Роза Марена Кинг Стивен

8

На ступеньках снаружи Билл, Джерт и Рози немного помедлили, поеживаясь. Воздух был сырой; с озера наплывал туман. Пока он был редкий — едва заметные ободки вокруг уличных фонарей и слабая дымка, стелющаяся над мокрой мостовой, — но Рози догадывалась, что через час туман станет таким плотным, что хоть режь его на куски.

— Хочешь переночевать сегодня в «Д и С», Рози? — спросила Джерт. — Они вернутся с концерта через пару часов; мы могли бы приготовить кукурузные хлопья к чаю.

Рози, определенно не желавшая возвращаться обратно в «Д и С», повернулась к Биллу.

— Если я поеду домой, ты останешься со мной?

— Конечно, — с готовностью отозвался он и взял ее за руку. — С удовольствием. И не волнуйся насчет удобств — я еще не встречал топчана, на котором не смог бы заснуть.

— Ну что ж. Тогда спасибо тебе еще раз, Джерт, — сказала она.

— Не за что. — Джерт стиснула ее в коротком и сильном объятии, потом подалась к Биллу и звучно чмокнула его в щеку. Полицейская машина выехала из-за угла и остановилась в ожидании. — Присмотри за ней, Билл.

— Присмотрю.

Джерт пошла к машине, потом, помедлив, указала на «харлей» Билла, стоявший на парковочной площадке под знаком «Только для полиции».

— И не гони эту штуковину в чертовом тумане.

— Обещаю, Джерти, поеду осторожно.

Она отвела свой здоровенный кулак в шутливом замахе. А Билл выставил вперед подбородок, полуприкрыв глаза и с таким страдальческим выражением на лице, что Рози расхохоталась. Она в жизни не предполагала, что когда-нибудь будет хохотать на ступеньках полицейского участка, но в этом году случилось много такого, чего она никогда не предполагала.

Очень много.

9

Несмотря на все случившееся, Рози наслаждалась возвращением на Трентон-стрит почти так же, как поездкой за город этим утром. Она крепко прижималась к Биллу, пока они ехали через весь город по широким улицам. Могучий «харлей» легко разрезал сгущавшийся туман. Последние три квартала они пронеслись как сквозь вату. Передняя противотуманная фара «харлея» великолепно рассекала воздух, как луч фонарика прорезает накуренную комнату. Когда Билл наконец свернул на Трентон-стрит, дома напоминали призраки, а Брайант-парк казался огромной белой пустошью.

Патрульная машина, которую обещал прислать Хейл, припарковалась перед номером 897. На боку у нее красовалась надпись: «Служба охраны». Впереди тачки оставалось свободное пространство. Билл завел туда свой мотоцикл, ногой поставил рычаг переключения скоростей в нейтральное положение и выключил мотор.

— Ты вся дрожишь, — сказал он и помог Рози слезть.

Она кивнула и, заговорив, обнаружила, что ей приходится делать усилие, чтобы не стучали зубы.

— Это больше от сырости, чем от холода.

И все-таки, казалось, она знала, что дело не в том и не в другом. Чувствовала — где-то в подсознании, — что все обстоит совсем не так безмятежно.

— Ладно, давай закутаем тебя во что-нибудь сухое и теплое. — Он убрал их шлемы, запер зажигание «харлея» и сунул ключ себе в карман.

— Очень удачная мысль.

Билл взял ее за руку и повел по тротуару к ступенькам дома. Проходя мимо радиофицированной машины, он поднял руку и махнул легавому, сидевшему за рулем. Легавый высунул свою руку из окошка в ленивом ответном взмахе, и лучик уличного фонаря блеснул на кольце, которое было у него на руке. Его напарник, кажется, спал.

Рози открыла свою сумочку, вытащила ключ от двери подъезда — в этот поздний час никто другой его не откроет — и повернула ключ в замке. Она плохо соображала, что делает. Все ее хорошее настроение улетучилось, и прежний ужас обрушился на нее, словно бомба, пробивающая в старом здании один этаж за другим. Бомба, которой суждено взорваться в подвале. У нее неожиданно свело живот от жуткого холода, голова трещала, хотя очевидных причин не было.

Она чувствовала что-то, видела что-то и сосредоточилась на усилии вспомнить, что же это было такое. Оттого и не расслышала, как дверца полицейской машины со стороны водителя отворилась. А потом тихонько захлопнулась. Не услышала она и слабый звук шагов по тротуару у них за спиной.

— Рози? — раздался из темноты голос Билла.

Теперь они стояли в вестибюле, но она с трудом различала фотографию какого-то старикашки, висевшую на стене справа, и тощий силуэт вешалки с медными ножками и задранными кверху медными крючками, стоявшей у лестницы. Почему здесь так жутко темно?

Разумеется, потому, что верхний свет не горел, с этим все ясно. Однако возник вопрос потруднее: почему легавый на пассажирском сиденье черно-белой патрульной машины спал в такой неудобной позе, с опущенным на грудь подбородком и фуражкой, так низко надвинутой на глаза, что смахивал на бандита из гангстерского фильма тридцатых годов? Кстати говоря, почему он вообще спал, когда объект, за которым он должен был следить, мог появиться в любой момент? Хейл рассердился бы, если бы узнал об этом, рассеянно подумала она. Он захотел бы поговорить с этим синим костюмчиком. Он захотел бы поговорить с ним по душам.

— Рози? Что случилось?

Она прокрутила в уме назад всю недавнюю картинку, как видеопленку. Увидела Билла, машущего рукой синему костюмчику за рулем, словно говорящего: эй, мол, привет, рад вас видеть. Она увидела легавого, поднимающего руку в ответном приветствии; увидела отражение лучика уличного фонаря, сверкнувшее на кольце. Она была недостаточно близко, чтобы прочитать слова на нем, но в одну секунду догадалась, что там выбито. Множество раз она видела их отпечаток на своей собственной плоти, как штамп на куске мяса.

Исполнительность, Верность, Готовность к Подвигу.

Послышались торопливые шаги за ними — вверх по ступенькам. Дверь резко и с силой захлопнулась. Кто-то приглушенно и тяжело дышал в темноте, и до Рози донесся запах одеколона «Пират».

10

Рассудок Нормана погрузился в очередной длинный провал. Он стоял у раковины в кухне «Дочерей и Сестер» без майки, смывая свежую кровь с лица и груди. Солнце уже опускалось за горизонт и полыхнуло оранжевым светом ему в глаза, когда он поднял голову и потянулся за полотенцем. Он дотронулся до него, а потом, как-то без перехода — даже не успев моргнуть — очутился снаружи, и было уже темно. На голове у него снова была кепка «Уайт Сокс». Еще на нем был плащ «Лондонский туман». Бог знает, где он взял его, но плащ пришелся очень кстати, поскольку над городом быстро сгущался туман. Он провел ладонью по дорогой водонепроницаемой ткани плаща, и ему понравилось это ощущение. Элегантная штучка. Он еще раз попытался вспомнить, как у него оказался плащ, и не смог. Он что, убил еще кого-то? Могло случиться, одолжили друзья или соседи, вполне могло. Все возможно, когда ты в отпуске.

Он взглянул вверх по Трентон-стрит и увидел городскую патрульную машину — в округе Нормана их называли тачками «Чарли». Она стояла в тумане, доходившем до колпаков на колесах, на полпути от него до ближайшего перекрестка. Норман полез в глубокий левый карман плаща — действительно отличный плащ, у кого-то и впрямь недурной вкус — и дотронулся до чего-то резинового и смятого. Он радостно улыбнулся, как человек, пожимающий руку старому другу.

— Ze bool, — пробормотал он. — El toro corrido, — потом полез в другой карман, еще не зная, что он там найдет, но не сомневаясь, что там есть нечто такое, что ему понадобится.

Он зацепил этот предмет средним пальцем, вздрогнул и осторожно вытащил его. Это был хромированный нож для разрезания бумаги с письменного стола его подружки Моди.

Как она орала, подумал он и улыбнулся, вертя нож в руках и давая свету от уличного фонаря стекать с его лезвия белой прозрачной жидкостью. Да, она орала, но… потом перестала. В конце концов девки всегда, так или иначе, перестают орать, и какое же это облегчение.

Между тем перед ним стояла довольно сложная задача, которую необходимо было решить. В машине, припаркованной там, будет двое — да-да, двое, можно не сомневаться, — патрульных. Они будут вооружены револьверами, тогда как у него лишь хромированный нож для разрезания бумаги. Ему нужно вытащить их наружу и как можно тише. Серьезная проблема, и пока он понятия не имел, как с ней справиться.

— Норми, — раздался шепот из его левого кармана.

Он сунул туда руку и вытащил маску. Ее пустые глазницы взглянули на него с восхищением, а улыбка опять стала похожа на ухмылку всезнайки. При этом освещении гирлянды цветов, украшающие рога, походили на сгустки крови.

— Что? — спросил Норман конспиративным шепотом. — Что такое?

— Сердечный приступ, — прошептал ze bool, и он решил последовать его совету.

Он медленно побрел по тротуару к тому месту, где стояла патрульная машина, — чем ближе подходил, тем медленнее шел, следя за тем, чтобы глаза его все время смотрели вниз и видели машину лишь боковым зрением. Они уже должны были заметить его, даже если они полные козлы. Не могли они его пропустить, ведь он был здесь единственным движущимся объектом. И он хотел, чтобы они увидели человека, глядящего себе под ноги; человека, с трудом делающего каждый шаг. Мужчину, который или надрался, или попал в беду.

Его правая рука теперь находилась под плащом, массируя левую сторону груди. Он чувствовал, как кончик ножа, зажатого в этой руке, прокалывает маленькие дырочки в его майке. Подойдя ближе к наверняка наблюдавшим за ним из машины полицейским, он споткнулся — всего один раз, слегка — и остановился. Постоял неподвижно с опущенной головой, медленно досчитав до пяти, не позволяя телу раскачиваться ни на четверть дюйма в ту или другую сторону. Теперь их первое предположение — что это мистер Пьянчужка бредет домой после нескольких часов, проведенных в забегаловке «Пропусти глоток», — должно уступить место другим вариантам. Но он хотел, чтобы они подошли к нему. Не окажется другого выхода — он сам подойдет к ним, но если ему все-таки придется это сделать, они скорее всего справятся с ним.

Он сделал еще три шага, на этот раз не к патрульной машине, а к ближайшему крыльцу. Ухватился за холодный, окутанный туманом железный поручень с одной стороны крыльца и встал там, тяжело дыша, все еще с низко-опущенной головой, надеясь, что похож на человека, с которым случился сердечный приступ, а не на парня со спрятанным под плащом смертоносным инструментом.

Как раз когда он уже начал думать, что совершил здесь серьезный просчет, дверца патрульной машины открылась. Он не увидел, а услышал это, а потом донесся еще более радостный звук: торопливые шаги в его направлении. Viva ze легаши, подумал он и отважился незаметно взглянуть в их направлении. Ему пришлось рискнуть, он должен был знать, на каком они расстоянии друг от друга. Если они недостаточно близко один к другому, ему придется разыграть падение… а в этом есть своя опасность. В таком случае один из них скорее всего побежит обратно к патрульной машине, чтобы вызвать по радио «скорую».

Они оказались типичной командой «Чарли» — один ветеран и совсем еще сопливый мальчишка. Салажонок показался Норману жутко знакомым, словно он мог когда-то видеть его по телеку. Впрочем, это не имело значения. Они шли совсем близко один к другому, почти плечом к плечу, и это было важно. Это было прелестно. Удобно.

— Сэр? — окликнул его тот, что слева — старший. — Сэр, у вас проблемы?

— Болит, гадина, — просипел Норман.

— Что болит?

Спрашивал по-прежнему старший. Это был критический момент — не совсем еще решающее мгновение, но почти. Старший полицейский мог приказать своему партнеру вызвать по рации «скорую помощь», и тогда ему крышка, но он пока не мог нанести удар: они все еще были далековато.

В это мгновение он чувствовал себя в гораздо большей степени прежним самим собой, чем за все время с тех пор, как он отправился в эту экспедицию: холодным, ясным и полностью владеющим собой, замечающим все — от капелек тумана на железном поручне до грязно-зеленого голубиного пера, валяющегося в канаве рядом со смятым пакетиком из-под картофельных чипсов. Он слышал тихое и ровное дыхание полицейских.

— Это здесь, — выдавил Норман, потирая правой рукой свою грудь под плащом. Лезвие ножа проткнуло его рубашку и вонзилось в кожу, но он почти не почувствовал этого. — Все равно как приступ желчного пузыря, только в груди.

— Может, я лучше вызову «скорую», — пробормотал молоденький полицейский, и Норман вдруг понял, кого он ему напомнил: Джерри Мазерса, парнишку, который играл Бобра в шоу «Предоставьте это Бобру». Он смотрел все эти передачи в повторах по одиннадцатому каналу, некоторые — по пять-шесть раз.

Впрочем, старший легавый ничуть не походил на брата Бобра — Вэлли.

— Обожди секунду, — сказал старший, а потом, как это ни невероятно, отбросил осторожность. — Дай-ка мне взглянуть. Я был медиком в армии.

— Плащ… Пуговицы… — бормотал Норман, уголком глаз следя за Бобром.

Старший полицейский сделал еще один шаг вперед. Теперь он стоял прямо перед Норманом. Бобр тоже сделал шаг вперед. Старший расстегнул верхнюю пуговицу недавно приобретенного Норманом «Лондонского тумана». Потом следующую. Когда он расстегнул третью, Норман рывком вытащил нож и воткнул его легавому в глотку. Кровь хлынула оттуда мощным потоком и залила его форму. В туманной мгле она была похожа на мясной соус.

С Бобром не возникло никаких проблем. Он стоял, застыв от ужаса, пока его партнер вздымал слабеющие руки и пробовал выдернуть нож из горла. Он был похож на человека, пытающего избавиться от какой-то экзотической пиявки.

— Бл-акх! — выкашливал он. — А-кх! Бл-а!

Бобр повернулся к Норману. Будучи в шоке, он, казалось, совершенно не сознавал, что Норман имел какое-то отношение к тому, что секунду назад обрушилось на его партнера, и Нормана это ни капельки не удивило. Он уже сталкивался с подобной реакцией раньше. Продолжая пребывать в шоке и изумлении, легавый выглядел совсем мальчишкой — теперь уже не просто смахивающим на Бобра, а один к одному.

— Что-то случилось с Элом! — прознес Бобр. Норману было известно еще кое-что про этого молодого человека, который вот-вот присоединится к городскому списку Геройски Погибших: там, внутри своей черепушки, он думал, что громко кричит — на самом деле из его рта вырывался лишь едва слышный шепот. — Что-то случилось с Элом!

— Я знаю, — сказал Норман и обрушил апперкот на подбородок парня — рискованный удар, если имеешь дело с опасным противником, но с Бобром сейчас смог бы справиться шестиклассник. Удар пришелся точно куда надо, отбросив молодого полицейского назад, к железному поручню, за который всего тридцать секунд назад держался Норман. Бобр не отключился, как надеялся Норман, но взгляд его затуманился. Отсюда неприятностей ждать было нечего. С него слетела фуражка. Волосы под ней оказались короткими, но не настолько, чтобы за них нельзя было ухватиться. Норман зажал прядь волос в кулаке и резко дернул голову парня вниз, одновременно вздев свое колено вверх. Звук получился приглушенным, но жутким: как будто кто-то деревянным молотком врезал по стеганому мешку, набитому фарфором.

Бобр рухнул, как свинцовый брусок. Норман огляделся, ища его напарника, и тут случилось нечто невероятное: напарник исчез.

Со сверкающими глазами Норман круто обернулся и засек его. Тот шел по тротуару — очень медленно, выставив руки вперед, как зомби в фильме ужасов. Норман сделал полный круг на пятках в поисках возможных свидетелей этого небольшого инцидента и никого не увидел. Раздавалось множество выкриков со стороны парка — там все еще носились подростки, играя в тумане в салки-догонялки, но это было нормально. До сих пор ему фантастически везло. Если удача не покинет его еще сорок пять секунд, максимум минуту, он вернется домой свободным.

Он побежал за старшим полицейским, который остановился, чтобы сделать еще одну попытку вытащить нож Анны Стивенсон для разрезания бумаг из своей глотки. Он ухитрился пройти около двадцати пяти ярдов.

— Офицер! — позвал Норман тихим властным голосом и тронул легавого за локоть.

Полицейский обернулся. Глаза его остекленели и выпирали из орбит. Норман подумал, что они похожи на искусственные глаза какой-нибудь шкуры, висящей на стене в доме охотника. Форма была вся вымазана красным от шеи до колен. Норман понятия не имел, каким образом этот человек мог все еще оставаться живым, не говоря уже о том, что был в сознании. Похоже, на Среднем Западе легавых делают из более крутого материала, подумал он.

— Зои! — нетерпеливо сказал легавый. — Зои! Ысто! Оую! — Голос был глухой, неразборчивый, но поразительно сильный. Норман даже понял, что именно парень говорит. Тот только что совершил непростительную ошибку, ошибку новичка, но Норман подумал, что все равно ему было бы приятно служить вместе с этим мужиком. Когда он пытался говорить, рукоятка ножа, торчащая из его горла, дергалась вверх и вниз, что напоминало Норману ужимки маски быка, когда он изнутри манипулировал ее губами.

— Да, я позвоню и вызову «скорую», — проговорил Норман мягко и с искренностью, стиснув одной рукой запястье полицейского. — Но сейчас давайте я отведу вас обратно к машине. Пошли. Вот сюда, офицер! — Он назвал бы офицера по фамилии, но не знал ее: именная табличка на его форменной рубашке была залита кровью. Называть же его Элом было не совсем удобно. Он еще раз осторожно потянул полицейского за руку и на этот раз заставил того сдвинуться с места.

Норман повел спотыкающегося, истекающего кровью легавого из команды «Чарли» с торчащим у него из горла ножом обратно к его собственной патрульной машине, ожидая в любое мгновение появления кого-то из густого тумана, — мужика, вышедшего купить упаковку пива; женщину, возвращающуюся из кинотеатра; молодую парочку, идущую домой со свидания (быть может, Боже храни, со свидания в Парке Чудес на Эттинджерс). Случись такое, ему пришлось бы убить и их тоже. Когда начинаешь убивать, этому, кажется, уже не будет конца; первое убийство расходится как рябь по поверхности пруда после брошенного камня.

Однако никто не появился. Лишь бесплотные голоса доносились из парка. Это было настоящее чудо, в самом деле, как и то, что офицер Эл до сих пор держался на ногах, хотя и истекал кровью, как заколотая свинья, оставляя за собой такой широкий кровавый след, что местами он собирался в лужицы. Эти лужицы блестели, как машинное масло, под тусклым от тумана мерцанием уличных фонарей.

Норман задержался, чтобы поднять упавшую фуражку Бобра со ступенек, и, когда они проходили мимо открытого со стороны водителя окошка патрульной машины, он быстро просунулся в него, бросил фуражку на сиденье и вытащил ключи из зажигания. Ключей на кольце было великое множество — так много, что они не лежали слойкой, а торчали, как солнечные лучи на детском рисунке, но Норман без особого труда выбрал тот, который открывал багажник.

— Пошли, — успокаивающе шепнул он. — Пошли, еще немного, и мы сможем вызвать прикрытие.

Он все время ожидал, что легавый рухнет, но тот не падал, хотя и оставил свои попытки вытащить нож из горла.

— Осторожнее, офицер, тут бордюр тротуара, во-от так.

Легавый шагнул с тротуара. Когда его черный форменный ботинок опустился в канаву, рана в горле вокруг лезвия ножа раскрылась, как рыбья пасть, и порция крови выплеснулась на воротник его рубашки.

«Теперь я еще и убийца полицейского», — подумал Норман. Он ожидал, что эта мысль вызовет в нем опустошение, но этого не произошло. Быть может, потому, что потусторонняя часть его сознания знала, что на самом деле он не убивал этого отличного, мужественного офицера полиции: кто-то другой сделал это. Что-то другое. Скорее всего бык. Чем дольше Норман думал об этом, тем правдоподобнее это выглядело.

— Держитесь, офицер, вот мы и пришли.

Легавый застыл у багажника тачки. Норман выбранным ключом открыл багажник. Там лежали запасное колесо (лысое, как задница младенца), два пуленепробиваемых жилета, пара ботинок, замусоленный экземпляр «Пентхауса», сумка с инструментами, полицейская рация с вывороченными внутренностями. Иными словами, всякая всячина, как и в любой патрульной машине, которую он когда-либо видел. Но, как и в багажнике любой полицейской тачки, там оставалось место для еще одного предмета. Он отодвинул сумку с инструментами в одну сторону, полицейскую рацию — в другую. Напарник Бобра стоял, раскачиваясь, возле Нормана, теперь уже окончательно замолчав и, казалось, уставившись в какую-то отдаленную точку, словно видел то место, откуда начнется его новое путешествие. Норман задвинул домкрат за запасное колесо, а потом перевел взгляд с освободившегося пустого пространства на человека, для которого он освободил его.

— Ладно, — сказал он. — Хорошо. Но мне придется одолжить твою фуражку, идет?

Легавый ничего не ответил, продолжая покачиваться на ногах взад-вперед, но плутоватая мамаша Нормана обожала повторять: «Молчание — знак согласия», и Норман считал это неплохой мыслью. Он снял фуражку с полицейского и напялил на свою бритую голову. Бейсбольная кепка полетела в багажник.

— Бл-агх, — произнес легавый, вытянув одну испачканную руку в сторону Нормана. Взгляд его потускнел; казалось, он по-прежнему плавает где-то далеко.

— Да, я знаю, кровь — это чертов бык, — сказал Норман и толкнул полицейского в багажник. Тот безвольно брякнулся туда, но одна нога оставалась снаружи. Норман согнул ее в колене, запихнул внутрь и захлопнул багажник. Потом он вернулся к новичку. Тот пытался сесть, хотя его глаза свидетельствовали, что он все еще без сознания. Из ушей текла кровь. Норман опустился на одно колено, обхватил ладонями горло салажонка и стал сжимать его. Легавый откинулся назад. Норман уселся на него, продолжая сдавливать ему горло. Когда Бобр окончательно затих, Норман приложил ухо к его груди. Он услышал там три удара сердца, отчаянные и беспорядочные, словно скачки рыбы, бьющейся на берегу. Норман вздохнул и снова обхватил ладонями горло Бобра, уперев большие пальцы в сонную артерию. Теперь кто-нибудь появится, подумал он, теперь кто-нибудь точно припрется сюда. Но никого не было. Кто-то выкрикнул с белой пустоши Брайант-парка: «Эй, мать тваю греб!» — и раздался пронзительный хохот, который мог издать только пьяный или дебил, но больше — ничего. Норман опять приложил ухо к груди молоденького легавого. Этот парень должен был послужить декорацией, и он не хотел, чтобы его декорация вдруг ожила в критический момент.

На этот раз не тикало ничего, кроме часов Бобра.

Норман поднял его, подтащил к дверце со стороны пассажирского сиденья и запихнул внутрь «капрайса». Он напялил фуражку салажонка как можно ниже ему на глаза — черное и распухшее лицо паренька походило сейчас на морду чудища — и захлопнул дверцу. Каждая частичка тела Нормана теперь ныла и дергалась, но самая сильная боль снова гнездилась в его зубах и челюсти.

Моди, подумал он. Все это из-за Моди.

Неожиданно он очень обрадовался тому, что не мог вспомнить, что он сделал с ней… или ей. И конечно, в действительности это был вовсе не он; это был ze bool, el toro corrido. Но, Господь Всемогущий, как же все болит! Его всего словно разбирали на части изнутри, вынимая поочередно каждый винтик, каждую гайку и шестеренку.

Бобр начал заваливаться влево, его мертвые глаза выпучились на лице как бусинки у вороны.

— Нет, не надо, слышь, Нелли, — сказал Норман, усадил его на место, протянул руку, накинул на Бобра ремень безопасности и пристегнул его. Теперь никуда не денется. Норман отступил назад и окинул всю картину критическим взглядом. Он подумал, что в целом справился неплохо. Бобр выглядел просто слегка уставшим и решившим чуть-чуть вздремнуть.

Он снова просунулся в окошко и открыл бардачок, стараясь не сдвинуть Бобра с места. Он рассчитывал найти там аптечку, и его надежды оправдались. Он вытащил на свет старый пыльный флакончик с анацином, запихнул в рот сразу пять или шесть таблеток, прислонился к боку машины и принялся жевать их, морщась от резкого горьковатого вкуса. И его рассудок окунулся в очередной провал.

Прошло какое-то время, но, по всей видимости, не очень много, пока он не пришел в себя. Его рот и горло по-прежнему были заполнены гадким привкусом анацина. Он стоял в вестибюле ее дома, двигая рычажок выключателя света вверх и вниз. При этом ничего не происходило, помещение оставалось погруженным в темноту. Значит… Он что-то сделал со светом. Это хорошо. В другой руке он держал револьвер, принадлежавший одному из легавых упряжки «Чарли». Он держал его за ствол, и ему пришло в голову, что он воспользовался рукояткой, чтобы врезать по чему-то. Может, по пробкам? Он что, спускался в подвал? Может быть, и так, но это не имело значения. Свет не горел, и этого уже достаточно.

Это был дом с меблированными комнатами — миленький, но все-таки общежитие. Невозможно с чем-то спутать запах дешевой пищи, которую всегда разогревают на сковородках. Этот запах очень быстро впитывается в стены, и потом от него уже ни за что не избавиться. Через две-три недельки к этому запаху прибавится звук, характерный для таких домов летом: тихий непрекращающийся вой маленьких вентиляторов во всех окнах, установленных в безуспешной попытке охладить комнаты, которые превратятся в августе в раскаленные духовки. Она променяла свой чудесный маленький домик на эту убогую нищету, но сейчас уже не было времени удивляться этой загадке. Сейчас перед ним стоял простой вопрос: сколько людей жило в этом доме и кто из них вернется пораньше в субботний вечер? Иными словами, многие ли из них могут доставить ему неприятности?

— Ни один не доставит, — произнес голос из кармана нового плаща Нормана. Это был успокаивающий голос Ферда. — Ни один, поскольку все, что случится потом, не имеет значения, и это здорово все упрощает. Если кто-то встанет у тебя на пути, ты просто убьешь его.

Он вышел на крыльцо и, потянув за собой дверь, захлопнул ее. Потом подергал и обнаружил, что она заперта. Он полагал, что каким-то образом попал внутрь, — замок на вид не представлял особых трудностей, — но оттого, что сам не знал, как это случилось, ощутил легкое беспокойство. И свет. Зачем ему понадобилось возиться и отключать его, если она скорее всего придет одна? Кстати, откуда он знает, что ее еще нет дома?

На этот, второй вопрос ответить было легко — он знал, что ее еще нет, так сказал бык, и он верил ему. Что же касается первого, она могла быть и не одна. Ее могла провожать Джерти, или… ну, ze bool говорил что-то про дружка. Честно говоря, Норман никак не мог в это поверить, но… «Ей нравится, как он целует ее», — сказал Ферд. Дурак, она никогда бы не осмелилась… Однако осторожность никогда не помешает.

Он начал спускаться по ступенькам, собираясь вернуться к полицейской машине, усесться за руль и дожидаться, пока она появится, и вот тут случился последний провал, на этот раз это был действительно провал, а не пробел. Он взлетел вверх, как монетка, подброшенная большим пальцем судьи в ритуальном розыгрыше перед игрой, — кому бить, а кому ловить, — и когда вновь опустился вниз, он захлопывал за собой дверь в вестибюль, ныряя в темноту и смыкая ладони вокруг шеи дружка Розы. Он понятия не имел, откуда ему было известно, что этот мужик — ее дружок, а не какой-то легавый в штатском, которому поручено проводить ее домой, да и какая разница? Он знал, и этого было достаточно. Он весь вибрировал от ярости и злобы. Он что, видел, как этот парень пускал в нее слюни (ей нравится, как он целует ее), прежде чем зайти в подъезд? Быть может, водил по ней своими лапами от шеи до самой задницы? Он не мог вспомнить, не хотел вспоминать, и ему не нужно было вспоминать.

— Я говорил тебе! — сказал бык. Даже в ярости его голос звучал ясно и отчетливо. — Говорил, так ведь? Вот чему ее научили подружки! Мило! Очень мило!

— Я убью тебя, мать твою, — прошептал он в невидимое лицо мужчины, ставшего дружком Розы, с силой дернул его назад и прижал к стене вестибюля. — И ох, ребята, если я только смогу удержаться, если Бог позволит мне, я убью тебя дважды.

Он вцепился руками в глотку Билла Стэйнера и начал сжимать ее.

11

— Норман! — закричала Рози в темноте. — Норман, отпусти его!

Ладонь Билла легонько дотрагивалась до ее руки выше локтя все время, пока она вытаскивала ключ из двери, но неожиданно исчезла. Она услышала заплетающиеся шаги — шаркающие шаги — в темноте. Потом послышался более тяжелый звук, словно кого-то швырнули на стену вестибюля.

— Я убью тебя, мать твою, — раздался шепот из темноты. — И, ох, ребята, если я только смогу удержаться, если Бог мне…

Я убью тебя дважды, пронеслось у нее в голове, прежде чем он успел выговорить фразу. Это была одна из любимых угроз Нормана, он часто выкрикивал ее в экран телевизора, когда судья назначал штрафной против его любимых «Янки» или когда кто-то теснил его в ряду на шоссе. Если Бог даст мне, я убью тебя дважды. И тут она услыхала хрипящий надсадный звук, и это, конечно, был Билл. Это был Билл, из которого здоровенные и сильные руки Нормана выдавливали жизнь.

Вместо ужаса, который всегда будил в ней Норман, она снова ощутила приступ ярости, накатившей на нее в машине Хейла и позже, в полицейском участке. На сей раз ярость захлестнула почти всю ее целиком.

— Не тронь его, Норман! — заорала она. — Убери от него свои лапы!

— Заткнись, ты, шлюха! — раздалось из темноты, но вместе со злобой она расслышала и удивление в голосе Нормана. До сих пор она ни разу ничего ему не приказывала — за все годы их брака — и не говорила с ним в таком тоне.

И еще кое-что — над тем местом на руке, где до нее дотрагивался Билл, возник теплый кружок. Это был обруч. Золотой обруч, который дала ей женщина в хитоне. И Рози услышала, как та прикрикнула на нее: «Прекрати свое тупое овечье блеяние!» Рози решительно двинулась к тому месту, откуда раздавались хрипение и злобное рычание. Она шла, выставив перед собой руки как слепая и оскалив зубы.

«Ты не задушишь его, — ослепительной вспышкой пронеслось у нее в голове. — Я тебе этого не позволю. Ты должен был оставить нас в покое, Норман!»

Чьи-то ноги беспомощно барабанили по стене прямо перед ней. Она представила себе, как Норман прижимает к стене Билла, оскалив зубы в своей кусачей усмешке, и вдруг она превратилась в женщину, целиком состоящую из ярости.

Она вытянула левую руку, в которой теперь ощутила такую же силу, как в когте орла. Обруч яростно жег ее — она чувствовала, что почти видит, даже сквозь свитер и куртку, которую одолжил ей Билл, как он светится, словно раскаленный. Но боли не было — лишь ярость женщины, которой уже не страшна и смерть. Она ухватила за плечо мужчину, избивавшего ее в течение четырнадцати лет, и оттащила назад. Это вышло поразительно легко. Она сдавила ему руку через скользкую водонепроницаемую ткань его плаща, потом взмахнула ногой и ударила ею наугад в темноту. Она услышала шум его одежды, потом падение грузного тела и звон разбившегося стекла. Фотография, висевшая на стене в рамке под стеклом, упала на пол.

Она слышала, как кашляет и задыхается Билл. Найдя его на ощупь растопыренными пальцами, она схватила его за плечи и положила на них ладони. Он согнулся, борясь за каждый вдох, и тут же с кашлем исторгал его из горла. Это не удивило ее. Она знала, как силен Норман.

Рози скользнула правой рукой по его левой и подхватила его выше локтя. Она боялась пользоваться своей левой рукой, боялась, что может сделать ему больно. Она чувствовала, как в ее левой руке бурлит и пенится сила ярости. Она почувствовала себя непобедимой.

— Билл, — прошептала она. — Пойдем. Пойдем со мной.

Она должна затащить его наверх. Она не отдавала себе отчета в том, почему нужно сделать именно это. Но Билл не шевелился. Он сидел, опершись на руки, кашляя и издавая хриплые, сдавленные звуки.

— Пошли же, черт возьми! — прошептала она полным досады и не терпящим возражения голосом. Она едва не произнесла «тебя» между двумя последними словами. И она знала, на чей голос был бы похож ее собственный… О да, даже в этих кошмарных обстоятельствах она прекрасно это знала.

Тем временем он сдвинулся с места, и сейчас это было единственное, что имело значение. Рози повела его через вестибюль с уверенностью собаки-поводыря. Он все еще кашлял и задыхался, но уже был в состоянии идти.

— Стоять! — выкрикнул Норман из темной части вестибюля. Голос его звучал властно и одновременно отчаянно. — Стоять, или я буду стрелять!

Нет, он не будет, это испортит ему всю забаву, подумала она. Но он выстрелил. Револьвер убитого полицейского 45-го калибра выпалил в потолок с кошмарным в закрытом пространстве вестибюля грохотом. От резкого запаха паленого кордита у нее сразу заслезились глаза. На мгновение сверкнула вспышка желто-красного цвета — настолько яркая, что все осветившееся пространство отпечаталось в ее глазах как татуировка уже после того, как вспышка погасла. Она поняла, что он затем и сделал это: чтобы окинуть взглядом холл и увидеть, где находились они с Биллом. Как оказалось, у подножия лестницы.

Билл издал кашляющий звук и навалился на нее, притиснув ее к перилам лестницы. Напрягшись, чтобы не рухнуть на колени, она услыхала звуки торопливых шагов Нормана, идущего к ним в темноте.

12

Она одолела первые две ступеньки, таща за собой Билла. Он кое-как перебирал ногами, пытаясь ей помочь; возможно, даже помогал — чуть-чуть. Одолев третью ступеньку, Рози пошарила левой рукой за своей спиной и повалила вешалку, стоявшую у подножия лестницы, соорудив препятствие. Когда Норман врезался в него и начал изрыгать проклятия, она отпустила Билла, который зашатался, но не упал. Он по-прежнему хрипел, и Рози почувствовала, как он снова согнулся, пытаясь заставить работать свое горло.

— Держись, — пробормотала она. — Ты только держись, Билл.

Она взобралась еще на две ступеньки, потом вернулась, обойдя его с другой стороны, чтобы воспользоваться своей левой рукой. Если она хочет затащить его на верх лестницы, ей понадобится вся сила, которую испускает ее золотой обруч. Обвила Билла левой рукой за пояс, и вдруг все стало значительно легче. Она начала подниматься вместе с ним, тяжело дыша и наклонившись вправо, как человек, пытающийся уравновесить большую тяжесть. При этом она не задыхалась, а ее колени не дрожали. Она чувствовала, что сможет затащить его наверх по такой высокой лестнице, — у нее нет выбора. Время от времени он отталкивался ногой, пытаясь помочь, но по большей части носки его ботинок просто волочились по бортикам и ступенькам, застеленным ковром. Потом, когда они добрались до десятой ступеньки — полпути, по ее подсчетам, — он начал помогать ей чуть активнее. Это было хорошо, поскольку внизу, за их спинами раздавался треск вешалки под двумястами двадцатью фунтами веса Нормана. Она услыхала, как он снова двинулся вверх, но не на ногах, — по крайней мере судя по звуку, — а ползком на четвереньках.

— Ты брось играть со мной эти игры, Роза! — прорычал он.

Насколько он далеко? Она не могла сказать. И хотя вешалка задержала его, Норман не тащил на себе мужика, раненного и почти без сознания.

— Стой, где стоишь! Не пытайся убежать! Я только хочу поговорить с то…

— Пошел вон!

Шестнадцать… семнадцать… восемнадцать. Свет здесь тоже не горел, и было темно как в угольной шахте. Она двинулась вперед, и нога, занесенная над девятнадцатой ступенькой, ощутила продолжение плоской поверхности. В этом пролете всего восемнадцать ступенек, а не двадцать. Как чудесно! Они добрались до верха раньше него; по крайней мере это им удалось.

— Держись от меня подальше, Нор…

И тут вдруг ее пронзила мысль, такая жуткая, что она застыла как вкопанная и проглотила последний слог имени мужа, словно ей врезали под дых.

Где ее ключи? Неужели она оставила их торчащими в замке, в двери подъезда?

Она отпустила Билла, чтобы залезть в левый карман кожаной куртки, которую он ей одолжил, и тут рука Нормана мягко и неотвратимо сомкнулась вокруг ее щиколотки, как кольцо питона, который давит свою жертву, а не жалит ядовитым укусом. Не раздумывая, она отвела вторую ногу и с силой пнула ею невидимого Нормана. Носок кроссовки пришелся точно по его уже разбитому носу, и он взвыл от боли. Этот крик перешел в вопль изумления, когда он потянулся к перилам, промахнулся и рухнул назад в темный лестничный пролет. Рози услыхала двойной треск, когда он дважды перекувырнулся через голову.

— Сверни себе шею! — пожелала она ему вслед, когда ее рука коснулась гладкой поверхности кольца ключей в кармане куртки — все-таки она сунула их туда, слава Богу. — Сверни себе шею, пускай это кончится прямо здесь, в темноте, подохни и оставь меня в покое!

Но нет. Она уже слышала, как он возится и копошится там внизу. Затем раздались проклятия в ее адрес, а потом явственный — ни с чем не перепутаешь — шорох его коленей по ступенькам, когда он снова пополз вверх по лестнице, по дороге обзывая ее всеми своими излюбленными словечками.

— Я могу идти, — вдруг сказал Билл. Его голос звучал слабо, но все равно она была очень рада слышать его. — Я могу идти, Рози, давай доберемся до твоей комнаты. Этот безумный ублюдок опять идет сюда.

Билл закашлялся. Снизу — не так уж далеко от них — смеялся Норман.

— Это верно, ты, цыпленок, безумный ублюдок опять идет. Сумасшедший ублюдок выковыряет твои зенки из твоей гребаной морды, а потом заставит тебя сожрать их. Ты потом расскажешь, какого они вкуса!

— Убирайся вон, Норман! — заорала Рози и потащила Билла за собой в черную дыру коридора. Ее левая рука все еще обнимала его за пояс, а правой она нащупывала стену, шарила по ней пальцами в поисках своей двери. Левая ладонь была сжата в кулак с торчащими из него тремя ключами — всеми, которые она набрала к этому времени в своей новой жизни: ключ от двери подъезда, от комнаты и от почтового ящика. — Убирайся вон, я предупреждаю тебя!

И из темноты позади нее — все еще с лестницы, но уже очень близко — донесся приказ:

— Не смей мне грозить, сука!

Стена уперлась в дверь, которая должна была быть ее дверью. Она отпустила Билла, нащупала ключ от этой двери — в отличие от того, что отпирал парадное, он был с квадратной головкой, — и в темноте поднесла его к замку. Нормана она больше не слышала. Где он? На лестнице? В коридоре? Непосредственно за ними и ориентируется по хрипам Билла? Она отыскала замок, прижала средний палец правой руки чуть выше вертикальной замочной скважины как ориентир, а потом поднесла к скважине ключ. Он не входил. Она ощутила, как паника начала вгрызаться в ее мозг крысиными зубами.

— Не могу открыть! — тяжело выдохнула она Биллу. — Ключ — тот, но он не лезет!

— Переверни его. Ты, наверное, суешь его перевернутым.

— Эй, что у вас там, внизу? — раздался новый голос из коридора над ними. Наверное, с третьего этажа. За ним послышались безрезультатные щелк-щелк-щелк выключателя света. — И почему это свет не горит?

— Стойте… — крикнул Билл и тут же снова раскашлялся. Он издал харкающий звук, пытаясь прочистить горло. — Стойте, где стоите! Не спускайтесь сюда! Позвоните в по…

— Я и есть полиция, остолоп, — сказал мягкий, странно приглушенный голос из темноты, прямо возле них. Раздалось низкое тяжелое рычание — звук, в котором слышались одновременно и ярость, и удовлетворение. Билла оторвали от Рози как раз в тот момент, когда ей наконец удалось вставить ключ в замок.

— Нет! — закричала она, взмахнув в темноте левой рукой. Обруч выше локтя был еще горячее, чем прежде. — Нет!

Она ухватилась за гладкую кожу — куртку Билла, — но та выскользнула у нее из пальцев. Снова послышались жуткие хрипящие звуки, словно чье-то горло плотно забивали сухим песком. Норман смеялся. Смех его тоже был какой-то приглушенный. Рози шагнула в направлении этого смеха, вытянув вперед руки с расставленными, ищущими пальцами. Она дотронулась до плеча Билла в кожаной куртке, потянулась через него и наткнулась на нечто отвратительное — что-то похожее на мертвую и одновременно живую плоть. Она была пухлой… резиновой.

Резиновой.

«Он в маске, — подумала Рози. — В какой-то маске».

Потом ее левую руку схватили и засунули в какую-то сырую впадину — она поняла, что это рот Нормана, за секунду до того, как его зубы впились в ее пальцы и прокусили их до самой кости.

Боль была жуткой, но опять-таки ее реакцией стал не страх и не беспомощная покорность — позволить Норману сделать свое дело так, как он того хочет, а ярость — столь сильная, что походила на безумие. Вместо того чтобы попытаться высвободиться из частокола его жутких зубов, она согнула пальцы, прижав их кончики к его внутренней десне за передними нижними зубами. Потом она завела локоть своей сверхъестественно сильной левой руки непосредственно перед его подбородком и рванула руку на себя.

Странный треск послышался под ее пальцами — звук, издаваемый доской, которую ломают об колено. Она почувствовала, как Норман дернулся, услыхала, как он издал удивленный вой, состоявший, казалось, из одних только гласных — аааоооууу? — а потом нижняя часть его лица скользнула вперед, как ящик комода, вырвавшись из челюстных суставов. Он издал агонизирующий вопль, и Рози высвободила свою руку.

Она услышала, как он покатился назад, — его крики и шорох плаща, трущегося о стену. Теперь он возьмется за револьвер, подумала она, поворачиваясь к Биллу. Тот привалился к стене — темный силуэт в темноте, — снова отчаянно кашляя.

— Эй, ребята, шутки шутками, но теперь уже хватит, — послышался голос сверху. Он звучал раздраженно и сердито, только теперь раздавался не сверху, а с противоположного конца этой площадки. Сердце Рози заполнилось предчувствием, когда она уже повернула ключ в замке и распахнула свою дверь. Ее крик совсем не был похож на ее голос; он звучал, как голос той, другой, когда она заорала:

— Убирайся отсюда, дурак! Он убьет тебя! Не…

Прозвучал выстрел. Она посмотрела влево и успела увидеть кошмарную фигуру Нормана, сидящего на полу с поджатыми под себя ногами. Вспышка была слишком короткой, чтобы она успела разглядеть, что у него на голове, но она тем не менее поняла: это была маска быка, растянувшаяся в бессмысленной ухмылке. Кровь — ее кровь — кольцом обрамляла дырку рта. Она увидела рыскающие глаза Нормана, глядящие на нее из-под маски, — глаза пещерного существа, собирающегося вступить в последнюю смертельную схватку.

Сердитый жилец наверху закричал. Однако Рози его не слышала; она втащила Билла в дверь и захлопнула ее за собой. Ее комната была полна теней, туман приглушил мерцание уличного фонаря, который обычно отбрасывал параллелограммы света на пол, но после тьмы вестибюля, лестницы и коридора помещение казалось светлым.

Первым, что увидела Рози, был обруч, мягко мерцавший в темноте. Он лежал на ночном столике, возле основания лампы.

«Я сделала это сама, — подумала она. Ее изумление было таким огромным, что она почувствовала, как на мгновение потеряла сознание. — Я сделала это сама, одной лишь мысли, что обруч при мне, оказалось достаточно…»

«Ну да, — ответил ей другой голос: Послушная-Разумная. — Достаточно! В обруче нет никакой силы, вся сила в тебе самой, сила всегда в…»

Нет… Нет. Она не пойдет дальше по этой дорожке. И в этот момент ее внимание вернулось к реальности, потому что Норман врезался в дверь, как товарный поезд. Дешевое дерево треснуло под его весом, дверь дрогнула на петлях. А сосед сверху — человек, которого Рози никогда не встречала, — завыл вдалеке.

Быстро, Рози, быстро! Ты знаешь, что надо делать…

— Рози… позвони… нужно позвонить… — Билл снова закашлялся, не в силах закончить фразы. Впрочем, у нее не было времени выслушивать всякие глупости. Позже его идеи могут пригодиться, но сейчас приведут лишь к тому, что их обоих убьют. Сейчас ее задача — позаботиться о нем, спрятать его… А это значит — оттащить его в такое место, где он будет в безопасности.

Рози рывком распахнула дверь кладовки, ожидая увидеть, что ее заполняет тот странный другой мир, как он заполнял стену в ее комнате, когда она проснулась от раскатов грома. Сейчас солнечный свет вырвется оттуда и ослепит их привыкшие к темноте глаза…

Но это была лишь кладовка, маленькая, затхлая и пустая, — на Рози сейчас было надето все, что она там хранила: свитер и пара кроссовок. Да, картина была там — стояла, прислоненная к стене, на том месте, где она оставила ее, но в картине не было ничего особенного. Это был всего-навсего холст, вынутый из рамы, — довольно паршивая мазня, которую можно отыскать на задворках антикварной лавки, на блошином рынке или в комиссионном магазине. И ничего больше…

В коридоре Норман снова атаковал дверь. Треск на этот раз был сильнее; длинная щепка отскочила от косяка и брякнулась на пол. Еще несколько ударов довершат дело, двух или трех может оказаться достаточно. Двери в доме с меблированными комнатами не рассчитаны на то, чтобы противостоять безумию.

— Это была не просто картина! — закричала Рози. — Она предназначалась для меня. Она вела в какой-то другой мир! Я знаю, что вела, потому что я взяла ее обруч!

Она повернула голову, взглянула на Билла, затем подбежала к ночному столику и схватила обруч. Он показался ей тяжелее, чем прежде. И был горячим.

— Рози… — произнес Билл. Она едва расслышала его, потому что он прижимал ладони к горлу. Ей показалось, что рот у него в крови. — Рози, мы должны позвонить… — и тут он вскрикнул. Яркий свет неожиданно залил комнату, только…

Свет был не таким ярким, как ожидалось, и напоминал солнечный свет в туманный летний день. Из открытой двери кладовки на пол струился лунный свет. Она подошла к кладовке, держа обруч в руках, и заглянула внутрь. Там, где была задняя стена кладовки, она увидела вершину холма, высокую траву, колышущуюся под мягким ночным ветерком, увидела красноватые очертания и колонны храма, мерцавшие в темноте. И надо всем этим была луна — яркая серебряная монетка, плывущая по небу.

Она представила мать-лисицу, которую они видели сегодня, глядящей на эту луну. Лисица смотрит вверх, пока ее лисята спят возле нее в убежище, под рухнувшим стволом дерева, — восхищенно смотрит на луну своими черными глазками.

На лице Билла было написано изумление. Свет растекался по его коже серебряной паутинкой.

— Рози… — снова произнес он слабым голосом. Его губы продолжали шевелиться, но он не издал больше ни звука.

Она взяла его руку.

— Пошли, Билл. Нам надо идти.

— Что происходит? — Он выглядел жалким и растерянным, поглощенный своей болью. Выражение его лица будило в ней странные и противоречивые чувства: раздражение от его беспомощности и страстную любовь — отчасти материнскую, — которая бушевала как пламя в ее рассудке. Она защитит его. Да. Да! Она защитит его ценой своей жизни, если это будет нужно.