Ухо Ван Гога. Главная тайна Винсента Мёрфи Бернадетт

As, painfully to pore upon a book

To seek the light of truth, while truth the while

Doth falsely blind the eyesight of his look.

William Shakespeare, Act 1, scene i, Love’s Labours Lost

Корпит, корпит над книгами иной,

Ища свет правды, правда же сияет

Ему в глаза, а он меж тем, слепой,

Сиянья этого не замечает.

Шекспир. Бесплодные усилия любви, акт i, сцена 1 (перевод М. Кузьмина)

Bernadette Murphy

VAN GOGH’S EAR: THE TRUE STORY

© Bernadette Murphy, 2016

© Андреев Алексей, перевод на русский язык, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Пролог

Газета Le Petit Marseillais, среда, 26 декабря 1888 года:

«Местные новости, Арль. В канун Рождества, Сочельник, стояла приятная и мягкая погода. Сильный дождь, который до этого шел не переставая четыре дня, закончился, и жители вышли за покупками к праздничному столу и в церковь, поэтому на улицах и в храмах было много людей. Была атмосфера удивительного спокойствия и умиротворения. Наряды полиции закончили обходить город в 5.00, не зафиксировав ни одного случая пьяного поведения на улицах»¹.

Когда утром в понедельник, 24 декабря 1888 года, начальник полиции Жозеф д’Орнано пил свою первую чашку кофе, на улице было еще темно. Это было его любимое время дня. Ранним утром жизнь в полицейском участке уже кипела. Начальник полиции посмотрел в окно и увидел, что во дворе участка конные полицейские наряды готовятся к выезду на патрулирование города². За день до этого шел сильный дождь, и на улицах было малолюдно, но в то утро перед Рождеством погода была мягкой и светило солнце³. Через несколько часов все полицейские сядут за праздничный стол. Рождественские каникулы начинались самым прекрасным образом.

На сделанном из орехового дерева рабочем столе начальника полиции лежали составленные прошлой ночью протоколы и рапорты, которые он должен был просмотреть. Среди обычных рапортов с перечислением драк и семейных ссор он увидел один протокол с описанием весьма необычного инцидента, который произошел незадолго до полуночи в воскресенье, 23 декабря, на улице Бу Д’Арль. Эта улица располагалась в самом центре района красных фонарей, и практически все двенадцать стоявших на ней зданий были борделями или домами, в которых проживали проститутки⁴. Начальник полиции начал читать протокол и обратил внимание на то, что рядом с ним лежит неряшливо завернутый в газету небольшой сверток. То, что случилось в ту ночь на улице Бу Д’Арль, оказалось таким неожиданным и странным, что все имевшие отношение к этому событию вспоминали о нем до конца жизни.

Около 23.45 патрульного полицейского вызвали в один из официальных городских борделей под названием «Дом терпимости № 1», расположенный на углу улиц Гласье и Бу Д’Арль. В протоколе сообщалось, что в инциденте был замешан мужчина, и в результате всего произошедшего одна девушка лишилась чувств. Мужчина – виновник произошедшего – жил в доме, расположенном напротив участка, и начальник полиции попросил своего помощника направить кого-нибудь по этому адресу. Приблизительно в 7.15 это задание поручили одному полицейскому⁵.

Фасад стоявшего на одной из главных площадей города дома был обращен на восток, и его освещали первые лучи зимнего солнца. Окна первого этажа не были закрыты ставнями, и полицейский заглянул внутрь помещения. Казалось, что там никого не было. Комната была обставлена очень скромно: стол, несколько стульев и пара мольбертов. Полицейский не заметил ничего подозрительного. Когда солнце поднялось чуть выше и стало светлее, полицейский обратил внимание на темные пятна и подтеки на стенах и ворох грязных тряпок на полу. Он вернулся в участок и сообщил начальству о том, что увидел в доме.

Начальника полиции перевели в Арль незадолго до этого происшествия. Жозеф д’Орнано родился на Корсике. Он был невысокого роста, тучного телосложения, и ему уже исполнилось сорок пять лет. В Арле корсиканец быстро заслужил репутацию человека честного и справедливого⁶. Начальник полиции внимательно выслушал своего молодого подчиненного и отпустил его. Жозеф д’Орнано откинулся на спинку стула, посмотрел на лежащий на его рабочем столе пакет и решил, что должен сам заняться расследованием этого странного происшествия. Он надел шляпу-котелок, взял трость, вышел из здания участка в сопровождении двух полицейских и подошел к дому № 2 на площади Ламартин.

Когда начальник полиции подошел к дому, перед ним уже собралась небольшая группа местных жителей, которые увлеченно обсуждали происшествие. Полицейские открыли дверь. Внутри стояла зловещая тишина. Вошедшие почувствовали резкий запах масляных красок и скипидара. Они вошли на кухню, которую художник также использовал в качестве мастерской. Вдоль стены стояли ряды ярких и красочных полотен, рядом с ними – кисточки в банках, наполовину использованные тюбики из-под масляной краски и перепачканная краской ветошь. На одном из мольбертов стояло большое зеркало, с противоположной стороны от него – горелка с эмалированным кофейником, дешевая глиняная посуда, там же лежали трубка и трубочный табак. На подоконнике вошедшие увидели зажженную масляную лампу, словно хозяин дожидался позднего возвращения кого-либо или визита гостя⁷. Несмотря на то что к тому времени в дома был проведен газ, в том числе и для освещения, его перекрывали по всему городу в полночь. В доме было по-ночному сумеречно, и холсты в подрамниках отбрасывали тень на пол из красной глиняной плитки.

В комнате царил полный беспорядок. На полу были разбросаны тряпки, покрытые темно-коричневыми пятнами. Дорожка из капель засохшей крови на плиточном полу вела к покрашенной синей краской деревянной двери, ведущей в коридор. В этом коридоре за коричневой дверью находилась узкая лестница. Тем ранним утром ее освещали скупые косые солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь ставни на большом окне второго этажа. Придерживаясь рукой за металлические лестничные перила, начальник полиции начал подниматься вверх. На стене лестничного проема засохли коричнево-ржавые капли, словно кто-то случайно уронил на пол смоченную краской большую кисть. На втором этаже с правой стороны располагалась дверь. Начальник полиции потянул на себя ручку двери и вошел в небольшую заставленную вещами, похожую на чердак комнату, в который царил полумрак⁸.

Начальник полиции приказал жандарму открыть ставни, и в спальне стало светло. Здесь стояла двуспальная кровать, сколоченная из дешевых сосновых досок⁹. На столе в углу комнаты стоял кувшин для умывания с емкостью для слива воды, а над столом на стене висело зеркало. На стенах полицейские увидели несколько картин – пару портретов и один пейзаж. В отличие от комнаты на первом этаже в спальне был полный порядок. На кровати частично накрытый скомканным одеялом лежал мужчина. Он сжался, словно ребенок в животе матери, и подтянул колени к груди. Мужчина лежал на боку, и его голова была закрыта тряпками. Полицейские увидели, что матрас и подушка перепачканы запекшейся кровью¹⁰. Как потом писали в местной газете, мужчина «не подавал признаков жизни».

Жозеф д’Орнано открыл дверь, за которой находилась гостевая спальня. В ней на стуле стоял открытый большой кожаный саквояж. Можно было подумать, что проживавший здесь человек собирал вещи перед отъездом. На стенах висело несколько картин в ярко-желтой гамме, из-за чего комната в тот зимний день казалась светлее¹¹. Кровать в гостевой спальне была аккуратно застелена синим одеялом и подушки взбиты, поэтому начальник полиции понял, что в предыдущую ночь в этой кровати никто не спал¹². Жозеф д’Орнано сказал жандармам, что увидел все, что ему было нужно, вернулся в спальню, в которой лежал мужчина, и проследовал по лестнице вниз на первый этаж. В небольшом и тихом городке слухи о странном происшествии очень быстро стали достоянием общественности.

Около 8 часов утра 24 декабря, практически в то же время, когда начальник полиции осматривал Желтый дом, по парку шел импозантного вида господин средних лет. Он был одет в длинное элегантное шерстяное пальто и держался, как истинный джентльмен. Проходя мимо

Кавалерийских ворот и городского парка, он услышал впереди приглушенные звуки возбужденных голосов. По мере движения эти звуки становились все громче. Когда мужчина подошел к площади Ламартин и Желтому дому, в котором жил со своим коллегой-художником, он увидел, что на улице около дома собралась большая толпа.

Начальник полиции сделал выводы из всего того, что увидел внутри Желтого дома. Окровавленные тряпки, капли крови на стенах и на полу, а также отсутствие второго жильца говорили о том, что эксцентричного рыжего художника убили. Жозефу д’Орнано не надо было долго искать убийцу, потому что тот собственной персоной шел к нему через площадь.

Когда в то солнечное утро 24 декабря 1888 года Поль Гоген подошел к Желтому дому, его незамедлительно арестовали по обвинению в убийстве художника Винсента Ван Гога¹³.

1. Вернемся к нераскрытому делу

Самое приятное в любом новом приключении – это его начало. Ты не знаешь, куда тебя выведет путь, и не представляешь, какие новые горизонты сможешь открыть. Такое положение вещей очень радует. Мое личное путешествие, которое я опишу в этой книге, началось семь лет назад.

Я живу на юге Франции, в 75 километрах от города Арль, известного находящимися в нем руинами римских зданий, а также тем, что в конце 1880-х годов в этом городе жил Винсент Ван Гог. Именно в Арле Ван Гог отрезал себе ухо. Я часто бываю в этом городе с родными и друзьями и много раз наблюдала, как экскурсоводы рассказывали своим группам историю о сумасшедшем голландском художнике. Эта странная история всегда вызывает интерес слушателей. Основываясь на собственном

опыте, могу сказать, что очень немногие местные жители хорошо знают историю уха Ван Гога. Многие детали и подробности этого происшествия приукрашены и преувеличены, а некоторые являются полнейшим плодом фантазии. Впрочем, все это нисколько не мешает местным жителям «присоседиться» к славе художника. Например, на одном из местных баров вот уже более шестидесяти лет висит табличка, извещающая о том, что в свое время «именно это кафе рисовал Ван Гог». В Арле жила женщина, которая была самой старой на земле. В конце своей жизни она заявила, что является последним человеком в мире, который лично знал Винсента Ван Гога. История с ухом Ван Гога «обросла» местным колоритом. Местные жители утверждают, что художник подарил отрезанное ухо девушке, имитируя поведение матадора, который дарит даме из публики отрезанное ухо убитого им на арене быка. В общем, в Арле существует много гипотез и трактовок того, как и почему Ван Гог отрезал себе ухо. Вне всякого сомнения, история с ухом Ван Гога стала одной из самых широко известных в мире «баек» из жизни художников, не говоря уже о том, что считается «ключом», раскрывающим характер голландского живописца и помогающим понять его творческое наследие. Многие, глядя на картины Ван Гога, вспоминают его хорошо описанный и широко известный нервный срыв, который и привел к тому, что художник отрезал себе ухо. Однако многие детали этой истории остаются не совсем понятными.

Вот как описана эта история в документах, выпущенных в музее, в котором находится большая часть картин художника, а также главном центре исследования его творчества – Государственном Фонде Винсента Ван Гога в Амстердаме. «23 декабря 1888 года у Ван Гога случился нервный срыв, в результате которого он отрезал себе часть левого уха и передал ее проститутке. Полиция нашла художника на следующий день и отправила в больницу»¹.

В Арле художник не только написал свои лучшие картины, в этом городе с ним произошло что-то, что подтолкнуло его на отчаянный и из ряда вон выходящий шаг членовредительства. Так размышляла я и думала о том, что в один прекрасный день мне захочется узнать, что произошло той декабрьской ночью 1888 года.

Я уже более тридцати лет живу в Провансе, куда переселилась по воле случая. Я навещала старшего брата, да так и осталась жить в этих местах. Я тогда не говорила по-французски и часто переходила с одной работы на другую, постепенно изучая и осваивая язык. Долгое время мое финансовое положение оставалось довольно плачевным, и прошло более десяти лет после переезда во Францию, прежде чем я нашла постоянную работу. Я строила свою новую жизнь медленно и постепенно, переехала в небольшую деревню и со временем купила дом. В один прекрасный день я с удивлением поняла, что провела во Франции больше времени, чем в стране, в которой родилась. Несмотря на то что мое финансовое положение выправилось, я чувствовала себя так, будто мне чего-то не хватает. Как выяснилось, мне не хватало трудностей, а также радости открытий, которые дает жизнь в новой стране. Шли годы, и мне казалось, что моя жизнь стала менее интересной, чем прежде. Потом умерла моя старшая сестра, и у меня самой начались проблемы со здоровьем. Пришлось оставить работу и заняться лечением. У меня оказалось много свободного времени. С детства мне нравилось разгадывать загадки, и я подумала о том, что теперь могу наконец заняться расследованием, чтобы понять, что произошло с Ван Гогом в тот декабрьский день 1888 года.

Первое время я была вынуждена сидеть дома. У меня не было возможности поехать в архив или в библиотеку, поэтому я начала читать книги по истории искусства и изучать биографию художника в Интернете. Я прочитала краткое описание событий того дня, данное Музеем Ван Гога, и у меня возникло несколько вопросов². «Отрезал себе часть левого уха». Неужели он отрезал только часть уха? Возможно, как и многим другим людям, мне всегда казалось, что художник отрезал ухо целиком. Откуда появилась информация о том, что он отрезал себе лишь его часть? Интересно, какой была та проститутка, которой он сделал такой странный подарок, и почему он с такой надеждой и радостью приехал в Арль в феврале 1888 года, а спустя лишь два с половиной года покончил жизнь самоубийством? Я тщательно изучала хронологию жизни Ван Гога в Арле, и чем больше я изучала информацию о тех годах жизни художника, тем больше вопросов у меня возникало. Сначала в произошедшем мне виделись мелкие нестыковки или что-то нелогичное с точки зрения человека, проживающего в той же местности, где жил Ван Гог. Однако, чем глубже я погружалась в детали жизни художника, тем неувязок и необъяснимых вопросов становилось все больше и больше. Например, когда Ван Гог ехал на поезде из Парижа на юг, он вышел на станции в городе, расположенном в 150 километрах от Арля. Зачем художник с тяжелым багажом из личных вещей, красок, кистей и других предметов, необходимых для создания картин, вышел так рано? Жизнь и творчество Ван Гога изучило не одно поколение искусствоведов и историков, и мне казалось весьма странным, что все они не обратили внимания на эту деталь и многие другие противоречия и странности. Вполне возможно, что кто-то до меня видел эти «нестыковки», но не счел нужным копаться в них. «Если специалисты не удосужились найти объяснения некоторым нестыковкам, то, может быть, они могли просмотреть и что-то еще?» – думала я. Больше всего вопросов у меня возникло по поводу деталей печально известной истории с отрезанным ухом.

Стоит отметить, что Ван Гог писал много писем. Большинство информации о жизни художника историки и биографы почерпнули из его собственной корреспонденции. Любопытно, что в своих письмах Ван Гог не упоминает о том, что произошло с ним той декабрьской ночью. Факты и подробности, касающиеся этого события, произошедшего вечером 23 декабря, весьма туманны. Ситуацию мог бы прояснить Поль Гоген – художника, который в то время проживал с Ван Гогом под одной крышей. Однако не все так просто. Дело в том, что Гоген не прояснил, а еще больше все запутал, потому что привел два противоречащих друг другу объяснения. Первое он дал вскоре после трагического происшествия, а второе – много лет спустя. Я осознавала, что на самом деле у нас нет практически никакого понимания того, что именно произошло в ту ночь. По сути, мы можем судить о событии только на основе двух автопортретов и единственной статьи из местной газеты.

Le Forum Rpublicain, 30 декабря 1888 года

Местные новости: Арль

В прошлое воскресенье в половине двенадцатого уроженец Голландии художник Винсент Ваугог (именно так. – Авт.) пришел в «дом терпимости № 1», попросил позвать девушку по имени Рашель и передал ей… свое ухо со словами: «Береги этот предмет». После этого он исчез³.

Меня очень удивило то, что эта заметка оказалась единственным упоминанием в газете о данном событии. В XIX веке в газетах печатали массу самой тривиальной информации о жизни простых людей – о потере дамской сумочки, украденных сушащихся на улице простынях, о том, что кто-то нашел сережку, об аресте местного жителя за пьяное дебоширство… Несмотря на то что в 1888 году Ван Гог был относительно малоизвестным художником, мне все же показалось странным, что ни одна другая местная газета не написала об этом любопытном происшествии.

К счастью, начало моей исследовательской работы совпало с новой публикацией личной переписки Ван Гога, которую выложили в сеть. Раньше информацию о некоторых скандальных сторонах жизни художника (например, о его регулярном посещении борделей), в особенности в переводных изданиях его переписки, сокращали или вообще убирали. В общей сложности опубликовано около 800 писем Винсента Ван Гога. Они дают нам возможность понять, как жил и творил этот удивительный художник. Больше всего писем Ван Гог написал своему младшему брату Тео, и именно в них художник оставил информацию наиболее личного характера. Многие из этих писем Ван Гог написал после переезда в Арль в феврале 1888 года. В них можно прочитать о том, как он прибыл в город, с какими его жителями подружился. Я читала эти письма, восхищалась энтузиазмом художника, переживала по поводу его неудач, чувствуя себя так, словно заглядываю ему через плечо в то время, как он пишет свои лучшие работы. По мере написания этой книги, когда у меня возникали сомнения по поводу тех или иных аспектов или событий в жизни Ван Гога, я неизменно возвращалась к его личной переписке.

Я решила начать исследование с чистого листа. Перечитывая работы тех, кто посвятил много лет изучению творчества художника, я чувствовала себя немного странно. Я не знала, смогу ли найти в биографии художника что-либо новое, то, о чем не знали люди, исследовавшие его жизнь до меня. В начальный период работы у меня не было в этом никакой уверенности, но я понимала, что, если хочу найти что-то новое, то мне надо будет искать там, где другие до меня еще не искали. Поэтому я решила в своей работе как можно больше полагаться на первоисточники. Я надеялась на то, что мне удастся воссоздать уникальную картину жизни Ван Гога в Арле и сделать это так, как никто другой до меня не делал. Я решила, что мое исследование станет моим приключением, которое вернет радость в мою жизнь.

Я прекрасно знаю места во Франции, в которых жил художник, а также особенности психологии их жителей. Как и Ван Гог, я выросла в Северной Европе и переехала на юг. Как и он, я была аутсайдером, и мне пришлось столкнуться с предрассудками, непониманием и предвзятым отношением местного населения, то есть с такими же проблемами, с которыми сталкивался художник в 1880-х годах. Я знала эти места, понимала французов и особенности их психологии, что очень сильно помогло в проведении моего расследования. Во Франции существует множество различий между разными районами страны. В зависимости от региона можно заметить особенности не только географического характера, но и разницу в стиле жизни его жителей, кухне, культуре и языке. Эти особенности складывались на протяжении столетий. Прованс – регион со своим уникальным характером. Парижанин совершенно не похож на коренного жителя Арля. Это утверждение было справедливо в 1880-х годах и не потеряло своей актуальности в наши дни. Парижан считают высокомерными и замкнутыми, а жители Прованса славятся своей жизнерадостностью, энергией, своим (внешним или показным) дружелюбием. На собственном опыте я убедилась в том, что если местные жители приняли вас и признали, то они будут готовы во всем вам помочь (правда, пока вы получите это признание, могут пройти годы). У жителей Южной Франции есть еще одна отличительная черта – у них очень сильно развито клановое сознание, и они с большим недоверием относятся к тем, кого по-французски называют estrangers. Буквально это слово переводится как «иностранцы», но в Провансе оно используется в более широком смысле. Местные жители называют так всех тех, кто не является членом их семьи, не исповедует их религию и, вообще, не относится к их кругу. В Провансе слово estranger означает, что человеку нельзя доверять. Именно так и сейчас в Провансе относятся к чужакам, а в 1880-х годах подобное отношение было, пожалуй, еще более распространенным.

В начале моего исследования я решила ознакомиться со всеми официальными документами, имеющими отношение к событиям, произошедшим 23 декабря 1888 года. Я подумала, что было бы логично поставить себя на место Жозефа д’Орнано, служившего в те годы начальником полиции города. Именно наблюдения начальника полиции должны были мне помочь в проведении собственного расследования. Интересно, что у меня с Жозефом д’Орнано нашлись общие черты – его перевели в Арль в начале 1888 года, и ему, как и мне, пришлось изучать географию этих мест, особенности психологии и обычаев местных жителей⁴. Я написала письмо в местный архив с просьбой разрешить мне ознакомиться с материалами. И вот в один прекрасный, солнечный зимний день я приехала в архив. Забегая вперед, скажу, что, по мере работы над книгой, мне пришлось более ста раз посетить этот архив.

Городской архив находится в здании часовни при бывшей городской больнице. Это единственное сохранившееся во всем городе здание, которое Ван Гог посещал во время своего пребывания в Арле. На территории внутреннего дворика разбиты клумбы с цветами. В свое время Ван Гог писал, что этот дворик «засажен цветами и радует глаз весенней зеленью»⁵. Я прошла через аскетически облицованный камнем глубокий проход в стене и поразилась буйству и обилию цветов и кустов во внутреннем дворике. Потом я преодолела выходящую на юг террасу и подошла к тяжелой, сделанной из орехового дерева двери муниципального архива.

Много раз ранним утром я проходила этим маршрутом, который со временем стал для меня таким привычным. Каждый раз я приходила в муниципальный архив с надеждой и благоговейным чувством ожидания, что найду сегодня нечто новое и интересное. Я бралась за кованую металлическую дверную ручку и открывала дверь, которая громким щелчком извещала о появлении нового посетителя. Мало кто из работавших в архиве обращал внимание на мое появление. Погруженные в свои собственные исследования посетители сидели, склонившись, каждый за своим столом. В комнате всегда было очень тихо. Тишину нарушали лишь звуки переворачиваемых пыльных страниц.

Несмотря на то что во время моего первого посещения архива его милые сотрудники оказали мне большую помощь, я была разочарована результатами своего визита. Мне показали все имевшиеся в архиве материалы о Ван Гоге. Я почему-то представляла себе, что мне придется осмотреть огромное количество коробок с документами, однако получила всего несколько листков бумаги, датированных началом 1889 года. У меня сложилось ощущение, словно Ван Гог вообще не жил в Арле. В архиве не оказалось ни полицейских протоколов, ни показаний свидетелей, ни записей из медицинской карты Ван Гога в то время, когда он лежал в больнице после того, как отрезал себе ухо. Не было записей из книг регистрации отелей, в которых художник останавливался, и контракта на аренду дома, в котором он жил. Ни один из современников – жителей Арля – не оставил никаких письменных воспоминаний о жизни художника. Отсутствие информации по интересующему меня вопросу показалось мне совершенно поазительным, учитывая то, что я на собственном опыте неоднократно убеждалась в том, что Франция – это страна с огромной и отлаженной бюрократической системой, где все документируется и ничего не пропадает бесследно. В общем, результаты моего первого посещения архива были очень неплодотворными и печальными.

Город Арль основали древние римляне более 2000 лет назад. Это один из старейших городов Франции. Арль – относительно небольшой город, но его архивы я бы назвала монументальными. В них содержатся, кроме прочих, документы, датированные XII веком. Период пребывания Ван Гога в Арле можно назвать секундой в общей истории этого города. Архивы Арля так велики, что их до сих пор не оцифровали, поэтому во время своего первого посещения я копалась в бумажной картотеке, пытаясь понять, как она устроена. Результаты моих поисков в архивах по имени «Ван Гог» были мизерными, и я поняла, что мне придется копать гораздо глубже и находить интересующую меня информацию окольными, а не прямыми путями. Ван Гог жил в Арле с 20 февраля 1888-го до 8 мая 1889 года, и я решила запросить записи ближайшей к этому периоду времени переписи населения. Переписи населения проводились в 1886 и 1889 годах, но в архивах сохранились только результаты переписи 1886 года. Я поинтересовалась, где могу ознакомиться с результатами переписи 1889 года, на что старший архивариус Сильвия Ребуттини ответила, что никогда не видела интересующих меня документов в архиве Арля. Во время своего первого посещения архива я нашла много разной любопытной информации, но не могла до конца понять, какое отношение она может иметь к моему расследованию. В условиях отсутствия интересующих меня документов важными могут оказаться любые косвенные свидетельства. Я просмотрела списки имен зарегистрированных проституток, работавших в городе в 1880-х годах. Профессия девушек была обозначена сокращением FS, то есть fille soumise, что буквально переводится как «девушка под большим пальцем». Ван Гог передал отрезанное ухо проститутке по имени Рашель – очевидно, девушки этой профессии имели большое значение в жизни художника. Я надеялась, что информация о Рашель сможет прояснить некоторые обстоятельства происшествия с отрезанным ухом Ван Гога. Я выписала несколько имен проституток, а также владельцев борделей, профессия которых в списках описи населения была обозначена как limonadiers — «продавщицы лимонада». Помню, что меня удивил такой неожиданный эвфемизм.

Одно дело – хихикать над эвфемизмами, а совсем другое – понимать, что в исследовании я сталкиваюсь с серьезными проблемами. Одной из таких проблем оказалась следующая – я не представляла, как выглядел Арль в 1888 году. В наши дни район города, в котором жил Ван Гог, выглядит совершенно иначе, чем в те годы. После войны город перестроили. Изменились названия улиц, что тоже усложняло мое расследование. Я оказалась далеко не первым исследователем, столкнувшимся с этой проблемой. В 2001 году нарисовали карту центра города в том виде, в котором он был во времена проживания в нем Ван Гога, однако на этой карте оказалось много «белых пятен»⁶. Если я решила воссоздать картину города в том виде, в котором его увидел сошедший с поезда Ван Гог, мне определенно было необходимо больше информации. В первую очередь я попыталась понять, почему центр города так сильно изменился.

В 5.20 утра 25 июня 1944 года с аэродрома в Сан-Джованни рядом с городом Фоджа на юге Италии поднялись в воздух самолеты 455-й бомбовой группы ВВС США. Тридцать восемь бомбардировщиков «В-24», входивших в состав этой группы, должны были уничтожить мосты через Рону для того, чтобы осложнить переброску немецких войск в Нормандию, в которой к тому времени уже высадились союзники. Цель рейда 455-й бомбовой группы находилась довольно далеко от аэродрома. В общей сложности в тот день бомбардировщики должны были проделать путь длиной 1100 километров. Это был шестьдесят седьмой вылет бомбовой группы на боевое задание. Как я уже упоминала, главной целью бомбардировщиков был железнодорожный мост в Арле⁷.

К концу июня 1944 года французы уже успели привыкнуть к тому, что сирены, возвещавшие о налете авиации союзников, звучали очень часто, однако до этого времени Арль еще ни разу не подвергался бомбардировке. Сирены воздушной тревоги звучали и в Арле, но бомбардировок города пока еще не происходило, поэтому местные жители немного «расслабились».

Солнечным утром в воскресенье 25 июня большинство жителей города возвращалось из церкви. Бомбоубежища были расположены в центре города, в местах, которые, по мнению немцев, были в состоянии выдержать бомбардировку, а именно под римским форумом и амфитеатром. Первая сирена воздушной тревоги прозвучала в 9.25, и жители бросились к бомбоубежищам⁸.

Бомбардировка началась в 9.55. В течение десяти минут самолеты сбросили 112 (по другим сведениям – 110) тонн бомб с высоты 4500 метров на склады и расположенные вокруг них заболоченные участки территории по обеим берегам реки⁹. С такой безопасной для бомбардировщиков высоты точность бомбометания была крайне низкой, и американские летчики не сообщали о том, что зафиксировали прямое попадание в железнодорожный мост. Самолеты развернулись и полетели назад, в Италию. Улетая, пилоты сообщили на базу, что наблюдают пожары поблизости от главной цели бомбардировки.

После окончания авианалета сирены, которые должны были возвестить об окончании бомбардировки, не сработали, поэтому никто из жителей не осмеливался выходить из бомбоубежищ. На поверхность вышли только команды «скорой помощи», чтобы оценить степень нанесенного ущерба и начать вытаскивать раненых и убитых из-под завалов. В тот летний день погибли сорок три человека. Город был так сильно разрушен, что некоторых жертв бомбардировки откопали только через месяц¹⁰.

Сильнее всего пострадала северная часть города в районе железнодорожного вокзала, то есть район, расположенный сразу за старыми городскими стенами под названием La Cavalerie, происходящим от названия старых, в то время еще существовавших городских ворот. Именно в этих местах стоял дом, в котором жил Ван Гог. Буквально в течение нескольких минут 25 июня 1944 года район города, хорошо знакомый художнику (кафе, в которых он сидел, бордели, которые посещал, первый отель, в котором он остановился сразу после приезда в Арль, и сам Желтый дом, в котором он жил), исчез с лица земли.

Изучая последствия бомбардировки, я нашла никогда ранее не публиковавшуюся фотографию Желтого дома. Несмотря на то что еще в 1922 году нарисовали план интерьера Желтого дома, на той фотографии я смогла впервые частично увидеть его изнутри¹¹. Потом совершенно случайно я наткнулась на две потрясающие фотографии города, снятые с воздуха в 1919 году. Эти фотографии помогли мне лучше понять город, в котором жил художник. Наконец я смогла увидеть, как выглядел Арль через тридцать лет после того, как в нем жил Ван Гог.

Работая в паре с архитектором и основываясь на этих фотографиях, старых картах, планах общественных садов и парков, а также записях учета земельных участков, я смогла воссоздать не только интересующую меня часть города, но и интерьер Желтого дома¹². Эта кропотливая часть работы очень помогла мне, потому что именно в данной части города большая часть героев моего повествования жила и работала и именно в ней Ван Гог отрезал себе ухо.

Проведение расследования задуманного мной масштаба можно сравнить с решением огромного кроссворда или собиранием пазла. После первых удачных находок и открытий эйфория проходит, и перед тобой остается несобранный пазл. В процессе исследования я редко испытывала ощущение, что в моей работе произошел грандиозный прорыв. Это был долгий, кропотливый и медленный труд. Иногда найденные мной кусочки пазла вставали на свое место только через долгое время после того, как я их нашла. Я работала над несколькими проектами одновременно, ни на секунду не забывая о главной загадке, ответ на которую хотела найти. Со стороны могло показаться, что я занимаюсь совершенно не связанными между собой вещами, но хаос рано или поздно заканчивается, и все встает на свои места.

Мне всю жизнь нравилось заниматься исследованиями. После смерти родителей, как и многие другие люди, я заинтересовалась историей своей семьи и жизнью своих ушедших родственников. Оказалось, что очень сложно узнать судьбу моих ирландских предков до 1864 года, когда в стране началась регистрация населения. Но мне все же удалось воссоздать свое семейное древо посредством изучения налоговых деклараций, договоров о купле-продаже земли, нотариальных документов и старых газет. Это была долгая и кропотливая работа, в результате которой я поняла, как люди живут и сосуществуют в сельской местности. В деревне все друг друга поддерживают. Люди создают прочную систему взаимовыручки, которая помогает им находить работу, а также супруга или супругу. Тех, кто иммигрировал в Америку, спонсировали и поддерживали родственники на родине, а свою жизнь в Новом Свете люди строили вокруг знакомых или, по крайней мере, людей из страны, в которой они родились. Чтобы прийти к этому выводу и понять межчеловеческие отношения и связи, мне пришлось создать компьютерную базу всех жителей церковного прихода, в котором жили мои родители.

Благодаря этому опыту я поняла, что кажущаяся на первый взгляд совершенно излишней и неважной такая основательная подготовительная работа имеет на самом деле огромное значение. Поэтому на начальной стадии исследования жизни Ван Гога в Арле я немного самонадеянно решила создать базу данных, в которую должны были войти все люди, проживавшие в Арле в 1888 году. Мне казалось, что, несмотря на то что составить проверенный и точный список с именами всех жителей города и установить профессию каждого из них (мясник, владелец кафе, почтальон и т. д.) – дело умопомрачительно скучное, оно необходимо, чтобы знать современников и соседей художника, что, в свою очередь, поможет мне понять жизнь Ван Гога в Арле. В начале работы я предполагала, что будет вполне достаточно узнать имена, профессии и другую полезную информацию о 700, максимум 1000 человек. Через семь лет работы над этим проектом в моем компьютере содержатся файлы на 15 000 человек. Каждый раз, узнавая имя человека, его профессию и вообще какую-то конкретную и новую для меня деталь его биографии, я аккуратно заношу информацию в базу данных. Со временем все эти люди стали для меня практически живыми, словно превратились в героев длинного романа XIX века. Этот подход помог мне лучше узнать Ван Гога, его окружение и город, в котором он жил. Сведения из личной переписки Ван Гога, то, что изображено на его картинах, а также информация из моей базы данных о жителях города помогли мне понять, как жил художник, а также составить уникальную летопись жизни всего города в те далекие годы. Я узнала много нового о людях, портреты которых писал Ван Гог. Мне кажется, что я лично знаю этих людей, их привычки, их детей; глядя на их портреты, я по мелким деталям узнаю об их жизни и особенностях их характера. Для меня это уже не просто лица на картине, а друзья художника, его коллеги и местные жители, с которыми он ежедневно сталкивался и которые сыграли определенную роль в его жизни.

Начиная работу над этим проектом, я ставила перед собой (возможно, слегка размытую и туманную) цель – понять, как произошедшее 125 лет назад в глухой провинции событие стало определяющим фактором всей творческой биографии Ван Гога. Тогда я даже не представляла себе, что мне придется потратить тысячи часов на то, чтобы понять и восстановить эту историю во всей ее последовательности. Я не представляла себе, сколько «тупиковых» и ложных ответвлений сюжета мне придется отбросить, сколько разочарований ждет меня на моем пути и сколько радости мне дадут открытия, которые я сделаю.

Так что ухо оказалось всего лишь только началом.

2. Удручающая темнота

Брат Тео приехал сюда надолго. Он, по крайней мере, три года будет учиться живописи у Кормона. Если не ошибаюсь, то прошлым летом я уже писал тебе о том, что его брат – человек очень странный. Это совершенно невоспитанный человек. Он со всеми поссорился, поругался и ни с кем не помирился. Тео совсем непросто поддерживать и содержать такого человека.

Андриес Бонгер в письме своим родителям, Париж, приблизительно 12 апреля 1886 года¹

В конце февраля 1886 года привлеченный бурлящей художественной жизнью и активным развитием современного искусства в Париже в столицу Франции прибыл Винсент Ван Гог, планировавший остановиться у своего брата Тео, который работал арт-дилером. Ван Гог заранее не сообщил брату о своих планах и, появившись в городе, отправил в контору брата письмо, начинавшееся словами: «Не сердись за то, что я приехал так неожиданно»². Появление Ван Гога в Париже, являвшемся в те годы мировым центром живописи, было совершенно логичным и понятным шагом, потому что за шесть лет до этого он принял решение посвятить свою жизнь искусству³.

Винсент Виллем Ван Гог родился 30 марта 1853 года в семье протестантского пастора Теодора ван Гога и Анны Корнелии ван Гог (в девичестве Карбентус) в деревне Зюндерт в Нидерландах. Будущий художник появился на свет ровно через год после того, как его мать разрешилась от бремени мертворожденным мальчиком, которого также назвали Винсентом Виллемом⁴. Обоих братьев назвали так в честь их деда по отцовской линии⁵.

Дед Винсента также был пастором, а трое дядей Винсента работали арт-дилерами. Семья будущего художника активно общалась с родственниками, но необходимо отметить, что шестеро детей ван Гогов жили гораздо более скромно и бедно, чем их двоюродные братья и сестры. Отец будущего художника стремился сделать все возможное, чтобы его дети получили хорошее образование, и, чтобы улучшить свое финансовое положение, в 1871 году семья переехала в другую деревню. Жизнь в деревне Зюндерт оставила глубокий след в душе Винсента, которому тот период запомнился своим спокойным течением жизни и семейной идиллией. Спустя много лет, когда Винсент Ван Гог приходил в себя после первого нервного срыва, он вспоминал свое детство в доме, в котором он родился: «Я снова увидел одну за другой все комнаты в доме в Зюндерте, увидел каждую дорожку в саду, каждое растение и виды вокруг участка»⁶.

Теодор ван Гог и его братья были очень близки, что помогало их детям встретить будущих супругов и найти работу. Семья Ван Гога имела особенно задушевные отношения с дядей будущего художника, тоже Винсентом, у которого не было своих собственных детей и который с большой симпатией относился к будущему художнику, его братьям и сестрам. Дядя Винсент был партнером в Галерее Goupil & Cie – одной из крупнейших парижских галерей, продававших работы Коро и других художников барбизонской школы живописи наиболее обеспеченным представителям среднего класса. Этот дядя похлопотал за племянника, и шестнадцатилетний Винсент начал работать учеником в Гаагском филиале фирмы. Через четыре года Винсента отправили на повышение в лондонский офис компании. В тот же 1873 год младший брат Винсента Тео начал работать в брюссельском филиале Goupil & Cie. Братья были очень близки и страстно любили искусство. Казалось, что и Тео, и Винсент станут успешными артдилерами. Однако на этом поприще преуспел только Тео, который стал менеджером одного из парижских филиалов компании, а вот Винсент не смог добиться успеха в деловом мире.

Современники описывали Винсента Ван Гога как человека импульсивного, напряженного, раздражительного, нетерпеливого, который может быстро разозлиться и впасть в ярость. Приятели часто шутили над Винсентом. «Поведение и отношение Ван Гога к окружающим вызывали постоянный смех… Смеялись надо всем, что бы он ни делал, думал или чувствовал… Когда он смеялся, он смеялся искренне, заразительно и все его лицо становилось светлее»⁷. При этом Винсент отличался щедростью, был крайне добр по отношению к окружающим, но зачастую впадал в крайности. Во время работы в лондонском филиале Goupil & Cie он увлекся одной из евангелических форм протестантизма. Вскоре он ни о чем, кроме религии, не мог думать. В 1875 году его перевели в парижское отделение компании, а в апреле 1876 года уволили. Вот как Винсент описывал это в письме брату Тео:

«Когда яблоко созрело, достаточно легкого ветерка для того, чтобы оно упало с дерева. То, что произошло со мной, можно сравнить с тем, как падает яблоко. Я, бесспорно, поступал неправильно, а зачастую очень неправильно и оправдываться не буду… Пока я совершенно не понимаю, чем мне заняться»⁸.

Он вернулся в Лондон и начал работать помощником директора школы, а по выходным – проповедовать. Приехав домой к родителям на рождественские каникулы, Винсент заявил, что собирается стать пастором, и утверждал, что нашел свое призвание в церковной деятельности. Однако родители убедили его остаться в Голландии и нашли ему место работы в книжном магазине. Ему предлагали получить образование, но не смогли его переубедить. В мае 1877 года Винсент отправился в Амстердам и начал готовиться к университетским экзаменам по теологии, но через некоторое время бросил учебу. Летом следующего года он прошел трехмесячный курс обучения в протестантской миссионерской школе, после окончания которого, к его большому разочарованию, ему не предложили работу. В январе 1879 года благодаря семейным связям он получил место пастора-практи-канта и в качестве миссионера-стажера без зарплаты его отправили в бедный шахтерский район Боринаж на юге Бельгии.

В Боринаже он развернул активную проповедническую деятельность. Винсент очень серьезно относился к своим обязанностям духовного пастыря, неустанно занимаясь теологией и помогая больным и бедным прихожанам. Пытась имитировать поведение Христа и стараясь своим примером изменить мир к лучшему, он раздал нуждающимся всю свою лишнюю одежду и личные вещи, отказался спать в кровати и неустанно работал над текстами своих проповедей. Однако старейшин религиозной общины отпугнуло его эксцентричное поведение и то, что он постоянно впадал в крайности. Было решено, что он не может быть пастором, и в июле, сразу после окончания шестимесячного испытательного срока, его уволили.

Не сложилась не только карьера Ван Гога – его личная жизнь никак не складывалась. Все его любовные романы были один хуже другого. У Винсента совершенно не было ни чувства такта, ни чувства меры, поэтому он настойчиво ухаживал за объектом своей страсти, не будучи в состоянии понять, что его внимание не только не радует, но расстраивает и обременяет женщину, у которой нет ни малейшего желания его видеть.

В 1881 году Винсент решил, что влюблен в свою двоюродную сестру, незадолго до этого овдовевшую Ки Вое, и предложил ей руку и сердце. Все были против брака близких родственников, вдова не любила его и не испытывала никакого желания выходить за него замуж. Однажды поздним вечером Винсент появился в доме своей тети в Амстердаме во время ужина и попросил разрешения увидеться со своей пассией. Его не пустили за порог, и тогда Ван Гог занес ладонь над огнем лампы и отказался убрать ее, если тетя и ее муж не разрешат ему поговорить с их дочерью. Не будем комментировать театральность этой его выходки, но после произошедшего большинство членов клана ван Гогов пришло к выводу, что Винсент – не просто странный, а сумасшедший.

Когда Винсент вырос и стал тем, что в наши дни часто называет термином «молодой взрослый», его родители очень волновались по поводу состояния его психического здоровья и часто обсуждали этот вопрос в переписке. После того как ему исполнилось двадцать лет, члены его семьи сделали все, что было в их силах, чтобы помочь ему наити свои жизненный путь, но чудачества и эксцентричное поведение Винсента продолжались с еще большей силой. Вот что писал в 1880 году отец своему любимому сыну Тео: «Винсент все еще здесь. Все это одна борьба и ничего больше… О, Тео, я молюсь о том, чтобы Винсент увидел в своей темноте хотя бы луч света»⁹.

В конце XIX века психиатрия и медицинские познания в области психики были в зачаточном состоянии. В то время существовали частные сумасшедшие дома, в которых содержали пациентов, однако обходились в них с больными скорее не как с людьми, а как со скотом¹⁰. Психически нестабильных и больных детей можно было поместить в государственные сумасшедшие дома, но жизнь пациентов в этих учреждениях была короткой. В 1880 году после ряда неприятных инцидентов отец и мать художника сделали все возможное, чтобы поместить двадцатисемилетнего Винсента в психиатрическую лечебницу в Бельгии, но Винсент был против и в конечном счете так в нее и не лег¹¹. В 1881 году в письме своему брату Тео будущий художник так описывал эти события:

«Мне это доставляет много горечи и отчаяния, но я категорически отказываюсь принимать ситуацию, в которой отец, проклинающий своего сына, оказывается прав (вспомни, что происходило в прошлом году) и стремится упечь его в дурдом (против чего я возражал, как только мог)»¹².

После событий в Арле, произошедших в 1888 году, вспоминая заключения докторов, сделанные в лечебнице, мать художника Анна писала Тео: «С его бедной головой что-то не так или в ней чего-то не хватает… Мне кажется, что бедняжка был болен с самого начала»¹³. Можно привести массу примеров, свидетельствующих о том, что Винсент был психически болен. Кроме того, среди его ближайших родственников были люди, закончившие свои дни в психиатрических лечебницах. Мы точно не знаем, объяснялись ли психические болезни Винсента дурной наследственностью, но художник однажды признался одному из докторов в том, что у него в семье были люди, страдавшие психическими заболеваниями¹⁴. Из шести детей, рожденных у пастора ван Гога и его жены, двое покончили жизнь самоубийством, а двое умерли в психиатрических лечебницах. Одним из умерших в лечебнице был Тео, которому поставили диагноз сифилис мозга¹⁵.

На протяжении всей жизни Винсента непреодолимо влекло к людям, находящимся в отчаянном положении, и художник был совершенно уверен в том, что он – единственный человек, способный этим несчастным помочь. В январе 1882 года он познакомился с бывшей проституткой Сии Хурник, которая была на три года старше его и в то время была беременной¹⁶. В июле эта женщина вместе с младенцем и пятилетней дочерью переехала к Винсенту. Впервые в жизни Ван Гог начал жить с женщиной, и некоторое время все шло хорошо. Винсент был счастлив выдуманной семейной идиллией, и женщина выступала его моделью. Они расстались в сентябре 1883 года. Вот как Винсент писал об этом своему брату Тео:

«С самого начала наших отношений у меня была позиция “Все или ничего”. Я очень хотел ей помочь. Я не мог дать ей денег, чтобы она жила сама по себе, я должен был взять ее в свой дом, чтобы ей помочь. Я считаю, что было бы правильно жениться на ней и взять ее с собой в Дренте[1]. Но должен признаться в том, что она этого не желала, да и обстоятельства этому не способствовали»¹⁷.

На протяжении первой половины 1880-х годов родители художника пребывали в отчаянии по поводу эксцентричного поведения сына. Винсент начал ощущать отторжение от семьи. Как и многим другим молодым людям, ему очень хотелось жить независимо, но он был не в состоянии обеспечить себя и существовать без финансовой помощи родителей и Тео, поэтому периодически был вынужден возвращаться в родительский дом.

Летом 1884 года Винсент познакомился с Марго Бегеманн – соседкой, жившей рядом с домом его родителей в Нюнене. В июле Марго стала вести курс обучения шитью, который вела мать художника, но некоторое время не могла это делать, потому что сломала ногу. Между художником и Марго началась любовная связь. Семьи Ван Гога и Марго возражали против их связи. Вот что писал об этом Винсент своему брату Тео 16 сентября:

«Марго Бегеманн приняла яд в момент отчаяния, после того как члены ее семьи и окружающие дурно обо мне отзывались. Она настолько расстроилась, что решилась на это, как мне думается, в момент маниакального помрачения рассудка»¹⁸.

Бегеманн совершила попытку самоубийства, и Винсент считал, что должен на ней жениться, однако в процитированном выше письме брату он писал о том, что ее родители потребовали от него, чтобы он отложил свадьбу на два года.

За четыре дня до того, как Винсенту должно было исполниться тридцать два года, скоропостижно скончался его отец. Несмотря на то что отношения Винсента с отцом были сложными, художник оплакивал потерю вместе с остальными членами семьи. Впрочем, семейное перемирие оказалось недолгим, Винсент поругался со своей сестрой Анной и в мае 1885 года уехал из дома родителей, чтобы уже никогда в него не вернуться.

Винсент увлекался рисованием и писал красками с детства и с середины 1880-х годов относился к своему хобби все более серьезно. Приблизительно в этот период времени он написал картину «Едоки картофеля», изображавшую суровые будни голландских крестьян. Выбор приглушенных красок подчеркивает мрачные условия жизни людей, собравшихся на трапезу из самых простых и дешевых продуктов. На картине изображен темный интерьер дома. Эта картина изображала бедное и суровое существование крестьянства, и выбор этой темы был актуальным для современного искусства того периода времени. Несмотря на то что Винсент не был полностью доволен результатом своей работы, он понимал, что может достичь в живописи неплохих результатов. Когда Винсент с гордостью показал эту картину в Париже Эмилю Бернару, последний счел ее «пугающей»¹⁹.

Несмотря на то что братья уже давно обсуждали возможность проживания Винсента в квартире Тео, появление его в Париже оказалось для младшего брата полной неожиданностью. Поведение Винсента всегда было непредсказуемым, и это уже давно не являлось для Тео новостью. В то время двадцативосьмилетний младший брат Винсента работал менеджером в компании Boussod, Valadon et Cie (такое название получила фирма Goupil & Cie после реорганизации), в офисе, расположенном на бульваре Монмартр, 19.

В конце февраля 1886 года одержимый страстью к перемене мест Винсент уехал из Бельгии, даже не заплатив долги по счетам. Позже, в июне 1888 года, он писал:

«Разве я не был вынужден сделать то же самое для того, чтобы приехать в Париж? Я потерял много вещей, но по-другому в подобных ситуациях не может получиться. Лучше двигаться вперед, чем впадать в депрессию»²⁰.

Винсент начал изучать рисунок и живопись в студии Фернана Кормона и познакомился с такими живописцами, как Эмиль Бернар, австралиец Джон Питер Расселл и Анри Тулуз-Лотрек²¹. Однако в студии Кормона Ван Гог проучился недолго:

«Я ходил в студию Кормона три или четыре месяца, но обучение оказалось не таким полезным, как я предполагал. Может быть, в этом виноват я сам, но, так или иначе, я ушел из его студии… С тех пор я рисую в одиночестве, и мне кажется, что так я чувствую себя лучше… Я не ищу приключений по собственному выбору, а скорее по воле судьбы и чувствую себя самим собой, когда становлюсь незнакомцем среди членов собственной семьи и в стране»²².

С начала 1880-х годов Тео ежемесячно перечислял Винсенту деньги из своей зарплаты. Кроме того, Винсенту деньгами помогали родители. Тео горячо любил своего брата и хотел помочь ему жить той жизнью, которую тот для себя выбрал, он чувствовал себя морально обязанным помочь Винсенту реализовать свой потенциал и стать художником²³ Тео аккуратно вел записи своих расходов и доходов, согласно которым он щедро отдавал своему брату 14,5 % своей зарплаты²⁴. После переезда Винсента в Арль размер финансовой помощи Тео значительно увеличился.

Войти в мир искусства Винсенту помогли не только его новые знакомые и друзья-художники, но и Тео, который был известным арт-дилером. Винсент обменялся картинами с рядом своих новых знакомых. Братья считали, что политика обмена картинами между художниками является вложением в будущее современного искусства, поэтому Винсент с радостью шел на обмен своих полотен. Некоторое время процесс обмена работами шел успешно, и братьям удалось собрать значительную коллекцию работ современных художников, а также японских гравюр, которые вместе с работами Винсента легли в основу коллекции, находящейся сейчас в Музее Ван Гога в Амстердаме.

Братья были очень близки. Тео не только материально помогал своему старшему брату, но и неоднократно его защищал. Без финансовой и моральной поддержки брата Винсент вряд ли стал бы известным художником.

Полотна и письма Винсента сохранились благодаря стараниям Тео (а также его вдовы Йоханны Бонгер), которые сохранили наследие художника для будущих поколений. Отношения братьев – крайне важный аспект биографии Винсента, гений которого расцвел благодаря щедрой помощи и поддержке младшего брата. Несмотря на это, не стоит обольщаться, идеализировать отношения братьев и думать, что они были совершенно безоблачными. Жить в Париже в одной квартире оказалось непростым делом. Братья часто спорили и ссорились, зачастую очень серьезно. В начале 1887 года их отношения стали из рук вон плохими:

«Винсент продолжает заниматься и прилежно работает, развивая свой талант. Как жаль, что у него такой плохой характер, потому что с ним совершенно невозможно ладить и находить общий язык. Признаюсь, что, когда он приехал ко мне в прошлом году, мне было непросто, но при этом казалось, что положение все же может улучшиться. Но сейчас он стал таким же, как и прежде, и совсем не прислушивается к голосу разума. Ситуация сложилась не самая приятная, но я надеюсь, что она улучшится. Она должна улучшиться, но мне крайне горько, потому что, если бы мы могли вместе работать, то нам обоим было бы от этого легче»²⁵.

Через несколько дней после написания письма, в котором содержатся приведенные выше строки, Тео начал серьезно сомневаться в том, что его отношения с братом могут улучшиться. Вот что он написал своей сестре Виллемине:

«Я часто задавал себе вопрос о том, правильно ли поступаю, помогая ему, и часто был близок к тому, чтобы перестать его поддерживать и дать возможность тащиться по жизни так, как ему вздумается. Я прочитал твое письмо и серьезно задумался о том, чтобы перестать его поддерживать, но хочу сказать тебе, что в сложившейся ситуации у меня нет выбора, и я должен продолжать оказывать ему поддержку… Не думай, что денежная сторона вопроса волнует меня больше всего. Я считаю, что мы уже редко относимся к человеку с симпатией. Было время, когда я любил Винсента, и он был моим лучшим другом, но это время прошло»²⁶.

Винсент со всем своим скарбом переехал в квартиру Тео, превратив ее в мастерскую художника. Вспыльчивость и его совершенно непредсказуемое поведение только осложняли ситуацию. Представление о том, что отношения братьев были идеальными, складывалось в течение многих лет после того, как вдова Тео сознательно отредактировала первый выпуск их переписки, вышедший в свет в 1914 году, убрав из текста многие «шероховатости». С Йоханны Бонгер началась идеализация жизни Винсента Ван Гога.

Винсент приехал в Париж для того, чтобы учиться у современных мастеров, в особенности импрессионистов. В то время импрессионизм было передовым направлением в современном искусстве. Но нет ничего вечного, и в 1886 году прошла восьмая, последняя выставка представителей этого течения. Стиль импрессионистов и использование ими ярких красок были серьезным отступлением от принятых норм академизма, который в 1880-е годы оставался самым популярным и востребованным среди покупателей стилем живописи. Некоторые молодые художники увлеклись новыми идеями, в том числе символизмом. На символистов огромное влияние оказали японские гравюры, и художники этого направления смело использовали цветовую палитру для создания новых, ярких, немного брутальных и дышащих жизнью образов новых героев и героинь, появившихся в искусстве конца XIX века: прачек, проституток и крестьян, то есть простых людей, которых рисовал также и Винсент.

В Париже Винсент попытался найти новые места, в которых мог бы показывать публике свои картины, и выставил в кафе Le Tambourin²⁷ несколько работ, включая «Подсолнухи». У художника был короткий роман с владелицей ресторана, и в 1887 году он написал картину «Агостина Сегатори в кафе «Тамбурин», изобразив женщину сидящей за одним из столиков ее ресторана.

В ноябре или декабре 1887 года удрученный тем, что лишь немногие галереи готовы показывать публике современное искусство, Винсент организовал групповую выставку в ресторане под названием Le Petit Chalet²⁸. Среди художников, посетивших эту выставку, оказался Поль Гоген, который незадолго до этого вернулся с Мартиники.

Групповая выставка не имела такого успеха, на который надеялся Ван Гог. Было продано всего две картины, а мечты Винсента о том, что он сможет создать новое братство столичных художников, коллеги сочли глупыми. Ван Гогу казалось, что все парижские художники процветают, а он за два года продал всего несколько работ. Он разочаровался жизнью в Париже, начал впадать в депрессию, захотел уехать куда-нибудь, чтобы начать все сначала, и вспомнил о том, что в 1886 году собирался ехать на Юг Франции.

Через несколько дней после приезда в Арль художник написал брату о том, что от жизни в метрополисе Париже ему стало физически больно. «Иногда мне кажется, что моя кровь более или менее готова начать снова циркулировать, что точно нельзя сказать о том, как я чувствовал себя в Париже в последнее время. Я уже не мог выносить этот город»²⁹. Столица Франции с бесконечной суетой и ее утонченная и рафинированная публика оказались совсем не тем, к чему стремился Винсент. Парижский период жизни научил его важности использования контрастных цветов, а изучение японской гравюры, которую они собирали вместе с Тео, – созданию неожиданных перспективы и композиции. С багажом новых знаний и умений художник решил вернуться к темам и сюжетам, которые разрабатывал в своих ранних работах времен жизни в Голландии, а именно: ландшафты и портреты простых людей из рабочей среды. Для этого ему надо было уехать из Парижа.

Никто точно не знает, почему Винсент выбрал именно Арль. Казалось бы, что городом, в который художник с большей вероятностью мог переехать, был Марсель. В Марселе жил Адольф Монтичелли, творчество которого Винсент очень любил, и к тому же именно из порта этого города отплывали корабли в Японию, которую он мечтал посетить³⁰. Хотя в письмах Винсент писал о том, что собирается поехать в Марсель, он так никогда и не побывал там. Может быть, он решил, что этот портовый город слишком шумный и большой для него, то есть имеет особенности, которые отпугивали Винсента. Никто не может точно сказать, почему художник выбрал именно Арль, поэтому нам остается теряться в догадках и строить предположения. Возможно, его привлекал знаменитый южный свет? Или он стремился найти новые сюжеты? А может, он просто хотел уехать из столицы? Часто в качестве аргумента в пользу Арля многие высказывают предположение, что его привлекала красота местных женщин, которой они славились на всю Францию³¹. В Арле рисовал Дега в годы молодости, и, кроме того, поехать в этот относительно дешевый для жизни город Винсенту мог посоветовать Тулуз-Лотрек, ходивший одновременно с художником в студию Кормона³². Несмотря на то что Винсент уже в 1886 году обсуждал возможность переезда в места с более теплым климатом, складывается ощущение, что отъезд 19 февраля 1888 года в Арль оказался мероприятием достаточно спонтанным.

Тео приехал на вокзал, чтобы проводить брата. Винсент отбывал на поезде № 13 в 21.40 и должен был прибыть в Прованс через сутки³³. Поезд тронулся, и Тео вернулся в свою квартиру, в которой они жили вместе с Винсентом, расположенную по адресу: улица Лепик, 54. Тео открыл дверь, включил газовое освещение и увидел, что комната, словно солнцем, осветилась десятками ярких полотен, которые его брат повесил на стены за несколько часов перед своим отъездом. От обилия картин казалось, что Винсент присутствует в квартире духом и телом³⁴.

3. Разочарования и открытия

Через несколько месяцев работы над проектом во Франции я подготовила (как мне тогда казалось) подробную хронологию пребывания Винсента в Арле и решила, что настала пора посетить архивы художника в Музее Ван Гога в Амстердаме. В то время я самоуверенно считала, что уже достаточно много знаю о Ван Гоге, и надеялась на то, что смогу найти в архивах Музея ответ на вопрос, который, пожалуй, волновал меня больше всех остальных: что именно отрезал себе Ван Гог? За исключением двух автопортретов, на которых художник изобразил себя с повязкой на ухе, и одной газетной вырезки, мне пока еще не удалось найти какой-либо информации того периода о ставшем всемирно известным акте членовредительства.

Во время пребывания в Музее Ван Гога в Амстердаме я рассчитывала прояснить ряд непонятных моментов и в глубине души надеялась на то, что мой проект «Ухо Ван Гога» выльется в газетную статью или даже документальный фильм. Я знала, что в Музее над творчеством Ван Гога работают специалисты с мировым именем и знатоки биографии художника, которые наверняка досконально изучили жизнь Винсента, поэтому ничего принципиально нового такой любитель, как я, открыть просто не в состоянии. Перед отъездом в Амстердам я прочитала написанную в 1930-х годах статью двух французских психиатров, исследовавших психическое состояние художника. Поблизости от места, где я жила, не было крупных архивов, но мне повезло, и Роберт Леруа, сын одного из двух докторов – авторов статьи, жил поблизости и выслал мне ее скан¹. В этой статье я обнаружила для себя кое-что новое, а именно – в ней приводились воспоминания полицейского, которого вызвали ночью 23 декабря 1888 года в один из борделей города.

Прилетев в Амстердам в конце ноября, я попала в самую настоящую зиму. Отъезжая от здания аэропорта, я увидела, что начал падать снег. Многие считают, что в Провансе, на юге Франции, всегда жарко, но это совсем не так. Зимой в Провансе может быть очень холодно. При безоблачном небе ночью температура может упасть до минус 10 градусов по Цельсию. Но даже зимой прованское небо всегда ярко-синее. Даже еще более синее, чем летом, потому что сильный ветер уносит всю пыль.

Словно придавленная низким депрессивно-серым северным небом, я подошла к зданию рядом с Музеем Ван Гога, в котором находится его исследовательская библиотека. Я заранее списалась с сотрудницей библиотеки Фике Пабст, которая оказалась милой и улыбающейся женщиной – такой я впервые увидела ее тем холодным зимним утром. Мое время пребывания в Амстердаме было ограничено, поэтому я заказала все документы, которые, по моему мнению, помогли бы мне понять причины первого нервного срыва Ван Гога в 1888 году, и разложенные в коробки некоторые из этих документов уже ждали меня на столе в читальном зале. Я получила список всех имеющихся в библиотеке материалов и с радостью заказала огромное количество документов. Фике подносила к моему столу новые документы, и мы начали говорить о моем исследовательском проекте. Потом Фике поинтересовалась, почему я решила заняться Ван Гогом, и в ответ я пробормотала что-то нечленораздельное по поводу смерти своей сестры. Фике кивнула. «Рак?» – прошептала она. Я кивнула в ответ. «Моя сестра тоже умерла от него в прошлом году, – сказала она и добавила: – Давайте сходим вместе на ланч». В этот момент она стала моей подругой.

Все четыре дня моего пребывания в Амстердаме стояла холодная и влажная погода. День заканчивался так быстро, что я практически не видела дневного света. Я пребывала в меланхолии. Мое настроение не улучшалось от вида коробок с документами, которые ждали меня в библиотеке каждое утро. В начале работы над проектом мне казалось, что передо мной стоит относительно несложная задача – понять, что произошло той ночью в 1888 году, когда Винсент Ван Гог отрезал себе ухо. Читая документ за документом, я пришла к выводу, что никогда не смогу понять событий той ночи, поскольку очень мало знаю о художнике и его современниках.

Вчитываясь в документы, я начала понимать всю эту историю немного по-другому. В 1970 году в издававшемся Музеем академическом журнале Vincent напечатали статью, в которой описывались события с конца 1888-го до начала 1889 года. В этой статье без купюр приводились тексты писем, написанных Тео друзьями художника, а также доктором, который лечил Ван Гога в Арле. Письма друга Винсента Жозефа Рулена, работавшего в почтовом отделении города, лечащего доктора художника Феликса Рея, а также протестантского пастора Салля извещали Тео о том, что происходило с Винсентом в реальном времени, то есть по мере развития событий. Раньше я читала только отрывки из этих писем. Перечитав полный текст посланий на французском языке, я смогла совершенно по-новому оценить последствия нервного срыва художника.

К концу первого проведенного в Амстердаме дня я открыла файл под названием «Ухо» и быстро пробежала глазами первые несколько станиц. Тут я почувствовала себя дурно, так, словно земля уходит из-под ног. Это была статья, написанная журналистом Мартином Бейли и напечатанная в одном очень уважаемом журнале по искусству². На обложке журнала красовалась репродукция автопортрета Винсента Ван Гога с забинтованным ухом, а сама статья называлась «Ухо Ван Гога». У меня не хватает слов, чтобы описать, как я тогда расстроилась. В статье упоминались все детали, которые были к тому времени мне известны. Как и я сама, автор задавался вопросом о том, какую часть уха отрезал себе художник, писал о девушке, которой художник подарил ухо, и обсуждал противоречащие друг другу показания Гогена. Более того, эту статью уже давно напечатали. Получалось, что мое расследование оказалось совершенно излишним и ненужным. Некоторое время я сидела, ничего не видя и не слыша. Я наткнулась на эту статью в первый день пребывания в Амстердаме и представить себе не могла, что делать дальше.

Незадолго до закрытия библиотеки в 17.00 к моему столу подошла Фике. Мы коротко поговорили о статье, которую я нашла, и по моей просьбе она дала мне адрес электронной почты Мартина Бейли. Фике спросила меня, была ли я в Музее Ван Гога, на что я ответила отрицательно, после чего она выдала мне билет в расположенный в соседнем здании Музей. Раньше мне доводилось видеть некоторые работы Ван Гога, но я никогда не была на большой выставке его работ. Я открыла двери большого и современного здания музея, кто-то рядом невнятно пробормотал приветствие на голландском, и я вошла в зал. До закрытия музея оставался час, и я быстро прошла по залам с ранними работами художника, написанными в Голландии и Бельгии. Мрачные картины в темной гамме как нельзя лучше отражали мое собственное настроение. Я повернула за угол в следующий зал и остановилась. Над рядом висящих на стене картин виднелась надпись:

Я чувствую себя неудачником.

Винсент Ван Гог³

В течение нескольких минут я неотрывно смотрела на эту фразу. Я перестала верить в себя и не чувствовала, что в состоянии привнести новое понимание в историю художника. Последние десять месяцев я работала над проектом, который уже сделал кто-то другой. Неожиданно я начала глубоко сочувствовать человеку сложной судьбы, которого никогда в жизни не встречала. В эти мгновения я вдруг поняла, что один из самых известных и уважаемых в мире художников чувствовал себя полным неудачником. В эти минуты мое собственное отношение к Ван Гогу кардинально изменилось. Художник перестал быть объектом моего исследования и стал для меня живым.

Повернув еще раз за угол, я оказалась дома, на юге Франции, окруженная солнечными, прекрасно знакомыми пейзажами. Картины были яркими и дышали жизнью.

Я медленно ходила по залу, наслаждаясь каждой работой. Они воздействовали на меня гораздо сильнее, чем я когда-либо могла предположить. Находясь в чужой для меня стране, я была тронута, удивлена и поражена работами художника. Я почувствовала себя так, словно оказалась в теплом и солнечном Провансе, и неожиданно для себя расплакалась.

В тот вечер, сидя в съемной квартире, я по электронной почте отправила письмо Мартину Бейли, в котором объяснила суть моего проекта и предложила предоставить весь собранный мной материал. Мартин ответил, что признателен за щедрое предложение, но не собирается в обозримом будущем возвращаться к проекту «Ухо Ван Гога». В моей душе забрезжила надежда. Весь вечер я внимательно читала написанную Мартином статью и нашла в ней упоминание о второй, неизвестной мне газетной статье, вышедшей сразу после происшествия. Это была малюсенькая вырезка из газеты, которую отправили по почте одному из друзей Винсента, бельгийскому художнику Эжену Боху⁴. Мартин Бейли нашел эту статью в бельгийских королевских архивах. С первого взгляда могло показаться, что в короткой статье не содержится никакой новой информации:

«Арль. “Чокнутый”: под таким заголовком в нашей газете в прошлую среду была напечатана история польского художника, который бритвой отрезал себе ухо и подарил его работавшей в кафе девушке. Сегодня мы получили информацию о том, что этот художник лежит в больнице и жестоко страдает от нанесенных себе увечий. Мы надеемся, что его жизнь удастся спасти»⁵.

То, что в статье говорилось о польском художнике, меня совершенно не смутило. По-французски голландец – hollandaise, а поляк – polonaise. В разговорной речи эти слова звучат похоже. На вырезке не было даты публикации и названия газеты, однако упоминание нанесенного увечья позволяло сделать вывод о том, что информация может быть только о Ван Гоге. В статье упоминалось о том, что газета незадолго до этого публиковала материал о Ван Гоге. Меня порадовало то, что где-то, вполне возможно, существует эта первая статья. Я всегда склонялась к мысли, что газеты просто не могли игнорировать такой сенсационный и «сочный» материал, и эта информация свидетельствовала о том, что о происшествии в Арле действительно писали в разных газетах. В статье Бейли упоминал о том, что безрезультатно пытался найти название газеты, из которой была сделана эта вырезка. Я решила, что после возвращения во Францию попытаюсь найти эту первую статью о Ван Гоге⁶.

В статье Бейли меня удивили две вещи. Первая: по словам Тео, Винсент отрезал себе ухо ножом, но, согласно статье, упоминаемой в вырезке из газеты, художник использовал «бритву»⁷. Так кто же на самом деле прав – Тео или газетный репортер? Второе: в статье сказано, что Ван Гог подарил ухо «девушке, работавшей в кафе», что противоречит информации из всех остальных письменных источников, с которыми я была знакома. Все считали, что таинственная Рашель была проституткой. Или, может быть, выражение «девушка, работавшая в кафе» является очередным эвфемизмом?

Под конец моего пребывания в Амстердаме в читальный зал вошел высокий и худой голландец, которого Фике представила мне как старшего исследователя Музея доктора Луиса ван Тилборга. Луис уже много лет работает в Музее и является одним из ведущих специалистов по всем вопросам, касающимся Ван Гога. Я слышала и читала множество противоречивой информации об ухе художника – одни считали, что он отрезал себе все ухо, другие придерживались мнения, что только мочку, и вот наконец мне представилась возможность спросить об этом эксперта. Если художник отрезал только мочку уха, упала ли бы Рашель в обморок от ее вида? «Ну, – ответил Луис, – некоторые падают в обморок при виде крови».

Во время нашего разговора Луис спросил, читала ли я биографию художника, написанную Густавом Кокио. Я ответила, что только слышала, что такая книга существует. Это была первая биография Ван Гога, написанная французом. До разговора с Луисом я и не подозревала о том, что Кокио был в Арле в 1922 году и встречался с людьми, которые знали Ван Гога в конце 1880-х. Кроме того, Луис сообщил, что Кокио был первым современником художника, опубликовавшим информацию о ране Ван Гога, что меня крайне заинтересовало.

Луис порекомендовал мне прочитать книгу Кокио и сказал, что она поможет мне понять, каким был Арль в конце XIX века. Книга содержала фотографии, снятые автором во время посещения города, а он в тот период мало отличался от того, в котором жил Ван Гог. На одном из снимков был изображен Желтый дом таким, каким его видел Ван Гог. Глядя на эту фотографию, я чувствовала себя так, словно заглядываю в таинственное прошлое. Я обратила внимание на скошенный фасад здания, а также на то, что спальня художника не была квадратной, как я ранее предполагала⁸.

Пребывание в Амстердаме ассоциируется у меня с бесконечной чередой коробок с документами, которые постоянно подносили к моему рабочему столу. Я внимательно рассматривала каждый документ, размышляя о том, нужна мне его копия или нет. Все документы казались мне чрезвычайно интересными. Однажды передо мной на столе оказалась коробка с надписью «Неожиданное и любопытное», в которой были собраны разные предметы, так сказать, по мотивам драмы в Арле: резиновые уши, комиксы, обложки музыкальных альбомов и даже термическая кружка, на которой после наливания в нее горячей жидкости появлялось изображение отрезанного уха. Я обожаю китч, поэтому долго рассматривала эти странные объекты. Потом меня охватила паника – я подумала о том, что за короткое время не успею отсмотреть весь материал. И тогда я начала фотографировать все, что, по моему мнению, могло представлять хоть какой-то интерес. Я сделала сотни снимков на цифровой фотоаппарат и отксерокопировала тонну документов.

Луис сообщил мне, что в 1960-х музей приобрел записную книжку Кокио, оригинал которой находится в хранилище, расположенном не в Музее, а в другом месте. Он заметил, что, если у меня есть желание ознакомиться с этими записями, мне придется еще раз приехать в Амстердам.

Весной 1889 года Винсент Ван Гог несколько раз лежал в арльской больнице. Тео попросил отправляющегося из Парижа к средиземноморскому побережью художника Поля Синьяка остановиться в Арле и навестить Винсента. Кокио написал Синьяку письмо с просьбой рассказать о том, что тот помнит о посещении Ван Гога в больнице. 6 декабря 1921 года Синьяк написал ответ. В нем была общепринятая версия о том, какую рану нанес себе Ван Гог. Оригинал письма утерян, однако Кокио переписал текст Синьяка в записную книжку. Вот три предложения из этого письма, которые цитируют практически все авторы биографий Винсента Ван Гога:

«В последний раз я видел его весной 1889 года. Он все еще лежал в больнице. За несколько дней до этого он отрезал себе мочку (а не все ухо) при обстоятельствах, о которых Вы уже знаете»⁹.

Существует рисунок с изображением Винсента на смертном одре, сделанный в июле 1890 года доктором Гаше, который общался с художником в последние недели его жизни. Этот рисунок подтверждает слова Синьяка. За два года, прошедшие с того дня, когда художник отрезал себе ухо, рана зажила. На рисунке Гаше, который

можно назвать быстрым наброском, изображена левая сторона лица Ван Гога, включая ухо. Глядя на рисунок, можно подумать, что информация из двух газетных статей была неправильной или репортеры преувеличили размеры трагедии, чтобы сделать историю более драматичной, и на самом деле Ван Гог отрезал мочку, а не целое ухо.

Несмотря на то что я исследовала самые разные стороны жизни Ван Гога в Арле, история с ухом никак не выходила у меня из головы. Через некоторое время после возвращения в Прованс я получила письмо от Луиса, который написал мне о том, что вдова Тео упоминала об отрезанном ухе. Йоханна Бонгер встречалась с Винсентом в 1889 году, после того как художник уехал из Арля. Винсент останавливался в ее доме в Париже, и позже всего за несколько недель до его смерти она посещала его в Овер-сюр-Уаз, где жил и умер художник. Можно предположить, что Бонгер видела незакрытым ухо (или то, что от него осталось) и точно могла оценить степень нанесенного ущерба. Йоханна Бонгер писала, что Винсент отрезал «еen stuk van het oor» (часть уха). Эта строчка совершенно не сделала мою жизнь проще. Что значит «часть уха»? Это слишком размыто и неконкретно.

Вдова Тео сохранила для нас картины и переписку Ван Гога, которые завещала своему сыну Винсенту Виллему ван Гогу. В 1962 году тот передал коллекцию на вечное хранение государству, и она легла в основу Музея Ван Гога в Амстердаме. Возвращаясь к комментарию Йоханны об ухе, повторю, что реальной картины ее слова не прояснили. Я по-прежнему не понимала, какую часть уха отрезал себе Ван Гог, и вообще, история с ухом становилась для меня все более запутанной.

Я вернулась в Прованс, нагруженная массой ксерокопий, которые, как жадная сорока-воровка, нахватала, особо не задумываясь о том, насколько эти документы мне нужны. В декабре я начала заниматься разбором и сортировкой привезенных документов. Рождество в Провансе – семейный праздник, и его отмечяают совсем не так, как у меня на родине. Подарки дарят только членам семьи, практически никто не устраивает вечеринок и не зовет гостей. Люди проводят время в кругу семьи. Перед многими домами появляются фигурки, которые в Провансе называют santons, изображающие рождение Христа. В полночь 24 декабря в ясли кладут фигурку младенца Христа, это является сигналом того, что Рождество пришло. В некоторых деревнях Прованса во время рождественской службы в церкви появляется местная пара, одетая как Мария и Иосиф, с младенцем на руках. Самое интересное и непредсказуемое начинается, когда в церковь заходят пастухи с овцами и ослами.

Французы помешаны на еде, и Рождество для них – это кроме всего прочего праздник живота. Вечером 24 декабря устраивают торжественный ужин, который может длиться несколько часов. В качестве главного блюда подают рыбу, а в конце ужина ставят на стол тринадцать десертов, называемых по-французски treize desserts. Звучит заманчиво, но это угощение на самом деле гораздо проще, чем можно было бы себе представить. На стол ставят, кроме прочего, сухофрукты, орехи и нугу, что свидетельствует о том, что много веков назад люди жили бедно и сохраняли с лета сухофрукты и орехи, чтобы съесть их во время торжества. Жители Прованса редко приглашают к себе домой на празднование Рождества не членов своих семей, хотя мне неоднократно приходилось бывать на этих торжествах в компании близких друзей. Но в то Рождество я сидела дома и разбирала бумаги из Амстердама. К началу января 2010 года я просмотрела практически все копии и фото документов, относящихся к XIX веку, и нашла-таки кое-что интересное.

В письмах, написанных в 1950-х годах, я несколько раз встречала имя писателя Ирвинга Стоуна¹⁰. В 1934 году, в разгар Великой депрессии, Стоун написал книгу «Жажда жизни» (Lust for Life) – авторскую биографию Ван Гога с большой долей фантазии. История о не признанном при жизни художнике, который перенес много невзгод ради своего искусства, должна была поддержать дух американцев в период экономического кризиса. Это была первая книга Стоуна, и она оказалась очень успешной. Она сделала своего автора богатым человеком и возродила интерес публики к жизни и творчеству Ван Гога. Стоун не скрывал, что в его трактовке биографии Ван Гога очень много вымысла. Идею переработки биографии художника Стоун заимствовал у одного немецкого писателя, который дал жизнеописание Ван Гога в стиле фикшн. Тем не менее о жизни Винсента Ван Гога многие люди знают исключительно из этой книги, а также из снятого по ее мотивам одноименного фильма. История жизни Ван Гога превратилась в цветной фильм, снятый режиссером Винсентом Миннелли с Кирком Дугласом в главной роли¹¹.

Я уже написала письма в две библиотеки в США с просьбой переслать мне документы, имеющие отношение к этой кинокартине. Я понимала, что мои шансы найти в них что-то интересное невелики, однако всегда стоит поискать среди нестандартных источников, в них можно неожиданно найти что-нибудь стоящее. Впервые я услышала имя Ван Гог и увидела, как выглядит Прованс, когда в детстве смотрела эту картину. Меня поразили яркие краски и красота пейзажей, помню, что мне захотелось увидеть Прованс собственными глазами. Через много лет по французскому телевидению я смотрела документальный фильм о том, как снимали эту кинокартину. В нем Кирк Дуглас на прекрасном французском говорил, кроме прочего, об одной даме, которая снималась в массовке и в свое время встречалась с Ван Гогом. Я подумала о том, что если эта дама знала Ван Гога, то она могла быть знакома и с Рашель. Именно поэтому я хотела посмотреть документы из архива режиссера фильма Винсента Миннелли. Оказалось, что архив этого режиссера хранится в Академии кинематографических искусств и наук в Лос-Анджелесе¹². Из архива мне прислали копии нескольких документов: фотографии людей, участвовавших в массовке, а также записи, имевшие отношение к кинопроизводству, или, говоря современным языком, продакшену картины. Кроме того, я написала в библиотеку Калифорнийского университета в Беркли, где хранится архив Ирвинга Стоуна. Из Беркли мне ответил архивариус Дэвид Кесслер. Он написал, что архив Стоуна очень большой, но предупредил меня, что его содержимое может меня разочаровать:

«Большая часть его переписки на французском, а также на другом языке – фламандском, или голландском. Среди файлов и папок нет ничего с надписью «Арль», есть одна папка с надписью «Марсель». Все документы не разобраны… Я не могу определить, есть ли в них описания или переводы каких-либо оригинальных документов. Если вы хотите узнать, содержится ли в документах что-либо об ухе, вам придется самой все это перечитать. Предполагаю, что во всем этом материале вы не найдете ответа на интересующие вас вопросы.

Я сделал все, что мог.

С приветом,Дэвид».

В одном из документов, которые я отксерокопировала в Амстердаме¹³, упоминалось о том, что Стоун не только приезжал в Арль, но и встречался с доктором Феликсом Реем, одной из ключевых фигур истории, случившейся с Винсентом в Арле. Рей начал работать в арльской больнице незадолго до того, как в нее попал Ван Гог после происшествия с ухом. Рей переписывался с Тео и информировал последнего о состоянии здоровья его брата. Со временем Рей и Винсент стали друзьями, и художник нарисовал прекрасный портрет врача.

Рей продолжал работать в государственной больнице Арля до своей смерти в 1932 году. Любой интересующийся жизнью Ван Гога в Арле мог достаточно легко найти доктора и поговорить с ним. Несмотря на мнение архивариуса из Беркли о том, что в архиве нет ничего для меня интересного, я не теряла надежды, потому что Стоун бывал в Арле. И вот однажды холодным январским днем я включила компьютер и начала писать электронное письмо. Тогда я даже не подозревала, каким важным оно окажется.

4. Божественно красиво

В поезде Ван Гог проспал всю ночь. В те годы путешествие из Парижа на Юг занимало целые сутки. В 9.30¹ поезд сделал остановку в Лионе. Винсент проснулся и через окно купе наблюдал, как изменился окружающий пейзаж. Местность стала пересеченной и гористой, а на домах вместо шиферных крыш постепенно появлялись крыши из красной черепицы. В первой половине дня на подъезде к Авиньону Ван Гог увидел возвышающуюся над Провансом гору Ванту. В феврале на вершине горы лежал снег, отчего Ванту напоминала Фудзияму. Ван Гогу казалось, что он попал в Японию. Вот как Винсент описывал поездку в письме своему брату:

«До того как мы доехали до Тараскона, я заметил, как сильно изменился ландшафт. Появились скопления огромных желтых камней, создававших нагромождения самых причудливых форм… участки красной земли, на которой росли виноградники, и вдалеке горы, окрашенные в нежный лиловый цвет. Горы с покрытыми снегом вершинами на фоне яркого неба напомнили мне японские гравюры с изображением зимних пейзажей»².

Поезд прибыл в Арль в понедельник 20 февраля 1888 года в 16.49³. Юг Франции славится солнцем и теплом, и, вероятно, Ван Гог ожидал, что попадет именно в такую погоду, но, к его удивлению, в городе было довольно холодно. На протяжении всего дня температура была ниже нуля⁴.

Солнце садилось, и Винсент вошел в город через развалины старых Кавалерийских ворот. Пройдя по улице, по обеим сторонам которой были кафе, он дошел до красивого фонтана Пишо, строительство которого закончили всего за несколько месяцев до этого, и назвали в честь писателя, который родился в Арле.

Утомленный долгим путешествием, приблизительно в 17.30⁵, Винсент пришел в отель-ресторан Карреля, расположенный по адресу улица Амедея Пишо, дом 30. Можно предположить, что Ван Гог слышал об этом месте в Париже, поэтому с вокзала направился прямо туда⁶. Он заселился в комнату, оставил в ней свои вещи и отправился на короткую прогулку. Винсент зашел в антикварный магазин и поговорил с его владельцем о том, где можно купить картины Адольфа Монтичелли, о чем потом написал в письме Тео⁷. Монтичелли за девятнадцать месяцев до этого умер в Марселе, и братья планировали инвестировать в покупку его картин. В те годы в Арле было четыре антикварных магазина, и, скорее всего, Ван Гог зашел в большой магазин месье Берте, расположенный на улице Пишо, которую незадолго до этого замостили камнем⁸.

Здание отеля-ресторана Карреля было уничтожено во время авианалета в 1944 году. Это было двухэтажное строение, расположенное на одной из центральных улиц внутри старых городских стен. На первом этаже заведения располагался ресторан для гостей отеля и всех желающих. На втором этаже находились спальни гостей, а на третьем – наполовину закрытая крышей терраса. Именно с этой террасы в конце апреля Винсент нарисовал вид на крыши и церковь Сен-Жюльен.

В тот год Альберу Каррелю исполнился сорок один год. Он унаследовал ресторан от своего отца, который умер, когда мальчику было пять лет. Мать Карреля умерла, когда ему исполнилось двадцать, и через несколько месяцев он женился на семнадцатилетней Катрин Гарсен. Каррель был небедным человеком, покупал недвижимость и имел деловые отношения со многими людьми, с которыми Винсент познакомился в городе.

Как и в большинстве других отелей Арля в те годы, в его заведении останавливались холостяки: пастухи и редкие туристы⁹.

Город удивил художника. Внутри средневековых городских стен, которые в те годы находились еще в хорошем состоянии, стояло много старых домов. Однако город оказался гораздо меньше, чем Ван Гог представлял себе ранее. В 1888 году в нем проживало приблизительно 13 300 человек, что значительно меньше, чем специалисты указывали до недавнего времени¹⁰. Стоит учесть эту относительно небольшую численность населения города, чтобы оценить реакцию местных жителей на поведение Ван Гога по мере того, как его психическое состояние ухудшалось.

Первый день пребывания Винсента в Арле закончился совершенно неожиданно. Приблизительно в 20 часов, когда Ван Гог ужинал в отеле, пошел снег. Согласно официальным метеорологическим данным, в тот вечер выпало более 20 сантиметров снега, и снегопад продолжился на следующий день¹¹. Для жителей города такой снегопад был запоминающимся событием. В местной газете писали о том, что внутри городских стен снежные заносы достигли высоты 40–45 сантиметров, а сам город «казался вымершим, потому что снег приглушал все звуки». На открытом воздухе играли и резвились дети, «на улицах появились снеговики и в прохожих кидались снежками»¹². Вот что написал Винсент в письме брату Тео: «Был снегопад, навалило 60 сантиметров снега, и снег все еще идет»¹³.

В Провансе редко выпадает снег, а когда это происходит, жизнь останавливается. Во время снегопада местные жители не высовывают и носа на улицу. Только я могу выйти на прогулку, во время которой мне встречаются исключительно сумасшедшие, которые выросли в далеких северных краях. Снег окутывает город пушистым одеялом, отчего все кругом кажется волшебным и фантастическим. Из-за снегопада Ван Гог не мог отойти далеко от гостиницы, поэтому нарисовал вид из ресторана отеля на магазин мясника, который был расположен прямо напротив.

Чтобы понять жизнь Ван Гога в Арле, нужно внимательно рассматривать его картины. Они передают настроение художника, дают представление о его стиле жизни и людях, с которыми он общался. Я анализировала все его картины, пытаясь понять, когда, где и при каких обстоятельствах была написана каждая из работ этого периода его жизни, как получилось, что этот плодотворный год в жизни художника начался на такой оптимистической, мажорной ноте, а закончился трагично и безрадостно.

Владельцем расположенной в доме 61 по улице Пишо лавки мясника были Антуан Ребул и его сын Поль¹⁴. К моменту появления Ван Гога в Арле, в 1888 году, мясная лавка Ребула было хорошо известным заведением. На протяжении предыдущих двадцати лет это была не просто лавка мясника, но и так называемая charcuterie, то есть место, где изготовляли колбасы, солили и коптили мясо¹⁵. На картине мы видим, что в правом углу витрины висят колбасы и видна часть слова charcutier. В позапрошлом веке на юге Франции свежее мясо для еды использовали нечасто, потому что не могли его долго хранить. Солонину и копченое мясо готовили в лавках мясников, это мясо было доступным по цене и могло долго храниться. Практически все лавки мясников в Арле располагались внутри старых городских стен, поблизости от холодильника, где хранились огромные глыбы льда, который использовали мясники. Улица, на которой находился холодильник, называлась Glacieres, то есть «улица, на которой делают лед».

На переднем плане картины мы видим кованые решетки на окнах ресторана. Декоративный завиток в левом углу свидетельствует о том, что это не дверной проем, а именно окно. С правой стороны видна Х-образная металлическая кованая конструкция. Такие конструкции и по сей день используются в Провансе, для того чтобы оконное стекло не разбилось в случае, если порыв ветра захлопнет створку. В Провансе бывает сильный ветер, так что эта мера предосторожности совсем не лишняя. На картине изображена всего одна человеческая фигура, это фигура женщины, входящей в лавку мясника. На плечи женщины накинута зеленая шаль, и она приподняла подол, чтобы не испачкать платье брызгами жижи тающего снега. На тротуаре видны пятна тающего снега. Метеорологические сводки свидетельствуют о том, что снег шел не переставая четыре дня, а 25 февраля начался дождь. Сразу после приезда

Ван Гога погода оказалась совсем не южной. Я установила, что витрина лавки мясника выходила на запад, следовательно, зимнее солнце должно было ее освещать во второй половине дня, поэтому, учитывая снег и слякоть на улице и частично опущенные шторы, можно довольно точно сказать, когда именно и откуда художник написал эту картину. Полотно было написано 24 февраля 1888 года после обеда из ресторана отеля.

Приблизительно в то же время Ван Гог нарисовал свой первой портрет местной женщины – престарелой дамы. На картине изображена сидящая рядом с кроватью женщина, одетая в традиционное платье и с черным шарфом вдовы на волосах. Эту женщину Ван Гог встретил, скорее всего, в отеле. С большой вероятностью на полотне изображена Элизабет Гарсен (в девичестве По) – овдовевшая теща владельца отеля Альбера Корреля, которой в то время было шестьдесят восемь лет¹⁶.

Не будем забывать, что в наше время, пролистывая журналы, разглядывая картинки в Интернете и смотря телевизор и кинофильмы, мы видим гораздо более широкий видеоряд, чем люди, жившие в 1880-х годах. В нескольких магазинах Арля можно было посмотреть картины, но большинство из них было написано в классической манере. Выбор тем работ ограничивался главным образом изображением природы, историческими сюжетами, портретами и религиозной тематикой. Для жителей Арля сюжеты первых картин Ван Гога – вид из окна отеля и пожилая местная женщина – наверняка показались ультрасовременными. Население Арля было небольшим, и новость о том, что в городе поселился художник, быстро облетела город. Всего через несколько дней после приезда Ван Гога познакомиться с ним пришли первые местные жители. «Вечером в субботу ко мне пришли два художника-любителя. Один из них – бакалейщик, который торгует еще и материалами для художников, а второй – мировой судья, который произвел на меня впечатление человека умного и интеллигентного»¹⁷. Бакалейщика звали Жюль Арман, и в его магазине, расположенном в одном из соседних с отелем домов, продавался весьма ограниченный набор материалов для живописи. Судя по всему, месье Арман увидел, как Ван Гог рисует, сидя в ресторане отеля после обеда. Весной того года Ван Гог попросил содействия мирового судьи по имени Эжен Жиро для того, чтобы уладить один спор.

Несмотря на то что стояла не лучшая погода, снег постепенно начал таять, и Ван Гог стал выходить в близлежащие поля на пленэр. В марте задул сильный ветер, мистраль, отчего писать на природе стало очень непросто.

«Наконец сегодня утром погода улучшилась, но до этого мне все же привелось испытать, что такое мистраль. Я несколько раз выходил гулять по окрестностям, но ветер был такой силы, что не давал мне возможности работать. Небо было темно-синего цвета, и под яркими солнечными лучами растаял практически весь снег, однако ветер был таким холодным, что у меня все тело покрылось мурашками. Тем не менее я увидел много удивительно красивой натуры – руины аббатства на горе, поросшей оливковыми деревьями, сосной и падубом… Пока мне так и не удалось поработать в тепле и комфорте»¹⁸.

Художнику было непросто найти новых друзей и почувствовать, что местные жители его приняли. Ван Гог выделялся среди жителей Арля рыжими волосами, а также высоким ростом по сравнению с большинством прованских мужчин. Он был иностранцем, жившим в бедной

части города, населенной главным образом железнодорожными рабочими и крестьянами. Всего через несколько дней после приезда жители города начали узнавать его. Впрочем, это совершенно не значит, что общение с местным населением выходило за рамки обычных вежливых фраз, но появление Ван Гога в Арле коренные жители, бесспорно, заметили. Французам было сложно произносить его фамилию, и вскоре после прибытия в Арль художник писал своему брату в Париж: «В будущем в каталогах надо меня обозначать так, как я подписываю свои работы, а именно Vincent, а не Ван Гог, по той простой причине, чтобы люди были в состоянии произнести имя художника»¹⁹. Вскоре в Арле к нему стали обращаться не иначе, как «месье Винсент».

Одиночество Ван Гога в новом городе продолжалось недолго. В первых числах марта он познакомился с датским художником Кристианом Муриер-Петерсеном²⁰. Они разговорились, у них обнаружились общие парижские знакомые, и вскоре они начали вместе ходить на плеэры.

Датчанин жил всего в нескольких минутах ходьбы от Hotel Carrel в Cafe du Forum, расположенном на одной из главных площадей города²¹. Он бросил изучение медицины, решил стать художником и приехал в Прованс. Винсент писал брату Тео, что Муриер-Петерсен бросил учебу после нервного срыва: «Даже после приезда сюда он страдал от последствий нервного перенапряжения, которое было вызвано стрессом во время подготовки к экзаменам»²². Ван Гогу вообще нравилось, когда у его друзей обнаруживались «психические расстройства». Чуть позже он советовал Гогену обратиться к специалистам, потому что, по его мнению, Поль был «сумасшедшим»²³. Однако Кристиан совсем не был сумасшедшим. Он просто располагал достаточными материальными возможностями, чтобы попробовать себя как художник.

Вот как Кристиан описывал свою первую встречу с Ван Гогом в письме своему другу в Дании: «Я работаю над парой картин и общаюсь с очень интересным голландцем-импрессионистом, который поселился в городе. Сперва я подумал, что он просто сумасшедший, но сейчас мне кажется, что в его поведении и работе есть какой-то метод… Точно не помню его фамилии, кажется фон Прут или что-то типа этого»²⁴. Винсент написал брату в тот же день, что и датчанин своему приятелю: «Вечерами я общаюсь с одним милым молодым датским художником. Его работы сухие, корректные и робкие, но, поскольку при этом он человек молодой и умный, меня это нисколько не смущает»²⁵.

К сожалению, датчанин не объяснил, почему он сначала счел Ван Гога «просто сумасшедшим», но он оказался не единственным человеком, который придерживался по поводу Винсента подобного мнения. Ваг Гог мог производить странное впечатление по нескольким причинам – его поведение, манера говорить и одеваться были действительно эксцентричными. Судя по всему, датчанин, несмотря на то что «взбунтовался» против медицины, был человеком весьма консервативным. Ван Гог же был по своей природе свободным художником и как человек, недавно приехавший из Парижа, вел себя раскованно и одевался по столичной моде. На протяжении всей жизни Ван Гога одним из показателей приближающегося нервного срыва было постепенно возрастающее пренебрежение к своему внешнему виду. Иногда ему было совершенно безразлично, как он одет. Подобное поведение довольно часто встречается у душевнобольных. Многие неправильно считают, что Винсент одевался в плохую и изношенную одежду. Представление о том, что «сумасшедший» Ван Гог одевался, держался и вел себя, как бомж, появилось в 1910-1920-х годах²⁶. На самом деле все обстояло совсем не так. На автопортретах парижского периода Ван Гог хорошо и аккуратно одет. На юге Ван Гог зачастую выглядел, как настоящий денди. Он ходил в белом костюме и соломенной шляпе, а потом, подражая своему кумиру – художнику Адольфу Монтичелли, купил себе черный бархатный пиджак²⁷. Постепенно он начал одеваться, как жители Прованса, невзирая на то, что жителям города это могло показаться странным. Он стал носить одежду местных крестьян и на автопортрете с забинтованным ухом изобразил себя в пастушьей накидке.

Большая часть воспоминаний о Ван Гоге написаны после его смерти людьми, которые прекрасно знали о том, что у художника было психическое расстройство, поэтому сложно сказать, как его воспринимали современники. Очень часто его описывали как человека немного странного и склонного к необоснованной эйфории. Гоген упоминал о том, что у Ван Гога была необычная, индивидуальная и узнаваемая походка с очень быстрыми шагами. Ван Гог говорил быстро и с голландским акцентом. В 1886 году он потерял десять зубов, в результате чего его речь была невнятной, отчего, вполне вероятно, окружающим было сложно его понять²⁸. У него была странная привычка вплетать в речь отдельные предложения на английском, голландском и французском, после чего оборачиваться через плечо и шипеть сквозь зубы. В возбужденном состоянии Ван Гог мог, по словам одного современника, показаться «более, чем немного сумасшедшим»²⁹.

Несмотря на то что у Муриер-Петерсена изначально были некоторые сомнения по поводу Ван Гога, они подружились. Датчанин уже знал окрестности города, потому что ранее бывал и рисовал в этих местах, и они вдвоем стали выходить на длительные прогулки по окрестностям³⁰. В середине марта стало теплее, и появились первые признаки весны. Весна в Провансе – это постоянно меняющийся калейдоскоп самых разных цветов. В этих местах растет дикий миндаль, который начинает цвести в конце февраля. Кажется, что по мановению волшебной палочки за одну ночь деревья покрываются цветами. С каждым днем появляются все новые цветы – белые лепестки миндаля, розовеющие цветы персиковых деревьев, а потом белоснежные цветки абрикоса и груши, которые всегда цветут последними³¹. Весна нагрянула неожиданно, и Винсент пребывал в прекрасном расположении духа:

«Сегодня утром я писал рощу цветущих сливовых деревьев. Неожиданно подул сильный ветер, который вскоре стих, а потом снова усилился. Такое зрелище я наблюдал только в этих местах. В промежутках между порывами ветра маленькие белые цветы блестели в лучах солнца. Как это было прекрасно!»³²

В Париже у Винсента было не так много возможностей рисовать на природе, а техника импрессионистов, целью которой было поймать скоротечный момент и которой Ван Гог научился в столице, как нельзя лучше подходила для того, чтобы рисовать с натуры многочисленные сады вокруг Арля. Той весной Винсент написал семнадцать полотен с изображением цветущих деревьев. Сохранилась одна работа, принадлежащая кисти Муриер-Петерсена, которая была написана в тот же период времени. Художники, как писал датчанин, «начали работать вместе». Они встречались в их любимом кафе, после чего шли, «бросая вызов мистралю, чтобы рисовать сады»³³. Они работали, стоя рядом: Винсент сидел, а Муриер-Петерсен стоял перед мольбертом³⁴. Впрочем, это было далеко не единственным различием в их подходе к работе. Винсент использовал рамку кадрирования перспективы и, вполне возможно, пользовался ей во время работы в Провансе, а датчанин использовал самый современный прибор – фотокамеру. В то время фотографировали главным образом в студии, и только богатые люди могли себе позволить купить фотоаппарат.

Существует очень немного фотографий Винсента Ван Гога, и я втайне надеялась на то, что Муриер-Петерсен во время их совместных пленэров сделал снимок художника. В датском телефонном каталоге я нашла четырех людей с такой фамилией и написала им. Трое из них оказались потомками художника и ответили мне. Они сообщили, что после смерти Муриера-Петерсена фотографии продала на аукционе его невестка. Кто знает, может быть, мы когда-нибудь увидим новые фотографии Ван Гога³⁵.

Март 1888 года выдался ветреным. В том месяце было зафиксировано десять дней, во время которых дул сильный мистраль³⁶. Но Винсент приехал на юг, чтобы рисовать, и его ничто не могло остановить. Он нашел способ закрепить мольберт: «Я привязываю ножки мольберта к вбитым в землю колышкам и работаю. Здесь слишком красиво, чтобы этого не делать»³⁷. Ван Гог находился в дружеской компании, настроение у него было хорошим, и работа ладилась. «Повсюду начинают цвести миндальные деревья, – писал он Тео. – Дорогой брат, чувствую себя, словно я в Японии. Ничего более не скажу, только повторю, что я еще не видел всю красоту, которая здесь есть». Сестре Винсент писал так: «Я не жалею о том, что сюда приехал, потому что природа здесь божественно красива»³⁸. В первые девять недель пребывания в Провансе Ван Гог в бешеном ритме написал более тридцати работ.

Пасху в 1888 году отмечали 1 апреля. День выдался прекрасным и солнечным, и в городе было много приезжих. За два года до этого Пасха была объявлена государственным праздником, и люди со всех окрестностей собирались в Арле в приподнятом настроении. По всему городу для широкой публики были организованы аттракционы и концерты на открытом воздухе, и празднично одетый народ гулял в парках и на бульварах. Одним из аттракционов была первая в том сезоне коррида на римской арене. Винсент никогда раньше не видел корриды и решил ее посмотреть. «Пять человек с бандерильями и плащами бегали вокруг быка… Освещенная солнцем арена со зрителями выглядит удивительно красиво»³⁹. Впрочем, финал корриды оказался не самым захватывающим: перепрыгивая через барьер, матадор получил травму, и бой быков прекратили⁴⁰.

В испанской традиции корриды матадор отрезает ухо быка и дарит его самой красивой даме на трибунах. В 1938 году писатель Жан де Бекен высказал предположение, что ухо Ван Гога было «рождественским подарком» даме – «она попросила такой подарок и получила его. На аренах отрезанные уши быков дарят дамам в виде знака поклонения и внимания»⁴¹. В Провансе многие считают, что Ван Гог именно поэтому и отрезал себе ухо. Однако в письме Эмилю Бернару художник писал, что он «видел много быков, но никто с ними не сражался»⁴². Меня несколько удивили эти слова, которые я истолковала в том смысле, что Ван Гог наблюдал несколько прованских, или камаргских коррид, во время которых быка не убивают и не калечат. Я тщательно проверила информацию в архивах и обнаружила, что действительно во время пребывания Ван Гога в Арле проводились только прованские корриды. Получается, что Ван Гог лично не видел испанской корриды, следовательно, объяснение, что он отрезал себе ухо, имитируя поведение испанского матадора, не выдерживает критики⁴³.

На следующие выходные в Арль из находящейся поблизости коммуны Фонвьей приехал американский художник Уильям Додж Макнайт⁴⁴. Во время прогулки по городу он столкнулся с Ван Гогом и Муриером-Петер-сеном. У американца и Ван Гога был один общий знакомый – австралийский художник Джон Расселл, который и свел их в Париже. Муриер-Петерсен жил в 1887 году в коммуне Фонвьей, где и познакомился с Макнайтом⁴⁵. Вот что Ван Гог писал на не самом хорошем английском об этой встрече Расселу: «В прошлое воскресенье я встретился с Макнайтом и датским художником. В следующий понедельник планирую навестить Макнайта в Фонвьее. Наверняка его работы понравятся мне больше, чем его критические высказывания и взгляды, настолько узкие и отсталые, что вызывают у меня улыбку»⁴⁶. Если мы вспомним мнение Ван Гога о работах Муриера-Петерсена,

то сможем сделать вывод о том, что Винсент считал себя гораздо более актуальным, зрелым и самобытным художником, чем американец и датчанин. Вполне возможно, что эта точка зрения была основана на том, что Ван Гог был на несколько лет старше американца и датчанина, но мне кажется, что Винсент имел в виду свое мастерство и силу своего характера. Эти замечания свидетельствуют о высокой самооценке Ван Гога и его нежелании прислушиваться к взглядам окружающих. Эти особенности и черты характера со временем стали усиливаться. В последующие месяцы по мере ухудшения своего психического состояния Ван Гог перестал терпеть критику в свой адрес и вообще не выносил возражений.

23 апреля Винсент и Муриер-Петерсен отправились на один день в Фонвьей. В следующие выходные американец снова приехал в Арль, чтобы навестить коллег. Потом Макнайт написал письмо бельгийскому художнику Эжену Боху с предложением присоединиться к ним для того, чтобы создать небольшую художественную группу единомышленников⁴⁷.

Расхожее мнение о том, что Ван Гог чувствовал себя на юге Франции одиноко, ошибочно. Вокруг него были художники, и он находился в компании образованных и интеллигентных людей. Эжен Бох, который был наследником основателя существующей по сей день компании Villeroy & Boch, занимающейся производством керамических изделий, был типичным представителем окружения Ван Гога в тот период. Бох был образованным выходцем из верхнего эшелона среднего класса, независимым человеком, располагавшим собственными средствами. Через некоторое время Макнайт и Муриер-Петерсен уехали из Прованса, а Бох остался в Арле с Ван Гогом, который считал этого художника более талантливым и тонко чувствующим, чем остальные его новые друзья.

В июне Муриер-Петерсен решил вернуться на родину, и Винсент попросил Тео предоставить тому возможность пожить в квартире брата по пути в Данию. «Я все еще плотно общаюсь с датским художником, который в скором времени собирается домой. Он умный парень, верный друг, у него хорошие манеры, но вот работы у него очень слабые»⁴⁸. Датчанин был всего на пять лет младше Ван Гога, которому вскоре после их встречи должно было исполниться тридцать пять. Несмотря на снисходительное отношение Винсента к Муриеру-Петерсену, оба они занимались живописью приблизительно одинаковый период времени. Несмотря на то что Ван Гог при жизни не добился признания своего таланта, он критиковал всех художников, с которыми повстречался в Арле. Он был гораздо более талантливым, чем окружавшие его, и прекрасно это чувствовал.

5. Мир Винсента

Как я уже писала, в наши дни Арль значительно отличается от того, который знал Ван Гог. Части города, в которой он жил, так и не вернули изначальный вид после бомбежки в 1944 году. Поля и луга вокруг Арля, на которые художник ходил на пленэры, застроили жилыми районами. Но, к счастью, исчезло не все. Сохранились больница, в которой лежал Винсент, мост Ланглуа через канал Арль-Бук, и для привлечения туристов восстановили в старом виде фасад кафе, которое в свое время изобразил Ван Гог (стоит отметить, что мост сейчас перенесли, и он находится не в том месте, где был ранее).

Несмотря на внешние изменения города, стиль жизни его обитателей мало переменился. В Провансе люди живут просто и незатейливо, все подчинено смене времен года. Весной и летом воздух наполнен ароматом розмарина, тмина и фенхеля. Солнце светит практически каждый день, и люди живут, работают и едят на открытом воздухе. Здесь свежая и вкусная пища. В Провансе очень интересный свет – по утрам и вечерам кажется, что небо светится теплым, золотым сиянием, создавая удивительный визуальный эффект и усиливая краски и цвета. Я не видела ничего подобного в других странах и регионах, в которых мне доводилось бывать. А еще здесь потрясающие темнокрасные закаты.

Винсента очаровали эти края. Даже в наши дни жизнь в Провансе неспешная, а более ста лет назад ритм жизни был, скорее всего, еще более медленным. Арль – это полная противоположность Парижу. На узких улицах Арля плотными рядами стоят дома, люди знают своих соседей и с ними общаются. В Арле Ван Гог нашел тишину и спокойствие, о которых мечтал. В отличие от Парижа движение на дорогах было неплотное, и транспорт на улицах появлялся главным образом в ярмарочные дни. В то время добраться до близлежащих деревень можно было на дилижансах, которые ходили не очень часто, поэтому большинство людей передвигалось на лошадях, в повозках, а чаще всего пешком¹.

В полях стояла тишина, изредка нарушаемая на много километров разносящимися по равнине звуками паровозных свистков и перезвоном церковных колоколов, звавших к молитве. Трудовой день начинался с рассветом и заканчивался с заходом солнца молитвой «Ангел Господень»[2]. Увидеть молящихся на закате крестьян было делом совершенно обычным. В Провансе и по сей день сохранилось много так называемых oratoires — небольших алтарей или крестов, около которых молились. Мужчины уходили на работу в поля и на фабрики, а женщины занимались домашним хозяйством или работали прачками. Приличные женщины не уходили далеко от дома. Тем не менее уклад жизни постепенно менялся, и Прованс медленно, но верно оставлял в прошлом древние традиции аграрного общества.

В конце 1880-х годов в городе появился гарнизон зуавов[3]. Город все еще переживал последствия изменений после того, как через него прошла железнодорожная ветка Париж – Лион – Лазурный берег (PLM), строительство которой было окончено в 1844 году. С появлением этой трассы в город приехало много так называемых estrangers — чужаков. Вокруг вокзала и около депо выросли дома железнодорожных рабочих. Часть недавно приехавших людей осела за пределами старых городских стен и за Кавалерийскими воротами. В районе железнодорожного вокзала располагался Желтый дом, который снял Винсент.

Несмотря на то что в целом жизнь в те годы была непростой, в Арле можно было устроиться вполне прилично. Железнодорожные рабочие, которых называли Cheminots, передавали профессию от отца к сыну и поколениями работали, обслуживая железнодорожную ветку Париж – Лион – Лазурный берег. Многие из перебравшихся в Арль семей приехали из одной и той же деревни или одного района. В городе находились депо, в которых строили и ремонтировали поезда и вагоны.

Большая часть железнодорожных рабочих приехала в Арль из Севенн – горного района на юго-востоке Франции. Эти люди были протестантами². Протестантов в Арле стало так много, что они пригласили в свою церковь пастора Фредерика Салля, который подружился с Ван Гогом и оказывал ему помощь и поддержку после нервного срыва художника. Протестанты по своему внешнему виду сильно отличались от местного католического населения. Протестанты не одевались в традиционную одежду жителей Прованса и не говорили на местном провансальском диалекте. Несмотря на то что образование в школах Арля велось на французском языке, местные жители общались между собой на провансальском диалекте. Языковой барьер только подчеркивал разделение обитателей города на два лагеря.

В 1854 году в Провансе появилось поэтическое и литературное объединение под названием Felibrige. Входившие в это объединение деятели культуры были озабочены изменениями, которые несла селу индустриальная революция, и ратовали за сохранение региональных особенностей. Шла индустриализация Европы, и во многих европейских странах появились националистические движения. Впервые за всю историю существования местного диалекта в тот период начали печатать стихи и прозу на провансальском, а президент этого общества Фредерик Мистраль разделил с другим писателем Нобелевскую премию по литературе 1904 года[3]. Ван Гогу нравился неспешный и обстоятельный ритм жизни жителей Прованса, однако проявления национализма наверняка способствовали тому, что он начал все больше чувствовать себя чужаком.

Кроме языковых и культурных различий необходимо отметить тот факт, что католики и протестанты жили в разных частях города. Ван Гог был сыном протестантского пастора и в немалой степени поэтому поселился среди протестантов. Тем не менее для жителей своего района, по-французски quartier, Ван Гог, любивший Арль и не придававший большого значения классовым и религиозным различиям, был все же аутсайдером.

Необходимо отметить, что во многих смыслах общество Арля было самодостаточным и закрытым для чужаков. Многие пытались сохранить традиционный стиль жизни своих предков. В римском амфитеатре по выходным с Пасхи до конца октября проходили бои быков⁴. Быков пригоняли в город местные пастухи и хорошие наездники, и вход быков в город назывался Abrivado. Это было красочное зрелище, во время которого молодые люди стремились впечатлить девушек. Из других местных развлечений можно отметить концерты на открытом воздухе, театр и мюзик-холл под названием Les Folies Arlesiennes, бал, которым ежегодно отмечали День взятия Бастилии (14 июля), а также летом прогулки по паркам в выходные дни⁵. В общем, жизнь и атмосфера в Арле отличались от парижских, и это Ван Гогу очень нравилось.

В то время, когда художник не рисовал картины, он исследовал город и его окрестности, а также описывал в письмах Тео и сестре свои впечатления о том, что происходит в городе. Ван Гог очень любил читать газеты и в письмах неоднократно упоминал слегка левацкую газету L’Intransigeant. По воскресеньям он, скорее всего, сидел в своем любимом кафе и читал одну, а может быть, и все три выходящих в городе газеты. Ван Гог также очень любил книги. После переезда в Прованс он начал читать и перечитывать местных авторов, в особенности произведения Альфонса Доде, создателя ряда комических прованских персонажей, прототипы которых художник встречал на улицах города. В 1869 году Доде написал рассказ «Арлезианка»*, на основе которого Бизе создал оперу. Благодаря этим произведениям арлезианки прославились во всей Франции своей несравненной и таинственной красотой. В те годы многие арлезианки носили традиционную одежду. Даже в наши дни по торжественным случаям женщины одеваются в такие стилизованные наряды. Наиболее узнаваемой чертой традиционного облика является укладка волос, которые собирают на макушке и перевязывают вельветовой лентой. Широкий воротник платья шьют из плиссированного белого кружева или хлопка. Юбка – длинная с коротким шлейфом сзади. Этот костюм – не просто деревенская традиция, а то, что отличает католичек-арлезианок от чужаков – estrangers.

Ван Гог наслаждался свежим и чистым воздухом. Он признавался Тео, что деревня пошла на пользу его здоровью:

«Воздух здесь определенно прекрасный и идет мне на пользу. Я хотел бы, чтобы ты имел возможность продышаться здесь полной грудью. Местный воздух так хорош, что от одного небольшого бокала коньяка начинает кружиться голова. У меня нет средств на приобретение препаратов, стимулирующих кровообращение, к тому же алкоголь не так отрицательно влияет на здоровье»[4].

Ему нравились природа и воздух, а вот с питанием возникли некоторые проблемы. В конце XIX века в Провансе ели главным образом злаковые, а также местные овощи и фрукты. Как вы понимаете, такое питание сильно отличается от тушеного мяса с картошкой, распространенных в голландской кухне, или того, что художник ел в Париже. В Провансе употребляют в пищу много хлеба, бобов и чечевицы с большим количеством оливкового масла, отжатого из местного сырья. У Винсента и ранее случались проблемы с пищеварением, и они обострились сразу после переезда в Прованс:

«Если бы у меня был крепкий (мясной) бульон, я бы моментально почувствовал себя лучше. Это ужасно, я вообще не могу получить от этих людей самые простые блюда, которые прошу приготовить для меня. Во всех маленьких ресторанах одна и та же песня. Ну, разве так сложно сварить картошку? Но – нет, это невозможно. Здесь даже нет риса и макарон, а если они их готовят, то кладут туда слишком много масла, и получается ужасно. Если же они отказываются их готовить, то у них всегда есть на это оправдания: это блюдо будем готовить завтра, нет места на плите и так далее»⁷.

У меня ирландские корни, и я часто ем картошку. Прочитав строчки из этого письма, я подумала, что Ван Гог преувеличивал, и решила проверить его слова по записям продуктовых закупок городской больницы, чтобы понять, что ел Ван Гог, когда в ней лежал. В записях закупок больницы содержится четкая информация о том, какие продукты закупали и сколько на них тратили. Для нужд больницы регулярно покупали нут, бобы и рис, но картофель действительно ни разу не был упомянут⁸. Потом местные жители мне объяснили: в XIX веке картофель в Провансе выращивали, но до Второй мировой войны он шел главным образом на корм скоту.

Впрочем, неудобства и проблемы Ван Гога были связаны не только с питанием. Поль Гоген в своей автобиографии назвал Арль «самым грязным городом Юга». Вокруг города был прорыт соединенный с Роной канал под названием La Roubine du Roi, в который жители сливали отходы. Во времена Ван Гога существовал средневековый обычай выбрасывать все на улицу, по-французски tout а la rue, его запретили в 1905 году. В городских архивах сохранились жалобы ответственных за гигиену инстанций на то, что крестьяне используют воду из канала, «включая экскременты», для полива своих полей, на которых растят сельскохозяйственную продукцию для продажи⁹. Большинство жителей имело возможность пользоваться чистой водой (если водопроводные трубы не были подведены к дому, то воду можно было взять в ближайшем фонтане), но в 1888 году воду, взятую из Роны, никак не очищали. В Арле работали две общественные купальни, и по всему городу были установлены писсуары, так как в те годы туалет был далеко не в каждом доме¹⁰. Вот как писал об этом Винсент своему брату: