Вейн Суржевская Марина
– Батюшки! Чего теперь делать-то? А?
Было жутко произнести это, но отец не стал бы паниковать зря.
– Уходите.
– Да как же? А куда я корову? Кормилицу-то мою куда?
– Уходите, – глухо повторил Егор.
– Да неужто пропустят? Вона гарнизон какой! Да ты что такое говоришь! И не стыдно?
Егор побежал, в спину ему летели проклятия тетки Лозы. За углом сбавил шаг. От усталости и голода подташнивало.
У Карагарлицких не открыли, зря расшибал о дверь кулаки. Майор, конечно, в части. Талкина мать в школе, а сама Талка может носиться где угодно.
В соседнем доме вдруг закричали, и сразу же послышался размеренный мужской голос – радио выкрутили на полную громкость: «…атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города».
Быстро, к отцу!
Егор был почти в десяти километрах от городка, когда услышал за холмами густой шум. Метнулся к дороге и упал за кусты. Чувствовалось, как вздрагивает земля.
Первыми ехали мотоциклисты. В черной форме с серебряными нашивками, без касок. Как на параде. Следом – легкие «универсалы» с короткими хоботками пулеметов. Егор спохватился и начал считать. Шесть. И два танка. Прут, расплющивая дорогу гусеницами. Восемь грузовиков с солдатами, еще четыре закрыты тентами, что там – не разобрать. Замыкающими снова мотоциклы – четыре штуки.
На «командирских» – пятнадцать ноль семь.
Осела пыль, но Егор все лежал за кустами. Поглядывал, как движется минутная стрелка. И дождался. Со стороны Верхнелучевска послышались выстрелы. «Так вам, так!» – повторял Егор.
Он отполз к лесу. За березняком начиналась тропинка, которой пользовались, чтобы срезать дорогу к реке. Сначала вдоль оврага (можно выбрать тальник на удилище), потом на другую сторону по скользкому, поросшему мхом бревну. По вечерам в овраге распевал лягушачий хор и звенели комары. Сейчас тут стояла тишина. Бревно Егор проскочил с лету. Задыхаясь, взобрался на холм и кубарем скатился к воде.
Песчаный пляж сохранил следы босых ног и рубчатые отпечатки кроссовок. Валялись удочки, виднелся привязанный к колышку садок – в нем серебрились рыбьи бока. На выбеленной ветром коряге висела авоська с батоном и перьями зеленого лука. Трепыхалась, зацепившись за сучок, желтая Талкина косынка. Значит, ребята были тут утром. А потом? Вернулись в интернат? Тогда их наверняка эвакуируют, и Талка уедет вместе с матерью-учительницей. А ему, Егору, нужно остаться.
Присел на корягу, вытащил батон и сжевал половину, давясь сухой коркой. Вот ведь, война, а жрать все равно хочется. Вспомнился Макс, как стеснительно ординарец просил добавки. Мама улыбалась: «Мужчину с таким аппетитом приятно кормить». Как же так: Макса – и нет? Совсем нет!
«Не думать об этом», – приказал себе Егор. Связал одежду в узел, пристроил на голове и поплыл через реку. Обычно махнуть на ту сторону ничего не стоило, но сейчас руки еле шевелились. Слоистый глинистый берег с черными дырами ласточкиных гнезд медленно приближался. Отвесный, поросший сверху соснами, он казался неприступным. Наконец вода помутнела и пошла желтыми разводами. Егор, проваливаясь по щиколотки, выбрался на узкую полоску суши. Полежал, отдуваясь. Икры сводило судорогой. Сердце билось неровно, толчками. Уняв сердцебиение, Егор поднялся. Оделся, спрятав отцовскую бирку под грязной футболкой. По еле приметной тропке полез наверх, цепляясь за выступавшие корни.
Взобравшись, он огляделся. Над воинской частью дым стал редким, а в Верхнелучевске по-прежнему горели склады и, кажется, кирзавод.
Большая стрелка «командирских» придвинулась к пятерке. Прошло всего десять с половиной часов с того, как упала первая бомба, а зейденские войска уже подошли к городку. Ну как же так?!
Егор сбежал с холма, оскальзываясь на сосновых иглах, и двинулся в сторону границы. Шоссе обходил южнее, но все равно слышал, как проезжали мотоциклы и грузовики, странно редко для наступающей армии. Зло усмехнулся. Он не удивился, услышав стрельбу и разрывы гранат. Отец успел закрепиться в Старой крепости, а оттуда хорошо просматривается переправа. Вот только в нескольких десятках километров отсюда есть другое шоссе и другой, каменный мост…
Со стороны бывшего лагеря тянуло горелым.
Вскоре лес начал редеть, на холме показалась крепость. Егор устроился за кустами и долго всматривался. Между деревьями метались фигурки в черном, слышалась чужая отрывистая речь. Так, вон там окапываются. А там, кажется, пулеметная точка. Овраг у них за спиной.
Подняться оказалось делом трудным. Тело, чугунное от усталости, не желало слушаться. Зато страха не осталось, совсем. Подумалось только: глупо попасть под свои же пули. Егор полежал, уткнувшись лбом в сгиб локтя. Громко тикали под ухом часы. Когда они отмерили десять минут, рывком подтянул себя на руках и пополз к оврагу.
Спрыгнул, придерживаясь за гибкие ветки тальника. Чавкнула мокрая земля. Тут было прохладно и пахло сыростью, чуть слышно шумел ручей, скрытый слоем прелой листвы. Тальник прошуршал и сомкнулся над головой.
Выстрелы стали тише, потом гулко бахнуло, еще раз. Из танков, что ли? Стены не пробить, а ворота, Родька говорил, не так давно укрепили и обшили бронированным железом. Может, по амбразурам лупят? Все равно не возьмут! А чтобы раздолбать крепость сверху, нужна тяжелая авиация.
Егор раздвинул траву и нащупал край осыпавшейся каменной кладки. Судя по зарослям, об этой дырке не дознались. Лег на раскисшую землю и пополз, стараясь держать голову пониже. Сверху капало, затекало за шиворот. В носу свербело от затхлого воздуха. Свод наконец приподнялся. Егор встал на четвереньки, а потом и вовсе выпрямился. Пошел, придерживаясь за стену: земля, корни, склизкие камни. Сюда отзвуки боя не доносились, и казалось – наверху обычное лето, Талка загорает на башне, а ехидный Родька, подначивший пройти в одиночку подземным ходом, поджидает у ворот.
Свет ударил в лицо. Егор зажмурился и отшатнулся к стене.
– Стоять! Руки вверх! Кто такой?
– Не стреляйте! Это я, Егор Натадинель!
Фонарик отвели в сторону, но перед глазами еще долго плавали желтые пятна.
Глава 13
Егор пробовал загородиться от солнца ладонью, но оно просачивалось между пальцев. Вот черт! Открыл глаза. За окном – ровная гладь до самого горизонта, без намека на шторм. Сверкает и переливается. Охнув, Егор схватил часы. Проспали!
– Юрка! Подъем!
Сосед дрых, отвернувшись к стене.
Егор торопливо натянул штаны, взялся за майку, и в этот момент стукнули по раме. Илек, стоя на высоком фундаменте, задрал мордашку и спросил с интересом:
– А чего у вас ночью было, а?
Егор ответить не успел, появилась Хельга и легонько хлопнула малыша по затылку.
– Не твоего ума дела. Нате. – Она протянула в окно сверток.
В тряпице – несколько ломтей черного хлеба и порезанный крупными дольками огурец в крупинках соли.
– Спасительница! – обрадовался Егор.
Девушка усмехнулась.
– Кто там? – завозился Юрка. – Вставать, да?
– Давно пора.
– Ну, расскажи! – заныл Илек.
– Юрку спроси! – отмахнулся Егор. Куснул бутерброд и выскочил за дверь.
Берег был измят и сбит волнами, валялся мусор – коряги, ветки, дохлые рыбешки. Кружились жадные чайки, то и дело пикируя вниз. Между лодок ходили монахи. Тут же стоял лоцман, держал в зубах погасшую трубку и хмурил седые брови. Егор даже оглянулся, запоминая, чтобы потом нарисовать.
Размокшая тропинка скользила под ногами. Трава щедро делилась ночным дождем, и вскоре в кроссовках захлюпало. Егор по привычке прислушивался, но звонница молчала, отработав свое на рассвете.
На Красных камнях постоял, глядя на море. По гладкому проливу, похожему на мутное зеркало, плыли лодки. В последней, скорее всего, продукты, в первых двух – паломники. Что-то сегодня припозднились.
Егор снял майку, завязал на поясе и поспешил вниз. Теперь солнце светило в спину. Отдуваясь и тормозя пятками, спустился на берег. Захрустела под подошвами галька. Егор пробежал мимо приютского дома, решив сделать лишний крюк.
Когда он вспрыгнул на доски причала, уже подошли лодки. Монахи помогали беременной женщине, рядом хлопотал взволнованный муж. За ними стоял мужчина в серой рубахе и кожаном жилете, кажется, ему не терпелось сойти.
Деревянный настил кончился, упершись в скалистую гряду. Егор остановился и глянул на часы. Очень хорошо. Если учесть раскисшие тропки, почти как до ранения. Резко наклонился, проверяя, не начнет ли тянуть под лопаткой. Отлично!
Присев на корточки, плеснул себе на грудь и спину. Вода, взбаламученная штормом, еще не успела прогреться, и Егор поежился. Пожалуй, искупнуться не получится.
Он уже поднялся, когда услышал за спиной шаги. Путаясь в вороте, натянул майку на мокрое тело, подумав, что паломникам может не понравиться полуголый парень у входа в монастырь. Еще нажалуются Михаилу Андреевичу!
Мужчина – тот самый, что торопился на берег, – внимательно оглядел его с ног до головы, задержавшись на цепочке от отцовской бирки. На обычного гостя он походил мало. Может, отставной вояка в поисках покоя?
– Ты живешь в этом приюте?
Егор кивнул.
– Давно?
– Не очень.
На причале выгружали продукты. В нескольких шагах стоял парень лет двадцати пяти. Шапку он держал в руке, открыв волосы странного – пепел с серебром – цвета. Лицо у парня было напряженным. Он что, подслушивает?
– Ты ведь нездешний? – снова спросил мужчина.
Вот привязался! Главное, в голосе ни тени сомнения, что ответят. Нужна такому монастырская тишина, как индюку тросточка. Вон и нож под жилетом, несмотря на запрет.
– Допустим.
Взгляд у любопытного – фальшивого? – паломника стал ледяным.
– Разве отец-настоятель не воспитывает в вас почтительность? Как ты разговариваешь! – сказал, точно хлыстом щелкнул.
Егор промолчал.
– Из какого ты мира?
– Я не знаю, как он у вас называется.
– Верхний, нижний?
– Верхний.
– Кто из вейнов привел тебя сюда?
– Спросите у настоятеля! – огрызнулся, не сдержавшись, Егор. – Извините, я тороплюсь.
– Я спрашиваю у тебя.
– А я уже ответил.
Он круто развернулся и полез на склон.
– Стой!
Повелительный голос ударил в спину. Егор обернулся. Мужчина смотрел на него, чуть запрокинув голову.
– Я не закончил. Подойди сюда. Немедленно!
На миг стало страшно. Что за черт! Люди же кругом! Вон лодки заканчивают разгружать. Приютская малышня возле мешков крутится, на них покрикивает Рамиль, его рыжая макушка блестит на солнце, как новенькая менка. Деревенские с лоцманом разговаривают, Хельга рядом пристроилась.
– Чего вам надо? – повысил голос Егор, и тут заговорила звонница, созывая на литургию.
Паломники в сопровождении монахов потянулись наверх. Егор попятился, споткнулся о ступеньку и только тогда рискнул повернуться к чужаку спиной. В три прыжка догнал толпу, затесался в середку и глянул через плечо. Мужчина вернулся на причал, к нему подошел светловолосый и что-то сказал взволнованно.
– …слышишь?!
Егор вздрогнул. Рядом шагал Рамиль.
– Оглох, что ли? – Рыжий деловито почесал затылок и, не дожидаясь ответа, сообщил: – Вроде сметану привезли. И масло.
– Угу, – рассеянно отозвался Егор.
На службу он не пошел, но, вопреки обыкновению, задержался возле раскрытых дверей. Внутри горели огоньки, слышался голос отца Михаила. Паломники стояли торжественные, среди них был и тот, с берега. Крестился размашисто. Светловолосый рядом с ним нервничал, метался взглядом от иконы к иконе.
Вынесли чашу для причастия. Егор тихонько отступил в тень и сбежал по лестнице. Посмотрел снизу: следом никто не вышел. Может, зря он всполошился? Подумаешь, спросили про приют! И мало ли зачем человеку оружие?
Но почему-то тянуло обернуться, пока спускался по обрывистому склону в овраг.
На дне в прохладном сумраке белели мишени. Покачивал ветвистыми рогами деревянный олень, подвешенный на веревках. Колыхались разноцветные ленты, отвлекая внимание от черной метки на щите. Егор натянул куртку, приладил колчан на пояс. Он проверял тетиву, когда по тропинке сбежала Хельга и сразу заявила:
– Спорим, я тебя сегодня обойду?
Егор хмыкнул.
Стрельбы ему нравились. Пусть не винтовка, но в некоторых случаях и арбалет может пригодиться. Например, тишком снять часового.
Пришел наставник, ведя за плечо маленького Илека. Следом спустился Рамиль, последним – Юрка.
– Ну, начнем, благословясь, – перекрестился отец Яцек.
Егор выиграл у Хельги три очка. Он смог бы и больше, но, шумно цепляясь рясой за ветки, в овраг скатился послушник.
– Отец Михаил вызывает Егора и Юрия. Срочно! Ждет в своем кабинете!
Странно. Зачем они вдвоем-то понадобились? Нахлобучку дать за то, что проспали? Ерунда! Не станет Михаил Андреевич из-за таких пустяков срывать посреди занятий. Егор нехотя разрядил арбалет. Юрка попытался вернуть оружие так, с болтом, и был отруган.
Выбравшись из оврага, они поднялись к монастырской стене и пошли по узкой тропинке. Внизу, невидимые за кустарником, бродили козы. Изредка стукало ботало.
Юрка сказал негромко:
– Может, Дан вернулся?
«Или Грин!» – подумал Егор, прибавляя шагу.
Солнечный свет лился сквозь витражи, расцвечивая радугой скатерть. Жрица прикрывала кошачьи глаза ресницами. Оун сидел к окну боком, его щека отливала зеленью. Старейшина Тирий прятался в тени. Дан сдвинул бокал, и светлое виноградное вино окрасилось алым. Кстати, весьма и весьма недурственное.
– Забыл сказать…
Дан, понизив голос, нагнулся к столу, и Оун машинально повторил его движение.
– У меня ведь есть смягчающее обстоятельство. Я предпочел вас, а не ареров.
Звякнула вилка, отброшенная главой Воинского Совета. Дан ухмыльнулся: приятно сознавать, что Йорина удерживает своего пса на коротком поводке.
– С утра опять приходил Рей Сенис, сын Дика, – проговорил Тирий, повернувшись к жрице.
Йорина молчала. Она неторопливо резала мясо, аккуратно отделяя кусочек за кусочком. Вспыхнул, попав в солнечный луч, драгоценный перстень. Тирий вздохнул, глядя на ее руки:
– Иногда людям нужна просто надежда.
– Фальшивая, – перебил Оун.
– Надежда не бывает фальшивой, она либо есть, либо ее нет. Йорина, может…
– Нет.
– Все равно узнают, рано или поздно, – сказал Оун и с ненавистью глянул на вейна.
Тот парировал:
– По большому счету – не я корень ваших проблем. Надо было придавить пацана еще в колыбели. Или поменьше кое-кому трепать языком.
Жрица устало провела ладонью по лицу. Кольца на ее пальцах сидели свободно, того и гляди, соскользнут. «Она похудела», – заметил Дан. Запали щеки, острее проступили скулы. И еще страшнее стали глаза.
– Я встречусь с Сенисами через час в Мозаичном зале. Ты, – Йорина посмотрела на вейна, – пойдешь со мной.
Он скривился:
– Ну и кого мне придется пожалеть на этот раз? Котенка с перебитой лапкой?
Оун начал вставать, и Дан с опаской подумал: а так ли уж короток поводок? Но жрица тронула гиганта за руку, и тот сел. Положил на скатерть кулаки. Вейн невольно на них покосился.
– Жена Рея уже выкинула одного ребенка, – пояснила Йорина. – Сейчас носит второго. Без благословения Двуликого у нее мало шансов разродиться.
Дан промокнул губы салфеткой. Шэт, какую все-таки гадость подают к столу первых лиц Йкама. Вино кислое, точно уксус.
– Кстати, – сказал он, отодвигая тарелку. – А какие гарантии? Допустим, – подчеркнул это голосом, – я верну дар Двуликого. И? Мне тут же оторвут голову?
– Мое слово, – произнесла жрица.
– Негусто.
– Ты!.. – снова вспылил Оун, и Дан торопливо поднялся.
– Все, уже ухожу. Благодарю за изысканную трапезу. Эй, где моя верная тень?
От стены отделился человек. До этого он стоял так неподвижно, что был совершенно незаметен.
Дан вышел из обеденного зала. Ури беззвучно держался за спиной.
За водопадом – одним из многих, пронизывающих дворец, – коридор раздваивался, предлагая выбор: по узкой лестнице, вырубленной между каменными стенами, или в обход, террасой. Вейн открыл правую дверь. Ветер раздул воротник рубашки и тронул перья на амулетах.
Внизу шумели деревья. Дан частенько посматривал на них, он не боялся высоты. Но стоило поднять голову, и утыкался взглядом в горы. Острые, с белыми шапками ледников и пушистыми облачными воротниками – Шэт бы их побрал! Окружен, точно мышь, посаженная в коробку, и сколько ни ищи, нет выхода. В таких местах могут жить только сумасшедшие. Проще понять жузгов, что кочуют в межсезонье, чем йоров.
Свернул за угол, и снова, в который раз, екнуло сердце. Храм Двуликого соединял несоединимое – несокрушимую мощь и нежную плавность линий. Он был, как и статуя, един в двух лицах: мужском и женском. Чудо на скучных улицах Йкама. Даже тут, в столице, дома строили без изысков – один-два этажа, стены попрочнее и плоская крыша. Только храм парил над городом. Купол – четыре сомкнутые ладони – обещал покой и защиту всякому, ступившему под его своды.
Но сейчас храм закрыт.
Вейн постоял, облокотившись на перила. Ветер трепал волосы, бросал пряди в глаза. Чужой ветер с чужими запахами.
Поначалу Дан обрадовался, когда понял: не станут рвать на куски, по морде и то не дадут. Нельзя. Дар Двуликого ушел через его руки и должен вернуться не запятнанным болью и страхом. Покуражился несколько дней, с удовольствием подразнил Оуна. Но потом Йорина – хитрая дрянь! – измыслила, как поиграть на нервах. Видит пресветлая Иша, подвал и колодки были бы честнее.
Вейн со злостью оттолкнулся от балюстрады и глянул через плечо: тут ли охранник. Ури, конечно, никуда не делся, но Дан впервые захватил его врасплох. Ненависть в глазах стража заставила отступить. Прижался спиной к перилам, отчаянно жалея, что под рукой нет хотя бы ножа. Мгновение – и Ури опустил ресницы, снова превращаясь в безучастную тень.
Пахло свежевымытыми полами, на темных от воды досках лежали домотканые половики. Двери в свечную лавку распахнули настежь, приглашая паломников. Конечно, утренний приставала еще не уехал. Приценивался небрежно к ладанке. А вот и второй, светловолосый. Он посмотрел на мальчишек и снова отвернулся к прилавку.
– Ты чего? – удивился Юрка, когда Егор задержался на лестнице и осторожно покосился вниз. – В шпионов играешь?
– Ничего, пошли.
У кабинета, не сговариваясь, остановились. Юрка торопливо пригладил вихры. Егор одернул под курткой футболку. Прислушался, надеясь различить голос Грина.
– Нет там никого, – сердито сказал Юрка и постучал: – Можно?
– Да, мальчики.
Михаил Андреевич был один.
– Садитесь.
Егор опустился на диванчик и ковырнул медную шляпку обойного гвоздика. Боль под ногтем приглушила разочарование.
– Ко мне приходил староста. За день до шторма в деревне появился паломник, которого больше интересует не монастырь, а живущие при нем дети. Да и на паломника он не очень-то похож.
Егор поднял голову:
– Такой, в кожаном жилете?
– Ты разговаривал с ним?
– Ну. На берегу ко мне привязался. Про приют спрашивал и откуда я.
Священник нахмурился.
– Этот человек ищет мальчика пятнадцати лет. Темноволосого. Из верхнего мира. Который не так давно появился в монастыре. У мальчика на лице отметина.
Егор машинально ковырнул вмятинку на подбородке – и уловил похожее движение: Юрка почесал ожог под глазом.
– Мальчик носит амулет.
Хвататься за бирку Егор не стал, а Юрка тронул камушек сквозь футболку.
– То есть кого-то из нас? Тогда его, – Егор кивнул на соседа. – У меня в вашем мире врагов нет.
– Почему ты сразу подумал о врагах?
Егор пожал плечами:
– Не знаю. Как-то… не похоже, чтобы он с добром.
– Юра? – повернулся Михаил Андреевич.
– А чего? Это у Дана какие-то темные делишки, а я чист, как стеклышко!
– Ты уверен?
– Конечно! Я на Середине всего ничего. Кому я сдался?
– Ты слышал, видел или мог узнать то, что не должен. Юра, я не настаивал, но сейчас прошу – расскажи, где, как познакомился с Даном. Поверь, этот приезжий очень сильно меня беспокоит.
– Да ничего такого не было!
– Юра, пожалуйста.
– Ну… я просто хотел в Бреславль, и все. Пока межсезонье не закончилось. Часы предложил, а Дан говорит: нет, только слугой. Я не то что слугой, грузовым ослом пошел бы.
Егор слушал и не знал, верить или нет. Как в книжке! Цитадель, степняки, летающие платформы… И лишь когда Юрка коснулся ожога на лице, спохватился – все произошло на самом деле.
– Спихнул меня Грину. Обещал, что вернется. Ага, два раза, – буркнул Юрка и замолчал. Мельком посмотрел на Егора.
Михаил Андреевич – это было заметно – огорчился.
– Да, – сказал он, – не думал я, что Дан способен на такое. Могу только извиниться перед тобой, Юрий.
Тот растерялся:
– Вы-то тут при чем?
– Я – его воспитатель и своей вины не снимаю. Впрочем, не ко времени разговор, вернемся к нашим делам. Полагаю, пришли все-таки за Юрием. Но, Егор, уехать придется вам обоим.
– Никуда я не поеду! Я Грина жду!
– Алекс найдет тебя. Я отправлю вас в дальний скит, с дорогами к нему плохо, но узел есть.
– Да с какой стати?
– Описание подходит и к тебе.
– Ну и что? По нему хоть из каждого приюта по трое греби!
– Ты не прав. Но главное не это, а то, что я не могу вас защитить. Здесь малыши…
– Вот именно! А меня этот «паломник» уже видел. Решит, что где-нибудь спрятали, и?
– Скажу, что сбежали и выходка Юрия, с узлом, была пробой сил. В крайнем случае позволю обыскать монастырь.
– Но, Михаил Андреевич!..
– Послушай меня. Староста, мужик тертый, углядел: пришлый носит наручень. И вот тут, – настоятель коснулся тыльной стороны запястья, – выдавлен рисунок. Староста специально… к-хм, девицу подослал, чтобы рассмотрела. Кулак. Знак наемников и палачей из рода ареров. Вам лучше переждать где-нибудь подальше. Недельки через две вернетесь. Это всего лишь небольшая отсрочка.
Полмесяца?!
– Егор, так надо. Нам всем спокойнее будет. Я прошу тебя.
Черт возьми!
– Ладно. Поеду. Но только на две недели.
– Вот и хорошо. Значит, договоримся так: я вызвал вас, чтобы отчитать. Был вынужден отлучиться, вы воспользовались случаем, нашли ключ и ушли через узел, – настоятель кивнул на запертую дверь.
Юрка шмыгнул носом, принюхиваясь.
– Михаил Андреевич! – возмутился Егор. – Я бы ни за что не стал шарить у вас в кабинете!
– Но они об этом не знают. Вещи придется оставить – странно, если б вы явились ко мне готовыми к путешествию.
Егор пожал плечами. Куртка при нем, часы на руке, а больше ничего и нет. Только рисунки жалко.
– У меня в сумке деньги, – подал голос Юрка. – Их-то можно тишком вынуть? Мало ли что.
– Конечно, принесут.
Отец Михаил перевел взгляд с одного на другого.
– Ну, помоги вам Всевышний.
Йорина велела подготовить Гранитный зал. Ни одно другое убранство не подчеркнет блеск золота и драгоценных камней так, как глухие серые стены, на которых развешаны простенькие светильники. Вроде бы в беспорядке, но на самом деле место для каждого выбирали зодчий и ювелир. Пол – каменные плиты, не украшенные мозаикой. Мебель темного дерева, никакой яркой обивки. Все очень просто.
Коридоры, ведущие к Гранитному залу, охраняли лучшие воины дворцовой стражи. Их лица оставались бесстрастными, когда жрица проходила мимо, прижимая к груди шкатулку.
Оун и Тирий уже сидели на своих местах. Увидев Йорину, главы Воинского и Совета Старейшин одинаково нахмурились.