Секта с Туманного острова Линдстин Мариэтт
– Когда ты здесь, Эмили чувствует себя увереннее…
– Сару это убьет…
Те же старые аргументы. Я притворяюсь, будто купился на них. Ухожу на кухню. Собираюсь сделать себе на ночь бутерброд. Правда, они думают, что я поднялся наверх, а их голоса отчетливо слышны через приоткрытую дверь.
– Мне надо пересмотреть завещание, – говорит он. – Мы относимся к Фредрику, как к родному, но тем не менее неправильно, чтобы он обладал таким же правом наследования, как Сара.
– Какая разница? – возражает она. – Я не понимаю, о чем ты говоришь. Мы ведь не собираемся умирать?
– Никогда нельзя быть уверенным. Мы, разумеется, оставим ему достаточно денег на жизнь…
Она молчит.
Я их ненавижу. Мне приходится сдерживаться, чтобы не выйти и не избить их. Неблагодарные идиоты. После всего, что я сделал… Все эти годы я вкалывал, подхалимничал и вел себя безупречно.
Смотрю через громадное окно на море.
О каких, собственно, деньгах идет речь? Уверен, что о миллиардах.
Достаточно денег, чтобы вести любой образ жизни. Вместо этого они живут здесь и семенят по мраморным полам. Устраивают нелепые вечеринки со скучными людьми.
Так растрачивать ресурсы почти преступно. Мой курс был надежным, план – четко определенным.
Но теперь нужен план Б. Как можно скорее.
36
Позади усадьбы находился маленький холм, с которого было видно море. На следующий день София решила перед работой сходить туда. Тучи почти растащило, но ледяной ветер по-прежнему задувал со страшной силой. Она немного постояла на холмике, предоставив ветру разбираться с пуховиком и трепать ей волосы. Волны были настолько высокими, что пена долетала до Дьяволовой скалы.
Уже собираясь уходить, София услышала знакомый звук. Он доносился урывками и смешивался с воем ветра, подобно трубе, посылавшей через пролив причитания. София вспомнила слова Освальда о том, что звук в старом туманном рупоре создает ветер. Тем не менее по пути в офис ее не покидало неприятное чувство.
Она опоздала, и когда открыла дверь, Освальд и Беньямин были уже на месте. Они стояли, уставившись друг на друга, как два озлобленных быка, и, похоже, даже не заметили, что она вошла. Воздух вокруг них вибрировал от злости. Сердце у Софии взмыло к горлу – не только потому, что Освальд выглядел таким разъяренным, но и поскольку Беньямин вытаращил на него полные ненависти глаза. Ей еще не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь глядел на Освальда таким образом.
– Лижи пол у меня перед ногами, – сказал Освальд.
– Ни за что. Я не виноват в том, что паром не мог перебраться через пролив.
– На четвереньки!
– Не встану!
Освальд подошел так близко, что их разделяло всего сантиметра два, и обеими руками толкнул Беньямина в грудь, но тот не шелохнулся. Его сузившиеся глаза впились в Освальда, и он не отступил ни на миллиметр. Освальд взорвался и закричал Беньямину в лицо, словно строча из пулемета:
– Неблагодарное мелкое дерьмо! Ты просто лузер! Катаешься на пароме туда-сюда, но ни черта полезного не делаешь!
Каждый раз, когда Беньямин открывал рот, Освальд принимался за свое.
– Заткнись и слушай! Заткнись, я сказал! Что ты сделал полезного для поместья? Ни черта. Ты – ноль. Понимаешь? Ты в силах осознать это своей тупой башкой?
Он снова толкнул Беньямина, на этот раз сильнее, но тот снова устоял. Он источал невероятную злость, будто внутри него рухнул какой-то барьер. София никогда не видела Беньямина всерьез разозлившимся, но сейчас он был просто взбешен. Странно, что Освальд не набрасывается на него с кулаками… Впрочем, Буссе и его команда отсутствовали и не могли его поддержать.
София осторожно прошмыгнула мимо них и опустилась за свой стол.
– Вставай на четвереньки, или будешь прыгать с Дьяволовой скалы. Выбирай!
Казалось, брошенный вызов выбил Беньямина из колеи. София поспешно посмотрела в окно. Волны высоко били о скалы. Протяжный гул и шум моря были слышны даже в офисе. Внезапно ее охватил порыв, настолько сильный, что вытянул из нее весь воздух. Ей захотелось выбежать и встать между ними. Положить конец этой мерзости.
Не делай этого, Беньямин! Не соглашайся! Он просто издевается над тобой.
– Я прыгну, но пол лизать не стану.
Идиот, идиот, проклятый идиот!
– На том и порешим, – произнес Освальд. – София, весь персонал должен присутствовать. Это послужит им хорошим уроком. Я тоже приду, можете не сомневаться.
Голосом он овладел, но сам далеко не успокоился. Дыхание у него было учащенным, рука слегка подрагивала. София это видела.
Тут он снова вперил взгляд в Беньямина.
– Не думай, что я не понял. Я точно знаю, чего ты добиваешься.
Беньямин выбежал из офиса. Возникла неловкая тишина. София притворилась, будто роется в ящике стола, нашла несколько листов еще не переписанных тезисов и начала работать. Она долго ощущала на себе взгляд Освальда, а потом услышала, как дверь открылась и закрылась.
Он вернулся перед самым ланчем и сказал:
– Беньямин будет прыгать после собрания. Проследи, чтобы персонал подождал, пока я не спущусь.
Однако Освальд спустился еще до окончания собрания и прогнал Буссе, который, как обычно, о чем-то нудил.
– Это может подождать. А сейчас идемте! Все. Мы пойдем к Дьяволовой скале.
Чем ближе к морю они подходили, тем сильнее становился ветер. Иногда сквозь снова сгустившиеся тучи проглядывало солнце. Море напоминало протянувшееся до горизонта пенящееся темное покрывало, которое хлестало ветром. Волны накатывали на остров плотными рядами и разбивались о скалы. Когда камни и гравий ударялись о каменные плиты, а потом их утаскивало обратно в море, раздавался шум и грохот.
«Прыгать сейчас нельзя, – думала София. – С этим не справиться даже Беньямину». Она молила высшие силы – любые, готовые к ней прислушаться, – о том, чтобы Освальд передумал, чтобы он понял, насколько разбушевалось море. «Какая сейчас температура воды? Наверное, не больше семи-восьми градусов. Может ли человека парализовать холодом, а потом унести в море?»
Они уже стояли на вершине скалы: Беньямин и Буссе, а чуть позади них Стен и Бенни – на случай, если Беньямин вздумает сбежать. Тот прошел еще пару шагов к краю скалы и посмотрел на море. Разулся. Освальд кивнул Буссе, и тот прочел короткую проповедь:
– Чтобы ты оставил свое предательство на глубине и поднялся на поверхность чистым и преданным.
Потом все пошло неправильно. Обычно со скалы прыгали «солдатиком», вытянув руки по швам. Но Беньямин разбежался и полетел вперед по воздуху, точно стрела. И нырнул, как прыгун в воду. Когда, одетый в форму, он пронзил водную поверхность прямо посреди волны, словно копье, это выглядело странным. Но его не отбросило волной, он просто исчез в глубине. Сперва София подумала, что Беньямин справился, поскольку получилось у него вроде бы ловко. Она высматривала в море голову, которая должна была скоро появиться. Однако голова не показывалась.
София подумала, что он, возможно, немного проплыл под водой, чтобы поиздеваться над Освальдом, и принялась искать глазами подальше – но там было только море и еще больше волн. Обернувшись, она увидела напряженные лица и встревоженные глаза остальных. В рядах зашептались: «Куда он подевался?», «Ты его видишь?». Все стояли, перешептываясь и всматриваясь в море. Всеобщее беспокойство нарастало. Надежда возрождалась каждый раз, когда какая-нибудь волна покрывалась рябью или среди пены волн показывалась черная точка. Однако Беньямина не было.
На вершине скалы, откуда он прыгнул, образовалась пустота.
– Надо прыгать! Ему не выбраться! – раздался голос Буссе.
– Нет, это слишком опасно! – завопил Освальд. Он взял командование на себя. – Буссе, возьми возле караульной будки мотоцикл и поезжай в гавань, быстро! Пусть они пошлют лоцманский катер. Его могло унести в море. Бенни, возьми всех парней и обыщите подножие скал. Только берегитесь волн!
Оставшиеся стоять девушки сбились в кучку, ожидая какой-нибудь директивы и не зная, что им делать. Но Освальд лишь посмотрел на них с раздражением.
– Вы можете идти домой. Я займусь этим сам.
София шагнула к нему.
– Ни за что! Я останусь, пока вы не найдете Беньямина. Остальные согласно забормотали.
Освальд покачал головой, пожал плечами – и позволил им остаться. Затем вытащил из кармана мобильный телефон и кому-то позвонил.
Из глаз Софии хлынули слезы. Запруду прорвало осознание того, что так долго находиться в море живым невозможно. Во всяком случае, в такой день. Дело приняло по-настоящему серьезный оборот. Если она еще немного простоит на месте, то лишится рассудка… Остальные тоже заплакали.
– Пойдемте вниз, к скалам, и поищем там, – сказала им София. – Мы не можем просто стоять и ждать.
Освальд был занят разговором по телефону и даже не попытался их остановить. Пока они спускались по склону, ветер доносил до них его сердитый голос. Разговаривал он с Буссе.
Они сбросили туфли, образовавшие на траве нелепую серую кучу, и продолжили спускаться по скалам босиком. Когда прошли довольно далеко, ударившая волна залила Софии ноги. Вода оказалась еще холоднее, чем она думала, и ступни почти сразу онемели.
Под конец София промокла до пояса. Но остальные следовали за ней. Всматривались в море. Пытались различить хоть что-то: тело, предмет одежды, что-нибудь от Беньямина…
Анна обнаружила пиджак; тот лежал на скале, немного выступающей в воду. Она закричала и попыталась достать его, но ее отбросило волной обратно. Сначала София подумала, что Анна поскользнулась и упала в воду. Но ту выбросило на каменную глыбу, и она сидела там, хватая ртом воздух. София добралась до нее. Велела Анне держать ее, а сама вытянулась и сдернула пиджак со скалы. Подняла мокрый сверток вверх, чтобы Освальд мог его видеть. Тот знаками показал им возвращаться, и они стали карабкаться вверх по травянистому склону. Освальд вырвал у нее из рук пиджак.
– Вот идиот, – произнес он. – Проклятый идиот…
Сперва София решила, что ослышалась. Но он действительно ругал Беньямина, который наверняка плавает сейчас мертвым в ледяной воде. «Вероятно, дело в шоке, – подумала она. – Он сам не понимает, что говорит». София промокла – теперь уже по плечи – и замерзла до трясучки; зубы у нее стучали. Анна была мокрой насквозь, включая волосы.
– Немедленно отправляйся домой и переоденься! – велел ей Освальд.
Затем он посмотрел на Софию, но та решительно замотала головой. Освальд подошел к краю скалы, посвистел и помахал парням, которые поползли вверх по скалам, подобно паукам.
– Я позвонил в полицию, – сказал он, когда все собрались. – Они привезут водолазов. Кончайте лазать по скалам, это смертельно опасно. – Он с минуту рассматривал их. – Те, кто промок, должны быстро пойти и переодеться. Полиция захочет с вами побеседовать. Важно, чтобы мы держались вместе, чтобы все знали, что говорить.
Его голос заглушало ветром, но ему все-таки удавалось докричаться до них.
– Значит, все произошло так. Беньямин заключил с кем-то пари – скажем, с тобой, Бенни, – что сможет прыгнуть с Дьяволовой скалы, невзирая на ветер, и потащил за собой весь персонал, чтобы все это видели. Меня здесь, разумеется, не было. Буссе позвонил мне позже. Ясно?
Никто не запротестовал. Часть персонала закивала или согласно забормотала, часть промолчала. У Софии на языке вертелось: «Ты врешь! Все было не так. Это ты…» Но наружу не вырвалось ни звука. Все застряло в горле. Получится ее слово против их слова. Она чувствовала себя вконец измотанной и промерзла до костей. Попыталась заставить мозг работать, анализировать ситуацию. Полиция. Сюда приедут полицейские. Она расскажет им все. Они заберут ее с собой. Она станет просить и умолять их, пока не заберут. Лучше помалкивать до их приезда.
Они сидели на траве маленькими группками и ждали. Ноги у Софии онемели. Руки дрожали. Снова полились слезы. Возникали нелепые воспоминания о Беньямине. Как он разбрасывал одежду по полу как всегда оставлял дверцы шкафа открытыми… Идиотские детали. Но воспоминания о них причиняли ужасную боль. И этот проклятый туманный рупор… Ей следовало понять уже тогда…
Но тело было слишком усталым и холодным для того, чтобы разбираться с подобными мыслями, и ландшафт перед ней словно начал стираться.
Наконец появившийся полицейский катер, казалось, двигался, как в замедленной съемке. Ему потребовалось некоторое время, чтобы причалить в волнах. Освальд с несколькими парнями помогал прибывшим. София, прищурившись на солнце, старалась разглядеть сошедшую с катера фигуру. Мужчину в форме, который, сделав несколько неуверенных шагов вверх по каменной плите, оперся на руку Освальда. Это был Вильгот Эстлинг.
Из тела исчезли все ощущения. Перед глазами у нее замелькали резкие, статичные проблески. Все стало сверкающе-серым, потом белым, и под конец окружающая действительность полностью исчезла. София предприняла последнюю попытку подняться на ноги, но упала обратно – и погрузилась в бесконечную темноту.
– Ты должна пообещать, что никому об этом не скажешь.
Так я начинаю разговор.
Она вся во внимании и напряжена, поскольку чувствует в моем голосе серьезность.
– Конечно, не скажу; рассказывай.
– Я тут услышал разговор мамаши с папашей. Не нарочно, но… тьфу, это, наверное, не так важно.
– Да рассказывай же. Рассказывай!
– Они говорили, что думают изменить завещание. Сара, ты ведь никому об этом не скажешь?
– Ты же понимаешь, что не скажу. Что дальше?
– Ну, папаша сказал, что они сделают меня главным наследником. Ты получишь только небольшую часть… Черт, Сара, я даже не знаю, зачем рассказываю тебе это. Но мне кажется, что ты стала моим лучшим другом; тебе ведь это известно?
Она кивает.
Надо же, не сечет. Неужели можно быть настолько тупой?
Я могу заполучить любых друзей. Только выбирай!
Тем не менее она мне верит.
– Мне это не нравится, Сара, – говорю я. – По-моему, нам следует делиться всем. Я имею в виду, всегда.
– Я их ненавижу, – произносит она.
– Я тоже, – говорю я и беру ее за руки. – Лучше б мы с тобой были только вдвоем, правда?
Она кивает.
– Ты такой добрый, Фредрик…
– Я буду хорошо о тебе заботиться.
Зерно посеяно. Теперь надо дать ему немного времени, чтобы оно дало всходы.
37
Из сна ее выдернул какой-то упорно жужжащий звук. Она медленно открыла глаза: на ночном столике сидела муха и терла лапки. Из-под края шторы виднелся резкий белый свет. Несколько секунд она пребывала в состоянии между сном и явью, но потом взгляд ее сосредоточился, и София увидела, что в других постелях в комнате лежат люди. Она чувствовала себя полностью опустошенной. Память казалась совершенно пустой. Но после недолгой борьбы с пустотой начали появляться картины.
Море и ветер. Беньямин на скале. И как все под конец почернело…
Ее захлестнуло безмерное горе. Оно появилось, еще пока она спала; сердце болело, веки жгли притаившиеся под ними слезы. Но сейчас горе обрело невероятные размеры и грозило чуть ли не задушить ее. В воздухе словно почувствовался запах Беньямина, аромат водорослей и соли, который обычно исходил от его кожи, когда он приходил домой после утренних купаний. София прямо-таки ощущала под одеялом его тепло. Сожалела обо всех колкостях, которые когда-либо говорила ему. Чувствовала себя такой несчастной, что ей хотелось лишь снова заснуть и никогда больше не просыпаться.
Но потом у нее зажглась слабая надежда: возможно, они все-таки нашли его…
София слегка пошевелила руки и вытянула ноги. Все казалось нормальным, кроме головы, которая немилосердно болела.
Человек, лежавший в одной из постелей, пошевелился, вздохнул и повернулся к ней лицом. Это оказалась Анна. Она открыла глаза и встретилась с Софией взглядом.
– Доброе утро. Как ты себя чувствуешь?
– Кошмарно. Его нашли?
Анна медленно покачала головой.
София зарыдала. Повернулась к Анне спиной, закрыла лицо руками, свернулась калачиком – и причитала, и всхлипывала, прижимая ко рту подушку, пока не стала задыхаться. Видимо, так она пролежала долго, поскольку голос ее охрип от рыданий и в легких свистело, когда она набирала воздух.
Почувствовала, что матрас рядом с ней промялся, и поняла, что Анна села на край ее кровати.
– Ты в шоке. Отдыхай, пока тебе не станет лучше.
София обернулась. Вытерла слезы. Сжала губы, чтобы снова не расплакаться.
– Что произошло?
– Полиция и водолазы сказали, что он, вероятно, ударился головой о скалу и его тело унесло. Море так бушевало, что даже водолазы сперва не могли спуститься и начать поиски. Потом они искали несколько часов, но ничего не нашли.
– Анна, ты что, не понимаешь? Он мертв!
Последнее слово застряло у нее в горле, и она снова расплакалась. Анна взяла ее за руку.
– Все очень огорчены, но я понимаю, что тебе хуже всех… Мы с Элин поживем здесь, чтобы не оставлять тебя одну. Освальд уехал на материк, разговаривать с полицией и семьей Беньямина. Он сказал, что тебе не надо работать, пока ты не почувствуешь себя лучше.
– Как я сюда попала?
– Тебя принесли парни. Ты упала в обморок. Освальд сказал, что дело в мокрой одежде, холоде и шоке. Он думает, что все это было для тебя слишком.
– Я легко падаю в обморок. Наверное, это связано с притоком крови к голове.
У нее опять потекли слезы.
– София, мне очень жаль…
София подумала, что Анна вовсе не выглядит особенно огорченной. Взгляд слишком уверенный, лицо слишком неподвижное, если не считать фальшивой сострадательной улыбки на губах. Она могла себе представить, что говорил персоналу Освальд, пока она лежала на траве без чувств. Все это было проклятым лицемерием, и ее захлестнула волна злости.
– Анна, черт возьми, что происходит? Почему ты выглядишь как обычно? Почему у меня такое чувство, будто всё здесь осталось как всегда? Неужели никто ничего не соображает? Ведь Беньямин мертв!
– Да, конечно, это ужасно. Но он ведь сам захотел прыгнуть. Рискнул. Это же несчастный случай…
– Ты ни черта не знаешь о том, как это получилось.
– Но Освальд сказал…
– Ну конечно. Что вы сказали полиции?
– Разумеется, то, о чем договорились с Освальдом.
– Черт, какие же вы лживые!
– Тебе надо поспать, София. Ты просто не в себе.
– Я больше не хочу спать.
– Освальд сказал, что, прежде чем ты встанешь с постели, Элин должна измерить тебе давление.
– О'кей. Элин! – громко крикнула София.
Та застонала в постели.
– Еще половина шестого, – сказала Анна. – Дай ей немного поспать. Потом мы всё устроим. Обещаю.
– Конечно, поспите. А я полежу и немного подумаю.
София перевела взгляд в окно, прислушиваясь к дыханию остальных. Сощурилась на бледный свет, просачивавшийся из-под шторы. Ее одолевали разные чувства. Горе, только и ждавшее, чтобы снова поглотить ее, – стоило лишь окунуться в него, поддаться безмолвной депрессии и отключиться от окружающего мира. Еще была злость по поводу лицемерного спектакля, разыгранного возле Дьяволовой скалы. Пьесы со слепыми марионетками, скрупулезно следовавшими сценарию Освальда. Но наибольшее отвращение у нее, пожалуй, вызывала собственная второстепенная роль, когда она молча сидела, ожидая, что приедет полиция и во всем разберется.
«Так продолжаться больше не может, – думала София. – Плачь, когда тебя никто не видит. Тихо плачь в темноте по ночам. Но теперь этот подлец должен поплатиться за то, как он обращается с людьми».
Последнее, чего ей хотелось, это идти в омерзительный офис и работать. Однако Освальда там нет. Зато имеется компьютер, и можно запереть дверь, чтобы тебя никто не побеспокоил. Из-под одеяла опять почувствовался запах соленой воды, и София поняла, что он исходит от нее самой. Они уложили ее в постель в мокрой одежде.
Когда она встала, комната закачалась. София ухватилась за комод и немного постояла не шевелясь, но от головокружения не отделалась – стоило ей двинуться по полу, как оно возобновилось. Сообразила, что это каким-то образом связано с шедшим от ее тела неприятным запахом морских водорослей.
Когда она постояла под душем, головокружение ослабло. Маленький кусочек водоросли, прилипший у нее под мышкой, скользнул вниз по телу и исчез в стоке. София изо всех сил мыла руки и оттирала колени, позеленевшие от травы на склоне. Чистой формы в шкафу не оказалось, поэтому она натянула джинсы и худи. Поискала среди нижнего белья мобильный телефон с зарядкой, нашла их и сунула в карман.
«Здесь по-прежнему есть камера». Поискала глазами вентиляционное отверстие и нашла его в углу под самым потолком.
Осторожно пододвинула стоявший возле ее кровати стул, залезла на него и осмотрела отверстие. Там торчал маленький, не больше мраморного игрального шарика, глаз, смотревший на нее в упор. София слезла, подошла к комоду и достала из верхнего ящика складной ножик. Потом снова встала на стул, просунула ножик сквозь решетку, прицелилась и надавила. Стекло с хрустом раскололось, и несколько мелких осколков упали ей на голову.
– Что ты делаешь? – спросила Анна.
– Здесь так холодно… Я просто отвернула решетку от своей кровати.
– Иди ложись, София.
Она не знала, откуда у нее взялась эта новая смелость. Прежде чем покинуть палату, проглотила пару порошков «Альведона». Невероятно, но, несмотря на запрет, упаковка лекарства по-прежнему лежала в кармашке ее сумочки. Она о нем совершенно забыла.
Дневной свет, невзирая на густой туман, показался ей ярким. Было безветренно и тихо. Идти на кухню Софии не хотелось. В теплице горело освещение. Войдя туда, она увидела поливающего помидоры Симона.
Он сразу заметил ее. Отложил шланг с водой и подошел.
– Тьфу, черт, София… Это просто кошмар.
Она кивнула.
– Поговорим об этом позже, когда ты будешь в силах.
София опять заплакала. Симон притянул ее к себе и приобнял. Погладил по спине рукой в садовой перчатке, испачканной в земле.
– Вообще-то, я искала еду, – сказала она.
– Еду?
– Не хочу показываться на кухне. У тебя тут есть что-нибудь съедобное?
– Нет, пока еще ничего не выросло, кроме лекарственных трав и салата. Но у меня есть вот это. – Он вытащил из заднего кармана мятый бутерброд. – Мой завтрак. Мы его разделим.
Еще у него был термос с кофе. Они уселись и стали в полном молчании есть бутерброд. Он оказался вкусным. Молчание в компании Симона действовало успокаивающе.
– Но разве Беньямин не сам захотел прыгнуть? – наконец спросил он.
– Нет, все было не так. Он стоял перед выбором: прыгнуть или вылизывать перед Освальдом пол. Отвратительно, правда?
– Чертовски.
– Знаешь, что странно? Мы ведь давно не жили вместе, но от этого мне сейчас только хуже. Я чувствую себя такой гадкой… Он хотел мне что-то сказать. Несколько раз говорил: «Все не так, как ты думаешь». Но я не хотела слушать его извинения. А теперь так и не узнаю, что он имел в виду…
София опять заплакала – правда, на этот раз беззвучно; слезы катились по ее щекам.
– По-хорошему, эту скотину надо было бы посадить, – сказал Симон.
– Освальда?
– Именно. Засадить его в клетку.
– Как это можно сделать?
Он задумался.
– Разнюхивая. Узнать, что у него на уме на самом деле.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что, судя по его поведению, намерения у него далеко не честные. Он что-то скрывает, и если б узнать, что именно…
– Как ты собираешься это сделать?
– Не я. Я всего лишь ничтожный крестьянин. А ты могла бы. Ты же работаешь у него в офисе.
София немного поразмышляла над его словами.
– Пожалуй, пойду в офис. Спасибо за бутерброд, – сказала она и встала.
– Не за что. Будь осторожна, София.
Лекарство начало действовать, и, входя в офис, головной боли она уже не ощущала. Здесь оказалось темно и холодно. Ее бумаги лежали на письменном столе в точности как она их оставила. Стулья стояли выдвинутыми. Вроде бы Освальд сюда даже не заходил.
София зажгла свет и включила отопление. Нахлынувшая было волна энергии прошла, и София тяжело опустилась на мраморный пол. Перед глазами у нее невольно возникла сцена между Беньямином и Освальдом. «В прошлый раз я стояла на этом полу еще при жизни Беньямина», – подумала она, и ее охватило удушающее ощущение безнадежности. Опять накатило раскаяние. Почему она не уговорила его лизать этот проклятый пол? Могла ведь даже встать на колени и вылизать его сама, только чтобы заставить Освальда замолчать… Или не завопила там, у скалы, не устроила сцену… да что угодно, только б удержать Беньямина от идиотского безрассудства?
Слезы снова пытались прорваться наружу, но ей удалось остановить их.
Надо действовать шаг за шагом – это единственный способ выбраться отсюда.
Пока мобильный телефон заряжался, София немного прибралась. Потом заперла дверь офиса изнутри и села за компьютер Освальда. Раньше она никогда им не пользовалась, не решаясь переступать эту границу но сейчас ей было все равно. Разве может стать хуже, чем уже есть?
На краю стола Освальда стояла большая банка с витаминным порошком для наращивания мышц, который он подмешивал себе в напитки. Банка сразу ее разозлила. У кого из персонала есть время думать о наращивании мышц? София взяла банку, пошла в туалет, высыпала все содержимое и спустила воду. Почувствовала себя лучше. Засмеялась так громко, что смех эхом отразился от стен туалета. Вернулась к письменному столу и поставила пустую банку. Зашла в почту, прочла свои мейлы и проверила «Фейсбук».
Было много мейлов от родителей и Вильмы, а также несколько от друзей, которым она давно не писала. Беспокойство в мейлах, по мере приближения к сегодняшней дате, постепенно нарастало и завершалось оглушительным крещендо, душераздирающим призывом к ней с материка:
«Где ты, София? Отзовись, отзовись!»
Она ответила на все. В одном мейле от Вильмы говорилось об Эллисе. Он получил условный срок и штраф, и даже оказался должен Софии некую сумму денег. И все это без ее личного присутствия. Подумав о связях Освальда, она задрожала. Эллис вдруг показался ей таким же незначительным, как разбудившая ее утром муха. Это даже хорошо, что он избежал тюрьмы, посчитала София и почувствовала, что ненависть к нему ослабла.
Она немного погуляла по Сети, пытаясь понять, что происходит в мире, и, «погуглив» имя Ванья Фриск, получила ответ: адрес и номер мобильного телефона, который ей уже дал Беньямин. Записала все это на листок и, стерев в компьютере Освальда историю поиска, выключила его. Мобильный телефон уже зарядился. София проверила эсэмэски и ответила на них. Потом набрала номер родителей. К телефону подошла мама.
– София, дорогая!.. Мы так беспокоились… Ты где? – И мама сразу начала плакать.
– Я на острове, мама. Все хорошо. Пожалуйста, прости, прости, что я не звонила и не писала. Я так по вам соскучилась…
В горле встали слезы. Она попыталась проглотить их и изобразить нормальный голос, но тот все равно звучал нечетко.
– София, ты плачешь?
– Нет-нет, я просто слегка простудилась.
– Дорогая моя девочка… Приезжай домой!
– Мама, я скоро приеду, обещаю. Я только должна здесь кое-что закончить. Приеду еще до начала лета.
– Мы можем приехать, навестить тебя…
– Нет! Не надо! Я хочу сказать, что это будет слишком сложно. Обещаю, что скоро приеду домой.
Они немного поговорили, но Софии так и не удалось до конца прочистить горло от плача.
– Могу я попросить тебя о паре вещей? – спросила она перед тем, как закончить разговор.
– О чем угодно.
– У меня есть подруга, у которой кое-кто умер. Вернее, у нас скончался общий знакомый. Не могла бы ты послать ей от моего имени цветы и карточку? С острова это сделать немного сложно… Но, пожалуйста, пошли их дня через два, когда она успеет слегка прийти в себя.
И когда Освальд уже уедет от нее и не сможет их увидеть.
– Конечно, дорогая, я все сделаю.
– Ее зовут Ванья Фриск. – Она продиктовала маме адрес. – На карточке напиши только: «Сочувствую вашему горю, София» – и номер моего мобильного телефона.
– Я этим займусь.
– Спасибо, мама. И еще одна услуга…