Чистилище для невинных Жибель Карин
Еще один шаг назад.
На этот раз Рафаэль двинулся на нее. Между ними по-прежнему было не больше метра.
Она вытянула перед собой поднятые руки. Как если бы это могло остановить пулю или удары этого чудовища.
Он смотрел, как она погружается в страх, словно в зыбучие пески. Без удовольствия и сострадания.
— Не убивай меня! — наконец взмолилась Кристель.
Его глаза были немы — невозможно догадаться, что он с ней сделает.
— Ты любила его?
Она удивилась, услышав его голос, и замерла с открытым ртом.
— Ты действительно любила его?
— Да.
— Тогда ты должна испытывать единственное желание… Соединиться с ним.
Рафаэль открыл дверь. Он не знал, чего ожидать.
Его взгляд медленно шарил по комнате. Пока наконец он не увидел ее, прижавшуюся к стене в углу спальни. Между кроватью и шкафом.
Сандра сидела, подтянув к животу колени, обхватив их руками и уткнувшись в них лбом.
И раскачивалась, словно маятник: вперед — назад.
Он подошел, она наконец подняла голову. Увидела кровь на его лице, на руках. На рубашке и штанах. Кровь повсюду. Его кровь, смешавшаяся с кровью его жертвы.
Он был страшен.
Сандра снова представила разлетевшуюся прямо у нее на глазах голову Фреда. Так же, как вскоре ее собственная?
Она буквально ощутила, как пуля коснулась ее, прежде чем завершить свой путь в стене напротив окна.
Она снова увидела падающее тело. Так же будет вскоре с ее собственным?
Она заползла в этот темный уголок. Вжалась в стену, не умея раствориться в ней. Она дрожала, стонала.
Впрочем, она знакома со смертью.
Даже очень.
Рафаэль присел возле нее:
— Ты ранена?
Он заметил следы, оставленные на ее лице осколками стекла.
Царапины, не более того. Быстро пройдет.
Он разглядел страх, запечатлевшийся в ее глазах. А вот это не пройдет никогда.
— Пойдем со мной.
Рафаэль взял ее за руки, оторвал от пола.
— Нет… Нет! Не прикасайся ко мне!
Чтобы заставить ее покинуть комнату, ему пришлось применить силу.
— Нет!
Он втолкнул ее в столовую, она опустилась на скамью возле стола и сразу перестала кричать.
На диване сидел обессилевший Вильям. С замкнутым видом.
Потусторонним.
Кристель была привязана к креслу. Запястья скотчем прикручены к подлокотникам, щиколотки — к ножкам. Остановившийся взгляд.
Отсутствующий.
Рафаэль запер спальню на два оборота. С разбитым стеклом эта комната должна быть заколочена. К счастью, в этом доме на каждой двери есть замок.
Очень практично.
Рафаэль вручил «глок» младшему брату:
— Если одна из них хоть шевельнется, прикончи ее. Понятно?
Вильям не отвечал, поэтому, повысив голос, Рафаэль повторил:
— Понятно?
— Да.
Рафаэль выскользнул на лестницу, которая неожиданно превратилась в путь воина. Боль ударила в голову, в кишки, в предплечье.
Поднявшись на второй этаж, он направился прямиком в ванную и по дороге полностью разделся, оставляя позади себя свои вещи.
Надо будет сжечь их.
Рафаэль вошел в душевую кабину, поспешно повернул кран.
Смыть кровь, поскорее. Кровь и ошметки плоти.
Вода показалась обжигающей, у него вырвался крик. Он долго стоял под горячей струей.
Вода стекала ему под ноги, такая красная.
Алый водоворот бурлил у него в голове.
— Что будем делать с Крис? — вполголоса спросил Вильям.
Братья сидели в кухне, Рафаэль не спускал глаз с пленниц в соседней комнате.
Две женщины в его власти.
Будь он извращенцем, был бы на седьмом небе от счастья.
Однако он, скорей, в аду. Впечатление, будто оказался с двумя громоздкими свертками в руках. Да вдобавок еще и незаконно присвоенными.
— Понятия не имею, — признался он.
Перед Вильямом стояла чашка кофе. Лоб у него вспотел, глаза лихорадочно блестели.
— Валить надо, Раф. Слишком давно… мы здесь торчим.
Ему даже говорить было трудно.
— Сегодня ночью, — ответил Рафаэль. — Ты как?
— Надеюсь, справлюсь… Смотри, недавно мне ведь удалось подняться…
— Форс-мажорные обстоятельства, братишка. Ты едва держишься на ногах.
— Пройдет. Непременно.
— А сейчас, пока ты не потерял сознание, тебе лучше бы вернуться в постель. Если хочешь, я помогу тебе подняться по лестнице. Наверху теперь две свободные спальни.
— Нет, прилягу на диван. Так я смогу помогать тебе следить за ними.
Вилли встал, и у него сразу закружилась голова. Он ухватился за стол, закрыл глаза:
— Мать твою, неужели опять…
Рафаэлю пришлось проводить его до дивана. Он обратился к Сандре, как если бы говорил со своей собачонкой:
— Займись-ка им, что-то ему неважно.
Ветеринар отметила, что температура резко подскочила. Она приготовила новую микстуру и с трудом заставила Вильяма проглотить ее.
Рафаэль присел на одну из скамей, прямо напротив Кристель, которая смотрела на него ненавидящим взглядом.
— Это мне пришла в голову идея сбежать с драгоценностями, — неожиданно заявила она.
Ее первые слова с тех пор, как братья привязали молодую женщину к креслу.
— Это я захотела! — ожесточенно повторила она.
Рафаэль даже не потрудился ответить.
— Так почему ты меня не убил, а?
Вместо ответа она получила слегка презрительную улыбку.
— Это я захотела, а не Фред! — упорствовала молодая женщина. — Я сказала ему, что мы не можем оставаться с такими ничтожествами, как вы! В любом случае вы тоже скоро сдохнете!
Вооружившись рулоном скотча, Рафаэль подошел к ней. Оторвал зубами кусок клейкой ленты.
— Ты меня слышишь, кусок дерьма? — успела выкрикнуть Кристель. — Твой ублюдочный братец скоро сдохнет!
И получила пощечину, от которой у нее перехватило дыхание. Рафаэль заклеил ей рот скотчем, затолкал кресло в примыкающий к столовой маленький кабинет и захлопнул дверь.
Рафаэль, 16 лет
Рафаэль дышит часто.
Слишком часто.
А ведь он поклялся, что не будет бояться.
Что больше ничто не заставит его бояться.
Он хватается за свое оружие, натягивает балаклаву. Толкает дверь, потрясает ножом.
Обычный нож. В руках шестнадцатилетнего мальчишки.
Почтовая служащая выпученными глазами смотрит на возникший на пороге силуэт. Она поднимает руки, вскакивает со своего кресла и отступает, чтобы прижаться к стене.
Если бы она знала, что ему тоже страшно…
Может, даже больше, чем ей.
— Бабки!
Бабки. Эти кусочки мятой бумаги, которым придают такое значение.
Бабки. Самый обольстительный обман.
Худший серийный убийца.
— Бабки давай, быстро! — своим зычным голосом кричит Рафаэль.
Молодая женщина открывает кассу, поспешно хватает несколько валяющихся в ящике купюр и кладет их на прилавок.
— Это все, что есть! — шепчет она, снова отступая к стене.
Рафаэль завладевает добычей и стремительно убегает.
По пути бросает балаклаву и нож в мусорный бак и продолжает бежать, как будто сама смерть гонится за ним.
Долгие километры.
И только спустя полчаса, едва переводя дух, он наконец останавливается.
Пересчитывает банкноты.
Пятьсот пятьдесят франков.
Первый налет. Первый гонорар артиста.
Само собой, ничтожный.
И все-таки Рафаэль улыбается.
Руки у него дрожат.
Они больше никогда не будут дрожать.
Глава 18
Продержаться еще полтора часа. Потом она будет свободна.
Склонившись над своим листком, Джессика молча проклинала математику.
Во-первых, зачем это надо?
Считать, согласна. А еще?
Все эти формулы, теоремы… Мука, изощренная пытка, в стародавние времена придуманная неведомым палачом. На редкость изобретательным.
Ей постоянно повторяют, что все, что она здесь изучает, когда-нибудь пригодится ей в жизни. Что все, что ей насильно вдалбливают в голову, необходимо, чтобы смело встретить будущее.
Но математика… Для чего все-таки она ей потом пригодится?
Она тщетно размышляла, но так ничего и не придумала.
Цифрам Джессика всегда предпочитала слова. Они настолько поэтичней. Настолько прекрасней. Настолько благородней, богаче и изящней. Настолько более волнующи.
Никому не приходит в голову объясниться в любви цифрами.
И цифрами не зовут на помощь.
Только словами. Или жестами. Глазами и словами.
Мы мечтаем словами. Цифрами мы считаем.
Время, часы, минуты. Которые проходят слишком быстро или слишком медленно.
Мы считаем оставшиеся до начала занятий дни каникул. Годы, отделяющие нас от смерти. Деньги, которые не можем потратить.
Или исчезнувших дорогих нам людей.
Так что Джессика не понимала. И тонула в этом океане вероятностей, задыхалась под этой лавиной алгебры, захлебывалась этими лишенными смысла множествами.
И Джессика сбежала. Из этого класса, из этого коллежа, из этой жизни.
Она ушла. В будущее, навсегда.
До того, как ей исполнится двадцать. А это так далеко. Почти недостижимо, как линия горизонта, до которой никто еще не добрался.
Но нет, она неминуемо достигнет своих двадцати.
Удивительно, но с четырех лет ей казалось, будто смерть где-то рядом, а вот ее двадцатилетие очень далеко. Странный парадокс.
Она будет студенткой — разумеется, факультета литературы. Или иностранных языков. А может, искусствоведения.
В общем, какого-нибудь престижного факультета.
Профессия? Институт? Актриса, журналистка?
Она пока не выбрала.
Все, что угодно, только не математика, не точные науки — никаких цифр и формул.
У нее будет собственная крошечная квартирка в городе, в которой она, возможно, поселится с подружкой. И конечно, машина.
Она будет красавица, все мужики окажутся у ее ног.
Она будет свободна. Сможет позабыть про тригонометрию, навсегда изгнать из памяти Пифагора и Фалеса Милетского.
Раз, два, три… Она уже вообразила свое будущее.
Мы всегда верим, что потом будем свободными. Однажды. Наверняка. Возможно.
И Джессика не являлась исключением из правила.
Сидя возле окна и вперив взгляд вдаль, она улыбалась. Позабыв про почти девственный листок бумаги, который как будто насмехался над ней, грозил.
Кто-то из одноклассников кашлянул, и Джессика вернулась с небес. Вынужденное приземление на чистую страницу. Жесткая посадка.
Время неумолимо шло вперед; результат с каждой минутой становился все хуже.
Но даже если бы Джессика располагала целым столетием, она все равно не знала бы, что еще прибавить.
Это же китайская грамота. Или яванская. Какой-то внеземной язык.
Она поднимает голову и решается исподтишка глянуть влево.
На Лукаса. Даже его имя прекрасно.
Он очень сосредоточен, как будто ему есть что писать. И даже много. Надо бы договориться, чтобы он давал ей частные уроки. Тогда, может быть, она достигла бы заметного прогресса!
Заметив, что на него смотрят, Лукас слегка повернул голову и послал своей обожательнице едва заметную улыбку. В которой было нечто жестокое. Нечто презрительное.
Сердце Джессики сжалось, от боли она выпустила из пальцев ручку, которая упала на серый пол. Училка подняла глаза, нахмурилась и сразу же вернулась к проверке заданий. Джессика покраснела, подняла ручку, а ее глаза вновь скользнули по белой странице.
Безнадежно белой…
Катастрофа.
Как она сообщит о провале, когда вернется домой? Родители снова станут орать, это уж точно. Они будут так разочарованы…
На какое-то мгновение Джессика представила, что не пойдет домой.
Уедет. Далеко. На этот раз по-настоящему уедет.
Чтобы не подвергаться больше родительскому гневу. Чтобы больше никакой математики и всего остального.
Но ведь они будут ужасно горевать, если она вот так вдруг исчезнет. Бесследно. Это наверняка их убьет.
Кстати, и ее тоже.
Они иногда и правда ругают ее. Но они ее любят. Это она точно знает. Это очевидность, которая ободряет, защищает ее.
Время истекло, положите ручки!
Училка собрала работы, Джессика была готова разрыдаться.
Прозвенел звонок, в классе раздался шум голосов. Джессика сложила портфель и присоединилась к Орели, которая с радостной улыбкой уже ждала ее в коридоре.
Орели здорово въезжает в математику.
— Ну что?
— Завалила! — вздохнула Джессика. — Родители меня убьют!
— Да нет же!
Орели обняла подругу за плечи и по набитому битком коридору увлекла ее в школьный двор.
— Не волнуйся! Они просто попытаются вправить тебе мозги, а потом успокоятся.
— Черт, я умру! Говорю тебе, вот честное слово!
— Да ладно! Прекрати, Джесси… Ничего ты не умрешь! Too young to die, baby![3]
Орели насмешничала, чтобы разрядить обстановку.
Она распевала во все горло: Too young to die… Too young to die, baby!
Вечно она то поет, то хохочет, эта Орели. Джессика никогда не видела, чтобы подруга плакала.
А ведь причины для слез у нее были. И немало.
У нее нет ни родителей, ни родственников. Ее бросили сразу после рождения, и она живет в приюте вместе с другими подростками.
В небольшом современном учреждении, расположенном через две улицы от дома Джессики.
Орели побывала уже в трех приемных семьях.
В первой она хотела бы остаться до совершеннолетия. Но какой-то придурок изопеки решил иначе и насильно вырвал ее из объятий приемной матери.
Кажется, они были невероятно привязаны одна к другой.
Ее пребывание в двух следующих семьях было отмечено серией побегов.
И завершилось попыткой самоубийства.
Так что в конечном счете Орели выбрала приют. А дважды в месяц она проводит выходные в семье Джессики.
Орели для Джессики вроде старшей сестры, которой у нее нет. Между ними всего год разницы, но в таком возрасте это важно.
Они учатся в одном классе, потому что Орели оставалась на второй год.
Нормально, когда у тебя позади такое…
Кстати, она отлично справляется, и Джессика не может не восхищаться ею.
Несмотря на проваленную контрольную по математике и насмешливую улыбку Лукаса, она тоже принимается петь.
Too young to die, baby!
Глава 19
Час пробил.
Колокол тоже. На ближайшей церкви.
Джессика и Орели на несколько минут задержались возле коллежа, чтобы поболтать со стайкой одноклассников. А потом наконец решили вместе отправиться домой.
— Зайдешь ко мне? — предложила Джессика.
— О’кей! Только ненадолго, иначе Марсиаль опять будет ругаться.
Читать бесплатно другие книги:
