Экспедитор Негатин Игорь

19

   Даже не знаю, можно ли это считать везением. Да, пожалуй, можно. Это вам скажет любой приговоренный к смерти, который узнает о неожиданном помиловании. Конечно, вы можете привести в пример смертников, которые в интервью журналистам плачутся на свои пожизненные сроки, утверждая, что расстрел для них был бы лучшим исходом. Бред. Голимый бред! Поверьте, они цепляются за жизнь всеми способами. Это не их недостаток. Это нормальный рефлекс – жить! Жить во что бы то ни стало, надеясь на лучшее, на избавление от страданий и боли. Если ты еще человек, а не кусок гнилого мяса, который пожирают черви.

   Меня помиловали. В тот самый момент, когда Джил Лангар уже дергался в конвульсиях, освобождая кишечник от лишней тяжести, на помост вышел один из судейских чиновников. Он неторопливо и вальяжно подал знак палачу. Меня освободили от петли и вытолкали на край помоста. Чувств не было. Никаких. Еще не понимал, что смерть прошла стороной, едва не коснувшись краем холодного савана. Я слушал речь этого сухопарого мужчины, но смысл доходил не сразу, будто мне переводил какой-то тугодум и заика.

   Повешение заменили пожизненной каторгой, которую мне придется отбывать в одной из испанских колоний. Судя по кривой ухмылке Альвареса Гарса, это не самое приятное место на земле. Каторжный лагерь Анхело-де-Сорр…

   Немного позднее я оценил жест «милосердия». Губернатор и коррехидор весьма удачно разыграли партию: они не лишили зрителей удовольствия лицезреть казнь, но вместе с тем и блеснули перед горожанами своей добротой. Мудрые правители. Кнут и пряник… Одна часть горожан ликует, что увидели, как по ногам повешенного стекает дерьмо, а другая проливает слезы радости, что их правители милостивы к заблудшим. Идиллия…

   Дорога обратно в тюрьму показалась неожиданно длинной. Меня втолкнули в другую камеру и благополучно забыли о моем существовании на несколько недель. Разве что два раза навестил здешний лекарь, который с изяществом коновала забинтовал сломанные ребра и вычистил раны от гноя.

   Немного оклемавшись, я мог начать думать. Это было большим достижением! Поначалу мысли путались и мне было трудно сосредоточиться, но со временем стало чуть легче. Грыз черствый хлеб и думал. Как это ни странно, смерть Федерико Линареса занимала меня все больше и больше. Я вспоминал разные мелочи из наших бесед, отрывки его статьи, которую удалось прочитать, и начинал подозревать, что антрополога убили не просто так. Кто-то очень не хотел, чтобы ученый продолжал раскопки, а уж тем более копался в подземельях сторожевой башни.

   В своих размышлениях Федерико упоминал даже мифических гигантов, о которых писал Платон в своих «Диалогах». Иногда его так заносило, что я начинал нервничать – слишком он был близок к реальному положению дел. Еще немного – и Линарес выдал бы версию о множестве миров. Он был умен, этот Федерико Гарсия Линарес. Жаль, что мы с ним не добрались до Америки. Атланты… Легко быть Атлантом, если не нужно держать на плечах нашу грешную Землю.

   Меньше всего я ожидал увидеть этого человека. Кого угодно, даже придурка Себастьяно, но только не этого мужчину. Он вошел в камеру, в которой я дожидался отправки за океан, и остановился у двери. Прищурился, потом поджал губы и покачал головой. Мартин Вильяр. Таможенник. Я валялся в углу на охапке гнилой соломы, стараясь не двигаться, чтобы не вызывать новых приступов боли.

   – Однако тебя славно отделали, приятель… – после небольшой паузы произнес он.

   – Они знают в этом толк.

   – Кто убил Линареса?

   – Я не убивал.

   – Джил Лангар тоже не мог убить. Он, да упокоит Господь его душу, был слишком мягок для этого.

   – Не знаю.

   – Странно, но я тебе верю.

   – Зачем ты пришел?

   – Проститься. Сомневаюсь, что мы еще когда-нибудь увидимся.

   – Как это мило… – Я не закончил фразы и зашелся тяжелым, удушающим кашлем.

   – Ты знаешь, куда тебя отправят?

   – Куда-то в Южную Америку. В Анхело-де-Сорр.

   – Клянусь Господом, если бы я мог выбирать между этим местом и смертью на эшафоте, то остановил бы свой выбор на последнем. Гиблое место. Каждая тварь, которая чуть больше домашней кошки, считает своим долгом пустить тебе кровь. На побережье не лучше. Там даже кладбища нет.

   – Разве там не умирают?

   – Умирают, Серхио! – хмуро кивнул Вильяр. – Умирают, и еще как. Просто прибрежные воды кишат акулами, а зачем копать могилы, когда тело можно бросить в океан и через несколько минут от человека ничего не останется?

   – Спасибо, Мартин, утешил! Скажи, как далеко это место от Сантьяго-де-Лиона?

   – Хм… – Он вздернул бровь и нахмурился. – Тебе зачем?

   – Интересно.

   – Сантьяго-де-Лион находится к юго-востоку от мест твоего заключения. Около тысячи миль, если не ошибаюсь, но берегом туда не добраться. Неужели ты думаешь, что удастся бежать?

   – Попытаюсь.

   Мартин немного помолчал, потом что-то пробурчал себе под нос. Хмыкнул и продолжил:

   – Не хочу тебя разочаровывать, Серхио, но тебе вряд ли удастся это сделать.

   – Я все же попробую. Лучше жалеть о том, что сделано…

   – Серхио, а ты упрямый малый. Жаль, что нам не довелось встретиться раньше.

   – Ты пришел ради того, чтобы осыпать меня комплиментами?

   – Нет. Хочу знать, по чьей милости я лишился малыша Джила.

   – Извини, но этого не скажу. Не знаю.

   – Жаль. Очень жаль… Скажи, а тебе не кажется, что в этом замешан наш коррехидор?

   – Мартин, ты ведешь опасные речи. Я только что чудом отделался от петли, а ты хочешь меня запихнуть обратно?

   – Нас не подслушивают, не бойся.

   – Мне уже нечего бояться. Лучше скажи, что там с нашим лагерем?

   – Почему это тебя интересует? – Вильяр был искренне удивлен.

   – Любопытно.

   – Работу свернули, землекопов разогнали, а ученые недоумки вернулись в Базалет. Пьют и волочатся за уличными девками. На большее они не способны. Себастьяно сорит деньгами и льет слезы, что лишился такого хлебного места. Паскуда.

   – Тут ты прав.

   – Я принес тебе немного хлеба, вина и мяса. Будет неплохо, если ты подкрепишься перед дорогой. – Он положил рядом со мной небольшой узелок.

   – Спасибо.

   – Здесь еще несколько бинтов и мазь. Пригодится.

   Не прошло и недели, как вереницу будущих каторжан, звенящих кандалами, провели по Базалет-де-Энарьо. Из толпы бросали куски хлеба. Иногда прилетали и камни. В порту нас загнали на дальний причал, откуда отправили в трюм ветхого парусника. Как сельдь в бочку. Я был чертовски удивлен, что это корыто не утонуло прямо у причала. Судя по внешнему виду, оно могло быть ровесником старика Ноя. Очень, знаете ли, похоже.

   Особенно буйных арестантов закрывали в небольшие закутки, огороженные решетками, а остальных держали в трех отсеках. Не знаю за какие заслуги, но меня тоже затолкали в одну из таких камер и приковали к стене. Импровизированная камера шириной в метр и длиной не больше полутора. Вытянуться во всю длину так и не удалось, но был рад и этой клетушке. Если бы меня здесь не закрыли, я бы не выжил.

   Убийцы, разбойники, мятежники и вечные должники. Несколько пленных арабов и даже парочка негров. Я смотрел, как их подгоняют плетьми, и ухмылялся. Не пройдет и ста пятидесяти лет, как эти ребята поменяются местами со своими мучителями, а европейцы взвоют от нашествия беженцев, забывая, что сами и создали этот кошмар. Сомневаюсь, что в этой параллельной реальности будет иначе.

   Нравы в этой среде царили весьма жестокие, а изображать крутого парня не хотелось. По двум причинам. Первая – в компании были мужики и покруче. Вторая – если бы решил это сделать, то обязательно нашелся бы какой-нибудь дуболом, который додумается проверить уровень моей крутизны. Может, я и отмахался бы, но здоровья лишился окончательно. Его и так осталось немного.

   Путешествие помню плохо. Как понимаете, оно было далеко от красочных океанских круизов, в которых вы, быть может, бывали. Никакого «свежего бриза и безбрежной синевы вод». Протухшая вода, сухари и вонь. Даже моряки этой плавучей тюрьмы, приносящие нам корзины сухарей, брезгливо морщились и старались не задерживаться. Воздух был таким спертым, что, казалось, его можно кромсать ножом.

   Драки были делом обычным. Как нас ни проверяли, каторжане умудрялись проносить ножи и заточки. Ничто в мире не меняется. Кто-то пытался брать власть в свои руки, но не проходило и нескольких дней, как его дохлую тушку цепляли крюком за ребра и выволакивали наверх, на палубу, чтобы не плодить заразы. Крысы? Грызуны слишком умны и старались не появляться, чтобы не стать добычей арестантов. Да, их ели. Некоторые не брезговали такой прибавкой к пайку.

   Несколько человек сошли с ума. Выли, как волки, пока соседи не разозлились и не забили их насмерть. Кандалами. Утром тела вынесли, и мы смогли выспаться. Следующей ночью вспыхнула массовая драка. Охранники не церемонились. Открыли люк и жахнули залпом по шевелящимся в темноте людям, не разбирая, кто из них прав, а кто виноват. Картечь демократична – она убивает всех подряд, несмотря на заслуги перед обществом.

   Сохранность «груза» никого не заботила. Команде было откровенно плевать, сколько человек сдохнет во время рейса. Иногда мне казалось, что это такая медленная казнь. Разве что охранники не били заключенных. Те и сами прекрасно справлялись, грызясь как пауки в банке.

   Путешествие затянулось. Пару раз трепало штормами, да так, что желудки можно было вешать на плечи. Наконец это закончилось, и мы прибыли в Анхело-де-Сорр… Распахнулись люки, и каторжан небольшими партиями начали выводить наверх. Сидящих в камерах вывели последними. Когда оказался на палубе, я даже зажмурился – уж слишком солнце было ярким. Рядом с планширом стоял боцман. Он положил руки на пояс и процедил, словно плюнул:

   – Ну что? Добро пожаловать в Анхело-де-Сорр! Чтоб вы здесь и сдохли, твари!

20

   Где-то в углу хрипел старик. Лет двадцати пяти. Почти беззубый и добела поседевший парень, некогда бывший студентом-медиком. Не знаю, за какие такие прегрешения он здесь оказался, но жить ему осталось недолго. Хорошо, если дотянет до рассвета. Два дня назад его избили караульные. Изрядно, надо сказать, порезвились. Разве что на грудной клетке не прыгали. За что? Убежал. Судя по рассказам старожилов, он бежит уже в восьмой раз, и каждый раз парня ловят, избивают и возвращают в этот пропахший болотной тиной барак. Достойное уважения упрямство, но, черт побери, быстрее бы он сдох! Эти хрипы и стоны раздражают не меньше насекомых, не дающих покоя ни днем ни ночью! Еще немного, и сам задушу этого студиоза!

   Я здесь уже два месяца. Неплохой результат, учитывая здешний климат и соседей по бараку. Анхело-де-Сорр… Место, как выяснилось, печально известное среди определенной публики. Как правило, сюда привозили тех, кто заслужил больше двадцати лет каторги или пожизненное заключение. Несмотря на эти обстоятельства, город был известен как один из самых удобных портов в Южной Америке. Удобное местоположение, большая и глубокая бухта. Хотелось бы сказать, что и люди здесь приветливые, но, как понимаете, это не совсем отвечает истине.

   Городу едва исполнилось полторы сотни лет, но его история была бурной. В летописях найдутся и описания сражений с англичанами, и набеги пиратов, несколько раз грабивших и сжигавших Анхело-де-Сорр дотла, и стычки с дикими племенами. Каторжный лагерь существовал сорок два года. Поначалу сюда ссылали провинившихся солдат, а потом стали присылать головорезов, которые попали в руки королевскому правосудию, но избежали свидания с виселицей.

   Около семи тысяч жителей, не считая гарнизона, окрестных ферм и рыбацких поселков. Почти тысяча каторжан, из которых полторы сотни находится на вольном поселении, пользуясь относительной свободой. В пределах побережья.

   Торговые представительства, лавки колониальных товаров и прочие заведения вроде верфи, лесопилок, монастыря и костела. Жара, стопроцентная влажность и провинциальная скука, заполняемая интригами и сплетнями. Архитектура не отличалась от множества других городов, которые были основаны испанцами: черепичные крыши и выбеленные стены домов. Не считая бедняцких лачуг, крытых пальмовыми листьями.

   Когда сюда доставили, нас провели через весь город. Каторга находилась в северной части, в пятистах метрах от городской заставы. В лагере сменили одежду и сняли кандалы. Ненадолго. Аккурат чтобы надеть новые – железный браслет с большим кольцом, который был намертво заклепан на запястье правой руки. Некоторым такое украшение еще и на лодыжку пристраивали… К моему удивлению, я тоже удостоился такой чести. Прибывших распределили по баракам. Меня отправили в первый, но перед этим черной краской прямо на рубашке намалевали круглое пятно. Хорошая мишень. Точно на спине, между лопатками. Как выяснилось, сквозь кольцо на браслете продевали длинную цепь, связывая узников при отправке на работу. Заключенным из первого барака такую цепь еще и на ноги подвешивали. Во избежание незапланированных променадов.

   Гиблое место. Около десяти деревянных бараков, здание администрации и, конечно, изолятор с двумя десятками карцеров для провинившихся. Единственное каменное здание на территории нашего лагеря. Не самое страшное наказание, хоть сидеть в каменном мешке даже и врагу не пожелаешь. Самое ужасное, когда виновного закапывали на плацу, да так, что над поверхностью оставалась только голова и шея. На несколько дней… Без воды и хлеба. Уже после первой ночи на лице не оставалось живого места – ночью приходили крысы и обгрызали несчастного. Смерть, как правило, наступала на второй или третий день.

   – Тебя зовут Серхио…

   – Вы совершенно правы, сеньор.

   Хесус Морено… На вид ему лет восемьдесят, но стоит приглядеться – и понимаешь, что для такого возраста у него слишком молодые глаза. Живым взгляд не назовешь, но в нем нет и старческой подслеповатости, за которой старики прячут воспоминания. Невысок ростом, худощав, двигался с некоторой ленцой и показной немощью. Не знаю почему, но он мне напоминал куклу, сплетенную из высохших водорослей. Длинные седые волосы, кожа от загара словно дубленая, и внимательные темные глаза…

   Он был самым старым обитателем этого лагеря, каким-то чудом выжившим в этом месте. Попал сюда около тридцати лет тому назад и давно мог выйти на поселение, но отказался и доживал век здесь, правя каторжным миром. Негласный правитель Анхело-де-Сорр. Судя по рассказам, даже здешний начальник не гнушался прислушаться к его советам. Меня позвали к Хесусу через три недели после прибытия. Пригласили, так сказать, на беседу.

   – Ты странный человек. Никогда не слышал, чтобы простому убийце оказывали такие почести…

   – Простите, сеньор, но я не понимаю, что именно вы подразумеваете под этими словами?

   – Внимание к твоей персоне… Кто-то очень влиятельный переживает за судьбу простого каторжанина Серхио Чатрова.

   Да, мою фамилию переиначили на испанский манер еще в Базалет-де-Энарьо, и Сергей Шатров превратился в Sergio Chatrov.

   – Если ты так опасен, то почему не повесили? Вместо этого тебя поселили в первом бараке, где живут беглецы, за спинами которых не один побег, но ты… – Хесус ткнул в меня пальцем, – никогда и ниоткуда не бегал. С другой стороны, ты не наивный юноша, попавший сюда по недоразумению. Я живу здесь уже давно и не люблю ситуаций, которые могут оказаться опасными для моего мира и моих людей.

   – От меня вам не будет вреда.

   – Разве я говорил про вред? – Он даже усмехнулся. – Ты мутный и непонятный парень, а от таких всегда ждешь чего-то необычного. Чего мне ждать от тебя?

   – Ничего плохого, сеньор. Я просто хочу выжить.

   – Выжить? Ты считаешь это жизнью? Здесь ее нет. Ты сгниешь заживо.

   – Все в руках Божьих.

   – Неужели ты веришь в Бога?

   – Иногда, сеньор, попадаешь в такие места, что лучше уж в него поверить…

   – Ты интересный малый. – Он немного помолчал, а потом кивнул. – Ступай и подумай. Я буду за тобой присматривать, Серхио…

   Старик был прав. Если я не сдохну в первые полгода, то превращусь в одного из здешних обитателей, которые тупо исполняют приказы, жрут вонючую баланду из гнилых овощей и развлекаются ловлей вшей. Жара, болезни, увечья. Смерть для них не событие, а привычный финал подобного существования.

   Если этих людей и можно чем-то увлечь, то приездом дамочки из благотворительного общества. Им даже женщина неинтересна – все равно не увидят. Будет достаточно заметить ее коляску, остановившуюся у дома начальника, чтобы обсасывать новость несколько дней.

   Бежать. Отсюда надо бежать! Чем скорее, тем лучше. Только как? Побег дело непростое, суеты не терпящее. Только бы поздно не было. Можно придумать множество достойных идей, ради которых я был обязан найти путь домой, но сейчас хотел лишь одного – выжить.

   Основная масса каторжан трудилась на заготовке древесины. Болота, змеи, насекомые и хищники, которых не всегда успевали подстрелить охранники. Вечная грязь, испарения и духота. Небольшую группу – около пятидесяти человек – выводили на работы в город. Уборка улиц, лесопилка, верфь… Попасть в число этих счастливчиков было трудно, а для меня и вовсе невозможно. Обитателей первого барака выводили на работу, стреножив по рукам и ногам, да и приглядывали за нами больше, чем за остальными. Цепи снимали только на время сна и работы. Желающих бежать из Анхело-де-Сорр было мало. Если не подстрелят в первый же день, то поймают окрестные жители. Если умудритесь убежать и от них, то останутся непроходимые леса, хищники, крокодилы и акулы. Это если попытаетесь украсть лодку и уплыть…

   Описывать быт – увольте. Полагаю, ваша фантазия без труда нарисует картинку всего увиденного. Каторга – она и есть каторга. Пару раз я ловил на себе любопытные взгляды. Им было интересно, что за птица прилетела из Старого Света. Нелюдимый, неразговорчивый… Такие всегда настораживают. Несколько раз со мной пытались заговорить местные стукачи, предлагая туманные возможности избавиться от оков. Я не стал слушать, и через некоторое время от меня отстали.

   В тот вечер мы возвращались с работы позже обычного. На одного из парней напал крокодил, которых полно в здешних реках, и выпустил ему кишки. Пока бедолага кричал, охранники бестолково шарахались по берегу, стараясь отогнать наглую и очень зубастую тварь. Потом, когда крики утихли, нам пришлось доставать изорванное тело. Точнее – то, что от него осталось. В лагерь вернулись уже в сумерках, едва волоча ноги от усталости. Над колонной висел стойкий запах здешних болот. Этой вони не перебивал даже запах океана, по берегу которого, спотыкаясь и увязая в песке, возвращались в лагерь. Звон цепей, ругань охранников, которые чистотой не отличались от нас, и усталость, превращавшая тело в жалко дрожащий студень. Ну и тело погибшего мужчины, которое пришлось нести, чтобы стражники могли отчитаться за количество заключенных.

   – Серхио, погоди немного…

   Обернувшись, я увидел того самого парня, который едва не довел меня до исступления. Студент-медик. Он не только не сдох, но, похоже, шел на поправку. Хрипел, харкал кровью, едва ковылял, но жил. Крепкий парень. Уважаю таких. Наверное, поэтому я ему и ответил. Мы шли медленно, так что можно было перекинуться парой слов.

   – Чего тебе нужно, hombre? [4 - Человек, парень (исп.).]

   – Не кричи. Хочу поговорить.

   – А я хочу пожрать и выспаться.

   – И все? – Парень попытался прищуриться, но с заплывшим глазом это выглядело слегка комично.

   Я пожал плечами и отвернулся. Он уже мне в спину коротко бросил:

   – Это важно.

   – Вечером поболтаем.

21

   – Ты не знаешь, куда бежать.

   – Что ты мелешь?

   – Меня зовут Роберто Феррейра Лара.

   – Серхио.

   Разговор, начатый во время возвращения в лагерь, продолжился рядом с бараком, куда мы вышли уже в сумерках. Это не запрещалось правилами и не грозило наказанием. На ночь к койкам приковывали лишь провинившихся. Рядом с нашим бараком находилось здание изолятора, откуда доносилась жалобная молитва, похожая на стон. Она была обращена к Богу, но вязла в темноте, даже не долетая до тюремной ограды. Воистину всеми забытое место.

   – Я восемь раз убегал из Анхело-де-Сорр, – сказал он.

   – Поздравляю. Если не забьют в следующий раз, то, может быть, доживешь и до десятой попытки. – Я покачал головой. – Может, ты и умеешь убегать, но бегать – нет.

   – Погоди, Серхио! Причиной неудач было одиночество, понимаешь! В одиночку отсюда не убежать. – Роберто схватил меня за рукав, но согнулся и закашлялся, оставляя на грязных ладонях капли крови.

   – Из тебя сейчас плохой напарник. Ты харкаешь кровью, а это плохой знак.

   – Я поправлюсь, увидишь!

   – За что тебя посадили? – спросил я.

   – Здесь не принято задавать подобных вопросов, – нахмурился Роберто.

   – Плевать, что здесь принято, а чего нет, – отрезал я. – Или отвечаешь, или расходимся, забыв про эту встречу.

   Он немного помолчал, пожевал разбитыми губами, а потом выдавил:

   – За убийство.

   – Здесь большая часть оказалась за дела подобного рода. Подробнее.

   – Ты умеешь давить, Серхио…

   – Не дай бог тебе увидеть, как умею давить. Так что перестань скалить беззубые десны и начинай каяться. Грехов не отпущу, но всем станет легче.

   – Я убил двух человек. Свою домашнюю хозяйку и… И ее малолетнюю дочь.

   – Как понимаю, это было сделано с особой жестокостью? Иначе бы ты здесь не оказался.

   – Ты не вправе судить…

   – Заткни свою пасть! Я задал вопрос.

   – Д-да.

   – Понятно… Жаль, что тебя не добили охранники, сеньор Роберто.

   – Ты не все знаешь! У меня просто не было иного выхода!

   – Неужели? Они что, на тебя напали? Грозились убить или изнасиловать?

   – Ты здесь тоже не просто так оказался! – огрызнулся он.

   – Я и не жалуюсь. Так что подбери слюни – смотреть противно. Чего тебе от меня нужно?

   – Хочешь убежать отсюда? – Роберто оглянулся по сторонам и зашептал: – Есть способ. Только не перебивай. Очень прошу! Послушай.

   – Слушаю…

   Он рассказывал торопливо и очень сбивчиво, словно боялся, что я развернусь и уйду. Шепелявил, хватал меня за руки и оглядывался. В общих чертах все было понятно. В плане побега я не нашел особых прорех. Роберто и правда успел изучить окрестности и порядки здешней охраны. Некоторые мелочи можно было и доработать, но в общем – вполне реальный план. Если повезет.

   – Лодка, значит… – пробормотал я. – Ты уверен, что это возможно? И почему, если это хороший способ, не воспользовался им в прошлый раз?

   – У меня бы не хватило сил спустить ее на воду. Ты свежий. Битый, но свежий. Вдвоем у нас точно получится. Потом уйдем вдоль побережья, на северо-запад, где много дикарских поселений! Там можно отсидеться! Они не выдадут!

   – Откуда такая уверенность?

   – Они ненавидят испанцев.

   – Куда потом?

   – Потом можем перебраться в Северную Америку. Там правят англичане и не так сложно затеряться. Работать, получить документы. Понимаешь? Это свобода!

   Свобода… Я поморщился и покачал головой. Если на севере заправляют британцы, то про нее можно забыть, как про дурной сон. Недаром в Америку привозят рабов. Сомневаюсь, что их кожа черного цвета. В этом мире, как понимаю, войной за независимость и не пахло. Как и Гражданской войной между Севером и Югом, но это уже отдельная тема. Никак с рабами не связанная. Плевать Север хотел на права чернокожих. Они дрались за другие идеалы. Люди гибли за металл.

   – Ты так наивен, Роберто, что просто удивительно. Ты ведь был медиком? Недоучился? Как бы ни случилось, Северная Америка меня не привлекает. Сидеть до скончания века в Анхело-де-Сорр тоже не хочется. Согласен подумать про побег, но не больше.

   – Хорошо, что ты предлагаешь? Куда нам податься?

   – Отсидимся среди туземцев, если это и правда возможно, а потом разойдемся в разные стороны.

   – У тебя есть какой-то план? Вдвоем нам будет легче!

   – Иди ты к дьяволу, Роберто Феррейра Лара. Здесь каждый отвечает только за себя. Или так, или никак.

   – Скажи, – сверкнул он глазами и схватил меня на рукав, – ты ведь меня не бросишь на половине пути?

   – Не имею такой дурной привычки. Пошли спать. Завтра нас ждут болота с крокодилами, которые не любят медлительных. Или – наоборот, любят? Как бы то ни было, я хочу выспаться…

   На подготовку побега ушло больше месяца. Увы, требовалось запасти хоть немного сухарей и какое-нибудь оружие. Хотя бы нож. Я бы и от ружья не отказался, но с этим было сложнее, а класть рядами охранников не хотелось. Лишний и ненужный риск. Уходить надо тихо. Без лишних свидетелей. Даже мертвых.

   Дата побега была приурочена к одному местному празднику, да и Роберто надо немного оклематься и прийти в себя. Тащить парня на себе, рискуя получить пулю в спину, не самый лучший способ вырваться на свободу.

   Никогда не думал, что так сложно беречь хлеб, который нам выдавали вместе с баландой. Особенно когда постоянно хотелось жрать. Иногда удавалось набрать немного асаи – темно-фиолетовых ягод, растущих на пальме. Они слегка напоминали виноград, но этим желудок не набьешь. Ну и белые личинки, которых собирали под корой деревьев. Не самая приятная еда, но лучше чем ничего. Многие каторжане, особенно из числа новеньких, жрали разных гусениц, что зачастую приводило к отравлениям и даже смерти. Если мы хорошо работали, то при возвращении нас вели вдоль берега, где можно было найти несколько невскрытых ракушек или мелких крабов. Только эти деликатесы доставались тем, кто шел в первых рядах.

   В лагере, как и везде в подобных заведениях, процветал черный рынок, где можно было купить все что угодно. Были бы деньги. У некоторых каторжан были богатые родственники, не отказавшиеся от этих несчастных. Хотя… Какие они несчастные? Невиновных здесь не держали. Достаточно посмотреть на лица здешних обитателей, чтобы разувериться в доброте и порядочности этих «тварей Господних». Так нас называл священник, посещавший бараки несколько раз в месяц. Он, размахивая крестом, семенил по узкому проходу между нашими койками и быстро уходил в следующий барак, дабы нести слово Божье… Брезгливо морщась и закрывая нос кружевным платочком.

   Даже не знаю – зачем он здесь появлялся? Исполнял свой «священный» долг? Играл перед прихожанками, поджидавшими его снаружи тюремных стен? Видел однажды эту веселую компанию… Тучные матроны, проливающие слезы радости и восторгавшиеся святым отцом, который не забывал «о падших и заблудших». Падре проходил к экипажу, благословляя женщин с таким видом, словно собирался взойти на Голгофу. Вы почувствовали в моих словах злость? Ненависть? Боже упаси. Описываю события, которые видел собственными глазами, только и всего. В таких заведениях нельзя позволять себе что-то чувствовать. Слишком дорогое и опасное удовольствие.

   – Осталось восемь дней, – сказал Роберто, когда начался короткий полуденный отдых. Он впился зубами в маленький кусочек хлеба. Вторую часть пайки спрятал в своих бездонных лохмотьях, чтобы высушить и сделать еще один сухарь.

   Охранники уселись под навесом, сделанным из жердей и пальмовых листьев, а мы остались на небольшом пятачке вчерашней вырубки. На этом участке нас было около сорока человек. Мы бы с легкостью могли напасть на охрану, завладеть оружием и скрыться, прежде чем это станет известно в городе, но решительных здесь немного. Часть каторжан подрабатывала стукачами, получая за это лишний кусок хлебной лепешки, а другая смирилась со своей участью и мечтала лишь о возвращении в барак, чтобы свалиться на койку и забыться чутким, звериным сном. Может быть, им снилось что-нибудь хорошее вроде большого куска жареного мяса или бутылки вина. На большее фантазии не хватало.

   – Это хорошо, – кивнул я и откинулся на срубленные бревна.

   Надо бы покопаться под корой и собрать личинки, чтобы совсем не отощать, но сил уже не было. День выдался очень жарким, а вода, принесенная из лагеря, уже закончилась. Пить воду из болота – не лучший способ выжить. Быстро подхватишь какую-нибудь заразу и отправишься на корм акулам. Мартин Вильяр – таможенник из Базалет-де-Энарьо – оказался прав. Здесь и правда не было кладбища. Умерших каторжан вывозили на лодке в океан и бросали в воду, где уже кружили темные тени. Охранник сталкивал тело в воду – и все, завтрак для акул подан! Надеюсь, вам понравилось? Приплывайте завтра утром – получите еще одну порцию. Ночью все равно кто-нибудь сдохнет.

   – Ты готов, Серхио?

   – Всегда готов. Как пионер, мать его.

   – При чем здсь эти солдаты? – не понял он.

   – Забудь, – отмахнулся я, но Роберто не унимался:

   – Я поговорил с парнем, работающим на здешней верфи.

   – Зачем?

   – Он может достать несколько гвоздей, но просит за них изрядную цену.

   – Сколько?

   – Двадцать сухарей. Целых.

   – Они что, золотые?

   – Серхио, ты знаешь, чем он рискует.

   Роберто прав. Если парня застукают с таким товаром, то недельный отдых в карцере ему обеспечен. В лучшем случае. В худшем – прибьют ладони к столбам на тюремной площади и оставят на целые сутки. Найденными гвоздями и прибьют.

   Столбы использовались для порки. Руки привязывали к железным кольцам, вбитым на высоте поднятых рук, и пороли. Были в этих экзекуциях некоторые тонкости, но описывать их не стану, чтобы уж совсем вас не расстраивать.

   – Знаю, но мы ведь можем немного поторговаться? Кстати, какого размера эти гвозди?

   Он раздвинул пальцы. Хм… Около двадцати сантиметров. Хороший гвоздик. Из такого, на всякий случай, можно сделать неплохую заточку.

   – Обломок какой-нибудь железной полосы он не может достать?

   – Серхио… – Он покачал головой. – Это очень дорого. Без тридцати, а то и сорока сухарей он и говорить не будет.

   – Понимаешь, Роберто, заточенный гвоздь пользы не принесет. В лесу нам понадобится инструмент, а не оружие. Если мне надо будет кого-нибудь убить, то я возьму деревянный колышек, которых на вырубке предостаточно. Даром. На одного-двух такой заточки вполне хватит. Отдавать за это двадцать сухарей… – хмыкнул я. – Неразумно.

   – Я платил и больше, – не унимался парень.

   – И что, ты ими пользовался, гвоздями этими? Или тебя успокаивал сам факт обладания куском острого железа? Убил хотя бы одно животное или рыбу?

   – Нет, – признался он. – Если мне и попадалась какая-нибудь живность, то резал куском раковины, подобранной на побережье.

   – Вот и я про что. Так что забудь про свой бизнес и дай немного отдохнуть. И еще…

   – Что?

   – Ты опытный человек, Роберто. Чем меньше людей знают о наших планах, тем больше у нас шансов выбраться на свободу.