Роза Марена Кинг Стивен
— Я уверен, никакой полицейский не…
— Ты когда-нибудь принимал их у себя дома? Наблюдал, как они играют в покер или смотрят «Даллас» по телеку?
— Ну… нет. Но я…
— А я принимала. Я слышала, о чем они разговаривают, и я знаю, как они смотрят на весь остальной мир. Они так его и видят — как остальной мир. Даже лучшие из них. Есть они… и есть лохи. Вот и все.
Билл не решился что-то сказать. Эта женщина, совершившая для него против воли ненавистный экскурс в свое несчастное прошлое, потрясла его своей цельностью и чистотой. Теперь ради нее он готов был на все. Она доверяет ему, нуждается в нем. Нужно успокоить ее и разобраться в ситуации, чтобы суметь защитить ее.
— А что собирается предпринять Анна? — спросил он.
— Она уже начала действовать. Она послала факс в одно женское общество домой, — ну, туда, откуда я приехала, — в котором сообщила обо всем, что здесь произошло. Она попросила их, если они смогут, прислать ей любую информацию о Нормане, и уже через час они прислали кучу данных, включая фотографию.
Билл удивленно поднял брови.
— Быстро работают. Да еще в неурочное время.
— Мой муж теперь герой — там, дома, — уныло сказала она. — Наверное, ему целый месяц не нужно будет платить за выпивку. Он возглавлял команду, которая раскрутила крупное дело с наркотиками. Два или три дня местная газета выходила с его фотографией на первой полосе.
Билл присвистнул. Крепкий орешек. Можно понять, почему она так его боится.
— Женщина, к которой обращалась Анна, пошла еще дальше, — продолжала Рози. — Она позвонила в департамент полиции и спросила, нельзя ли ей поговорить с Норманом Дэниэльсом. Сплела целую историю про то, что ее общество хочет вручить ему Женскую поощрительную награду.
Услышав это, Билл расхохотался. Рози с трудом улыбнулась.
— Дежурный сержант проверил на компьютере и сказал, что лейтенант Дэниэльс в отпуске. Как он полагает, где-то на западе.
— Но никто не мешает ему проводить свой отпуск здесь, — задумчиво произнес Билл.
— Да. И если кто-то пострадает, это случится по моей ви…
Он положил ладони ей на плечи и развернул к себе. Ее глаза широко раскрылись, и он снова прочел в них страх. Это выражение как-то странно и по-новому задело его сердце. Вдруг он вспомнил историю, которую слышал в религиозном центре, куда ходил на занятия, когда ему было девять. Что-то про то, как во времена библейских пророков людей иногда забивали камнями до смерти. В то время это казалось ему самой жестокой формой наказания из всех, какие только были изобретены, намного худшей, чем расстрел или электрический стул, — казнью, которую ничем нельзя оправдать. Теперь же, видя, что сделал Норман Дэниэльс с этой чудной, такой целомудренной и ранимой женщиной, он уже не был в этом уверен.
— Не говори о вине, — сказал он ей. — Не ты сделала таким Нормана.
Она растерянно заморгала — эта мысль никогда раньше не приходила ей в голову.
— Как же, черт возьми, он сумел отыскать этого парня, Слоуика?
— Он стал мной, — ответила она.
Билл посмотрел на нее с сомнением. Она утвердительно кивнула.
— Звучит неубедительно, но это так. Ему приходится ставить себя на место преступника. Я видела, как он это делает. Наверное, так он и вышел на наркодельцов там, дома. А поставить себя на мое место ему еще легче — он меня хорошо знает.
— Что же это такое? Интуиция?
— Больше. Похоже на телепатию. Он называет это «ловить рыбку на блесну».
Билл покачал головой.
— Мы действительно говорим про чудовище, да?
Это вызвало у нее нервный смешок.
— О Господи, ты только сейчас это понял! Словом, все женщины в «Д и С» видели его фотографию и будут чрезвычайно осторожны, особенно на пикнике в субботу. Некоторые возьмут с собой деревянные молотки, так сказала Анна. Я начала успокаиваться, но потом она сказала: «Не волнуйся, Рози, нам случалось бывать в таких переделках и раньше», и это поставило все на свои места. Потому что когда убивают человека — хорошего человека, вроде того, который спас меня в той кошмарной ситуации на автовокзале, — это не просто какая-то переделка.
Ее голос зазвенел, она снова заговорила быстрее. Он взял ее за руку и стиснул ладонь.
— Я понимаю, Рози, — сказал он, надеясь, что это звучит успокаивающе. — Я понимаю.
— Анна полагает, что знает, как следует поступить. Ей и раньше приходилось вызывать полицейских, чтобы те справились с каким-нибудь пьяницей, швырнувшим кирпич в окно или затеявшим драку у пивного киоска. Но она никогда не сталкивалась ни с кем, подобным Норману. Она не понимает, с кем имеет дело, вот что пугает меня. — Она замолчала, стараясь взять себя в руки, и улыбнулась Биллу. — Как бы там ни было, она говорит, что мне не нужно встревать во все это, по крайней мере пока.
— Я полагаю, тут она права.
Они находились уже перед зданием студии.
— Ты ничего не сказал про мои волосы, — она подняла голову и бросила на него быстрый, но смущенный взгляд. — Это потому, что ты не заметил или тебе не понравилось?
Он взглянул на ее прическу и счастливо улыбнулся.
— Я заметил, Рози, и мне очень понравилось, но сегодня я услышал от тебя столько ужасного, что у меня просто не было возможности сказать тебе об этом.
— Мне очень жаль, что ты так расстроился.
Это была правда, но в то же время она была и рада, что он так расстроился и что ему очень понравились ее волосы. Испытывала ли она чувство, хоть отдаленно напоминавшее то, когда за ней ухаживал Норман? Она не могла вспомнить. Ясно помнила лишь, как он тискал ее однажды ночью, когда они отправились на автомобильные гонки, но все остальное из первых его ухаживаний растворилось как в тумане.
— Тебе пришло в голову покрасить волосы из-за той женщины на картине, верно? Которую ты купила в тот день, когда я встретил тебя?
— Может быть, — осторожно ответила она. Не считает ли он это странным? И поэтому ничего и не сказал о ее прическе?
Но он снова удивил ее, на этот раз даже больше, чем когда спросил про Уэнди Ярроу.
— Большинство женщин красят свои волосы, чтобы выглядеть лишь как женщины, которые приобрели несвойственный им цвет волос, — сказал он. — Почти всегда мужчины делают вид, что не понимают этого, а на самом деле они это прекрасно понимают. Но ты… Когда ты приходила в магазин, волосы у тебя были словно крашеные, а сейчас — настоящего, родного цвета. Наверное, это звучит грубой лестью, но это правда… А блондинки обычно выглядят наименее натуральными. Правда, тебе стоит еще и уложить их так, как у женщины на той картине. Ты станешь похожа на принцессу викингов. Чертовски сексуальную.
«Он не видел меня вчера», — подумала Рози. Но его последние слова будто зажгли красную лампу внутри нее, разом включив ощущения, которые были одновременно и очень притягательными и пугающими. «Я не люблю секс, — подумала она. — Я никогда не любила секс, но…»
Рода и Кэрт шли им навстречу с противоположной стороны. Вчетвером они встретились перед вращающимися дверями здания студии. Глаза Роды исследовали Билла с живым интересом.
— Билл, с этими людьми я работаю, — произнесла Рози. Жар, вместо того чтобы пройти, продолжал распаляться на ее щеках. — Рода Саймонс и Кэртис Гамильтон. Рода, Кэрт, это… — От волнения на одну короткую и жуткую секунду она забыла имя этого человека, уже столь много значившего для нее. К счастью, оно тут же вспыхнуло в памяти. — Билл Стэйнер, — закончила она.
— Рад познакомиться, — скороговоркой произнес Кэрт, потряс руку Билла и глянул на здание студии с явным стремлением поскорее вновь сунуть голову между наушниками.
— Друг Рози, как говорится, и наш тоже, — сказала Рода и протянула руку. Узкие браслеты на ее запястье глухо звякнули.
— Рад встрече, — сказал Билл и снова повернулся к Рози. — Наш уговор на субботу в силе?
Она на секунду задержалась с ответом и кивнула.
— Я заеду за тобой в половине девятого. Не забудь одеться потеплее.
— Хорошо, — теперь она чувствовала, как смущение разливается по всему ее телу, делая твердыми соски и вызывая покалывание в пальцах. То, как он смотрел на нее, вновь погрузило ее в волну тепла, но на этот раз не было страшно, а, наоборот, приятно. Неожиданно ее охватило желание — детское, смешное, но почти неодолимое — обнять его руками… и ногами… ну просто влезть на него, как на дерево.
— Ладно, тогда до встречи, — сказал Билл. Нагнулся и коснулся губами ее щеки. — Рода, Кэртис, рад был познакомиться с вами.
Он повернулся и пошел прочь, насвистывая.
— Скажу честно, Рози, у тебя прекрасный вкус, — заметила Рода. — Эти глаза!
— Мы просто друзья, — смутилась Рози. — Я встретила его… — Она запнулась. Объяснить, как она встретила его, было бы довольно сложно для короткого сообщения, чтобы не сказать — затруднительно. Она пожала плечами и смущенно улыбнулась. — Ну, ты понимаешь.
— Понимаю, — сказала Рода, провожая взглядом уходящего Билла. Потом она повернулась к Рози и весело рассмеялась. — Я понимаю. В этой старой развалине бьется сердце подлинного романтика. Я надеюсь, что ты и мистер Стэйнер станете хорошими друзьями… Ну как, ты готова снова взяться за работу?
— Да, — сказала Рози.
— И по сравнению с сегодняшним утром мы увидим теперь прогресс, раз ты привела свои… другие дела в относительный порядок?
— Я уверена, прогресс не заставит себя ждать, — пообещала Рози. И не ошиблась.
Храм Быка
1
Перед тем как лечь спать вечером в четверг, Рози вновь включила свой новый телефон и позвонила Анне. Она спросила, нет ли у нее чего-то нового и не видел ли кто-нибудь Нормана в городе. На оба вопроса Анна ответила твердым «нет». Сообщила, что все тихо, и напомнила старую поговорку: «Нет новостей — хорошие новости». У Рози имелись свои соображения по этому поводу, но она оставила их при себе и выразила Анне робкие соболезнования по поводу гибели ее бывшего мужа, прикидывая, каковы у миссис Хорошие Манеры правила поведения в таких ситуациях.
— Спасибо, Рози, — сказала Анна. — Питер был странным и трудным человеком. Он любил людей, но самого его любить было трудновато.
— Он показался по отношению ко мне таким отзывчивым.
— Именно таким он и был. Для посторонних — Добрым Самаритянином. Для своей же семьи и друзей — я побывала в обоих станах, так что знаю, — он скорее походил на Левита[6], не жалующего домашний очаг. Однажды, во время обеда в День Благодарения, он схватил индейку и запустил ею в своего брата Хэла. Не помню точно, о чем был спор, но, наверное, по поводу ООП или Фиделя Кастро. Что-то одно из двух.
Анна вздохнула.
— Днем в субботу состоятся поминки — мы все усядемся на раскладные стулья, как на собрании анонимных алкоголиков, и будем по очереди говорить о нем. По крайней мере я думаю, что именно этим мы и займемся.
— Звучит очень трогательно.
— Ты так полагаешь? — спросила Анна. Рози представила себе, как она при этом приподняла брови в своей бессознательно надменной манере и стала еще больше похожа на Мод. — Я думаю, это звучит скорее глупо, но, может, ты и права. Как бы там ни было, я уйду с пикника, чтобы принять участие в этом, но и вернусь без особых сожалений. Хотя обиженные женщины в этом городе потеряли настоящего друга — тут нет никаких сомнений.
— Если это сделал Норман…
— Я так и знала, что ты сюда свернешь, — сказала Анна. — Я много лет работала с женщинами, которых унижали, ломали и калечили, и мне известно, какая у них развивается страсть к мазохизму. Это такая же составная часть синдрома угнетенных женщин, как замкнутость и депрессия. Ты помнишь тот день, когда взорвался космический челнок «Челленджер»?
— Да… — Рози слегка сбил с толку этот вопрос, но она хорошо помнила тот случай.
— В конце того дня ко мне пришла одна женщина — вся зареванная. Щеки и руки у нее были в красных отметинах. Она щипала и била себя. Заявила, что это по ее вине погибли те храбрые мужчины и милая женщина — учительница. Когда я спросила ее, почему она так решила, она объяснила, что написала не одно, а целых два письма в поддержку участия людей в программе освоения космоса: одно — в «Чикаго трибюн», а другое — представителю Федерального правительства США в ее округе. Обиженные женщины обычно принимают чужую вину на себя. И не только за какие-то конкретные несчастья, а вообще за все.
Рози подумала о Билле, который провожал ее в «Корн Билдинг», обнимая рукой за талию. «Не говори о вине, сказал он ей, — не ты сделала таким Нормана».
— Я долго не понимала эту составную часть синдрома, — сказала Анна, — но теперь, мне кажется, я понимаю. Кто-то должен быть виноватым, а если этого нет, то вся боль, депрессия, одиночество просто необъяснимы, и человек может сойти с ума. Лучше быть виновной, чем сумасшедшей. Только для тебя настало время проигнорировать этот выбор, Рози.
— Я не понимаю.
— Скоро поймешь, — спокойно произнесла Анна, и они перешли на другие темы.
2
Через двадцать минут после того как она попрощалась с Анной, Рози все еще лежала в постели с открытыми глазами и сцепленными под головой пальцами, глядя в темноту. В ее затуманенном воображении проплывали лица, как отвязанные воздушные шарики. Роб Леффертс, похожий на жмота с желтой карточки Комитета общественных пожертвований, предлагал ей карточку, на которой написано: «Выход из тюрьмы на свободу». Рода Саймонс с торчащим в волосах карандашом говорила Рози, что нейлоновыми бывают чулки, а не кулаки. Джерт Киншоу, планета Юпитер в человечьем обличье, в тренировочных штанах и мужской нижней майке с вырезом — то и другое громадных размеров. Синтия Как-Ее-Там (Рози все еще никак не могла запомнить ее фамилию), жизнерадостная панк-рокерша с двухцветной прической, вспоминала, что когда-то она просиживала часами перед картиной, на которой река казалась движущейся.
И, конечно, Билл. Она видела его карие глаза с зеленоватыми искорками. Видела, как он отбрасывает назад свои длинные темные волосы, чтобы не мешали. Разглядела даже крошечный круглый шрамик на мочке левого уха, которое он проколол когда-то для серьги (наверное, в колледже — ради баловства), а потом дал снова зарасти. Она чувствовала прикосновение его руки к своей талии, его теплую ладонь, сильные пальцы и размышляла, испытывает ли он волнение, дотрагиваясь до нее. Теперь она могла признаться себе, что эти прикосновения волновали ее. Он настолько отличался от Нормана, что для нее это было равносильно встрече с пришельцем из другой Галактики.
Она закрыла глаза и глубже погрузилась в дремоту.
Из темноты выплыло еще одно лицо. Лицо Нормана. Норман улыбался, но его серые глаза были холодны как ледышки. «Я ловлю тебя на блесну, крошка, — сказал Норман. — Лежу в постели, совсем неподалеку, и ловлю тебя на блесну. Довольно скоро у меня будет разговор с тобой. Разговор по душам. Беседа получится очень короткой. И когда она закончится… — Он поднял руку. В ней был зажат карандаш. И грифель карандаша был остро заточен. — На этот раз я не стану возиться с твоими руками и плечами. На этот раз я займусь твоими глазами. Или, может быть, языком. Каково это будет, крошка? Получить уколы карандашом в твой слюнявый, лживый яз…»
Ее глаза раскрылись, и лицо Нормана исчезло. Она снова закрыла их и постаралась представить себе лицо Билла. Какое-то мгновение она была уверена, что Норман окончательно вытеснил Билла, но нет, Билл вернулся.
«Мы поедем вместе в субботу, — подумала она. — Мы проведем вместе весь день. Если он захочет поцеловать меня, я позволю ему. Если он захочет обнимать меня, прикасаться ко мне, я позволю ему. Это просто безумие, как я хочу быть с ним».
Она снова начала скользить в сон, и теперь ей почудилось, что ей снится пикник, на который они с Биллом собирались отправиться послезавтра. Кто-то еще расположился на пикник неподалеку от них, причем с ребенком. До нее доносился детский плач. Потом раздался раскат грома.
«Как на моей картине, — подумала она. — Я расскажу ему о своей картине, пока мы будем закусывать. Сегодня я забыла ему сказать, потому что надо было поговорить о более важном, но…»
Снова прокатился гром, на этот раз ближе и резче. Теперь этот звук вызвал у нее приступ отчаяния. Дождь испортит их пикник, дождь смоет праздник «Дочерей и Сестер» на набережной Эттинджерс, из-за дождя могут даже отменить концерт.
Не волнуйся, Рози, гром грохочет только на картине, и все это — лишь сон.
Но если это сон, то почему она все так же чувствует свои сплетенные пальцы под затылком на подушке? Почему она ощущает лежащее на ней легкое одеяло? Как она все еще может слышать шум уличного движения за окном?
Кузнечики пели и стрекотали: тррр-тррр-тррр-тррр-тррр.
Ребенок плакал.
Ее зрачки под веками вдруг озарила оранжевая вспышка, как от молнии, и вновь прогрохотал громовой раскат, на этот раз совсем близко.
Рози задохнулась и вскочила с кровати. Ее сердце гулко билось. Не было никакой молнии. Никакого грома. Ей казалось, она все еще слышит стрекот кузнечиков, так и есть, но, возможно, это просто игра воображения. Она посмотрела на противоположную окну сторону комнаты, и ее взгляд выхватил темный прямоугольник, прислоненный к стене под ним. Роза Марена. Завтра она положит картину в хозяйственную сумку и возьмет с собой на работу. Наверное, Рода или Кэрт знают какое-нибудь место неподалеку, где картину смогут вставить в новую раму.
Она по-прежнему слышала слабый стрекот кузнечиков.
Из парка, подумала она, и снова улеглась в постель.
«Стрекочут даже при закрытом окне? — спросила Послушная-Разумная. В тоне ее звучала ирония, но настоящего беспокойства не было. — Ты уверена, Рози?»
Да, она была уверена. В конце концов уже почти лето, поднимайте ваших кузнечиков, ребята, и пусть стрекочут о любви! Да. Может, и впрямь что-то странное творится с этой картиной? Скорее, конечно, странности происходят в ее травмированном воображении, но, предположим, дело действительно в картине. Ну и что? Она не видела в этом ничего дурного.
«Но не предупреждает ли она тебя об опасности, Рози? — Теперь в тоне Послушной-Разумной звучала тревога. — Почему тебя так тревожит эта картина? Можешь ты поручиться, что оттуда не исходит опасность?»
Нет, она не могла поручиться, но, с другой стороны, опасность была повсюду. Взять хотя бы трагедию бывшего мужа Анны Стивенсон.
Только она не хотела думать о том, что случилось с Питером Слоуиком. Она не хотела в мыслях возвращаться туда, что в кружке терапии называлось «Местом вины». Хотела думать о субботе и о том, каково ей будет ощутить поцелуй Билла Стэйнера. Положит ли он руки ей на плечи или обнимет за талию? Каково будет почувствовать прикосновение его губ к ее губам? Станет ли он…
Голова Рози откинулась. Грохотал гром. Кузнечики стрекотали громче, чем прежде, и вот один из них запрыгал по комнате к кровати, но Рози не заметила его. На этот раз струна, связывавшая ее разум и тело, ослабла, и она погрузилась в темноту.
3
Ее разбудила вспышка света, на этот раз не оранжевая, а ослепительно белая. За ней раздался громовой раскат — не ворчанье, а настоящий грохот.
Рози села на кровати, задыхаясь и прижимая одеяло к груди. Вспышка повторилась, и в ней она увидела свой стол, кухонный столик, диванчик, раскрытую дверь в крошечную ванную и отдернутую душевую занавеску, разрисованную цветочками. Свет был таким ярким, а ее глаза настолько не готовыми к нему, что она продолжала видеть все предметы даже после того, как комната снова погрузилась во мрак, только цвета вывернулись наизнанку. Она поняла, что до сих пор слышит детский плач, но стрекот кузнечиков прекратился. И еще дул ветер. Она не только могла его слышать, но и чувствовать. Ветер шевелил ее волосы на висках, и она слышала шелест, шорох и шуршание страниц. Она оставила ксерокс гранок следующего романа Ричарда Рейсина на столе, и ветер гонял их по полу комнаты.
Это не сон, подумала она и спустила ноги с кровати. Потом Рози взглянула в сторону окна, и у нее перехватило дыхание. Или окно исчезло, или вся стена превратилась в окно.
Так или иначе, за окном больше не было Трентон-стрит и Брайант-парка. Там была женщина в розмариновом хитоне, стоящая на вершине холма, и смотрела вниз, на руины храма. Но теперь край короткого хитона трепетал у ее длинных гладких бедер. Рози стали видны ее дивные светлые волосы, выбившиеся из косы и развевающиеся на ветру, и золотые молнии, пронзающие небо. Теперь она могла видеть, как лохматый пони качает головой, когда он щиплет траву.
А если это окно, то оно раскрыто настежь. Пока она смотрела на раскрывшуюся панораму, пони просунул свою морду в ее комнату, понюхал деревянные панели пола, счел их малоинтересными, попятился назад и вновь стал пастись на своей стороне, на лужайке.
Снова вспышки молний, еще один раскат грома. Налетел ветер, и Рози услышала, как рассыпанные странички шелестят на полу кухоньки. Край ее ночной рубашки заколыхался вокруг ног, когда она встала и медленно подошла к картине, которая теперь занимала всю стену от пола до потолка. Ветер откинул назад ее волосы, и до нее донесся сладкий, возбуждающий запах приближающегося дождя.
Теперь уже скоро, подумала она. Я вся вымокну. Наверное, мы вымокнем до нитки…
«Рози, что ты выдумала? — завопила Послушная-Разумная. — Ради всего святого, ты же не…»
Рози заставила умолкнуть этот голос — она уже достаточно наслушалась его, на всю оставшуюся жизнь, — и подошла к стене, которая больше не была стеной. Прямо перед ней, не дальше чем в пяти футах, стояла женщина в хитоне. Она не обернулась, но Рози теперь видела, как трепещет ее поднятая рука, как вздымается и опадает в такт дыханию левая грудь, как эта женщина смотрит вниз с холма.
Рози сделала глубокий вдох и шагнула в картину.
4
На той стороне было по меньшей мере на пять градусов холоднее. Высокая трава щекотала ей щиколотки и икры.
Сначала ей показалось, что до нее снова донесся едва слышный детский плач, но потом плач оборвался. Она оглянулась через плечо, рассчитывая увидеть свою комнату, но та тоже исчезла. В том месте, через которое она шагнула в этот мир, раскинуло ветви старое, узловатое оливковое дерево. Под ним она увидела мольберт художника и стоящий рядом стул. На стуле лежала открытая коробка живописца с кисточками и красками. Натянутый на мольберте холст был точно такого же размера, как картина, которую Рози купила в «Займе и Залоге». На ней была изображена ее комната на Трентон-стрит, открывающаяся с той точки на стене, где она повесила «Розу Марену». Там, посередине комнаты, стояла женщина — явно сама Рози, — лицом к двери, выходящей на лестничную клетку второго этажа. Ее положение и поза слегка отличались от позы и положения женщины, смотревшей вниз с холма на руины храма. Рука, например, не была поднята, но странное сходство напугало Рози. И еще кое-что пугающее обнаружила она в этой картине: на женщине были темно-синие, сужающиеся книзу брюки и розовая блузка — тот самый наряд, который Рози уже решила надеть, когда поедет на мотоцикле с Биллом. Придется надеть что-нибудь другое, в панике подумала она, словно, сменив одежду в будущем, она в силах изменить то, что видела сейчас.
Что-то мягко ткнулось в ее руку выше локтя, и Рози от неожиданности вскрикнула. Обернувшись, она увидела пони, который как бы с извинением смотрел на нее карими глазами. Над головой прогрохотал гром.
Возле нарядной повозки, к которой и был привязан пони — маленькое лохматое животное, — стояла женщина в вышитом красном сарафане. Сарафан был длинный, доходящий до щиколоток, но легкий, почти прозрачный. Сквозь искусную вышивку одеяния Рози видела теплые тона ее кожи цвета кофе со сливками. Молния сверкнула в небе, и на мгновение взгляду Рози вновь открылось то, что она впервые увидела вскоре после того, как Билл проводил ее домой из «Папашиной Кухни»: лежащую на траве тень от повозки и вырастающую из нее тень женщины.
— Не бойся, — сказала женщина в красном сарафане. — Радамантуса не нужно бояться. Он не кусает ничего, кроме травы. Он просто слегка обнюхал тебя и признал своей.
Рози ощутила неожиданное и всепоглощающее чувство облегчения, как только сообразила, что это была женщина, которую Норман называл «блядовитой наркоманкой». Это была Уэнди Ярроу… Но Уэнди Ярроу умерла, и, значит, это сон. Не важно, что он похож на явь до мельчайших деталей (например, как она стерла влажное пятно с руки, оставленное там любопытной мордой пони), все равно это сон.
«Несомненно, сон, — сказала она себе. — Никто на самом деле не шагает сквозь картины, Рози».
Однако эти убедительные рассуждения не произвели на нее никакого впечатления. Хотя у повозки стояла давно умершая Уэнди Ярроу.
Подул ветер, и вновь до нее донесся звук детского плача. Теперь Рози видела еще кое-что: в повозке находилась большая корзина, сплетенная из краснотала. Шелковая лента с бантами украшала ручку. Краешек розового покрывала, явно ручной вязки, свисал с одного края корзины.
— Рози.
Голос был низким, сладким и одновременно хрипловатым. Тем не менее от него у Рози по спине побежали мурашки. Что-то в нем было неестественное, и ей пришло в голову, что эту неестественность смогла бы уловить только женщина — мужчины такие тонкости не воспринимают. Что-то неправильное в нем было. Какая-то неестественность.
— Рози, — послышалось снова, и она вдруг поняла: голос словно очень старался быть человеческим. Его обладатель старался вспомнить, как звучит человеческая речь.
— Девочка, ты не смотри так на нее, — сказала женщина в красном сарафане, и в голосе у нее прозвучала тревога. — Это тебе не понравится.
— Да нет, я и не хочу, — сказала Рози. — Я хочу домой.
— Ты не бойся, но для того чтобы идти домой, уже слишком поздно, — сказала женщина и погладила пони по шее. Взгляд ее темных глаз был мрачен, а губы крепко сжаты. — И ты не прикасайся к ней. Она не желает тебе зла, но уже не владеет собой. — Женщина постучала пальцем по своему виску.
Рози неохотно повернулась к женщине в хитоне и сделала шаг вперед. Ее поразила кожа на спине женщины, ее голом плече и предплечьях. Кожа там была гладкая, как нежнейший шелк. Но выше, на шее…
Рози не догадывалась, чем могли быть те серые тени, что скрывались прямо под линией волос, и не хотела знать. Укусы — первое, что пришло ей в голову, но это были не укусы. Рози знала, как выглядят укусы. Лишай? Что-то похуже? Проказа?
— Рози, — в третий раз произнес сладковато-хриплый голос, и что-то в нем привело Рози в ужас, как порой ее ужасала улыбка Нормана.
Эта женщина безумна. Все остальное, пятна на коже, — все это вторично. Она безумна.
Сверкнула молния. Прогрохотал гром. И порыв ветра со стороны разрушенного храма у подножия холма донес отдаленный вопль младенца.
— Кто ты? — спросила Рози. — Кто ты, и почему я здесь?
Вместо ответа женщина вытянула правую руку и вывернула ее, обнажив белый кружочек — старый шрам.
— Этот здорово кровоточил, а потом туда попала инфекция, — сказала она своим сладковато-хриплым голосом.
Рози вытянула свою левую руку. Шрам на ней был точно такой же. И тогда она осознала страшную деталь: если бы ей пришлось надеть короткий розмариновый хитон, она носила бы его так, чтобы голым было ее правое плечо, а не левое. И если бы ей случилось обладать золотым обручем, она нацепила бы его выше левого локтя, а не правого.
Женщина на холме была ее зеркальным отражением.
Женщина на холме была…
— Ты — это я, верно? — спросила Рози. А потом, когда женщина с косой сделала легкое движение, добавила испуганным, дрожащим голосом: — Не поворачивайся, я не хочу видеть!
— Не торопись с выводами, — сказала Роза Марена странным голосом, исполненным страдания и терпения. — Ты действительно Рози, ты — Рози Настоящая. Не забывай об этом, когда забудешь обо всем остальном. И помни еще об одном: я отплачу. Что ты сделаешь для меня, то и я сделаю для тебя. Вот почему нас свели вместе. Мы больше чем двойники. — Мы — как две души одного человека…
Молния прорезала небо, ударил громовой раскат. Ветер засвистел в оливковом дереве. Светлые волосы, выбившиеся из косы Розы Марены, развевались на ветру. Даже в этой короткой вспышке света они были похожи на золотые нити.
— Теперь спустись вниз, — сказала Роза Марена. — Спустись вниз и принеси мне моего ребенка.
5
Детский крик донесся до них снизу, как будто издалека, и Рози со страхом взглянула вниз, на разрушенный храм. Его перспектива по-прежнему казалась искаженной каким-то странным и неприятным образом. Еще у нее начало покалывать груди — их часто кололо в течение нескольких месяцев после выкидыша.
Рози открыла рот, еще не представляя, что она скажет. Знала лишь, она выразит нечто вроде протеста, но, прежде чем она смогла заговорить, рука ухватила ее за плечо. Она обернулась. Это была женщина в красном. Она предостерегающе покачала головой, снова постучала пальцем по виску и указала вниз на развалины.
Правое запястье Рози обхватила другая рука — холодная, как могильный камень. Она обернулась и в последний момент поняла, что женщина в хитоне повернулась и теперь стоит к ней лицом. Рози торопливо (в голове замелькали панические мысли о Медузе Горгоне) опустила глаза вниз, чтобы не видеть лицо той, другой. Но она увидела тыльную сторону кисти руки, схватившей ее запястье. Кисть была покрыта темно-серыми пятнами, заставившими Рози подумать о каком-то звероящере. Ногти выглядели темными и мертвыми. Пока Рози смотрела, из-под одного ногтя выполз маленький белый червячок.
— Иди же, — сказала Роза Марена. — Сделай для меня то, чего я не могу сделать для себя сама. И помни: я отплачу.
— Хорошо, — сказала Рози. Она жутко боялась посмотреть в лицо этой женщине. Увидеть, что там. Быть может, увидеть собственное лицо, изуродованное мертвыми серыми тенями от какой-то болезни, которая сначала сводит с ума, а потом пожирает заживо. — Хорошо, я пойду… Я попытаюсь, только не заставляй меня смотреть на тебя.
Рука отпустила ее запястье, но… лишь чуть-чуть, словно была готова снова сжаться в то же мгновение, когда возникнет малейшее колебание со стороны Рози. Потом рука повернулась и одним мертвым серым пальцем указала вниз, на подножие холма.
— Так иди, — сказала Роза Марена.
Рози медленно стала спускаться с опущенной по-прежнему головой, осторожно ступая босыми ногами по буйной траве на склоне холма. Только когда сильнейший раскат грома разорвал воздух, она испуганно подняла глаза и обнаружила, что женщина в красном сарафане пошла вместе с ней.
— Ты поможешь мне? — спросила Рози.
— Я могу идти только до нее, — женщина в красном указала на рухнувшую колонну. — Я заболела тем же, что и она, только болезнь не зашла так далеко.
Она вытянула руку, и Рози увидела извилистую розовую полосу между запястьем и локтем. Такое же розовое, но круглое пятно было у нее в чашечке ладони. Оно напомнило Рози клевер, который она нашла между половицами в своей комнате. Ее комната — ее убежище — теперь казалась очень далекой. Может быть, то было сном, вся та жизнь, а это — единственная реальность.
— Я заполучила только эти две язвы, по крайней мере пока, — сказала женщина, — но их достаточно, чтобы не соваться туда. Тот бык учует меня и прибежит за мной, но убьет нас обеих.
— Какой бык? — спросила Рози, заинтригованная и напуганная. Они уже почти дошли до рухнувшей колонны.
— Эриний. Он сторожит храм.
— Какой храм?
— Не трать время на мужские вопросы, женщина.
— О чем ты говоришь? Что такое мужские вопросы?
— Те, на которые ты уже знаешь ответы. Подойди сюда.
Уэнди Ярроу стояла возле заросшей мхом части рухнувшей колонны и нетерпеливо смотрела на Рози. Храм был совсем рядом. У Рози болели глаза, когда она смотрела на него, точно так же, как если бы смотрела на яркий свет. Она видела замысловатый горельеф там, где нет никаких выступов; она видела тени, которые исчезали, как только она моргала глазами.
— У Эриния один глаз, да и тот слеп, но с обонянием у него все в порядке. Сейчас твое время, девочка?
— Мое… время?
— Время месяца!
Рози отрицательно покачала головой.
— Хорошо, потому что с нами было бы покончено до того, как мы успели начать, если бы у тебя были месячные. У меня тоже нет — нету женских кровей с тех самых пор, как я заболела. Но это и скверно, потому что кровь сгодилась бы лучше всего для лечения. Тем не менее…
Чудовищный раскат грома разодрал воздух прямо у них над головами, и с неба полились ледяные струи дождя.
— Нам нужно спешить, — сказала женщина в красном. — Оторви два куска от своей ночной сорочки — полоску для бинта и здоровенный кусок, чтобы в него можно было завернуть камень и еще осталось бы для завязки. Не спорь и не вздумай задавать вопросы. Просто сделай это.
Рози нагнулась, ухватилась за край своей хлопчатобумажной ночной сорочки и, рванув его вверх, оторвала длинную, широкую полосу, заголив левую ногу почти до бедра. Когда пойду, то буду похожа на официантку в китайском ресторанчике, подумала она. От этого куска она оторвала полоску поуже, а когда подняла взгляд, с ужасом увидела, что Уэнди держит в руке длинный, грозный на вид то ли меч, то ли кинжал. Рози не могла представить себе, откуда он мог появиться, если только женщина не скрывала его у своего бедра.
Наверное, там он у нее и был, подумала Рози. Она знала, что ей самой захотелось бы иметь при себе нож, если бы она пребывала в компании женщины в розмариновом хитоне. Она снова вспомнила о том, как женщина в красном стучала пальцем по своему виску и говорила Рози, чтобы та не трогала ее. Она не желает тебе зла, сказала тогда Уэнди Ярроу, но уже не владеет собой.
Рози хотела спросить женщину в красном, стоявшую возле рухнувшей колонны, что та собирается делать с этим кинжалом, но не решилась. Если мужские вопросы — это те, на которые заранее знаешь ответы, то это был явно мужской вопрос.
Уэнди, казалось, почувствовала на себе ее взгляд и подняла глаза.
— Сначала тебе понадобится большой лоскут, — сказала она. — Приготовь его.
Прежде чем Рози успела ответить, Уэнди проткнула свою кожу кончиком кинжала. Она прошептала несколько слов, которые Рози не поняла — быть может, молитву, — а потом провела яркую линию по своей руке выше локтя, по цвету точь-в-точь такую же, как ее одежда. Линия расширилась и начала превращаться в полосу, когда кожа и ткань под ней раздвинулись, давая ране раскрыться.
— Оо-оо, как больно! — простонала женщина и вытянула руку с кинжалом. — Давай его мне. Большой кусок, скорее!..
Рози вложила лоскут в ее руку, испытывая растерянность и страх, но не дурноту: ей не становилось дурно от вида крови. Уэнди Ярроу скомкала лоскут хлопчатобумажной материи в комок, приложила его к ране, подержала, а потом перевернула. Она не собиралась завязывать рану, она лишь хотела вымочить тряпку в своей крови. Когда она протянула ее обратно Рози, материя, имевшая светло-голубой цвет, когда Рози ложилась в постель у себя на Трентон-стрит, стала гораздо темнее, но… цвет был очень знакомым. Голубой и красный смешались, получился розмарин.
— Теперь найди камень и обвяжи его этой тряпкой, — сказала она Рози. — Когда сделаешь это, сними эту штуку, которая на тебе, и заверни в нее и то и другое.
Рози уставилась на нее диким взглядом, шокированная этим приказанием гораздо больше, чем видом крови, струившейся из руки женщины.
— Я не могу этого сделать! — сказала она. — У меня под ней ничего нет!
Уэнди грустно усмехнулась.
— Если бы было, я не говорила бы тебе этого, — заметила она. — А сейчас дай-ка мне тот, другой лоскут, пока я не истекла кровью.
Рози протянула ей другой лоскут, поуже и по-прежнему голубой, и женщина с коричневой кожей принялась осторожно обматывать им свою раненую руку. Молния ударила слева от них, словно какой-то чудовищный фейерверк. Рози услышала, как с продолжительным шумом и треском рухнуло дерево. Вслед за этим последовала канонада громовых раскатов. Теперь, она почуяла запах меди в воздухе, как от плавящихся монеток. Потом, словно молния разорвала небесные хляби, хлынул ливень. Сильный ветер сносил струи воды, и они проливались холодными косыми потоками. Рози увидела, как струи воды ударили по комку ткани в ее руке, от него пошел пар, и первые струйки розовой кровавой воды стали растекаться по ее пальцам.
Уже не думая, что она делает и почему, Рози закинула руки за плечи, ухватила со спины свою уже промокшую ночную сорочку, нагнулась вперед и стащила ее через голову. Холодный ливень стегал ее по щекам, плечам и ничем не защищенной спине. Кожа ее покраснела и мгновенно стала гусиной; сотни крошечных пупырышек покрыли ее от шеи до пят. Она стала судорожно ловить ртом воздух.
— Ай! — отчаянно вскрикнула она, задыхаясь. — Ай!.. Как холодно!
Она набросила свою уже насквозь мокрую ночную сорочку на руку, держащую кровавую тряпку, и увидела камень размером с кулак, валявшийся между двумя крупными обломками рухнувшей колонны. Подняла его, встала на колени и расправила ночную сорочку над головой и плечами, совсем как мужчина, неожиданно застигнутый дождем, накрывается газетой как плащ-палаткой. Под этим временным укрытием она обмотала камень вымокшей в крови тряпкой, оставила два длинных липких хвостика, связав их друг с другом. При этом она морщилась от отвращения, когда разжиженная дождем кровь Уэнди потекла с них на землю. Покончив с этим, она завернула узел с камнем в свою сорочку, как ей было велено. Она понимала, что большая часть крови все равно смоется. Это был уже не дождь и даже не ливень. Это был потоп.
— Иди же! — сказала ей темнокожая женщина в красном одеянии. — Иди в храм! Уверенно и быстро пройди через него и не вздумай остановиться! Ничего не поднимай и ни во что не верь, что бы ни увидела и ни услышала! Там могут быть призраки, но даже в Храме Быка никакой призрак не сможет причинить вреда живой женщине!
Рози дрожала как осиновый лист, из-за воды, попадавшей в глаза, в глазах все двоилось. Вода стекала с кончика носа, капли воды висели на мочках ушей. Уэнди стояла лицом к ней, волосы облепили ее лоб и щеки, темные глаза сверкали. Теперь ей приходилось кричать, чтобы перекрыть рев безжалостного ветра, превратившегося в ураган.
— Пройди через дверь по другую сторону алтаря, и очутишься в саду, где все растения и цветы мертвы. За садом увидишь рощу — все деревья там тоже мертвые — все, кроме одного! Между садом и рощей течет ручей. Не вздумай пить из него, как бы тебе ни хотелось, — не вздумай! И не касайся воды! Перейди ручей по камням! Замочишь в его воде один только палец и забудешь все, что когда-то знала, даже собственное имя!
Электричество вспороло тучи вспышкой света, и в них Рози привиделись лица удавленников-гоблинов. Никогда в жизни ей не было так холодно, никогда она не испытывала такого страха, но одновременно и веселья в своем сердце. И вновь пришла мысль: это в такой же степени сон, как и та жизнь, которую она провела с Норманом.
— Ступай в рощу! Под мертвые деревья! Одно еще живое — гранат! Собери семена из плода, что найдешь под деревом, но не пробуй плод и даже не касайся рта рукой, которой трогала семена! Не вздумай! Не смей! Спустись по ступенькам возле дерева и зайди в лабиринт внизу! Найди ребенка и вынеси его оттуда, но берегись быка! Берегись быка Эриния! Теперь ступай. Торопись!
Рози боялась Храма Быка с его странно искаженной перспективой, но ее отчаянное желание выбраться из-под грозы теперь подавило все остальное. Она хотела найти убежище от молний, от ветра и дождя, который мог превратиться в град. Остаться голой под градом для нее было бы уже невыносимо.
Она сделала несколько шагов и обернулась, чтобы взглянуть на женщину.
Уэнди казалась теперь такой же голой, как сама Рози, ее легкая красная хламида прилипла к телу, словно краска.
— Кто такой Эриний? — крикнула Рози. — Кто он? — Она бросила взгляд через плечо на храм, словно ожидая, что на звук ее голоса выйдет божество. Никакого божества не появилось; там, за пеленой ливня, был виден лишь разрушенный храм.
Женщина с коричневой кожей вытаращила глаза.
— Почему ты ведешь себя так глупо, девочка? — прокричала она в ответ. — Иди же! Не теряй ни секунды! Иди, пока еще можешь! — И она вновь указала на храм, в точности как делала ее госпожа.
6
Читать бесплатно другие книги:
