Бертран и Лола Барбера Анжелик
– Значит, все в порядке. Если появятся вопросы, я рядом.
Дверь закрылась бесшумно, и Бертран подставил под ручку стул, сел на кровать и взял ледяные пальцы Лолы в ладони. Лицо ее в свете неоновой лампы казалось мертвенно-бледным и осунувшимся.
– У меня всего несколько минут, я должен успеть рассказать. Секретарша задавала вопросы, чтобы заполнить досье и карту, пришлось достать из твоей сумки свидетельство о браке. – Он улыбнулся. – Звонить буду по этому телефону. – Бертран постучал пальцем по стоящему на тумбочке белому аппарату.
– 06……… Я знаю твой номер наизусть.
Бертран наклонился, поцеловал ее в губы, шепнул едва слышно:
– Я сообщил Франку.
Лола напряглась, и он ободряюще засмеялся.
– Секретарша спросила, знаю ли я твоего мужа, я снова порылся в твоей сумке и нашел визитку. Пойми, родная, я не мог поступить иначе.
Лола кивнула.
– Я попал на помощницу Франка, она сразу все ему передала, и он перезвонил. Я назвался коллегой из Air France, объяснил, что тебя сейчас осматривают. Твой муж вот-вот будет.
Лола хотела было сказать, что, возможно, не была беременна тогда, в Москве, но вспомнила строгий голос Конрада Шмидта: «Никаких волнений!» – подумала о детях и молча обвила шею Бертрана руками.
– Как же мне нужна твоя любовь…
Хлопнула дверь. «Люблю тебя, Лола». Послышались торопливые шаги.
– Я могу перенести Африку и остаться.
– Нет. Езжай и возвращайся поскорее.
Они смотрели друг на друга и словно парили в воздухе. Вместе.
Кто-то подошел к двери, остановился.
– Буду звонить каждый день.
Ручка задергалась. Бертран поцеловал Лолу и встал, она удержала его за руку.
– Мы упустили наш шанс…
Он не понял, утверждение это или вопрос.
В дверь постучали.
– Не смей так говорить! – воскликнул он, очень надеясь, что его голос прозвучал убедительно.
На сей раз стучали дольше и раздраженней. Бертран открыл, извинился, и спокойный, как удав, санитар вкатил Лолину соседку. Следом появилась Летиция и начала что-то делать, вполголоса разговаривая с женщиной. В тот момент, когда на пороге появился Франк, медсестра попросила «посторонних удалиться», мужчины столкнулись в дверях, и оба вышли в коридор. Франк едва успел махнуть Лоле рукой, прислонился к стене и посмотрел вслед парню в джинсах и широкой вельветовой куртке темно-коричневого цвета, медленно удалявшемуся по коридору. Он шел нога за ногу, понурив голову, опустив плечи. «Ему, наверное, очень тяжело», – подумал Франк. Он никогда не узнает, что угадал, а Бертран, свернув за угол, обессиленно приткнулся к стене.
У обоих ноги были ватными от страха. Оба смертельно устали и чувствовали боль Лолы как свою.
Три измученных человека.
Даже стенам хотелось плакать, а ведь они столько видели и слышали, что им давно пора было привыкнуть. У стен нашлось бы дело повеселее, чем служить «подпоркой», они и хотели бы ответить на вопрос, терзавший двух взрослых мужиков, но для начала тем следовало его задать, а они только шептали и шептали: «Это из-за меня?» – «Это из-за меня?» – «Это из-за меня?» – «Это из-за меня?» – «Это из-за меня?» – «Это из-за меня?» Так свистит и завывает на пороге ночи злой осенний ветер.
Больничные стены не могли помешать ему подкрасться к кровати в палате 2204, и он огорчил сердце Лолы.
8
Франк выслушал жену и подробно расспросил доктора Шмидта, когда тот заглянул узнать, как чувствует себя его пациентка. Лола так устала, что заснула во время разговора. Врач изучил результат анализа, эхокардиографию и допплер.
– Она такая бледная…
– Мы будем очень внимательно наблюдать за вашей женой и детьми. Я сказал ей, что у нас лучшее в Европе неонатальное отделение, и это не похвальба, а чистая правда!
Мужчины переглянулись. Франк не спросил, каковы риски для Лолы и детей, потому что кудрявый седой врач успокоил его без слов. Он был позитивен и твердо намерен склонить судьбу на «правильную» сторону, чем сразу понравился инженеру. «Он добрый, я чувствую…»
Всю дорогу до дома будущий отец пытался ни о чем не думать и повторял, как мантру: «…он добрый». Он кружил по квартире, складывал в сумку пижаму Лолы, белье, свитера, футболки, носки и вдруг наткнулся взглядом на гору разобранных коробок. Может, она перетрудилась? Неужели ей до такой степени здесь не нравится? Франк подавил неприятное чувство, чтобы, не дай бог, не передать его Лоле. Где твои книги?
Он взял туалетные принадлежности, косметику решил не брать и тут же передумал. Она будет недовольна. Черт, салфетки забыл. Что еще? Франк замер в центре белой гостиной, предчувствуя, что эту зиму проведет в одиночестве, в «компании» работы.
Тихий внутренний голос твердил: «Вы переехали в Германию, чтобы ты довел до ума свое изобретение, эгоизм тут ни при чем…» Инженер захлопнул дверь и сбежал вниз по лестнице.
Бертран безостановочно ходил по залу прилетов, где только сегодня утром они с Лолой наконец обнялись. Он смотрел в скучный серый пол и видел ее полные слез глаза и струйку темной крови на ноге. Как поступить – остаться и навестить ее завтра в больнице? Но проникнуть туда можно будет не раньше двух дня. А если он столкнется с Франком? А вдруг, увидев меня, она разнервничается и ей станет хуже?
Последняя мысль подтолкнула Бертрана к стойке регистрации. Когда он летел во Франкфурт из Парижа, боялся, что Лола передумает и не придет на свидание, а в эту секунду его мучило кое-что пострашнее. Лола может не только потерять детей, но и умереть от потери крови.
В детстве Бертран старался не слушать «больничные» истории матери, но запомнил все в деталях, и теперь знание убивало его.
9
В понедельник, ровно в десять, Франк второй раз за утро позвонил в больницу и услышал от Лолы, что ночь была трудная – из-за судорог и повышенной тревожности. К ней приходил доктор Шмидт.
– Не думаю, что меня отпустят…
– Ясно. Говори, что привезти из одежды. Я заскочу часов в двенадцать.
– Не забудь зарядку для телефона.
– Это запрещено, дорогая. Нужно соблюдать…
– Это чистый идиотизм! Я не могу звонить, мне нельзя покидать палату и уходить с этажа. Хорошо хоть музыку не запрещают слушать!
Франк сдержался, не стал спорить и спросил:
– Хочешь чего-нибудь вкусненького?
Лола посмотрела на соседку – та замкнулась в тяжелом молчании и уже два часа разглядывала ногти – и неслышно вздохнула, продолжая слушать голос мужа.
– У нас родятся изумительные, лучшие дети на свете, дорогая! Ты выдержишь. Слышишь? Ты сильная, ты все сможешь. – Франк изображал бодряка и старался быть очень убедительным.
Я и сама-то не очень знаю, на что способна. «Трусость» выплыла из дремы и неслышно зазмеилась по голубым стенам палаты 2204. Лола закрыла глаза и почему-то потребовала свое вязание. «Хочу закончить ирландский жакет». Франк бурно обрадовался.
– Отличная идея! Где оно лежит?
Лола задумалась.
– В одной из последних неразобранных коробок.
– Как ты ее подписала?
– НМ-нь – несрочная мутотень.
Коробки с пометкой НМ-нь обнаружились у стены в коридоре. Франк плюнул на обед, вернулся домой и пересчитал их. Семь. Откуда берется все это ненужное барахло? В памяти мелькнул образ бабушкиного подвала. Франк встряхнул головой. Никаких негативных волн. Осмотр и отбор. В седьмой по счету коробке отыскались наконец упакованные в папиросную бумагу мотки чистой ирландской шерсти цвета вайснатур. Под ними лежали спицы разных размеров и страница из журнала со схемой и фотографиями модели в готовом изделии. Девушка чем-то напоминала Эльзу. В самом низу лежала недовязанная спинка – Лола начала ее летним вечером, сидя в шезлонге в саду родительского дома в Безансоне. Она была в черных шортах, мама морочила ей голову всякими глупостями.
Франк сбежал по лестнице, примчался в клинику, но пакет пришлось оставить на стойке дежурной медсестры. Церберша наотрез отказалась пропустить его, только твердила: Nein. Nein. Nein, – и стучала пальцем по циферблату часов.
В 15.00 Лола позвонила сказать спасибо, и Франк ответил:
– Хочу такой же, но мужской.
– Заказывай шерсть.
– Какого цвета?
– Выбери сам.
Он не ответил, и Лола мгновенно напряглась. Когда Франк общался с Лолой на расстоянии, она превращалась в другую женщину, которая другим голосом вела беседу с другим мужчиной своей жизни.
Соседка не расслышала этой разницы, когда Лола позвонила Бертрану, да она вообще ничего бы не заметила и не ответила бы на оклик. Нет, Астрид Клейн не была глухой и понимала французский язык, но природа лишила ее способности различать полутона и нюансы.
Астрид не казалась ни идиоткой, ни робкой деревенщиной. У нее было высшее образование, она занимала высокий пост в какой-то администрации (Лола так и не разобралась, в какой именно). Если бы Лолу попросили сравнить Астрид с дорожной машиной, она выбрала бы дорожный каток, один из тех «равнодушных» мастодонтов, что ровняют автобаны.
Взгляд молодой женщины оживал только при виде десертов. Лола их не ела и оставляла на подносе, что выглядело как предложение угоститься. Голос она перестала понижать, поняв, что Астрид пребывает в параллельной вселенной и ей нет дела до других.
– Нет, вставать не разрешили, но мне лучше.
– Слава богу…
– А ты как? Все получается?
– С фотографиями – да. А проклятый текст на три тысячи слов, который… Я застопорился.
– Где?
– Застрял в начале пути. К востоку от Москвы… Сижу в кабинете за компьютером.
Накануне Бертран описал Лоле свой стол – белый, узкий, очень длинный и без ящиков. «Я катаюсь вдоль него и легко нахожу нужное в моих «завалах». У меня безупречная визуальная память, – похвастался он. – А у тебя?»
Вчера она не успела ответить – в палату вошел врач. Теперь, ясно представив себе Бертрана в офисном кресле на колесиках, она произнесла серьезным, не допускающим возражений тоном:
– По-моему, я знаю, в чем проблема, но скажи сам, сейчас же.
– Хочу тебя видеть. Так сильно, что внутри все дрожит. Но… Только не смейся. Боюсь навредить. Вдруг я вернусь, а кровотечение усилится? – Он помолчал. – Появлюсь, когда ты поправишься.
– У меня в голове те же мысли, – с тяжелым вздохом призналась Лола и добавила голосом, прозвучавшим, как музыка:
– Все равно ничего бы не вышло – вечером приезжают родители Франка.
– Надеюсь, на много дней. – Бертран улыбнулся.
– Боюсь, что да.
– Они на пенсии?
– Нет, но своим временем распоряжаются и купят все, что я уже вряд ли успею.
– Пусть бабушка с дедушкой понаслаждаются, – с нежной иронией сказал Бертран. Он понимал, как сильно она нуждается в утешении и поддержке, чтобы не чувствовать себя «никчемной неудачницей». – Забудь обо всем, кроме детей, теперь важно только их здоровье.
– Тогда поговори со мной о чем-нибудь красивом – немедленно, а то заплачу!
– Твое красное платье, – мгновенно отреагировал он. – Не в шкафу на вешалке. В метро. Ты держалась правой рукой за верхний поручень и притворялась, что не видишь моего отражения в стекле, и платье тянулось вверх, как живое. Чуть-чуть. Жалко, что я был без камеры, мог бы поймать твой взгляд и присвоить его, ведь ты думала обо мне.
– Верно, о, «мастер сладких речей». И…
Дверь открылась.
– Что – и? – переспросил Бертран, понизив голос.
– И это было очень красиво.
– Конечно, очень. Еще как красиво. Просто сумас-ш-ш-ш-едшая красота! – передразнил Бертран и тут услышал в трубке посторонние шумы.
– Это каталка громыхает?
– Меня повезут на внутриутробную эхокардиографию. Надолго.
– Удачи и счастливого пути.
Лола положила трубку. Последняя фраза далась ей нелегко, и Бертран это почувствовал. Он нервно ходил по комнате, закладывал руки за голову, совал в карманы, дергал себя за волосы и на каждом шагу выговаривал новое слово: УЗИ, допплер, текст, кровь… Моя поездка. Много недель в разлуке с ней… «Я нуждаюсь в твоей любви». Он вернулся к столу. Я тоже, Лола. «На востоке Москвы…» Три тысячи слов. И что мне с ними делать? Сложить во фразы и объяснить, что я люблю эту женщину, что никогда даже близко ничего подобного не чувствовал и не знал, что такое бывает? Я же не дебил какой-нибудь! Но это именно то, от чего я убегал, и то, чего я так хочу сейчас… Хочу слушать ее голос, когда она говорит со мной. Господи, как же страшно она закричала! А потом упала, и кровь потекла по ногам… Лола ни словом его не упрекнула, но из-за чего-то же случилась отслойка! В тот самый момент, когда я был рядом…
Эта кровь на ногах… Даже если Лола ничего не сказала, не винила его, что стало причиной? Почему, когда я был там?
Бертран подошел к окну. Этажом выше его мать ходила по кухне, открывала и закрывала дверцы шкафов. Она попробовала подбодрить сына, когда тот вернулся из Франкфурта в состоянии черной тоски и тревоги. Приводила примеры «чудес», и Бертран записывал, чтобы потом пересказать Лоле.
Флоранс уверяла, что «подобные вещи случались, случаются и будут случаться», Бертран верил сам и убеждал Лолу: «Все наладится…» Он без конца думал об этом в Париже, и перед лифтом, и в кровати, но так и не выговорил проклятую правду… Это МОЯ вина.
Родители Франка прибыли во Франкфурт, чтобы купить коляску, кроватку, пеленки…
Бертран повернулся спиной к окну. С жизнью не поспоришь. Лола должна преодолеть трудности с минимальными потерями, а он должен зарабатывать на жизнь. Абсолютный приоритет. Нужно идти вперед, нужно трудиться.
Бертран написал два параграфа. Четыреста двенадцать слов. И остался доволен.
10
В течение дня Бертран так и не поговорил с Лолой, но дозвонился в Германию после деловой встречи на Монпарнасе. Стоял на тротуаре авеню дю Мэн и задавал вопросы. Со вчерашнего дня ничего не изменилось, она чувствовла себя хорошо. «Твои родственники там?» – «Постарайся завтра позвонить пораньше!» – «Целую, целую, целую…» – «И я…»
«Локаторы» Астрид не улавливали перемен в интонациях Лолы. Зато у ее свекрови только что уши назад не отгибались от любопытства, хотя она вроде бы увлеклась разговором с молодой немкой. Мари-Анж Милан не была ни бесчувственной, ни глупой, что бы там ни придумывала королева-бабушка. Мари-Анж, косметолог по призванию, любила делать красивыми других женщин и преуспевала, потому что умела слушать. Даже нескольких человек сразу. И сейчас она уловила весь разговор мужа с невесткой. Конечно, если бы его предприятие в свое время дало ему шанс «отличиться», он бы его не упустил. Как сейчас Франк…
– …тем более что я, как и ты, свободно говорю по-немецки и люблю картошку.
– Слишком сильно, – вмешалась Мари-Анж. – Кто звонил, Лола?
– Подруга. Диана. Хочет меня навестить.
– Она была на свадьбе? – не отставала свекровь.
– Только на ужине. Опоздала на поезд и не успела в мэрию.
– Вспомнила, на ней было красивое ярко-зеленое платье.
– Хорошенькая! – подхватил свекор Лолы. – И пухленькая – как я.
– Она стюардесса?
– Нет. Адвокат по финансовым делам.
– А ты почему не пошла в юристы?
– Трудный вопрос…
Разговор затягивался. Лола отвечала коротко и осторожно, не поднимая глаз от вязания. К счастью, Астрид решила «выдать» все, что могла сказать по-французски, и с улыбкой заметила, что «все-таки вязание – глуповатое занятие, старомодное и нехудожественное». Лола взглянула ей в глаза и спросила:
– Вы рисуете? Пишете маслом?
– Зачем мне заниматься живописью?
Мари-Анж и Лола в кои веки раз понимающе переглянулись, но тут появилась медсестра: обеим пациенткам пора было отправляться на допплер. Когда они вернулись в палату, супругов Милан уже не было.
– Симпатичные люди… – высказалась Астрид.
– Очень.
– И помогают больше, чем твоя мать.
– У них больше свободного времени, – сухо бросила Лола.
– Я все приготовила и купила заранее, потому что у меня почти сразу начались осложнения, – призналась Астрид, созерцая свой живот. – Я знала, что придется скучать здесь.
Лола взяла спицы. Во всяком случае, в одном Конрад Шмидт оказался прав. Компания ей полезна, есть с кем поговорить, сравнить, посетовать, отвести душу, хотя время все равно тянется невыносимо медленно. А с Бертраном летит, как сволочь, словно его подгоняют. За два дня она услышала от него всего три слова: «На востоке Москвы…» Мне мало! Хочу еще. Хочу моих детей. На руках, обоих. У вас хорошее, сильное сердце. Отличная новость. В кровотечении нет вашей вины. Так сказал Конрад.
Мама, а ты почему молчишь? Почему не приезжаешь? Боишься, что вернутся прежние ужасы?
11
– Насколько большой? – решила уточнить Лола.
Накануне утром ее мать с огорчением сообщила, что еще долго не сможет приехать: Эльза шла по коридору, «нос к носу» столкнулась с большим коричневым пауком, и у нее случился приступ паники.
– От лапы до лапы – сантиметров шесть. Холодает, вот они и лезут в дом. Твоя сестра будет некоторое время избегать этого маршрута, из-за того что я прошляпила шестинога! – Жеральдина попыталась пошутить.
Лола знала, что мать умалчивает о другой причине плохого настроения. Что навело ее на эту мысль? Намек на иронию в голосе Жеральдины, «ложка» смирения, «ковшик» могло-быть-хуже, «щепотка» все-как-всегда. И недавно появившаяся «добавка» – боязнь больниц.
– Приезжай, как получится.
– Я – плохая мать.
– Перестань, у меня отбоя нет от посетителей!
– Как детки?
– Они шевелятся, я теряю кровь, но каждый вырос на миллиметр.
Не дожидаясь следующей реплики матери, Лола спросила, чем сейчас занята сестра. Жеральдина ответила тоном «ты-изумительная-дочь»:
– Витает в яблоках…
Лола наконец-то улыбнулась: да, это ее сестра умеет!
– Протирает восемь желтых и красных ранеток, которые сорвала с дерева.
Лола представила, как полотенце в бело-зеленую клетку порхает по фруктам, как Эльза ставит их на кромку стойки напротив стола, где уже приготовлен нож, лежащий строго горизонтально. Ни одна долька не пропадет. Не будет и ни одной лишней, ее сестра – волшебница по части мер, весов и объемов. Она никогда не ошибается с ингредиентами. У Лолы едва слюнки не потекли, и она попросила Франка купить пирог. Он принес два и, пока резал, смешно описывал технические трудности, с которыми столкнулся, собирая первую колыбельку.
– Халтурщики-изготовители просверлили некоторые отверстия слишком низко. Ничего, со второй дело пойдет в десять раз быстрее. Я проверил, все о’кей.
Франк улыбался, родители умилялись, глядя, как их «мальчик» учится быть папашей, и у Лолы перехватило горло. Она «располовинивает» их пару у него под носом и ничего не может изменить. Не хочу возвращаться в эту квартиру. Не хочу, чтобы ты приезжала, мама. Боюсь, ты сразу все поймешь.
12
Доктор Шмидт не сделал никакого открытия, прочитав медкарту Лолы (собственно говоря, он не особо настаивал на ознакомлении с выводами французских коллег, но раз уж Франк утрудился…). Картина смазанная, анализы были сделаны не в тот момент, когда следовало. Шмидт подставил Лоле руку калачиком и проводил до палаты: «Моцион, душенька, не забывайте про моцион!» Улыбка у него была совершенно умиротворенная.
– Я не сомневаюсь, что неоплодотворенная яйцеклетка отделилась, создав разрыв, который мы имеем.
Как всегда, ни слова о рисках, только восхищение жизненной силой «младенцев, которые подрастают медленно, но верно».
Он помог пациентке устроиться на кровати, она улыбнулась, но тревоги и сожаления нахлынули с новой силой.
Все было бы совсем иначе, если бы…
И Бертран позвонил. Сказал, что должен на несколько дней съездить в Шамони…
– …буду делать городской репортаж, сниму Монблан с вертолета, чтобы потрафить отцу – он отрекомендовал меня одному приятелю мэра. Заплатят хорошие деньги.
– Рада за тебя.
Бертран мгновенно уловил маленькое нечто в ее голосе – досаду / огорчение / боль? Кровотечение так и не остановилось?
– Не болит. Остановилось.
– К тебе кто-то пришел?
– Нет… – Лола бросила взгляд на соседку – Астрид в наушниках смотрела телевикторину.
Бертран в двух словах объяснил, что его отец – заядлый велосипедист и у него обширные знакомства.
– Ты в детстве катался вместе с ним?
– Редко. А Ксавье и того реже.
Мысль об отце скользнула по поверхности сознания, не причинив боли.
– Все в порядке? – спросил Бертран.
– Пообещай как-нибудь с ним прокатиться.
– Даю слово. Что с тобой, Лола?
Она не ответила. Бертран присел на край кровати. Астрид была поглощена передачей и не обращала на них внимания.
– Ты чего-то недоговариваешь! – срывающимся от страха голосом сказал он. – Не хочешь больше меня видеть?
– Хочу.
Она не убедила Бертрана.
– Я чувствую, есть что-то еще. Признавайся, не терзай мне душу!
– У меня кровотечение из-за отделившейся неоплодотворенной яйцеклетки. Тогда, в Москве, я не была беременна. Близнецы зачаты 7 июня. Они слишком маленькие.
– Но тест был положительный, я сам видел!
Бертран облегченно вздохнул – дело не в нем.
Она откинула назад волосы.
– Конечно. Правильно. Я… теряю голову.
– Ничего ты не теряешь. Что говорит доктор?
Лола начала объяснять, он слушал очень внимательно и пришел к выводу, что антропометрия вовсе не ужасающая, но ничего не сказал. Не признаваться же, что проконсультировался с братом и матерью и взял на вооружение лозунг доктора Шмидта «Никаких стрессов!». С Лолой Бертран беседовал только «о красивом». Ни слова о больницах, медицине и цифрах!
– Будем считать, что произошла механическая «поломка», – беспечным тоном произнес он.
– И мы ни при чем, – эхом откликнулась Лола.
Бертран прилег на кровать. Закрыл глаза.
– Ни сном ни духом. Дела поправятся, Лола.
– Уверен?
– Да.
Он услышал, как она улыбается.
– Когда едешь в Шамони?
– Завтра. Постараюсь успокоиться и работать в темпе, а когда вернусь, застану тебя здоровой.
– Я тоже на это надеюсь.
– Вернусь и прибегу тебя поцеловать.
– Ладно…
Бертран уехал слегка успокоенным. Погода в Шамони капризничала, было облачно, но он сделал хорошие портреты тренеров и инструкторов-проводников. Солнцу надоело играть в прятки – «Ну ладно, пора в путь!». Лола довязала спинку жакета и преодолела трудности с воротником. На два дня приезжала Наташа.
Лола показала ей свой «полуфабрикат», модель в журнале, и Наташа пришла в восторг: «Эта девица – просто копия Эльзы!» Астрид повернула голову, взглянула и продолжила «пересчет пальцев». Наташа надулась, «показала» немке спину, сдвинула брови и объявила – громко и четко, – что мечтает получить точно такой же жакет и даже такого же цвета.
И тут позвонил Бертран…
Лола ответила «официально», как дома, на улице Эктор. Он сразу сориентировался: «Вас беспокоят из больницы в Ланьи, мы хотим узнать, намерена ли мадам Милан рожать во Франции».
Мастерская ложь, подумала Лола. Он что, врун? За все время знакомства ей ни разу не пришло в голову задать Бертрану вопрос, встречался ли он с кем-нибудь еще. Лола воспринимала себя и Бертрана как единое целое. Сейчас их связывают разговоры по телефону. Слова. Простое счастье – знать, что можно в любой момент связаться с любимым человеком. Они больше не заблудившиеся одиночки. Каждый нашел другого, и это чудо. Лола больше ни о чем не думала. Все, чего она хотела, было связано с детьми, которые подрастали, но медленно, очень медленно. Нужно быть совсем уж скудоумной, чтобы успокаиваться, беда пока не миновала.
Когда будущая мать в энный раз оказалась в кабинете доктора Шмидта, она собралась с духом и попросила, надеясь не сорваться в плач:
– Скажите – только честно! – они сильно отстают в развитии?
– Кривая их роста идет вверх, – улыбнулся врач, – чего я и добиваюсь.
– Я долго буду истекать черной кровью, как дракон, поверженный рыцарем?
– Они резвятся, как счастливые личинки, и вы должны как можно дольше удерживать их в теплом гнездышке.
Лоле захотелось схватить Конрада Шмидта за лацканы безупречно-белого халата и вытрясти из него правду, но веселый внутренний голос (совсем как у Эльзы!) подсказал, что «верные» ответы уже даны.
Ее дети регулярно толкались, и она даже различала «парный конферанс» и «сольники» близнецов. Люблю, когда вы двигаетесь. Давайте, шевелитесь хоть все время. Я знаю наизусть ваши размеры и профили, но пол пусть останется тайной. Согласны? Вы хорошо уживаетесь друг с другом?
– Слушай, Астрид, не смотри на меня такими глазами, а то заставлю съесть моток шерсти.
Читать бесплатно другие книги:
