Роза Марена Кинг Стивен

Камни, Рози… если ты упадешь в воду…

Нет. Она уже была Рози Настоящая, и она была уверена в себе. Нет, она не упадет. Только не надо думать о том, что случится, если она все же свалится в воду. Запах воды ударил ей в нос с такой силой, что стало больно глазам, и… рот свело от жажды. Рози подняла левую руку, зажала ноздри между суставами указательного и среднего пальцев и прыгнула на второй камень. Оттуда перепрыгнула на третий, четвертый, а с него — на другой берег. Легко и просто. По крайней мере до тех пор, когда она, уже на берегу, поскользнулась, упала и начала сползать по скользкой траве вниз, к черной воде.

4

Норман увидел, как она упала, и рассмеялся. Похоже, она вымокнет.

«Не беспокойся, Роза, — подумал он. — Я выужу тебя и разотру досуха. Можешь не сомневаться».

Потом она снова поднялась на ноги, цепляясь за берег, и бросила тревожный взгляд через плечо назад. Казалось, это не его она боится, она смотрела на воду. Пока она вставала, он поймал взглядом ее попку, и, похоже, у него проснулось желание.

— Иду, Роза, — тяжело выдохнул он. — Сейчас приду.

Он широкими шагами спустился к ручью, ступая по аккуратным следам ног Рози своими тяжелыми ботинками «Хамп Питерсон» с квадратными носами, и добрался до края бегущей воды, как раз когда Рози карабкалась на склон другого берега. Она постояла там немножко, глядя назад и на сей раз смотрела явно на него. Потом она сделала то, от чего он застыл как вкопанный, слишком изумленный, чтобы сразу сдвинуться с места.

Она поманила его пальцем.

Причем сделала это изящно, чмокнув кончик пальца перед тем как побежать к роще мертвых деревьев, раскинувшейся перед ней.

«Ты видел это, а, Норми, старина? — спросил бык из своего убежища внутри его головы. — Сучка просто дразнит тебя. Ты видел?»

— Да, — выдохнул он. — Я видел. Я это улажу. Все будет в порядке.

Но он не собирался бежать, очертя голову, через ручей с риском поскользнуться и упасть.

Что-то в этой воде не нравилось Рози, и ему лучше тоже соблюдать осторожность, следить за каждым своим шагом. Чертов ручеек может кишмя кишеть какими-нибудь зубастыми рыбками, которые в погожий денек легко обглодают корову до самых костей. Он понятия не имел, можно ли погибнуть в галлюцинации, но окружающее все меньше и меньше казалось ему игрой воображения.

«Она посветила мне своей задницей, — думал он. — Своей голой задницей. Может, и у меня найдется кое-что, чем посветить ей… ведь у нас — честная игра?»

Норман оттянул губы назад, обнажив зубы в волчьем оскале, и поставил ногу в тяжелом ботинке на первый белый камень. Как только он сделал это, луна зашла за тучу. Однако тут же выплыла, застав Нормана посреди ручья. Он посмотрел вниз, на воду, поначалу просто с любопытством, а потом с изумлением. Лунный свет не проникал в воду, словно ручей был потоком густой грязи. Но не от этого у него перехватило дыхание и не это заставило его вздрогнуть от ужаса. Луна, отражавшаяся в этой черной воде, была вовсе не луной. Это был отбеленный и ощерившийся человеческий череп.

«Хлебни-ка глоток этой водички, Норми, — прошептал череп. — Черт, да хоть весь искупайся. Только забудь всю эту чушь. Выпей, и ты забудешь. Выпей, и она никогда не потревожит тебя снова; ничто не потревожит».

Это звучало так правдоподобно, так верно. Он поднял глаза, быть может, чтобы проверить, так ли уж похожа луна в небе на череп, а вместо этого увидел Розу. Она стояла там, где тропинка входила в рощу мертвых деревьев, возле статуи какого-то мальчишки с задранными вверх руками и торчащим вперед концом.

— Нет, ты так просто не уйдешь, — выдохнул он. — Я не…

Тут каменный парнишка шевельнулся. Его руки опустились и обхватили правое запястье Рози. Она закричала и стала вырываться из его хватки, но безрезультатно. Каменный мальчишка ухмылялся, а потом высунул свой язык и подразнил им Рози.

— Правильно, малый, — прошептал Норман. — Держи ее… придержи ее.

Он перепрыгнул на другой берег и побежал к своей непокорной жене, выставив вперед здоровенные ручищи.

5

— Хочешь со мной как собачки? — осведомился у нее каменный мальчик раздраженно-бесцветным тоном. Руки, сжимавшие ее запястье, давили все сильнее. Она оглянулась через плечо и увидела, как Норман прыгнул на берег. Он споткнулся на скользкой траве, но не упал. Впервые с тех пор как Рози поняла, что в полицейской машине был Норман, она ощутила подступающий приступ паники. Он схватит ее, и что тогда? Разорвет зубами на части, и она будет умирать, вопя и вдыхая запах «Пирата». Он…

— Хочешь как собачки! — рявкнул каменный мальчишка. — Хочешь поваляться, Рози, встать на все четыре…

— Нет! — закричала она. Ее ярость снова выплеснулась наружу и стала застилать сознание красной завесой. — Нет, не хочу, оставь меня в покое!

Она размахнулась свободной левой рукой, не думая о том, какая боль ожидает ее от удара кулаком в лицо мраморной статуи, и… не почувствовала вообще никакой боли. Это было все равно как врезать кулаком по чему-то мягкому и гнилому. На мгновение она уловила тень нового выражения лица у статуи — удивление вместо похоти, — а потом идиотски ухмыляющаяся морда каменного урода раскололась на сотни кусочков цвета сырого теста. Ее запястья освободились от тяжелой, одуряющей хватки его рук. Но теперь появился Норман — он был уже близко, с опущенной головой, тяжелым дыханием, вырывающимся из маски клубами пара, и простертыми к ней руками.

Рози резко повернулась, почувствовав, как один из его вытянутых пальцев скользнул по бретельке zat, и рванулась вперед.

Теперь начинался марафон.

6

Она бежала, как бегала девчонкой еще до того, как ее практичная, разумная мать взялась за тяжкую задачу втолковать Розе-Диане Мак-Клендон, что подобает настоящей леди, а что — нет (беготня, особенно в том возрасте, когда у тебя появились грудки, трясущиеся на бегу, определенно не подобала). Другими словами, она выкладывалась вся, опустив голову и энергично работая сжатыми в кулаки руками. Сначала она ощущала, что Норман висит у нее на пятках; чуть позже — что он начал отставать, поначалу всего на какие-то футы, а потом и на ярды. Даже когда он чуть-чуть отстал, она слышала его рыки и тяжелое дыхание, звучащие точь-в-точь как у Эриния в лабиринте. У нее было более легкое дыхание и коса на спине от стремительного бега летала вверх и вниз и из стороны в сторону. Больше всего она испытывала сейчас бешеное возбуждение. Кровь подступала к ее голове, пока она не почувствовала, что голова вот-вот разорвется. Один-единственный раз она взглянула в небо и увидела, что луна несется вместе с ней, мчится среди звезд за ветвями мертвых деревьев, похожих на руки великанов, которых похоронили заживо и они умерли, пытаясь выбраться наружу. А когда Норман рявкнул, чтобы она остановилась и перестала быть такой стервой, она расхохоталась. «Ему кажется, я лишь притворяюсь, что меня трудно догнать», — подумала она.

Потом тропинка свернула, и она увидела поваленное ударом молнии дерево, преграждавшее ей путь и раньше. Обходить его не было времени, и если бы она замедлила бег, то только напоролась бы на одну из его мертвых ветвей. Даже если бы ей удалось этого избежать, оставался Норман. Она ненамного обогнала его и не могла позволить себе утратить с таким трудом достигнутое преимущество.

Все это промелькнуло у нее в голове за доли секунды. Потом с криком — ужаса или ярости, а может, и того и другого, — она прыгнула вперед, вытянув руки перед собой, как девчонка-сорвиголова, перелетела через дерево и приземлилась на левое плечо. Она сделала сальто, шатаясь, вскочила на ноги и, обернувшись, увидела Нормана, пялившего на нее глаза через поваленное дерево. Его руки вцепились в обугленные основания двух ветвей, он тяжело и хрипло дышал. Подул ветерок и донес до нее еще один запах, помимо пота и «Пирата», исходивший от него.

— Ты опять начал курить, верно? — спросила она.

Глаза под украшенными цветочками резиновыми рогами уставились на нее с полнейшим недоумением. Нижняя половина маски судорожно дергалась, словно мужчина, похороненный в ней, пытался улыбнуться.

— Роза, — сказал бык, — прекрати это.

— Я не Роза, — сказала она и коротко, раздраженно засмеялась, словно он и впрямь был тупейшим существом из всех млекопитающих — el toro dundo. — Я — Рози. Рози Настоящая. Но ты больше не настоящий, Норман… ведь так? Даже для самого себя. Но теперь это уже не важно — для меня не важно, — потому что я развелась с тобой.

Потом она повернулась и, сделав несколько шагов, исчезла.

7

«Ты больше не настоящий», — думал он, обходя верхушку дерева там, где было достаточно места для того, чтобы пройти без особого труда. Она исчезла с противоположной стороны дорожки, усыпанной мертвыми листьями, но когда Норман вновь выбрался на тропинку, он припустился по ней неторопливой трусцой. На самом деле большего и не требовалось. Внутренний голос, который еще никогда не подводил его, говорил ему, что тропинка заканчивается неподалеку отсюда. Это, по идее, должно было радовать его, но в ушах у него продолжало звучать то, что она сказала, перед тем как подставить его взгляду свою изящную корму в последний раз.

«Я Рози Настоящая, но ты больше не настоящий, даже для самого себя… Я развелась с тобой».

«Что ж, — подумал он, — во всяком случае, финальный свисток прозвучал. Развод действительно состоится, только на моих условиях, Роза».

Он пробежал еще немного, остановился и утер рукой лоб, не удивившись, что рука оказалась мокрой от пота, даже не подумав об этом, хотя маска все еще была на нем.

— Лучше вернись, Роза! — позвал он. — Последний шанс!

— А ты догони меня, — крикнула она в ответ, и голос ее теперь прозвучал чуть-чуть иначе, хотя он не мог сказать, в чем была разница. — Поймай меня, Норман, теперь я уже совсем близко.

Да, теперь уже близко. Он гнался за ней почти через полстраны, потом загнал ее в другой мир, или сон, или черт его знает, что это такое, но теперь ей бежать было некуда.

— Никуда не денешься, дорогуша. — И Норман пошел на звук ее голоса, сжимая на ходу кулаки.

8

Она выбежала на круглую лужайку и увидела саму себя, стоящую на коленях возле единственного живого дерева, спиной к ней, с низко склоненной головой, словно в молитве или глубокой медитации.

«Не я, — тревожно подумала Рози. — На самом деле это не я».

Но это было очень похоже на нее. Женщина, обращенная к Рози спиной и стоящая на коленях у ствола гранатового дерева, могла быть ее двойником. Она была точно такого же роста, такого же телосложения, с такими же длинными ногами и крутыми бедрами. На ней был тот же розмариновый хитон — то, что темнокожая женщина называла zat, — и ее волосы были заплетены в светлую косу посередине спины, точь-в-точь как у Рози. Единственное отличие заключалось в том, что на обеих руках этой женщины ничего не было, потому что ее обруч носила Рози. Однако Норман скорее всего вряд ли заметит это отличие. Он никогда не видел на Рози такого украшения, да и в любом случае не обратил бы на это внимания, особенно в таком состоянии, как сейчас. Потом она увидела еще кое-что, что он мог бы заметить, — темные пятна сзади на шее Розы Марены и на ее руках выше локтей. Они роились там, как голодные тени.

Рози остановилась, глядя на женщину, стоящую на коленях и смотрящую на дерево в лунном свете.

— Я пришла, — неуверенно проговорила она.

— Да, Рози, — сказала другая своим сладким, страстным голосом. — Ты пришла, но еще не достигла цели. Я хочу, чтобы ты пошла туда, — она указала на широкие белые ступени под словом «Лабиринт», ведущие вниз. — Далеко не ходи, хватит и дюжины ступенек, если ляжешь на них плашмя. Этого достаточно, чтобы скрыть от тебя то, что здесь произойдет. Ты не захочешь видеть это… хотя можешь смотреть, если решишь, что хочешь.

Она засмеялась. Смех ее был полон торжества, и Рози подумала, что именно это делает его таким жутким.

— В любом случае, — заключила она, — тебе будет поучительно услышать то, что произойдет между нами. Да, я думаю, это будет очень важно.

— Он может не принять тебя за меня, даже при лунном свете.

Роза Марена снова рассмеялась. От этого смеха волосы на голове у Рози встали дыбом.

— Почему же он не примет, маленькая Рози?

— У тебя… ну… эти пятна. Я вижу их даже при таком свете.

— Да, ты видишь, — сказала Роза Марена, все еще смеясь. — Ты видишь, но он не увидит. Разве ты забыла, что Эриний слеп?

Рози хотела сказать: «Вы перепутали, мэм, мы ведь говорим о моем муже, а не о быке в лабиринте». Потом она вспомнила про маску, которая была на Нормане, и промолчала.

— Ступай скорее, — сказала Роза Марена. — Я слышу, как он идет. Вниз по ступенькам, Рози… И отойди подальше. — Она сделала паузу, а потом добавила своим жутким голосом: — Это небезопасно.

9

Норман бежал рысцой по тропинке, прислушиваясь. На одно мгновение ему показалось, что он слышит, как Роза болтает, но ее болтовня могла быть игрой его воображения. В любом случае это не имело значения. Если там с ней есть еще кто-то, он разберется и с этим. Если ему повезет, там может оказаться Толстуха Джерти — может, эта огромная лесбиянка с дизелем в брюхе тоже нашла дорогу в сон и доставит Норману наслаждение, когда он всадит пулю 45-го калибра в ее мясистую левую сиську.

Мысль о том, что он пристрелит Джерти, снова заставила его припуститься почти галопом. Он уже был так близко, что ему казалось, он чует ее запах — призрачно смешавшиеся ароматы мыла «Дав» и шампуня «Силк». Он пробежал последний поворот.

«Я иду, Роза, — подумал он. — Здесь не город, тебе некуда бежать, негде спрятаться. Я пришел, чтобы отвести тебя домой, дорогая».

10

На ступеньках, ведущих в лабиринт, было прохладно, и Рози почуяла запах, который не заметила во время своего предыдущего путешествия, — сырой запах разложения. В нем смешивались запахи фекалий, гнилого мяса и диких зверей. Тревога (могут ли быки карабкаться по лестницам?) вновь зашевелилась в ней, но на этот раз в ней не было настоящего страха. Эриния больше не было в лабиринте, если только не считать лабиринтом более широкий мир — мир картины.

«О да, — ровно произнес странный голос, отнюдь не похожий на Послушную-Разумную, к которой она привыкла. — Этот мир, все миры. И быки в каждом. Эти мифы — настоящая правда, Рози. В этом их сила. Вот почему они существуют тысячелетия».

Она растянулась плашмя на ступеньке, тяжело дыша, с гулко бьющимся сердцем. Ей было страшно, но она еще ощущала в себе торжество мести и понимала, что это такое: просто еще одна маска ее ярости.

Ее ладони сжались в кулаки.

«Сделай это, Господи, — подумала она. — Убей этого подонка, освободи меня. Я хочу видеть, как он подыхает!»

«Рози, ты не хотела так сказать! — это уже была изумленная и ужаснувшаяся Послушная-Разумная. — Скажи, что ты не это имела в виду!»

Но Рози не хотела оправдываться — она сказала именно то, что думала.

11

Тропинка, по которой он бежал, привела на круглую лужайку, и здесь была она. Наконец-то вот она, здесь. Его беглянка Роза. Опустившаяся на колени, спиной к нему, в этом коротком красном платье (он был почти уверен, что оно красное), с вытравленными, как у шлюхи, волосами, торчащими на спине наподобие овечьего хвостика. Он застыл на краю лужайки и уставился на нее. Это была Роза, точно, никаких сомнений в этом, но тем не менее она изменилась. Прежде всего, ее задница стала меньше, но не это главное. Изменился ее облик. А что это означало? Что пришло время слегка исправить этот облик, разумеется.

— Для чего это ты вытравила свои чертовы патлы? — спросил он ее. — Ты стала похожа на загребаную поблядушку!

— Нет, ты не понимаешь, — ровным голосом произнесла Рози не оборачиваясь. — Это раньше я красилась, Норман. А под краской мои волосы всегда были светлыми. Я красила их, чтобы одурачить тебя, Норман.

Он сделал два больших шага, вышел на поляну, и злоба захлестнула его, как всегда захлестывала, когда она не соглашалась с ним или возражала ему, как, впрочем, и любой другой. И все, что она говорила сегодня… все, что она говорила ему…

— Ты слишком глупа, чтобы меня дурачить! — воскликнул он.

— Нет, это ты дурак — злобный дурак, — ответила она и сопроводила это оскорбительное утверждение коротким презрительным смешком.

Но не обернулась.

Норман сделал еще два шага по направлению к ней, потом снова застыл. Его кисти, сжатые в кулаки, свисали по бокам. Он осмотрел лужайку, вспоминая ее мурлыкающий голос, пока приближался к ней. Он искал взглядом Джерт или, быть может, слюнявого дружка Рози, изготовившегося пристрелить его из пугача или просто швырнуть в него камнем. Он никого не увидел, и это, вероятно, означало, что она болтала сама с собой, как частенько случалось с ней дома. Если только кто-то не спрятался за деревом — вот оно что. Оно казалось единственно живым среди всей этой мертвечины — с длинными, узкими, зелеными листьями, сверкающими как листья облитого маслом авокадо. Его ветви сгибались под тяжестью каких-то плодов, до которых Норман не дотронулся бы, будь они даже в сандвиче с ореховым маслом и джемом. За скрещенными ногами Рози лежала куча паданцев, и запах, исходящий от них, напомнил Норману воду в ручье. Плоды с таким запахом или убьют тебя, и смерть будет мучительной, или отравят так, что еще пожалеешь, что не умер.

Слева от дерева было нечто, подтверждавшее его веру в то, что это сон, напоминающее вход в нью-йоркскую подземку, только высеченный из мрамора. Впрочем, это не важно; черт с ним, с этим деревом и его гнилыми плодами. Важным предметом здесь была Роза и, этот ее короткий смешок. Он догадывался, что ее обучили такому смеху ее долбаные подружки, но это не имеет значения. А вот он здесь затем, чтобы вправить ей мозги, и такой смех — отличный повод для этого, не считая всех остальных. И пусть он не сумел сделать это в реальности, но он сделает это во сне; сделает, даже если валяется сейчас в смертельном бреду на полу в ее комнате, весь нашпигованный полицейскими пулями.

— Вставай. — Он сделал еще шаг к ней и вытащил револьвер из-за пояса джинсов. — Нам нужно поболтать кое о чем.

— Да, в этом ты совершенно прав, — сказала она, но не повернулась и не поднялась. Она стояла на коленях, и лучи лунного света и тени лежали на ее спине, как полосы у зебры.

— А ну-ка повернись ко мне, черт бы тебя побрал!

Он сделал еще один шаг к ней. Ногти руки, свободной от револьвера, теперь впивались в его ладонь, как раскаленные до бела бритвенные лезвия. Но она все равно не повернулась. Все равно не встала.

— Эриний из лабиринта, — сказала она мягким мелодичным голосом. — Ессе taurus! Вот бык! — Но все равно не поднялась, все равно не обернулась, чтобы удостоить его хотя бы взглядом.

— Я не бык, ты, шлюха! — заорал он и вцепился кончиками пальцев в маску, но ощутил боль. Маска уже больше не казалась приклеенной или прилипшей к его лицу; казалось, она и есть его лицо.

— Как это может быть? — спросил он себя с недоумением. — Как это возможно? Это же просто какой-то паршивый детский приз, игрушка из Парка Чудес!

У него не было ответа на этот вопрос, но он знал, что маска не слезет, как бы он ни сдирал ее с лица, и его охватила вызывающая дурноту уверенность, что если он вонзит в нее свои ногти, то потечет кровь… Да, в ней была лишь одна прорезь для глаз, и, похоже, она сместилась точно на середину его лица. Все перед его глазами в этой прорези потемнело; недавний яркий лунный свет заволокло тучей.

— Сними это с меня! — заорал он на нее. — Сними ее с меня, стерва! Ты же можешь, гадина! Я знаю, ты можешь! И не бодайся больше со мной! Не смей больше со мной бодаться!

Одним прыжком он преодолел расстояние, остававшееся до того места, где она стояла на коленях, и схватил ее за плечо. Единственная бретелька тоги свалилась на предплечье, и то, что он увидел под ней, исторгло из него сдавленный крик ужаса. Кожа была черной и сгнившей, как кожура плодов, гниющих на земле у дерева, — тех, которые уже разложились до такой степени, что утратили форму.

— Бык пришел из лабиринта, — сказала Роза и поднялась на ноги с грацией, которой он никогда раньше не замечал и не подозревал, что она ею обладает. — Итак, теперь Эриний должен умереть. Так было начертано, и да будет так.

— Если кто-то и помрет здесь… — начал он, но на этом и закончил. Она обернулась, и, когда серебряный свет луны осветил ее, Норман издал страшный вопль. Он дважды выстрелил из револьвера в землю, у своих ног, не отдавая себе отчета в этом, а потом выронил оружие. Обхватив голову ладонями, продолжая вопить, он попятился назад, судорожно суча ногами, которые теперь почти не слушались его. Она ответила на его крик своим — гневным.

Гниение растеклось по всей верхней части ее груди. Шея ее стала лилово-черной, как у удавленницы. Кожа местами потрескалась, и из открывшихся язв густыми слезами сочился желтый гной. И все же не признаки какой-то далеко зашедшей и явно смертельной заразы вызвали крики, рвущиеся из его глотки воющей сиреной; не они раскололи скорлупу его безумия, чтобы впустить туда еще более страшную реальность, как безжалостный свет раскаленного солнца.

Это сделало ее лицо.

Это было лицо летучей мыши с пересаженными на него безумными глазами бешеной лисицы; это было лицо богини сверхъестественной красоты, смотрящее с репродукции, запрятанной в каком-то старом, пыльном чулане, как редкий цветок среди заросшей сорняками пустоши. Но это было и лицо его Розы. Его выражение всегда было не таким уж простым из-за робкой надежды в глазах и легкой задумчивой складки у рта, даже когда она не была испугана. Эти разные лики поочередно то появлялись, то исчезали на ее лице, повернувшемся к нему, а потом их как ветром сдуло, и Норман увидел то, что скрывалось под ними. Это было лицо паука, искаженное голодом и безумием. Раскрывшийся рот обнажил отвратительную черноту с шелковистыми паутинками, на которых были сотни мушек и жучков — издыхающих или уже дохлых. Глаза существа кровоточащими медузами розмаринового цвета пульсировали в глазницах, как живая грязь.

— Подойди еще ближе, Норман, — прошипел паук, искрящийся лунным светом. И прежде чем рассудок Нормана раскололся окончательно, он увидел, что набитый мушками и жучками рот паука силится усмехнуться.

Все больше рук продиралось сквозь открытые рукава тоги и из-под ее короткого подола. Да только это были не руки — совсем не руки, а щупальца какого-то мерзкого животного. И Норман орал, орал и орал, моля о пощаде, чтобы больше ничего не знать и ничего не видеть.

— Подойди ближе, — промурлыкало оно. Множество рук (или вовсе не руки) тянулись к нему, а пасть раскрывалась в зевке. — Я хочу поговорить с тобой. — Черные лапы-щупальца заканчивались когтями в отвратительной щетине. Когти ухватились за его запястья, за его ноги и набухший отросток, который все еще вздрагивал у него в брюках. Один коготь, любовно извиваясь, залез ему в рот; щетина царапала ему зубы и щеки изнутри. Коготь ухватил его язык, вырвал его и с триумфом взмахнул им перед его единственным вытаращенным глазом. — Я хочу поговорить с тобой сейчас… и… по… душам!

Норман сделал последнюю бешеную попытку вырваться, но вместо этого очутился в голодных объятиях Розы Марены.

Теперь он наконец узнал, каково это — когда кусаешь не ты, а кусают тебя.

12

Рози лежала на ступеньке лестницы с закрытыми глазами и стиснутыми, прижатыми к голове кулаками, слушая его вопли. Она не пыталась даже представить, что там происходит, и лишь старалась не забывать, что это орет Норман — со своим кошмарным карандашом, с теннисной ракеткой, с его безжалостными зубами и кулаками.

Тем не менее все это захлестывал кошмар его воплей, его отчаянных криков, его рева и хрипов издыхающего зверя, пока Роза Марена…

…пока она делала с ним то, что делала.

Через некоторое время — бесконечно долгое — крики прекратились.

Рози лежала, медленно разжимая кулаки, но по-прежнему крепко зажмурив глаза и делая короткие судорожные вдохи. Она могла пролежать так еще несколько часов, если бы ее не позвал сладкий безумный голос женщины:

— Выходи, маленькая Рози! Выходи и порадуйся! Быка больше нет!

Рози медленно поднялась — сначала на колени, а потом встала на онемевшие ноги. Она поднялась по ступенькам и вышла на землю. Она не хотела смотреть, но ее глаза помимо ее воли уставились на лужайку, а дыхание все еще застревало у нее в горле.

Она испустила долгий тихий вздох облегчения. Роза Марена по-прежнему стояла на коленях спиной к ней. Перед ней лежала тень какой-то кучи, на первый взгляд напоминавшей груду тряпья. Потом некий белый предмет, похожий на щупальце морской звезды, взметнулся из тени на свет луны. Это была рука, и тогда Рози вдруг увидела все остальное, как человек, внезапно увидевший картинку в чернильной кляксе на приеме у психолога. Это был Норман. Он был изувечен, глаза его вылезли из орбит от выражения дикого ужаса, но это точно был Норман.

Пока Рози смотрела, Роза Марена вытянула руку и сорвала с дерева низко висящий плод. Она так сдавила его в своей руке — человеческой и очень красивой, если не замечать черных призрачных пятен на коже, — что сначала из ее кулака розмариновой струйкой потек сок, а потом сам плод лопнул и раскрылся темно-красной мякотью. Она вытащила около дюжины семян из мякоти и начала вставлять их в разорванное тело Нормана Дэниэльса. Последнее семя она сунула в один из его вытаращенных глаз. При этом раздался мокрый хлопок, словно кто-то раздавил ногой зрелую виноградину.

— Что ты делаешь? — непроизвольно вырвалось у Рози. — Скажи, не поворачиваясь ко мне!

— Засеваю его.

Потом она сделала еще более ужасное: нагнулась и впилась поцелуем в рот трупа. Наконец она оторвалась от него, взяла его на руки, поднялась и повернулась к белой мраморной лестнице, ведущей под землю.

Рози смотрела в сторону, а сердце билось у нее, казалось, в самом горле.

— Кошмарных снов тебе, подонок, сын ублюдка, — сказала Роза Марена и швырнула тело Нормана вниз, в темноту под высеченным словом «Лабиринт».

Там семена, которые она посадила, возможно, прорастут и пустят корни.

13

— Ступай туда, откуда ты пришла, — сказала Роза Марена. Она стояла у ступеней, а Рози, отвернувшись, — на противоположной стороне лужайки, у тропинки. Теперь она боялась рисковать, боялась ненароком бросить взгляд на Розу Марену, после того как обнаружила, что ее собственные глаза могут не слушаться ее приказа. — Возвращайся, отыщи Уэнди Ярроу и своего мужчину. У нее кое-что есть для тебя, и у меня еще будет с тобой разговор, но… короткий. Потом наше время истечет. Я думаю, для тебя наступит облегчение.

— Его больше нет, правда? — спросила Рози, пристально глядя на залитую лунным светом тропинку. — Он действительно исчез?

— Полагаю, ты иногда будешь видеть его во сне, — равнодушно сказала Роза Марена, — но что с того? Дурные сны все равно намного лучше дурной яви.

— Да. Это так просто, но, по-моему, большинство людей не замечают этого.

— Теперь иди. Я приду к тебе. И вот еще что, Рози…

— Что?

— Помни о дереве.

— О дереве?

— Помни о дереве. Теперь ступай.

Рози пошла. Не оглядываясь.

Рози настоящая

1

Билла и темнокожей женщины — Уэнди Ярроу — больше не было на узкой тропинке за храмом, не было там и одежды Рози. Это не вызвало у нее тревоги. Она просто побрела вокруг здания, взглянула на холм, увидела, что они стоят возле повозки, и пошла к ним. Измученный тревогой Билл встретил ее.

— Рози? Как ты?

— Все нормально, — сказала она и прижалась лицом к его груди. Когда его руки обняли ее, она подумала о том, много ли представителей рода человеческого понимают смысл объятий. Как это приятно и как может возникать желание оставаться в них вечно. Она полагала, что некоторые это понимают, но немногие. Может быть, чтобы понять как следует, надо провести долгие годы без объятий.

Они подошли к Уэнди Ярроу, поглаживающей у пони белую полоску на морде. Пони поднял голову и поглядел на Рози.

— А где… — начала было Рози, но запнулась. (Она чуть не сказала: «Кэролайн… Где Кэролайн?») — Где ребенок? — а потом добавила: — Наш ребенок?

Темнокожая женщина улыбнулась.

— В безопасности. В безопасном месте, не беспокойтесь, миссис Рози. Ваша одежда в повозке. Ступайте и переоденьтесь, если хотите. Держу пари, вы испытаете облегчение, когда сможете снять то, что на вас надето.

— Я не хочу носить этот балахон, — сказала Рози и зашла за повозку. Ей действительно стало намного легче, когда zat перестал касаться ее кожи. Натягивая джинсы, она вспомнила о том, что говорила ей Роза Марена. — Твоя хозяйка сказала, что у тебя есть что-то для меня.

— О-о-о, — изумленно воскликнула Уэнди Ярроу. — О Господи! Если бы я позабыла про это, она бы с меня шкуру спустила!

Рози взяла свою блузку и, надев ее через голову, увидела, что темнокожая протягивает ей какую-то вещицу. Рози взяла ее и с любопытством поднесла к глазам, поворачивая то в одну сторону, то в другую. Это был маленький, искусно сделанный керамический пузырек, ненамного больше пипетки. Горлышко его было закупорено крошечной серебряной пробкой.

Уэнди Ярроу оглянулась, увидела, что Билл стоит чуть поодаль, отстраненно глядя вниз с холма на развалины храма, и, казалось, это ее удовлетворило. Повернувшись снова к Рози, она сказала тихо и одновременно выразительно:

— Одну каплю. Ему. После.

Рози кивнула, будто прекрасно понимала, о чем говорит темнокожая женщина. Так проще. У нее были вопросы, которые она хотела и, по-видимому, должна была задать, но сейчас ее рассудок был слишком утомлен, чтобы сформулировать их.

— Следовало бы дать тебе поменьше, но ему может понадобиться еще одна капля — позже. Однако будь осторожнее, девочка. Это опасное средство!

«Едва ли может быть что-то опаснее того, что я пережила», — подумала Рози.

— А сейчас спрячь это, — сказала Уэнди Ярроу и проследила, как Рози засовывает пузырек в карман джинсов. — И смотри, не проболтайся об этом ему. — Она кивнула в сторону Билла, а потом опять повернула к Рози свое темное и мрачное лицо. Ее глаза на мгновение словно лишились зрачков и ресниц, как глаза греческой статуи. — Ты ведь знаешь почему, верно?

— Да, — сказала Рози. — Это женское дело.

— Правильно, — кивнула темнокожая. — Именно так оно и есть.

— Женское дело, — повторила Рози и мысленно повторила слова Розы Марены: «Помни о дереве».

Она закрыла глаза.

2

Втроем они посидели какое-то время на вершине холма. Билл и Рози — обнявшись, а Уэнди Ярроу — чуть поодаль, ближе к тому месту, где все еще флегматично пасся пони. Время от времени пони поднимал голову и смотрел на темнокожую женщину, словно ему было любопытно, почему столько людей собралось здесь в столь неурочный час. Уэнди не обращала на него внимания и просто сидела, обняв руками колени и задумчиво глядя в небо, на припозднившуюся луну. Как показалось Рози, она походила на женщину, которая подсчитывала в уме, сколько раз в жизни ей приходилось делать выбор и убеждаться, что неверных решений было много больше, чем правильных. Билл несколько раз открывал рот, порываясь что-то сказать, и Рози ободряюще смотрела на него, но каждый раз он так и не произнес ни слова.

Как только луна скрылась среди деревьев, слева от разрушенного храма, пони снова поднял голову и на этот раз издал тихое и радостное ржание. Рози взглянула вниз с холма и увидела идущую Розу Марену. На ее сильных крутых бедрах играли блики тускнеющей луны. Коса раскачивалась из стороны в сторону, как маятник старинных часов.

Уэнди Ярроу издала легкий удовлетворенный возглас и поднялась на ноги. Рози ощутила прилив благодарности и тревоги. Она положила ладонь на руку Билла и пристально посмотрела на него.

— Не смотри на нее, — сказала она.

— Да, — согласилась темнокожая служанка. — И не задавай никаких вопросов, Билли, даже если она позволит тебе это.

Он неуверенно перевел взгляд с Уэнди на Рози, а потом снова на темнокожую женщину.

— Почему? Кто она такая? Королева Мая?

— Она королева того, чего захочет, — сказала Уэнди, — и ты запомни это. Не смотри на нее и не делай ничего такого, что могло бы рассердить ее. Больше ничего я сказать не могу — уже нет времени. Сложи руки на коленях, мужчина, и смотри на них. Не отводи взгляд от своих рук.

— Но…

— Если ты посмотришь на нее, ты сойдешь с ума, — просто сказала Рози и взглянула на темнокожую служанку; та кивнула.

— Ведь это сон, правда? — спросил Билл. — Я хочу сказать… Я ведь не умер, верно? Потому что, если это жизнь после смерти, то я скоро лишусь и ее. — Он глянул в направлении приближающейся женщины и вздрогнул. — Слишком много крика. Слишком все жутко. Слишком много тайн.

— Это сон, — подтвердила Рози. Роза Марена была уже близко — стройная прямая фигура, идущая сквозь полосы света и тени. Полосы тени превращали ее лицо в маску кошки или, быть может, лисы. — Это сон, в котором ты должен в точности выполнять то, что тебе велено.

— Такая игра — «Рози и Уэнди приказывают»?

— Ага. И Уэнди приказывает, чтобы ты сложил руки на коленях и смотрел на них, пока кто-то из нас не скажет тебе, что уже достаточно.

— Можно водить? — спросил он, бросив на нее, как ему казалось, иронический взгляд из-под ресниц, который тем не менее выражал лишь полное замешательство.

— Да, — нетерпеливо произнесла Рози. — Да, уже можно, только ради Бога не смотри на нее!

Он сцепил пальцы и послушно опустил глаза.

Теперь Рози слышала шорох приближающихся шагов, шелест шелковистой травы, скользящей по коже. Она сама опустила глаза. Через несколько мгновений она увидела пару голых ног, освещенных серебристым лунным светом, застывших перед ней. Последовало долгое молчание, прерываемое лишь криками какой-то полуночной птицы вдалеке. Рози скосила глаза направо и увидела Билла, сидевшего рядом с ней совершенно неподвижно и глядевшего на свои сложенные ладони столь прилежно, как неофит на проповеди дзен-буддизма.

Наконец, не поднимая глаз, Рози робко сказала:

— Уэнди Ярроу дала мне то, о чем ты говорила. Оно у меня в кармане.

— Хорошо, — ответил сладкий, слегка хриплый голос. — Это хорошо, Рози Настоящая. — Рука в пятнах появилась в поле ее зрения, и что-то упало Рози на колени. Оно сверкнуло одним-единственным золотым лучиком в бледном лунном свете. — Тебе, — сказала Роза Марена. — Если угодно, сувенир. Делай с ним что хочешь.

Рози подняла предмет с колен и с удивлением взглянула на него. Слова на нем — Исполнительность, Верность, Готовность к Подвигу — располагались треугольником вокруг камня в кольце круглого обсидиана. Теперь камень был отмечен яркой красной точкой, превращавшей его в жуткий, пристально следящий глаз.

Снова последовало молчание, и в нем ощущалось какое-то ожидание. «Она что, ждет благодарности? — подумала Рози. — Этого я делать не стану, но… я честно расскажу о своих чувствах».

— Я рада, что он мертв, — тихо и благодарно произнесла она. — Ты сняла камень с моей души.

— Разумеется, ты рада, и, конечно, это облегчение. Теперь ты уйдешь, вернешься в свой мир Рози Настоящей с этим зверем. На мой взгляд, он неплох. — Намек на что-то проскользнул в ее тоне (Рози не позволила себе поверить, что имелась в виду похоть). — Хорошая голова. Хорошие поджилки. Хорошая грудь. — Последовала пауза. — Отличный пах. — Снова пауза, а потом одна из ее пятнистых рук опустилась и погладила спутанные потные волосы Билла. Он вздрогнул при этом прикосновении, но не поднял глаз. — Хороший зверь. Береги его, и он будет беречь тебя.

Тогда Рози взглянула вверх. Ее страшило то, что она могла увидеть, но все равно она была не в силах сдержать себя.

— Больше не называй его зверем, — произнесла она дрожащим от страха и обиды голосом. — И убери от него свою заразную руку.

Она заметила, как темнокожая служанка в ужасе зажмурилась, но увидела это лишь уголком глаз. Все ее внимание сосредоточилось на Розе Марене. Какое лицо она ожидала увидеть? Теперь, глядя на него при бледном лунном свете, она не могла точно сказать. Быть может, Медузы Горгоны. Когда-то (причем не так уж давно, подумала Рози) ее лицо было удивительной красоты — возможно, могло соперничать с лицом Елены Прекрасной. Теперь его черты потеряли былую красоту и начинали расплываться. Одно из темных пятен залило левую щеку и захватило бровь, словно крыло скворца. Глаз, сверкавший из этой тени, казался одновременно яростным и печальным. Это было, конечно, не то лицо, которое увидел Норман, но Рози могла видеть то лицо, скрывавшееся под этим, — словно Роза Марена наложила ради Рози личину, как косметику, — и оно заставляло ее испытывать холод и дурноту. Под этим жутко-прекрасным обликом читалось безумие, но… не только безумие.

Рози подумала: «Это что-то вроде бешенства — оно пожирает ее, всю ее красоту, величие и волшебство, и ее чары достигли предела своих возможностей. Все это вот-вот рухнет, и, если я сейчас отвернусь от нее, она может наброситься на меня и поступить так же, как с Норманом. Позже она, возможно, пожалеет об этом, но мне это уже не поможет, верно?»

Роза Марена снова опустила руку и на этот раз коснулась головы Рози — сначала ее бровей, потом волос, для которых тоже выдался трудный денек, — коса ее расплелась.

— Ты смелая, Рози. Ты самоотверженно дралась за своего… своего друга. Ты отважна, и у тебя доброе, отзывчивое сердце. Но я хочу дать тебе один совет, прежде чем отпущу тебя обратно.

Она улыбнулась, быть может, пытаясь ее ободрить, но сердце Рози на мгновение застыло, прежде чем снова заколотилось как сумасшедшее. Когда губы Розы Марены раскрылись, обнажив дыру в ее лице, нисколько не похожую на рот, она перестала даже отдаленно напоминать человеческое существо. Ее рот был пастью паука — чего-то, созданного для умерщвления и пожирания насекомых; такие насекомые там путались в серебряной паутине.

— Конечно. — Губы у Рози онемели, а голос стал каким-то далеким.

Пятнистая рука нежно погладила ее висок. Рот паука усмехнулся. Глаза сверкали.

— Смой краску со своих волос, — прошептала Роза Марена. — Ты не создана блондинкой.

Их взгляды встретились и застыли. Рози почувствовала, что не может опустить глаза: ее взгляд намертво прикипел к лицу женщины. Боковым зрением она видела, как Билл по-прежнему мрачно смотрит вниз, на свои ладони. Его щеки и брови блестели от пота; чувствовалось, что он сдерживается через силу.

Первой отвернулась Роза Марена.

— Уэнди Ярроу!

— Мэм?

— Ребенок?…

— Будет готов, когда и вы.

— Хорошо, — сказала Роза Марена. — Я хочу видеть ее, и нам пора идти. Пришло время идти и вам, Рози Настоящая. Тебе и твоему мужчине. Видишь, я могу называть его так. Твой мужчина. Но прежде чем вы уйдете…

Роза Марена протянула руки.

Медленно, чувствуя себя словно под гипнозом, Рози встала и приняла предложенное объятие. Темные пятна на теле Розы Марены были горячими как в лихорадке, — Рози показалось, что она чувствует, как пятна скребут по ее коже. Все остальное тело женщины в хитоне — в zat — было холодно как труп.

Но Рози больше не боялась.

Страницы: «« ... 1415161718192021 »»

Читать бесплатно другие книги:

Абсолютный бестселлер в Японии.Продано 1 500 000 экземпляров книги.Лучший японский детективный роман...
Людмила Петрановская – известный психолог, лауреат премии Президента РФ в области образования, автор...
«В каждом теле и любом обличье, живым или мертвым, я клянусь не терпеть зла, быть бесстрашным и всег...
"Публицистика по случаю" - сборник статей, опубликованных мной в "Живом журнале".О жизни, о детях, о...
Сашу вырубают в заварушке. Он очухивается в большом деревянном гробу и видит уведомление: Время дейс...
Тоби Хеннесси – беспечный счастливчик, которому всегда и во всем везет. Но однажды он сталкивается в...