Секта с Туманного острова Линдстин Мариэтт
От бега София запыхалась и вспотела, волосы растрепало ветром. Сердце у нее радостно забилось, когда она увидела в гамаке Карин. Волосы у той были заплетены в две толстые косы, на фоне голубого платья пылал загар. Она сразу заметила Софию, посмотрела на ее кеды, потом перевела взгляд на форму и слегка улыбнулась.
– Привет! Что-нибудь случилось?
– Довольно много чего, но я не успею объяснить. Возможно, это звучит странно, но мне надо нарвать диких цветов у ручья, а потом мы сможем поговорить. У вас есть время?
– Сколько угодно. – Карин опять посмотрела на Софию и рассмеялась. – Наверное, ты также захочешь немного привести себя в порядок перед тем, как идти домой. Тебе требуется помощь с сектой?
– Нет, дело не в этом. Но я изучила генеалогическое древо и посмотрела на фотографии… и у меня есть несколько вопросов.
– Тогда я приготовлю вазы для твоих цветов и, пока ты их собираешь, сварю кофе.
Вокруг ручья было действительно полно цветов. Дул свежий ветер, и с запада начали стягиваться серые тяжелые тучи. Высоко в кронах деревьев ветер свистел так, что трещали ветки, но на земле он почти не ощущался. Софии хотелось остаться здесь подольше. Снова погулять по острову. Посидеть на видовой площадке и посмотреть на море. Раньше свободные дни и недели казались чем-то само собой разумеющимся, а теперь – нет. Свободное время было прерогативой тех, кто приносит пользу. А в настоящий момент в данную категорию попадал только сам Освальд.
Когда она вернулась к домику, Карин уже наполнила водой несколько ваз и выставила их в ряд вдоль стены. На шатком столике перед гамаком стоял свежесваренный кофе. Деревья почти полностью защищали маленький садик от ветра, и там было тепло, хотя тучи периодически закрывали солнце.
– Линии на генеалогическом древе, – начала София, – что они означают? Красные и зеленые.
Карин усмехнулась.
– Зеленые – работу и деньги, а красные – разумеется, любовь.
София ненадолго задумалась. Воскресила в памяти верхушку древа.
– Значит, вас с последним графом связывала любовь?
– Ну, не совсем, но ребенок родился.
– Фредрик был сыном графа?
– Да, только внебрачным. Фредрика официально так и не признали. Но его отцом был Хенрик.
– А Фредрик об этом знал?
– Да, конечно, знал. Мы жили в усадьбе, пока ему не исполнилось три года. Переехали по причинам, в которые я не хочу вдаваться. Когда Фредрик позже узнал, что Хенрик приходится ему отцом, он хотел, чтобы тот его признал. Но меня это не интересовало. Речь все равно могла идти только о деньгах, а мы прекрасно без них обходились.
София немного помолчала. Ей не хотелось сердить Карин.
– Я просмотрела все фотографии и прочла старые газетные вырезки. Там ничего не говорится о самоубийстве первой графини и о том, что граф поджег усадьбу.
– Да, но это тем не менее правда. Существовала одна книга, своего рода дневник или семейная хроника. Ее написала дочь графа, Сигрид фон Бэренстен. Та самая малышка на руках у графини, которую ты, возможно, видела на первой фотографии. Она записала в книгу всё.
– Книга у вас?
– Нет. Я бы хотела, чтобы она была у меня, но книга исчезла. Фредрик много общался с дочкой врача, который поселился там позднее. Однажды они нашли семейную хронику на чердаке, и Фредрика словно подменили. Он всегда злился на Хенрика за то, что тот покинул остров, но в книге прочел что-то такое, что буквально привело его в ярость. Это было непосредственно перед тем, как он спрыгнул. С тех пор книга пропала. Ее так и не нашли.
– А дочь врача тоже умерла? – София смутно помнила, что Бьёрк, водящий паром, что-то об этом говорил.
Карин кивнула.
– Как она умерла?
– В одном из сараев поместья произошел пожар… Но у меня нет сил вдаваться в подробности.
– Ничего страшного. Вы мне и так уже многое рассказали. Я хотела бы написать обо всем этом книгу. Историю рода.
– Ты наверняка сможешь. Но как же ты будешь писать, если намертво засела в секте?
– Во-первых, это не секта, а потом, через год у меня истекает срок контракта.
– Надо же!.. Тогда я тебе помогу.
– Здорово! Я хочу отыскать хронику. Возможно, она по-прежнему в усадьбе, как вы думаете?
– Возможно.
– Но я не понимаю одного. Этот граф ведь, наверное, был чертовски богат. Почему он построил усадьбу здесь, вдали ото всех?
– Так поступают, только если есть что скрывать, согласна?
– А что он скрывал?
– Это написано в книге. Я надеюсь, что ты ее найдешь.
– Пожалуйста, расскажите.
– Возможно, в другой раз, когда мы узнаем друг друга получше.
Поняв, что ничего не добьется, если будет приставать к Карин, София не стала предпринимать новые попытки.
– А как сложилась жизнь у тех, кто переехал во Францию, у Хенрика фон Бэренстена и его семьи?
На лице у Карин появилось слегка удивленное выражение.
– Так ты не знаешь?
София отрицательно покачала головой.
– Значит, ты не поняла, насколько неудачливым был род фон Бэренстен… Несколько лет назад Хенрик с женой погибли при пожаре. Они жили в Южной Франции, где-то на Ривьере. Вся семья сгорела в доме.
– Это же безумие!.. Неужели это правда?
– Да, мне рассказал об этом Бьёрк. Про них написали в местной газетенке, которую я больше не читаю.
– Значит, из всего рода никого не осталось?
– Ни души. Та, что написала семейную хронику, прожила долго, но Хенрик был ее единственным ребенком, а она несколько лет назад умерла в каком-то доме престарелых. На Фредрике генеалогическое древо закончилось.
– А я-то думала, что где-нибудь, возможно, есть счастливый конец…
– В каком-то смысле он, пожалуй, есть. Не то чтобы мне нравилась твоя секта, но об усадьбе вы позаботились. Прошлой весной, когда я проходила мимо, калитка стояла открытой, и я не смогла не заглянуть. Усадьба будто обрела новую жизнь.
София покосилась на наручные часы и поняла, что ее скоро хватятся. Она поблагодарила Карин и пообещала при первой же возможности снова прийти, потом сгребла в охапку цветы и поспешила домой.
Потихоньку закапал дождь, и когда София подошла к воротам, форма у нее была мокрой. На юбке виднелась цветочная пыльца, и краем глаза София видела, что волосы у нее торчат в разные стороны.
Возле ворот ее ждал Буссе. Внешне он казался спокойным, но она сразу почувствовала, что он кипит от злости.
– Где ты была?
– Сперва в цветочном магазине, а потом бегала по лугам, собирая цветы; ты разве не видишь? – Она торжествующе приподняла букет.
– Не ври!
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что не надо врать. Я пытался тебя найти. Кармен Гардель уже здесь. Но в цветочном магазине сказали, что ты туда не заходила. Они теперь закрывают не в пять, летом они работают до шести.
Сердце подскочило к горлу. Рука шарила в кармане куртки, но он оказался пуст, и София поняла, что пейджер остался лежать в офисе. Сначала она подумала, что пропала, и сразу представила себя в красной кепке, пропалывающей клумбы.
– Ты что-нибудь говорил Францу?
– Еще нет, но я сейчас иду к нему.
– Пожалуйста, ничего не говори. Я просто подумала, что дикие цветы будут красивее пионов. Мне пришлось искать их по всему острову. И посмотри, что я нашла!
– Тогда ладно. Они действительно красивые, – пробурчал Буссе. – Но в следующий раз…
– Следующего раза не будет.
Она поспешила в комнату Кармен Гардель и осторожно постучала в дверь. Никто не ответил, комната оказалась пуста. Кто-то – видимо Анна – уже убрал розы из ваз.
София расположила цветы как можно красивее.
Выйдя во двор, она увидела, что к гостевым домикам направляется Освальд. Рядом с ним шла женщина. София решила незаметно проскользнуть к себе в комнату и привести в порядок форму, но Освальд шел прямо к ней.
– София, иди поздоровайся!
Высокие каблуки делали Кармен Гардель почти такой же высокой, как Освальд. Ее сильно напудренное лицо напоминало маску. В больших глазах словно застыло удивленное выражение, а ресницы почти достигали бровей. Полные выпяченные губы походили на утиный клюв. Волосы были уложены, накручены и приведены феном в точно рассчитанный беспорядок. Костюм плотно облегал тонкую талию и большую грудь. Даже на свежем воздухе от нее разило духами.
– Кармен, это мой секретарь, София.
Та быстро пожала женщине руку, пытаясь другой рукой прикрыть пятна на юбке.
– Извините меня. Я занималась кое-чем на ферме… Обычно я так не выгляжу. Мне надо пойти переодеться.
– Ах, ничего страшного, – возразила Кармен низким хриплым голосом, который София сразу узнала. Вид секретарши ее явно забавлял.
– Конечно, можешь пойти переодеться, – сказал Освальд. – Я только хотел, чтобы ты познакомилась с Кармен. Понимаешь, она будет делать о нас репортаж. Снимать красивые фотографии. Ты будешь ей помогать.
– Да, конечно, это звучит замечательно.
– Я сейчас пойду с Кармен ужинать, а ты, пожалуйста, обеспечь, чтобы персонал пришел на утреннее собрание в полном составе; я расскажу там немного о ее проекте и о том, что от них ожидается.
– Я все сделаю. – София засомневалась, следует ли добавить «сэр», но не стала. Не знала, правильно ли это будет звучать при Кармен Гардель.
Она поспешила через двор к себе в комнату, приняла душ и сменила форму. Собирается ли Освальд провести с консультантом по пиару остаток вечера? Это означало бы свободное время, которое она могла использовать для обследования чердака. Возможно, даже найти семейную хронику…
Приведя в порядок офис и рассортировав бумаги, София стала подниматься на чердачный этаж. Покосилась вниз, на офис персонала, но тот, похоже, пустовал. Лестница извивалась вокруг большого столба и заканчивалась старой деревянной дверью. София нажала на дверную ручку. Дверь не открылась.
И тут она увидела на ней навесные замки. Два больших металлических замка, выглядевших совершенно новыми.
Теперь мы возвращаемся к чулану на пароме.
Внутри совершенно темно, если не считать узкой полоски света под дверью.
Пахнет влагой, водорослями и моющими средствами. Первые минуты кажутся самыми долгими. Почти невыносимыми. Потом я на время покидаю тело – а когда возвращаюсь, в чуланчике жарко и время перестало существовать.
Я невесом.
Но вот возникают знакомые звуки. Паркуются машины, на паром поднимаются пассажиры, болтая и смеясь, – все это долетает до меня, сидящего в темноте на ведре.
Паром далеко не заполнен, не сезон. Только регулярные пассажиры и жители деревни, едущие на материк за покупками. А я сижу, окруженный темнотой и кислыми запахами, и ощущаю полную ясность в голове. Как ограненный алмаз, как хрустальная люстра в вечернем свете. Я не испытываю никакого страха, волнения или малейшего напряжения.
Темнота становится моим компаньоном.
За поездкой я слежу по звукам, дающим мне глаза.
По мотору парома, равномерно тарахтящему в проливе, начинающему фыркать и кашлять, когда нам пора причаливать.
По машинам, которые заводятся и съезжают с парома. По шаркающим шагам и глухим голосам пассажиров.
Гул из гавани долетал до меня еще до того, как мы к ней подошли. И когда отзвучали последние шаги по трапу, я открываю дверь.
Выскальзываю с парома, словно тень. Склоняю голову в надежде, что никто меня не увидит; да, почти молюсь, пока не смешиваюсь с толпой на берегу. Двигаюсь быстрее, почти бегом, ликуя в душе.
В один и тот же день я уничтожился и восстал.
20
– Можно мне получить доступ к чердаку?
– К чердаку? Что ты собираешься там делать? – Освальд, казалось, не верил своим ушам.
– Я думала отнести туда кое-что из вещей Мадде, чтобы у меня было больше места. – Она показала на полку позади себя, заполненную книгами и блокнотами.
– Чердак не используется, ты разве не знаешь? Доступ туда закрыт для всех.
У нее вертелся на языке вопрос о навесных замках. Зачем их повесили? Но она проглотила его – не хотела портить Освальду хорошее настроение. До утреннего собрания оставалось пятнадцать минут, а там ему предстояло разговаривать с персоналом. Они только что разобрались с его почтой, и София распечатала ему список дел на день.
– Выброси это барахло. Зачем нам хранить шмотки Мадде? Если найдешь что-нибудь ценное, можешь отнести в подвал.
Подвал… Вообще-то, существовала возможность, что семейная хроника спрятана там. София решила поискать и в подвале тоже. Она была одержима мыслью найти книгу, наверняка являющуюся ключом к тому, что ей хотелось написать.
В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, вошла Кармен Гардель. Юбка на ней была настолько короткой, что казалось чудом, что она прикрыла пах, когда Кармен уселась напротив Освальда. Она оперлась локтями о стол и положила голову на руки. По офису распространился запах духов.
– Тогда приступим сегодня, Франц, или как ты считаешь? – Гардель кокетливо улыбнулась.
– Да, конечно, я только подготовлю персонал. Тебе лучше пока пойти к гостевым домикам и выпить чашечку кофе. Увидимся там.
Гардель запустила руки в копну волос и провела языком по губам.
Неужели Освальд не замечает, что она с ним заигрывает? Это было настолько нелепо, что Софии пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы не рассмеяться в голос. Однако Освальд казался совершенно невозмутимым. Вежливым, но холодным.
Она – не его тип. Его заводит нечто совершенно другое.
Что именно, я не знаю.
– София, персонал в сборе?
– Да, сэр.
Весь штат действительно выстроился во дворе шеренгами. В последнем ряду сверкали три красные кепки. Стефана из хозяйственного отдела, который не убрал праздничный шест, отправили проходить «Покаяние». Соответственно, там находились Стефан, Мадлен и Хельге – парень, который чуть не загубил машину Освальда.
София теперь стояла на собраниях рядом с Освальдом. Всегда с блокнотом и ручкой в руках. Положение напротив персонала воспринималось по-другому. Оно придавало ей известный авторитет. Ей были видны их лица, видна их реакция. Сегодня они выглядели несколько взволнованными, как и всегда, когда предстояло нечто новое. Изменения могли затронуть каждого, причем незамедлительно. Могло быть объявлено положение «свистать всех наверх», когда приходилось бросать свою работу и заниматься чем-то более необходимым, иногда круглые сутки. Или же Освальд собирался сообщить, что кто-то провинился, и если намерения у человека не были благими, то собрание могло стать для него роковым.
– У нас находится один из крупнейших специалистов Швеции по пиару, – начал Освальд. – Не вздумайте упустить этот случай, как получилось с Магнусом Стридом. Кармен будет фотографировать вас на рабочих местах и интервьюировать, а потом составит репортаж и брошюру, которую мы разошлем в разные СМИ.
По группе прокатилась волна облегчения. Видеть и ощущать это было удивительным. Буквально за мгновение лица людей разгладились.
– Вы должны выглядеть достойно. Пожалуйста, рассказывайте ей обо всем хорошем, что есть в «Виа Терра». Но не пытайтесь объяснять философские понятия. Этим займусь я сам. Я считаю, что тем, кто проходит «Покаяние», надо на несколько дней снять кепки. Буссе, ты можешь опять включить компьютер в столовой. На время.
Никто ничего не сказал, но кое-где промелькнули легкие усмешки.
– София будет обходить и инспектировать рабочие места, чтобы все выглядело красиво. Я буду в основном находиться с Кармен и нашими гостями. Кстати, важно также, чтобы вы высыпались. Пожалуйста, никаких лунатиков.
Троекратное облегчение: сон, доступ к компьютеру и немного свободного времени. По крайней мере, для Софии.
– Никакой ругани. Не оставляйте во дворе хлам. Проявляйте любезность по отношению к гостям и постарайтесь не натыкаться на нас с Кармен, когда мы придем на ваши рабочие места. Пару дней, о'кей? Я хочу, чтобы вы показали себя с самой лучшей стороны. Вопросы?
Поднялась одна-единственная рука, рука Моны.
– Сэр, означает ли это, что правила, которые ты… вы зачитали на прошлой неделе, больше не действуют?
Освальд остолбенел.
– Ты всерьез? Ты действительно такая тупая?
– Нет, сэр, я только интересуюсь…
Освальд повернулся к Буссе.
– Я сказал что-нибудь об отмене правил?
Тот отрицательно замотал головой. Он выглядел, как ученик-отличник, знающий ответ на трудный вопрос.
– Никак нет, сэр. Вовсе нет.
– Я вообще говорил что-нибудь о правилах, вступивших в силу на прошлой неделе?
– Нет, сэр. Не говорили.
– Хорошо. На мгновение мне подумалось, что я стал забывчив…
Кто-то захихикал, но поспешно взял себя в руки.
– Я сказал только, что от вас ожидается в ближайшие дни хорошее поведение, верно?
– Да, сэр!
– Вы можете протестировать ай-кью у Моны и узнать, подходит ли она вообще для того, чтобы работать здесь. – Освальд обращался к Буссе; тот закивал и сердито уставился на Мону. – Так и договоримся. Мне, вероятно, нет необходимости говорить о последствиях, если кто-нибудь опозорится.
Оставив их, он направился в сторону гостевых домиков. София осталась стоять на месте.
Маленькая группка сотрудников окружила Мону а остальные остались в шеренгах, с любопытством наблюдая за тем, что произойдет дальше. Первыми на Мону набросились Катарина и Анна. Последняя подошла и схватила ее за руку. Катарина встала напротив Моны, которая опускала взгляд все ниже и под конец уставилась в гравий.
– Ты что, совсем безмозглая?
– Решила все нам испакостить, лицемерная старуха?! – воскликнула Катарина и слегка толкнула Мону в грудь.
Та даже не пыталась защищаться, просто продолжая стоять, глядя в землю. София ощутила нечто вроде жалости и сострадания. Кроме того, она боялась, что Мону отправят проходить «Покаяние», а тогда библиотека лишится сотрудника.
– Оставьте ее в покое! – завопила она. – Буссе протестирует ее ай-кью. Разве вы не слышали, что сказал Франц?
Анна и Катарина замешкались и посмотрели на нее с удивлением. Катарина уже открыла было рот, но София опередила ее.
– Разговор окончен. Можете отправляться на рабочие места.
Она ощутила прилив тепла и силы. Подумала: «Вот что значит обладать властью. Я работаю на Освальда, и никто ни черта не может мне возразить, поскольку, раз он ушел, решаю здесь я».
Персонал начал расходиться. Вскоре во дворе остались только София и Буссе.
– У вас есть тесты ай-кью? – спросила она.
– Не знаю. Если нет, найдем в Интернете. Мы с этим разберемся.
В оставшиеся до ланча часы София ходила по поместью и проверяла, все ли делается так, как хотел Освальд. Записывала. Разговаривала с персоналом. В офисе перенесла свои заметки в компьютер, составив список проверок. Ноги побаливали, но ее по-прежнему опьяняло новое понимание своего положения: представитель Освальда наделен кое-какой властью.
– Как ты разошлась на собрании, – сказал Беньямин, когда она вечером пришла домой.
– Разошлась? Но они ведь накинулись на нее, как идиотки!
– Именно. А ты навела порядок.
Не удержавшись, София рассказала про домик и Карин. Ей просто требовалось поговорить с кем-нибудь, поскольку все это – семейная хроника, история усадьбы и мысль о написании книги – буквально переполняло ее.
Однако чем больше она рассказывала, тем мрачнее становился Беньямин.
– В чем дело? – в конце концов спросила София.
– Я не хочу, чтобы ты продолжала ходить в домик. Ты должна прекратить копаться во всем этом.
– Но почему? Ты с ума сошел?
– Это не имеет никакого отношения к «Виа Терра». Ты просто будешь отвлекаться. Разве не понимаешь, какая у тебя важная работа?
София моментально разозлилась. Он вздумал командовать ею, словно некая длинная рука отдела по этике, которая должна держать ее в узде… И она выдала первое пришедшее ей в голову, что наверняка его заденет.
– Ты что, думаешь, я буду работать здесь вечность? Что для меня это – дело жизни?
– В общем-то, так и есть, София. А ты нарушаешь все правила.
– Мне осточертело твое негативное отношение ко всему. Не дай тебе бог хоть раз поступить вопреки дурацким правилам Франца.
Они ссорились до глубокой ночи. Когда наконец помирились, воздух вокруг них по-прежнему дрожал от злобы, и София не могла заснуть. Она не понимала Беньямина. У нее в голове не укладывалось, как он может превращаться из лучшего парня на свете в ворчливого, занудного дурака.
Он уснул раньше нее. Она положила голову ему на грудь. Даже во сне Беньямин продолжал возмущаться, его сердце билось сильно и учащенно. «В каком-то смысле он прав, – думала София. – Я не могу копаться во всем этом и одновременно выполнять свою работу. Но и бросить все тоже не могу».
Проснувшись утром, она по-прежнему ощущала привкус горечи от ссоры, но это быстро прошло, поскольку все в поместье казались очень веселыми. Анна до блеска надраила гостевые домики. Катарина, поливавшая новые цветочные посадки, радостно махнула ей рукой. Даже Симон в теплице выглядел свежевыбритым и бодрым, а новые охранники расхаживали в форме.
Все, о чем она просила, выполнили. И когда Кармен Гардель, проходя мимо, одарила ее удовлетворенной белозубой улыбкой и сказала: «Спасибо за помощь», София почувствовала себя по-настоящему ценным работником.
Кто же я на самом деле? Этот вопрос стал моим постоянным спутником в поездке. Я раздумываю над ним, глядя в грязные окна поездов, бродя по незнакомым улицам и лежа под открытым небом по ночам.
Фредрик Юханссон умер. Вероятно, уже похоронен. Тогда кто же воскрес и занимается поисками правды?
В отсутствии имени или идентичности есть нечто магическое. Будто пребываешь в тонкой дымке между сном и явью.
Ощущения из сна сохраняются, но реальная жизнь постепенно становится резкой и отчетливой.
Я знаю, куда направляюсь и кого ищу. Но не знаю, кем я стану.
Перед самым отъездом из Швеции мне попадается на глаза заметка.
Я стою в маленькой пыльной табачной лавке. Листаю сегодняшние газеты – это стало утренней рутиной. И вдруг всплывает маленькая заметочка с заголовком:
«Трагедия на Западном Туманном острове».
Я читаю и ощущаю удивительное удовлетворение: заметка маленькая и ничего не говорящая. Написано, что я ударился головой о скалы под Дьяволовой скалой и меня утащило в море. Некомпетентные идиоты. Скалы находятся слишком глубоко. Удариться головой под Дьяволовой скалой невозможно.
Это почти слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Фредрик Юханссон не просто исчез – он полностью уничтожен.
21
Пейджер упорно вибрировал в темноте.
Сначала София подумала, что это храпит Беньямин, но потом она включила свет и увидела безумный танец маленькой штучки на ночном столике. Они проспали всего часа два. Тело казалось тяжелым и вялым, и ему не хотелось смиряться с этим неприятным звуком. Беньямин застонал и натянул одеяло на голову. София взяла пейджер и прочитала высветившееся сообщение.
«Немедленно в офис, с Беньямином».
Она резко проснулась. Что-то не так. Почему вместе с Беньямином и посреди ночи? Наверняка дело касается их отношений…
Желудок сжался. София принялась расталкивать Беньямина.
– Нас хочет видеть Освальд. Немедленно.
– Что? Ты хочешь сказать, тебя, не меня?
– Нас обоих.
Беньямин, тоже сразу проснувшись, сел в постели.
– Черт!.. Что ему может быть нужно?
– Не имею представления, но нам лучше поторопиться.
Наплевав на форму, они натянули джинсы и футболки. По пути наверх София покопалась в себе, но не смогла припомнить, чтобы они с Беньямином сделали что-нибудь недозволенное с тех пор, как съехались.
От быстрого бега по лестницам они оказались перед дверью Освальда совершенно запыхавшимися. София жестом показала Беньямину чуть-чуть подождать. Освальд не любил, когда в его офис входили едва дыша.
В щели под дверью виднелся свет. Было начало четвертого утра, и ничего хорошего это не предвещало.
После статьи Магнуса Стрида Освальд изменился. Стал жестче. София понимала, что перед Кармен Гардель он просто надевал приятную маску, по-прежнему пребывая в ярости по поводу той статьи, и выплескивал часть этой ярости на нее. Он постоянно искал повод поворчать. Стал грубее и агрессивнее. Снова начал прикасаться к ней. Но его прикосновения утратили мягкость. Раньше в них присутствовала нежность, как у человека, который не может удержаться, чтобы не потрогать красивый цветок. Теперь же в них ощущалась лишь грубость. Но ее тело отзывалось тем же проклятым образом. Загоралось, как спичка, которой стоит лишь чиркнуть…
Однажды, пребывая в особом раздражении, Освальд перешел границу Тем не менее София промолчала. Она осознала, что стала бояться его. В тот день Освальд постоянно требовал ее внимания, просил делать в офисе мелкие дурацкие вещи – то, что спокойно мог сделать сам. Кроме того, он говорил так тихо и быстро, что ей приходилось просить его повторять, что всерьез его разозлило.
София на несколько секунд погрузилась в текст, который следовало отредактировать, и перестала чувствовать на себе его взгляд. Он встал, подошел к ней, сел напротив и засунул длинные ноги под ее маленький письменный стол. Она не смела на него взглянуть.
Внезапно ее бедра оказались зажатыми между его бедрами. Он так сильно сдавил их, что она издала легкий стон. Мгновение стояла гробовая тишина.
София посмотрела на него, и тогда он слегка раздвинул ноги.
– Я добился полного внимания?
Она кивнула. Из нее буквально вышел воздух.
– Хорошо. Ты должна проявлять большую интуицию, София. Чувствовать, когда мне что-нибудь нужно. Чтобы не приходилось приставать к тебе с просьбами.