Ковыряясь в мертвой лягушке. Мастер-классы от королей комедийной поп-культуры Сакс Майк

Скотт Джейкобсон. Хардкорные советы в чистом виде

В работе, которую может получить телесценарист, существует иерархия, и, как и большинство иерархий (например, внутри стада горилл или стаи комментаторов под статьями HuffPost), она жестока и немного нелепа. Ты видишь тому подтверждение в отношении твоих коллег-сценаристов. Работаешь на умном смелом вечернем шоу? Молодец, парень! Считай это веселым первым шагом. Работаешь в бессмысленном ситкоме про пятерых красивых людей, притворяющихся, что они не в состоянии построить романтические отношения? Поздравляю! Ты прибыл в пункт назначения!

Есть множество исключений. Например, работа сценариста на «Субботним вечером в прямом эфире» немного престижнее и вызывает большее уважение, чем работа на среднестатистическом ситкоме. Если не брать во внимание статус, любой комедийный писатель просто благодарен, что его вообще кто-то нанял.

Но сценаристы на вечерних шоу часто стремятся начать писать для ситкомов по той простой причине, что мир ситкомов предлагает больше возможностей для профессионального роста и потенциально более крупные роялти. Многие из самых умных, харизматичных и талантливых писателей, которых я знал, были пожизненно приговорены к работе на вечерних шоу. Они хотели бы устроиться в ситкомы, которые оскорбляли бы их интеллект и прятали бы их за кулисы (некоторые вечерние шоу позволяют своим авторам выступать в эфире), но это сложно осуществить. Сценаристы ситкомов ревностно охраняют свою территорию с бдительностью людей, которые знают, что работы на всех не хватит. И работы действительно на всех не хватает.

Что легче, писать для вечернего шоу или ситкома? Если бы вы задали мне этот вопрос сразу после того, как я только начал работать в ситкоме после пяти лет на вечернем шоу, я бы сказал, что ситкомы легче. Обычный день на вечернем шоу – это быстрый темп и стресс. Ведь тебе надо довести до ума материал для программы, которая выйдет сегодня вечером. В ситкомах бывают такие же напряженные дни. Но бывают и дни, которые похожи на выходные. Чаще всего это дни, в которые мы продумываем историю. Для обывателя они выглядят как опиумный притон в конце рабочего дня. Сценаристы валяются на диванах, пялятся на доску, к которой прикреплены карточки, и лениво обмениваются сырыми идеями. Один или два человека уснули. Есть чем перекусить.

Но внешнее в данном случае обманчиво. Когда я перешел с вечерних шоу в ситком, я, скажем так, был неопытен в написании ситкомов. Но или если быть менее милосердным – у меня ужасно получалось. Я был невероятно уверен в себе и полагал, что годы просмотра получасовой комедии делают тебя интуитивно хорошим сценаристом. Я много размышлял над тем, как написать интересных персонажей, но не утруждал себя тонкостями структуры сюжета, не считая одного случая, когда я накурился и разговаривал с другом про Джозефа Кэмпбелла.

Сейчас я понимаю, что именно в эти медленные усыпляющие дни, когда мы обсуждаем основной сюжет, происходит самая тяжелая умственная работа. Дни написания шуток проходят быстро, но это намного более механическая работа. В хорошие дни шутки идут легко. Их получается штамповать. Создание идеальной истории, которая одновременно работает на героев, дополняет мир шоу и достигает предрекламных эмоциональных пиков, которые требует телеканал, – это нелегкий труд.

Итак… какая же работа для комедийного писателя лучше: ситкомы или вечерние шоу? Я уклонюсь от прямого ответа и скажу, что оба эти дела по-своему сложны и привлекательны. И хотя за одно чаще всего платят намного больше, чем за другое, оба оплачиваются примерно в миллион раз лучше, чем работа учителя на замену, которая была у меня до работы в комедии. Так что давайте скажем, что система работает, и на этом остановимся.

Брюс Джей Фридман

За более чем пять десятилетий карьеры Брюс Фридман опубликовал восемь романов, четыре сборника рассказов, множество пьес и сценарии к таким фильмам, как «Буйнопомешанные» (1980) и «Всплеск» (1984), за который он был номинирован на «Оскар» в категории «За лучший оригинальный сценарий».

И хотя его имя не стало широко узнаваемым, у Фридмана есть множество знаменитых поклонников и друзей. Автор «Крестного отца» Марио Пьюзо однажды назвал истории Фридмана «Сумеречной зоной с Чарли Чаплином». Нил Саймон адаптировал рассказ Фридмана «Изменение плана» (изначально напечатанный в журнале Esquire) для фильма «Разбивающий сердца» (1972, режиссер Элейн Мэй, в главных ролях Чарльз Гродин и дочь Мэй, Джинни Берлин). Стив Мартин, который сделал из его полуавтобиографического произведения «Книга жизни одинокого парня» (1978) художественный фильм в 1984 году, написал для задней обложки его сборника рассказов «Даже носороги были нимфоманками» (2000) саркастичную аннотацию. Она идеально описывает чувства, которые испытывали многие его современники и подражатели. Аннотация гласит: «Я не завидую».

Свой первый роман «Стерн», и многие уверены, что это лучшее его творение, Фридман опубликовал в 1962 году, еще в те времена, когда он трудился редактором в нескольких мужских журналах. Ему тогда было немного за 30. Книга, которую Фридман написал всего за шесть месяцев, рассказывает историю человека, который переезжает в пригород и обнаруживает, что его новый дом далек от тихого и спокойного местечка в спальном районе, которое он себе воображал. На него набрасывается соседская собака. У него открывается язва. Его семью травит антисемит: во время одного скандала толкает жену Стерна, и та падает на землю. И читатель никогда не узнает имени главного героя.

Фридман родился в Бронксе в 1930-м и изначально стремился стать врачом. Но только поначалу. Его интересы изменились, и в итоге он принял решение получить степень бакалавра в области журналистики в Университете Миссури. Но настоящее литературное образование он получил в Военно-воздушных силах США с 1951-го по 1953-й, во время прохождения службы в звании лейтенанта. По словам Фридмана, его командир посоветовал ему прочитать три романа: «О времени и о реке» Томаса Вульфа, «Отныне и во веки веков» Джеймса Рамона Джонса и «Над пропастью во ржи» Джерома Дэвида Сэлинджера. После того как он проглотил эти три романа за одну неделю, Фридман понял, что хочет писать художественную литературу и сделать это своей карьерой.

Фридмана вместе с Куртом Воннегутом часто называют пионерами «черной комедии». В 2011-м Дуайт Гарнер, литературный критик New York Times, написал, что произведение Фридмана «Книга жизни одинокого парня» «заставляет незначительную депрессию и бесполезность казаться стильными и ироничными, делая их почти высшей формой бытия в этом мире». Вот, например, в его пьесе «Парилка» (1970) выясняется, что пуэрториканский работник парилки – Бог. Или в рассказе «Когда тебе разрешили уйти, тебе разрешили уйти» (1963) главный герой пытается убедить жену разрешить ему пропустить религиозный праздник, чтобы пойти в спортзал. В этих и других произведениях Фридман представляет свой безрадостный, но всегда забавный и реалистичный взгляд на человечество.

В предисловии к «Черному юмору» – антологии, которую он редактировал в 1965-м, Фридман утверждает, что 13 авторов, представленных в сборнике, не были «мрачными, вечно хандрящими людьми», твердо решившимися найти смешное в несчастье людей. Скорее они «открывали новые земли, отправляясь в плаванье по темным водам, куда-то за пределы сатиры». Неудивительно, но то же самое описание можно использовать и для самого Брюса Джея Фридмана.

Я прочитал, что вам не нравится, когда вас называют юмористом.

Нет, не особенно. Джеймс Тербер, Роберт Бенчли, С. Дж. Перельман – вот отличные юмористы. Они намеренно заставят тебя рассмеяться. Для меня это никогда не являлось целью, хотя зачастую было результатом. Как писатель я всегда совершенно серьезен. Иногда наилучшим способом донести свою мысль является комедия. Вся надежда на то, чтобы это не выглядело натянуто и как будто над этим много работали, хотя, конечно, так и есть.

То есть вы согласны с Джозефом Хеллером, что юмор – это не цель, а средство достижения цели?

Мне не нравится идея «использования» юмора для достижения цели. Не могу представить, чтобы Ивлин Во писал «Упадок и разрушение» (сатирический роман 1928-го. – Прим. авт.) и говорил себе: «Думаю, здесь нужно использовать немного юмора». Но есть теория, что писатель не может претендовать на величие, если в его работах нет щепотки комедии. В этом, возможно, есть правда.

У меня не очень с штуками, никогда не могу их запомнить. Однако как-то раз я вызвался быть конферансье на мероприятии женского студенческого общества Университета Миссури, в котором я учился в конце 1940-х – начале 1950-х годов. Микрофон умер примерно после шести шуток, все из которых я позаимствовал у комика из курортного отеля в Борщовом поясе[46]. Одна из них была: «Мне нет нужды зарабатывать этим на жизнь, друзья. Я бы мог продавать булки карликам в обмен на туалетные сиденья». В комнате было полно невероятно красивых женщин, которые начали разговаривать друг с другом и поочередно закидывать ногу на ногу.

Я разволновался и выкрикнул: «Вы не могли бы успокоиться, пожалуйста? Не видите, что я тут пытаюсь вас смешить?» А потом я упал в обморок. Какой-то парень по имени Рот попытался привести меня в чувства. «Ты чего в обморок-то свалился? – спросил он меня. – Ты был прекрасен».

В 1965-м вы собрали коллекцию рассказов «Черный юмор», где были представлены такие авторы, как Томас Пинчон, Терри Саузерн, Джон Барт и Владимир Набоков. В предисловии вы создали и популяризировали термин «черный юмор». Как-то вы сказали, что этот термин к вам прилип.

Так и есть. Я слышу его постоянно, и меня от него передергивает. По сути, это была для меня возможность подзаработать денег (не так много на самом деле) и почитать авторов, чье творчество мне было мало знакомо.

Оглядываясь назад, думаю, что более точным термином была бы напряженная комедия: на поверхности есть много над чем посмеяться, но в глубине спрятана агония. Я понятия не имел, что термин черный юмор станет настолько популярен и будет использоваться столько лет. Голодные до новой категории академики за секунду его проглотили.

Какие общие черты вы видите у авторов работ, содержащих черный юмор?

У каждого свой почерк, но во всех их работах настроение обычно намного мрачнее, чем в большей части популярной художественной литературы того времени. Была очень тонкая грань между реальностью и фантазией. В их работах были герои, которых постиг злой рок. Также их проза, возможно неосознанно, затрагивала социальные проблемы, которых раньше никто не касался. Если прижать меня к стене, я использую словечко, от которого меня подташнивает. Она была провокативной.

Как вы думаете, почему термин «черный юмор» так быстро стал таким популярным?

Он легко запоминается и легко цепляется к языку, а это нравится издателям, критикам, академикам. Отчасти это связано с политическим и социальным климатом середины 1960-х. Наркотики, противозачаточные, музыка, война – комедии нужно было найти новый способ со всем этим разобраться. Думаю, каждое поколение чувствует то же самое.

После того как книга была опубликована в 1965-м, мой издатель закатил огромную вечеринку, чтобы отпраздновать появление черного юмора (у меня до сих пор лежит приглашение), и на нее пришли все на свете. Помню Майка Николса и Элейн Мэй, которые там накурились. Ярлык «черный юмор» стал тиражироваться и цитироваться, и это длится до сих пор. Даже смешно.

Когда вы начали писать свой первый роман – «Стерн»?

В 1960-м. Написание заняло около шести месяцев. Я пытался написать другую книгу в течение трех или четырех лет, но ничего не вышло. Некоторым идеям не суждено стать романами. Мне дорогого стоило прийти к этой мысли. Я писал «Стерна» в метро и поездах, в которых ездил с работы и на работу. Я писал его с таким жаром, будто за мной гнались по переулку.

«Стерн» резко отличается от книг, ему предшествующих. Там больше представлены национальные меньшинства, там больше психоанализа. Главный герой – неудачник-еврей, страдающий от чувства тревоги. Он чувствует, что его сосед нееврейского происхождения им пользуется. Книга оказала значительное влияние на многих авторов, среди них Джозеф Хеллер, Нора Эфрон, Филип Рот и позднее Джон Кеннеди Тул, автор «Сговора остолопов», который назвал «Стерна» своим любимым романом. Когда вы над ним работали, вы чувствовали, что работаете над чем-то новым?

Я просто пытался написать хорошую честную книгу после того, как мои попытки написать роман столько раз проваливались. Я жил в пригороде и чувствовал себя изолированным, оторванным от города. Я сконструировал небольшое, но болезненное событие и написал вокруг него роман: жена героя падает на землю, на ней нет нижнего белья, и все это видит сосед-антисемит. Я надеялся, что книга будет опубликована и что впоследствии меня не вышлют из страны. Я сейчас совершенно серьезен. Я думал, что спрячусь в Париже, пока все не уляжется. Такое раздутое эго. Не сказать, чтобы я выбирал из десятка идей для книги, – «Стерн» был единственной историей, которая у меня была. История казалась мне захватывающей, и я написал эту книгу.

Главный герой не похож на типичного литературного героя-мачо. Его пугали многие вещи, включая секс.

Я определенно и сам обладал таким качеством в то время. Все работы писателей автобиографичны, на мой взгляд, даже научные.