Ковыряясь в мертвой лягушке. Мастер-классы от королей комедийной поп-культуры Сакс Майк

Кэрол Колб

Кэрол Колб не самое известное в широких кругах имя, если не брать в расчет фанатов комедии и одержимых поклонников The Onion, «Лучшего источника новостей в Америке» – неизменно великолепной пародии на новости за последние 20 лет. Но для знатоков комедии Колб практически мифическое существо. «Мы до сих пор не убеждены, что Кэрол Колб… реальный человек», – как-то признался автор из Gawker, популярного нью-йоркского блога со сплетнями.

Колб родилась и выросла в городке Спенсер, штат Висконсин, в 2,5 часа езды на север от Мэдисона. Она поступила в Висконсинский университет, чтобы изучать английский и латынь. В The Onion она попала исключительно по воле случая, после того как Тодд Хэнсон, один из первых авторов The Onion, зашел к ней в квартиру, чтобы посетить Мэдисонский музей туалетной бумаги. Коллекция, насчитывающая более 300 000 рулонов туалетной бумаги, привезенной из множества туристических мест, таких как гора Рашмор и Аламо, была просто чудаковатым хобби, которое Колб изобрела по одной простой причине – позабавить себя. Но в итоге музей привлек внимание всей страны. О ней написали в журнале Time в 1997-м, и позднее в том же году ей предложили стать штатным писателем для The Onion.

Она стала незаменимой. Колб быстро продвинулась от старшего редактора до главного редактора и в 2001 году вместе с остальными членами The Onion переехала в Нью-Йорк. Когда The Onion попробовали свои силы на телевидении, запустив сначала интернет-сериал Onion News Network, а потом и телешоу, Колб пригласили в качестве главного сценариста. Она помогла The Onion выиграть свою первую премию «Пибоди»[56] в 2009-м за создание сатирических новостей, едва отличимых от настоящих. После того как Onion News Network закрыли в 2012-м, Колб переехала в Лос-Анджелес со своим мужем, комиком Тони Камином, и начала писать для телешоу, таких как «Шоу Кролла» и «Сообщество».

У вас было веселое детство? Вы были счастливым ребенком?

Нет. Я из очень маленького городка в Висконсине с населением в 1754 человека. В выпускном классе в моей параллели было 50 человек. Все были очень тупыми, включая учителей. Половину из них, совершенно очевидно, наняли только потому, что они могли одновременно еще и спортивную команду тренировать. Большинство мальчиков в моем классе во время сезона охоты на оленя просто пропадали из школы на неделю. Я всегда была ужасно застенчивой. Я получала хорошие оценки, но никогда не разговаривала и «все время плакала». Во всех отчетных карточках для родителей[57], которые сохранила моя мама, в начальной школе было написано: «слишком легко начинает плакать» и «не может перестать плакать», и такие записи шли вплоть до пятого класса. В одной карточке была написано «все время плачит». Через И.

А какая была обстановка дома?

Иногда бывало весело, но в целом мое детство было довольно грустным и жалким. Мои родители дрались и до сих пор дерутся. Уже почти 50 лет как. Мой отец работал на заводе по производству сыра, в единственном здании в городе, которое выше трех этажей, на разных, совершенно отупляющих местах, в отделах типа «Ломти» и «Головки». Он не проводил с нами время, никогда. У него было две недели отпуска в год, и он проводил их, отправляясь рыбачить с друзьями в Канаду. Но я никогда и не думала жаловаться. В школе были ребята, чьи семьи не могли наскрести им на маскарадный костюм на Хэллоуин, или которые рассказывали, что их отец как-то напился и пытался пырнуть их ножом. Так что мне даже не приходило в голову критиковать своего отца за то, что он никогда не приходил на мои рождественские спектакли.

Моя мама не работала после появления детей, и из-за этого она всегда чувствовала себя виноватой, но я думаю, что она просто боялась внешнего мира. Частично причина была и в том, что она начала терять слух, когда я была еще маленькой. Еще у нас была только одна машина, и отец ездил на ней на работу. В общем, для нее было много препятствий. Ей никогда не ставили официальный диагноз, но у нее точно было что-то вроде тревожного расстройства. Я написала статью для The Onion под названием «Местная мать снова паникует без особых причин» (22 июля 1999-го), она и еще несколько статей были вдохновлены исключительно мамой. Но еще у нее было мрачное чувство юмора, и она говорила очень смешные вещи с серьезным, ничего не выражающим лицом.

Например, даже после того, как у моего отца был инфаркт, он все равно продолжал постоянно из-за чего-то орать, и мама в такие моменты бубнила себе под нос: «Как прошел твой инфаркт?»

В общем, чувство юмора у меня от нее.

Как ваши родители отнеслись к тому, что вы выбрали карьеру писателя?

В 2000-м, когда я уволилась со своей основной работы помощника медсестры в ужасном психиатрическом учреждении, чтобы полностью посвятить себя работе на The Onion, моя мама не была уверена, что это хорошая идея. Даже несмотря на то, что мне больше не нужно будет убирать дерьмо и меня перестанут бить по лицу. Когда я переезжала в Нью-Йорк, она воскликнула: «О нет! Тебе придется переехать в Нью-Йорк?!» Я не жалуюсь, что мои родители меня не поддерживали. Они гордятся мной, они всегда очень радуются, когда я выступаю на ТВ. Но моя мама – бесконечно тревожный человек, она бы предпочла, чтобы у меня была стабильная работа, как у моей сестры, которая преподает основы семьи и науку потребительства – современный эквивалент уроков труда в школе. Мой отец не станет читать или смотреть что-то только потому, что это написала я. Звучит, как будто я обижена на него, но это вовсе не так. У меня отличные и очень милые родители. Просто они живут в своем собственном мире, центр которого Спенсер, Висконсин.

Я практически уверен, что ни один другой писатель, давший интервью для этой книги, не работал в психиатрическом учреждении. Расскажите об этом опыте.

Для разных типов заболеваний были отведены разные этажи. Было отделение для больных Альцгеймером. Один мужчина с Альцгеймером, бывший шеф полиции, был очень молод. Ему, скорее всего, было лет 60, и он был в отличной форме. Мы, женщины, только впятером могли надеть на него пижаму, потому что он не понимал, что происходит, и его естественной реакцией было сопротивляться. Он выполнял все эти сложные приемы с выкручиванием рук и подножками. Мыть его в душе было просто ужасно. Жена, которая приходила его навещать, просто сидела и плакала. Это было грустно.

На верхних этажах были настоящие сумасшедшие, молодые люди с шизофренией и всякое такое. Иногда им удавалась вырваться от нас ненадолго, но затем они возвращались, наглотавшись булавок или чего-то еще. Был один парень лет тридцати пяти, который верил, что он был лепреконом. Он говорил с ирландским акцентом, предлагал исполнить твои желания и стоял на голове. Мне нравилось, что он был сумасшедшим в классическом понимании этого слова; если бы я читала книгу с таким персонажем, я бы подумала, что писатель поленился. А еще было много этих громких требовательных сумасшедших, которым не нравилось купаться, и они очень быстро становились буйными, если хотели газировки, а она закончилась.

Нижний этаж был для пожилых людей с деменцией. Бывшие алкоголики были хуже всех, они обычно становились злыми, когда теряли рассудок. Некоторые люди были там так долго, что переставали ходить или говорить. Хуже всего было то, что нужно было кормить их едой, протертой в пюре. Знаете, в какой-то момент просто приходит время умирать. Если бы они жили дома, они бы просто перестали есть. Но по закону штата мы обязаны были кормить этих людей три раза в день плюс перекус, и они продолжали жить и жить. Некоторые из них отказывались открывать рот. Нам приходилось уговаривать их открыть рот, чтобы влить туда это месиво. Другие инстинктивно открывали рот, как маленькие птички. И были те, которых кормили через трубку.

Люди, составляйте завещание о жизни![58]

Как, по вашему мнению, работа в психиатрическом учреждении повлияла на ваше чувство смешного?

Думаю, работа в таком месте делает тебя менее впечатлительным. Тебе приходится справляться с большим количеством грустных ситуаций и неприятных обстоятельств. Мне кажется, там ты учишься не давать подобным вещам сильно влиять на твои эмоции. Полагаю, что именно из-за этой моей работы мне легче смеяться над табуированными темами. Люди так злились из-за статей The Onion, которые касались определенных тем, например о ветеранах с инвалидностью или умирающих младенцах. Меня эти темы так эмоционально не задевали. Не то чтобы я думала, что некоторые темы не были грустными или неуместными, но для меня существует гораздо больше эмоциональных реакций, чем грусть и негодование. Я умею дистанцироваться настолько, чтобы увидеть, что в этих темах тоже есть смешное.

Судя по вашему рассказу, учебу в старших классах трудно назвать идеальным периодом вашей жизни. Было ли время, проведенное в Висконсинском университете в Мэдисоне, хоть сколько-нибудь лучше? Это была середина 1990-х.

Мэдисон был и остается отличным городом. Очень либеральным. Там есть классическая бесплатная газета Isthmus, полная историй про лесбиянок и медицинскую марихуану, и общественное радио. Университет был огромным, что мне очень нравилось. На первом курсе можно было слушать лекции в огромных лекториях и не общаться с другими людьми в течение всего дня.

Сегодня, когда я говорю, что училась в Висконсинском университете, люди всегда упоминают Badgers. По всей видимости, американский футбол был очень важной вещью в нашем университете. Я не была ни на одной игре, ни на одной приуроченной к играм вечеринке и даже по ТВ не смотрела. Это целый мир, с которым я совершенно не взаимодействовала, пока училась. Наверное, в дни матчей все окрестности стадиона целиком наводняются фанатами и превращаются в красно-белое море. Но я никогда не ходила в ту часть кампуса. Там одни спортбары и спортсмены, и студенты бизнес-направления живут в той части.

Как вы попали в мир The Onion?

Мэдисон достаточно мал, и в какой-то момент я наткнулась на людей, работающих в The Onion. Я развешивала эти дурацкие флаеры на киосках по всему городу, и Джо Гарден, один из писателей, позвонил сказать, что они ему нравятся. Джо работал в магазине по продаже алкогольных напитков на State Street, главной пешеходной улице в центре Мэдисона. Он заклеил окна магазина смешными, нарисованными вручную объявлениями. Одно из них представляло собой диаграмму мозга со стрелочками, указывающими на «лобную долю», «заднюю долю» и «алкодолю». Дэн Веббер, на тот момент редактор The Onion (а позднее сценарист «Космического призрака», «Футурамы» и «Дарьи»), за эти рисунки его и нанял. В итоге Джо проработал в The Onion почти 20 лет.

Дальше мой сосед из квартиры напротив сходил на пару встреч авторов The Onion. Правда, из этого ничего не вышло, но после встречи он пригласил одного из штатных писателей The Onion, Тодда Хэнсона, на вечеринку, которую я устраивала в своей квартире. Моя квартира была устроена как фальшивый музей. Я называла ее Мэдисонский музей туалетной бумаги. Это была избранная коллекция туалетной бумаги, украденной по всей стране, презентованной в очень официальной претенциозной манере с аудиогидом и множеством брошюр.

В итоге я написала список новостных заголовков для The Onion, они всем понравились, и меня пригласили на встречу. Сразу стало понятно, что я подхожу.

С чего начался Мэдисонский музей туалетной бумаги?

Начинался он бессистемно. Когда я была на первом курсе, мы с подругой ходили по барам в соседних городках, потому что там пускали без удостоверения личности. Так вышло, что мы заполучили по рулону туалетной бумаги из каждого из этих мест и сохранили их в качестве «сувениров». Коллекция начала быстро расти, когда я и двое моих друзей стали путешествовать и красть туалетную бумагу, от Грейсленда[59] до Нью-Йоркского музея современного искусства, и помечать черным маркером, откуда она. Мы сами собрали тысячи рулонов и стали просить других людей привозить ее нам из поездок за границу. Еще мы договаривались с людьми из разных мест, чтобы те отправляли нам ее почтой. Шутка, мне кажется, была в том, что вся туалетная бумага выглядит одинаково. Это было просто забавное занятие. Когда рулоны заполнили одну из комнат нашей квартиры, мы открыли ее для посещения и назвали Мэдисонским музеем туалетной бумаги. Я начала делать футболки, брошюры и календари и договорилась об упоминаниях в путеводителях. Но я никак не думала об этом как об «арт-проекте», хотя это был именно он. А еще это был способ поприкалываться над людьми.

The Onion сегодня – профессиональная компания с большим доходом и штатом. А на что The Onion был похож, когда вы только начинали писать для него в 1996-м?

The Onion тогда был намного меньше. У всех авторов была основная работа вне журнала. Были штатные должности для тех, кто продавал рекламу, или занимался графическим дизайном, или что-то такое, и была только одна штатная позиция для писателя и еще одна для главного редактора. Возможно, еще был ассистент главреда. Все писатели работали на фрилансе за бесплатно, им платили по 40 долларов за то, чтобы они приходили на встречи. Офис был паршивым маленьким местечком с пятнами на ковре и креслами-мешками. Но было очень весело. Это было похоже на клуб по интересам. Все были крайне увлечены процессом. Мы вели себя как группа друзей. На тот момент мы еще только укрепляли голос газеты.

Первый заголовок The Onion вышел в 1988 году, и он звучал как «Мендотский монстр мелет Мэдисон». Статья была об озере Мендота, которое находится на территории университета. У другой ранней статьи был заголовок «Томпсон меняет должность с губернатора на “исполнителя сексуальных приговоров”». Она была про губернатора Висконсина Томми Томпсона. Ну, такие отсылки, которые будут понятны только местным. В начале было больше дурачества и случайных фраз: «Ручка, украденная из читального зала общежития», «Все едят хлеб», «Злой дровосек требует плотный завтрак».

В одно время, еще до моей работы в The Onion, они напечатали фальшивый выпуск «Вестника Барсука»[60]. Тогда в университете выпускалось два издания, и Вестник ассоциировался со студенческим братством. Он пестрил грамматическими ошибками, и там были очень плохие однопанельные[61] карикатуры, например рисунок часов и молотка с подписью «Время молота»[62]. Так что, сами понимаете, в то время The Onion тратил энергию на что-то, что могла понять только маленькая группа студентов Висконсинского университета.

Я была «новым» писателем. Я пришла в довольно правильное время, как раз когда писателям начинали платить за их работу. В 1996-м, сразу после того как я начала там работать, The Onion появился в Интернете, что, конечно же, очень помогло увеличить количество читателей. И затем мы подписали контракт на издание книги. Любое упоминание журнала становилось большим событием: когда Господин Шоу использовал номер The Onion в качестве реквизита в скетче («Нет бездельников» в ноябре 1996-го), это было самой волнительной и радостной новостью. Когда наша первая книга «Наш тупой век» заняла первой строчку в списке бестселлеров New York Times в 1999 году, это было невероятно захватывающе.

Первые шесть или семь лет The Onion был андеграунд-хитом.

The Onion тогда был таким андеграундным секретом. Его распространяли на улицах Мэдисона, а еще в Денвере и Милуоки, где были открыты офисы для продажи местной рекламы. Но еще люди могли оформить подписку, и им по почте направляли мэдисонские издания. И вот эти подписные издания и стали андеграунд-хитом. Люди по всей стране заказывали газеты и читали их в своих квартирах или офисах, и The Onion тогда был классной вещью, о которой знали только избранные. Среди подписчиков были комедийные писатели с обоих побережий. Старшее комедийное поколение до сих пор рассказывает, что они знали названия дурацких пиццерий и сэндвичных в Мэдисоне (Rocky Rococo или Супер Сабы Большого Майка) из-за рекламы в ранних выпусках The Onion.

Когда популярность The Onion стала резко расти, вы понимали, что для вас и других членов The Onion все изменится?

Я чувствовала, что то, что мы делаем, важно. Отчасти это чувство появилось оттого, что мы были на Среднем Западе. Нам было что доказывать. У нашей группы была очень сильная динамика. Мы были как рок-группа. Не было такой системы, как сейчас. У нас был только офис. Не было ассистентов. Или стажеров. Или корректора. Сейчас это огромное популярное издание, и это отлично. Но тогда мы были меньше.

Центральной частью юмора The Onion всегда было то, что мы были аутсайдерами. Все эти ранние истории в The Onion про любителей травки и мойщиков посуды, ботанов, толстяков, которые пришли поесть на шведский стол, и домохозяек, покупающих чистящие средства, – мы были их источником. Мы шутили о политиках и знаменитостях, потому что мы не были ими, и мы шутили над неудачниками, потому что мы были ими. Не думаю, что у кого-то из писателей того времени было нормальное, веселое детство.

Как вы думаете, изменился ли юмор газеты, когда она стала общенациональной?

Шутки стали умнее и немного серьезнее. Думаю, заголовок «Пассивное курение ведет к пассивной крутости» – хороший тому пример. Юмор стал больше основываться на модных словечках из медиа и журналистском жаргоне. Вспоминаются статьи: «Клинтон берет выходной, чтобы стоять в очереди на показ “Звездных войн: Эпизод 1”» и «Левински вызывается в суд, чтобы повторно сделать минет Клинтону перед Сенатом». Но позже, кажется, ближе ко времени Джорджа Буша – младшего, газета стала острее и сатиричнее: «Наш долгий общенациональный кошмар о мире и процветании наконец закончился» и «Буш о Северной Корее: мы должны захватить Ирак».

Большинство штатных сотрудников The Onion, за исключением членов A. V. Club[63], переехали в Нью-Йорк после событий 11 сентября. The Onion стали первыми в комедии (среди ТВ-шоу, стендап-комиков и прочих), кто заговорил об ужасах этого дня. Можете рассказать, каково было работать над тем выпуском, посвященным 11 сентября?

Ох. Штатные писатели The Onion только переехали в Нью-Йорк в январе 2001-го, а в сентябре это случилось. Мы, по сути, только устраивались и входили в процесс. Это произошло во вторник. Все авторы провели остаток недели, паникуя, как все остальные. В следующий понедельник, через шесть дней после происшествия, мы пришли на встречу, чтобы определиться, что мы будем делать в следующем номере. Мы решили печатать новый номер, а не переиздавать старый.

Все, что мы могли повторно опубликовать из нашего каталога историй, собранных за долгие годы, казалось нам тупым и неуместным. Казалось даже, что будет еще более оскорбительным напечатать какую-нибудь старую историю про чипсы или что-то еще. Мы изначально не планировали делать выпуск, полностью посвященный 11 сентября, но когда мы приступили к работе, все само так вышло. А как могло быть иначе? Это все, о чем тогда могли думать авторы. Мы были в Нью-Йорке, чувствовали дым и видели убийственно грустные объявления на столбах о пропавших. На самом деле было здорово, что мы могли фокусироваться на чем-то, а не бродить по улицам, как в трансе, или сидеть и смотреть новости.

Обычно нам всегда было плевать, обидим мы кого-то или нет. Если мы высказывали что-то, во что мы горячо верили и что готовы были отстаивать, нам было все равно, если люди не поймут или не согласятся с нами. А в этом случае нас очень волновало, что подумают люди, мы не хотели, чтобы подумали, что мы относимся к трагедии без должного уважения или не придаем особой важности произошедшему. Я просто хотела заставить людей почувствовать себя на одну миллионную долю лучше, дав им шанс передохнуть от всего этого ужаса.

Пока мы писали номер, пришлось выкинуть множество шуток, потому что они были шокирующими в плохом смысле слова. Мне кажется, нам удалось от них полностью избавиться. Все писатели хотели делать этот номер, кроме одного. Им был Джо Гарден, который работал на фрилансе, и я понимаю его причины. Он просто считал, что это было неправильно и что это станет концом The Onion. Единственным минусом работы над этим номером было то, что приходилось ездить на Манхэттен каждый день, это было страшно и угнетающе, словно поездка в военную зону. Но было хорошо находиться среди друзей в такое время, накидывая друг другу шутки.

Мы закончили газету и отправили ее в печать. Нужно было подождать два дня, прежде чем она попадет на улицы и в Интернет. В этот период я очень нервничала и сомневалась – правильно ли мы поступили, волновалась, как отреагируют люди. Затем выпуск появился в сети, и потихоньку стали сыпаться и-мейлы, а потом нас просто ими завалило. И 95 % были позитивными. В обычную неделю 50 % почты состояло из жалоб, так что это было очень хорошо. Все эти люди писали длинные, очень длинные письма, чтобы сказать «спасибо» и сказать, как много для них значил этот выпуск и как они плакали, читая его. Я испытала облегчение, и счастье, и гордость.

Люди говорили, что этот конкретный выпуск The Onion был особенным не потому, что он вышел так быстро, а потому, что он шутил именно над 11 сентября. Другие комедийные авторы либо не стали шутить, либо выпустили шутки, не связанные с событиями.

Мы тоже хотели избегать заголовков, типа «Все знали, что это случится, и наконец случилось» или «Мы предупреждали, Америка!» Даже несмотря на то, что в The Onion долгие годы критиковали правительство, мы не хотели упоминать эту тему в этом конкретном выпуске. И опять же мы не хотели делать заголовки вроде «Ура Америке!» и размахивать американским флагом.

Вы написали знаменитый заголовок для выпуска об 11 сентября, который, кажется, идеально суммирует настроение в стране: «Не зная, что еще делать, женщина печет торт в форме американского флага». Этот заголовок упоминали газеты по всему миру. О нем вновь вспоминали и перепечатывали на десятую годовщину 11 сентября. Вы удивились такой позитивной реакции?

Я рада, что людям он понравился. Некоторые из историй в этом выпуске были немного высокомерными и самоуверенными, например: если Бог говорит тебе убивать людей, может быть, это не такой уж хороший Бог. Поэтому я рада, что некоторые истории были просто о грусти и смятении, которые мы все испытывали. Мы все чувствовали, что не вполне понимаем, что происходит.

За все годы работы закрепился ли за вами конкретный тип историй?

Я написала много историй о печальной обыденности жизни. Толстые люди, рабочие, голодающие африканцы, женщины с эмоциональными проблемами. Знаете, истории, в которых и не надо много шуток.

Я написала одну статью (в апреле 1998-го) с заголовком «Моя цель – когда-нибудь стать риелтором», в которой вообще не было ни одной шутки. Эта статья просто высмеивает женщину за то, что она мечтает о малом, вместо того чтобы полностью сдаться и совершенно отчаяться.

И все же эта женщина-риелтор кажется довольной. Я читал некоторые ваши статьи и заметил, что общей темой была жизнерадостность вопреки несчастьям.

Или вопреки тому, что было бы моим личным адом. Да, думаю, что так. Мне нравится писать о героях, которые, наверное, должны быть подавлены, но которые по непонятным причинам находят ситуацию терпимой или даже немного радостной и волнующей. Я бы не смогла быть такой жизнерадостной. Думаю, хорошим примером таких работ может быть статья: «Это не наркопритон, это дом наркотиков» (3 декабря 1996-го).

Также вы написали много историй с женскими персонажами, обычно молодыми и наивными, которые не совсем осознают, насколько ужасной вот-вот станет их жизнь.

Есть что-то отвратительное в глупых людях, которые совершенно не правы и при этом ведут себя высокомерно. Смешно слушать, как они ораторствуют, когда ты знаешь, что их ждет. Я вела личную колонку от имени героини Эмбер Ричардсон с заголовками типа: «Надеюсь, мой малыш не родится больным и уродливым» или «Мой малыш не нуждается в лекарствах». Она была матерью-подростком, которая всегда возмущалась по поводу «суки-соцработника», которая ей пыталась помогать. Эта шестнадцатилетняя мать, скорее всего, проживает свой лучший период, жалуясь на своего бедного соцработника и вымещая злость на своих друзьях.

Я получила специальность педагога в университете. Практику я проходила в старшей школе Мэдисона для беременных подростков. Это было очень грустно. Пара девушек специально курили, потому что где-то они услышали, что от этого ребенок будет меньше. И они думали, что если ребенок маленький, роды будут менее болезненными. Одна девушка украла у другой имя для младенца, Рэй, после того как родила первая. Было много материала, который так просто не выдумаешь, если пытаешься писать о матери-подростке. Это нужно было слышать.

Вы видите разницу, между вашим чувством смешного и чувством смешного сегодняшних более молодых писателей в The Onion?

Думаю, что для The Onion все еще пишут люди со странностями. И то, что The Onion использует фрилансеров, этому способствует. Есть люди, которые живут в Мичигане и каждую неделю шлют шутки из подвала своих родителей.

Я обнаружила, что сейчас больше молодых людей считают комедию перспективной карьерой и относятся к ней соответствующе. Не хочу сказать, что они не смешные или не талантливые, наоборот. Но они берутся за дело с определенной целью в голове. Они знают, что нужно сделать идеальное резюме и пробоваться в разных местах. Это так отличается от того, как начинала я или как начинали другие писатели старшего поколения. Они делали комедию, потому что чувствовали, что не подходят для карьеры, которую пытались построить. Поэтому юмор становился их творческой отдушиной. А потом они начинали на этом зарабатывать, и это почти всегда было удивительно.

В 2013-м вас наняли сценаристом в телесериал «Сообщество». Чем работа на The Onion отличается от работы над «Сообществом»?

Конечно, это очень разные вещи. «Сообщество» – шоу (комедийного писателя и продюсера) Дэна Хармона, он создал его и принимает все решения. Когда ты пишешь для шоу, ты пишешь для него. В The Onion нашей целью было поддерживать постоянство его голоса. Потому что он был коллективной вещью и у него не было единственного создателя, мы могли без конца спорить по поводу того, каким должен быть голос The Onion, а каким не должен. Весь процесс был очень демократичным, что было одновременно и хорошо, и плохо.

Голос The Onion в своих лучших проявлениях довольно холодный, твердый и бесстрастный, думаю, именно поэтому система коллективного разума работает так хорошо. «Сообщество», в свою очередь, очень теплое шоу, и это заслуга Дэна Хармона и его любви к своим персонажам. У людей, которые не смотрят шоу, иногда складывается впечатление, что «Сообщество» – это сплошная жанровая пародия и отсылки к поп-культуре. Я сама допускала такую ошибку, пока его не посмотрела. Но гениальность «Сообщества» в том, что в эпизодах с жанровыми шутками они никогда не вредят персонажам или эмоциональности истории.

Дэн Хармон, который начал свою карьеру в качестве импровизатора в Милуоки, а затем стал писать для телевидения в 1999-м, известен своим особенным аналитическим подходом к историям и сюжетным линиям.

У Дэна есть свой метод прописывания истории, модифицированная версия пути героя. Персонаж покидает зону комфорта, отправляется в путь и встречает испытания на этом пути, а затем возвращается домой, изменившись. Материально эта схема выражается через круг с четырьмя частями. Мы используем эти круги каждый раз, когда работаем над отдельной историей. Мы проводим целые дни, рисуя их на магнитно-маркерных досках, расчерчиваем их, стираем, рисуем новые. Мне буквально снятся эти круги. Прошлой ночью мне снилось, что я вот-вот должна поехать в отпуск, и во сне я использовала круг Дэна Хармона, чтобы решить, чем мне заняться в поездке. Эта система – отличный способ убедиться, что твои истории не слишком запутанные или не слишком линейные. И это помогает преобразовать бесконечные варианты в эмоционально значимую историю. Я определенно теперь буду использовать этот подход, когда буду что-то писать. Я многому учусь у Дэна[64].

Вы достигли своей мечты стать успешным профессиональным комедийным писателем. Вы считаете себя счастливым человеком?

Для меня писать комедию – это быть несчастным. Быть недовольным положением вещей и хотеть написать что-то критикующее эти вещи, но при этом не слишком воспринимая себя всерьез. Или это быть в изоляции, чувствовать себя одиноким и чувствовать необходимость веселить самого себя. Или хотеть создавать что-то не для всех, что-то исключающее людей, которые не понимают. Это дает возможность почувствовать единение с людьми, похожими на тебя. Думаю, что если ты счастлив и у тебя полно друзей, у тебя мало причин развивать чувство юмора. Есть исключения, но модели, рекламирующие купальники, и чуваки с Уолл-стрит – не смешные. У них нет причин сомневаться в мире. Он работает на них. Жизнь – это кайф, бро!

На самом деле я не несчастный человек. Я не одна из тех обозленных или депрессивных комедийных писателей. Мне кажется, я просто не доверяю миру и не принимаю все за чистую монету. Думаю, это результат моего детства.

Мне кажется, современным детям легче просто потому, что у них есть Интернет. Я говорю о странных застенчивых детях, одетых в неправильные джинсы, а не о тех детях, которых домогаются физкультурники, у которых дегенеративное заболевание костей или в которых стреляли. Им просто пиздец. Но сегодня дети, которые чуть-чуть отличаются, могут найти людей с похожими интересами. Это должно помочь им не чувствовать себя уродами.

Но опять же, возможно, это и плохо. Думаю, что сегодня молодые писатели особенно остро чувствуют, что они имеют право быть напечатанными. «Я пишу свой блог. Почему бы “Нью-Йоркеру” меня не опубликовать?»

Мне кажется, что комедия как минимум может помочь аутсайдерам справляться с жизнью. Она не для всех, поэтому комедия становится местом, где ты чувствуешь себя своим, и неважно, кто ты – создатель или потребитель. Любая сфера интересов может помочь человеку почувствовать себя частью сообщества, будь то астрономия или особый стиль комедии. Но комедия лучше, потому что она заставляет тебя смеяться и разрабатывает неразвитые задротские мышцы живота.

Какие советы у вас есть для старшеклассников или студентов, которые хотят разработать свои неразвитые задротские мышцы живота?

Если говорить о конкретных советах для тех, кто хочет начать писать комедию: работайте бесплатно. Даже если вы живете в какой-то забытой богом дыре. Есть множество блогов и юмористических сайтов, а также актеров и продюсеров, которым нужны сценарии. Если ты пишешь бесплатно, ты сможешь писать много, а это единственный способ улучшить свои навыки. Все знают, что читать книги о том, как писать комедию, глупо. Нужно просто это делать.

Студенты раньше показывали мне свои версии The Onion. Часто они назывались как-нибудь вроде The Scallion (зеленый лук) или The Bunion (бурсит), и они надеялись этим произвести на меня впечатление. Но это было сложно, ведь я писала для оригинального The Onion. Что я могла им сказать? То есть сейчас The Onion – это уже формат, но много лет назад его создавали и развивали такие же студенты. Писателям The Bunion стоило бы делать что-то еще. Поэтому воспользуйтесь двухвекторным подходом: научитесь писать для других людей, но еще займитесь отдельным проектом и найдите свой оригинальный голос.

Еще один момент: если хотите писать комедию, думаю, не стоит смотреть слишком много комедий. Полагаю, в противном случае вы начнете слишком полагаться на то, что другие люди считают смешным или нелепым. Вы начнете зависеть от фидбэка. Или же вы начнете думать, что все уже было сделано до вас, и, сами того не зная, не будете давать себе честно и смешно реагировать на разные вещи. Возможно, это чушь собачья, потому что я знаю много комедийных писателей, которые сами являются большими фанатами комедии и которые смотрят бесконечное ее количество. Просто раздражает, когда есть пять публичных фигур, про которых все шутят, и все шутки звучат в одной тональности.

Поэтому продолжайте писать бесплатно, затем почти бесплатно, а затем, через какое-то время, если вы хороши, вы достигнете высот. На самом деле на хороших писателей есть спрос. Если вы не слишком хороши, что ж, будем надеяться, вам начнет нравиться ваша основная работа веб-дизайнера в интернет-компании, которая продает модные мужские штаны по умеренным ценам. В любом случае вы останетесь в выигрыше.

Уилл Трэйси. Ультраспецифичные комедийные знания

Сотрудники The Onion каждую неделю просматривают в среднем 1500 заголовков как от постоянных авторов, так и от фрилансеров. Это чертовски много шуток. На самом деле это больше шуток, чем человеческий мозг способен разумно осмыслить за пять дней. И только маленькая горстка острот, которые действительно смешны и неординарны, смогут прорваться сквозь дымку оцепенения в нашей писательской комнате и увидеть свет дня. Тем временем остальные немедленно отправляются в яму с трупами, и о них, как и о моем времени, проведенном в старших классах, никогда больше не говорят.

Я выбрал девять отвергнутых шуток из списка, который мы рассматривали для заголовков к последнему номеру, и уточнил причину, почему каждую из шуток в итоге не выбрали. Некоторые из причин, почему эти шутки не выбрали, всплывают снова и снова. Мы постоянно выносим одни и те же приговоры: шутка «слишком такая» или «слишком сякая». Так ты не только становишься более последовательным как комедийный писатель, но еще и медленно, но верно начинаешь терять рассудок.

Я также включил в список пять шуток и причины, по которым они были выбраны.

ОТВЕРГНУТЫЙ ЗАГОЛОВОК: Фильм Квентина Тарантино предлагает стильную искусную интерпретацию геноцида в Руанде.

Я вижу, как это можно было сделать. Наверное, мы могли бы придумать смешные кастинговые решения, забавное описание сюжета фильма и реалистичный постер. Но сейчас это кажется слишком уж очевидной шуткой про Тарантино. И эта история могла бы стать популярной, но она была бы популярна только потому, что люди уже эту шутку слышали.

ОТВЕРГНУТЫЙ ЗАГОЛОВОК: Федеральные эксперты в сфере окружающей среды втайне переселяют семьи подальше от океана.

А это то, что происходит с нами удручающе часто… Мы уже так шутили. «Экономисты Америки втайне эвакуируют свои семьи» (12 августа 2012-го). Соответственно, мы немедленно закопали эту идею. Мы больше 20 лет пишем такие заголовки, так что шансы не повторить какую-то шутку становятся все меньше с каждым днем.

ОТВЕРГНУТЫЙ ЗАГОЛОВОК: Путешественник не во времени предупреждает человечество об антиутопическом настоящем.

А вот похожая проблема: кто-то еще уже так шутил. Шутка была в журнале McSweeney’s («Сложно убеждать путешественников во времени, что настоящее время – не антиутопия» Дэвида Хенни, 3 января 2011-го). Мы обычно избавляемся от каждой шутки, похожей на шутку другого источника комедии. Самый типичный шуткоубийца на сегодняшний день – «Симпсоны», потому что они уже пошутили про все что только можно. Время от времени всплывает «Господин Шоу с Бобом и Дэвидом» и иногда «Отчет Кольбера».

ОТВЕРГНУТЫЙ ЗАГОЛОВОК: Исследование: большинство американцев покрыто слоем крошек.

Это вполне сносная шутка, и точно скажу – такой у нас еще не было, но это часть жанра, в котором мы в последнее время писали слишком много. Иногда мы прибегаем к определенному жанру слишком часто, и нужно сделать перерыв. Мы приняли решение сделать небольшой перерыв от статей про переедающих американцев, хотя, уверен, долго он не продлится.

ОТВЕРГНУТЫЙ ЗАГОЛОВОК: Родители, проводящие каждую секунду своего существования в терзаниях, горды сыном, служащим на благо своей страны.

Это кажется интересным противопоставлением и комментарием, но в конечном счете реальность здесь недостаточно преувеличивается. Это читается как настоящая статья. К тому же терзания из-за того, что твой сын служит в вооруженных силах в другой стране, вполне могут сосуществовать с чувством гордости за то, что он защищает свою страну. Уверен, большинство родителей военнослужащих испытывают и то, и другое одновременно и не чувствуют при этом никакого конфликта. Это беззубая сатира.

ОТВЕРГНУТЫЙ ЗАГОЛОВОК: Источники подтвердили существование уникального фото в Инстаграме.

Это стало бы популярной историей, но, как и с Тарантино, эту шутку шутят все. Мы выглядим очень глупо, когда печатаем ту же шутку, что и все остальные, ведь мы заслужили свою репутацию за прямо противоположное. В The Onion мы часто ехидно указывали на то, что все высказывают одно и то же мнение. Мы те еще гады в этом смысле.

ОТВЕРГНУТЫЙ ЗАГОЛОВОК: Местный мужчина закупается компьютерами, чтобы пережить грядущую кибервойну.

Что-то в этом меня все же крайне забавляет: мне нравится идея, что кто-то закупается компьютерами, как ружьями или чем-то похожим. Но это слишком странно, здесь нет никакой логики. Это одна из тех шуток, которые мы пару минут обсуждаем, ровно до того момента, когда встает вопрос: «Как мы, в общем-то, будем это писать?» Тогда мы забиваем и двигаемся дальше.

ОТВЕРГНУТЫЙ ЗАГОЛОВОК: Мужчина только наполовину снял костюм кролика, прежде чем наорать на восьмилетнюю дочь.

Я не фанат этой шутки. Она слишком простая и слишком надуманная. Вы можете проследить ход мыслей писателя, который рассуждал: «Я возьму печальную ситуацию (мужчина орет на свою дочь), а потом противопоставлю ее популярному примеру чего-то несерьезного и безобидного (костюму кролика)». Но шутка должна основываться на реальности. А эта ситуация существует только на Земле комедийных писателей.

ОТВЕРГНУТЫЙ ЗАГОЛОВОК: «Единственный способ остановить атаки горилл – это если гориллы будут повсюду», – сообщает глава Национальной стрелковой ассоциации США.

Этот заголовок технически не был отвергнут. Он привел к другому заголовку, использующему тот же концепт. Шутка про государственный контроль над огнестрельным оружием, как мне показалось, была слишком запутанной и слишком шутливой. Она была похожа на заголовки в настоящих газетах, которые я видел. Писатели и редакторы бились над несколькими формулировками и остановились на «Продажи горилл резко взлетели после последней атаки гориллы» (10 января 2013-го), что звучит чище и точнее. Многие заголовки подвергаются такого рода пыткам.

А теперь пять шуток и причины, по которым они были выбраны в качестве заголовков.

Десятилетний мальчик мечтает, чтобы безработный отец пропустил хотя бы одну его бейсбольную игру.

Здесь была произведена смена направления внутри ситуации, которую я раньше не видел. Есть что-то очень элегантное и приносящее чувство удовлетворения в заголовке, который выглядит практически идентично его предшественнику из реальной жизни. Но стоит добавить или убрать несколько букв или всего одно слово, как неожиданно значение становится совершенно другим. И все же за ним стоит железная логика. Мы все знакомы с клише вечно занятого отца-карьериста, который не может прийти к сыну на бейсбольный матч. Но каждый, кто играл в бейсбол, видел немного жалкого отца, за которого стыдно, потому что он приходит на слишком много игр, потому что в его жизни на данный момент ничего особого не происходит. На мой взгляд, это идеально чисто выполненная смена направления внутри ситуации.

Герой фильма переезжает в красивый бруклинский особняк после того, как получает работу мечты в издательском деле.

Это что-то вроде мини-жанра в The Onion, где мы рассказываем о мире фильма или телесериала нашим сухим редакторским голосом, как будто это реальная действительность. Подтекстом обычно выступает то, что действительность, представленная в фильмах или на телевидении, просто неприкрытая чушь собачья.

Большинство наших писателей основательно и иногда даже в нездоровых масштабах образованны в сфере поп-культуры, поэтому нам обычно довольно легко попасть в этот мир, населить его и в процессе обличить те фальшивые и манипулирующие нарративы, которые нам ежедневно скармиливают. Но еще в этих статьях есть некоторая теплота, потому что, мне кажется, многим нашим писателям присуща задротская любовь к плохим, низкопробным фильмам.

Доклад: американские старшеклассники обогнали китайских третьеклассников по успеваемости в естествознании и математике.

Насчет этого заголовка я не был поначалу уверен. Это умно сформулированная шутка, но я не был уверен, что сама история будет жизнеспособна. И я волновался, что эта шутка будет скорее «умной», чем смешной. Хотя в конечном счете, думаю, что для целого издания The Onion, в котором контента должно хватить на неделю, хорошо иметь некое соотношение умных шуток к придурковатым, а это чисто сатирическая шутка. Она изложена очень официальным «канцелярским» языком, как будто это тревожная и удивительная новая тенденция. Она выглядит совсем как новостной заголовок, что только на пользу. И она содержит столько не выраженного словами подтекста, который может стать темой для размышлений: состояние американской системы образования, подъем Китая, новые экономические реалии, которые кроются в будущем обеих стран. И все же тебе не нужно об этом говорить напрямую: это все безупречно заключено в точке зрения, которую представляет шутка.

Поток мыла выливается из абсолютно неожиданного места в диспенсере.

Это еще один излюбленный поджанр The Onion – «Делаем маленькое большим», в котором мы берем самые прозаичные, незначительные, повседневные события, которые только могли произойти, и рассказываем о них, словно это шокирующие экстренные новости, заслуживающие первой страницы. «Требуется резинка» – еще одна статья в данном жанре. Мне нравится этот заголовок, потому что язык в нем такой яркий и драматичный. Такие заголовки сразу вызывают у меня улыбку: что-то такое невероятно незначительное, а затем ты замечаешь 800 херовых слов текста ниже. Такие перегибы меня веселят.

Торжественное открытие Детского музея Роберта Мэпплторпа[65].

Иногда просто мысли о том, как будет выглядеть законченное в фотошопе графическое изображение, достаточно, чтобы продать мне идею.

Гейб Делэхэй. Хардкорные советы в чистом виде

Когда речь идет о советах по поводу написания юмора или чего-нибудь другого, хочется отметить две вещи. Первое: вам стоило бы поискать совета получше. Юмористическое письмо? Да ладно вам! Что насчет совета, который поможет вам начать зарабатывать настоящие деньги? Или совет, какой курс с советами выбрать? Это могло бы принести какую-то пользу. Второе: как-то я уже об этом говорил, так что перефразирую самого себя: «Если вы плохо пишете, но не можете смириться с этим фактом, возможно, однажды вы начнете нормально писать». Думаю, что это отличный совет. Если вы читаете это прямо сейчас, возможно, вы не самый лучший писатель. Вообще, скорее всего, так и есть. Без обид! Но если вы это не отрицаете, пожалуй, вы сможете начать работать над достижением своей цели – Священного Грааля писательства: не быть ужасным писателем. Но на это уйдет время! Знаете, кто был хорош, когда только начинал? Абсолютно каждый капитан школьной футбольной команды. И знаете, чем они занимаются сейчас? Продают бытовую технику, чтобы выплачивать алименты. Так что расслабьтесь.

Что касается советов, как именно надо писать, – таких в природе не существует. Ни один успешный человек не знает точно, как именно он пришел к успеху. У каждого своя дорога. Неважно, как это сделала Эрма Бомбек, потому что ваш путь принадлежит только вам и никому другому.

Тем не менее вот некоторые идеи, которые работают для меня.

№ 1. Пиши то, что считаешь смешным. Это не значит, что кто-то еще согласится с тобой. Но если ты будешь писать то, что, как ты надеешься, другие сочтут смешным, ты уже оттолкнул от себя по крайней мере несколько читателей.

№ 2. Если ты не хочешь поначалу делать что-то бесплатно, никто тебе не будет платить и в будущем. Честно говоря, возможно, тебе никогда не начнут платить. Но как это отличается от того, что тебе не платят сейчас? Кроме того, если ты занимаешься этим ради денег, ты ищешь их не в том месте.

№ 3. Никогда не стоит спорить с кем-то о чем-то в Интернете. Если, конечно, этот человек не думает, что теракт 11 сентября был организован правительством США, потому что в таком случае может получиться очень смешно.

№ 4. Если тебе повезло найти аудиторию для своей комедии, относись к этим людям хорошо. Тебе повезло, что они у тебя есть.

№ 5. Тебе не обязательно быть писателем или комиком. Разрешается бросить. Я не говорю, что тебе нужно бросить, просто говорю, что это вариант, о котором не говорят большинство книг с советами о комедии и о том, как ее писать. А должны. Писать скучно, и одиноко, и ужасно. Ты не живешь в Древней Спарте в Греции. Перестань бороться. Ты можешь заниматься всем, чем хочешь в жизни. Заведи ребенка с продавцом бытовой техники. Он все еще ничего! Или вернись к выбору самых полезных курсов с советами.

№ 6. Подружись с умными, смешными, высокомотивированными, воодушевляющими, чудесными людьми, у которых таланта больше, чем у тебя. Это, конечно, легче сказать, чем сделать, поэтому немедленно прекрати это читать и займись делом.

Удачи.

Глен Чарльз

Во время интервью в программе «Утренний выпуск» на радиостанции National Public Radio знаменитый телережиссер Джеймс Берроуз (Шоу Мэри Тайлер Мур, Шоу Боба Ньюхарта, «Крылья», «Фрейзер» и т. д.) поделился рассказом о «самом длинном смехе, что он когда-либо слышал». Шутка, о которой идет речь, фигурировала во втором сезоне сериала «Такси» (1979 год), где преподобный Джим (которого играет Кристофер Ллойд) пытается мухлевать на письменном экзамене при получении водительского удостоверения.

«Что значит желтый?» – шепчет Джим своему другу из компании Sunshine Cab, стоящему поблизости. Бобби (которого играет Джефф Конауэй) шепчет в ответ: «Снизь скорость». Джим обдумывает сказанное и снова шепчет: «Что… значит… желтый?» Шутка повторяется снова и снова, и, по словам Берроуза, «смех длится 45 секунд», это самый долгий смех в истории телевидения. Сценарий был написан двумя братьями: Гленом и Лесом Чарльз. Это было одной из 17 теленовелл, которые они написали для «Такси», и отправной точкой их плодотворных творческих отношений с Берроузом.

Братья росли неподалеку от Лас-Вегаса в семье мормонов в 1940-е годы. Оба окончили Университет Редландс по специальности гуманитарные науки, после чего Глен начал карьеру копирайтера в рекламном агентстве, а Лес устроился в качестве учителя на замену в старшую школу. Но одним субботним вечером в начале 1970-х братья смотрели канал CBS, на котором на тот момент шла легендарная подборка шоу, включающая «Все в семье» и Шоу Боба Ньюхарта. Подборка настолько их вдохновила, что они решили попробовать вместе написать спек-сценарий для Шоу Мэри Тайлер Мур. Они отправили сценарий в компанию MTM Enterprises, которая выпускала шоу, но так и не получили ответа.

Ничуть не обескураженные данным обстоятельством, они продолжили писать и создали десятки спек-сценариев. Они были так уверены в своих способностях, что оба уволились с работы и всецело посвятили себя письму. Лес и его жена жили в фургоне, когда они с Гленом наконец продали сценарий, эпизод телесериала «МЭШ», который они назвали «Покойный капитан Пирс» (он вышел в октябре 1975-го). Но затем снова последовали отказы.

Спустя два года, которые братья провели практически без гроша в кармане, им наконец ответили MTM. Они не только купили их первый сценарий для «Мэри Тайлер Мур» («Мэри и шестидесятилетний», который вышел в феврале 1977-го), но и наняли их в штат сценаристов, где они стали писать для «Дока», Шоу Боба Ньюхарта и спин-оффа Шоу Мэри Тайлер Мур – «Филлис». Этот опыт привел к их дружбе с режиссером и продюсером Джеймсом Л. Бруксом, который нанял их в качестве сценаристов и сопродюсеров в новый сериал под названием «Такси». А «Такси» в свою очередь привел к дружбе с Джеймсом Берроузом, режиссером шоу, который в итоге переманил их, чтобы создать свою собственную продюсерскую компанию Charles-Burrows-Charles. Эта компания долгие годы занималась выпуском сериала «Чирс», который Эми Полер в интервью для выпуска GQ в октябре 2012-го назвала «лучшим ТВ-шоу за всю историю».

Хотя рейтинги первого сезона «Чирс» были невысокими, шоу все же получило похвалы критиков и множество наград, завоевав свои первые 4 из 117 номинаций на «Эмми» (в итоге шоу выиграет всего 28 наград). А среди его горячих поклонников значились председатель NBC Грэнт Тинкер и президент телеканала Брэндон Тартикофф. В конечном счете мир открыл для себя «Чирс», и шоу выходило на протяжении 11 сезонов с 1982-го по 1993-й годы. Практически все актеры основного состава шоу – Тед Дэнсон, Шелли Лонг, Келси Грэммер – стали звездами. Финальный эпизод, который вышел в мае 1993-го, посмотрело более 42 миллионов телезрителей, включая две тысячи человек, смотревших его на огромных экранах, установленных у бара Boston’s Bull & Finch, который стал вдохновением для места действия сериала «Чирс».

Но настоящими звездами шоу были сценарии. Без сомнения, сценарий, который Глен и Лес написали для премьерного эпизода Чирс «Подари мне как-нибудь кольцо» (сентябрь 1982-го), был одним из самых лучших, если не самым великим пилотным сценарием, когда-либо написанным для ситкома. Меган Ганц, сценарист шоу «Сообщество», сказала о нем: «Самое невероятное в пилоте то, как много Глену и Лесу удалось сказать, учитывая, что герои просто сидят и разговаривают друг с другом. Ничего, в общем-то, не происходит. У них получилось из малого сделать очень много, да еще и в ограниченном пространстве». В 2011-м Меган Ганц написала свой первый сценарий для «Сообщества»: «Когда я писала этот эпизод, я говорила себе: пиши его, будто это эпизод “Чирс”, и выйдет отлично».

Вы выросли в 1950-е в Хендерсоне, штат Невада, неподалеку от Лас-Вегаса. Ваш отец работал в игровой индустрии?

У нас было инь-ян-детство. Наша мама была очень доброй дамой с мягким характером, она преподавала в начальной школе, была набожным мормоном и тверда в своем решении сделать так, чтобы мы все попали в рай. Наш отец, тоже мормон, но заплутавший мормон, работал крупье в нескольких казино Вегаса, игровых притонах в Городе Греха. Большинство из них исчезли из моей памяти. На самом деле большинство из них просто исчезли, точка. И поделом: они никогда не давали отцу выходной на Рождество.

По многим критериям мой отец не был хорошим отцом. Он, конечно, не применял к нам насилие, ни физическое, ни эмоциональное. Чаще всего он просто отсутствовал. Ни Лес, ни я не помнили, чтобы мы когда-то с ним играли с мячом. Один раз он взял нас на рыбалку. Он все время говорил мне вести себя тихо. «Не разговаривай со мной. Или с рыбами». В конце концов я сказал ему: «Это ты разговариваешь». Мужская дружба – трудноуловимая вещь.

Помню, как Лес и я смотрели комедию по телевидению с нашим отцом. У него было отличное чувство юмора и отличный смех. Никогда не помню, чтобы он рассказывал классическую шутку. Он предпочитал отпускать ироничные комментарии, как бы между делом. «Приезжай к нам снова, когда не сможешь так надолго остаться» – в его понимании это было идеальным способом попрощаться. Если он завидовал, он говорил что-то вроде: «Вот бы у меня была такая машина, а у него прыщ на жопе». Из того, что я говорю, кажется, что он был злым, но это не так. По сути, он был милым человеком, совершенно без амбиций, которые могли бы заставить его куда-то двигаться. Он, правда, занимался своей коллекцией марок. В какой-то период жизни у него были проблемы с алкоголем.

Ваш отец не придерживался учения мормонов, запрещающего употреблять алкоголь?

Он определенно был Джеком Мормоном, что значит, что он редко видел церковь изнутри, разве что на похоронах. Он не был религиозен. В свои выходные он ходил к друзьям и большую часть дня и ночи они пили, затем он приходил домой, часто только чтобы привести себя в порядок, переодеться, а затем снова уходил веселиться. Он довольно часто менял места работы. Не всегда по своему желанию.

Совсем как Норм, герой «Чирс».

Норм был сложносоставным героем, чьим основным ингредиентом был Джордж Вендт (актер, игравший Норма), но да, там было много и от отца. Он был бы очень рад, если бы нашел бар, как в шоу, и, кто знает, может, так и было. Мы, конечно, никогда не присоединялись к нему в его приключениях с друзьями. Он был дружелюбным парнем, которому нравилось оставаться в своей зоне комфорта со своими людьми. Конечно, моя мама была в ужасе от пьянства отца. Она так боялась, что его арестуют, что он попадет в какое-то происшествие, и нам всем, всей семье, придется изменить наши личности, уехать из города и никогда здесь больше не показываться. И как-то раз отец проводил вечер в баре, после закрытия он залез в машину, сдал назад и врезался в машину дорожного патруля. В которой, кстати, сидели люди. Не стоит и говорить, что просто с предупреждением его не отпустили. Он провел ночь в тюрьме. Хорошая новость в том, что после этого он больше никогда не пил. И впоследствии он стал регулярно посещать церковь, хоть он не вкладывал в это свою душу. Но маму устраивало его тело в костюме и галстуке на церковной скамье рядом с ней. Проблемы начались у нас, ее сыновей, потому что тогда она взялась за нас.

У вас когда-нибудь была возможность встретиться с персонажами, с которыми ваш отец сидел в баре?

Несколько раз была. Мама была не совсем в восторге от того, что он приводил их домой, поэтому он редко это делал. Это были люди, жившие на периферии мира казино, и они разбегались от звуков сирены. Некоторые из них мне нравились. Мне они казались намного интереснее, чем люди, которых я встречал в церкви.

Лас-Вегас 1950-х, о котором вы говорите, разительно отличался от сегодняшнего туристического места для всей семьи, которым он стал.

Все было только для взрослых. У меня был друг, который занимался изготовлением фальшивых удостоверений личности. Когда я получил свои первые водительские права в 16 лет, я заручился его помощью и неожиданно превратился в очень молодо выглядящего двадцатиоднолетнего парня. Я моментально получил доступ к казино, и представлениям, и миру певца Луи Прима, комика Шекки Грина и, конечно же, Дона Риклса. Моим первым опытом похода в ночной клуб было выступление молодого Дона Риклса в зале гостиницы The Sahara. Это было так прекрасно. Это было ярко, это было громко, и комик беспощадно атаковал все, что движется. Так мы вели себя с моими приятелями. В первый раз, когда я увидел выступление Риклса, он исполнял бит, в котором обменивался японской тарабарщиной со своим басистом-азиатом. Они говорили по очереди, вежливо кланяясь и неразборчиво что-то бормоча. И в конце Риклс говорит: «Я твоего брата выстрелом свалил с дерева». И я подумал, «Че-е-ерт, разве можно такое говорить?» По ходу вечера он оскорбил расу, цвет кожи, вероисповедание и внешность жены практически каждого присутствующего. Я осознал, что комедия может быть опасной. Как и фальшивое удостоверение личности, кстати. Нас отпустили с предупреждением.

Кто был вашим любимым ТВ-комиком в тот период?

Джеки Глисон и Сид Сизар были моими первыми любимчиками, когда мы только купили телевизор. Я смотрел их шоу, не пропуская ни единого эпизода. С возрастом я стал поклонником комиков, которые появлялись в различных шоу, как например Эд Салливан, Николс, Мэй, Ричард Прайор, Шелли Берман и Боб Ньюхарт. Одним из самых любимых комиков был Ньюхарт не только за его выступления на разных шоу, но и за его комедийные альбомы. Я затер до дыр весь его альбом 1960-го «Консервативный разум Боба Ньюхарта».

Еще я очень любил Джека Бенни. Не было ни одного комика, похожего на него. Джек Бенни никогда не рассказывал шутки. Он сам был шуткой. Он позволял другим людям насмехаться над своей скупостью, своим тщеславием, над тем, как плохо он играл на скрипке, и над тем, как неубедительно он врал о своем возрасте. О нем говорили, что он делает смешными всех вокруг, и это было правдой. Но его реакция на эти оскорбления заставляла тебя смеяться больше, чем забавные люди в его труппе. И чем дольше ты ждал, что же он ответит грабителю на его фразу «кошелек или жизнь», тем смешнее становилось. Этот момент предположительно был самым длинным смехом в истории радио. Помимо всего этого, думаю, что мне нравится Джек Бенни, потому что он был в образе человека, который все время оставался в плену своих иллюзий и собственного тщеславия, как бы люди ни пытались его переубедить. А еще он создал свой образ на радио и безупречно справился с переносом его на телевидение.

Радио оказало на меня огромное влияние. Возможно, на Леса – нет: он младше. Но думаю, что это отличная тренировочная зона для комедийных писателей. Для всех сценаристов на самом деле.

Каким образом?

Самое лучшее в радио то, что слушатель становится активным участником шоу. Тебе дают саундтрек, а за картинку ответственен ты сам. Некоторые говорят, что «Чирс» мог бы быть радиошоу. И мы не расцениваем это как критику.

Осознавали ли вы ребенком, что у радиошоу, которые вы любили, были сценаристы?

Нет, по крайней мере, не совсем. Когда анонсировали создателей шоу, они говорили «написано тем-то» и «спродюсировано тем-то». Для меня это ничего не значило. Когда позднее появилось телевидение, я был поражен количеством людей, которое было необходимо, чтобы писать комедию. В таком на первый взгляд простом шоу, как «Новобрачные», было больше сценаристов, чем актеров.

Мне было бы сложно сделать карьеру сценариста без радио. Оно стало для меня чрезвычайно полезным образовательным инструментом. Это было информативно, но в то же время развлекательно. Но главным в нем были диалоги.

Я всегда любил слушать хорошие диалоги, и думаю, сейчас мы движемся в сторону развлекательной культуры, в который диалог не так почитается, как раньше. Во многих сегодняшних фильмах будет реплика, еще реплика и конец сцены. Если посмотреть на некоторые фильмы 1930-х или 1940-х, в них будут длинные сцены, где два героя просто разговаривают, и все. Не думаю, что сейчас нам хватит сосредоточенности, чтобы надолго задержать внимание на чем-то подобном. Нам нужна постоянная визуальная стимуляция, чтобы не потерять интерес.

Вы считаете, что сегодняшняя поп-культура чрезмерно изобилует сенсорными раздражителями?

Я слышал, что 3D-телевидение может оказать чрезмерное стимулирующее влияние на мозг. Но да ладно, кому до этого есть дело? Зверь вырвался из клетки. Мне, как и всем, нравится этот зрительный экстаз. Я начинаю уставать от грандиозных спецэффектов и фильмов с компьютерной графикой про Армагеддон и что-то про недра земли. Но сколько бы я ни бубнил про радио и фильмы 1930-х и 1940-х, я рад жить сегодня. Большая часть самых хороших материалов того времени в любом случае доступна и сейчас.

Когда зародилась мечта писать?

Первой профессией, о которой я мечтал, была чревовещатель. Мне очень нравились Эдгар Берген и Чарли Маккарти (комедийная группа, выступавшая на радио). Поэтому я пошел и купил книгу про чревовещание. Я сказал родителям, что хочу куклу на Рождество. Некоторые родители были бы шокированы, что их десятилетний сын хочет куклу, но у моих не было с этим никаких проблем. В любом случае они не могли оплачивать психотерапевта ни для меня, ни для себя. Так что мне подарили моего маленького друга, я немного потренировался и начал устраивать представления на семейных праздниках и школьных шоу талантов. Это продлилось два или три года.

Помните какие-нибудь конкретные шутки?

У меня был дядя, который потерял все свои волосы, и я шутил, что на самом деле он не был лысым, а это был «исключительно широкий пробор». По большей части я просто тырил материал других чревовещателей.

Были ли вы поклонником комиков, игравших в кино?

Я был большим поклонником комиков, которые прошли через несчастье. Тех, кто не был успешен, счастлив, но каким-то образом оказался победителем. Или не оказался, но был убежден в обратном. Уильям Клод Филдс оказал на меня большое влияние. Я был большим фанатом Чаплина, но еще больше я любил Бастера Китона. Чаплин, очевидно, был блестящим комиком, но временами он был слащавым, а Китон был всегда на 100 % смешным.

Со мной тяжело говорить о людях, которые оказали влияния на мою комедию, потому что среди них были мои друзья. У меня есть очень, очень смешные друзья. Когда я был в армии на базовой подготовке (что, возможно, было худшим опытом в моей жизни), там был парень, который без преувеличения был одним из самых смешных людей, которых я когда-либо встречал. Не знаю, где он сейчас, прошло много времени, но если бы он записывал свои шутки, то точно нашел бы работу в шоу-бизнесе. Часто в этом заключается разница между теми, кто делает себе карьеру в комедии, и теми, кто переключается на другие вещи. Просто первые записывают. Снова, и снова, и снова.

Креативное письмо было вашим основным предметом во время учебы в университете?

Я не обучался письму в университете. Я изучал литературу. Только после того, как я окончил университет в 1965-м, я пошел на курсы комедийного письма при Калифорнийском университете. Меня всегда интересовала комедия. Дисциплину преподавал человек, о котором я никогда раньше не слышал, но который заявлял, что написал множество вещей, о которых я также никогда раньше не слышал. В итоге занятия оказались не слишком продуктивными.

Что, по его утверждению, написал ваш преподаватель?

Думаю, он дорабатывал какие-то сценарии для ситкомов. Единственной вещью, которая имела хоть какую-то значимость, из того, чему он нас учил, было «лучшие шутки – самые короткие». Еще в этом классе учился Гарри Шендлинг. Гарри тогда только приехал в Голливуд. Не уверен, что он вспомнит, но как-то мы с ним разговаривали о том, каким бесполезным был этот курс.

Многие из тех, кто преподает юмористическое письмо, никогда сами этим не занимались в качестве основной работы. Большинство из них скорее поклонники комедии.

Это сложно преподавать. Все мы нескончаемо этому учимся. Ты всегда узнаешь что-то новое, неважно, как долго ты этим занимался. Когда ты продюсируешь телевизионное шоу и проговариваешь историю со сценаристом, в каком-то смысле получается взаимодействие преподаватель – студент. Я был по обе стороны этого уравнения, и это процесс получения знаний и для руководящей стороны тоже.

Вы все еще учитесь?

Ты никогда не прекращаешь учиться, если речь идет о комедии. Это особенность профессии. Здесь нет твердо установленных правил. Размер допустимой ошибки при написании шутки ничтожно мал.

Много раз за мою карьеру у меня была шутка, в которой я был абсолютно уверен. Она работала всю неделю во время читки и репетиции. Но в итоге зрители принимали ее прохладно.

Это одна из вещей, которые завораживают меня в написании юмора. Если ты проработал, например, сантехником или электриком 40 лет, работа со временем перестает быть чем-то загадочным. Труба А идет в трубу Б. Этот провод должен быть подсоединен к тому проводу. В комедии, однако, похоже, не имеет значения, сколько лет ты проработал в этом деле. Она остается такой же туманной загадочной вещью, как когда ты только начинал.

Она всегда остается сложным делом. Ты никогда ничего точно не знаешь. Но думаю, со временем развиваешь некий термометр. Думаю, что ты начинаешь более тонко чувствовать, что будет работать, а что нет. Комедия очень субъективна: то, что рассмешит меня до колик, тебя оставит стоять с каменным лицом. И это может меняться день ото дня.

Расскажу, почему шоу-бизнес сводит меня с ума. Это случилось в одном из первых сезонов шоу, когда там играла Керсти Элли. В двух словах: Сэм приходит к ней в офис, чтобы поговорить о чем-то. Ему здорово от нее достается, и, уходя, он говорит ей что-то вроде: «Знаешь, готов поспорить, что, когда ты улыбаешься, ты озаряешь всю комнату. Тебе стоит больше улыбаться. Это полезно». Она притворяется застенчивой и смущенной. В конце концов она ему улыбается. Шутка была в том, что Сэм говорит: «Вот черт». Имеется в виду, что она не озарила комнату. Всю неделю шутка работала. Но когда пришло время снимать, она не сработала перед живой аудиторией в студии.

Когда вы сейчас вспоминаете эту шутку, вы думаете, ее надо было как-то поменять?

Мы поняли, в чем было дело, уже в процессе монтажа. Во время съемок мы думали, что шутка была в словах Сэма: «Вот черт». Но на самом деле реакция Керсти после его реплики, когда ее улыбка превратилась в выражение лица, полное испепеляющей ненависти, – вот над чем мы смеялись всю неделю. И, к счастью, шутка сработала для зрителей у телеэкранов, что важнее всего.

Как от обучения на бесполезном курсе комедийного письма с Гарри Шендлингом вы пришли к своей первой сценарной работе на ТВ?

Мой брат и я хотели писать комедию. Мы оба были недовольны своей жизнью. Он жил в фургоне со своей женой. Я начал работать копирайтером в маленькой рекламной фирме в Лос-Анджелесе.

Лес и я решили попробовать свою руку в написании сценариев для телевидения. Ситком уже не был таким оскорбительным термином, как в начале. В эфире было как минимум три высококачественные комедии: «Все в семье», «МЭШ» и «Мэри Тайлер Мур». Все они были очень разными. Лес и я были большими поклонниками всех трех, но особенно «МЭШ» и «Мэри Тайлер Мур». Мы посмотрели несколько серий и быстренько написали спек-сценарии для обоих шоу. Они послужили в качестве наших прослушиваний. Мы посмотрели шоу и подумали, что тоже так можем. Вот так просто. «МЭШ» ответили сразу же. А вот MTM Enterprises связались с нами только через 11 месяцев после того, как мы отправили им сценарий для «Мэри Тайлер Мур». За это время мы почти решили отказаться от этой затеи. Но после нескольких сценариев они решили взять нас в штат.

MTM, которые выпускали Шоу Мэри Тайлер Мур, были компанией, в которую мечтали попасть все сценаристы. Они делали много хороших шоу. Там ты чувствовал себя частью чего-то большего. MTM устраивали пикники, турниры по теннису. Там было просто весело находиться и работать. Это было очень ярким динамичным местом.

Писать комедию в команде всегда непросто, даже в самых лучших условиях. Было ли вам и вашему брату сложнее в этом плане? Ведь вы были не только партнерами, но еще и родственниками.

У нас по жилам текла одна и та же комедийная кровь. Мы обычно смеялись над одними и теми же вещами, считали смешными одних и тех же людей.

В качестве шоураннеров мы делили обязанности. В команде один сценарист может больше ориентироваться на шутки, другой на сюжет. Но это очень сложно разграничить. Лес очень хорош в организации и выстраивании сюжета. У него более аналитический склад ума. Он был хорошим голкипером. Я бы сказал, что более активный питчер. Шуток и сюжетов. Кончено же, в чем-то мы совпадаем.

Вы когда-нибудь спорили из-за шуток?

Бывало, но если наступал момент, когда после обсуждения мы все еще расходились во мнениях, мы говорили: «Давай эту просто выкинем». И со временем ссоры уменьшились и по количеству, и по интенсивности. Ни одна шутка не стоит ни времени, ни сил, потраченных на ее обсуждение. Если не можете придумать шутку получше, у вас в любом случае проблемы посерьезнее. Да и вообще, нам нужно было найти способ ладить друг с другом, чтобы не портить семейные праздники.

В 1978-м вы стали шоураннерами на шоу «Такси». Исполнительным продюсером «Такси» был Джим Брукс, который впоследствии стал режиссером фильмов «Язык нежности», «Телевизионные новости» и «Лучше не бывает». В Голливуде о Бруксе говорят с большим уважением, но и с некоторым страхом. Ходят истории, что работать на него – это крайне полезный опыт, но в то же время это может быть очень нелегко.

Он определенно был перфекционистом. Он всегда считал, что мы можем сделать лучше. У меня был друг в комедии, который сказал мне, что худшим днем его жизни был день, когда он встретил Джима Брукса: тогда он осознал, что ему никогда не стать самым лучшим. Мы очень многому у него научились. У него всегда было решение проблемы. Даже если оно само по себе не работало, обычно оно давало толчок в нужном направлении.

У Джима и других продюсеров «Такси» (Стэна Дениелса, Дэвида Дэвиса и Эда Вайнбергера) была формула успеха (это только мое мнение, но все же): они считали, что создание отличного шоу должно приводить к множеству мучений. Должна присутствовать боль. Если в работе над шоу выдавалась легкая неделя, это было подозрительно.

Работа на большинстве шоу, особенно качественных шоу, ведет к множеству мучений, разве нет?

Я не уверен, что, чтобы получить хороший результат, процесс должен быть болезненным. Конечно, нельзя быть апатичным, когда вы не получаете желаемого результата. Если сцена не выходит такой, какой вы хотите ее видеть, нужно продолжать над ней работать. Поверьте, у нас с Лесом было множество болезненных моментов, когда мы руководили шоу, но мы никогда не настаивали на том, чтобы сложности становились неотъемлемой частью процесса.

Что еще меня поражало в «Такси» – меланхоличность музыкальной заставки. Это была очень сдержанная заставка для ситкома.

Помню, что она мне очень понравилась, когда я услышал ее впервые. До этого у ситкомов были только громкие веселые заставки. Но музыкальная тема «Такси» не просто так была более спокойной. В «Такси» присутствовала некая грусть. Грусть присутствовала во всех персонажах шоу. Кто-то однажды описал «Такси» как шоу об аде. Все герои, по сути, застряли в очень безрадостных обстоятельствах и пытались из них выбраться. Я тоже отчетливо это вижу.

И мы точно не собирались делать спокойную музыкальную тему, когда работали над «Чирс». Мы потратили на нее огромное количество времени, сменили несколько версий. Два композитора работали над этой песней: Гэри Портной, который писал для дуэта Air Supply и певицы Долли Партон, и композитор по имени Джуди Харт-Анджело. Первая версия была просто ужасной. Такой банальной, такой раздражающей, там рифмовались cheers[66] и beers[67]. В итоге получилось только с пятой попытки. Но когда мы услышали финальную версию, мы поняли: это то, что надо. Забавно, что, несмотря на то что над сериалом работало огромное число талантивых сценаристов, те пять слов, которые до сих пор ассоциируются с шоу, были написаны композиторами: «Там, где все знают твое имя»[68].

В «Такси» был огромный актерский состав. Возникали ли когда-либо проблемы с конкретным актером, который не мог правильно отыграть шутку, которую вы написали?

Когда ты пишешь комедию про большую компанию, как было у нас в «Такси» и в «Чирс», у тебя есть ведущие актеры, но нужно услужить всем. Это касается и актеров, и их персонажей. Некоторые актеры играют более уверенно, чем другие. Некоторые персонажи более многогранны, чем другие. Некоторых персонажей нужно защищать.

Как защитить персонажа?

Давать им шутки, которые нельзя испортить. Давать шутки, которые необязательно нужно отыгрывать, которые не зависят от одной только подачи. По большей части в «Такси» были очень хорошие актеры. Я сейчас говорю о двух персонажах, если не меньше.

Одним из наиболее выдающихся персонажей в «Такси» был Латка Гравас, механик из неизвестной страны, которого играл комик Энди Кауфман. О гении Энди было много написано с тех пор, как он умер в 1984-м, прожив всего 35 лет. Вы уже осознавали его гениальность в то время?

Энди был великолепен в этой роли, и все же я всегда чувствовал, что Латка как-то не вяжется с остальными героями «Такси». Все остальные были довольно реалистичными. Герой Джадда Хирша, Алекс Рэйгер, – пример его полной противоположности. Персонаж Латки больше подошел бы для анимированного шоу. Мы сделали его слишком размытым, таким обобщением. Он приехал из выдуманной страны. Говорил на полностью выдуманном языке или с выдуманным акцентом.