Ковыряясь в мертвой лягушке. Мастер-классы от королей комедийной поп-культуры Сакс Майк

«Стерн» был книгой, прямо противоположной рассказам, которые я писал до того момента. Мне говорили, что это был уход от художественной литературы той эпохи. Литературный критик «Нью-Йоркера» Стэнли Эдгар Хайман назвал его «первым настоящим фрейдистским романом». Он разошелся тиражом всего в 6000 экземпляров. Редактор Роберт Готтлиб, который редактировал «Уловку-22», вышедшую прямо перед «Стерном», сказал мне, что это были «правильные экземпляры». Помню, как размышлял, что бы было, если бы он разошелся тиражом в 100 000 неправильных экземпляров.

Единственной книгой, в которой слышался отголосок тех же идей, была «Дорога перемен» Ричарда Йейтса. И, конечно же, рассказы Джона Чивера, которые затрагивали тему отчужденности жителей пригорода в Новой Англии.

Как вы думаете, «Стерн» оказал влияние на «Дорогу перемен», которая вышла примерно в то же время?

Сомневаюсь, но я уверен, что Йейтс знал о существовании «Стерна». Я знал Йейтса во времена, когда работал редактором в 1950-е и 1960-е в компании Magazine Management Co., которая публиковала приключенческие журналы для мужчин. В какой-то момент он появился из ниоткуда без всяких объяснений. Красивый мужчина, который всегда выглядел взъерошенным и опустошенным. Он прибился к нашей небольшой группе, а затем исчез. Время от времени он звонил мне откуда-то со Среднего Запада, чтобы попросить устроить его на работу. Меня раздражало, что он думал про меня как про издателя или продюсера. Он ни разу не признал во мне писателя. Но позднее я узнал, что «Стерн» был одним из немногих романов, которые он разбирал на своих уроках писательского мастерства.

У Йейтса была сложная жизнь. Он был жутким алкоголиком, и ему всегда не хватало денег. Другим словами, классический серьезный писатель.

Очень жаль, что у Йейтса была такая сложная жизнь. Он был блестящим писателем и вдобавок очень смешным.

Согласен. Он был одаренным человеком, его стиль письма был идеален, но, возможно, в нем было на одного-двух демонов больше, чем во всех остальных. Он жаловался, что если бы «Уловка-22» не была таким большим хитом, «Дорога перемен» стала бы бестселлером.

Был случай в начале 1970-х, когда несколько писателей и редакторов, включая меня, пошли вместе выпить. И Йейтс к нам присоединился. Он так много выпил, что потерял сознание и упал головой вперед, ударившись о стол. Моя (на тот момент) секретарша, которая раньше не обращала на него особого внимания, поставила его на ноги, и они ушли вместе. Ни одного из них я больше никогда не видел. В итоге они стали вместе жить.

Расскажите о вашем опыте редактора приключенческих журналов в 1950-е и 1960-е для Magazine Management Co. Какие журналы выпускались этой компанией?

Их было больше сотни в каждой категории: фильмы, приключения, книги в тонкой обложке, комиксы Стэна Ли. Офис располагался на Мэдисон-авеню на Манхэттене. Я отвечал примерно за пять журналов. Один назывался Focus. Скажем так, он был скромной версией журнала People до того, как People начали издавать.

Еще я работал редактором Swank. Время от времени издатель Мартин Гудман появлялся в дверях моего офиса и говорил: «Я подкину тебе еще журнал». Некоторыми из этих подкинутых мне журналов были: Male, Men, Man’s World и True Action.

Я полагаю, Swank тогда не был тем порнографическим журналом, который мы знаем сегодня?

Тогда он был совершенно другим, и я говорю об этом без всякой гордости. Мистер Гудман (даже его родной брат звал его мистер Гудман) сказал мне издать «что-то похожее» на Esquire. Это было сложно. У меня был один человек в штате, журнал печатался на дешевой бумаге и содержал кучу рекламы автомобильного оборудования и грыжевых бандажей.

Когда я над ним работал, это не было даже мягкой порнографией. Это было дряблой порнографией. В нем не было обнаженки, боже упаси, но были фотографии подмигивающих женщин в купальниках (даже не в бикини). Еще мы печатали малоизвестные рассказы (долго пылившиеся в нижних ящиках их столов) таких литературных светил, как Уильям Сароян (писатель и друматург), Грэм Грин и Эрскин Колдуэлл (автор романа «Табачная дорога»). Когда продажи просели, Мистер Гудман проинструктировал меня «закинуть горячих словечек». Нимфоманка считалось возбуждающим словом. В особенно отчаянные времена в игру вступал темный треугольник[47]. Мы как-то использовали его в статье под названием «Куклы Нового Орлеана».

Готовясь к этому интервью, я прочитал несколько номеров этих журналов, и многие статьи мне показались невероятно смешными и занимательными.

Мы старались держать стандарт на высоте, насколько это позволял наш жалкий бюджет. Периодически в компании работали чертовски хорошие писатели. У приключенческих журналов был огромный тираж, и они печатались в основном для работяг, ветеранов, молодых людей – всего около миллиона читателей без платной подписки. Но их популярность стала ослабевать, когда ветераны Второй мировой стали старше и более откровенные журналы стали легко доступны. Единственный читатель, которого я встречал вживую, был моим родственником.

Почему такие журналы называли подмышечными? (В оригинале armpit slick: armpit – подмышка, slick – журнал.)

Просто из-за конкуренции. Их еще называли бандажными журналами (в оригинале jockstrap magazines: jockstrap – бандаж для мошонки, magazines – журналы).

Верите или нет, но статус издания играл большую роль. Журнал True считали, что они Oxford University Press нашей группы, и презрительно на нас фыркали. Мы в свою очередь презрительно фыркали на журналы, которые считали более убогими, чем наш. В общем, было очень много фырканья.

Мы публиковали рассказы разных типов. Одним из них был тип, где животные сжирают людей заживо, например «Я сразился с огромной выдрой». Мы не могли объяснить, почему такие истории восхищали читателей так много лет.

«Копни поглубже» был одним из всеми любимых типов рассказов. Это были сказания о маленьком сонном городке, где ни в чем не повинные жители занимаются своими делами (девочка ест мороженое, мальчик разносит газеты), но копни чуть глубже, и ты найдешь бездонную яму грехов, гнездо порока, ну, или просто плохое поведение.

Тема мести была тоже очень популярной: солдат, с которым плохо обошлись в лагере военнопленных, отправляется на поиски своего обидчика, когда заканчивается война. И истории о солдатах, застрявших на острове в Тихом океане, были хитом среди ветеранов, особенно если острова были населены нимфоманками. Названием одного рассказа было «Солдат – король острова нимфоманок», как сейчас помню.

Звучит убедительно.

Мистер Гудман всегда задавал один и тот же вопрос, когда мы показывали ему рассказы: «Это правда?» Мой ответ был: «Типа того». Он затягивался своей тонкой сигареткой и уходил, по всей видимости, удовлетворенный ответом. Он был порядочным, но пугающим человеком.

Уолтер Кейлин, один из моих любимых авторов, написал крайне популярный рассказ о солдате, который застрял на одном острове и стал его правителем. Солдата везде носил на плечах небольшой мужчинка, которого вместе с ним выбросило на остров. На острове не было нимфоманок, но история выстрелила.

Кто в основном писал для этих журналов?

Одаренные, отчасти сломленные люди (одним из них был я сам), которые не подходили для работы в Time-Life или Hearts Company. Я думаю о них не как о людях, которых наняли, а скорее как о людях, оказавшихся там по воле случая. С точки зрения мастерства они могли бы соревноваться с любым сотрудником издательского дела тех времен. Просто мы не выглядели, как модели с обложек GQ.

Одним из авторов был Уолтер Уэйджер. Впоследствии он создал более 25 приключенческих романов, включая серию книг «Я шпион», которую он писал под псевдонимом. У него вместо руки был протез, который он снимал и кидал мне на стол каждый раз, когда приносил новый рассказ. Эрнест Тайдимэн тоже работал в компании. Он написал серию книг «Шафт» и первые два фильма по ним, а также сценарий к «Французскому связному».

Это было в начале 1960-х: я редактировал Swank, когда Лестер Хемингуэй влетел в мой офис. Он был братом Эрнеста и был похож на Эрнеста больше, чем сам Эрнест. Он называл Эрнеста «Эрнесто». Он был простодушным, веселым и красивым – типаж, как у Кларка Гейбла. Он в тот день сошел с рыболовного судна и хотел, чтобы я опубликовал один из его рассказов. Как я мог сказать «нет»? Я никогда не был так близок к мастеру.

Он ушел. Я прочитал рассказ. Первой сточкой было: «Хэй, хоу, здоровяки». Это очень отличалось от того, что делали мы, и это было невозможно читать. Помню, рассказ назывался «Стой». Так я оказался в положении, в котором мне нужно было отказать брату Хемингуэя.

Спустя несколько лет я пошел на вечеринку к Джорджу Плимптону и встретил там Мэри Хемингуэй, последнюю из четырех жен Эрнеста. Я рассказал ей про свою приятнейшую встречу с Лестером. «Какой он чудесный человек!»

«Эта свинья! – сказала она. – Как вы смеете произносить его имя в моем присутствии?!»

Как оказалось, этот крайне порядочный мужчина считался паршивой овцой в семье, по крайней мере, так считала Мэри. А это о чем-то да говорит.

Сколько историй в месяц вам нужно было купить для всех ваших журналов?

50–60.

В месяц?

Да. Я был невероятно быстрым читателем – человеком-сканером. Я каждый день ехал на работу на поезде больше двух часов, и это только в один конец, в целом на дорогу уходило почти пять часов. Я всю свою работу делал в поезде, и это был больший объем, чем я сейчас делаю за день, даже когда у меня нет других дел. Значительную часть «Стерна» я написал в поезде.

Моим лучшим решением на этой работе было нанять Марио Пьюзо, который позднее стал автором «Крестного отца». В конце конкурса на позицию автора остались два кандидата: Пьюзо и Артур Кречман, который впоследствии много лет проработал главным редактором журнала Playboy. Я знал, насколько хорош был Кречман, но мне нужен был кто-то, кто сможет писать рассказы в огромных количествах с первого же дня работы, поэтому я нанял Пьюзо в 1960-м на королевский оклад в 150 долларов в неделю. Но у него была возможность на скорую руку клепать сколько угодно рассказов как фрилансер и таким образом значительно увеличивать свои доходы. Позднее он говорил об этом опыте как о своей первой полноценной работе. Когда я позвонил ему домой, чтобы рассказать новости, он не мог поверить и все повторял: «Вы это всерьез? Вы это правда всерьез?»

У Пьюзо получалось сочинять юмор?

Его беспокоил этот вопрос. Время от времени, на пике своей славы, популярности и коммерческого успеха, он смотрел вдаль с тоской и спрашивал: «Почему Голливуд никогда не зовет меня писать комедии?»

В «Крестном отце» есть зловещий юмор. Но если бы он специально сел писать смешную книгу, я не знаю, получилось ли бы у него. В моей работе над журналами одной из моих привилегий в качестве редактора было выбирать карикатуры. Был один агент, настоящий старый бродвейский агент, и он хромал. Он прихрамывал к нам в офис с пачкой карикатур, каждую из которых уже по восемь раз отвергли.

Марио настаивал, что он может лучше меня выбирать карикатуры, но я никогда не давал ему возможности попробовать. Это было единственным нашим разногласием.

Какого типа истории Пьюзо писал для вас?

Какие только не писал: война, женщины, необитаемые острова, несколько мини «Крестных отцов». В какой-то момент у нас закончились истории про Вторую мировую: сколько раз можно штурмовать Анцио, Италию? Поэтому пришлось придумать несколько сражений. Пьюзо написал один рассказ о мифическом сражении, после которого нам пришел ворох писем, рассказывающих ему, что он неправильно назвал танковую гусеницу, но никого не смутило, что само сражение было вымышленным.

Не существовало другого рассказчика с таким даром. Полагаю, это было немного садизмом с моей стороны, но я показывал ему иллюстрацию к рассказу в 30 000 слов, который должен был быть написанным к утру. Он весь бледнел, но на следующее утро приходил с готовым рассказом, немного скомканным, но в целом просто чудесным. Он написал буквально миллионы слов для журналов. Я стал его героем, когда пошел к издателю и выбил для него ставку 750 долларов за рассказ – на тот момент неслыханные деньги.

Как вы думаете, этот опыт помог ему в работе над «Крестным отцом»?

Он утверждал, что да. Если вы посмотрите на его первый роман «Арена мрака» (1955), вы увидите, что способности есть, но что-то мешает сюжету развиваться. Он много раз говорил, что узнал об элементах повествования и нарратива в нашей компании.

Не могу удержаться от того, чтобы не рассказать вам одну историю. В 1963-м Марио подошел ко мне и немного робко рассказал, что по совместительству работает над своим романом и хотел бы опробовать на мне заголовок. Он сказал: «Хочу назвать его “Крестный отец”. Что думаешь?»

Я ответил, что мне не особенно нравится. «Какое-то очень бытовое название. Кому будет до него дело? На твоем месте я бы еще подумал».

Он помрачнел и ушел, не сказав ни слова. Обычно он был мягким человеком, но тот его взгляд был пугающим. Он всегда отрицал, что у него были «связи». Но каждый, кто видел этот взгляд, в этом сомневался. На самом деле я был прав насчет заголовка. Он был бы плохим решением для любой книги, кроме «Крестного отца».

В середине 1960-х, после того как он продал книгу, я слышал, как он разговаривает с издателем и просит денег. Они сказали ему: «Марио, мы только что дали тебе 200 000 долларов». Он ответил: «200 000 когда-нибудь закончатся».

Чудесный парень. Возможно, не самый умный человек, которого я встречал, но точно самый мудрый. Как-то раз он спас мне жизнь.

Как так вышло?

Я познакомился с гангстером «Безумным Джо», Джо Галло, когда его выпустили из тюрьмы в 1971-м. Актер Джерри Орбах, который (в 1967-м) играл в одной из моих пьес, «Скуба Дуба» (Scuba Duba), тоже был приятелем Джоуи.

У Джоуи было много друзей писателей: он много читал в тюрьме. Он любил [Жана-Поля] Сартра и ненавидел [Альбера] Камю, которого он считал «ссыклом». Когда Джоуи выпустили, за ним охотилось примерно 50 наемников. Он пытался улучшить свой имидж, крутясь вокруг творческих личностей. Его «семья» каждую неделю проводила субботние вечеринки в особняке Орбаха в Челси. Я посетил несколько таких вечеров и заметил, что примерно раз в двадцать минут Джоуи подходит к окну, немного отодвигает штору и смотрит на улицу.

Я рассказал Марио, что хожу на эти вечеринки и что как-нибудь хотел бы взять с собой жену и сыновей. Там была отличная еда, кубинские сигары, все в изобилии. Туда обычно приходил актер Бен Газзара («Мужья»), Нил Саймон и многие другие звезды. Марио подумал над тем, что я рассказал, и ответил: «То, что ты делаешь, не слишком умно». И я все понял. Меня пригласили присоединиться к Джоуи и группе его друзей в ресторане Umbertos Clam House в ту самую ночь (7 апреля 1972-го), когда его застрелили. Марио подтолкнул меня к тому, чтобы отказаться, сославшись на то, что у меня были другие планы.

Давайте поговорим про героев, которых вы создаете. Часто они у всех вызывают симпатию, даже когда, на первый взгляд, не должны. Например, герой Гарри Таунс, который появился в начале 1970-х и присутствовал во множестве рассказов и двух романах, является неудавшимся сценаристом и отцом. Он наркоман, который нюхает кокаин в тот день, когда умирает его мать. Он спит с проститутками. Он берет сына в Лас-Вегас и практически забывает про него. Его намного больше тревожат его платяные вши. И все же Гарри Таунс остается очень смешным и располагающим к себе персонажем.

Ныне почивший Уильям Стайрон (автор книг «Уйди во тьму» и «Выбор Софи». – Прим. авт.) сделал мне комплимент, который я очень высоко ценю. Он сказал: «Во всех твоих работах есть невероятная человечность». Возможно, он говорил это всем свои современникам, но мне показалось, что это было искренне. Я старался сделать своего героя Гарри вопиюще и до боли честным, несмотря на все его недостатки. И, возможно, отсюда идет некая его привлекательность. Я немного умнее Гарри, он немного безрассуднее меня.

Я могу писать десятками голосов, голосом Кандида или голосом Ноэла Кауарда, но всегда возвращаюсь к Гарри.

Одна из историй про Гарри Таунса, «Только что вернулся с побережья», заканчивается тем, что Гарри смотрит приземление NASA на Луну в доме своей бывшей жены, пока она за границей, а его ребенок в летнем лагере. Он совсем один. Ваши герои, и Гарри не исключение, обычно очень одиноки, но ваша жизнь кажется полной тому противоположностью.

Я не знаю, на что похожа жизнь других людей, но одно из моих любимых слов – это приключение. При этом для еврейского парня приключением может быть поход в странный гастроном. У меня множество друзей, знакомых, семья, но чаще всего я предпочитаю свою собственную компанию. Большая часть работы писателя – в размышлениях, а это невозможно делать в толпе. Когда бы я ни пытался улизнуть с обеда с друзьями, Марио всегда меня защищал, говоря: «Брюс – одиночка».

Можете ли вы подтвердить, что в 1970-м вы стали чемпионом по отжиманиям на одной руке в ресторане Elaine’s на Манхэттене, где собирались писатели?

Да.

Сколько раз вы отжались?

Кто знает? Я, скорее всего, был слишком пьян, чтобы считать.

Вы были в окружении толпы знаменитых писателей, которые за вас болели? Вуди Аллен рвался посоревноваться?

На самом деле нет. Но мы проводили различные спортивные соревнования, чаще всего начиная с четырех утра. Например, бег на короткую дистанцию по Второй авеню. А под утро целью становилось выяснить, «кто больше мачо».

Помню, Джеймс Тобэк [режиссер и сценарист] пытался отжиматься, и у него заканчивались силы. Владелица ресторана Элейн Кауфман сказала: «Положите под него девку».

Правда ли, что в конце 1960-х вы подрались с Норманом Мейлером?

Да, это случилось на вечеринке, которую он устроил в своем особняке в Бруклин Хайтс. Мейлер нарывался на драку. Вместо того чтобы разозлиться, я похлопал его по плечу и сказал: «Ну-ну, Норман, давай будем себя хорошо вести». Мы вышли на улицу, и вокруг нас образовалась толпа. Мы походили по кругу и немного поборолись. В итоге он упал на землю. Я помог ему встать, и он меня обнял, но затем укусил меня за плечо. Я увидел следы укуса, когда пришел домой. Я понесся в больницу, чтобы мне сделали укол от столбняка. Боялся, что у меня пена изо рта пойдет.

Давайте поговорим о Голливуде?

Думаете, стоит?

Для человека с большим опытом киносценариста (вы работали над множеством киносценариев, включая фильмы «Буйнопомешанные» и «Всплеск»), у вас здоровое отношение к киноиндустрии.

Не знаю никого, кто бы веселился в Голливуде больше, чем я. Сама работа не была особенно привлекательной, но я отлично проводил время. На самом деле я раздражался, когда меня прерывали во время игры на теннисном корте и просили сделать какую-то работу. Я думал, Голливуд – это обслуживание в номерах и красивые девушки, апельсиновый сок и шампанское. Когда меня мягко просили написать пару сцен, я раздражался.

Я делал свою работу в Голливуде профессионально и никогда не брал денег, которые не заработал. Но я никогда не чувствовал такого же вдохновения, как когда я писал свои книги, или рассказы, или пьесы, если уж на то пошло. Возможно, если бы я в более юном возрасте страстно захотел делать фильмы, я бы смог понять, как идет съемка, изучил бы механику кинопроизводства, и все было бы по-другому. Но для меня в то время богами были Хемингуэй, Фитцджеральд, Фолкнер. На Манхэттене были девушки, которые не стали бы с тобой спать, если ты имеешь хоть какое-то отношение к кино. «Ты на самом деле продал свою книгу для того, чтобы из нее сделали фильм?» Это говорилось с ужасом в голосе.

Вскоре после того, как я прибыл в Голливуд, Джо Левин, продюсер «Выпускника», вызвал меня к себе в офис. Он был поклонником моей пьесы «Скуба Дуба». Он сказал мне: «Тебе больше никогда не придется беспокоиться о деньгах». Когда я выходил из его офиса, я чувствовал себя восхитительно. Мне больше никогда не придется беспокоиться о деньгах! Но он был не прав. Не было ни одного дня, когда я не беспокоился бы о деньгах. Позднее я встретил Джо в отеле «Беверли-Хиллз» и напомнил ему о его предсказании. Он отмахнулся и сказал: «Ну что же поделать. Но у тебя их и так уже много». Не тот остроумный ответ, на который я рассчитывал.

Написание киносценариев – единственная форма письма, в которой работу отвергают, так сказать, пока ты ее еще пишешь. Всегда будет так: «Нормально, зовите следующего писаку». Если кто-то сейчас принес бы сценарий к «Все о Еве» (фильм 1950 года, получивший шесть премий «Оскар». – Прим. авт.), конечно же, переписанный на современный лад, то его бы сочли черновым вариантом. Голливуду не нужен единственный уникальный голос. Если Фрэнсис Скотт Фитцджеральд за всю свою карьеру смог заработать только треть авторского гонорара (за фильм 1938-го «Три товарища». – Прим. авт.), о чем это говорит?

Или Джозеф Хеллер в Голливуде.

Верно. Он работал там годами, но получил только часть авторского гонорара за два фильма («Секс и незамужняя девушка» 1964-го и «Грязный Дингус Маги» 1970-го) и за несколько эпизодов телешоу «Флот Макхэйла» (начала 1960-х).

Есть старомодное выражение – гордость авторства[48]. Я никогда не чувствовал такого на Западном побережье. Уверен, что Вуди Аллен это чувствует, и, возможно, еще несколько человек. И все же, какое-то время работая киносценаристом, я испытывал счастье быть, по сути, хорошо оплачиваемым помощником официанта. Ох уж эти прекрасные времена!

Вы бы хотели мне еще что-нибудь рассказать?

Я играл в теннис на корте неподалеку от актера Энтони Куинна. Тогда мне на полном серьезе говорили, что я на него похож. Он на меня периодически поглядывал. У нас обоих был слабый удар слева.

Я наткнулся на Стива Маккуина в лобби отеля «Беверли-Хиллз». Из моего чемодана выпал фен. Само собой, мне было стыдно, что Стив Маккуин узнал, что я таким пользуюсь.

И одно лето я провел в качестве напарника Уоррена Битти. Моей основной задачей было утешать армию отвергнутых им девушек.

Как так случилось, что вы познакомились с Уорреном Битти?

Ему очень нравился «Стерн», и он был убежден, что сможет сыграть главную роль в фильме. Мне пришлось терпеливо объяснять ему, что это невозможно. Он был совсем не похож на неудачника.

Мы ходили по клубам Лос-Анджелеса, включая местечко под названием Candy Store[49]. Никогда не видел никого, кто бы мог сражать женщин наповал так, как он. Он был милым обаятельным мужчиной, конечно же, очень красивым. И он заставлял тебя чувствовать себя так, будто ты единственный человек, до которого ему, Уоррену, есть дело. Не хочу никого дразнить, но было несколько эпизодов, которые мне было бы неловко упоминать, особенно сейчас, когда он семейный человек со всеми его детьми. Может, если мы как-нибудь выпьем вместе.

Голливуд – это нечто. То, как люди хвастаются знакомством с известными людьми, просто невероятно. У меня был друг-актер, и он мне как-то позвонил. Было слышно по голосу, что у него кашель. Когда я спросил, все ли с ним в порядке, он мне ответил, что подхватил простуду Пирса Броснана. А как-то раз на съемочной площадке парень предложил мне сигару и похвастался, что ему ее дал некто, близко знакомый с Шер.

Вы были довольны первой версией «Разбивающего сердца», выпущенной в 1972-м? Она была основана на вашем рассказе «Изменение плана» 1966 года, опубликованном в Esquire.

Первая версия, на мой взгляд, была чудесной. Мне можно так говорить, потому что не я писал сценарий, его написал Нил Саймон. Но он и в самом деле похож на что-то, написанное моей рукой. Саймон говорил, что, когда писал сценарий, он притворялся мной, хотя мы никогда не встречались.

Что вы думаете о его ремейке 2007 года с Беном Стиллером в главной роли?

Первая часть, в которой он узнает много нового о своей жене, была уморительно смешной. Дальше, на мой взгляд, все пошло под откос. В титрах числится пять сценаристов, включая самих братьев Фаррелли, и один бог знает, сколько еще сценаристов, работавших над фильмом, не попало в титры. Бюджет превысил 60 миллионов долларов. Полагаю, простой звонок парню, изобретшему это колесо, мог бы быть полезен. А вдруг я что-то знаю. Или вдруг Нил Саймон что-то знает. Я бы помог бесплатно. Но никому не пришло в голову сделать этот звонок. Я не расстроен этим. Просто это любопытно… забавно.

Я прочитал про вас историю и думаю, что это не может быть правдой. О том, что актриса Натали Вуд как-то работала вашим секретарем.

Нет, это правда. Это было во время моей первой или второй поездки в Голливуд. Я работал над киноверсией бродвейской пьесы «Филин и кошечка» (The Owl and the Pussycat), и мне нужен был секретарь. Или, по крайней мере, я считал, что мне он был нужен.

Продюсер Рэй Старк («Веселые ребята», «Полицейский и бандит») сказал мне: «Я найду тебе хорошего секретаря, не волнуйся». Я приехал в его пляжный дом, и там у бассейна сидела Натали Вуд. Старк сказал: «Вот твой новый секретарь».

В шутку?

Я сказал ему: «Очень смешно, Рэй. Но это Натали Вуд из фильмов “Великолепие в траве”, “Вестсайдская история”, “Бунтарь без причины”. Мечта любого парня».

Она посмотрела на меня и сказала: «Нет, я правда ваш секретарь».

Это было после ее первого брака с Робертом Вагнером, и она казалась подавленной. Не думаю, что в тот момент ей предлагали большие роли, и, возможно, психоаналитик посоветовал ей попробовать что-то другое. Скорее всего, я тешу свое самолюбие, но накануне я видел ее на вечеринке, и мы как будто обменялись взглядами. Кто знает, может, я ей понравился. Как там поется в песне – я могу помечтать, разве нет?[50] В любом случае она была моим секретарем неделю.

Каждое утро я забирал ее из Малибу, и вез в отель «Беверли-Хиллз», и все это время думал: «Я сижу здесь с Натали, мать его, Вуд, и она моя секретарша». Было сложно не улететь с дороги.

Можете представить, чтобы голливудская актриса стала таким заниматься в наши дни?

С трудом.

Над каким голливудским проектом вы работали в тот момент?

Я поехал в Калифорнию работать над «Историей Ленни Брюса». Ленни умер парой лет раньше. Исполнительные продюсеры хотели сумасшедшего странного сценариста, но чтобы он при этом ходил в костюме. Они хотели, чтобы он выглядел презентабельно на встречах, и я был как раз таким парнем. Но я так и не взялся за проект.

Почему нет?

Я никогда не встречал Ленни Брюса, но я знал, что он был легендой. Меня на самом деле совсем не интересовала работа такого типа. Я просто недостаточно о нем знал, чтобы быть или не быть его поклонником.

Я как-то слышал про женщину, которая на одном из выступлений Брюса встала посреди сцены и начала кричать: «Грязный рот! Грязный рот!» Я хотел сделать это названием фильма – «Грязный рот!», – но тогда я не осознавал, что я, работая киносценаристом, по факту был не более чем помощником официанта. Это просто был другой мир, не такой, в котором я жил. Тогда самой важной вещью было стать писателем романов. Теперь все наоборот.

Вы покинули проект фильма Ленни Брюса?

Да, покинул. Но только после того, как к месту, где я тогда жил, подъехал грузовик, и мужчины начали таскать коробки и папки и все существующие бумажки, хоть как-то относящиеся к жизни Ленни Брюса: каждое письмо, все свидетельские показания, каждый отрывок корреспонденции. Помню, как я повредил ногу, перетаскивая эти коробки на чердак.

Я почувствовал, как все это меня душит, и в конце концов не стал этим заниматься.

Не думаю, что говорил об этом раньше, но некоторые аспекты его жизни вызывали во мне непонятную тревогу. Мне было не по себе. В его жизни было нечто схожее с моей. У меня были свои домашние проблемы, и вся его история заставляла меня чувствовать себя не в своей тарелке.

К тому же я не хотел быть человеком, который исковеркает историю Ленни Брюса. Несмотря на то что я никогда не был на его выступлениях, я знал, что он был легендой. И как он был важен для людей.

У Брюса есть один монолог, который мне кажется совершенно гениальным. Он длится чуть больше 20 минут и называется «Палладиум». Думаю, что это лучшие 20 минут комедии за все времена.

Мой друг Жак Леви, режиссер театральной постановки «О, Калькутта!» и концертного тура Боба Дилана Rolling Thunder Revue, как-то сказал, что вся современная комедия произошла от этих 20 минут.

В каком смысле?

Брюс использует разные голоса на протяжении монолога. И я замечал, как сам частенько их перенимаю, пока пишу. Это такой настрой, вроде: «Вы что, все с ума посходили? Ты чокнутый, что ли?» Это было очень новым настроением, когда он исполнял это в середине 1960-х.

Палладиум – монолог о малоизвестном комике из Вегаса по имени Фрэнк Делл, который хочет выступать в «изысканных залах». Он только что купил новый дом с бассейном и патио[51]. Его менеджер устраивает ему выступление в Палладиуме в Лондоне. Он начинает со своей не самой хорошей шутки: «Добрый вечер, дамы и господа! Знаете, я только что вернулся из Невады, местечка под названием Lost Wages[52]. Смешная штука в работе в Lost Wages…» Он терпит такой провал, что начинает говорить что попало, лишь бы получить ответную реакцию: «На хуй Ирландию! На хуй ирландцев! Ирландская республиканская армия вам и правда подгадила». Он все равно терпит полное фиаско и провоцирует чуть ли не бунт.

Как вы отреагировали на фильм «Ленни» режиссера Боба Фосса, когда он наконец вышел в 1974-м в главной роли с Дастином Хоффманом?

На мой взгляд, Хоффман не подходил на эту роль. Фильм совсем не рассказал историю жизни этого человека. Я считаю, фильм совершенно не удался.

Вы указаны в качестве автора сценария к фильму 1980 года Буйнопомешанные с Джином Уайлдером и Ричардом Прайором в главных ролях. Вы были довольны конечным продуктом?

Я очень люблю этот фильм. Мне нравится, как все получилось. Когда я время от времени его пересматриваю, я узнаю свой авторский голос.

Идея принадлежала не мне, а продюсеру Ханне Вайнштейн, которая рассказала мне о том, что техасские заключенные организовали родео. Это была вся информация, которую мне предоставили. Я написал сценарий, и Ханне удалось заполучить Джина Уайлдера и Ричарда Прайора.

Была одна ситуация, которая мне совсем не понравилась. В последний момент позвали другого сценариста, чтобы немного оживить сценарий или добавить диалогов. Я пришел на съемочную площадку во время сцены, где Джин залезает на механического быка. Он похлопывает его и говорит «хорошая лошадка» пару раз.

Что ж. Я не пишу «хорошая лошадка». То есть я такое просто ни за что бы не написал для своего персонажа. «Хорошая лошадка» говорят те, кто писаются в кроватку, а не мои герои. Я не знал правил, был немного оскорблен и решил уйти с площадки. И Ричард, которого я никогда раньше не встречал, подбежал ко мне и сказал: «Охренеть, я никогда не встречал сценариста, похожего на тебя. Соглашайся брать деньги и не соглашайся выслушивать всякое дерьмо». И добавил: «У меня есть 50 долларов наличкой. Думаю, мне тоже пора отсюда убраться».

А затем спросил: «Ты когда-нибудь накуривался?»

Я сказал: «Было дело, весной 1963-го». Я просто дразнил его, но я был в хорошей форме. Я сказал ему: «Евреи редко становятся нариками. Во-первых, они просто обязаны спать по восемь часов. Они обязаны читать New York Times по утрам. Им нужен свежевыжатый апельсиновый сок. Поэтому нет, я никогда не накуривался».

Мы пошли к нему в трейлер, и, как только мы вошли, я понял, что мне будет некомфортно. Все для меня было чужим: трубки, плетеная мебель и прочее сумасшествие. Это все было для меня в новинку. И если бы мы зажгли спичку, на этом бы все и закончилось.

Моим единственным сожалением по поводу «Буйнопомешанных» было то, что я не сделал большего с героем Ричарда. Нужно было добавить больше деталей, а я этого не сделал. Я сожалею об этом. Интересно то, что Ричард относился к каждому написанному мной слову, как к священному тексту. Джин был более расслаблен. Для Джина диалог был всего лишь отправной точкой.

Вы довольно хорошо знали сатирического писателя Терри Саузерна, верно?

Мы были хорошими друзьями, особенно в конце его жизни.

Как вы считаете, насколько важным был вклад Терри в сценарий «Доктора Стрейнджлава»? Терри был соавтором вместе со Стэнли Кубриком и Питером Джорджем, но Кубрик позднее заявил, что роль Терри была не такой большой, как многие считают.

Я бы доверился рассказу Терри. Он всегда с кем-то сотрудничал и попадал в ужасные ссоры по поводу авторства. Он был щедрым человеком, и им легко было воспользоваться, эти волчьи стаи просто рвали его на части.

Как меняются с возрастом сценаристы вроде Терри Саузерна? Им ведь всегда необходимо производить на свет работу, способную поражать.

Некоторым удается не сбавлять обороты. Некоторые выгорают. Кто-то просто отказывается сдаваться. Черчилль однажды сказал: «Если проходишь через ад, не переставай идти». Терри было особенно тяжело в последние 20 лет. Изменилась ли культура? Выпал ли он из времени? О таком всегда беспокоишься.

Это печально. У него был самый уникальный авторский голос среди всех писателей, которых я знал. Он был храбрым человеком в своем деле, но уязвимым в жизни. Знакомая история, верно?

Как-то я снял квартиру в Нью-Йорке, в которой была садо-мазо-комната. Терри увидел черные стены, зеркальный потолок, плетки и наручники в шкафу. Она будто была создана для него. Он сказал: «Брюс, дружище, не будешь ли ты возражать, если я здесь сегодня переночую?» Я сказал, что не против. Было три часа утра.

Уже позднее я осознал, что примерно в семь должны прийти маляры, чтобы подготовить комнату для моего сына Дрю, который должен был приехать пожить со мной на некоторое время. Они должны были перекрасить все черные стены.

Один из маляров сказал мне: «Мы не можем работать. В той комнате спит мужик». Я ответил: «Не волнуйтесь. Просто красьте вокруг него». Терри уснул в комнате маркиза де Сада, а проснулся через несколько часов с фотографиями Микки Мэнтла[53] на стенах. Он ни слова не сказал, просто пришел в себя и пошел по своим делам.

Вы сняли квартиру с садо-мазо-комнатой?

Это было чудесное место с отличной верандой и очень просторное. Просто там еще была комната для гостей с садо-мазо-игрушками.

Что Терри делал в этой комнате, пока не уснул?

Давайте скажем, что у него была отличная ночь.

Как вы думаете, Терри потерял уважение в конце своей карьеры, потому что он перестал писать «качественную литературу»?[54]

Терри придумал ту фразу. Он был добродушным человеком, довольным жизнью и находящим в ней радость. Я не думаю, что он был зол или обижен тем, как обернулась его карьера. Я знаю, что у него были серьезные финансовые проблемы к концу жизни, но он не любил жаловаться.

Можно сказать, что его уважали те люди, чье мнение имело значение. И его по сей день открывают для себя все новые читатели. Его фильмы и книги существуют, чтобы ими мог насладиться каждый.

Вы написали восемь романов и более 100 рассказов. После всех этих лет для вас писать – это все еще сложно?

На самом деле я написал более 200 рассказов, половина из них чахнет в архивах.

Но боже мой, да, писать – это все еще сложно и всегда будет сложно. Я с недоверием отношусь к писателям, которые идут к своему компьютеру посвистывая.

Есть ли какие-то хитрости, которым вы научились за годы работы, которые делают процесс немного проще?

Я не спешу начинать писать рассказ, если не знаю, какой будет последняя строчка, хотя бы примерно. Каждый день я испытываю некоторые опасения, когда начинаю работу. И я все еще не могу сказать с уверенностью, что сам процесс убивает этот страх, даже с учетом того, что я занимаюсь этим всю жизнь.

Я буду не первым, кто скажет, как важно иногда избавляться от любимого отрывка, чтобы не испортить историю и дать ей развиваться. Исаак Башевис-Зингер сказал, что мусорная корзина – лучший друг писателя. Еще он говорил, что писатель может выпустить 10 прекрасных романов подряд, но это не значит, что и следующий будет хорошим. Меня поражает, что такое может случаться даже после того, как ты всю жизнь писал. Кажется, я должен справиться с любой проблемой, но это так не работает. Каждый рассказ или книга – это новое испытание. Хотя, возможно, это и хорошо. Это держит меня в форме.

Вы продолжаете писать каждый день?

Да, или, по крайней мере, я беспокоюсь об этом каждый день.

Я немного преподаю и обращаю особое внимание своих учеников на важность концентрации и на то, что каждое предложение должно считаться. Писательница Франсин Проуз как-то процитировала друга, который сказал, что «каждое слово нужно судить, чтобы решить, сохранить ему жизнь или нет». Я свято в это верю. Можно прочесть все работы заслуженного автора и не найти там ни одного плохого или ненужного предложения.

У вас есть особые инструкции для тех учеников, которые хотят писать истории, в которых будет юмор?

Я бы посоветовал избегать иронии и сатиры: в них мало денег. Скорее всего, вы в итоге получите отзывы, похожие на те, что получал я: «Я не знал, смеяться мне или плакать». Такого вопроса не возникает у Диккенса. Большинство читателей предпочитают понимать, что они чувствуют, что чувствует автор и как реагировать. Следовательно, никакой иронии.

Я бы посоветовал ученикам не пытаться быть смешными. Нет ничего более удручающего, чем человек, которого застукали за такими попытками. Если рассказ или скетч по сути своей смешной, если он заслуживает того, чтобы быть смешным, он рассмешит людей. Правда, жестокая и неприукрашенная правда – вот хорошая инструкция.

Спросить себя «а что, если?..» – это хорошая отправная точка для истории. Что, если бы я подружился с сутенером и он попросил бы очень правильного героя присмотреть за его табуном женщин, пока он в тюрьме? Это впоследствии стало историей, которую я написал для Esquire под названием «Честный Эйб из Детройта».

Если говорить о телесценаристах, в комедии или драме есть простое правило: включите в текст реплику «нам нужно поговорить», если ваш персонаж ничем не занимался уже полчаса. Продюсеры обожают эту реплику. Сценаристов приглашают и платят им состояние за их способность и желание написать эту реплику.

И в конце я бы хотел процитировать писательницу Грейс Пейли, которая сказала: «Следите за тем, чтобы расходы оставались на низком уровне».