Драконий жемчуг Колесова Наталья

Ха На выступила вперед и отчеканила, глядя в сияющие глаза многоцветного:

— Не слушай его больше! Ты разве не знаешь, что и этот огненный дракон обязан подчиняться Ёнвану?

Маленькая хэнё на диво быстро приняла его… нового. Он еще только приходил в себя (в прямом и в переносном смысле); осознавал, кто он есть; пытался разжать пальцы, поймавшие морскую птичку-хэнё, а девица уже успела попробовать улизнуть, опознать его в другом обличье и начать командовать его дальнейшими действиями и даже дальнейшей жизнью — неисправима! Да еще и требовать немедленных решений, которых у него, разумеется, не было.

Кстати, ее идея прикоснуться к жемчужине была хороша. Жаль, что провалилась.

А настоящий владелец как раз решительно направлялся к ним. Сон Ён прищурился. Глаза, видевшие под водой на многие ли вокруг, пока плохо воспринимали окружающее на воздухе: все качалось, переливалось и постоянно меняло цвета. Наверное, оттого и продвижение Лян Ро Иля сопровождалось короткими вспышками, а очертания фигуры размывались и дрожали, словно воздух в раскаленный полдень…

Перемены в нем самом вызвали перемены в его мыслях и решениях. Несколько часов назад он был готов без раздумий отдать Лян Ро Илю искомую драгоценность. А сейчас вдруг засомневался в праве того владеть драконьим жемчугом. Была же причина, по которой столько времени мани поджу прятали от всех под водой в надежном хранилище! И не от этого ли искателя как раз и прятали?

И в самом деле причина была, понял он, когда Ха На — послали же ему Небеса такую занозу и такую… такое сокровище! — разоблачила Лян Ро Иля. Как и его самого незадолго до этого. Но если в отношении себя у него были кое-какие смутные подозрения и предчувствия, то, что этот человек вовсе не человек…

Огненный собрат улыбаться не перестал. Но сейчас его улыбку нельзя было назвать приятной. Он неотрывно смотрел на хэнё, и этот алчный взгляд Сон Ёну не нравился. Очень.

Лян Ро Иль произнес задумчиво:

— Ах, как я тебе завидую! Я бы тоже хотел иметь подобную прислужницу — преданную и сообразительную! Хоги,[48] — он небрежно взмахнул рукой, и язычки пламени зажглись на вершинах камней, пробежали по линии прибрежных скал над головой, — послушны и любят огонь, да они сами и есть огонь, но совершенно, совершенно безмозглы. Им лишь бы пожрать все в округе…

Молодые люди заговорили одновременно. Уязвленная Ха На вскричала: «Никакая я ему не прислужница!» — а Сон Ён спросил:

— Так что… засуха и все эти пожары на острове — твоих рук дело?

Он тоже сознательно перешел с вежливой речи на неформальную.

— Вспомни, я говорил: я честно исполняю свои обязанности, но люди этого не ценят. Такова моя природа. Так же как твоя — устраивать наводнения.

— Водные драконы даруют нам дожди и покровительствуют рисовым полям! — вступилась неугомонная Ха На.

Лян Ро Иль улыбнулся и ей.

— А огонь в очаге дарит вам тепло и пищу, девочка. Ты только посмотри на нее! Стоит меж двух драконов и никакого благоговения или даже элементарной почтительности! Я знал, что из вас выйдет отличная поисковая команда: навыки хэнё и зов мани поджу, который может слышать только дракон. Прекрасная работа, дети мои! А теперь отдайте мне мой жемчуг, и мы расстанемся в мире и согласии.

Сон Ён заступил дорогу.

— Я еще не услышал, как был потерян этот жемчуг!

— Не хочешь спросить об этом своего отца? Своего настоящего отца?

По взмаху его руки Сон Ён непроизвольно глянул в сторону моря. А ведь Чхоннён намекал ему, что не следует добывать мани поджу, и, как он теперь понимает, не раз. Удивительно, как еще не наказал своего бестолкового отпрыска, доверил расхлебывать кашу, которую тот, непослушный, заварил…

Краем глаза заметил движение — Лян Ро Иль метнулся к жемчужине, и Сон Ён едва успел преградить огненному дорогу. Столкнувшись с ним, тот с шипением отпрянул.

Ха На вскрикнула, указывая ему на грудь. Рубашка, вернее, остатки от нее тлели там, где их мимолетно коснулся огненный. Сон Ён смахнул лохмотья вместе с пеплом: на груди остался красно-черный отпечаток чужой ладони, словно выжженное клеймо. С теми же ощущениями.

Лян Ро Иль метался на узком отрезке берега между скалами и морем. Красивое лицо было искажено гневом и болью — тряс рукой, будто это он обжегся. Очертания фигуры в движении от взлетающих шелков размывались, а ноги оставляли расплавленные, превращающиеся в стекло следы на песке.

— Ты! Маленький глупый дракончик! Ты что, решил со мной потягаться?!

Сон Ён заморгал и затряс головой. Мало того что метавшийся противник расплывался перед глазами, превращаясь в одно слепящее пятно, так еще и звук его голоса вызывал дрожь во всем теле. Словно вокруг били колокола… да как будто он сам попал в колокол! Оглушенный и полуослепший Сон Ён и не осознавал, что отступает прочь от обжигающего жара и гула, пока не зашел по колено в воду. Прохлада и неумолчный успокаивающий шепот накатывающих волн заставили его очнуться. Чего ему бояться? Вот же вода, его бесконечная сила. Море, да чего там — целый океан силы!

Он бросил взгляд влево. Жемчужина откатилась за отбежавшей девушкой и теперь прижималась к ее ногам, словно ребенок, боящийся потеряться. Против общества хэнё она, похоже, ничего не имела. Скомандовать, чтобы Ха На хватала мани поджу и прыгала в море?

— Даже не думай! — быстро предупредил зорко наблюдавший за ним огненный. — Я вскипячу воду прежде, чем девчонка доберется до глубины! Нужна тебе сваренная заживо хэнё?

Хэнё гневно на это фыркнула, но удрать в море все-таки не решилась. Глядела на ободранного и обожженного парня, неуверенно отступающего от берега. Как она может бросить Сон Ёна один на один с этим пугающим многоцветным? То есть с огненным.

Она не подозревала, что сам-то огненный видит перед собой огромного, сильного, острозубого морского дракона с мощными лапами и броней-чешуей цвета столь любимого людьми селадона, и даже недоумевала, отчего тот медлит с нападением.

Лян Ро Иль спросил, не спуская взгляда с противника:

— Девочка, ты же не хочешь, чтобы сейчас и здесь случилась битва драконов? Мы вдвоем с ним разнесем не только этот берег, но и твою крохотную деревню, да и ваш захудалый городок тоже!

— Священный Хранитель такого не допустит! — убежденно заявила Ха На.

Но этот… огненный уже сам как живое пламя! Не от близости ли жемчужины силы набрался? Если он без нее столько бед — засуху, пожары — натворил, что же станет, когда он возьмет свою мани поджу? Внезапно вспомнился сон… не сон — пророчество? О схлестнувшихся на берегу волнах огня и воды. Неужели так оно и будет? И впрямь что же тогда останется от острова?

Многоцветный рассмеялся.

— Где? Где же он, ваш Восточный Хранитель?! — Прошелся по берегу, закинув голову, как бы ожидая сошествия Чхоннёна с небес. Раскинул длинные руки, словно объятия. — Думаешь, ему есть дело до вашего острова? Столько времени я невозбранно творил здесь, что хотел, и смотри, кого он наконец отправил на встречу со мной? Неопытного дракончика, который сам о себе-то узнал в последнюю очередь и который даже на лапах держится неуверенно… Неужели Чхоннён оценивает меня столь низко? Или ему, как и человеческим ванам, не нужны слабые отпрыски и он нашел удобный случай от такого избавиться?

Медленно бредущий по воде Сон Ён остановился, исподлобья уставившись на многоцветного. Ха На заволновалась. Понимает ли парень, что его пытаются разозлить, развести на драку? Прежний высокомерный янбан давно бы уже кинулся колошматить наглеца.

У этого разума оказалось побольше. Он лишь оскалил зубы в гневной усмешке.

…Еый поджу и впрямь принадлежала Лян Ро Илю или его предку. Только как она была утеряна — об этом огненный брат упорно умалчивал.

И сейчас Сон Ён знал — почему. Словно ему это показали. Или он вспомнил сам — ведь память драконов не прерывается лишь из-за того, что кто-то из них уходит на Серебряную дорогу…

Он видел пересохшие реки; озера, от которых остался лишь потрескавшийся ил; серые от пепла поля; сухие деревья, взмывавшие в мольбе к выгоревшему небу свои голые ветви. Видел останки людей и животных на обочинах дорог, дымящиеся головешки на месте недавних селений. И над всем этим неустанно парил огненный дракон, затмевая собой белое раскаленное солнце. Да он был беспощаднее десятка солнц! Получив свою законную дань, Канчхори[49] отказывался повиноваться воле Ёнваиа, не собираясь уступать место водным драконам, как было извечно предписано Небесным законом. Не желал останавливаться, пока не превратит всю землю в выжженную пустыню, а потом заставит пылать и песок…

И только лишение его жемчужины — в битве! — и последующее многовековое изгнание смогли его укротить…

Сон Ён оскалился от раздражения и гнева и сам удивился. Он же водный, почему же из пасти у него вырвался язык пламени? Казалось, и Лян Ро Иль озадачился, но тут же на его лицо (а если посмотреть другим, драконьим взглядом — нахмуренную морду) вернулось прежнее улыбчивое спокойствие.

— Мне и самому неинтересно драться с младенцем! Ты, девочка, всегда приглядывала и заботилась о нем. Раз уж тебе не жаль собственную родину, пожалей своего подопечного! Ты же понимаешь, что ему не выстоять против меня в бою? Просто отдай мне жемчужину.

Сон Ён перехватил взгляд хэнё и понял, что девушка колеблется. Огненный продолжал прежним приятным и звучным голосом:

— Ты же знаешь — жемчуг мой! Никакой водный дракон им владеть не может, он убедился уже в этом на собственной шкуре.

Интонации стали вкрадчивее:

— И, раз уж он отказывается, можешь воспользоваться его правом на первое желание. Разве внучка не желает, чтобы ее бабушка выздоровела? Сколько сил и лет она потратила на то, чтобы вырастить и выучить тебя! Сколькому еще не успела научить! Не смогла отдохнуть, насладиться на старости лет заботой, которую заслужила… Неблагодарная-неблагодарная, ты, видимо, хочешь, чтобы бабушка поскорее умерла?

Ха На мотнула головой и закрыла уши ладонями. Пробормотала: «Я не слушаю… я не слышу тебя!»

Вкрадчивый голос проникал под кожу, звучал в самой крови. И впрямь, разумнее — и милосерднее — отдать огненному дракону его утерянную вещь в обмен на благополучие и здоровье близких людей и… Молодой человек так ожесточенно встряхнулся, что даже зубы клацнули и хрустнули позвонки. Наваждение исчезло.

— Не слушай его! — велел он, в свою очередь. — Я справлюсь с ним!

И мысленно добавил: «Только поверь в меня. Мне так нужна твоя вера!»

— О, неужели? — Лян Ро Иль усмехнулся. — Пока ты даже боишься выйти из воды!

— А ты боишься даже шагнуть в нее! — парировал Сон Ён. Вновь как бы неуверенно и неопределенно двинулся вдоль берега, очень надеясь, что Лян Ро Иль не заметит, что расстояние между ним и хэнё постепенно сокращается. И что волны все ближе подступают к вышитым золотом туфлям огненного. Надо добраться до девушки — и жемчужины. Он отвлечет на себя дракона, пока Ха На спасается бегством.

Словно услышав его мысли, девушка наклонилась и подхватила жемчуг. Стремительно обернувшийся Лян Ро Иль перехватил ее примеривающийся взгляд. Рявкнул:

— Даже не думай! Я сожгу тебя прежде, чем ты замахнешься! — и в качестве демонстрации пыхнул огнем так, что взвизгнувшая Ха На шарахнулась, ударившись спиной о скалу. Уроненная жемчужина качнулась на песке туда-сюда и замерла в ожидании своей участи. Лян Ро Иль продолжал бушевать: — Я был слишком добр и терпелив! Не будь ты мне нужна для поиска, вмиг бы отправилась вслед за своей упрямой бабкой! Вздумали мешать мне — мне, Канчхори! — самонадеянные рабыни Чхоннёна! Со старухой разобрался, разберусь и с внучкой!

Ха На перестала оторопело таращиться на раскалившийся докрасна камень в ладони от нее и выпрямилась.

— Что? Что ты сказал? Так ты… это сотворил с бабушкой? Ты?!

Хэнё приняла свою привычную боевую стойку: руки в бедра, голова наклонена, сощуренные глаза из-под сдвинутых бровей метают молнии. Всклокоченные волосы и разорванная одежда придавали ей вид прорицательницы, сулящей клиенту немедленную и жестокую смерть. На месте огненного Сон Ён бы поостерегся.

К счастью, тот так рассвирепел, что не обратил внимания на приближение его самого.

Волна по приказу откатилась, замерла, словно делая глубокий вздох — и, стремительно рванувшись вперед, захлестнула Лян Ро Иля до пояса. От вопля боли и ярости вздрогнули даже скалы. Стена обжигающего пара отделила молодых людей от метавшегося по берегу огненного дракона, крошащего лапами и хвостом камни в пыль.

Сон Ён бросился к девушке, на ходу выкрикивая ее имя.

— Я здесь!

Ха На, кашляющая, мокрая, но невредимая, махала ему. Второй рукой прижимала к груди жемчуг. Сон Ён с удивившей его самого легкостью подхватил и забросил ее наверх на отвесный берег. Девушка тут же наклонилась, протягивая оцарапанную чумазую руку. Приказала:

— Ну-ка быстро сюда!

Он едва не расхохотался: она все еще воспринимает его растерянным и слабым человечком?! Для вида уцепившись за ее ручонку, легко и быстро, изгибаясь всем телом и упираясь хвостом, взобрался наверх. Но оба качнулись и схватились друг за друга, чтобы не свалиться, когда вздрогнул сам берег. Дракон — огромный, ослепительно пылающий красным и золотым — взлетел над морем. Он несся, как горящая стрела или пронзающая темное небо молния. Волны бесновались в безуспешных попытках поймать его, в досаде бросались булыжниками величиной с голову младенца. Внезапно поднявшийся ветер ожесточенно рвал в клочья жаркое сияние.

Двое проводили его взглядами, но не успели и дух перевести, как дракон развернулся к берегу.

…У него в руках — дрожащее холодное тело девушки… глаза ее расширены в испуге, пальцы впились в его плечи… Ха На что-то кричит — но голос заглушает рев волн и рев несущегося с моря огненного…

Девушка прижимается губами к его уху: горячий, нетерпеливый, настойчивый выдох-повтор…

И он наконец понял.

Наглая человеческая девка стояла на краю обрыва, поджидая его. За ее спиной бил хвостом последыш Чхоннёна, так коварно натравивший на него море — вода оставила на теле зияющие раны, которые затянутся очень не скоро. Но, похоже, драться не собирался — боялся. И бежать оба не пытались — знали, что бесполезно.

Яростный полет между морем и красной луной слегка приглушил жгучую боль и жгучий же гнев. Поначалу он просто собирался сжечь осмелившуюся воспрепятствовать ему парочку, но теперь сообразил, что может навредить и своей только что обретенной жемчужине. Канчхори завис над берегом, оценивая обстановку. Как ни ярилось море, дотянуться до него оно было не в состоянии. Драконеныш не страшен. Девчонка…

Закинув голову, девчонка смотрела на него снизу с глупейшим, сбивающим с толку бесстрашием. Улыбалась.

— Тебе нужен твой жемчуг? Так возьми.

И протянула ему руку с мани поджу.

Испугалась? Откупается? Поздно, мерзавка! Взревев, Канчхори метнулся вперед, но когти схватили лишь пустоту. Растерянный дракон изогнулся, обшаривая взглядом море и берег: неужели все-таки бросила мани поджу в море?

Но нет — исчез не жемчуг! Исчезла и сама девчонка, державшая жемчуг…

«Хватай меня, — сказала она, — хватай, как я схватила жемчуг!»

И он выдернул ее из-под самого носа огненного. Тот еще оглядывался, а Сон Ён уже со всей возможной скоростью несся над морем, сжимая в лапах хрупкую ношу.

Он знал, что не успеет убраться далеко: его стихия — вода, а не воздух, по которому огненный перемещается так стремительно. Оставалось надеяться, что они все-таки доберутся до большой глубины, прежде чем дракон их настигнет. Разбушевавшееся море пыталось схватить Канчхори своими пальцами-волнами, но он знал и то, что морю это не удается — ведь у младшего сына Чхоннёна пока нет необходимого могущества и… опыта, да. Хотя многим ли опытным водным драконам приходилось сталкиваться с разъяренным огненным?

Гневный рев уже настигал их. Уловив пылающее отражение в летящей под брюхом воде, он метнулся вверх, и Канчхори промахнулся. Правда, сам Сон Ён при этом чуть не выронил драгоценную ношу; цапнул, едва не расплющив, уже падающую вниз. Девушка слабо затрепыхалась в его лапах, он изогнулся — поглядеть, что там с ней. Если бы не новый, драконий слух, не услышал бы:

— Отпусти… меня…

Что?! Еще чего!

От поверхности моря, о которую девушка сейчас вполне могла разбиться (с такой скоростью они летели), теперь их отгораживал несущийся снизу дракон, горящий, словно расплавленное золото. Пламя-выдох, опалившее брюхо Сон Ёну:

— Ж-ж-жемчуг мо-о-ой… Отда-а-ай!

От боли пальцы-когти конвульсивно сжались, Ха На вскрикнула. Ее же сейчас или сожжет огненный, или раздавит он сам! Вновь рванувшись максимально вверх, Сон Ён ухитрился усадить человечку себе на шею. Та уцепилась за гребень, и он ринулся вперед, уводя Канчхори еще дальше от земли, даже от мелких скал-островов, в водную стихию, в которой огненный неизбежно ослабеет.

Только и его собственных сил оставалось все меньше…

Как он может ощутить прикосновение крохотной ладони к чешуе? Оно просто обжигает — но не болью, как пламя огненного, а молнией тревожного наслаждения.

— Я бросаю, — просто сказала она.

Сон Ён глянул вниз, на живое стремительное пламя, и засмеялся:

— Лови свой жемчуг!

Мани поджу взлетела над морем, как двойник сегодняшней красной луны. Взлетела и некоторое время двигалась рядом, точно изо всех сил пытаясь за ними успеть, — пока не начала падать по широкой дуге. Взвывший Канчхори рванулся вперед. Перевернувшись на спину, подхватил жемчуг уже у самой воды, прижал двумя лапами к своей сияющей груди. Два огня слились в один, дракон торжествующе взревел — и рухнул в раздавшееся перед ним море.

Ревущая воронка из воды, пара и ветра едва не затянула и их. Черный глаз глубины, словно глаз урагана, глянул ищуще, и спохватившийся Сон Ён изогнулся, отчаянно пробиваясь через стену воды и воздуха (держись, только держись, слышишь?!).

Он думал, не дотянет до земли.

Дотянул.

Упал у самого берега.

Некоторое время бездумно лежал в воде вниз лицом, разглядывая камни и водоросли, потом начал захлебываться и понял, что вновь стал человеком. Поплыл к берегу — пока не коснулся руками-коленями дна. Здесь постоял на четвереньках, задумчиво глядя на свое тусклое отражение: над головой светлело небо. Снова спохватился, заозирался в панике: где же Ха На?!

Девушка как раз выбиралась из воды. Сон Ён проследил, пока она достигла суши, потом, чтобы не терять время и силы, так на четвереньках добрался и сам.

Когда врезавшийся в кожу песок с камнями и морская соль, разъедающая ожоги на груди и животе, ему надоели, он в несколько попыток перевернулся на спину и уставился в небо. Волны приходили и уходили, подталкивая его на берег: мол, всё, отдыхай, ты сделал что мог.

Справился.

Мы справились.

Ни победителем, ни героем он себя не чувствовал. И драться-то не пришлось — понадобились только скорость и верный расчет. И удача, да. Его великая удача.

Сон Ён заелозил затылком по мокрому песку, отыскивая взглядом свою «удачу». Девушка сидела поодаль, уткнувшись лицом в обхваченные руками колени. Плакала.

Да он же наверняка ей ребра сломал там, в полете! Вставать пришлось долго, но он все же справился. Рухнул на колени уже только рядом с девушкой. Спросил, растерянно оглядывая ее — оборванная, ободранная, мокрая, закопченная — и не решаясь прикоснуться:

— Ха На, что? Больно? Где болит, покажи! Испугалась? Все закончилось, успокойся.

Девушка всхлипнула, подняла заплаканное лицо. Простонала:

— Бабушка-а! Я же могла ее спасти!

Старая хэнё ушла в подводные дворцы Священного Хранителя.

Три дня к дому тянулся народ. Приходил, кланялся телу и внучке умершей, кланявшейся им в ответ, возжигал свечи. Угощали поминальной едой на дворе — в крохотном доме и от них троих (Ха На, меняющаяся плакальщица и Сон Ён) было тесно. Двор тоже не вмещал пришедших, молчаливые посетители терпеливо ожидали очереди за каменной оградой. Их было много: казалось, все побережье пришло проститься с Морской Ведьмой. Соседки только и успевали поворачиваться, накрывая поминальные столы. За угощением сидели не только живые: традиционно оповещенные в первый день о смерти хэнё местные духи тоже заглядывали на дармовую кормежку. Сон Ёну даже пришлось разок усмирять и прогонять квисинов, неуместно развеселившихся и сцепившихся за лакомый кусочек. Пусть видят их лишь он и старая шаманка, порядок должен соблюдаться и в тонком мире!

Он улыбнулся рассиявшей навстречу ему в беззубой улыбке Ко Юн Хва, кивнул ее полупрозрачным родителям: вот что следует разрешить сразу после похорон!

И переключился на дела живых.

Коснулся плеча отца, уже который час сидевшего во дворе.

— Идите отдохните, вернетесь попозже к похоронам…

Министр Ким — и ведь теперь воистину министр! — отмахнулся с ворчливым:

— Я прекрасно себя чувствую! Лучше заставь девочку перекусить что-нибудь, а еще лучше — вздремнуть. Трое суток на ногах уже, а она у тебя вон какая кроха!

Сон Ён смущенно улыбнулся, оценив невольное (или вполне умышленное?) «у тебя». Но улыбка растаяла, когда он вернулся в дом. Бледностью Ха На могла поспорить с духами, столующимися во дворе, а ее рука, поправляющая в гробу монеты и рабочие ножи, которые пригодятся хэнё в ином мире, была худой, точно птичья лапка.

— Иди перекуси, — сказал Сон Ён осипшей плакальщице. Предлагать Ха На не стал — внучка соблюдала положенный трехдневный траур. Сел рядом и похлопал себя по плечу. — Отдохни немножко.

Девушка непонимающе глянула сухими запавшими глазами: слезы кончились день назад, а вот горе — нет. Качнула головой и отвернулась. Сон Ён молча сгреб ее за плечи, притянул к себе. Зашипел, когда та начала вырываться — сил-то, как у той же птички!

— Хочешь, чтобы и тебя понесли следом на чхильсонпхан?[50] Вздремни, пока тебя никто не видит, кроме меня и бабушки. А мы с ней совершенно не против.

Ха На перестала вырываться. Спросила жалобно, как ребенок:

— Ты ведь ее видишь, да?! А я не могу! Как она выглядит?

— Прекрасно. Но она всегда была тебя краше, ты же знаешь… М-м-м? Ха На?

Та уже спала, часто, коротко вздыхая и вздрагивая. Сон Ён бережно поправил и прижал щекой соскальзывающую с его плеча голову девушки. Улыбнулся духу старой хэнё, одобрительно кивавшей ему от собственного изголовья. Та все эти дни придирчиво наблюдала за угощением, за речами и поклонами приходящих, выдавая ядовитые комментарии или характеристики — иногда ему даже приходилось спешно выходить из дому, чтобы не фыркнуть или не рассмеяться в голос. Не поймут! Разве что шаманка могла разделить с ним его веселье, но и та печалилась, что через сорок девять дней ее покинет не только тело, но и душа старой подруги. Ничего… когда-нибудь он расскажет и посмеется вместе с Ха На.

— Вы же знаете, что я позабочусь о вашей внучке?

Старуха мелко закашлялась-засмеялась и погрозила пальцем. Он не слышал слов, но без труда угадал по шевелению губ: «Попробовал бы ты иначе!»

Вернувшаяся плакальщица заглянула за белую ширму, отгораживающую гроб. Нахмурилась, увидев задремавшую внучку. Но, когда Сон Ён погрозил ей, как незадолго до того старая хэнё, понятливо кивнула и, усевшись за ширмой, повела свою поминальную песню негромко и монотонно. Чтобы спящую не потревожить.

Пусть проснувшаяся Ха На искренне сердилась на него (усыпил! не разбудил!), но зато к началу похорон уже больше походила на живого человека — а то немудрено перепутать, кого именно хоронить нужно.

У входа накрыли поминальный столик. Глава деревни (по странным обычаям острова, это была женщина) произнесла краткую напутственную речь: «Земля и Небо, примите Ю На, уходящую в последний путь. Желаем ей счастья в новом мире». Разбросала по сторонам часть еды для местных духов. Сон Ён старался не слишком таращиться на них, жестоко дерущихся за каждый кусочек редкой поминальной пищи. Он и не знал, насколько голодны бывают квисины… Духов подкормили и по дороге на кладбище — бросили в море кашу, собранную с трех чашек, стоявших у изголовья покойницы и предназначенных для умершей и пришедших за ней духов Земли и Неба.

Чтобы душа мирно улетела на Небеса, нужно, чтобы у покойного не осталось долгов на земле. Поэтому, перед тем как опустить гроб в могилу, деревенская староста спросила: «Нет ли долгов у покойной, обид, пока ее не похоронили?» Известно, что дети или родные должны взять выплату на себя и сказать об этом всем присутствующим. В противном случае душа останется на земле и будет мучить своих потомков до седьмого колена неудачами и несчастиями, болезнями, ранними смертями — вплоть до прекращения рода. Пока Небо не решит, что долг погашен сполна.

По счастью, никаких долгов у старой хэнё не осталось. Под непрекращавшиеся похоронные песни и причитания плакальщиц внучка бросила три горсти земли в могилу и отступила, чтобы другие могли сделать то же самое.

На кладбище же сожгли и любимые вещи, и одежду покойницы, чтобы те тоже могли попасть на Небеса вместе с поднимавшимся дымом. Костер горел недолго: велико ли имущество ноби!

Отец со слугами вернулся к себе — не захотел перебираться в покои, предоставленные ставшим внезапно очень угодливым чиновником Ли. Сон Ён остался. Женщины убирали дом и двор, мыли посуду. Поглядывали на него с любопытством, но, обычно такие шумные и бесцеремонные, с вопросами и комментариями не приставали. Робели. Уходя, еще и попрощались пусть торопливыми, но глубокими поклонами.

Дождавшись наконец, пока все разойдутся, Ха На тут же легла, свернувшись клубком. Сон Ён сидел на террасе, глядел в раздвинутые двери на ее осунувшееся, безучастное лицо — слезы бывают и такими. Сухими. Не пытался ни разговаривать, ни утешать. Просто смотрел, пока девушка не уснула.

Откинулся на стену дома, уставившись в чистейшее многозвездное небо. Спи, маленькая хэнё. Спи. Горюй, если это требуется твоей душе; плачь, если хочешь, но только всегда помни, что ты не одинока. У тебя есть и буду я. Никакие господа, лихие люди, злые вонгви не потревожат твой сон и покой…

Ночь длилась и тянулась. Ха На просыпалась, видела его силуэт в дверях, вновь вспоминала свою потерю, принималась плакать, но недолго — раскаленный огненным драконом остров остывал и оживал, в раскрытые двери и окна наконец-то тянуло прохладой — и девушка вновь погружалась в сон.

И только духи и звезды видели, как, свернувшись кольцом вокруг маленького дома, всю ночь сторожил ее зеленый дракон…

Глава уезда до крайности нервничал: губернатор нагрянул так неожиданно! Ни один из осведомителей, которым чиновник Ли щедро приплачивал на протяжении многих лет, не подал вовремя упреждающую весточку из столицы губернии. Существовала, конечно, большая вероятность, что приезд связан с внезапно вновь оказавшимся в королевской милости министром. Это подтверждалось и тем, что, едва успев передохнуть с дороги, губернатор изъявил немедленное желание нанести визит Ким Хён Чжи, упрямо остававшемуся в прежнем убогом жилище.

Но…

У прожженного главы уезда все телесные волоски вставали дыбом от предчувствия близкой опасности. Он улыбался, кланялся, потел под надетым по случаю приезда высокопоставленного лица праздничным нарядом, а сам лихорадочно соображал, в надежном ли месте спрятаны тайные приходные книги, вовремя ли убраны с королевских складов неучтенные подати и насколько хорошо прикормлены губернские ревизоры.

Губернатор с министром по-свойски сидели друг против друга на террасе, пили китайский чай, угощались сладкими пирожками и морскими гадами, что сноровисто подрезала и подавала крутящаяся рядом молоденькая хэнё (кстати, смазливая мордашка; надо девчонку потом призвать через управляющего), улыбались, вспоминая минувшие дни и общую молодость, и чиновник Ли постепенно успокаивался: все-таки вот она, главная причина приезда господина Чон Хон Ги!

А коли внезапно взлетевший на прежние высоты министр пожалуется на неподобающее с ним обращение, всегда можно ответить, что если уж само королевское величество было введено злодеями в печальное заблуждение, чего же тогда ждать от ничтожного червя Ли Мэн Сока! Оставалось только выбрать подарок губернатору — чтобы дар был достойным, но не слишком роскошным для него, скромнейшего, добросовестнейшего и честнейшего уездного управителя…

А потом мимо вновь прошла маленькая хэнё, наклонилась, выставляя на стол новое угощение — особенно убого то смотрелось на драгоценном фарфоре, который он спешно прислал в дом министра, когда старый упрямец отказался перебраться в подобающее ему жилище, — и открыто и безбоязненно улыбнулась достойнейшим янбанам. Вот ведь… невежа! Ну зато с таким бесстыдным нравом легче будет поладить! Ли Мэн Сок уставился на старенькую одежонку девчонки, предвкушая скорейшие приятные открытия…

И вздрогнул, как будто его окатили ледяной водой.

Обернулся. У стены дома, скрестив на груди руки, высился долговязый мрачный парень. Сын министра и автор недавней нежданной и досадной находки — останков прежних хозяев этого дома. Как бишь его там? Какая жалость, что он в свое время запретил собственному любопытствующему чаду всяческое общение со ссыльным ровесником. Глядишь, были бы они сейчас первейшими друзьями, а там и до протекции, до переезда в столицу недалеко… Чиновник поклонился младшему Киму с подобающим достоинством, но очень приветливо. И был крайне раздосадован, когда юнец даже не шевельнулся, угрюмо уставившись ему в переносицу — по ощущениям, будто стрелу вонзил. Аж рука зачесалась выбить спесь из сопляка палками да плетями! Но нельзя, нельзя, вот ведь жалость какая!

— Очень рад был повидать моего дорогого друга…

Как будто губернатор до этого времени и не подозревал, что его давнего приятеля доставили на остров! И будто не самолично распорядился передать высокопоставленного ссыльного в уезд, возглавляемый им, Ли Мэн Соком! Не переставая любезно улыбаться и кланяться, чиновник внезапно и крепко задумался: а вдруг он неправильно понял распоряжение губернатора «присмотреть как следует»? Да нет же, такой опытный интриган и политик никогда не станет рисковать своим положением ради каких-то зыбких прошлых привязанностей!

Так, старики прощаются, пора отправляться, угощение давно на столах, да и милашки кисэн скучают в ожидании. Чиновник Ли уже взглядом указал управляющему на палантин — поднести поближе, — однако услышал продолжение:

— …Но прибыл я сюда не только ради встречи с господином министром…

Грузный губернатор с трудом повернулся, нашел взглядом младшего Кима и поманил к себе:

— Подойди-ка поближе, юноша!

Уездному начальнику очень хотелось, чтобы министерский сын и здесь нарушил все правила вежливости, но нет: подошел поспешно, отвесил поклон почтительный и замер, всей своей позой выражая внимание и готовность. Умеет, когда захочет! Юный негодяй.

— Некоторое время назад из уезда в мою канцелярию стали поступать письма, написанные прекрасным каллиграфическим почерком, — начал губернатор задушевно, словно рассказывал детям занимательную сказку. Чиновник Ли насторожил уши: значит, кимовский щенок жаловался на неподобающее обращение? Но у него есть прекрасное оправдание — смотри выше. А после отъезда губернатора он хорошенько разберется с почтой или с курьерами, доставлявшими подметные письма. Но откуда же у ссыльных деньги на пересылку? Это что, какой-то заговор? — В этих самых письмах крестьяне жаловались на непомерные налоги, вгоняющие их в нищету и потерю земель…

У чиновника засосало под ложечкой. Так-так-так!

— Крестьяне всегда жалуются, — успел он вставить, прежде чем губернатор продолжил:

— Так как крестьяне всегда жалуются, мы не обратили на это серьезного внимания, пока не начали приходить жалобы и от торговцев, коневладельцев, а затем и от государственных чиновников…

Заговор, как есть заговор, уверился глава уезда.

— …Так как мы справедливы и великодушны и никогда не обвиняем без веских тому доказательств, была назначена тайная проверка…

Чиновничий желудок взмыл к небесам и обрушился в бездну. Глава уезда только и смог тяжело сглотнуть, чтобы с отчаянным возгласом «клевета, бессовестная и бездоказательная клевета!» не выплеснуть содержимое собственных внутренностей. Когда?! Как?! Кто из прибывших в уезд проводил это проклятое расследование? Каким образом вышли на автора писем, ведь министерская семья всегда находилась под тщательным присмотром?

— …Однако последняя весть переполнила чашу нашего терпения…

Под по-прежнему доброжелательным взглядом губернатора чиновник превратился в камень. Что еще?! Вроде бы в последнее время он не предпринимал ничего этакого… грандиозного. Могущего привлечь нежелательное внимание.

— Нам рассказали о найденных останках пропавшей десять лет назад семьи купца Ко.

— За давностью лет… расследование не могло дать никаких результатов, — проблеял чиновник. — Ни единой зацепки, ни одного свидетеля. Но если господин губернатор не удовлетворен, мы немедленно начнем заново…

…Чего стоит подобрать какого-нибудь бродягу без роду-племени и под палками заставить признаться в том давнем преступлении?..

Господин Чон Хон Ги кивнул. Будто услышал не только его слова, но и его мысли.

— Понимая, что привычными методами успехов в этом деле не достичь, я решил прибегнуть к непривычным. Пусть Небеса рассудят и подскажут нам. Шаманка, подойди сюда!

Это еще что такое?! Чиновник Ли вытаращил глаза на старуху, вставшую рядом с министерским сынком. Она что же, сейчас будет призывать духов покойных? Оказывается, он задал этот вопрос вслух, потому что мудан ответила буднично:

— Ни к чему их вызывать: они даже не уходили из своего дома. И не уйдут, пока убийцы не будут наказаны.

И вдруг отвесила низкий поклон. Пустоте. Почувствовав, как весь покрылся мурашками (от испуга? от внезапного порыва холодного ветра?), чиновник Ли шарахнулся в сторону и затравленно осмотрелся. Рядом никого не было. Ни духов, ни живых — сопровождающие тоже попятились. На всякий случай.

— Г-господин г-губернатор! Не моим жалким умом постигнуть все величие вашего замысла… и ничтожный червь в восторге от вашего великодушного желания помочь ему в расследовании… но неужели вы поверите этой старухе? Кто докажет, что духи действительно здесь, что они говорят ее устами? Они же невидимы!

— Ну-ну, — по-прежнему благодушно произнес губернатор. — Разве вы видите квисинов? Разве встречались с Нефритовым императором? Разве Небеса говорят с вами напрямую? Тем не менее мы с вами знаем, что они всегда рядом, они существуют. Приступай, женщина!

Мом-кут, обряд вызывания, сегодня не был нужен, да и на особый язык общения с духами шаманка не перешла. Спросила по-простецки:

— Ответьте нам, как вы умерли?

Посидела, сосредоточенно прислушиваясь, кивнула и повела неторопливый рассказ, слово в слово совпадающий с тогдашней историей юного Кима. Сговорились, как есть сговорились! Но как же пакостник все-таки нашел тела? И откуда знает все мельчайшие подробности? Чиновник закрутил головой в поисках поддержки. Народ или с открытым ртом внимал мудан, или переминался на месте с тоскливой мечтой поскорее убраться отсюда. Последних глава уезда понимал особенно хорошо: он и сам боролся со страстным желанием подобрать полы одежд и припустить прочь от дома семьи Ко — да так далеко, чтобы никогда уже не видеть ни этот призрачный дом, ни губернатора, внезапно заинтересовавшегося забытыми делами давно минувших лет… и уж тем более этого треклятого министерского сына, не сводящего с него пронзительного взгляда!

Уперев кулак в бедро, губернатор хмурил суровую седую бровь. Когда шаманка закончила рассказ — вернее, пересказ — видимых и слышимых только ей духов, вопросил:

— Они в состоянии указать на своих убийц?

Старуха опять посидела, опустив веки. Рука ее в длинном, обшитом чем ни попадя шаманском одеянии приподнялась, качнулась, двинулась неуверенно, словно ощупывая воздух перед собой. Глаз она так и не открывала, но рука ее внезапно выпрямилась, как нацеленное копье.

— Этот!

Возмущенный возглас начальника стражи: «Господин чиновник!»

— Этот! Этот!

«Это не мы!»

«Остановите кто-нибудь эту полоумную!»

— И… — крючковатый палец-копье покачался, выбирая новую мишень — уездный начальник глядел на него, как мышь на змею, — и вздрогнул, будто сделавший последний победный выпад палец вонзился прямиком в его плоть. — Этот!

Точно проснувшись, шаманка распахнула глаза.

Чиновник Ли медленно огляделся. Совсем рядом — бледное лицо сына, беззвучный шепот-вопрос: «Отец?!» Обвиненные солдаты, озиравшиеся и жавшиеся друг к другу. Задумчиво подперший бока начальник стражи. Встретились глазами: старый подельник и подчиненный привычно ждал распоряжений начальства. Глава уезда только сейчас заметил, что его люди ненавязчиво разделены и окружены солдатами из губернаторской свиты. Он не знал еще, что в это самое время прибывшие с главой провинции ревизоры и казначеи открывают склады — королевские и его личные — и потрошат расчетные и приходные книги.

Он выкрутится, обязательно выкрутится, как уже не раз бывало! Да и родня всегда поможет! С этой утешительной мыслью чиновник Ли Мэн Сок кинулся в последний бой.

То есть повалился на колени, воздевая в отчаянии руки:

— Пусть господин губернатор накажет, казнит ничтожного, если я виновен и достоин смерти! Но можно ли обвинять давнего, верного и покорного слугу лишь по чьему-то злому оговору? Или коварные враги приплатили мудан за клевету (возмущенный оклик шаманки: «Эй!»), или она просто-напросто безумна! Разве есть здесь кто-то еще, кто, как и эта… женщина видит и слышит квисинов? Нет ведь? К всемогущим Небесам взываю, к миру духов — дайте же доказательство моей вины! Дайте нам знак!

Голос его звучал так пронзительно, слезно и проникновенно, что окружающие головами завертели, ожидая требуемого знака, проявления квисинов или посланца с Небес. Лишь министр Ким, ни на что не отвлекаясь, сосредоточенно разглядывал на свет прозрачную фарфоровую чашечку. Любовался.

Не вставая с колен, глава уезда скосился на губернатора: впечатлен ли, прочувствовал ли искренность верного и безгрешного Ли Мэн Сока? Тот откашлялся, задумчиво повторил:

— Доказательства, значит? Знак? Посланец Небес?

Зоркий чиновник уловил выразительный взгляд, адресованный младшему Киму Парень и без того пристально наблюдал за происходящим. Медленно выпрямился во весь свой долгий рост.

— Я тоже вижу духов семьи Ко и слышу их рассказ. Так что советую… — выразительная заминка перед тем, как назвать его должность, — господину уездному начальнику признаться в содеянном по собственной воле.

— Ты?! — запальчиво вскричал чиновник Ли и прытко вскочил с колен: негоже показывать свою слабость перед сопливым юнцом! Ни подчиненные, ни губернатор потом уважать не будут. — Ты что, пансу? Так зажмурь хотя б один глаз, чтобы поверили, что ты с рождения незряч и потому видишь незримое! Господин губернатор! Как ни прискорбно говорить, но сын вашего высокопоставленного друга просто-напросто обижен на меня за то, что я честно и усердно выполнял свой долг по надзору за ссыльными… Нет-нет, не будем его в том винить! Всем известно, как горячи и порывисты дети в этом возрасте и…

И глава уезда чуть не проглотил язык, когда увидел сунувшегося к самому его лицу младшего Кима. Глаза — в глаза. А глаза-то… не карие вдруг и даже не человеческие вовсе: страшные, нездешние, зеленые, как чистейший селадон. Змеиное шипение, сорвавшееся с губ парня, обдало холодом — и в фигуральном, и в натуральном смысле — как будто холодный мокрый ветер хлестнул.

— Приз-з-знаёш-ш-шьс-с-ся?

Чиновник моргнул и окончательно обмер, когда парень стремительно повернулся и… обернулся. Свирепая морда с оскаленными тигриными зубами, насупленные мохнатые брови, рога; занесенная когтистая лапа; чешуйчатое тело, мгновенно стянувшее окаменевшего чиновника змеиными кольцами; хвост, раздраженно разносящий деревянную террасу в щепки… И глаза-глаза, сияющие ледяным изумрудным огнем!

Дракон открыл пасть — казалось, внутри него шумит само море, свистит и завывает ветер:

— Или повториш-ш-шь передо мной с-с-старую ложь?!

Чиновника закрутило, утянуло водоворотом на самое темное дно — и выкинуло на поверхность чуть не захлебнувшимся, мокрым, хоть выжимай. Он открыл зажмуренные от ужаса глаза.

Увидел спину отходящего от него Кима Сон Ёна.