Ковыряясь в мертвой лягушке. Мастер-классы от королей комедийной поп-культуры Сакс Майк

Дэниел Хэндлер, также известный как Лемони Сникет. Ультраспецифичные комедийные знания

Прежде чем стать автором бестселлера, детской книги «33 несчастья», которую вы опубликовали под псевдонимом Лемони Сникет, вы писали книги для взрослых. Почему вы переключились на детей?

Мой редактор прочитала «Основную восьмерку» (The Basic Eight, роман для взрослых 1998 года, изданный St. Martin’s Press. – Прим. авт.). Повествование в книге ведется от лица девочки-подростка. Мой редактор подумала, что не сможет издать такую книгу для молодых людей, но ей показалось, что я смогу написать что-нибудь, что она сможет издать для детей. Я был уверен, что она не права.

Как вы думаете, изменились ли книги для детей с тех пор, как «33 несчастья» были опубликованы в 1999-м? Приняли ли издатели тот факт, что детская книга может быть смешной, но при этом не быть нравоучительной?

В процентном соотношении не уверен, что что-то изменилось. На рынке столько же слащавых книжек для детей, как и всегда. Но все же думаю, что хорошие книги не остаются незамеченными, как это было в прошлом. Сейчас детской литературе оказывают больше внимания.

Вы были поклонником Роальда Даля? Мне всегда казалось, что его работы как для взрослых, так и для детей были не менее мрачными, чем у любого автора ужасов, и при этом невероятно смешными.

Был. Даже менее популярные его работы для детей таили в себе некое чудо. Я очень любил книгу «Волшебный палец» (1966, издательство Harper & Row. – Прим. авт.) о девочке с магическими способностями.

Все истории Даля содержат в себе хаос и чувство угрозы, побуждающие читателя облизываться в предвкушении поражения отвратительных людей. Для меня в этом есть нечто вкусное и все же противное.

В историях Даля, казалось, никогда не было четкой арки персонажа, что я всегда ценил. В «Джеймсе и гигантском персике» (1961, издательство Knopf. – Прим. авт.) во дворе Джеймса вырастает огромный персик. Внутри персика Джеймс находит гигантских насекомых. Его родители умерли, и он отправляется в приключение с этими жуками. Но никогда не складывается ощущение, что Джеймс что-то узнает о себе. Это сумасшедшее приключение в чистом виде.

Чем старше я становился и чем меньше я сталкивался с арками, в которых я узнавал что-то о своей жизни, что позволяло мне развиваться, тем больше я ценил такие книги.

Многих читателей, которые в другой ситуации полюбили бы Даля, отпугивает его антисемитизм и то, что он, судя по отзывам, был довольно мерзким человеком. Должны ли такие вещи влиять на решение родителей, позволять детям читать его истории или нет?

Я думаю, это должно влиять на ваше решение пригласить его в гости или нет, а не на отношение к его работе. Если начать отказываться читать работы авторов, которые не были приятными людьми, ваши книжные полки начнут страдать от недоедания. В любом случае, антисемитизм Даля преувеличивался, хотя то, насколько он был мерзким, преуменьшалось, так что баланс соблюден.

Моей любимой книгой в детстве была «Чарли и шоколадная фабрика» (1964, издательство Knopf. – Прим. авт.). Я недавно ее перечитывал и понял, что забыл, что умпа-лумпы были пигмеями из «самой глубокой и темной части африканских джунглей». Это сильно отличается от беззаботных оранжевых очаровашек, которые появляются в киноверсии 1971 года «Вилли Вонка и шоколадная фабрика».

Я помню это, да. Это смущало меня даже в детстве. В работах Даля проскальзывала некоторая угроза. Помимо пигмеев в оригинальной книге были эти странные конфеты, которые делали всякие странные вещи. Они вырезали это из фильма, но в книге есть расширенная шутка о квадратных конфетах, которые выглядят круглыми. Дети заглядывают через окно в лабораторию, и они говорят, что конфеты квадратные. Вонка затем открывает дверь, и квадратные конфеты поворачиваются «вокруг» себя, чтобы посмотреть на них.

Вонка говорит: «Здесь не поспоришь. Это квадратные конфеты, которые смотрят “вокруг”, они круг».

В книгах Даля есть что-то, заключающее в себе страх, и грусть, и хаос, которые существуют в нашей жизни, и в то же время они остаются смешными. Они не превращают мир в смешное место, где случаются только смешные вещи. Его трагедия честна, и часто в ней нет лучика света.

Вам не кажется, что дети слишком малы, чтобы узнавать правду о жизни?

Они уже все знают. Даже если у вас очень счастливый ребенок, он узнает о хаосе, и несчастье, и всем остальном на игровой площадке.

Манола Даргис, кинокритик The New York Times, называла сокрытие правды о мире в детской литературе «тиранией милого» (tyranny of nice).

Думаю, это хорошее определение. Такое происходит, когда автор, используя свою позицию силы, пытается насильно скормить нереалистичную версию мира тем, кто, скорее всего, уже знает, что он не существует. Я всегда старался этого избегать, особенно когда речь идет о юморе.

В начале «33 несчастий» вы очень ясно дали понять, что для персонажей все не закончится счастливо. Вы написали: «Если вас интересуют истории со счастливым концом, вам лучше почитать какую-то другую книгу. В этой книге не только нет счастливого конца, но нет и счастливого начала и очень мало счастливых вещей в середине».

Книги для детей, прошедшие тест времени, такие как «Сказки» братьев Гримм или «Алиса в стране чудес», были странными, полными хаоса и несуразицы. Вся приторная хрень исчезает. То есть, конечно, все еще можно найти книги про близнецов Боббси, но, судя по всему, они предназначались для коллекционеров и прочих фетишистов. Ни один нормальный ребенок такое читать не будет.

Был ли ваш издатель обеспокоен тем, что некоторые сцены в «33 несчастьях» были слишком шокирующими для детей? В первом томе, «Скверное начало», четырнадцатилетнюю Вайолет чуть не отдают замуж против ее воли. В «Гадком городишке» Жака убивают, прежде чем сжечь на костре. И в «Предпоследней передряге», предпоследней книге серии, вышедшей в 2005-м, сгорает огромное здание (в данном случае отель), что очень напоминает события 11 сентября, которые произошли за четыре года до выхода книги.

Прежде чем я написал «33 несчастья», я думал, что эти книги будут читать только дети со счастливым детством. Мне казалось, что это станет для них безопасным способом изучить другой, не такой дружелюбный мир. Но в реальности все оказалось наоборот. Это удивило меня, особенно учитывая, насколько трагичными были некоторые части этих книг.

Волновался не столько издатель, сколько мой агент. Она была уверена, что ни один издатель ни за что не захочет покупать такие книги, в то время как я не видел ничего нового в том, о чем они рассказывали.

А что вы в них видели?

Я считал их частью традиции, согласно которой сироты попадают в ужасные передряги. Я считал, что они рисуют картину мира, в котором в равной мере присутствуют веселье и горе. Смешное и ужасное одновременно. Трагедия становится преувеличенной, и затем это преувеличение становится смешным. Эмоции движутся по кругу. Читатель чувствует себя ужасно, ужасно, ужасно, а затем вдруг становится очень смешно. Такова реальность.

Вам нравятся дети? Создается впечатление, что многие детские авторы, включая Роальда Даля, были не слишком в восторге от их собственной аудитории.

По правде говоря, меня всегда крайне смущает, когда кто-то говорит, что он любит или не любит детей. Для меня это как говорить, что ты любишь или не любишь взрослых. Есть столько разных видов.

Это так, но некоторые взрослые считают, что все дети совершенно одинаковые.

Тоже верно. Похоже, что дети – это одно из последних меньшинств, о которых мы можем делать ужасно широкие обобщения, и никому нет до этого дела.

Я вижу это везде. Я недавно прочитал интервью женщины, которая писала о своем ребенке лет 10–11, и она сказала, что девочки любят быть красивыми, и хотят вырасти принцессами, и хотят, чтобы их спасали прекрасные принцы и т. д. И я подумал, что если бы она заменила «девочек» на любое другое меньшинство, ее работы больше бы никто никогда не опубликовал.

Полагаю, их интересы меньше борются, по сравнению с другими меньшинствами.

И еще многие взрослые не обладают мыслительными способностями, неотъемлемыми для понимания детей. Ненавижу эти обобщения, которые придумывают взрослые только потому, что они считают, что дети должны так себя вести или так думать. А ты откуда знаешь?

Это частично связано с тем, что взрослые забывают, каково это – быть детьми?

Думаю, да. Одно дело забыть свое детство, совсем другое – переносить свои неправильные вспоминания на детей, которые проживают это время сейчас. Или, по крайней мере, не пишите об этом!

Когда дело касается написания юмора для детей, я всегда вспоминаю себя ребенком и учителей, которые разговаривали со мной, будто я идиот. Учителя, которых я любил, разговаривали со мной так же, как они разговаривали с другим взрослыми. С уважением.

Вам было бы интересно писать юмор для взрослых?

Хорошо это или плохо, юмористический жанр намного больше ценят в детской литературе. Помимо того что их очень тяжело писать, комические романы очень сложно продать издателям. Есть писатели, которые могут такое провернуть, но в целом издатели не слишком рады юмору, если это не детская литература, где такие книги больше к месту с коммерческой точки зрения.

Можете ли вы напоследок дать какой-нибудь совет начинающим детским писателям?

Не знаю, правда это или нет, но есть история о Джоне Колтрейне и Майлсе Дейвисе, которые вместе играли в середине 1950-х. Колтрейну нравилось играть очень-очень длинные саксофонные соло, некоторые из которых длились более получаса. Майлс Дейвис попросил его их сократить.

Колтрейн сказал: «Я не знаю, как».

И Дейвис ответил: «Вытащи трубу изо рта».

Я всегда воспоминаю эту историю, когда смотрю на прекрасную главу, которую написал, и не могу и представить себе, как убрать из нее хоть одно слово. А затем я думаю: на самом деле я все могу. Это не так сложно.

Все черновые варианты моих книг намного длиннее, чем нужно. Я всегда урезаю их очень значительно. Я большой любитель переписывания, это очень важно. И я нахожу, что многим авторам не хватает этой способности.

Еще бы я порекомендовал красть бумагу с работы. И не только бумагу, но еще и картриджи с краской. Серьезно, я годами это делал, пока не смог заниматься этим в качестве основной профессии. Я написал начало «Сникета», пока работал на умирающего. Я работал административным ассистентом в Сити Колледже Сан-Франциско. В мои обязанности входило отвечать на звонки моего босса и информировать людей, если они хотели с ним поговорить, что он умирает. Он сумел прожить больше года, так что в итоге люди совсем перестали звонить.

Недавно я встретился с андеграундной писательницей (так она себя называет), которая жаловалась на то, как дорого самостоятельно издаваться. Я подумал, что если ты не знаешь, как украсть достаточно бумаги, чтобы бесплатно напечатать собственные истории, и как продвинуть и улучшить себя как писателя, ты не андеграундный писатель.

Это мой совет. То, что этому не учат на курсах креативного письма, преступно.

И наконец: я бы не стал читать интервью с писателями. Ни один из нас сам не знает, что делает. Можно большему научиться, читая книгу, а не все эти вялые советы от тех, кто их создает.

Энтони Джесельник. Хардкорные советы в чистом виде

Я хотел быть писателем практически всю свою жизнь. Я хотел писать книги. Когда я стал старше, я понял, что значит быть писателем и какую жизнь это за собой влечет. Я решил, что такая жизнь не для меня. Мне было немного за 20, и я не хотел закрываться в комнате и следующие 10–15 лет вкалывать над романом, который в итоге может оказаться не очень. Поэтому я подумал, что, возможно, сценарии – это вариант получше, но я терпеть не могу писать сценарии: они сухие и скучные, и я обнаружил, что очень сложно добиться, чтобы кто-то прочитал то, что ты написал, не имея никаких связей. Даже если ты написал сценарий, добиться, чтобы кто-то прочитал этот сценарий, будет охренеть как сложно. Так что я оставил эту идею и стал думать, что я могу назвать работой своей мечты. Хотя я не планировал становиться комиком, мне казалось, что писать шутки – это, должно быть, очень весело. Общаться со смешными людьми было следующей целью. Думаю, многие хотят быть сценаристами, но не знают, что это значит. Они просто хотят тусоваться, они хотят общаться со смешными людьми.

В Голливуде у меня был только один знакомый. Мой отец учился в универе с парнем по имени Джимми Броган, который в то время работал главным сценаристом на «Вечернем шоу Джонни Карсона». Джимми был комиком много лет. Я пошел в комедийный клуб Hollywood Improv, чтобы на него посмотреть. Это было первое живое выступление, которое я когда-либо видел. После шоу я сказал ему: «Я хочу писать шутки. Хочу делать то, что ты делаешь». Я думал, он мне ответит: «Не проблема. Приходи в студию в пятницу с удостоверением личности, и мы тебя пристроим». Но он просто сказал: «Если хочешь писать шутки, займись стендапом». Я все время говорю людям, что стендап, даже если ты не хочешь быть комиком, заставляет тебя писать, и это вынуждает тебя писать хороший материал, потому что, когда делаешь стендап, ты читаешь собственные шутки. Ты не можешь их просто записать и забыть. И мне это показалось привлекательной идеей, потому что это заставляет тебя работать.

Исполнять стендап – это как получать степень бакалавра. Или степень в области права. С ней можно много чего сделать. Тебе необязательно быть юристом. Можешь преподавать. Можешь получить очень разную работу с такой степенью. Если начинаешь в стендапе и становишься продюсером, или актером, или сценаристом, это не значит, что ты провалился как комик. Просто пока ты комик, ты получаешь необходимые навыки, чтобы заняться чем-то другим. Часто кажется, что это работа мечты, но это может оказаться просто работой. Есть много плохой работы для сценариста (на которую в то время я бы согласился), но я рад, что не соглашался на такое. Я рад, что не оказался на плохом шоу, где нужно без конца штамповать всякое говно. Я рад, что настоял на своем и делал на сцене то, что хотел делать.

Когда моя стендап-карьера начала набирать обороты, меня взяли на «Фэллона». В такое место сложно попасть, потому что, когда шоу набирает сценаристов, у них есть одна вакансия, они в эфире уже много лет, и обычно они берут на работу чьего-нибудь друга. Один сценарист говорит: «Мы проработали вместе 10 лет, ты меня знаешь, я ручаюсь за этого парня, возьми его». И так тебя обычно берут на работу. Но когда продюсерам нужен штат на совершенно новое шоу, как было с «Фэллоном», им приходится мыслить нестандартно, и это был мой шанс. Я убедил их встретиться со мной и сказал: «Послушайте, будет просто супер. Я буду писать для вас шутки к монологам», и я был первым сценаристом монологов, которого наняли. Недавно я прочитал, что Тина Фей сказала: «Если берешь на работу сценариста, это должен быть кто-то, кого ты будешь рад видеть в коридоре в три часа ночи». Это важная вещь: быть милым человеком, с которым приятно находиться рядом. На встрече я веселился, я был человеком, с которым классно общаться, и я им понравился. И я подумал: о, я могу таким заниматься.

Когда я работал на «Фэллоне», мы проводили так называемые «информационные интервью», куда приглашались молодые начинающие сценаристы. Они спрашивали: «Я хочу быть сценаристом, как вы. Как я могу это сделать?» И я, и Джереми Бронсор, тоже сценарист в то время, встречались с этими людьми, и они говорили: «Как вам, ребята, это удалось?» И они приносили свои резюме (как будто мне могло быть на них не насрать), и я им говорил: «Что ж, я шесть лет занимался стендапом, чтобы этого добиться, чтобы получить эту работу». И Джереми говорил: «Ну, я работал на новостях, я работал на “Жестких методах” (Hardball with Chris Matthews) несколько лет, а затем подал заявку на это шоу». Он подавал заявку на SNL и не получил работу, но они передали пакет на «Фэллона», и так он получил работу. Люди не это хотели услышать. Есть много разных путей, как чего-то достигнуть, но нужно вкалывать. Нужно работать долгое время, чтобы достичь успеха. Не существует короткого пути. Всем плевать, как ты оделся на собеседование. Это как комик, который протягивает свою визитку. Если ты комик, будь комиком. Я многим советую начать блог. Начни блог и пиши шутки для монологов каждый день. Но люди и это не хотят слышать. Им кажется, что это как писать материал, а потом выбрасывать его. Но я знаю, что Джоша Комерса так наняли на «Конана». У него просто был блог, где он каждый день публиковал шутки для монологов, и его наняли на основании этого блога. Если тебе есть что показать людям, они заинтересуются.

На «Фэллоне» мы какое-то время принимали факсы, и люди присылали нам свои шутки. Они присылали по пять шуток в день, но очень часто у них получалось плохо. Или человек просто не работал над своими шутками, а присылал шутки ради того, чтобы прислать шутки. Это ужасная идея. Когда наконец появлялась вакансия и мы просматривали эти пакеты, мы говорили: «О, может нам нанять Дженни? О нет, у Дженни ужасные шутки. Нет, давайте лучше не будем ее нанимать». Для Дженни было бы лучше, если бы она ничего нам сразу не присылала, а потом взяла себя в руки и прислала что-то стоящее. Если хочешь что-то прислать, убедись, что шутки очень хорошие. Поработай над ними как следует. Если у тебя 12 часов на то, чтобы написать пакет, возможно, будет лучше ничего не отправлять на эту вакансию, если не хватает времени написать хороший материал. На нем будет твое имя, и это может тебе навредить в будущем.

Мне кажется, многие люди в мире комедии раздражаются, потому что здесь не как в школе, куда ты приходишь и тебе говорят: «Вот твои уроки. Приходи сюда, и потом в это время у тебя экзамен». В этом мире нет структуры. Но я просто очень хотел в него попасть. Сюда, как минимум, нужно добраться. Представь, что ты поезд. Не забывай постоянно подкидывать уголь и двигайся в правильном направлении.

Адам Резник

Кто он, настоящий Адам Резник? Если верить Крису Эллиотту, его давнему другу и соавтору, Резник – огромный русский, который не очень хорошо говорит на английском. «Ходил слух, что Резник вырос в маленьком городке в Калужской области в Советском Союзе, – написал Эллиотт в своем псевдомемуаре 2012 года “Парень под покрывалами” (The Guy Under the Sheets), – и когда там взорвалась атомная станция, радиация сделала его гигантом, и поэтому к возрасту 15 лет он был уже больше 2 метров ростом и, по словам очевидцев, все еще продолжал расти». Согласно книге, Резник и Эллиотт стали комедийными заговорщиками, и это партнерство вскоре переросло в «дерево славы, богатства… дебоширства и нескольких убийств».

Резюме Эллиотта и Резника заставит позавидовать любого стоящего комедийного писателя. Их общие заслуги включают в себя работу штатными сценаристами на «Позднем шоу с Дэвидом Леттерманом» в его золотые годы (Крис с 1982-го по 1990-й; Адам с 1985-го по 1990-й); слишком крутом для своего времени ситкоме канала Fox «Смена образа жизни» (1990–1992) и изначально раскритикованном, но почитаемом сейчас фильме 1994 года «Юнга». Резник также писал для «Субботним вечером в прямом эфире» и «Шоу Ларри Сандерса» HBO. Но несмотря на их выдающиеся успехи, они оба остаются довольно малоизвестными фигурами, что только увеличивает их культовый статус.

«Я правда верю в то, что, если бы не Адам Резник, моя карьера давно бы подошла к концу, а не медленно сбавляла обороты, как это происходит сейчас, – говорит Эллиотт. – Все, что предположительно спонтанно вылетает из моего рта, скорее всего, сначала вылетело из мозга Адама».

Резник родился и вырос в Гаррисберге, штат Пенсильвания. Он отучился три не самых успешных семестра в Нью-Йоркской академии киноискусства, прежде чем бросить ее, чтобы стать интерном, а затем сценаристом «Позднего шоу», тогда только в стадии становления. «Это был определяющий момент в моей жизни, самое лучшее, что со мной когда-либо случалось, – говорит Резник, – и, возможно, первый раз, когда я почувствовал себя где-то на своем месте». Встреча с Эллиоттом сыграла в этом большую роль. Как сейчас говорит Эллиотт об их тогда зарождающихся отношениях с Резником: «До встречи у нас была очень разная жизнь, и все же с момента, как мы встретились, мы сразу осознали, что у нас одинаковое чувство юмора, мы смеемся над одними и теми же вещами, и нас мучают одни и те же неврозы. Мы две стороны одной монеты, как Лили Томлин и Джейн Вагнер».

Несложно понять, почему их многочленные коллаборации не нашли отклика у широкой публики. Поразительно, что «Юнга» (фильм о «богатеньком парне» по имени Натаниель Мейвезер; летающем кексе, плюющемся табаком; корабле, окрещенном «Грязная шлюха»; и Дэвиде Леттермане, продающем обезьян морякам (и других его странностях)), вообще был снят, а уж тем более получил распространение. Это был полный провал и по мнению критиков, и финансово, но почти 20 лет спустя на показы «Юнги», после которых Резник и Эллиотт время от времени устраивают вопрос-ответ-сессии, распродаются все билеты до одного. Чаще всего в конце фильма им аплодируют стоя. Они и их комедия опередили свое время.

То же можно утверждать почти про все проекты Резника. Чаще всего он на несколько шагов опережает текущие тренды. Большая часть его работ, например недолго просуществовавший сериал HBO 1996 года «Красивая жизнь» (The High Life) или фильм 2002 года режиссера Дэнни Де Вито «Убить Смучи», рисуют сюрреалистические, мрачные, дистабилизированные миры с тошнотворным отсутствием морали, не говоря уже о непростительно неприятных героях. Звучит знакомо? Только взгляните на современную классику комедии, на такие шоу, как «В Филадельфии всегда солнечно», «Задержки в развитии» и «На дне». Оставаясь в тени, Резник прокладывал путь для некоторых шедевров комедии XXI века.

Как утверждает Эллиотт: «Осталось всего несколько людей в комедии, которые мыслят оригинально. Адам никогда не шел на компромисс, если дело касалось его взглядов на комедию, так что помимо любви я испытываю глубокое уважение к этому парню».

В 2014-м Blue Rider Press опубликовали уморительные ужасающие мемуары Резника «Не смогу присутствовать: яркие история отчуждения и изоляции» (Will not attend: Lively Stories of Detachment and Isolation).

Какая комедия вам нравилась, когда вы росли?

Когда я рос, меня всегда привлекали старые фильмы: Уильям Клод Филдс, и Лорел и Харди, и все подобное. Комедии про чудаков 1930-х годов. Сколько я себя помню, мне всегда очень нравилась визуальная составляющая того периода. И музыка: есть что-то особенное в этих песнях эры Великой депрессии, призывающих тебя: «Взбодрись!», что меня притягивало. Они были такими простыми и живыми, и в то же время мрачными и в какой-то степени мудрыми. И в конечном счете нереалистичными. (Смеется.) Я обожаю песню 1930-го Сэма Ланина и его оркестра под названием “It’s a Great Life (If You Don’t Weaken)” («Это отличная жизнь (Если ты не становишься слабым)»). Ну, удачи тебе с этим!

Когда я стал старше, я начал смотреть много фильмов. Я заметил, что больше всего смеюсь над тем, что кажется настоящим, а не созданным ради шутки. Например, драмы вроде «Последнего наряда». Боже, я уже начал читать мораль по поводу комедии. Это как раз то, чего я боялся. И это исходит не от кого-то там, а от парня, написавшего «Юнгу».

Мы дойдем до «Юнги», не волнуйтесь.

Прелестно.

Вы только что упомянули фильм 1973 года «Последний наряд». Что конкретно вам нравится в этом фильме?

Это один из тех малобюджетных фильмов, которые так много говорят о жизни. Просто фантастическая режиссура Хэла Эшби. И игра актеров так хороша, особенно Джека Николсона. Диалог не основывается на шутках. Он похож на кого-то, кого ты мог бы встретить в настоящей жизни. Я знал многих смешных персонажей, но смешных не потому, что они пытались тебя развлечь. Мой отец – хороший тому пример. В таких людях на каком-то уровне обычно кроется немного трагедии. В целом «Последний наряд» – трагедия. То же верно о таких фильмах, как «Пролетая над гнездом кукушки», «Славные парни», и о многих фильмах Роберта Олтмена, включая «Нэшвилл» и «Короткие истории». Последние два не совсем трагедии, но вы понимаете, что я имею в виду.

А что скажете про современные комедии?

(Смеется.) Ну, это зависит от того, насколько современные. Такие фильмы, как «Выскочка» (1999-го), считаются? Что насчет фильма «За что стоит умереть» (1995-го)? Если говорить о студийных фильмах, мне не очень нравятся те, что нацелены на более молодую аудиторию. Даже когда я был подростком, мне не нравились фильмы вроде «Зверинца». Мне нравится очень много комедий – я просто не люблю перечислять названия. Но в любом случае большинство комедий сегодня создаются для двадцатилетних. Я не при делах.

Думаете, вы изменились? Или изменилась комедия?

Комедия превратилась в огромную индустрию. Создается так много комедий. Слишком много комедий. И во всем зрители должны «узнавать себя», или все должно быть глубоко привязано к современной поп-культуре. На мой взгляд, самая умная комедия сейчас на телевидении. Шоу типа «Офиса», «Парков и зон отдыха» и «Просветленной» – последнее шоу привело меня в восторг. Не уверен, что я бы назвал его именно комедией.

Если говорить о фильмах, многие недавно вышедшие фильмы – о мужской дружбе или чем-то таком; о героях, которые не хотят взрослеть. В них ты видишь на экране версию себя и своих приятелей, где вы просто зависаете и дурачитесь: «Эй, помнишь тот раз, когда Кит блеванул на официантку? Это было прям как в фильме!» Это не для меня. Зависать с мужиками и шутить шутки – это мой самый страшный кошмар. Вы понимаете, что я сейчас критикую? Счастливых социализированных людей, хорошо проводящих время. Так что стоит прояснить: возможно, проблема во мне, не в фильмах.

Я тоже всегда находил помешательство на мужской дружбе немного странным. В реальном мире разве большинству парней нравится проводить время исключительно в компании других парней? Особенно после того, как им исполнилось 25? Но опять-таки это говорит человек, который в университете не стал присоединяться к студенческому братству.

Именно. Нет, я всегда без особого энтузиазма относился к мужскому товариществу. В целом, парни – мудаки. Я знал это еще в детском саду. Я просто не понимаю весь этот «броманс». И разве не прелестный термин, кстати.

Были ли вы частью каких-нибудь кликов, пока росли?

С первого дня школы я никак не мог дождаться, когда я стану взрослым и съебусь оттуда: от учителей, детей, ото всех. Так что для меня в подростковых комедиях нет ничего близкого мне или правдивого. Конечно, «Беспечные времена в “Риджмонт Хай”» хорошо справились с объединением физической комедии с чем-то, что показалось мне узнаваемым. Но по большей части я не помню, чтобы в старших классах было столько веселья. Старшие классы – это глубокая мрачная драма.

Я ходил в обычную государственную среднюю школу среднего класса в Пенсильвании 1970-х. Больше всего мне запомнилось, что все были злыми: учителя, дети, школьные психологи. Я был зол. Если ты был немного странным (или если использовать великий троп современной комедии, «лузером» или «аутсайдером»), ты не общался с другими лузерами, как это показывают в кино. Ты был сам по себе. Конечно, были укурки или другие небольшие клики, но укурки, например, не держались особняком. Это была приличных размеров сборная солянка ребят, которые просто ладили друг с другом и общались. Идея того, что ботаны, и гики, и лузеры держались вместе, – это не более чем фантазия. И они уж точно не были смешными. Представление о том, что такие люди объединяются в группы, даже если это просто ради комедии, меня немного бесит. Не уверен, что хоть один фильм или телешоу безошибочно передали школу такой, какая она на самом деле. По крайней мере, если говорить о том, какой знал ее я. Разве что «Добро пожаловать в кукольный дом». Отличный фильм.

А если говорить о менее серьезных подростковых фильмах? Например, «Месть полудурков».

Помню, что мне вроде нравился этот фильм, но только в качестве откровенно несерьезной комедии. Я сейчас не говорю о таких фильмах. Я имею в виду комедии, которые пытаются скормить тебе фальшивые сантименты и так называемый «момент истины». Особенно если это касается отношений. Помню, что особенно ненавидел все эти фильмы с актерами «Клуба “Завтрак”». Я никогда таких подростков не встречал.

Восхищались ли вы работой кого-то из комедийных писателей, пока росли?

Если говорить о телевидении и кино, мне нравилось, как писали SNL, «Секонд Сити ТВ», «Монти Пайтон». Думаю, они у всех пользовались популярностью. Они были золотым стандартом нового типа комедии 1970-х, не предназначенным для твоих мамы и папы. Но, откровенно говоря, оглядываясь назад, могу сказать, что Пол Хеннинг значил для меня больше, чем остальные.

Пол Хеннинг! Вот имя, которое я нечасто слышу в качестве примера писателя, оказавшего влияние на чью-то комедию.

Он был создателем «Деревенщины из Беверли-Хиллз» и «Зеленых просторов». Думаю, мне всегда нравился сельский юмор. Я получал больше удовольствия от повторов этих старых шоу, чем от чего-либо еще. И они были очень смешными и умными. «Зеленые просторы» был местами совершенно сюрреалистичными, в духе «Монти Пайтон». Мне кажется, юмор Хеннинга вырос из водевиля или южной традиции в духе старой американской радиопередачи «Гранд Ол Опри». Кто-то может подумать, что это старомодный юмор, но это его умная, знающая разновидность. Я не так любил шоу «Станция “Юбочкино”», которое тоже он создал, потому что оно было немного слащавым, но «Деревенщина из Беверли-Хиллз» и «Зеленые просторы» уморительны. В «Зеленых просторах» герои иногда комментировали титры, которые появлялись на экране. Очень умный материал для того времени. И еще мне очень нравилось Шоу Энди Гриффита. В нем было столько прекрасных характерных актеров. Такие вещи мне по душе, а не комедийная культура, основанная на курении травки, которая выросла из National Lampoon.

Хэл Эшби с его фильмом «Последний наряд» и Пол Хеннинг с его шоу «Деревенщины из Беверли-Хиллз» – это очень разные вещи.

Мне кажется, много вещей влияет на писателей и их вдохновляет. Зачастую это подсознательный процесс. Наверное, неправильно об этом слишком много думать. Каким-то сумасшедшим образом Хеннинг в моей голове связан с Р. Крамбом, а он для меня очень много значил.

По каким именно причинам?

Мои пять старших братьев, которые обожали дурь, читали много андеграундных комиксов, когда я рос. Поэтому я увидел Zap Comix, когда был еще совсем юным. Это, скорее всего, были первые порнографические изображения, которые я увидел. Там были все эти кислотные образы животных и гротескных персонажей, трахающих друг друга и делающих другие непонятные вещи, и это напоминало все эти старые карикатуры, которые я любил, из 1930-х и 1940-х, но со странным реалистично изображенным сексом. Когда я стал старше, я начал проникаться творчеством Крамба. Не из-за его специфичных сексуальных фетишей, а из-за его честности, из-за того, что он говорил о жизни, работе, искусстве, прошлом и упадке американской культуры. О том, как умер джаз после 1932-го. (Смеется.) Я коллекционировал эту самую музыку с тех пор, как мне было лет 13. Я всегда чувствовал с ним сильную личную связь, которую я не вполне могу выразить словами. Крамб в каком-то смысле помог мне сбежать в свой собственный мир.

От чего вы пытались сбежать?

Дома я чувствовал себя очень одиноко. Я вырос в дисфункциональной семье. Я всегда жалел, что у меня не было сестры, потому что с женщинами мне проще. В целом, мне кажется, что женщины во всем превосходят мужчин. Они просто умнее, заботливее, сострадательнее. Мне всегда казалось, что если у меня была бы сестра, она стала бы тем человеком, с которым я мог бы поговорить и на кого я мог бы положиться. У меня дома было как в психушке. Как в аду. У каждого из нас на дверях весели замки, потому что никому нельзя было доверять. Помню, как прятал деньги, которые я копил, работая на ландшафтного дизайнера, но где бы я их не спрятал (даже в дырке под полом), их всегда крали. Я вырос с такой паранойей. Если ты пользовался телефоном, кто-то обязательно подслушивал. И какую бы информацию они ни собрали, они находили способ использовать ее против тебя. И такое было постоянно. Никакого личного пространства. И, поверьте мне, я еще и половины не рассказал. Это поверхностный обзор. (Смеется.) У меня нет столько смелости или нервных клеток углубляться в эти воспоминания.

Ваша ситуация, похоже, была немного хуже, чем детство в типичной дисфункциональной семье.

Я уверен, что каждый может рассказать свою историю. Большинство семей дефективны по-своему. Я знаю только, что я рос, закрывшись в своей комнате со своими книжками и старыми пластинками, и практически не выходил. Я пытался избегать любого взаимодействия со своими братьями, и мне не хотелось иметь слишком много друзей. Такая добровольная изоляция, которую я выбрал исходя из обстоятельств, но на самом деле мне нравилось. Возможно, я в любом случае был бы таким. Я все еще такой.

Как вы получили работу сценариста на «Леттермане» в 1985-м?

Дейв, пожалуй, самый важный человек в моей жизни. Он подарил мне мою карьеру (которую я впоследствии решил спалить) и, по сути, подарил смысл жизни. Я учился в Нью-Йоркской академии киноискусства и пришел на «Позднее шоу» через пару лет после того, как оно вышло в эфир. Я просто позвонил им, не имея никаких контактов, и спросил, набирают ли они интернов, и мне повезло. Мне выпала возможность работать со Стивом О’Доннеллом, который на тот момент был главным сценаристом. Он был отличным парнем и оказывал мне огромную поддержку. Он много раз покупал мне обед, когда я был интерном. Мы были как семья в те дни. И Крис Эллиотт, который тогда уже был писателем и исполнителем для SNL, стал моим лучшим другом. Крис посоветовал мне начать показывать свой материал Дейву. Так я начал передавать шутки для монологов ассистенту Дейва (это было до того, как его окружили громилы с беспроводными гарнитурами), и ему они очень понравились.

В каком стиле были ваши шутки?

Мои шутки практически не были шутками. У меня не получался материал на конкретную тему, да меня он и не интересовал. Мой материал скорее был: Дейв рассказывает о своих малообразованных бедных родственниках или о том, как он все выходные просидел на крыльце, махая рукой проезжающим мимо грузовикам. Многое из этог материала было просто воспоминаниями того, что я видел в детстве, проведенном в сельской Пенсильвании, и это, скорее всего, было похоже на опыт Дейва в Индиане.

В итоге меня наняли сценаристом, и я бросил учебу. Я до сих пор вспоминаю это время как самый счастливый период в моей жизни, при всем моем уважении к моей жене и дочери.

Из вашего рассказа кажется, что вам так легко работалось на телевидении, звучит как сбывшаяся мечта.

Нет, это был тяжелый труд, но было так весело. И мне так повезло подгадать момент! Я пришел туда в самое подходящее время и оказался самым подходящим кандидатом. Из интерна я стал редактором в сценарном отделе – это уже была платная должность, – а потом меня повысили до сценариста. Но я продолжал класть на стол ассистента Дейва реплики к открывающему монологу. И я никогда не забуду день, когда Дейв позвал меня к себе и сказал мне, как ему нравятся мои материалы. Это стало поворотным моментом. Сегодня интерну было бы сложно повторить этот путь. «Позднее шоу», да и весь мир, как мне кажется, тогда были совсем небольшими.

И еще на «Позднем шоу» была совершенно другая культура, в отличие от таких мест, как SNL, о которых ты слышал истории, связанные с наркотиками и подобными вещами. Наш штат был прямым отражением Дейва, парня со Среднего Запада, которого не слишком впечатлял шоу-бизнес и который не вел себя как звезда. Мы все были довольно простыми людьми. Наихудшей степенью декаданса, которой мы достигли, было слишком много сигарет в офисе и слишком много разговоров о бейсболе.

Что именно вас так привлекало в чувстве юмора Леттермана?

В его основе лежало неприятие притворства и лжи, особенно когда речь шла о голливудских знаменитостях. До Дейва такого было не найти. И это было искренное. Это не было игрой или его «фишкой». Дейв обожал работать над шоу, но остальная часть этого мира его не интересовала. Ему не было интересно стать частью некого закрытого клуба или подружиться с другими знаменитостями – все это дерьмо, которым упиваются другие люди в этом бизнесе. Они фантазируют о таком опыте. Так что во всех материалах для Дейва, даже до того, как мы познакомились, я исходил из чувства подлинности, искренности. Помимо этого он самые умный и смешной парень из всех. С тех пор как «Позднее шоу» обрело огромную популярность в 1980-е, так много актеров позаимствовали у Леттермана его манеру «циничного умника, предпочитающего держать дистанцию», но у большинства из них это идет не изнутри. Это просто сценический образ. И, к слову сказать, его честность и порядочность стоили ему работы на «Вечернем шоу»[93]. Он ни за что на свете не стал бы претендовать на место Джонни, пока Джонни его все еще занимал. В то время как Джей шарился поблизости и целовал задницы партнеров, и занимался всем этим дерьмом. Дейв – почтительный человек. Он всегда восхищался Джонни. Так себя вести – это не его. Он усердно трудился все эти годы и превратил 12:30 в прибыльное эфирное время. И он на 100 % заслуживал быть на «Вечернем шоу». Это была херовая ситуация.

Как вы сблизились с Крисом Эллиоттом, с которым вы в итоге стали соавторами на шоу?

Крис был актером и сценаристом на «Позднем шоу», и он был там с первого дня. Он начинал продакшн-ассистентом. Когда я туда попал, он уже исполнял своего «Парня из-под трибуны». Я был его огромным поклонником, как и все, кто смотрел «Позднее шоу» в то время. Прежде чем мы познакомились, исходя из его образа на шоу я думал, что он, скорее всего, тот еще мудак. Я никогда не мог до конца понять, это было напускное или нет. Он немного напоминал Майкла О’Донохью, одного из авторов National Lampoon, который, по слухам, был тем еще типом. Блестящий парень, но знаете… лучше держаться от него на расстоянии. Однако Крис оказался совсем не таким, и мы почти сразу сблизились. Это была странная глубокая связь. До того момента у нас была совершенно разная жизнь, но при этом у нас было столько общего: то, как мы мыслили, наше чувство юмора, фильмы, на которых мы оба были помешаны, мы писали с кучей ошибок. (Смеется.) Мы были далеко не выпускниками Гарварда.

Вы помогали Крису создавать персонажей для шоу. Я недавно смотрел видео с этими персонажами и, должен сказать, мне они показались такими же смешными, как и в 1980-е, но еще такими же эксцентричными или иногда даже пугающими.

Не думаю, что Крис или я сам (или кто-либо из тех, что писал вместе с ним) когда-нибудь осознанно пытались создать что-то странное. Мне кажется, что исполнители с таким оригинальным голосом, как у Криса, не слишком много думают о том, что они делают. Персонаж, которого он создал для шоу (и во всех своих ролях он, по сути, один и тот же персонаж) был частью него с тех пор, когда он был ребенком. Он рассказывал мне, что он так вел себя в школе с учителями. Но по-настоящему работать на шоу этот образ заставлял Дейв, сидящей слева от него. Они были комедийной командой в лучших традициях водевиля. Крис был надменным идиотом, которого Дейв не впечатлял, а Дейва это просто забавляло. Зрители, естественно, всегда были на стороне Дейва, поэтому получалась смешная динамика. И, честно говоря, со стороны Криса было очень смело всегда соглашаться на эту роль. И, думаю, здесь в игру вступала его скрытая неловкость или странность. Ты никогда не был уверен, был ли ты свидетелем настоящего неловкого момента или нет.

Я правда думаю, что Крис был первым, кто начал делать современного «Надменного идиота», который теперь является главным персонажем множества комедийных актеров. На мой взгляд, он делал это лучше и с большей смелостью, чем кто-либо еще. Он так оригинально к этому подходил. Посмотрите на его ранних персонажей: Паникующего парня или Парня из-под трибун. Как часто вы видите что-то, что не является производным миллиона других вещей? О работе Криса никогда нельзя было так подумать.

Во время выступлений Криса на «Позднем вечере» зрители в студии казались почти сбитыми с толку. Часто буквально никто не смеялся.

Это риск, на который ты идешь, когда пишешь что-то, основанное на абсурдном исполнении, а не на шутках, хотя мы много раз думали, что в материале были классические шутки, и они тоже не срабатывали.

Но мы никогда не танцевали победные танцы после того, как озадачили зрителей. Мы хотели, чтобы зрителям понравился скетч. И больше всего мы хотели, чтобы Дейв был им доволен. И еще одно: в 6А (студия в Рокфеллеровском центре, где снимали «Поздним вечером». – Прим. авт.) было не так просто рассмешить людей. Я не знаю почему. Смех нужно было по-настоящему заслужить. Это была довольно маленькая студия, и, мне кажется, зрители были другими. Когда я бы ни смотрел вечернее шоу сейчас, зрители кажутся такими активными. Их натаскали вести себя по-другому. Или, в случае с Лено, проинструктировали выбегать и жать ему руку. Будто он Нил Армстронг или типа того. В первый день после полета на Луну.

Вы участвовали в создании персонажа Марлона Брандо, которого Крис исполнял на шоу?

Да. Он появился, когда Крис и я просто болтали и речь зашла о Брандо: о том, какой он псих и как ужасны были его последние фильмы, например «Формула» (1980). Крис пародировал Брандо в своем офисе, но его пародия была мало похожа на самого актера, это была не классическая пародия. Это не был Брандо-актер, это был Брандо – пациент психушки. Карикатура на Брандо. Не думаю, что мы были очень далеки от того, каким он и на самом деле был в то время.

Я полагаю, это объясняет танец, который Брандо – персонаж Криса исполнял каждый раз, когда появлялся: спазматический шимми вокруг нескольких связок бананов.

«Банановый танец», как бы странно это ни звучало, пришел из «Крестного отца», но к Брандо он никакого отношения не имел. В сцене со свадьбой в «Крестном отце» есть парень, которого мы видим всего пару секунд. В руке у него напиток, и он слегка пританцовывает – смешно трясет рукой. И я, и Крис запомнили этого парня и его движение рукой. И на этом основан «Банановый танец».

Нужно отдать Крису должное: во время выступлений казалось, что ему нет никакого дела до того, смеются зрители или нет.

Помню, за сценой стояла Кэрри Фишер и ждала своей очереди в шоу. Сомневаюсь, что до этого она видела Брандо в исполнении Криса, и он подошел к ней (он был все еще в образе и гриме Брандо, держа в руке свою маленькую пластиковую чашку кофе), и сказал ей что-то вроде: «Мисс, если вам хоть что-то понадобится, пожалуйста, не стесняйтесь меня попросить. И я желаю вам самого большого успеха на сегодняшнем шоу». Она выглядела шокированной. А еще был случай, когда на шоу пришел астронавт (точно не помню кто), и Крис в образе Брандо просто довел его до ручки, пока они были за сценой, задавая ему миллион вопросов и все это время называя его «Мистер Президент».

Крис был бесстрашен. Но когда скетч не работал, он не радовался, типа: «Да! Так мы их!» Он не был, как Энди Кауфман, в этом отношении. Целью было сделать что-то необычное и заслужить смех. А когда не получалось, ты просто говорил себе, что аудитория попалась слишком тупая, чтобы что-то понять. (Смеется.) Классический писатель в отрицании.

Как-то раз Крис пришел на шоу в качестве самого себя (что он потом начал делать все чаще и чаще) и рассказывал Дейву, как подрабатывал костюмированным персонажем на Улице Сезам. «Я заполучил новую работенку левой ноги Большой птицы вместе с еще одним парнем. И еще два парня управляют правой ногой, и еще пять человек работают сверху». И Дейв сказал что-то вроде: «Вау, кто знал, что это такой тяжелый труд?» И Крис ответил: «О да, там становится очень жарко… так что мы работаем без рубашек». Для меня это было очень смешно: идея того, что нужна целая толпа потных мужиков, что управлять Большой Птицей. И немного гомосексуальной эротики – сомнительная, но надежная постоянная для персонажей Криса. Ну, в общем, зрители даже не улыбнулись.

Это если не учитывать подрастающих комедийных писателей, которые смотрели в тот момент шоу. Понимали ли вы в то время, какой след оставляете в поп-культуре?

Вскоре после того, как я попал на шоу, мы делали эпизод, который полностью снимался в самолете. Когда мы приземлились, в аэропорту Дейва ждала огромная толпа поклонников. Я помню, как подумал, видимо, что-то находит в людях отклик, даже больше, чем мы осознавали. Но шоу было популярно с самого начала, еще до того, как я в него пришел. Если говорить о влиянии, которое ты оказываешь на кого-то, не думаю, что ты это видишь в момент, когда это происходит. Осознание всегда приходит намного позднее, когда оглядываешься на это много лет спустя. Но да, думаю, что Дейв и многое из того, что мы делали на шоу, оказало огромное влияние на мир комедии. Я вижу влияние Дейва в рекламе, на YouTube, в разных вещах.

В середине 1980-х на «Леттермане» работали одни из самых лучших сценаристов всех времен.

В мире много очень талантливых людей. Но фокус был в том, чтобы уметь писать для Дейва, и мне кажется, люди, которые были в сценарной в то время, – единственные, кто на это способен. Писательский голос Дейва – очень специфичная вещь, и его юмор, и его взгляд на мир – нужно было их разделять, чтобы писать для него. Шаблон разработала Меррилл Марко. Они с Дейвом были создателями «Поздним вечером», которое вышло в эфир (в 1980) как Утреннее шоу. Но в самом начале на шоу работало много отличных сценаристов, которые помогли ему обрести форму: Джордж Майер, Джим Дауни, Стив О’Доннелл, Джирард Маллиган и многие другие.

Похоже, что вы получали большое удовольствие от работы над шоу. Что заставило вас в итоге двинуться дальше?

Я не принимал сознательного решения о том, что пора было уходить, но прошло пять лет, и я начинал понимать, что хочу писать для длинного формата. Наверное, я подумывал о том, чтобы писать сценарии к фильмам. Мне точно не были интересны ситкомы. Работа с Дейвом была отличным опытом, уютным маленьким миром, по крайней мере для меня. И от этого было очень сложно покинуть гнездо. И, мне кажется, во мне было немного страха и немного презрения ко всему происходящему на другом побережье.

Как у вас появилась возможность создать телешоу «Смена образа жизни»?

Примерно в 1990 году Fox предложили Крису контракт на создание собственного шоу, и он спросил меня, не хотел бы я писать его вместе с ним, и, поскольку это был Крис, я подумал, что из этого может выйти что-нибудь интересное. Но, честно говоря, я не думал, что дело двинется дальше написания сценария. Думал, мы просто его напишем и на этом все.

Мы начали накидывать идеи, среди них было шоу, в котором Марлон Брандо становится няней с проживанием в одной семье. Его мы скорее придумали, чтобы самих себя поразвлечь, не думаю, что мы серьезно рассматривали эту идею. Но это было отправной точкой: идея создать что-то похожее на старый ситком. Потом Крис заговорил о странной версии «Денниса-мучителя», в которой Деннис был тридцатилетним мужиком, и здесь идея начала расти: он все еще живет с родителями, он работает разносчиком газет[94], вот это все.

Чуть ранее мы обсуждали тот факт, что вам обычно не нравятся комедии, в которых главный герой отказывается взрослеть. Но разве «Смена образа жизни» не является примером такой комедии?

Смена образа жизни – о чокнутом парне. Мы сделали так, чтобы Fox думали, что она о парне, который отказывается взрослеть. В то время, в 1990-е, когда мы презентовали его телеканалу, у них в голове не укладывалось то, что взрослый мужчина может все еще жить со своими родителями. Разве это не сделает его совершенно жалким? Или психически больным? Помню, позднее Крис презентовал идею эпизода, в котором его персонаж получает водительские права, и они моментально за это зацепились: «У какого тридцатилетнего может не быть водительских прав?» Крис сказал им, что он как раз получал свои. (Смеется.) И это правда. Ему был 31 год, но он жил в Нью-Йорке всю свою жизнь и так и не научился водить. Его жене пришлось везти его на экзамен. Она ждала его после с другими мамами.

Если бы вы могли отснять «Смену образа жизни» заново, вы бы сделали персонажа Криса менее странным? Его герой за 35 серий успел: поджечь себя, чтобы присоединиться к уличной банде; услышать в голове голоса детей; и начать страдать от галлюцинаций, в которых обезьянка в жилетке с золотыми пайетками катается на роликовых коньках. Нетипичное шоу для прайм-тайма.

Думаю, для его времени он был немного больше похож на приход от кислоты, чем другие ситкомы. Иногда Fox жаловались и пытались впихнуть в шоу некоторые другие элементы, чтобы сделать его более нормальным, например делать больше историй о том, как Крис учит своего крайне сдержанного друга «расслабляться». Но персонаж Криса был практически идентичен его персонажу на «Позднем шоу» и жил в той же странной реальности. И мы не собирались это менять. Если говорить о некоторых сюрреалистичных частях шоу, возможно, мы иногда перебарщивали. Я не был в восторге от всего, что мы делали. Иногда сделать что-то странное – это пойти по самому простому ленивому пути. Но в целом не думаю, что мы много чего изменили бы.

Оглядываясь на шоу сейчас, вы бы хотели что-то поменять в «Смене образа жизни»?

Ну, мне ужасно не нравился пилот. Его главной целью было заставить Fox почувствовать себя достаточно комфортно, чтобы взять шоу. И он уходил все дальше и дальше от того, чего Крис и я в действительности хотели. В первом эпизоде множество милашных моментов. Помню, как я думал, что, если сериал обернется чем-то подобным, я не хочу его делать. И мне ужасно не нравился интенсивный закадровый смех. Многие думали, что это было сделано намеренно, как часть пародии на ситкомы, но он был просто херово сведен. Слишком громким. Не знаю, почему его так и оставили. В целом, как бы я ни гордился «Сменой образа жизни», я всегда чувствовал, что оно могло бы быть намного умнее. Во многих эпизодах есть шероховатости. Шоу, на мой взгляд, так и не достигло высокого уровня. Возможно, нас слишком отвлекал телеканал, постоянно бьющий нас по рукам, или что-то такое. Это в целом было не самое лучшее время. У нас с Крисом было много творческих разногласий с определенными людьми, и мы не знали, какой политики нужно придерживаться в таких ситуациях. И опять мы возвращаемся к тому, что я говорил о работе на «Леттермане»: там я чувствовал себя защищенным и огражденным от внешнего мира. Мы были простаками и не смогли сохранить контроль над шоу.

Какого рода обратную связь вы получали от исполнительных продюсеров Fox по улучшению «Смены образа жизни»?

По сути, все замечания были о том, что нужно сделать шоу менее эксцентричным. Я никогда этого не понимал. Они знали, во что ввязывались с Крисом. Они заключили с ним контракт на основе того, что он делал на Леттермане. То, что они думали, что шоу получится менее эксцентричным, мне кажется странным. Целью шоу было создать сатиру на традиционный ситком, а не стать одним из них.

Помню, один из продюсеров был сбит с толку концовкой сценария про мужской моделинг («Самая красивая неделя моей жизни» – «The Prettiest Week of My Life», 30 сентября 1990-го. – Прим. авт.). Концовка была совершенно несерьезно и простой: Крис выигрывает в конкурсе моделей подиума. Но реакцией продюсера было: «Я не понял. Что в итоге случается? Он становится пидором?» (Смеется.) Да, именно это и происходит. Он становится пидором. Типа, как когда Лон Чейни-младший становится оборотнем. Как на такое вообще реагировать?

Еще было много всякого, например, Fox говорили, что Крис не может быть разносчиком газет, он должен быть главным разносчиком газет. Их логика была в следующем: 30-летний разносчик газет может быть только имбецилом, но если он руководит всей операцией, тогда у него большое будущее!

Бывало ли такое в вашей карьере теле- или киносценариста, что обратная связь от исполнительных продюсеров вас спасала?

За годы работы я получил большое количество очень полезных замечаний от исполнительных продюсеров и продюсеров, но и очень бесполезные тоже получал. Как и любой сценарист. Но на шоу «Смена образа жизни» не поступало буквально никаких полезных комментариев. У нас было слишком разное творческое видение проекта.

Целое поколение поклонников комедии говорят о шоу с крайним почтением и утверждают, что оно оказало огромное влияние на них. Что вы подумаете по поводу культового статуса «Смены образа жизни»?

Это очень приятно. Когда мы делали шоу, у нас не было ощущения, что кто-то его смотрит. О нем никто не говорил. Я чувствовал себя неудачником на всех уровнях. Так как я начинал на «Поздним вечером», я знал, что такое работать на шоу, которое люди обсуждают. Со «Сменой образа жизни» у меня не было такого ощущения. Так что то, что шоу получило некую жизнь после смерти, – это приятный факт. По большей части, я думаю, это благодаря фан-базе Криса. И я не хочу сказать, что все было так уж плохо. В целом мы хорошо поработали над шоу. У нас было много хороших сценаристов. Мы провели много долгих вечеров, поедая равиоли, купленные в ближайших ресторанах, из пластиковых контейнеров. Потом я проводил по 45 минут в дороге домой из нашей студии в Голливуде в мою квартиру с Санта-Монике. Обычно было уже три утра, и я всю дорогу ехал по Сансет-авеню, потому что тогда еще плохо знал автострады. Дорогие моему сердцу воспоминания.

«Юнга» – еще один пример так называемой «культовой классики». Можете мне рассказать, как родился этот фильм, вышедший в 1994-м?

Тим Бертон был большим фанатом Криса. Он знал его работу в «Леттермане», видел «Смену образа жизни» и хотел с ним познакомиться. Крис взял меня с собой. Это был судьбоносный момент для нас обоих. Как когда парни в «Избавлении» ведут каноэ к берегу, чтобы передохнуть. В двух словах, Тим должен был вот-вот начать снимать первый фильм про Бэтмена, и он решил, что хочет в своем следующем фильме вернуться к более простым временам и срежиссировать небольшую комедию, похожую на его фильм «Большое приключение Пи-Ви». Мы накидали пару идей, и где-то в процессе переговоров и разнообразных встреч Крис и я презентовали фильм, который стал бы чем-то средним между «Отважными капитанами» (1937-го) и фильмами Рэя Харрихаузена вроде «Ясона и аргонавтов» (1963-го).

Мы специально пытались придумать идеи «в стиле Тима Бертона» и в итоге остановились на этой. Тиму она ужасно понравилась. Крис и я были невероятно рады: это была отличная работенка после эмоционального напряжения от работы над «Сменой образа жизни». Крис – в главной роли, а я пишу сценарий. Моей целью всегда было писать фильмы, и хотя я бы сам не стал писать подобную вещь, если бы работал над спек-сценарием, но он предназначался для Тима Бертона. После этого я бы смог писать на своих условиях! Мы с Крисом продумали историю, и я сел писать. Когда я закончил, Тим и продюсеры пришли в полный восторг от сценария. Меня за всю мою жизнь не засыпали столькими комплиментами. Мне буквально отправили огромную корзину с фруктами и запиской, в которой говорилось: «ОТЛИЧНАЯ РАБОТА! У ТЕБЯ ВСЕ ПОЛУЧИЛОСЬ!» Перспективы «Юнги» наделили меня такой смелостью, что я сразу же начал писать свой следующий сценарий: драму, действие которой происходит в 1950-х годах на червячной ферме, о брате, сестре и инцесте. Я не шучу: это и правда было моим проектом.

Итак, все шло хорошо, и затем мне позвонили и сказали, что Тим передумал по поводу «Юнги» и больше не хочет его режиссировать, он хочет быть продюсером. Ему показалось, что это должен быть «тандем Криса и Адама». Более того, в момент приступа невероятной щедрости и невероятного заблуждения он решил, что я должен стать режиссером фильма. К сведению, если кому-то на это не насрать, я был на 100 % против. Я планировал отсиживаться и смотреть, как цена мне растет после того, как я написал хит «Юнга», режиссером которого стал Тим Бертон. А затем я собирался пожинать плоды своего успеха, сняв свою инди-драму про червячную ферму. Но чем больше я сопротивлялся тому, чтобы стать режиссером фильма, тем больше продюсеры Тима и мои агенты давили на меня: «Как часто появляется такая возможность? Ты будешь жалеть, если не согласишься, да конца своей жизни!»

Должен сказать, что это и правда звучит как очень редкая возможность.

Ну да. У меня началась паранойя по поводу того, что я саботировал сам себя, и что я никогда не принимаю правильные решения, и что я трус и самый худший враг для самого себя. И что, если я не стану этого делать, все потеряют веру в меня и никогда не захотят снова со мной работать. Вот что, по сути, происходило в моем мозгу весь день напролет. Поэтому саморазвития ради я начал верить в то, что они все мне говорили. А вдруг это все же был правильный путь для меня. Возможно, сам Иисус говорил со мной через всех этих голливудских людей, мягко наставляя меня на путь истинный. Крис и я обсудили этот вопрос (он всегда поддерживал идею того, чтобы я срежиссировал фильм), и неожиданно я был за.

Как проходили съемки «Юнги»?

Что ж, случилась интересная вещь: это произошло еще на стадии препродакшена и тянулось весь процесс. Я осознал, что мне совершенно не нравится быть режиссером. Видите ли, мне не особенно нравится быть среди большого количества людей, а когда снимаешь фильм, приходится сталкиваться с данным феноменом. Бесконечные встречи и вопросы – я не способен на такое. И это был довольно техничный фильм, со спецэффектами. Дерьмовыми спецэффектами, но тем не менее я сидел на трехчасовых встречах, чтобы определить, какой будет чешуя у ледяного стоп-моушн-монстра. Мне совершенно такое неинтересно. Я не был ребенком, который разбирает свои игрушки, чтобы посмотреть, как они устроены. Мне было абсолютно все равно. В общем, все было обречено с самого начала. У всех была неправильная мотивация. И это было ценным уроком: никогда ничего не делай просто потому, что появилась возможность. Всегда следую своему первому инстинкту. Хотя, конечно, мой инстинкт все время меня подводит, так что, возможно, и не было никакого урока.

Как вы думаете, если бы вы писали сценарий, зная, что вы сами будете режиссером, вы бы получили от процесса больше удовольствия?

Скорее всего. Не такой масштабный фильм. С не таким масштабным монстром.

Я читал старые отзывы на «Юнгу» в газетах того времени и не мог поверить заголовкам. Люди, которые убивают свои семьи, не получают столько ненависти. «Уродливый “Юнга” должен быть выброшен за борт», – газета Sun-Sentinel, филиал в Форт-Лодердейле. «“Юнга” тонет в чуши», – газета The Oregonian. И мой самый любимый заголовок: «Кто дал камеру этим дебилам?» – газета The Fresno Bee[95].

(Смеется.) Кто я такой, чтобы спорить? Мы с Крисом никогда не понимали, почему он так бесил людей. Если это типичный случай второсортного фильма, который провалился в прокате и получил дерьмовые обзоры, – не проблема. Я уверен, что такое постоянно, блядь, случается. Но это было что-то другое, что-то сверхъестественное. Однажды «Пошел ты, Фредди!» (Том Грин в 2001-м) будет всеми забыт, а «Юнга» будет приводить людей в ярость на протяжении многих поколений.

Из-за меня и я, и Крис долгое время психологически были в очень плохом месте. Наше эмоциональное состояние было совсем ни к черту. Было совершенно непонятно, почему вообще кто-то заметил этот маленький глупый фильм? Почему критики разносили его с такой силой и такой страстью? Не то чтобы весь мир в предвкушении только о нем и говорил и все почувствовали себя обманутыми, когда он вышел.

В день, когда вышел «Юнга», отзывы стали приходить на мой факс, который нам прислал PR департамент «Диснея» (фильм был снят «Диснеем»). Дошло до того, что, как только я слышал щелчок факса, я выбегал из комнаты. Отзывы постепенно приходили на протяжении всего дня. Сколько раз я мог прочитать заголовок «“Юнга” затонул»? Много дней мне было слишком стыдно, чтобы выходить из квартиры. И когда я все-таки вышел, мне казалось, что мои соседи и все, кого я встречаю на пути, отводят глаза, когда видят меня. Мне на полном серьезе казалось, что я вижу, как они это делают. Я был не в себе.

И тем не менее прошли годы, и «Юнга» стал культовым фильмом.

Культовость «Смены образа жизни» стала очевидна, как только его сняли с эфира. У «Юнги» на это ушло больше времени. Думаю, лучшее, что случилось, – это то, что Крис и я наконец его признали. Мы отреклись от него на долгое время. Раз все говорили, что он был так ужасен, значит, это должно было быть правдой. Но время шло, и все больше и больше людей стали говорить мне, как им нравится фильм. Здесь, в Нью-Йорке, кинотеатр Cinema Village и культурный общественный центр 92nd Street Y какое-то время назад устраивали показы «Юнги» и приглашали меня и Криса на сессию вопросов-ответов после показа. И мы поняли, что большое количество зрителей были еще маленькими, когда вышел фильм, и ничего не знали про плохие отзывы и все прочее. Поэтому, когда мы говорили об этом, они не могли понять, о чем была вся эта драма. Никогда не забуду, как ко мне подошла одна милая девушка, посмотрела мне в глаза и сказала: «Перестаньте быть к себе так критичны». (Смеется.) Возможно, это самое приятное, что мне кто-то когда-либо говорил.

Замечаете ли вы влияние «Юнги» на фильмы, которые выходили позже? Например, то, насколько странные шоу выходят в рамках Adult Swim? Или, скажем, на такие работы, как «Фильм на миллиард долларов Тима и Эрика», еще один фильм, который обожают фанаты, но в котором, по мнению критиков, создатели перегнули палку?

Я не видел этот фильм, но я сомневаюсь, что «Юнга» на кого-то сильно повлиял. Кому-то он, возможно, понравился, но я не могу себе представить, чтобы он вдохновил кого-то творить. (Смеется.) Я не знаю. Он нравится некоторым группам и парням из хип-хопа. Отрывки диалогов пару раз вставляли в треки.

Насколько сильной для вас был послеюнговая хандра? Мешало ли это вам?

Оу… можете подождать минутку?

Конечно.

(Тишина на другом конце телефона.)

Але?

Вы это слышали?

Что слышал?

Проститутка кричала.

(Длинная пауза.) Вы шутите?

Нет.

Где вы, черт возьми?

В своем офисе.