флуоресцентные светильники, окутывая архив тусклым зеленоватым сиянием.
Взгляд девушки наткнулся на знакомое лицо.
– Тетя Дарья? – прошептала она, а затем смущенно покраснела от осознания, что смотрит на портрет на стене, а не на человека. Хотя они походили друг на друга выпирающими подбородками и формой глаз, эта женщина не была ее тетей. На ней было платье с воротником под горло, которое явно было старше на век, на груди красовался красный медальон, а плечи обвивал живой горностай. Что-то в картине делало ее слишком реалистичной – Вайолет чуть ли не ждала, что сейчас женщина моргнет своими темными глазами с тяжелыми веками.
– Это и есть наши основатели, – сухо сказал Айзек, стоя рядом с ней. – Раньше они висели внизу, но люди постоянно жаловались. Говорили, что чувствуют, будто за ними следят.
– У кого-нибудь из них была сила, способная на такое?
– Нет. Но жители города этого не знают.
– А что конкретно они о нас знают?
– Что мы спасли их, – ответил Айзек. – Что у нас есть силы. И еще они знают о монстре.
Вайолет прошлась по залу, изучая четыре портрета на стене.
Слева Томас Карлайл – крепкий мужчина со связанными в хвостик кудрявыми волосами и широкой доброй улыбкой на лице. На его ладонях лежал рыже-бурый меч. С ним рядом Хетти Готорн – стройная, светловолосая и самодовольная, – держит между пальцами карту, а справа от нее – Ричард Салливан.
Что-то в этом мужчине – худом, бледном, седеющем и косящемся в сторону – вызвало у нее неприятное чувство. На кинжале, который он прятал в жилет, Хетти Готорн нарисовала темный мазок – это могла быть кровь.
И, конечно, ее внимание привлекла Лидия Сондерс. Вот и женщина, являющаяся источником всех ее проблем. Обрекла семью на поколения вражды и борьбы – и ради чего? Сил, которые вредили не меньше, чем помогали?
Взгляд Вайолет переместился на таблички под картинами, и Вайолет нахмурилась: между ними было кое-что общее.
– Они умерли в один день. – Девушка отвернулась от легкой, веселой улыбки Лидии. – Полагаю, это не совпадение.
– Честно, твои способности к дедукции потрясают, – ответил Айзек. – Основатели пожертвовали собой, чтобы создать Серость и связать монстра с Четверкой Дорог. Поэтому все так на них помешаны. Все любят мучеников – а тут их четверо.
Вайолет с трудом сглотнула:
– Они знали, что это их убьет?
Айзек пожал плечами:
– Во всяком случае, город в это верит.
Она шагнула ближе к нему:
– А что насчет тебя? Во что веришь ты?
Его лицо омрачилось тенью:
– Я думаю, что наши предки отправились на поиски монстра. Но я сомневаюсь, что они знали, какую цену придется заплатить за встречу с ним.
Тяжесть его слов давила на Вайолет, пока она обыскивала металлические шкафчики и копалась на полках под пристальными взглядами основателей. Когда они только пришли, Вайолет гадала, почему же архив – столь важное место – оставили фактически без присмотра. Но всего через пару минут среди пыльных книг и статей она получила ответ.
Большая часть скопленной информации была полностью бесполезной. Кто бы ни собирал эти записи, он определенно намеревался сохранить все, что можно было найти, начиная от списка поставок и бланков с заказами и заканчивая вырезками из древних газет о давно усопших людях.
Хуже всего то, что Вайолет не видела, чтобы кто-то занимался сортировкой или каталогизацией этих документов. Для города, который так щепетильно относился к своим истокам, архив был ужасно беспорядочным.
– Эй! – крикнула Вайолет, оглядываясь на Айзека и замечая красные пятна на его щеках. – Ты что, покраснел?
Тот кивнул на стопку бумаг, которые читал.
– Что? Нет. Просто… – Юноша прочистил горло. – Э-э, я нашел любовную переписку. Между Хелен Сондерс и Малкольмом Карлайлом. Запретная любовь, какая мерзость.
Вайолет нахмурилась:
– Запретная? Почему?
– Наследники основателей не могут составить пару, – ответил Айзек. – Когда двое основателей заводят детей, их сила нейтрализуется. И, поскольку только одна ветвь семьи наследует силы, это приводит к серьезной конкуренции. Да и никто не хочет гарантированно оставлять своих детей бессильными.
– О, – тихо произнесла Вайолет.
Она сидела на стуле рядом с одной из полок и выстраивала на полу вокруг себя гнездо из ненужного материала. Ее взгляд прошелся по фотографии с какого-то события, называвшегося Церемонией основателей, – четыре улыбающихся человека в коронах махали восторженной толпе, как на искаженной версии встречи выпускников.
– Эту Церемонию основателей до сих пор проводят?
– Каждый чертов год, в день Фестиваля основателей, – ответил Айзек, не отвлекаясь от сортировки документов из соседнего шкафчика. – Вообще-то, будучи единственной, хотя бы частично функционирующей представительницей семьи Сондерс, скорее всего ты тоже будешь участвовать.
Вайолет хмуро посмотрела ему в затылок:
– Я похожа на человека, который участвует в подобных мероприятиях?
Айзек пожал плечами:
– На тебя наденут корону. Люди будут аплодировать стоя. Это для поднятия духа.
– Аплодировать чему? – спросила Вайолет. – Джастин сказал, что за один только этот год погибло три человека.
– Значит, ты понимаешь, почему нам так важно делать вид, что все нормально.
После этого они замолчали на несколько минут.
Вайолет изучала точеный профиль Айзека, как он сосредоточенно хмурил лоб. Несколько пуговиц на воротнике его фланелевой рубашки расстегнулись, открывая грубую светлую линию, изуродовавшую горло. Они находились достаточно близко, чтобы Вайолет увидела, как выпуклая пятнистая плоть сокращалась и расширялась в такт дыханию.
Шрам.
Айзек заметил ее взгляд. Уже через секунду его руки застегивали пуговицы с такой непритворной легкостью, что это натолкнуло на мысль: он часто практиковался.
– Даже не спрашивай, – грубовато сказал Айзек.
– Я и не собиралась, – искренне ответила она. И Вайолет увидела по тому, как расширились его глаза: он поверил.
Все заслуживали возможности рассказать свою историю тогда, когда они будут готовы, а не когда к этому принуждают. Вайолет потянулась за следующей книгой с полки и, изучив обложку, поняла, что это блокнот. В начальной школе она использовала такую же записную книжку в черно-белых пятнах.
Девушка открыла первую страницу. Текст был рукописным.
Дневник Стивена Сондерса, январь 1984.
23 января 1984
Через девятнадцать дней моя жизнь полностью изменится. Я решил вести этт дневник, поскольку хочу иметь возможность оглянуться назад и увидеть, как все начиналось. Конечно, моя жизнь.
Меня зовут Стивен Сондерс, и если Вы кто-то другой, то Вам немедленно нужно прекратить это читать. Да, сестры, я про вас. Джун, я знаю о фляге в твоем рюкзаке. И Дарья, я знаю, что это ты оставила вмятину на машине отца. Хорошенько подумайте, прежде чем читать дальше, если не хотите, чтобы эта информация дошла до родителей. Хотя вам и так плевать, что я делаю, так что вряд ли вы найдете мой дневник. Честное слово, в этой семье никто не обращает на тебя внимания, пока ты не пройдешь ритуал.
До моего шестнадцатилетия осталось меньше трех недель. Не могу дождаться!
– Эй! – громко позвала Вайолет. – Кажется, я нашла что-то стоящее.
И принялась читать вслух.
10
Последствия наступили раньше, чем ожидала Харпер. Позже тем же вечером в кармане юбки завибрировал телефон. Интуитивно она уже знала, что прочтет на экране.
«Это я. Где ты? Нам нужно поговорить – вживую».
Поначалу она испугалась. Но страх быстро сменился злостью. Поэтому Харпер игнорировала сообщение Джастина, размышляя, как лучше поступить дальше. Теперь-то он обратил на нее внимание! Когда она снова стала полезной. Когда она снова стала иметь значение. Харпер три года ждала, что он выйдет на связь. Ничего страшного, если Джастин подождет несколько часов.
Когда она проснулась следующим утром перед тренировкой, ее решение было принято. Им с Джастином Готорном действительно нужно было поговорить. Но они сделают это на ее территории, на ее условиях, поскольку впервые за годы Харпер стала хозяином положения.
«После школы, – ответила она. – На берегу озера. Не беспокой меня до этого».
Было приятно им командовать. И еще приятнее, когда он послушался.
И все же, когда у края воды появился высокий подвижный силуэт Джастина, Харпер поняла, что никакая моральная закалка не спасает ее от тошноты. Или желания стать невидимкой. Или растаять. Разумеется, ничего из этого она не сделала. Вместо этого девушка опустила руку на спящего стража-овчарку, чтобы придать себе сил, и подождала, пока Джастин сам к ней подойдет.
Харпер неспроста выбрала для встречи сад статуй за отцовской мастерской. Она чувствовала себя безопаснее в окружении рассыпающихся каменных остатков силы ее предков: напоминания, что Карлайлы тоже важны.
Кроме того, она знала, что зачастую люди ощущали себя некомфортно среди стражей. А ей хотелось, чтобы Джастин Готорн был на взводе. Но когда он приблизился, то отнюдь не выглядел взволнованным. Просто высоким, загорелым и отвратительно спокойным, хоть и находился на территории Карлайлов. Хоть Харпер и делала все возможное, чтобы выглядеть неприветливо.
– Я так понимаю, ты решила, что Вайолет нуждается в твоей помощи больше, чем в нашей, – начал Джастин, останавливаясь между наполовину рассыпавшимся енотом и оскалившейся каменной пумой. – Полагаю, я это заслужил.
Харпер хотелось, чтобы пума ожила и впилась клыками в его глотку. К сожалению, этого не случилось. В голосе Джастина слышались нотки обиды. Он невероятно талантливо изображал из себя жертву.
– Именно так. – Харпер гордилась тем, как резко прозвучали ее слова. – Если у тебя есть вопросы, поговори с ней сам. Это было ее решением, а не моим.
– Вайолет новенькая. Она не знает местных правил.
Джастин потянул за воротник своей футболки. Харпер, несмотря на все попытки смотреть в другую сторону, задержалась взглядом на месте, где ткань соприкасалась с кожей.
– Я знаю, – ответила она, встречаясь с ним взглядом. – Именно поэтому я и предупредила ее о тебе.
Джастин шагнул вперед. Ветви вдалеке обрамляли его голову, словно витой короной.
– Харпер, ты не понимаешь, что стоит на кону.
Ее имя, произнесенное Джастином, как удар ножом в живот. А Харпер надоело позволять ему себя ранить.
– Я не говорила Вайолет, что тебе не стоит доверять. Я просто рассказала ей правду. Не моя вина, что твой поступок не сходится с представлениями о тебе.
Джастин завозился с медальоном на запястье, который сиял багровым в закатном солнце.
– Я знаю, что не тот, за кого меня принимают в Четверке Дорог. Мне никогда не стать таким человеком. Но я не хотел тебя игнорировать. Это было самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать.
Джастин выглядел идеальным образцом виноватого человека. Слишком идеальным. И чем дольше Харпер на него смотрела, тем меньше ему верила. Три года назад, после недельного игнорирования со стороны Готорнов, она пришла к ним домой. Никто не открыл дверь, даже когда Харпер увидела лицо Джастина, смотрящего из окна своей спальни. На секунду они встретились взглядами… а затем он задернул занавески. Харпер поплелась домой не в себе от болеутоляющих и с пеленой от слез перед глазами. Тогда она пришла к сокрушительному осознанию: отныне она могла рассчитывать только на себя. Это воспоминание крутилось в голове, пока она смотрела, как Джастин виновато опускает голову.
– Серьезно? – сказала она. – Потому что ты выглядел вполне нормально последние три года.
– Я пытаюсь извиниться…
– Нет. – Голос Харпер задрожал. Она достаточно наслушалась. – Хватит притворяться, будто тебе жаль. Ты здесь только потому, что я забрала твою игрушку. Но знаешь что? Я ничего не могла поделать, когда ты вычеркнул меня из своей жизни. И ты ничего не можешь поделать сейчас, когда Вайолет решила, что не нуждается в твоей помощи. Ты сделал свой выбор. А она – свой. Уважай его.
Харпер хотела, чтобы он возразил. Она была готова к спору. И выиграла бы – черт, да она уже выиграла! Вместо этого лицо Джастина поникло. Лишилось наигранного виноватого вида. Лишилось всяческих эмоций.
– Ты права, – покорно ответил он. – Я ничего не могу сделать.
Харпер подавила разочарование и провела рукой по спине овчарки. На секунду под ее пальцами что-то затрепетало – странное покалывающее чувство, которое стрельнуло вверх по руке и в затылок. Но ощущение ушло прежде, чем она успела сделать хотя бы вдох.
– Ты не станешь просить меня изменить мнение Вайолет?
– А какой смысл? – спросил Джастин, качая головой. – Ты ни за что не станешь этого делать. Но, Харпер, если ты согласишься ей помочь, шериф не должна об этом знать. Это должно стать тайной.
Такого она не ожидала.
Джастину с Мэй нелегко давалось неповиновение. Когда они еще были друзьями, Августа управляла жизнью своих детей со свирепостью тренера, строгостью директрисы и тиранией диктатора. Чтобы воспротивиться ей… для этого требовался стержень, которым, как полагала Харпер, младшие Готорны не обладали.
– Если Августа запрещает тебе помогать Вайолет, почему ты так к этому стремишься?
На этот раз Харпер чувствовала, что Джастин говорит правду:
– Потому что от этого зависит будущее нашего города. И потому что я устал подчиняться ее приказам, которые ведут к очередным страданиям. Знаешь, поэтому я и перестал с тобой общаться – из-за нее.
И с этими словами Джастин ушел, его жилистый силуэт исчез на фоне закатного солнца.
Харпер сжала пальцы на каменном ухе пса, ее охватила волна раздражения. Она годами мечтала об этом разговоре. Представляла, как выскажет Джастину все накипевшее. И все равно ему удалось заставить ее почувствовать себя виноватой. Они были детьми, когда он бросил ее совсем одну. Возможно, вина за это действительно лежала на Августе Готорн. Но Харпер все равно было неприятно. И Джастин наверняка знал, что причинит ей боль. Кроме того, Харпер выполнила задание отца. Она подружилась с Вайолет Сондерс.
Пришло время пожинать плоды своих трудов.
Первые несколько страниц в дневнике Стивена Сондерса оказались невероятно скучными. Вайолет была разочарована и раздражена подростковыми мыслями своего дяди, варьировавшимися от всех сексапильных девчонок в школе, которые непременно обратят на него внимание, когда он пройдет ритуал, до болтовни о музыке и телешоу, о которых она никогда не слышала и вообще плевать на них хотела. Единственное, что было любопытно, – это часть, в которой говорилось о пианино.
Но чем ближе был день его рождения, тем серьезнее становились записи.
4 апреля 1984
Сегодня за ужином папа читал нам лекцию об ответственности семьи Сондерс. Бабушка уснула за столом, а Дарья ушла «проверить запеканку», но мне, разумеется, пришлось остаться. Под конец отец окинул нас с Джунипер суровым взглядом.
Агата каркнула со своего насеста и захлопала крыльями. Клянусь, она смотрела прямо на меня! Жутковатые эти спутники – они будто читают мысли своих хозяев.
«Помните, – сказал отец. – Безопасность Четверки Дорог в ваших руках».
Джун говорит, что папа так часто читает нотации, потому что злится, что мэром стал его брат, а не он, но сболтнуть такое отцу – надежный способ слушать его лекции до самой смерти от скуки, поэтому лучше поберечь себя.
Мои сестры давно прошли ритуалы. Дарья видит смерть человека, когда прикасается к нему. Но она все равно никому о ней не рассказывает, так что я не понимаю, чем может помочь эта способность. После ее ритуала еще никто не умер, так что мы даже не можем проверить, права ли она. Но иногда ее выражение лица становится странным. Словно ее тошнит. У нее никогда особо не было друзей, но теперь она избегает всех, даже нас. Не уверен, что хотел бы знать то, что знает она.
О способностях Джун мне не рассказывают. Но как-то раз я подслушал разговор папы с дядей Хирамом, и они говорили, что «проверить ее способности» будет трудно.
Полагаю, она особенная. Ничего удивительного – Джун всегда была папиной любимицей.
Вайолет перевернула страницу. Записи становились все менее беззаботными. Хвастовство сменилось большим количеством информации о городе, слухах о других семьях с намеками о предстоящем ритуале.
– Думаешь, он станет описывать свой ритуал? – спросил Айзек.
Вайолет хмуро посмотрела на неаккуратный почерк Стивена:
– Надеюсь.
9 апреля 1984
Через два дня мне исполнится шестнадцать.
Дарья на меня даже не смотрит, но Джун и того хуже – пытается подружиться. Мы давно так много не общались – с тех самых пор, как она начала проводить все свое время с Августой Готорн. Сиськи у Августы что надо, но сама она внушает страх. С ней не разговаривают даже самые крупные ребята из школы.
– Так, это отвратительно, – сказал Айзек. – Она – шериф. А еще мама Джастина.
Вайолет сморщила нос от презрения:
– Уверена, что моя жизнь будет лучше, если я больше никогда не увижу и не услышу слово «сиськи».
Я все чаще засиживаюсь за фортепиано, чтобы избегать людей, но это не работает. Поэтому сегодня после школы я часами бродил по лесу, просто чтобы выбраться из дома. Каким-то образом меня нашла Майя Салливан – наверное, я случайно зашел на часть леса их семьи. Папа ненавидит, когда мы заходим на территорию Салливанов.
Айзек напрягся. Вайолет перестала читать:
– Твоя мама?
Юноша кивнул, подняв на нее взгляд:
Читать бесплатно другие книги:
