Охота на Лунина Горский Александр

Глава 10,

в которой Лунин все объясняет

«Все началось первого сентября. Нет, конечно же, сейчас я понимаю, что все началось гораздо раньше, больше года назад, но, думаю, начать стоит с первого сентября. В тот день я был у мамы, вы же знаете, мы с ней начало учебного года всегда вместе отмечаем. Почти всегда, впрочем, это сейчас не важно. Так вот, у мамы мы выпили. Две бутылки вина, красного, кажется испанского. Неплохое, кстати, вино, я даже этикетку сфотографировал. Потом покажу вам, не сегодня, конечно. На самом деле мама пила совсем немного, она вообще у меня мало пьет, так что из двух бутылок мне досталось примерно полторы, точнее, чуть больше. Когда я собрался домой, мама сказала, что мне надо купить новые ботинки на осень. Действительно, надо, старые совсем истерлись, я бы вам показал, но это же надо убирать ноги с педалей, да и вообще в машине неудобно. Но я решил, что в этот день в магазин не поеду, все же немного выпил, ну, сами понимаете. Поэтому поставил машину у дома, взял с собой Рокси… Да, как там без меня Рокси? Она у вас? Все нормально? Не обижайте ее…

Взял, значит, я с собой Рокси, и отправились мы с ней гулять. Оно ведь, выпимши, хорошо прогуляться на свежем воздухе, утром бодрее себя чувствуешь. Так вот идем мы, дышим этим самым воздухом, и вдруг меня кто-то за рукав хватает, я даже вздрогнул от неожиданности. Оборачиваюсь, вижу – стоит передо мной девушка, молоденькая совсем, лет восемнадцать, от силы двадцать. Хотя, конечно, у нынешних девушек так трудно возраст определить, но эта почти без косметики была, я вам, кстати, скажу, у нее и без косметики лицо симпатичное было. Очень оно мне понравилось. Такие, знаете, ямочки на щеках милые. У меня ведь сейчас на личном фронте, сами знаете, затишье. Хотя Зубарев говорит, что затишье – это когда на неделю, а когда на два месяца – это уже тишина. Может, он прав, вы как думаете? Что, я опять отвлекаюсь? Хорошо, не буду…

Я и говорю ей: «Чем могу помочь?» – а она берет и смартфон мне протягивает, мол, подержите. Я ничего не понимаю, беру телефон в руки, а она замечание мне делает, мол, неправильно держите, надо к ней экраном повернуть. Оказывается, она там камеру включила, и теперь этот телефон у нее вместо зеркала. Стою я, значит, с этим зеркалом, Рокси вокруг круги нарезает, а девушка достает из кармана небольшую коробочку, открывает, а в ней, представляете, лежат сережки и цепочка с кулончиком. А еще к этому моменту я успел узнать, что девушку зовут Милана, хотя я ее об этом и не спрашивал. Странное имя, да? Есть что-то в нем такое, итальянское. Так вот, достает Милана все это богатство из коробочки, саму коробку прячет в карман и начинает перед зеркалом, то есть перед телефоном, наряжаться, словно в торговом центре. Я тут опять вспомнил, что мне самому в магазин надо, за обувью, и решил, что на следующий день обязательно съезжу, что-нибудь себе выберу. Почему я отвлекаюсь? Я не отвлекаюсь, я рассказываю…

Там ведь как получилось, все разом, и серьги, и кулончик, держать в руках да еще и надевать неудобно, вот она мне во вторую руку сережки и сунула. Надела цепочку, потом одну сережку забрала, другую, в телефон посмотрелась и спрашивает: «Ну как?» Я, конечно, немного смутился, но сказал, как есть: «Очень красиво». А она, представляете, как-то так странно улыбнулась, загадочно, что ли, и отвечает: «Я знаю», забрала у меня телефон и пошла по дорожке. Я стою, смотрю ей вслед, думаю, обернется или нет. Она прошла метров двадцать, обернулась, мне рукой помахала и дальше пошла. Такая вот странная встреча вышла. У вас когда-нибудь было подобное? Нет? А у вас, Виктор Борисович? Ах, вы со мной разговаривать не хотите…

Что потом было? Потом мы только домой вернулись, Зубарев позвонил, рассказал, что новое убийство произошло, только вот оно на старое один в один похоже. Точь-в-точь? Можно и так сказать, хотя, какая разница? Вам первый канал больше нравится? Я, конечно, не удержался, поехал посмотреть. Действительно, сходство очень большое. И тогда у меня мысль в голове возникла, что, если вся эта история с убийствами вновь завертелась, то и мне самому, чтобы в ней как следует разобраться, надо всю эту историю пережить с самого начала. Скажете, глупо, наивно? Я вижу, Изотов именно так и думает, только говорить ничего не хочет. Что вы там бормочете, Виктор Борисович? Ах, маразм. Я так и подумал, что вам эта затея ерундой покажется, поэтому и не стал ни с кем советоваться, взял да и поехал в Засольск. Оказывается, именно это я и должен был сделать…

Да, должен, только не для себя самого и не для того, чтобы дело раскрыть, как оказалось, а чтобы еще больше в этом деле увязнуть. Я ведь уже в нем тонуть начал, только сам этого еще не понимал, а вот в Засольске все мне ясно стало, правда, к ясности этой у меня никаких доказательств не было, чтобы с вами, Дмитрий Романович, поделиться. Я же к Короленко еще накануне вечером заезжал, только мы с ним долго не проговорили, странный он был тогда какой-то, а потом и вовсе заявил, что у него свидание с дамой. Я, когда к калитке подходил, обернулся, мне и впрямь показалось, что на втором этаже кто-то в окне мелькнул. Это уже после, на следующий день стало ясно, что там за дама была такая. Непонятно? Это же смерть его была, он с нею собирался встречаться. Думал, наверное, договориться. Он же мне так и сказал, мол, зовет подруга к себе, да что-то никак не решусь к ней переехать. Пришлось ему, все же…

Когда я утром к нему приехал, Короленко на террасе в кресле сидел, шахматную партию разглядывал, перед ним на столе доска стояла. Фадей, помощник его, тоже там был, только уже мертвый, ножом кто-то ему прямо по горлу полоснул, причем совсем незадолго до моего появления, минут пять самое большее. Он, значит, лежал, за горло схватившись, там же на террасе, где и Короленко сидел. Только Фадей по одну сторону стола был, возле пустого кресла, а писатель наш по другую. Как сейчас помню, лицо у него все бледное, неподвижное, словно изо льда, глаза только движутся, смотрят на меня, и в глазах этих слезы стоят. Ну а как тут не заплакать, когда у тебя из груди нож торчит. Что вы так смотрите, думаете, это я его ножом ткнул? Ох, Дмитрий Романович, он этого и добивался. Кто он? Тот, с кем Короленко в шахматы играл. Поначалу я подумал, они с Фадеем вместе играли, потом вспомнил, что Фадей этот не бог весть какого ума человек был, вряд ли он мог с Иваном Андреевичем партию потянуть, да не просто сыграть, а еще и выиграть. Я же на доску глянул, там партия в самом разгаре, фигур на доске еще полно, так сразу и не разберешься, кто выигрывает. Я на всякий случай доску сфотографировал, думаю, потом разберусь. Но, честно скажу, сам не смог понять, хотя ведь в школе неплохо играл, даже на область ездил. А вы не знали? Так ведь у нас в управлении играть не с кем, я и не рассказывал. Хорошо, отец помог, он у меня тот еще шахматист. Я ему фотографию на телефон сбросил, так он мне через день ответил, что белые проиграли. Мат им в три хода. Почему я столько про шахматы говорю? Так ведь Короленко белыми играл…

Пытался я расспросить у него, кто ж так с ним обошелся, да ничего не вышло. Так он мне ничего путного и не сказал. Я так понял, слово он дал. Тому, другому. Тому, кто лучше играет. Все твердил мне, что каждому судьба по своей дороге пройти, и он, мол, свой путь уже осилил, теперь моя очередь. Представляете? У меня от всего этого даже голова разболелась. А потом он попросил достать у него из кармана бумажку, я тогда еще руки в крови все измазал. Ну, бумажку вы в деле видели, конечно. Я-то сам текст наизусть запомнил: «Когда-то мы уже говорили о том, что если долго смотреть в бездну, то и бездна начинает смотреть на тебя. Смерть – это самая глубокая бездна, из которой уже нельзя выбраться. Если слишком пристально взглянуть в глаза смерти, то можно самому стать ею». Каково? Ничего ведь понять невозможно! А тут еще, едва я развернул записку-то эту, Иван Андреевич учудил на прощание, взял, да нож из груди и выдернул. Тут кровь из раны так ливанула, мне весь пиджак попортила. Да бог с ним, с пиджаком, я, если честно, и удивиться толком не успел, как на меня автоматчики налетели. Хорошо хоть, не пристрелили на месте. Бока, правда, прилично намяли, пока наручники надевали. Так что, вы не первый ко мне с наручниками, я уже к этому делу привычный, хотя все равно неприятно. Вам-то как самому, не жмут? Хорошо, что не жмут. А вам, Виктор Борисович? Ну ладно, молчите…

Пока я в Среднегорск возвращался, у меня времени много было, чтобы подумать. И знаете, что я понял? Он – игрок. Игрок, понимаете? И все это – смерть Короленко у меня на руках, смерти этих женщин, все это часть игры. Что-то такое, вроде шахмат, только я тогда в этой игре самого главного не понял. Я и сейчас еще толком не разобрался. Но тогда ошибся, серьезно ошибся. Я подумал, что это со мной играют, а оказывается, вовсе нет. Но теперь уже все, похоже, сегодня партия закончится. Пока, правда, есть ощущение, что закончится все не очень хорошо. Для меня не очень. Первый раз оно еще тогда появилось, по дороге из Засольска, а потом, когда я фотографию Миланы увидел, то и вовсе понял, что без фигур остался. Что вы там нашли? Серьги с моими отпечатками? Ну и ладно, можете не говорить, здесь, чтоб понять, большого ума не надо. Да, Дмитрий Романович, нет у меня ума и не было никогда, это вы верно говорите, иначе не полез бы во все это. Но теперь, коль уж влез, надо ползти до конца…

Что вам еще рассказать? Наружное наблюдение ваше я еще два дня назад обнаружил, когда в парке гулял. Точнее, оно само себя обнаружило, что-то с Рокси не поделило. Я на шум обернулся, ну и узнал человечка, видел я его пару раз до этого. Что? Куда вечером делся? Ах, ну да, вы же думаете, что это я Милану убил. Вы-то, Виктор Борисович, не думаете, вы уверены, по глазам вижу. А зря. Вышло все, конечно, довольно странно. Вернулись мы только с прогулки, заходим с Рокси в подъезд, слышу – Чебурашка поет. Я вначале вообще понять не мог, откуда звук раздается, потом подошел к почтовым ящикам, надо же, он у меня в ящике голосит. Хорошо, ключ у меня с собой был. Открыл я ящик, понятно, что там вместо Чебурашки телефон оказался.

Достал я телефон этот, гляжу – там сообщение. Обычный такой текст: «Привет, Лунин. Скоро позвоню. Жди дома». Ну, я и стал дома ждать. Точнее, я так и так никуда не собирался, так что сварил себе пельмени, Рокси покормил. Нет, Рокси я пельменями не кормлю, она корм ест. Только сел ужинать – звонок. Я ему сразу поверил, тому, который позвонил мне. Потому как то, о чем он говорил, этого знать не мог никто больше, кроме одного человека. Того, который все эти убийства и совершил на самом деле. А дальше, после того, как мы поговорили, у меня было два варианта: позвонить вам, Дмитрий Романович, и попросить помощи, либо попытаться все сделать самому. Почему не позвонил? Да потому, спасти ее хотел. Кого? Тогда я еще не знал, кого именно. Он пообещал мне, если я приду один, он никого не убьет. В этот вечер. Только в этот вечер. Но это же был шанс, я был уверен, что он ее отпустит, она ведь уже была у него, он дал мне послушать ее голос. Я его не узнал, конечно. Просто плачущая, очень испуганная женщина, которая очень хочет жить.

Из подъезда выйти было совсем просто. Я позвонил в квартиру на первом этаже, показал удостоверение, они меня выпустили через окно на другую сторону дома. Потом где-то час я ходил по городу, наверное, он хотел убедиться, что за мной никто не следит. А потом мы встретились. Что вы так на меня смотрите? Это была совсем короткая встреча. Я шел мимо ограды политехнического университета, и меня из темноты кто-то окликнул. Голос я сразу узнал, именно с этим человеком я уже общался по телефону. Я подбежал к ограде, но увидел лишь темную фигуру по другую сторону решетки, ни лица, ни каких-то примет разобрать было невозможно, а перебраться через забор я тоже не мог, там высоко, метра три, не меньше. Я прижался лицом к прутьям, а он стоит неподвижно, в паре метров от меня и вдруг говорит: «Осторожно, Лунин, застрянешь». И смеется. Причем смех такой добродушный, словно он и вправду мне только добра желает. Спрашиваю:

«Где она?» – а он опять смеется, спрашивает: «Зачем она тебе?» Я в решетку обеими руками тогда вцепился, уж не знаю, что и думал, может, хотел руками ее раздвинуть, да там ведь прутья толстенные, и вдвоем не растянешь. Говорю ему: «Ты же обещал, обещал отпустить, если приду. Так вот же я!» Тут он смеяться перестал, языком цокнул и говорит мне с такой жалостливой интонацией, словно убогому: «Я ведь не обещал отпустить. Я обещал, что никого убивать сегодня не буду. Сегодня, Лунин», а сам руку к лицу тянет, время на часах смотрит. Уж не знаю, что он там в темноте мог увидеть, только как руку отпустил, так снова и развеселился. «А время-то уже без четверти двенадцать, – говорит мне, – скоро карета превратится в тыкву».

Я решетку рванул на себя, даже лоб об нее ухитрился царапнуть. А что толку? Он шаг назад сделал, помахал мне рукой да и в темноте растворился. Я ему вслед только и крикнуть успел: «Зачем? Зачем это все?» И знаете, он мне ответил. «Потом, – говорит, – расскажу. При следующей встрече». И все, тишина. Постоял я там еще минуту-другую, да и пошел в сторону дома. Уже когда к подъезду подходил, до меня дошло: если он девочку сейчас убил уже, получается, что у меня алиби на момент преступления никакого не будет. Мне от этого аж кричать захотелось, ну или поговорить хотя бы с кем-то, хоть с этим вашим наблюдателем. Сказать ему: «Мы идиоты, понимаешь, мы два полных идиота. От нас нет никакой пользы. Никому! Ни тем, кто еще жив, ни тем, кто уже успел умереть». Только как с ним поговоришь? Понятно, что он в одной из машин сидит, во дворе припаркованных. Но ведь темно, не видно, есть кто в салоне или нет. Тут я и подумал, наверняка он сейчас, как только я в подъезд войду, звонить будет, докладывать, что объект вернулся, хотя до этого из дома не выходил. И точно, выглядываю я из подъезда, а в белом «рено» огонек загорелся – экран мобильника. Хотел было я к нему подойти, да в последний момент передумал, все равно в этом смысла никакого нет…

Что потом? Потом все ужасно было. Ночью я и не спал почти, только глаза закрою, как девушку с отрубленной головой вижу, причем каждый раз по-новому ее представляю. И фигура эта темная чуть в стороне стоит, я ее спрашиваю раз за разом: «Зачем?» – а он мне в ответ смеется: «Затем». И самое удивительное, что я и предыдущей ночью такой же сон видел. Что это? Предчувствие? Интуиция? Что? Изотов, говори громче! Ах, маразм. Ох, Изотов, я ведь раньше не замечал, что ты такой узколобый. Как ты с таким лбом до полковника дослужился? Ладно, не буду отвлекаться. На следующий день мне Вадим фотографию показал. Тут я Милану и узнал. Конечно, сразу про сережки подумал, про то, что на них отпечатки мои должны остаться. Страшно стало, вы не представляете, до чего страшно! Изотов, ты еще раз так ухмыльнешься, я тебе ведь по новой врежу…

Не знал я, что с этим страхом мне делать, что вообще мне делать, не знал. Так бы и сидел в кабинете, как парализованный, только тут вы, Дмитрий Романович, к себе меня вызвали, от дела Фильченко отстранили. Я понимаю, у вас уже все основания были, чтобы меня подозревать, хорошо хоть, сразу не задержали, и на том спасибо. Или вы в тот момент еще про мои отпечатки не знали? Думаю, что не знали. Знали бы, из кабинета не выпустили…

Ну так вот, вышел я на крыльцо, уже от всего отстраненный, и мне даже с чего-то вдруг легче стало. Во всяком случае, желание появилось что-то делать, причем не важно, что именно, лишь бы чем-то заняться, чтобы мысли из головы все выгнать. Вот только делать мне было уже нечего. Я по такому случаю взял и в фитнес-клуб поехал. Вы же мне сами абонемент подарили. Думаю, съезжу, посмотрю, как там все устроено. Ну вот и поехал. Хороший, скажу вам, клуб, мне понравилось. У них как раз днем свободно было, так что я даже фитнес-тестирование прошел. Не знаете, что это? Да в принципе ничего особенного. Давление меряют, пульс, взвешивают, потом встаешь на такую штуку, на весы похожую, только с рукоятками, а тебе через минуты распечатку выдают. В ней все указано: сколько в организме у тебя жира, сколько воды, сколько мышечной ткани. Что? Нет, Изотов, про мозг там ничего не пишут. Предлагали они мне сразу на ознакомительную тренировку пройти, но я отказался, у меня с собой спортивной одежды не было. Когда я по коридору шел после этого фитнес-тестирования, Яну Григорьевну встретил. Фильченко. Она как раз из кабинета директора выходила. Ну что, постояли с ней немного, поговорили. О чем? О чем в фитнес-клубах разговаривают? Не знаете? Так вы сходите, говорят, полезно…

Ну вот, почти и все. Приехал я домой, смотрю, вслед за мной и «рено» белый во двор заезжает. Все, значит, под контролем. Точнее, это вы так думаете. А под контролем ведь только я, да и то не всегда. И тут я не утерпел. Вначале думал, что вытерплю, а оказалось, что нет. Уже и в подъезд зашел, и лифта дождался, а потом чувствую, нет, не могу. Так захотелось кому-то правду сказать. Ну а кому ее скажешь, если рядом нет никого, кроме парня в белом «рено»? Вышел я тогда из подъезда да и пошел прямиком к нему. Думаю, познакомимся, поговорим по душам. Распахнул дверцу, там сидит паренек молодой, лет двадцать пять ему, наверное, на коленках лоточки разложил, в общем, перекусить собрался. Посмотрел я на него, пожелал приятного аппетита и пошел обратно. Он, конечно, так ошалел, когда я к нему заглянул, что и слова в ответ не смог вымолвить…

А потом мне позвонили. Нет, не сразу, конечно. Я уже дома был, варил пельмени. Звонил тот же человек, с которым я общался предыдущей ночью. Сказал, что я должен немедленно уходить из квартиры, так как меня скоро арестуют. Я и поверил? Да, я поверил. Он сказал мне, что вам уже должны были передать информацию о моих отпечатках, а это значит, скоро ко мне приедут. Вернее, за мной. Я, правда, все равно колебался, и тогда этот человек добавил: «А бутербродики свои паренек в „рено“ так и не съел. Не судьба ему уже бутербродики кушать». Да, так и сказал, дословно. И тут мне, наконец, все ясно стало. Точно, это игра! Только не со мной играют, не я противник. Кто? Не знаю, может быть, вы. Может, закон, общество, человечество, кто угодно! Он против всех играет, но это не шахматы, это… это как боулинг. Кегельбан! А я кегля. Кегля, которую выставили посреди дорожки и теперь ждут, когда шар разнесет ее вдребезги…

Только я ведь все равно не согласился. Какой смысл бегать? Всю жизнь все равно не пробегаешь, лучше уж попытаться вам что-то объяснить, хотя, конечно, вряд ли бы вы мне поверили. Вы и сейчас, похоже, не очень верите. Что, почему убежал все же? Да потому, что он ей трубку передал. Ей, понимаете вы это? Кому ей? Да Светке! У него она, со вчерашнего вечера у него. Он мне знаете какое предложение сделал? Прийти и спасти ее. Да, так просто! Целых два варианта, между прочим. У него там не только Светка, еще кто-то есть. Так вот, если я приду и убью ту, другую женщину, то он Светку отпустит. Плохой вариант? Почему плохой? Не такой уж и плохой. Нормальный. Но есть другой. Тебе, Изотов, он точно понравится. Если я приду и там, на глазах у всех, покончу с собой, тогда он тоже Светку отпустит. Другую? Про другую я не догадался спросить…

Думаю, второй вариант вам всем бы понравился. А что, загнанный в угол, разоблаченный следователь-душегуб кончает жизнь самоубийством. Все логично. Проблема только одна была – не мог я сразу к нему отправиться, не захотел он этого. Почему? Сказал, что хорошие встречи надо хорошо готовить. Так что надо было мне подумать о ночлеге. Да и просто бежать надо было. Я и побежал. Из подъезда выскочил, хотел было подойти к «рено» проверить, что там с парнем. Нет, не подошел. Решил, что уже нет смысла. Ведь так? В общем, не подошел я к нему, сбежал. Струсил? Да, Изотов, наверное, струсил. Показалось, что сирену слышу, вот нервы и не выдержали…

Как у Фильченко оказался? Ну а куда мне? К родителям? Вы ведь у них уже побывали, поди? Нагнали ужасу? Что, аккуратно? Не очень себе это представляю, Дмитрий Романович, но вам, как всегда, верю. Можно было, конечно, у Вадика переночевать, но не хотелось подставлять его так сильно. И так подставил? Ну, тут как посмотреть. Он же для чего к Фильченко приехал? Правильно, преступника задержать. Так что, какие к Зубареву претензии? Глядишь, если бы вы не появились, он бы и меня задержал. А тут вы, откуда ни возьмись. А вы, кстати, откуда взялись-то? Неужели телефон Зубарева прослушивали? Умно!

Так что, сами понимаете, Дмитрий Романович, не могу я с вами сейчас поехать. В другое место мне надо. Куда? Туда. Потом, думаю, сами узнаете. Светку же выручать надо? Надо. Значит, пойду. Что ты говоришь, Изотов? Какой из двух вариантов я выбрал? Не знаю пока. Но честно скажу, очень жить хочется. Очень…»

Глава 11,

в которой Лунин вносит в свой рассказ небольшое уточнение

Да, сказать можно было многое. Но времени на объяснения уже не оставалось, поэтому, утопив до упора в пол педаль газа, Лунин покосился на Хованского и произнес лишь одну фразу:

– Я все вам обязательно объясню, Дмитрий Романович, только позже, сейчас у меня совсем нет времени.

Глава 12,

в которой Лунин смотрит в глаза смерти

Промчавшись еще несколько километров по трассе, внедорожник свернул на объездное шоссе, обогнул город в восточном направлении, съехал на одну из второстепенных дорог, ведущих к многочисленным дачным поселкам. Еще пятьсот метров спустя «лендкрузер» и вовсе, покинув асфальт, закачался на ухабах разбитой грунтовки.

– Вы пока здесь посидите, – заглушив двигатель, Илья распахнул дверь автомобиля, – если я сам не смогу вернуться, думаю, до конца дня вас кто-нибудь тут найдет. Сентябрь, грибники должны мимо ходить.

– Какие грибники? – возмутился было полковник, но Лунин, не слушая его возмущенных выкриков, выбрался из машины и захлопнул за собой дверь. Аккуратно положив за переднее колесо ключи от машины и изъятые у пленников телефоны, Илья помахал рукой внимательно следящему за его действиями Хованскому и зашагал в обратном направлении, оставив внедорожник и двух его пассажиров на узком проселке, ведущем куда-то в глубину леса.

– И сколько мы теперь здесь проторчим? – Изотов с силой ударил по спинке переднего кресла. – Какие тут грибники? Ты посмотри, колея уже бурьяном заросла почти. Дай бог, если тут раз в неделю кто проедет.

– Да, тяжелый случай, – Дмитрий Романович разочарованно вздохнул, – ладно, Лунин, но я-то думал, ты поумнее будешь. Что, обязательно сидеть ждать? Можно ведь позвонить, в конце концов.

– Чем звонить, Дима, пальцем? – с отчаянием простонал полковник. – Или у тебя где-то запасной телефон припрятан?

– Чего его прятать-то? – Хованский с силой потянул на себя окольцованную наручниками руку, – до него главное дотянуться.

Подавшись вперед, Дмитрий Романович протянул свободную правую руку к расположенной под потолком панели управления. Со второй попытки ему удалось ткнуть пальцем в расположенную посредине кнопку SOS, после чего он с облегчением откинулся на спинку сиденья, ослабляя натяжение уже впившихся в кожу наручников.

Почти минуту ничего не происходило.

– Оператор ГЛОНАСС слушает вас, – послышалось, наконец, из встроенных в обшивку динамиков.

Выйдя на асфальтовую дорогу, Илья обернулся, чтобы убедиться, что никто из пленников случайно не освободился и не устремился за ним в погоню. Но все было тихо, лишь полчища комаров с назойливым монотонным гулом кружили вокруг него, в надежде урвать хоть маленькую каплю человеческой крови. Шлепнув себя пару раз сперва за одним ухом, потом за другим, Лунин решил не тратить силы на бессмысленную борьбу с кровопийцами и, перейдя с шага на бег, припустил трусцой в сторону ближайшего поселка.

Бег, как и большинство остальных видов спорта, требующих приложения физических усилий, никогда не относился к числу любимых занятий Ильи Лунина. Как правило, через пару сотен метров ускоренного передвижения он начинал потеть, а еще метров через сто – задыхаться. Если же преодолеваемая дистанция превышала полкилометра, то к ее завершению у Лунина начинало пренеприятнейшим образом покалывать в левом боку, а в глазах появлялись многочисленные хаотично перемещающиеся в пространстве светлячки.

К тому моменту, когда Илья добежал до ближайшего покосившегося забора, вдоль которого узкая тропинка спускалась к реке, все симптомы переутомления были у него уже налицо. Не успев вытереть стекающий прямо в глаза пот, Лунин поскользнулся и, упав на спину, съехал вниз по мокрой глине. Вскочив на ноги, Илья первым делом взглянул на экран смартфона. К счастью, тот не пострадал при падении и давал знать своему обладателю, что до вбитой в навигатор точки осталось пройти всего несколько десятков шагов. Спустившись вниз, почти к самой воде, тропинка уходила вправо и тянулась вдоль берега, отделяя зады деревенских огородов от узкой береговой полосы, сплошь усеянной коровьими лепешками. Еще раз взглянув на экран, Лунин повернул влево и почти сразу уперся в густые заросли ивняка. Продираясь сквозь них с шумом, который, вероятно, мог бы издавать средних размеров лось, Илья пару раз болезненно вскрикнул. Первый раз, когда уже кем-то обломанная ветка ткнулась в лицо и разодрала ему щеку, второй – когда нога вновь неудачно заскользила по грязи, отчего в левом колене что-то щелкнуло, и нарастающая волна боли стремительно разделилась надвое, одним своим всплеском докатившись до пятки, а другим больно хлестнув в область бедра.

Метров через пятьдесят ивняк немного расступился, открывая доступ к воде, точнее, к небольшому темному пятачку, над которым нависали тяжелые, еще не растерявшие листву ветви. Казалось, деревьям мало той влаги, которой питают их утопающие в мокрой земле корни, и, пытаясь утолить свою ненасытную жажду, они тянутся к реке, черпают листьями холодную мутную воду, окунают в нее черные, скользкие ветви, но все же никак не могут напиться.

Благодаря этому непрекращающемуся ни на мгновение водопою с середины реки увидеть открывшийся Лунину спуск к воде не представлялось никакой возможности, как и не было возможным увидеть наполовину вытащенную на берег рыбацкую лодку, старую, явно нуждающуюся если не в ремонте, то хотя бы в покраске изрядно обшарпанного и помятого дюралевого корпуса. Однако в целом, если не придавать слишком большого значения внешнему виду, чего уже полностью извозившемуся в грязи Лунину делать явно не стоило, лодка была не так уж и плоха, во всяком случае, сквозных дыр в корпусе не наблюдалось, а закрепленный на корме мотор мог похвастать не требующей перевода надписью: YAMAHA. У всего этого благополучия имелся всего один, совершенно незначительный недостаток – Илья не имел никакого представления ни о том, как управлять моторной лодкой, ни как завести двигатель. Конечно, можно было попытаться пойти на веслах, хотя последний раз Лунину доводилось грести еще в двадцатилетнем возрасте, но эта попытка была пресечена на корню отсутствием в лодке весел как таковых, да и при их наличии вряд ли бы нетренированному гребцу удалось преодолеть расстояние в пятнадцать километров, да еще и вверх по течению.

В двадцати километрах от Среднегорска, в том месте, где сейчас и находился Илья Лунин, движение воды в реке Чалой было едва заметным, можно даже сказать, ленивым, таким оно и оставалось ниже по течению, до самого слияния с другой, столь же неприметной речушкой – Каторжанкой. Было таким оно и выше, до самого Нижнего Плёса – заброшенного четверть века назад военного городка, окруженного с двух сторон болотами, а третьей жмущегося к вздымающимся в небо скалам, серым, с темными, почти черными прожилками. Точно такие же скалы высились и на другом берегу Чалой, силясь сжать и без того не слишком широкую речушку, полностью перекрыть путь бьющемуся о камни потоку воды. Но, как и это оговорено правилами всем известной игры, вода в очередной раз оказывалась сильнее камня, пробивая себе дорогу сквозь нагромождения гигантских валунов, большая часть которых со временем уже успела принять подобающую им округлую форму, часть же еще грозно топорщилась острыми краями, упрямо отказываясь принять тот факт, что, если не через пару десятков, то уж точно через пару сотен лет они станут такими же округлыми и пузатыми, как и их чуть раньше обрушившиеся по склону собратья.

Единственное, чем все эти беспомощные, вечно мокрые пузаны могли гордиться, – их присутствие в воде делало выше по течению всякое судоходное движение, даже на маломерных лодках, невозможным. По воде можно было добраться лишь до Нижнего Плёса. Впрочем, добраться туда каким-либо другим способом было значительно труднее. В свое время некие облеченные властью граждане, хотя вернее в соответствии с распространенной тогда традицией называть их товарищами, решили, что прокладывать дорогу по болотам ради небольшой, к тому же совершенно засекреченной станции дальнего радиолокационного обнаружения нет никакого смысла. Посему все необходимые для строительства и дальнейшего бесперебойного функционирования стратегического объекта грузы доставлялись в Нижний Плес на плоскодонной барже, которую, с надрывным пыхтением, извергая в небо клубы черного дыма, толкал небольшой речной буксир «Ермак-4», чьи борта, словно звенья почерневшей от сажи и времени кольчуги, закрывали многочисленные покрышки от грузовиков. Личный состав радиолокационной станции, а также семьи военнослужащих доставлялись в военный городок пассажирским катером, обладающим гораздо большей скоростью хода, чем неторопливый и шумный «Ермак». Все то время, что занимал не слишком долгий путь от Нижнего Плёса до города или обратно, пассажиры проводили, если позволяла погода, выстроившись на палубе вдоль бортовых ограждений, любуясь медленно плывущими вдоль реки сосновыми лесами и серой, почти непрозрачной водой, разбегающейся в обе стороны от белоснежных бортов.

По утверждению школьной учительницы, рассказывавшей маленькому Илюше и его одноклассникам о географии родного края, свое название Чалая получила именно благодаря мутно-серому окрасу воды, хотя многие жители расположенных на берегах речушки деревень, особенно те из них, кто успел отмотать хотя бы один-два срока, были уверены: Чалая – значит сидевшая, и названа так река в память о золотых приисках, на которых по пояс в ледяной воде круглый год добывали золото каторжники.

В другие дни подобные нюансы топонимики Лунина интересовали ничтожно мало, в данный же конкретный момент ему и вовсе было не до них. Столкнув лодку на воду, он попытался перебраться на борт, не замочив ног, но все закончилось лишь хлюпающими ботинками, мокрыми почти до самых карманов джинсами и очередным приступом боли в уже травмированном колене. В конце концов устроившись на задней банке и втянув голову в плечи, Лунин начал осторожно перебирать руками, цепляясь за свисающие к воде ветки. Пару раз, после очередного неловкого движения, лодка угрожающе покачнулась, но тем не менее Илье не только удалось удержать равновесие, но и вывести свое суденышко на чистую воду. Повинуясь воле пусть и почти незаметного, но не делающегося от этого менее настойчивым течения, лодка медленно развернулась вдоль берега, а затем неторопливо заскользила по серой, блестящей поверхности. На всякий случай обернувшись, Лунин удостоверился, что впереди его ожидает относительно прямой участок реки, на котором не заметно ни одного потенциально опасного препятствия, после чего вновь уставился на белую надпись YAMAHA, отчетливо выделяющуюся на черном цвете защитного кожуха двигателя. Придя к выводу, что слово из шести, пусть даже иностранных, букв никак не может выступать в роли инструкции по эксплуатации, Илья достал из кармана смартфон. После недолгого общения с поисковой системой, он выбрал один из предложенных видеофайлов, понадеявшись на то, что скорость мобильного Интернета в этом районе окажется хоть немного выше скорости течения. На счастье новоявленного капитана моторного судна, видео оказалось достаточно коротким и зависло всего дважды за время первого просмотра и еще раз во время второго, когда Илья одним глазом поглядывал на экран, а другим пытался найти нужные ему элементы управления мотором.

Все оказалось не так уж и сложно.

«Опускаем мотор в воду, переводим на себя рукоятку, вставляем чеку, – голос молодого человека в телефоне иногда было еле слышно, так как, выполняя необходимые манипуляции, он часто отворачивался от микрофона. – Не забудьте убедиться, что переключатель подачи топлива находится в положении OPEN. После этого переключаем на нейтральное положение и прокачиваем бензин. Много не надо, раза два-три вполне достаточно».

Лунин послушно выполнял все действия, иногда ставя видеозапись на паузу, чтобы иметь возможность найти нужный регулятор.

«Переведите рукоятку управления дроссельной заслонкой в положение START. Энергично потяните на себя рукоятку пуска стартера».

– Ну почему все так сложно? – вздохнул Лунин, рывком вытягивая на себя трос.

К его удивлению, двигатель запустился мгновенно. Это так обрадовало Илью, что он чуть не забыл выполнить последние пункты инструкции.

«Верните рукоятку заслонки в положение RUN».

Голос из динамика телефона услышать было уже невозможно, но Лунин запомнил, что именно надо сделать, еще после первого просмотра видеозаписи. Описав широкий полукруг и едва избежав столкновения с противоположным берегом, лодка двинулась вверх по реке, при этом Илье казалось, что двигатель ревет столь мощно, что на этот шум незамедлительно должны сбежаться все ищущие его сотрудники правоохранительных органов. Несколько раз Лунин нервно огляделся по сторонам, но оба берега были совершенно безлюдны. Постепенно Илья успокоился. Рокот мотора уже не казался ему столь оглушительным, а отобранный у Изотова и теперь лежащий в кармане пиджака пистолет создавал весьма убедительную иллюзию того, что все происходящее вокруг, во всяком случае на расстоянии выстрела, находится под контролем.

Эта иллюзия не покидала Лунина почти полтора часа, именно столько времени ему потребовалось, чтобы добраться до Нижнего Плёса. Но, как только вдали показалась обветшалая конструкция пристани, уверенность Ильи незамедлительно растворилась в холодной речной воде и вместе с этой водой унеслась вниз по течению. Сбавив скорость, Лунин прищурился, вглядываясь в неподвижно застывшую на причале фигуру. Правая рука непроизвольно скользнула к рукоятке пистолета.

Нет, далеко. Слишком далеко для точного выстрела. Особенно если стрелять из «макарова». Особенно если стрелять будет он, Лунин. Да и непонятно пока, кто именно сидит там, на причале, беззаботно болтая ногами над водой. Услышав рокот мотора, человек повернул голову к приближающейся лодке, но черты лица на таком расстоянии разглядеть все еще было затруднительно. Одно было очевидно: разглядывающая Лунина фигура была слишком тщедушна и совершенно не походила на того человека, с которым Илья общался через ограду политехнического университета.

Еще минуту спустя стало ясно, человек на причале – ребенок, и этот ребенок ждет именно Лунина. Во всяком случае, при приближении лодки мальчишка, а как показалось Илье, это был мальчуган лет десяти, возможно, одиннадцати, вскочил на ноги и энергично замахал рукой, показывая, куда именно лучше всего причалить. Мальчишка что-то кричал, но из-за шума мотора Лунин не смог разобрать ни единого слова. Заглушив двигатель и в очередной раз пожалев, что в комплекте нет весел, он ухитрился подвести лодку вплотную к проржавевшей железной лестнице, спускавшейся с пристани прямо в воду. Ухватившись одной рукой за поручень, Илья подхватил со дна лодки закрепленную на носу цепь и несколько раз обмотал ее вокруг лестницы.

– Вылезай, чего ждешь? – Донесшийся сверху мальчишеский голос был звонок и, как показалось Лунину, не по годам требователен.

– Уже лезу, – вздохнул Илья и на всякий случай потряс поручень, чтобы убедиться, что тот надежно укреплен к причалу. Поручень подозрительно затрясся, отчего желание карабкаться по ржавой лестнице у Лунина пропало напрочь, но, поскольку другого выбора у него не было, Илья осторожно поставил ногу на нижнюю ступеньку и начал подниматься.

– Какой ты, однако. – Мальчуган оценивающе покачал головой. Илья вдруг подумал, что, должно быть, примерно так же смотрели на первых приплывших из-за океана белых людей коренные обитатели далеких покрытых джунглями островов.

– Какой? – уточнил Лунин, отряхивая ладони от ржавчины.

– Упитанный. – Мальчуган криво усмехнулся, отчего его детское лицо на мгновение стало выглядеть лет на десять старше, а в глазах блеснуло нечто, заставившее Илью вспомнить, что большинство обитателей далеких и теплых островов изначально были людоедами. – А я уж думал, тебе велико все будет.

– Ты о чем?

Окинув взглядом окрестности, Илья не заметил ничего подозрительного. Вернее, подозрительным казалось все – вытянувшиеся вдоль берега полуразрушенные двухэтажные корпуса с темными пятнами оконных проемов, деревья, пробившие асфальтовое полотно и теперь хаотично растущие прямо посреди того, что когда-то именовалось проезжей частью, покосившиеся фонарные столбы с оборванными проводами. Все это отнюдь не прибавляло Лунину уверенности в себе, но в то же время непосредственной опасности ничто из увиденного не представляло.

– Тебе надо переодеться. – Обернувшись, мальчишка ткнул пальцем в какие-то лежащие прямо на земле тряпки.

– Это еще зачем?

Илья сделал шаг вперед, намереваясь получше разглядеть нечто, напоминающее скомканную строительную спецовку, но мальчуган упреждающе выставил вперед руку.

– Держи, он сам тебе все объяснит.

В выставленной вперед руке мальчишка крепко сжимал портативную рацию.

– Лунин! – Рация ожила в тот самый момент, как только перекочевала в руку Илье из узкой мальчишеской ладони.

– Я слушаю. – Поняв, что за ним наблюдают, Илья вновь начал напряженно озираться по сторонам.

– Расслабься, – добродушно посоветовал голос из рации. – Здесь ты в полной безопасности.

– Хотелось бы верить, – пробормотал Лунин, не оставляя попыток обнаружить невидимого собеседника.

– Я не собираюсь тебя обманывать. Но хотелось бы убедиться, что твой приезд и мне не сулит никаких неприятностей. Поэтому, Лунин, сейчас ты разденешься, причем полностью, закинешь все барахло, что у тебя есть, в лодку. Потом пацан уплывет, а ты наденешь ту одежду, которую я для тебя приготовил. Думаю, она тебе в самый раз будет.

– Хоть кто-то обо мне заботится.

– Не хочу, чтобы ты тут голышом бегал, тряс причиндалами, – хохотнула рация.

Илья стянул с себя пиджак, с сожалением подумав о лежащем в кармане пистолете. Решив, что как бы в дальнейшем ни развивались события, отдавать оружие мальчишке явно будет неправильным, он достал «макаров» и отщелкнул обойму. Зашвырнув ее в воду, Лунин отсоединил затвор, кинул его в одну сторону, а оставшуюся часть пистолета в другую.

Раздевшись догола, Илья подошел к краю пристани и, присев на корточки, сбросил свои вещи на дно лодки.

– Пацан, – окликнул он тут же начавшего разматывать цепь мальчишку, – там в пиджаке документы, мой адрес указан. Приходи завтра. Кошелек можешь себе оставить, а вещи и документы вернешь, я тебе еще денег дам.

– Много? – В мальчишеском голосе послышалась явная заинтересованность.

– Десять тысяч. Нормально будет?

– Нормально было бы, – согласился мальчуган, – но ведь не будет.

– Это почему же?

– Да потому, – мальчишка скептически взглянул на возвышающегося над ним голого человека, – потому что тебя не будет. Ты думаешь, он тебя для чего позвал, чтобы потом отпустить?

– Тоже верно, – согласился Лунин. – Зачем ты тогда ему помогаешь?

Мальчуган ответил не сразу. Бросив цепь на дно лодки, он перебрался на корму, готовясь запустить двигатель.

– Такому человеку отказывать себе дороже, уж больно просит убедительно. Да и потом, деньги лишними не бывают. Ты-то только обещаешь, а он уже заплатил.

– Слушай, а у тебя родители хоть знают, что ты вместо школы деньгу зашибаешь? – не зная зачем, спросил Лунин, которому вдруг совершенно расхотелось оставаться одному на этой старой, заброшенной пристани.

– А они у меня есть? – вопросом на вопрос отозвался новый капитан моторки.

Двигатель взревел, и лодка, сделав быстрый разворот, устремилась вниз по течению. Оставшись один, Илья почувствовал, что уже успел замерзнуть, и торопливо начал натягивать на себя одежду, которая, как ни странно, оказалась ему вполне по размеру. Черные семейные трусы, однотонная темно-синяя футболка, серые штаны со светоотражающими полосками на коленях и такая же серая спецовка, у которой полоски были на рукавах, а на плечах были вшиты ярко-оранжевые вставки. Для полного сходства со строительным рабочим не хватало только защитной каски. И ботинок. Илья огляделся, надеясь, что обувь лежит где-нибудь в стороне, но так ничего и не обнаружил.

– Что-то ищешь? – полюбопытствовал голос из рации. – Если обувь, то извини, не успел купить. Но ничего, думаю, так даже лучше будет, тебе сильно шустрым быть ни к чему. Ты, главное, под ноги смотри, а то кругом бутылки битые, да и крапивы полно. Ладно, время не трать, иди вперед потихоньку, а я тебе иногда буду подсказывать.

Илья осторожно двинулся вперед, внимательно глядя себе под ноги. Уже после третьего шага он негромко охнул, наступив на торчащий из рассыпающегося бетона кусок арматуры. После того как были пройдены два десятка шагов, а изо рта вырвались еще несколько болезненных вскриков, Лунин остановился, решив, что окружающий его мир слишком враждебен и явно не предназначен для хождения босиком.

– Идем прямо еще двести метров, – поторопил Илью голос из рации.

– Да идем мы, идем, – вздохнул Лунин.

Сняв с себя футболку, он разорвал ее надвое, соорудив из получившихся кусков некое подобие армейских портянок. Хотя это и не решило проблему отсутствия обуви полностью, перемещаться стало значительно удобнее.

– Направо, – послышалась очередная команда.

Илья свернул в заросший бурьяном проход между двумя безжизненными корпусами.

– Теперь налево и заходи в подъезд.

Домофона на входе не было, как не было, впрочем, и двери. Остановившись на ступенях крыльца, Илья обернулся. Солнце уже почти достигло зенита, пусть и не такого высокого, как в июне, но все же вполне достаточного для того, чтобы ощутить приятное прикосновение к лицу мягких, едва теплых лучей. Прищурившись, Лунин улыбнулся. Заходить в дом совсем не хотелось, хотелось вот так стоять, подставляя солнцу лоб, щеки, нос. Стоять и улыбаться, думая о чем-то хорошем, ведь что-то хорошее, о чем можно было подумать, наверняка где-то было.

– Хорошо-то как, – пробормотал Лунин и, бесцеремонно повернувшись к дневному светилу спиной, шагнул в темноту подъезда.

– Второй этаж, – подсказала рация.

Только оказавшись внутри, Илья понял, что здание никогда не было жилым, хотя, что именно в нем располагалось тридцать лет назад, понять было уже невозможно. Какое-то учреждение, может быть, штаб, хотя штаб должен быть уже за периметром, там, куда доступ гражданским закрыт. Впрочем, кто его знает, где он был, этот самый периметр, может быть, сразу за пристанью, там, кажется, лежали несколько секций бетонного забора. Да и какая разница, что в этом доме когда-то было? Гораздо важнее то, что происходит здесь прямо сейчас, а еще важнее то, что случится в самое ближайшее время. Лунин еще немного помедлил, прежде чем начать подниматься по лестнице. Что-то подсказывало ему, что ничего хорошего в этом заброшенном, давно умершем здании произойти уже не может, а если и может, то не сегодня, не сейчас и, во всяком случае, никого отношения к нему, Лунину, это хорошее иметь не может.

Поднявшись наконец на второй этаж, Илья вновь остановился в нерешительности. Длинный, забитый мусором и остатками разломанной мебели коридор уходил в обе стороны от лестничной площадки.

– Проходи, не стесняйся! – Голос послышался издалека, откуда-то с самого конца коридора.

Определившись с направлением, Лунин медленно двинулся вперед, стараясь не наступить в полумраке коридора на что-нибудь острое. Сделав несколько медленных шагов, он наклонился, а затем и вовсе присел на корточки.

– Какая вещица, – пальцы правой руки сомкнулись вокруг стальной рукояти, – интересная.

Узкий коридор, с двух сторон зажатый пустующими разгромленными кабинетами, тянулся на добрых два десятка метров и упирался в дверной проем. Из двух дверных створок, некогда прилагавшихся к этому проему, одна канула в Лету, другая же была гостеприимно распахнута. Нельзя сказать, что в коридоре было темно, скорее, в нем царила сумрачная серость, которая многократно усиливалась от пыли, поднимающейся с пола, слетающей со стен и потолка при каждом новом шаге Лунина. На этом фоне почти квадратный проем выделялся ярким светлым пятном.

Илья вдруг вспомнил, что где-то читал о воспоминаниях людей, побывавших в коме или переживших состояние клинической смерти. Эти люди рассказывали о том, как какая-то неведомая им сила влекла их вперед по темному длинному коридору, в конце которого их ждало нечто, одновременно манящее и ослепляющее неестественно ярким светом, сулящим надежду на то, что там, впереди, их ждет новое, возможно, значительно лучше прежнего, существование.

Лунин всегда был уверен, что это полная ерунда. Если кто-то и ждал всех этих рассказчиков в конце тоннеля, коридора, или где они там на самом деле блуждали, то это было вовсе не нечто. Не оно. Она! Ведь смерть – это «она». А что еще может ждать в конце коридора? Илья на мгновение обернулся. За спиной был все тот же пыльный полумрак и горы мусора. Этот коридор он прошел полностью, поворачивать назад уже не имело никакого смысла. Оставалось только узнать, что же на самом деле ждет там, за пеленой яркого, сулящего надежду на спасение света. Тяжело вздохнув, Илья убрал правую руку за спину и шагнул в дверной проем.

– Bienvenue, mon ami![2]

Мужчина стоял в глубине достаточно просторного зала, ярко освещенного косыми солнечными лучами. Три гигантских, от пола до потолка, пустующих оконных проема впускали в себя столько света, сколько было способно подарить солнце, еще не растратившее весь запас своего летнего энтузиазма. Мужчина стоял спиной к центральному оконному проему, но так как солнце еще только начало перебираться с фасадной на торцевую сторону здания, падающий под углом свет разделял лицо человека на две части. Правую, хорошо освещенную, розовато-оранжевую, и левую, почти черную, скрывающую в своей черноте половину широкой, адресованной Лунину улыбки. Собственно говоря, все в этой комнате было адресовано Лунину, в том числе и дуло пистолета, которое приветливо качнулось из стороны в сторону, а затем вновь замерло, с любопытством уставившись Илье прямо в глаза.

Сперва Лунин подумал, что пистолет – скорее всего, настоящий «макаров», а не травматическая подделка, уж больно уверенным в себе выглядел мужчина. Вторая мысль, о том, что шансом, пожалуй, стоило бы воспользоваться, появилась в голове, уже когда этот шанс был упущен. Мужчина сделал быстрый, скользящий шаг в сторону и оказался позади скамьи, на которой сидели два человека. Две женщины. Илья был уверен, что это именно женщины, хотя лиц сидящих перед ним людей разглядеть было невозможно. Мешали одетые им на голову черные тряпичные мешки. В таких дети сменку носят, в голове вдруг промелькнуло воспоминание о недавнем посещении школы.

– А что это мы там за спиной прячем? – Не желая усложнять и без того непростую ситуацию, мужчина перешел на русский. – Ну-ка, покажи руку. Правую. Что это у нас там? Боже ж мой, это что, Мьельнир? Слушай, Лунин, боюсь тебя разочаровать, на Тора ты не очень смахиваешь. Даже из последнего фильма, ну там, где он растолстел. Не смотрел? Зря, очень даже рекомендую. В кинотеатрах, правда, уже не показывают, но в Сети можно скачать неплохую копию.

Улыбка на лице мужчины медленно погасла, а ствол пистолета еще раз качнулся, на этот раз вниз, а потом вверх.

– Ты молоточек-то брось, Лунин. Только не в меня, а то еще пришибешь кого из девчонок. А вдруг не ту? Что тогда? Расстроишься ведь.

Илья разжал руку, и кувалда гулко громыхнула об пол.

– Нет, Лунин, выбрось его в окно. Так всем спокойнее будет. А то видишь, женщины нервничают, когда рядом с ними здоровенный мужик с кувалдой.

Илья медленно наклонился. Мужчина с пистолетом настороженно следил за каждым его действием, плотно прижимаясь к одной из неподвижно сидящих женщин. Кувыркаясь в воздухе, кувалда вылетела в окно и через долю секунды скрылась из вида. Мужчина удовлетворенно кивнул.

– Вот и правильно. Между прочим, я молоточек-то этот видел. Специально убирать не стал. Думаю, посмотрю, взыграет в тебе героизм али нет.

– Посмотрел?

Илья пристально вглядывался в сидящих на скамье женщин, но ничего, кроме нечетких очертаний, разглядеть так и не смог – на плечи каждой из пленниц было накинуто покрывало, спускающееся до самого пола и полностью закрывающее фигуру.

– Посмотрел, – последовал очередной удовлетворенный кивок, – знаешь, я почти и не сомневался. Раз уж ты сюда приехал…

– Зачем? – нетерпеливо перебил его Лунин.

– Зачем приехал? – переспросил мужчина. – Вроде бы мы обо всем договорились. У меня твоя Светочка. Ты ведь ее так зовешь?

Мужчина вновь улыбнулся и вдруг аппетитно причмокнул губами, словно посылая Илье воздушный поцелуй.

– Хочешь ее спасти, у тебя два варианта. Либо ты убьешь другую, совершенно непричастную ко всей этой истории женщину, либо ты убьешь сам себя. Хочешь, можешь ножичком себе вены вскрыть, ножичек я тебе одолжу. А хочешь, – ствол пистолета вновь качнулся вверх и чуть в сторону, – можно в петельку. Мало ли, вдруг ты крови боишься.

Подняв голову, Илья увидел торчащий из потолка крюк, с которого свисала довольно короткая, меньше метра длиной, веревка, заканчивающаяся петлей. Петля выглядела достаточно эффектно и напоминала те, которые Лунин когда-то видел в фильмах, названия которых вспомнить было уже невозможно. К своему удивлению, он подумал о том, что впервые видит такую петлю не на экране. Такую – в смысле пустую. Пару раз, будучи дежурным следователем, ему доводилось встречать нечто подобное, только тогда в петле уже кто-то висел. Оба раза это оказывалось самоубийством, и оба раза болтающийся в петле мертвец выглядел весьма неприглядно.

– Но я полагаю, ты выберешь первый вариант, – жизнерадостный голос отвлек Илью от созерцания болтавшейся под потолком веревки, – чикнешь тетку ножичком по горлу, и все, мы с тобой разойдемся. Как Англия и Евросоюз. Чур, я буду Англия.

– Зачем?

Лунин сам удивился тому, как прозвучал собственный голос. Хрипло, сдавленно, так, словно шею уже обхватила тугая петля, из которой нет возможности вырваться.

– Ну что – зачем?

Бегущее по небу небольшое бледно-серое облако частично заслонило солнце, отчего падающие сквозь оконные проемы лучи сделались не такими яркими, а лицо мужчины, с которого в один момент слетела причудливая маска света и тени, стало более различимым. Наконец Лунин смог как следует разглядеть своего противника, имени которого не знал, но сам для себя еще несколько дней назад окрестил Игроком.

Увиденное отнюдь не поражало воображения. Обычный человек, лет тридцати, может быть, немного постарше. Худощавый, но достаточно широкоплечий и подтянутый, так что нетрудно понять, что худоба в данном случае отнюдь не является синонимом слабости. Короткий ежик густых темных волос, черные брови, одна из которых причудливо изогнута и чуть вздернута вверх. Цвет глаз разобрать невозможно, но, скорее всего, они карие, а может быть, темно-серые. Нос для такого худого лица кажется немного крупноватым, но в целом общую картину не портит. Губы полные, как пишут в дамских романах, чувственные. Подбородок… Илья всегда хотел, чтобы у него был такой подбородок, четко очерченный, волевой и в то же время не выпирающая вперед, как у героя второсортного боевика, квадратная блямба.

– Зачем все это? – повторил вопрос Лунин и устало кивнул в сторону скамьи. – Зачем эти женщины? Зачем были другие? Зачем Короленко?

– Ты не спросил самого главного. – Пухлые губы вновь растянулись в добродушной улыбке.

– Зачем тебе я? – Илья машинально шагнул вперед, чтобы быть ближе к собеседнику, и тут же дуло пистолета угрожающе вздрогнуло.

– Вернись туда, где стоял. – Голос мужчины звучал спокойно, как звучит голос всякого человека, который знает, что будет делать, если одних только слов окажется недостаточно.

– Ты ведь обещал, – настойчиво произнес Лунин, перед тем как снова отступить, – обещал мне все объяснить.

– Ой, и вправду. – Собеседник Лунина изумленно причмокнул губами, словно не понимая, как мог забыть о своем собственном обещании. – И что, ты поверил?

– В конце концов, у игры должны быть хоть какие-то правила.

– Правила? – еще больше изумился собеседник. – Зачем мне правила?

– Может быть, для того, чтобы получать удовольствие от выигрыша? – пожал плечами Лунин. – Конечно, если их все время самому менять, можно выигрывать до бесконечности. Но разве смысл в этом?

– А разве нет? – Левая, и без того чуть вздернутая вверх бровь мужчины еще больше приподнялась вверх.

Лунин вновь неуверенно пожал плечами.

– Во всяком случае, в шахматы с Короленко ты сыграл честно.

Правая бровь тоже взлетела вверх и заняла подобающее ей место рядом с левой.

– С чего ты взял? Разве партия была доиграна? Фадей немного расслабился и подошел слишком близко. Ближе, чем следовало. Я всего лишь воспользовался моментом и удачно обернулся. Ну а он крайне удачно, во всяком случае для меня, подставил под удар горло.

Лунин взглянул на торчащий из потолка крюк, к которому была привязана веревка. Крюк явно был вкручен когда-то давно, скорее всего, еще в те времена, когда это здание было наполнено жизнью, людьми, шумом голосов и шагов. Должно быть, раньше на нем висела люстра, скорее всего, достаточно массивная, чтобы освещать такой большой зал. Интересно, что здесь было в те времена, танцевальный зал? Или, быть может, место репетиции оркестра? И вот этот крюк, выдержит ли он вес тела в сто двадцать килограммов, к тому же, если это тело начнет отчаянно дергаться, в последних попытках сохранить свою жизнь? А если он переломится или выскочит из перекрытия, будет ли тогда попытка засчитана? Или это только у Высоцкого так пелось, что два раза не расстреливают? Может, стоит спросить, какие правила действуют в этом случае?

– Я разобрал вашу партию, – он вновь перевел взгляд на сжатый в правой руке собеседника пистолет, дуло которого, как показалось Илье, совсем ненамного, быть может, всего на один-два градуса, но опустилось, – там мат в три хода. Жертва ферзя на d6, затем конь на е4, а потом два варианта, но в любом случае результат один и тот же.

– Надо же. – На этот раз удивление в голосе смешалось с явным одобрением.

– Думаю, после хода ферзем Короленко понял бы, что партия проиграна, но тогда по его выражению лица об этом догадался бы и Фадей. Ты ударил его прежде, чем сделал ход, не потому, что решил сам изменить правила, а потому, что не мог допустить, что это сделает кто-то другой.

– Лунин, а ты умнее, чем кажешься, – левая ладонь трижды коснулась запястья удерживающей пистолет правой, изображая аплодисменты, – все же Короленко тебя не зря нахваливал. Хотя, если честно, до этого ты не произвел на меня большого впечатления. Плыл по течению, да и только.

– Я всегда стараюсь так плавать. Это экономит силы.

Переведя взгляд на сидящих перед ним женщин, Илья попытался понять, какая из них Светлана.

– Главное, чтобы было для чего их экономить, силы эти. А что касается Короленко, то ты прав, примерно так все и было. Что касается этих твоих «зачем», – мужчина вздохнул, словно сомневаясь в необходимости отвечать на вопросы, ответы на которые казались ему очевидными, – наш дорогой Иван Андреевич сам сделал свой выбор. Причем дважды. Первый раз во время нашего знакомства, почти два года назад. Поначалу я представился ему журналистом одного весьма популярного издания. Мы с ним посидели на веранде, ну, как он любит, под кальянчик с абсентом. Ты, кстати, знаешь, что Фадей в кальян намешивал?

Лунин молча пожал плечами.

– Что, даже не спросил? А я вот полюбопытствовал. Не в первый же день, конечно, попозже. Там, я скажу тебе, такой букет, что ни одному курильщику опия и не снилось. Тебе, кстати, как, понравилось?

– Не распробовал.

– А теперь уж и не судьба. Это я в том смысле, что Фадеюшка мир наш покинул, а кто, кроме него, так приготовит… Так о чем, значит, я? Ах да, про наше с незабвенным Иваном Андреевичем общение. Складывалось оно самым замечательным образом, причем, чем лучше было различимо дно в бутылке с абсентом, тем больше мы понимали, насколько у нас родственные души. По достижении дна эти души слились в единое целое, и я озвучил то, зачем, собственно, тогда и приехал. Тебе интересно?

– Очень, – честно признался Лунин.

– Я предложил Короленко обессмертить его книги. На великого русского писателя он ведь, сам понимаешь, не тянет. Нет, я не спорю, продажи у него неплохие. Сейчас, я слышал, срочно собираются новые тиражи печатать. Но это опять же, почему? Потому что! Потому что такая смерть. Внезапная, трагическая, почти героическая. Все как в его книжонках. Ну а если б он умер спустя три-четыре месяца от своей опухоли, кому бы это было интересно? Обычный старик, загнувшийся от обычных старческих болячек. Ты что, не знал? Лунин, ты меня разочаровываешь. Следователь, а ничего не знаешь. В голове у него что-то не то выросло, вот-вот лопнуть должно было. Я так думаю, это все от тех ужасов, которые он сочинял день и ночь. Ведь оно как, ежели долго смотреть в глаза чудищу, можно самому в это чудище превратиться. Не я придумал, но верно сказано.

– А если посмотреть в глаза смерти?

Илья задал вопрос совершенно неожиданно для себя самого, но сумел удивить им и своего собеседника.

– В глаза смерти, говоришь? Интересный вопрос. Даже странно, что ты об этом спросил. Ну ничего, я тебе на него отвечу, только чуть позже. А сейчас слушай, пока у меня настроение объяснять не пропало. Так вот, предложил я нашему добрейшему Ивану Андреевичу увековечить его книжки в истории, воссоздать их, так сказать, в реальности. Я, если честно, побаивался, что он меня за порог сразу выставит, но вот ведь какая штука удивительная оказалась, уж не знаю, что там, абсент или кальян больше подействовали, но Короленко моя идея не то что понравилась, он, скажу тебе, был в полном восторге.

– И что, он вот так сразу поверил? А если бы это был розыгрыш?

– Я тебе что сказал? Не перебивай! Поверил, еще как поверил. У меня к тому разговору был уже козырь один заготовлен, так я его почти сразу и выложил. Помнишь, когда первую девочку нашли? Нет, не вообще, а с сережкой во рту. Не напрягайся, я тебе сам скажу. Было это за месяц до моего с Иваном Андреевичем знакомства. Я тогда сделал для себя пару снимков, так сказать, на память. Ну вот, они мне и пригодились. Писатели, им же одного надо, им славу подавай. Причем мало того, что прижизненную, им еще и посмертной охота. Только вот потом неувязочка у нас с ним вышла. Оно ведь как сказано? Безумству храбрых поем мы песню! А что делать, если безумство есть, а храбрости маловато? Пока расследование было где-то далеко, наш бумагомаратель был весел, пьян и полон предвкушения мировой славы. Он уже сам собирался распустить слушок о странных убийствах, удивительным образом напоминающих сюжеты из его гениальных книг, как вдруг к нему приехал, угадай – кто. Бинго! Следователь Лунин собственной персоной. Мне, кстати, кажется, ты с прошлого раза малость растолстел. Есть такое дело?

– Немного, – неохотно признался Лунин.

– Немного… Скажи уж честно, килограммов десять набрал?

Илья молча кивнул, не пожелав уточнять то обстоятельство, что набранных килограммов было несколько больше.

– Я так и подумал. Так вот, Короленко, когда тебя первый раз увидел, чуть со страху тебе все не выложил. Хорошо, я как раз в это время у него в гостях был.

– Так это, – Илья озадаченно потер щетину на подбородке, – это твои шаги я тогда слышал на втором этаже?

– Ну а чьи же? Или ты думал, что это дух его покойной жены там топает да каналы переключает? В конце концов, тогда все сложилось как нельзя лучше. Мы подсунули тебе этого дурачка, Смотрова. Ты выполнил свою часть программы, ну а Шубин позаботился о том, чтобы Смотров не смог наговорить лишнего.

– Так что, Шубин тоже знал обо всем? – Илья вспомнил последнюю, не самую приятную, встречу с начальником Засольского следственного управления.

– Да ты что! Если бы он узнал все, его бы кондрашка на месте прихватила. Просто Шубин, пока карьеру делал, сам немало грешков накопил. Из них парочку серьезных. А Иван Андреевич в свое время помог сделать так, чтобы эти грешки сильно в глаза окружающим не бросались. Так что, можно сказать, здесь у них взаимозачет вышел. Потом, правда, этот гусь вспомнил, что он какой-никой, а следователь, и начал много глупых вопросов задавать, вот как ты сейчас. Пришлось указать ему на дверь.

– И куда эта дверь? – заинтересовался Лунин.

– Отсюда. Раз, и вышел. Только я думал, что все уладилось, так надо же, Короленко из Москвы приехал. Он же каждый год катается, полное обследование проходит. Раньше-то в Корею ездил, а в этом году, сам знаешь, границы закрыты, пришлось на родине делать. В общем, уж не знаю, как оно так вышло, то ли в Москве рентген новее, чем у корейцев, то ли и впрямь за год у него так наросло, только оказалась у нашего Ивана Андреевича опухоль, причем совершенно неоперабельная. Он мне даже снимок показывал. Здоровенная такая штуковина, она на мозг не то что давит, она его буквально выдавливает. Видать, настолько выдавила, что у него тоже в голове помутнения начались всякие. Каяться начал, грехи замаливать. Я-то сам думаю, что ежели ты в церкви свечку потолще купишь, грехов меньше все равно не станет, но это ладно, свечки, они ведь лишнего не болтают, молча сгорают. А Короленко вот молча не захотел. Ультиматум мне выдвинул, представляешь. Мол, надо с душегубством завязывать и жизнь вести праведную, кому сколько осталось. Можно было с ним, конечно, как с Шубиным, вопрос тихо решить. Но это разве интересно, да и знаешь, привязался я к старику уже, хотелось дать шанс ему.

– Шанс на что? Умереть своей смертью?

– Бог ты мой, Лунин, ты где таких слов набрался? Своей смертью – это что значит? Вот если нож в сердце и все тихо и быстро, это не своя смерть. Да, так у тебя получается? А вот если долго и мучительно, так что от боли воешь, а морфин и на полчаса не помогает, это, значит, своя. Я дал ему шанс почувствовать, будто что-то еще от него зависит. Знаешь, на что мы с ним играли?

– На его молчание?

– На тебя. Его молчание шло в комплекте. Мне пришла в голову гениальная идея. Сделать тебя виновным во всем. Представляешь, как это звучит? Следователь, изловивший маньяка-убийцу, сам оказывается душегубом! Тебе нравится? Нет? А мне очень! Короленко, правда, почему-то тоже был против. Вроде не так много вы с ним общались, но что-то он в тебе разглядел. Так что, если бы Иван Андреевич в той партии выиграл, – собеседник Лунина насмешливо причмокнул губами, – но, извини, не судьба.

Пистолет опустился еще на полградуса ниже. Лунин с тоской подумал о том, что даже если дуло упрется в пол, все равно он не сможет ничего сделать. Во-первых, потому, что ничего не умеет, а во-вторых, даже если бы что-то и умел, например, красиво бить ногой в челюсть или бросать через бедро, то все равно не смог бы этого сделать, поскольку между ним и человеком с пистолетом стоит старая деревянная скамья, а на этой скамье сидят две женщины, через которых в одно мгновение ему никак не перескочить. А для того, чтобы прицелиться и сделать выстрел, одного мгновения вполне достаточно, может быть, даже много, здесь ведь и целиться толком не надо. В такую мишень с такого расстояния промахнуться физически невозможно.

– Что тебе еще рассказать, mon ami? Раз уж обещал, так и быть, поведаю. С чего вообще началась вся история? Ты думаешь услышать что-то интересное?

– Почти в этом уверен, – кивнул Илья и, не зная, куда деть руки, засунул их в карманы штанов.

– Я тебя разочарую. Ничего особенного в моей жизни не было. Никакого трудного детства, никакого насилия над несчастным ребенком. Ты ведь читал все эти теории? Якобы те, над кем измывались в детстве, потом всю жизнь пыжатся отомстить человечеству за свои унижения? На мой взгляд, несусветная глупость. Во всяком случае, мое детство было безоблачным. И отрочество. А юность тем более. К тому времени mon cher papa неплохо продвинулся в бизнесе, так что жизнь была прекрасна и удивительна.