Бертран и Лола Барбера Анжелик
– А что, в Париже считается высшим шиком щелкать спицами?
– Ты не интересуешься модой?
– Работа отнимает почти все время, так что сил на хобби не остается. – Немка натянуто улыбнулась и уточнила: – Предпочитаю «костюмный» стиль, так проще.
– Костюм-и-лодочки или костюм la «Анжела – портной для Тома»?[35]
– Такой пухлый жакет, как твой, верхом элегантности не назовешь. – Лоле показалось, что немка разозлилась.
– Зависит от того, как носить и куда надевать.
– Если с сапогами и шелковым бельем на сеновал, получится жуть как сексуально.
– Не согласна. Сексуальность и элегантность – это нечто иное.
– Все вы, француженки, придиры.
– А вы, немки…
– Отвратительны! – Астрид не дала Лоле договорить, но тон сменила на дружелюбно-насмешливый. – Я вот лежу тут, прикованная к кровати, смертельно скучаю и стрессую, вместо того чтобы слушаться врачей и рас-слаб-лять-ся. Эти… дети не желают ни расти, ни набирать вес.
Они смотрели друг на друга без улыбки. Лоле не хотелось говорить о себе, и она просто слушала.
– Я ни к одному рукоделью не приспособлена, – посетовала Астрид.
– Да и я не мастерица, просто считаю и вяжу ряд за рядом, это помогает не думать.
– Правда помогает? – оживилась собеседница Лолы.
– Ничего лучше я не нашла.
Конец откровениям. Мое вязание – спасательный круг. Раз петля, два петля… и никаких мыслей – на время. Час наплывал на час, а малыши между тем подрастали. На следующее утро Астрид скоропостижно полюбила судоку и начала заполнять клетки разноцветными фломастерами.
– Здорово красиво получается, – прокомментировала Лола.
– Моя живопись. Думаю устроить персональную выставку.
Молодая женщина представила, как Бертран летит на лыжах по заснеженному, залитому солнцем склону, щелкает фотоаппаратом и делает тысячи великолепных снимков. Некоторые, став открытками, будут продаваться задешево, другие превратятся в арт-объекты.
Когда?
Когда она снова его увидит?
– Все хорошо? – спросила Астрид, заметив, как исказилось лицо Лолы.
– Удар ногой.
– Подлая ребятня!
– Кто бы ни родился – мальчики или девочки, – запишу их в футбольную секцию.
– Я занималась футболом, – сообщила немка. – Из-за красивой формы.
– Не желаю смотреть на твои костюмчики, – рассмеялась Лола.
– Почему ты пошла в бортпроводницы?
– Синий – мой любимый цвет[36].
– Тебе повезло, тут голубые стены.
– Повтори, пожалуйста.
– Bleu, blue, blau, azul, blu[37].
– Впечатляет.
– Как и твой немецкий.
– А ты какой цвет предпочитаешь?
– Бежевый.
Лола смеется. Астрид тоже, сама не зная почему. Три секунды откровенности истекли – животы напомнили, зачем они здесь. Но смех был искренний. Он не снял ни нервозности, ни страха, но лег на другую чашу весов и положил рядом с собой боевой дух, что объединяет пациентов, персонал и посетителей. Помогает осуществить завет волшебника Конрада: «Продержаться как можно дольше, сохраняя идеальный для всех статус-кво».
13
Лола ни разу не ошиблась, убавляя петли, и довязала правую полу жакета. На двадцать седьмой день ее добровольного «заточения» в больнице Франк спросил:
– Цвет морской волны или коричневый? А может, красный?
– Сам решай.
– Мастерица самоустраняется? – Он поцеловал ее и сунул в руки плотный конверт с логотипом Air France.
Лола вскрыла его, Франк задернул штору, разделяющую кровати, прилег рядом с женой, опершись на локоть, и погладил ее живот, наблюдая, как она просматривает документы для заполнения.
– С кем ты встречалась тогда в аэропорту? – спросил он, и Лола расслышала в его голосе не только любопытство, но и свойственное всем мужьям желание контролировать.
– С коллегами. Ты с ними не знаком.
– Мне бы хотелось поблагодарить того стюарда.
– Мне тоже.
Лола посмотрела на Франка. Он улыбнулся. Что ему известно о происшествии в аэропорту? Дальнейшие события нарушили стройный порядок его жизни, и он ни о чем не спрашивал до сегодняшнего дня. Долю секунды она готова была признаться. Но в последний момент ясный, чистый взгляд мужа заставил Лолу передумать. Франк – человек бесхитростный, он ничего не скрывает, не иезуитничает и не сомневается. Ему и в голову не приходит, что я могу впустить в мою жизнь другого мужчину. Он меня не знает. Он любит женщину, которой больше нет.
Франк ухмыльнулся, забрал у Лолы бумаги и положил их на тумбочку.
– Я – варвар. «Отделался» от тебя в наш последний вечер, а теперь вот расковыриваю рану, не даю забыть, хотя доктор Конрад велел быть деликатным.
Лола не шевельнулась. Они лежали рядом, но пребывали каждый в своем мире. Франк и Лола всегда были счастливы вместе, у них еще не случилось ни одной настоящей ссоры. Супруги Милан были единомышленниками, они любили одни и те же вещи. Германия стала первым камнем преткновения. Я не хотела обманывать Франка. Не переставала любить его, но перед ертраном не устояла. Мысль простая, очевидная, но облечь ее в слова – здесь и сейчас – невозможно.
Окажись Астрид внимательней к соседке, прояви она чуткость, и Лола, возможно, излила бы ей душу в темной бессонной ночи. С Бертраном я попала в неведомый мир, где мне все понятно, я живу ярче и чувствую тоньше. Как будто вскарабкалась на вершину и прозрела, увидела всю безграничность мира. Жизнь прекрасна. Опасна. Гора такая крутая, что спуск невозможен, и…
– Мои эксперименты идут не так гладко, как хотелось бы, – сообщил Франк. – Но появилось новое привходящее обстоятельство: я решил терпеливо сносить неудачи. Вечерами работаю. И ищу новый дом.
Франк смотрел Лоле в глаза и «признавался», что как распоследний эгоист думает о себе, «нет, ну и о тебе тоже, вот потребовал новое служебное жилье, и Иоганн Вайс согласился предоставить нам большой дом в хорошем квартале, более оживленном, чем аллея де Контраван».
Лола промолчала.
Франк добавил, что дело за малым – найти такой дом, но пусть Лола не волнуется: из больницы посетителей выгоняют ровно в 21.00, и остается достаточно времени на поиски. «Для тебя…»
– Не беспокойся, до родов переезда не будет. Организуем все к весне, будешь наслаждаться садом с А. и Б.
– Мне не нравится, когда ты их так называешь!
– Можно звать по именам.
– Нет.
– Почему?
– Они не хотят.
Франк улыбнулся, повторил нараспев: «О-ни-не-хо-тят» – и добавил, что идея ему очень нравится.
– А что они думают о саде?
– Им нравится.
– Не знаю, будут ли немецкие перевозчики надежнее отечественных, но бдительность проявлю. Тебе ничего не придется делать самой.
– Нужно было «ничего не делать» в Париже, тогда «ничего бы не случилось»!
– Всегда что-нибудь идет не по плану, дорогая, – ответил Франк очень нежным, теплым, отвратительным голосом.
Лола успела закрыть глаза в ту секунду, когда почувствовала на себе взгляд мужа. Франк погладил ее живот, спросил, как она себя чувствует. Она сама. И в свойственной ему манере тут же и ответил:
– Судя по лицу, лучше. Ты очень красивая.
Его рука поползла вниз.
– Нет.
Франк решил не настаивать. Пробормотал, что квартира без нее напоминает необитаемый остров, и он иногда жалеет, что «все это затеял», и, конечно же, осознает, что «несет ответственность за ее ситуацию».
– Я виноват…
Лола попробовала вызвать слезы, но не преуспела. Франк смотрел на ее лицо, переводил взгляд с глаз на губы, подбородок, скулы. Она вдруг поняла, что за всю жизнь у нее было всего два самостоятельных желания. Вернуть Бертрана и сделать гостиную в виде стеклянного «фонаря». Факультет права выбрала Наташа, она же соблазнила карьерой в Air France. Отец купил для нее квартиру на улице Эктор и участок на аллее де Контраван… Франк позвонил через два месяца после их знакомства. Они встретились и провели чудный вечер – разговаривали, танцевали. Целовались. Оба были в «построманном» периоде и «медленно восстанавливались». Франк переехал к ней, что называется, «между делом», и они прожили вместе прекрасные годы, потом он сделал предложение. Она никогда всерьез не думала о замужестве, летала, смотрела на синь небес, а остальное время проводила во вселенной Эльзы.
Лола согласилась стать женой Франка, а потом… потом наступил день 5 июня. В тот день с тем мужчиной Лола не сдерживалась: надела красное платье, спала на траве в парке, рассказывала о себе…
– Скучаешь по мне? – спросил Франк.
Лола поцеловала мужа, но не «воспарила». Дар путешественника был только у Бертрана. Его глаза, его поцелуи, близость с ним уносили Лолу в волшебную страну.
– Нравится мне этот Конрад, – подал голос Франк. – В нем есть что-то такое, от чего проясняются мозги и становится легче на душе.
– Согласна.
– И халат у него всегда застегнут на все пуговицы…
– Спасибо, что «выгрыз» для нас дом.
– Не за что, но не забывай, что придется на время остаться в столь нелюбимой тобой квартире.
Астрид вернулась из душа, перекинулась парой слов с Франком, Лола ушла в туалетную комнату. Нет, не все идет как задумано, жизнь позволяет себе безумства, а неожиданность и чувства могут в мгновение ока переменить все, от и до. Лола поняла шестым чувством, что Бертран «зрит ей в корень и в душу». Нет, она не жаждет возвращения к супружеской жизни в стенах дома с «неповторимым» видом на обнажившийся лес. Она и сама будет чувствовать себя там как голая. Франк в конце концов заметит, что она что-то скрывает, а здесь, в палате – с ширмой или без, – есть Астрид, да и двери все время открываются. Ну вот, появился муж соседки с обедом на подносе.
Лола посмотрела на дверь. Повернулась к зеркалу. И «увидела» Бертрана у себя за спиной. Он тогда подошел неслышно, завладел ее ледяными ладонями, переплел пальцы со своими. Лола поняла, зачем он это сделал: хотел запечатлеть мгновение близости. Один из детей шевельнулся, разбудил второго, Лола вернулась в реальность и скрыла лицо за маской, которую носила в «Королевстве трусости».
Суп от шефа оказался вкусным, а вот в соус к сосискам положили слишком много кумина, да и пресный салат не выдерживал никакой критики. Секунды, отмеченные суждениями. Лола смотрела на жующего Франка – надо же, какой аппетит! – и почему-то вдруг впервые спросила себя: «Интересно, может другая женщина войти в его жизнь и остаться для меня невидимкой?»
Ответ пришел за десертом. Женщина могла бы попытаться, только Франк не пропустит нахалку дальше первой линии обороны.
Лола положила ложку, и он стал уговаривать ее доесть.
– Зря, что ли, диетологи стараются?
– Не сегодня вечером.
14
В середине ночи раздался вопль Астрид, у которой отошли воды. Лола вызвала медсестру и подошла к кровати соседки, чтобы держать ее за руку, пока не подоспеет помощь.
Тридцать пять минут спустя в результате кесарева сечения на свет (намного раньше срока) появились девочки-близняшки. Вернувшийся накануне ночью Бертран позвонил в 08.00 утра, и Лола срывающимся голосом «доложила»: Эшли и Пенни весят меньше полутора килограммов на двоих. Он ответил банальнейшей фразой:
– Повезло, что мама произвела их на свет в лучшей из клиник. А ты как себя чувствуешь?
– Хорошо.
Лола сказала неправду, и Бертран это расслышал.
– Ты не Астрид.
– Знаю.
– Хочу быть рядом, обнять тебя.
Лола тяжело вздохнула:
– Я тоже.
– Скажи «да», я возьму напрокат машину и рвану к тебе.
– Франк успеет раньше, а завтра уик-энд.
– Выберу день на следующей неделе.
Во второй половине дня он перезвонил сказать, что не сможет вырваться – слишком много работы. Он был в мастерской, держал в руке контракт и напряженно размышлял.
– Я почти решил не ехать на съемки.
– И речи быть не может! – возмутилась Лола. – Таких предложений дважды не делают, еще одного шанса фортуна тебе не даст. Ты должен как можно лучше сделать эту работу, а я должна – и буду – лежать двадцать два часа в сутки. Нет и еще раз нет, понял?
– Мне нравится, когда ты злишься.
– Вязание сводит меня с ума. Я зверею.
Бертран улыбнулся.
– Я – воплощенная терпеливость. Ты ведь еще не подписал документы. – Она не спрашивала – утверждала.
– Нет.
– Сделай это сейчас же. Хочу услышать скрип пера.
Бертран подчинился.
– А теперь расскажи, что видел на востоке от Москвы.
Фотограф подошел к стене, где висел портрет Лолы.
– Ну давай, не тяни.
– Да ничего там нет. И вообще, мне плевать. Ты сейчас на западе, и я хочу тебя похитить.
Его голос зазвучал на тон ниже. Лола спустила ноги с кровати, посмотрела в окно. Пространство между алюминиевыми переплетами было заполнено облаками.
– Ты уже похитил.
– Правда? И где?
– Перед дверью моей квартиры, на улице Эктор.
– Не перед, а в проеме. Средь бела дня. Из окна у тебя за спиной лился свет. Мы были одни на этаже под крышей.
– Почему ты нажал на кнопку?
– Потому что хотел большео. Тебя всю, целиком, с дурацкой ручкой в кулачке и нежным голоском, совсем беспомощную. Ты нуждалась в…
Дверь за спиной Лолы открылась, она узнала шаги мужа и успела сказать, прежде чем повесить трубку:
– …тебе. Франк здесь.
– Кого это ты так стремительно спровадила?
– Диану. Она считает, что патрон не ценит ее работу, а на самом деле, он издевается над ней самой.
– Он придурок и говнюк, раз смеется над весом твоей подруги.
Лола с трудом доковыляла до ванной, захлопнула дверь и опустилась на колени, сломленная стыдом и любовью. Моя жизнь вот-вот взорвется, потому что нечто ее освобождает.
15
Бертран в мельчайших деталях помнил то мгновение на улице Эктор. Помнил, как надавил на черную кнопку круглого медного звонка с нервной пружиной. Он жал на кнопку, собираясь упорствовать, пока Лола не откроет. Я бы до сих пор там стоял. Но она открыла, быстро.
Он сейчас не думал, что она в палате одна, новую соседку еще не «подселили», а Франк пришел раньше обычного, значит…
Все это не имело значения, важен был лишь ее голос – не тоненький, не сладенький, не назойливый – и слова: «Тебя».
Это я.
Молодой человек схватил любимый фотоаппарат и вошел в сад за домом. Столкнулся с матерью, и она поинтересовалась:
– Куда направляешься?
Бертран не ответил, перепрыгнул через решетку – ну чисто кот! – и рванул по улице до тропинки, змеившейся между домами родителей его друзей детства Люка и Мориссе. Он мчался по гравийному проходу к шедшему вдоль дороги лесу, тяжело дышал, отдувался, пыхтел, ища дерево определенной породы. Облетевшее, хлипкое или молодое. Любое. Это заняло некоторое время. Бертран забирался все глубже, каждые две минуты задирая нос к небу. В этот последний октябрьский день солнце слишком быстро катилось вниз, но Бертран успел заметить «долговязый» вяз. Метров десять в высоту, не меньше. Так-так-так, многообещающее деревце… Он нажал на затвор.
Для меня.
Возвращался Бертран в предвечерних сумерках.
– Не слишком остроумно гулять в одной рубашке по такому холоду, – заметила ему мать.
– Какой холод? Что за холод? При чем тут холод? – ухмыльнулся Бертран.
Сделанный снимок Флоранс комментировать не стала, потому что он был из «красивых». Тени, последние, самые упрямые листочки, мощный ствол, круглая крона. Несколько минут мать и сын вместе смотрели на вяз, потом он начал спускаться в мастерскую.
– Когда будем есть твой кабачковый суп? – крикнул Бертран.
– Когда угодно… Все готово!
Они поужинали вдвоем – отец семейства крутил педали. Бертран завел «беременный» разговор о размерах и сроках.
– Доктор Шмидт уверяет: если Лола продержится до середины января, все будет замечательно.
– Продержится! Она в хороших руках и в правильном месте.
Фраза «И что вы решили?» не прозвучала.
Флоранс Жианелли ушла к себе только после того, как щелкнул замок в двери мастерской.
Он сел за стол, написал еще тысячу слов, перечитал. О’кей.
16
В тот самый момент, когда Бертран сочинял свой текст, Франк лежал, держа в объятиях Лолу. Они только что закончили составлять список последних покупок для родителей, решивших снова приехать в Германию и помочь сыну с «хворой» невесткой.
– Я буду иметь сомнительное удовольствие – общение с ними каждый вечер, представляешь? Ладно, ладно, тебе все равно тяжелее.
Лола не шевельнулась. Нечистая совесть сродни зомби – просыпается и распространяет вокруг себя ужасные миазмы.
– Твои останутся на следующую неделю?
– А ты против?
– Конечно нет! Слава богу, что они подключились.
Барбара, новая «сопалатница» Лолы, лежала на кровати (вот ведь удивительно – без наушников!) и листала глянцевый журнал для подростков. Ей было девятнадцать, и она готовилась к взрослой жизни.
Франк уснул, посапывая жене в волосы. Лола смотрела на мужскую руку с обручальным кольцом, «забытую» у нее на груди. Из-за родителей Франка Бертрану придется ждать дней десять, но предупредить его об этом она сможет только поздно вечером. Она знала, что стены его комнаты покрашены в голубой цвет. «Почти того же тона, что в твоей палате…» Помнится, она рассмеялась, услышав, что Бертран живет в Рив-сюр-Марн. «Значит, мы росли в двадцати километрах по реке друг от друга!» – «Почему я ни разу не встретила тебя в те времена?» – «Да потому, что раньше я был придурком!» На какой улице? – думала Лола, лежа в объятиях мужа. – В какой жизни?
Франк открыл глаза, и Лола прошептала:
– Комендантский час вот-вот начнется…
Франк надел бушлат, обмотал шею шарфом и поцеловал жену. Барбара храпела, и они не произнесли ни слова.
Когда дверь палаты бесшумно закрылась, Лола посмотрела на соседку и вдруг страстно позавидовала ее простой жизни: она может не скрываясь держать своего дружка за руку. Ходить с ним по улицам. Не врать.
Звонить или не звонить Бертрану?
Лолу посетила романтическая мысль, что отцом ее детей мог бы стать Бертран.
Она провалилась в сон, но почти сразу проснулась, и идея показалась ей сначала смешной, а потом очень грустной. Так тебе и надо, нечего фантазировать!
Лола отчетливо помнила, что Бертран в Москве предохранялся, а они с Франком – нет, когда занимались любовью на сером диване, и на следующий день, и на следующий, и еще много дней подряд… А ведь все могло быть иначе!
Лола осторожно перекатилась на бок. Было три часа. Бертран проснется через девяносто минут. Встретившись, мы стали заложниками любви, а после того, что случилось в аэропорту, в плен нас взяла сама жизнь. Она забывала о Франке, с которым собиралась жить до конца дней. Говоришь одно, делаешь другое…
Лола положила ладонь на живот, и один из малышей «откликнулся», даже не шевельнувшись. В безмолвной темноте палаты слезы (вчера они ее подвели!), крепко приправленные любовью и чувством вины, потекли по щекам, а душа наполнилась гремучей смесью отчаяния и новой чудесной надежды.
17
Следующие дни получились напряженными, решались вопросы «материального обеспечения» близнецов. Лола без капризов, практически не глядя, приняла все, что выбрала Мари-Анж, потому что дети могли последовать дурному примеру дочерей Астрид и появиться на свет без предупреждения. Как только страх возвращался, она бралась за спицы. Вязание оказалось куда эффективней расслабляющей гимнастики и надежней результатов УЗИ. Лола больше не хотела, чтобы ее осматривали, брали кровь, измеряли детей. Она наблюдала, как скрещиваются спицы, превращая пряжу в вещь, потом подняла глаза и задумалась о жесте ребенка нынешней ночью. Жизнь внутри нее напоминала нить. Она плелась в собственном ритме, не обращая внимания на внешние помехи и противодействие. Она свободна.
Бертран позвонил утром, в ноябрьский понедельник, и Лола сообщила ему самым решительным тоном:
– Моим детям плевать, что я теряю кровь, они подросли, обратный ход исключен, так что мне теперь тоже плевать! Вот.
– Ах ты мой милый бодрячок!
Она услышала, как он встал, начал ходить по комнате, остановился, застыл на месте, затаился.
– Что ты делаешь?
– Пытаюсь разобраться с расписанием. Я приеду – хотя бы на пять минут, чтобы поцеловать тебя пусть даже в подсобке с вениками и швабрами.
– Нет там ни подсобки, ни чулана, дурачок, а меня в любом случае не пустят за служебную дверь, – улыбнулась Лола.
– Тогда я найду для нас какую-нибудь темную норку, любимая.
Сердце Лолы возликовало и воспарило. Она представила себе календарь размера XXL, висящий на доске в мастерской Бертрана. Жалко, что она не может увидеть, как он разукрасил его десятками разноцветных стрелок, подписями, географическими названиями, адресами, вопросительными и восклицательными знаками.
– Эта неделя отпадает, – сообщил он. – В следующий понедельник – сдача корректуры, во вторник мне удаляют зуб мудрости, в среду я представляю заказчикам фотографии из Шамони. Значит, в четверг. Нет, черт… Придется сдвинуть дантиста…
– Бертран…
– Что?
Впервые за все время, проведенное в больнице, Лола отчетливо и громко произнесла его имя.
Фотограф резко обернулся, как будто она стояла у него за спиной, рот сам собой расплылся в улыбке. Ей показалось, что он совсем рядом: протяни руку и погладишь по плечу. Сладостное ощущение! Он произнес – ясно / с чувством / решительно:
– Я хочу жить с тобой.
Ну вот. Слова сказаны. Вырвались из сердца на свободу. Истинные. Бертран послал их Лоле. Они сохранили мелодику его голоса. Именно это она хотела услышать. Ответ. Решение столь очевидное, что они даже не осмеливались о нем думать. Произнесенные слова – связка, которая держит их вместе. К глазам подступили слезы, сладкие и счастливые. Соседка Лолы Барбара закрылась в туалетной комнате. Бертран, очень красивый в черных джинсах и черном свитере, испуганным, остановившимся взглядом смотрел в пустоту.
– Я серьезно, Лола. Никогда в жизни не был так серьезен. Отвечай.
– Я тоже этого хочу.
– Сразу, как только вернусь из поездки. После твоих родов.
– Да.
– Я помогу, буду рядом.
– Спасибо.
Дверь комнаты приоткрылась.
– Ко мне пришли.
Он не говорит: «Клянусь тебе, люблю тебя, целую», но: «Не напрягайся. Ни в коем случае».
18